Way To A Dream

Донхэ боялся переступать порог палаты Хёкджэ. А еще желал этого сильнее всего на свете. За то время, что они провели в коридоре, пока в его палате был Хёк, Донхэ казалось, что он просто умрет на месте от нетерпения или правда окончательно сойдет с ума. Слава богу, что привлеченный шумом и гамом, устроенными дуркующими то ли от радости, то ли от волнения, то ли от похмелья Кюхёном и Хичолем, к ним подошел лечащий врач Хёкджэ и у Донхэ был шанс подробно допросить его и убедиться в том, что с Хёкджэ и правда все в порядке. Относительно. Насколько может быть в порядке у человека с такими травмами. Но этот разговор, увы, закончился слишком быстро, и им пришлось ждать в коридоре... сколько? Донхэ показалось, что целую вечность. Особенно если учесть, что все это происходило под аккомпанемент нытья Кюхёна: «Почему они так долго?» ‒ и недовольного шиканья Сонмина и Тэмина на него. Донхэ реально казалось, что он просто пустит корни в этом чертовом коридоре, когда двери палаты Хёкджэ наконец-то открылись, являя этому миру абсолютно счастливейшего и сияющего куда ярче люминесцентных ламп Ынхёка, который, улыбаясь во все 32, кивнул внезапно оробевшему Донхэ: ‒ Иди. Он тебя ждет. Донхэ понадобилась целая минута на то, чтобы под гулкое буханье собственного сердца в ушах подняться с корточек и размять уже успевшие затечь ноги, а затем на этих же самых дрожащих ногах добраться до палаты Хёкджэ, сделав целых семь мучительных и невероятно долгих и тяжелых шагов, поймать трясущимися, как у припадочного, руками так и норовящую ускользнуть в другую реальность дверную ручку и наконец-то открыть дверь, проскользнув в нарушаемую лишь шумом и писком аппаратов тишину ярко освещенной и все так же насквозь пропитанной запахами болезни и лекарств палаты. Забавно, но со вчерашнего дня здесь практически ничего не изменилось. За исключением одной, пожалуй, самой важной вещи ‒ впервые за множество дней лежащий на кровати Хёкджэ не спал и метался по постели в очередном приступе боли, а просто лежал и... смотрел. На него. На Донхэ. Вполне осмысленным, немного испуганным и таким же теплым, как и всегда, взглядом. Взглядом, от которого его судорожно сокращающееся сердце рухнуло куда-то в пятки, очевидно вместе с мозгами, потому что единственными словами, которые он смог из себя выдавить, оказались наитупейшие в мире: ‒ Привет, как ты? ‒ и Донхэ действительно был готов сгореть от стыда на месте или просто убить себя за них. Господи, ну почему именно в такие важные моменты на него накатывает полнейшее слабоумие?! Почему просто нельзя быть обычным нормальным человеком и говорить нужные и важные слова?! А не нести всякую чушь с таким видом, будто твои мозги отсохли почти три десятка лет назад. ‒ Привет, ‒ Хёкджэ улыбнулся так широко, словно и правда был рад видеть его. Или... и правда был рад? Видеть. Его. Донхэ? ‒ Я чувствую себя... Как это называется?.. ‒ задумчиво нахмурился он, подбирая нужные слова, ‒ Как канапе на шпажках? Сашими? ‒ бросив красноречивый взгляд на многочисленные спицы, собирающие его тело в единое целое, тихонько, напряженно и как-то слишком нервно рассмеялся он, заставляя сердце Донхэ сжаться от боли из-за этой совсем не смешной для него шутки. ‒ Хёкджэ… Я... ‒ промямлил Донхэ, сделав пару шагов к кровати и замерев на месте, просто не решаясь подойти к Хёкджэ еще ближе. ‒ Я... я так виноват. Перед тобой. И я бы хотел попросить у тебя... ‒ И ты туда же? ‒ недовольно нахмурившись, перебил Донхэ парень и нарочито ворчливо пробормотал: ‒ И почему все сегодня передо мной извиняются? Сегодня день извинений? Или, может, я уже умер? Или что? ‒ еще сильнее и наиграннее нахмурился Хёкджэ, и в его глазах плясали смешинки: ‒ Может, пока я был в отключке, я умудрился подать на всех в суд? ‒ Нет, но... ‒ глядя на Хёкджэ огромными глазами и не совсем понимая эту его странную веселость, начал было Донхэ, но Хёкджэ снова прервал его: ‒ Тогда давай не будем говорить об этом. В случившемся на самом деле никто не виноват. Кроме этого психа. И он уже понес свое наказание, так что... давай не будем говорить о нем. Пожалуйста, ‒ мгновенно посерьезнев, тяжело вздохнул Хёкджэ, у которого и правда не было ни малейшего желания еще раз обсуждать случившееся и выслушивать чьи-то извинения. Особенно от Донхэ, который уже точно ни в чем не был виноват. Как и Ынхёк впрочем. Никто не был виноват. Серьезно. ‒ Тебе все равно придется дать показания. Для полиции, ‒ зачем-то ляпнул Донхэ и уже спустя мгновение пожалел о своих словах. Хёкджэ же просил, и... Зачем? Просто зачем нужно было говорить это? Чертов тупица! Разумеется, лучше нести всякую неприятную хренотень, чем говорить о том, что по-настоящему важно и что по-настоящему хочется сказать. ‒ Я все равно ничего не помню, ‒ Хёкджэ слегка наморщил нос, пытаясь вспомнить, но, увы, картинка в его мозгу осталась абсолютно прежней: ‒ Кроме того вечера. И... ‒ Хёкджэ немного замялся, подбирая нужные слова: ‒ Нас. В коридоре. И как потом я лег в свою постель и уснул. А проснулся... уже здесь. Как оказалось, это была очень долгая ночь. И неудивительно, что мне снилось столько кошмаров, ‒ совсем невесело усмехнулся парень и, решив, что им уже вряд ли есть что терять, внезапно спросил у замершего на месте и снова не понимающего, как вести себя, Донхэ: ‒ Можно я побуду наглым и попрошу у тебя одну вещь? ‒ К-какую? ‒ чуть замялся Донхэ, даже не представляя, о чем сейчас может идти речь. А что если... что если Хёкджэ сейчас попросит его уйти и больше никогда не возвращаться? Или еще что-то более ужасное? Хотя... вряд ли бы сейчас в мире нашлась просьба хуже этой, но Хёкджэ решил в очередной раз удивить его: ‒ Ты не мог бы... Твоя рука... Я... Ты... ты не мог бы взять меня за руку? Я просто хочу почувствовать, что ты настоящий и мне все это не снится, ‒ немного неловко улыбнулся он, кажется, умудрившись смутить самого себя этой слишком наглой и не совсем нормальной просьбой. Но, в конце концов, он сейчас лежал в этой палате в роли сашими, и у него были веские причины для таких маленьких и совершенно невинных капризов. Вернее, всего одного и даже не совсем каприза. А просьбы, которая вдруг показалась настолько интимной, что их пульс ‒ и Донхэ, и Хёкджэ ‒ внезапно ускорился в каком-то безумном синхроне, а температура в палате вдруг подскочила на два десятка градусов, а у Донхэ и вовсе, как ему самому показалось, после этих слов отшибло остатки разума и отказали все конечности, и тем не менее он, собрав в кулак остатки всех своих сил, воли и решимости, на негнущихся ногах подошел вплотную к постели Хёкджэ и аккуратно, боясь причинить ему хотя бы еще толику боли, сжал прохладные кончики его пальцев в своей руке, чувствуя, как каждую клеточку тела пронзает слишком приятный и слишком волнительный разряд... чего? Донхэ не знал. Но в любом случае это было слишком приятно. Всего одно касание, но... как много оно может значить. И почему-то ему казалось, что Хёкджэ испытывает то же самое. И в тот момент, когда Хёкджэ, не отрывая от Донхэ своих сияющих глаз, в которых искрился понятный только им двоим восторг, недовольно пробормотал: «Мало», ‒ Донхэ уже склонился над его лицом и, еще раз внимательно изучив взглядом каждую черточку его лица: каждую морщинку, каждую ресницу, каждую пору и каждую трещинку на пересохших губах, осторожно коснулся пальцами щеки Хёкджэ и легко, едва ощутимо погладил ее, заставляя того зажмуриться от этой невероятно желанной и приятной ласки. Но Ли Донхэ никогда не был бы Ли Донхэ, если бы он не умудрился именно в такой важный момент задать совершенно неуместный вопрос и все испортить: ‒ Почему ты не рассказал мне про цветы? ‒ внезапно спросил он, заставляя Хёкджэ вздрогнуть и изумленно распахнуть глаза: ‒ Что-что? ‒ Почему ты не рассказал мне про то, что начал получать букеты? ‒ повторил свой вопрос Донхэ, решив, что раз уж момент испорчен, то... почему бы не испортить его еще больше? А заодно и выяснить ответ на вопрос, который мучил его уже столько времени. ‒ Хм... Даже не знаю, ‒ тяжело вздохнул Хёкджэ и, совершенно забыв про усталость и боль, хитро прищурился и добавил: ‒ Может, потому что я идиот? ‒ с трудом сдерживая так и рвущийся наружу нервный смешок. ‒ Хорошая причина, мне нравится, ‒ широко улыбнулся Донхэ, неожиданно понимая, что он вполне удовлетворен этим объяснением и что для полного счастья в этот самый момент ему не хватает лишь одной вещи: податься вперед и... накрыть шершавые, сухие, обжигающе горячие, такие вкусные и податливые губы Хёкджэ своими, чтобы окончательно убедить их обоих, что это не сон. И что все обязательно будет хорошо. Уже есть. Ведь... так или иначе они вместе, и Донхэ ни за что не собирался упускать этот шанс. И Хёкджэ, который, кажется, тоже совершенно не был против такого времяпрепровождения. И Донхэ вместе с его поцелуями.