Музыкальный Дом

По пути в Реистерстаун он заехал в придорожную забегаловку и взял на вынос косточек и собачьих консервов. Стая, точнее то, что от нее осталось, встретила его в загоне радостным лаем. Их было семь, но лайку Орео и спаниэля Лилу забрали полгода назад. Его не покидала тайная, отчаянная надежда, что Ганнибал прав — где-то есть будущее для них всех. Возможно, та дорога, которая выстлана сейчас, ведет к событиям, которых Лектер хочет избежать, а потому и не вмешивается больше необходимого. Ночной дежурный в питомнике отдал собак неохотно, да и то лишь потому, что с первого же дня, как Уилл привез собак, он беспрекословно отчислял им половину всего, что зарабатывал. Он надеялся, что Орео и Лилу сейчас в хороших семьях. К сожалению, он не знал, какая семья забрала их, да и не был уверен, что не попытался бы их проведать. Они больше не его забота, он должен смириться. Единственное, что теперь в его силах, это позаботиться об оставшихся, пока их тоже не забрали. В Вудсток он приехал в начале девятого. В ожидании Эбигейл он выпустил собак прогуляться до ближайшего парка, где сытые, хорошо зарабатывающие граждане выгуливали своих питомцев: с ошейниками в стразах, в человеческой одежде, с именами вроде Себастьян и Жан-Ренар. Уилл не обращал внимания на их любопытные взгляды, занятый разогревом Джаспера и Уинстона. Джаспер — лайка — был еще слишком молод, легко отвлекался, зато был массивнее и сильнее Уинстона, в ком, наверное, собрались все породы разом. Они уравновешивали друг друга, и, когда Уилл только выбирал компаньона Уинстону для дрессировки, неугомонный характер лайки пришелся кстати. Джаспер был дружелюбен, активен и всегда считал, что в отсутствии хозяина роль вожака оставалась за ним, и ретиво защищал всех и каждого в стае. Уинстон же был одиночкой, как Уилл. Всегда чуть в стороне, всегда предпочитая роль наблюдателя, в которой ему было комфортнее и спокойнее. Также Уинстона было практически не переубедить, что ему лучше оставаться в питомнике, а не бродяжничать в лесу неподалеку. Без Уилла у пса, казалось, не было ни одной причины терпеть рядом людей, и он постоянно сбегал всеми возможными способами. Через забор. Притворившись больным. Взгромоздившись на камни. Устроив подкоп. Однажды смотритель даже рассказал, что Уинстон прыгнул на него, оттолкнулся и, одолев двухметровую ограду, был таков. Удивительно, что каждый раз, стоило Уиллу приехать в питомник, тот сразу же возвращался. Через час позвонила Эбигейл, и они на двух машинах отправились по сто двадцать пятому шоссе на север, где Уилл собирался показать ей проселочную дорогу на Тру Трейл. По прямой, до самого конца, она уже не заблудится. Остановились на обочине, в свете фар, на глухо шуршащем гравии под колесами. Эби успела переодеться в спортивный костюм и, придирчиво осмотрев Уилла с ног до головы, передала ему сумку с заднего сидения. — Двуствольный дробовик. И я тебе сменную одежду захватила. Еще там фонарик и патроны. Сколько тебе понадобится, чтобы добраться до места? — Минут десять. Уилл открыл сумку и достал черную футболку и кофту с капюшоном, совсем новую, еще с биркой на вороте. Видения шепнули и замолкли под пальцами. Он быстро переоделся при свете фар, но все равно не настолько быстро, чтобы любопытный Джаспер не перелез на переднее сиденье и не вылез через открытое окно, приветствуя Эбигейл. Похихикивая и пытаясь погладить его по макушке, пока пес облизывал ей пальцы, она присела, и собачий язык тут же занялся ее лицом. — Я звонила Тьеру, сказал, что приедет. С удовольствием, — она с отвращением передернула плечами. — Как будто я его на свидание зову. Поблагодарил даже, представляешь? — Она подняла голову, в глазах отразился страх. — Что Лектер сделал с ним? С ними со всеми? Как они позволяют собой манипулировать? Он разве не понимает, что я его убью? — А почему мы позволяем? Ганнибал дает то, что нам нужно. Эбигейл поднялась с корточек, хмуро щурясь от света фар. — Или заставил нас думать, что нам это нужно. Я, черт подери, не собиралась убивать Бойла, Уилл. Я не сидела днями и ночами, думая, как бы мне проткнуть его ножом и как здорово будет оказаться по локоть в его крови. Бойл просто нажал во мне какую-то неправильную кнопку, и у меня мгновенно отключились мозги, — Эбигейл посмотрела на пса, преданно виляющего хвостом возле Уилла. — У меня ощущение, что я делаю что-то очень сильно не так, будто нас к чему-то подталкивают. Тебе так не кажется? Уилл, честно говоря, даже не думал об этом. Большую часть времени он проводил с целью узнать Ганнибала лучше, понять, где он сейчас, и за отметкой «финиш» для него жизни не существовало. Чем бы это обернулось для Эбигейл, если бы эта самая неправильная кнопка была нажата в другом месте? Где-нибудь в академии или во время работы агентом? Уилл не видел проблемы в том, что Ганнибал раскрыл то, что всегда было в ней — все было сделано филигранно точно, в безопасности, с запасом времени. Уилл моргнул. Он не прав так думать? Его мысли не объективны из-за их с Ганнибалом связи? Может, он просто не понимает этого, связь мешает ему стряхнуть наваждение? — Зверь опасен — вот что сейчас важно. Если мы оставим Джека разбираться с ним, последствия нам неизвестны. Они могут поубивать друг друга, а может, Зверя поймают и посадят в психиатрическую лечебницу. Даже если он не раскроет, где был в ночь смерти Бойла, он проведет всю оставшуюся жизнь в четырех мягких стенах на лекарствах. А здесь и сейчас он свободен. Он идет к своей цели добровольно, и это то, чего он хотел — хотя бы раз побыть среди себе подобных. Они все из одной породы инвалидов, которых стоило бы усыплять в роддоме и которые по странным обстоятельствам все еще ходили среди обычных людей. Убить их было бы актом милосердия, но Бог жесток и бессердечен. Договорившись связаться по телефону, когда каждый из них прибудет на место, они с Эбигейл сели в машины и разъехались в разные стороны. За короткую дорогу Джаспер, внимательно следя за мельтешащим пейзажем, умудрился напускать слюней Уиллу на плечо, но тому было все равно. Присутствие собак успокаивало, обволакивало и защищало, будто Уилл вышел под снежный ветер в теплой, меховой шубе. Окончательно стемнело. Еще через полчаса Эбигейл отчиталась по телефону, что нашла поляну и займется поиском подходящего дерева для обзора. Уилл оставил машину на парковке Маккелдина и, выпустив собак и взяв сумку с дробовиком, не спеша пошел через зону отдыха, притворяясь одним из туристов. Люди вернулись с прогулок и начали собираться возле костров и палаток. Народ смеялся и травил истории, его несколько раз звали, пытаясь угостить пивом и спросить «как же зовут эти милые мордашки». Уилл вежливо улыбался и шел дальше, от лагеря к лагерю, пока не достиг края поляны. Голоса превратились в далекое эхо, в шаге от цивилизации шорох листьев и ветер звали его во тьму. Не такую уж непроглядную, лунного света было достаточно, чтобы видеть, куда идешь. Он сделал шаг по мягкой траве, затем второй, и лес сам повел его вперед как на зов ночной сирены. Джаспер и Уинстон трусили рядом, и Уилл подкармливал их за послушание кусочками из кармана. Тишина леса была обманчива. Чем дальше он уходил от людей, тем сильнее нашептывали подземные воды, покачивались ветки деревьев. При желании он мог разглядеть на ярком шаре луны пятна серых кратеров и чуть скошенный угол — полнолуние прошло пару дней назад. Уилл замедлил шаг, поднял руку к белоснежному, холодному пятну, и свет раздробился сквозь пальцы, осветив его кожу изнутри. Лес видел время по-другому, облака проносились над головой, будто все они жили на дне океана. Солнце вставало и опускалось за горизонт, тени деревьев очерчивали круг, прячась в зените и самой высокой луне. Если сосредоточиться, он мог разобрать, как сквозь звуки леса высоко пела скрипка, вторя ветру, и ее эхо терялось в очередном резком порыве, сам же ветер, как хор низких голосов, проносился в вышине. За изуродованным, худым деревом сидело рогатое существо, не отличимое от темных веток и теней. Существо медленно выпрямилось, глаза белые, как свет луны, кожа — гладкая древесная кора. Видение сменилось, и вот рядом с деревом уже стоял сам Ганнибал. Он был почти как настоящий, почти. От внезапного разочарования Уилл не удержался и вздохнул, собаки настороженно зашевелили ушами. — Здравствуй, Уилл, — мягко произнес тот и, замерев в паре шагов, тоже взглянул на луну. — Погода вам благоволит, ночь ожидается безоблачной. Ганнибал чуть прикрыл глаза, наслаждаясь прохладным вечерним ветром в своем времени и видом в чужом. Не только он слышал, как скрипка и голоса все явственнее прорываются печальной, тихой мелодией. Возможно, она исходила из дворца памяти — сейчас уже было не понять. У ночи был тоскливый и печальный голос. На волосах Ганнибала блестела россыпь капель от недавнего дождя, чуть намокшие кончики распались из идеально уложенной прически. Он пришел из совсем недавнего прошлого, возможно, почти сразу после столкновения с Мириам Ласс в доме: об этом говорили заживающие ссадины на щеке и лбу, как он держался свободнее и естественнее, одетый в винно-красный свитер от Ральфа Лорена и мягкие брюки. Ганнибал словно скинул тяжелые доспехи и дышал полной грудью. — Я думал, что ты придешь посмотреть лично, — Уилл постарался скрыть разочарование, но голос предал его, звуча горько и расстроенно. — Джек не знает о Звере, а Эбигейл пригодилась бы твоя помощь. — Нет ничего, чего я хотел бы сильнее. — Обычно резкие и строгие линии лица ожили, и Ганнибал улыбнулся. — И все же ты не пришел. — Прости, меня, Уилл. Надеюсь, то, что я сделал это ради тебя, послужит достаточным оправданием. Однажды ты увидишь, почему, и этого момента я буду ждать с нетерпением. — Будешь ли? Уилл никогда не замечал, как едва уловимо лицо Ганнибала передавало все его чувства. Чуть опущенные уголки губ, четкая линия скорбных морщин, влажный блеск глаз и всеобъемлющая печаль, которая подступила к горлу и помешала Ганнибалу нормально сглотнуть. Глаза впитывали крохи света, не отражая ничего. — Конечно, Уилл, даже не сомневайся, — тихо произнес он, подходя ближе. — Однако Эбигейл ставит меня в неприятное положение, когда приходится выбирать между вами двумя. Она боится. Страх заставляет ее действовать необдуманно, защищаться от тех, кто хочет ей только лучшего. В этом заключается ирония, не так ли? Она выжила один раз, убив самого дорогого человека в своей жизни, и знает, что выживет еще раз. Это делает ее непредсказуемой. Возможно, Ганнибал соврал, чтобы переманить его на свою сторону. А может, и нет. В любом случае Уилл собирался увидеть все сам и уже тогда решать, что делать с Эби. — И кого ты выберешь между нами? Ганнибал отвернулся, его лицо стало осторожно пустым и невыразительным, и Уилл опустил взгляд, сделав вид, что занят успокоением собак, погладив их по макушке. Те терпеливо ждали, пока он сдвинется с места, не понимая, что хозяин нашел возле этого конкретного дерева. — Ты уже придумал, куда денешь тело Рендалла, когда вы с Эбигейл с ним покончите? — Закопаю в лесу. — Не слишком ли рискованно в наши дни? Его могут раскопать животные, найти дети или туристы, решившие прогуляться до рощи, в конце концов, парк могут выкупить под стройку, и тогда придется отвечать на множество неприятных вопросов. Уилл подозревал, что ничего подобного не произойдет, если сам Ганнибал укажет место захоронения, но, как и в истории с Бойлом, у него явно что-то было на уме. — Давай пропустим ту часть, в которой мы ходим вокруг да около, и ты сразу скажешь, что задумал. Свое раздражение Ганнибал прятал намного лучше Джека: он лишь неодобрительно вздохнул. Его взгляд был укоряющим и нежным одновременно, будто он смотрел на нетерпеливое, любимое дитя. — Зачем растрачивать мой подарок впустую? Привези тело к церкви возле дома, с торца есть запасной выход, за дверью будет лестница, ведущая вниз. Она никем не охраняется. Размышляя, какого сорта сюрприз заготовил ему Ганнибал, Уилл с подозрением нахмурился. — Ты будешь ждать меня там? В церкви? Ганнибал моргнул, его взгляд стал странно расфокусированным, практически мечтательным: лениво опущенные веки и чуть приоткрытые губы в мягких тенях лунного света. Он ничего не говорил, видимо, захваченный видением новой реальности. Его зрачки расширились, глаза теперь уже не карие, а полностью черные, как из глянцевой тьмы. Так близко от полицейских, но с телом на руках Уилл не сможет позвать на помощь. Ганнибал стоял бы в зале в мягком свете свечей со слишком прямой спиной. Услышав шаги, он бы обернулся, ни одна эмоция не отразилась бы на его лице. Уилл прикоснулся бы к нему хотя бы для того, чтобы проверить, настоящий ли перед ним человек. Одно прикосновение не убило бы их, правда же? Возможно, к левой руке, которая безвольно свисала вдоль тела, будто Ганнибал боялся ей пошевелить. К костяшкам, сухой нежной коже… Его решение застало Ганнибала врасплох. Вдох вышел резче, выдох глубже, громче. Увидев реакцию, Уилл осмелел мыслями, и от осознания, что он творит, сначала загорелись жаром уши, щеки, а затем и все лицо запылало, как под полуденным солнцепеком. Ганнибал облизнул пересохшие губы, оставив заманчиво блестящий след и не видя ничего перед собой. Сделав шаг назад, он оступился и схватился за дерево, чтобы не упасть. Не в силах справиться с эмоциями, Ганнибал закрыл глаза, его вдохи делились на паузы, дыхание срывалось вместе с дрожью, пальцы на дереве побелели в попытках удержаться. Его губы неслышно произнесли: «Уилл». Внезапно Ганнибал открыл глаза, и сила взгляда опалила Уилла до мурашек. Не разделяя, где видение, а где реальность, Ганнибал сделал несколько шагов вперед, моргнул и последним усилием остановился. Протянутая рука повисла в воздухе, будто он хотел удержать Уилла рядом. — Несмотря на мой дар, — голос вышел неожиданно сиплым, будто что-то сдавило ему горло, — я не могу полностью предвидеть твои действия. Ты всегда находишь, чем меня удивить, — он вздохнул и убрал влажную прядь волос со лба. — Что ты видел? — Мне не хотелось бы, чтобы ты чувствовал себя обязанным как-то оправдывать мои ожидания и видения. Сглотнув застрявший ком в горле, Уилл неловко кивнул, соглашаясь. — Ты пытался изменить будущее? — Ты хотел сказать «все еще пытаюсь», — на лице Ганнибала впервые проступила усталость. — Из сражения со временем не выйти победителем. Ты еще об этом узнаешь, — он указал на густой лес. — Время на разговоры исчерпано, нам лучше выдвигаться. Собаки с радостью поспешили вперед. Они с отцом чаще всего охотились на кабана, птицу, а если повезет, на лосей и оленей. Однако когда хищники попадались под прицел, они не брезговали мясом и шкурой, а однажды, возле озера, даже столкнулись со стаей серых волков — упитанные и всклокоченные, те переходили реку на мелководье. Они с отцом не стали их трогать, а лишь наблюдали с холма. Отец рассказывал, что в Штатах в шестидесятые их почти истребили, и на западе не осталось ни одного семейства, редкие одиночки выжили в Миннесоте и на Королевском острове в Мичигане. Он говорил, что Эбигейл повезло: к ее рождению популяция волков настолько восстановилась, что их вычеркнули из списка животных, находившихся под запретом для охоты. Среди стаи нет вожаков, это все миф. Стоит тронуть одного, вся стая загрызет неудачливого охотника в мгновение ока. Одинокий же зверь слаб. У него всего одна пара глаз, его можно заманить, подловить и загнать в угол. Рендалл Тьер — один, и он шел прямо к ним в руки. Костер Эбигейл горел ровным пламенем, призывно мелькая всполохами. Он должен послужить Уиллу ориентиром, сама же она сидела на высокой осине неподалеку, вглядываясь в бинокль ночного видения в кромку деревьев. Она нашла идеальную ветку с толстым основанием и резким сломом вверх, будто предназначенным, чтобы опереться на нее локтем и установить винтовку. За последние полчаса ни одна тень не шевельнулась, и у нее затекла рука и ныла шея, но Эбигейл даже не думала слезать. В груди знакомо поднимался охотничий азарт, предвкушение, что добыча уже рядом, надо лишь немного потерпеть. В конце концов, они с отцом могли часами сидеть в земляном шалаше, поджидая прыткого и осторожного оленя. Человек в этом плане был более легкой добычей. У Рендалла нет острого нюха. Ветер не выдаст Эбигейл. Темнота скроет ее убежище, где она притаилась, слушая, как в полной тишине редко потрескивал костер, и очередная птица вспархивала где-то в вышине. Тьер подражал медведю и наверняка сейчас искал ее по лесу в странной пародии на брачную игру. Если она правильно помнила, гон действительно начинался где-то в это время, в мае, и шел до середины июля. Охотникам советовали не ходить в одиночку и уж тем более не рисковать вмешиваться: животные были очень агрессивны и могли напасть без видимой причины. Медвежьи свадьбы проходили без свидетелей. Самец гонялся за самкой по лесу, оставляя после себя характерный след из сломанных веток, поваленных деревьев, глубоких следов от когтей и сильного запаха мочи. Помня, что любой самец рядом с самкой воспринимался как соперник, Эбигейл надеялась, что Уилл с собаками лишь спугнет Рендалла в нужную сторону, а не спровоцирует того на атаку. Она вспомнила немигающий взгляд парня, за которым трудно было угадать, о чем тот думал. Что-то подсказывало, что даже с дробовиком в руках у Уилла могли бы возникнуть серьезные проблемы при прямом столкновении. От друзей отца она слышала историю о медведе, в которого выстрелили семь раз и хоть бы хны: тот, раненный, гнал охотника до самой переправы, пока человек не споткнулся и не получил массивной лапой по хребту. Его спасло лишь то, что неподалеку охотились еще несколько человек, подоспевших вовремя и, наконец, застреливших зверюгу. Тот охотник больше никогда не мог ходить — удар перебил позвоночник. Где-то вдалеке послышался лай собак, и Эбигейл торопливо перевела бинокль в сторону шума. Она придвинула винтовку чуть ближе к груди и приготовилась. Каждое мгновение казалось, вот-вот качнутся кусты, и Эбигейл останется только выстрелить. Убийство во всем процессе занимало лишь секунды, настоящее искусство заключалось в «до» и «после». Нажать на курок любой дурак может, даже такой, как Крендлер. Она пропустила момент, когда чей-то силуэт метнулся из высокой травы, ее палец дернулся, но она вовремя остановилась. Пес стелющейся тенью выбежал на поляну и, прижав уши, облаял кого-то, кто еще прятался в лесу с другой стороны. Эбигейл перевела прицел, но увидела лишь движение, а не полноценную фигуру. Судить о размерах Тьера было сложно, кажется, мелькнули на секунду длинные когти и вытянутая морда. Показался Уилл, с ним у ног настороже бежал трусцой Уинстон, оглядываясь на зловещую тень в лесу. Он шел уверенным, мягким шагом, смотрел прямо перед собой и будто не замечал соседства Зверя. Эбигейл не знала, смогла бы так: идти в шаге от смертельной опасности, когда в любую секунду на нее могли напасть, выждав удачный момент. Уилл, казалось, вообще прогуливался, однако заряженный дробовик, который он держал наготове чуть ниже пояса, наверняка был той причиной, почему Зверь все еще не напал на него. Возле костра Уилл свистнул, подзывая увлекшегося Джаспера, и тот послушно побежал через поляну к хозяину. Движение в тенях прекратилось, Зверь выжидал. Зачем Уилл вышел на открытое пространство? Он же не собирался… — Твою ж нахуй за ногу, — процедила Эбигейл, убирая бинокль и хватаясь за ружье. Он решил быть приманкой. Тем, чьи кишки так красочно украсят поляну и продемонстрируют Эбигейл, что никто не имеет права вставать у Зверя на пути. Сукин сын. А если она промахнется? Если попадет в ребра костюма или железный каркас? Скотина такая. Эбигейл еще не кинулась к нему через поляну только потому, что Лектер обещал, что с Уиллом ничего не случится, а значит, она должна следовать плану. Время тянулось медленно, в любой момент Тьер мог напасть. Пара секунд прямой видимости — все, что ей нужно. Уилл же будто точно знал, где она устроилась, и умышленно не смотрел в ее сторону, даже мельком. Собаки нервно нарезали круги вокруг костра, и Эбигейл подумала, что они как герои старого вестерна: стрелки заняли позиции и теперь напряженно переглядывались, ожидая, кто же сделает первый шаг. Будто услышав ее мысли, в лесу громко щелкнуло, Джаспер зарычал и той же бесшумной тенью метнулся в кусты. — Джаспер, нет! — Уилл не успел удержать собаку, пес нырнул в листву, как ошпаренный, и некоторое время не раздавалось ни звука. Эбигейл надеялась, что Джаспер погнался за птицей или белкой, потому что с гарантией выживут только они с Уиллом, о собаках уговора не было. Черт подери, она знала, что не стоило брать их с собой! Уилл поднял дробовик и сделал пару шагов к лесу, разрываясь между тем, чтобы прийти Джасперу на выручку или остаться на месте, где Эбигейл сможет пристрелить зверя. — Джас! — позвал он, отчаяние скользнуло в его голосе. Внезапно пес жалобно взвыл и затих, терпение Уилла лопнуло, и он быстрым шагом скрылся в том же направлении, откуда раздался звук. Эбигейл, не отрываясь, следила в прицел, пальцы сводило от напряжения. Она не глядя вытерла вспотевшую ладонь о штаны и сжала подставку винтовки, выжидая. Еще нет. Еще рано. Все идет по плану, иначе Лектер предупредил бы ее заранее. Ее участь — ждать и наблюдать. Настоящий охотник не палит по десять выстрелов, он делает один-два, но точных, четко выверенных, рассчитанных филигранно на мгновенную смерть. Ей нужно найти этот момент, или она погубит их обоих. Вечность спустя, пятясь назад, показался Уилл, одной рукой с трудом удерживая Джаспера под грудью, а другой — дробовик. Он смотрел на кого-то в темноте, и Эбигейл страховала его отступление. Интуиция подсказывала ей, что если Тьер нападет, то лучшего момента не найти. Сердце застучало быстро-быстро, из-за пульса в висках она почти ничего не слышала: только прицел перед глазами, ровное дыхание и момент. Где ты? Ну же! На четырех конечностях, неожиданно быстрый и ловкий, Рендалл последовал за Уиллом, пока тот не успел освободить обе руки для выстрела. Это должен быть Рендалл, она просто не ожидала ничего подобного: вороха шкур, костей и блеск оскаленных зубов, нагоняющих жертву. Не успеть, он двигался слишком быстро! Если она ошибется и выстрелит рано, то спугнет Рендалла, и все пойдет насмарку, если поздно — то Уилл пострадает. Шкуры скрывали его тело, голову прикрывал череп медведя, как шлем. Помощь пришла откуда не ждали: Уинстон выбежал Тьеру наперерез. Может, пес и казался спокойнее Джаспера, но сейчас дворняга, казалось, точно знала, что делать. Может, наученный человеческой жестокостью или долгими скитаниями по лесу, Уинстон обошел Рендалла по короткой дуге, сделал разворот и вцепился в него сзади. Короткий злой укус, Зверь недовольно рыкнул, и пес тут же отпрыгнул на безопасное расстояние. Зверь попытался полоснуть когтями на излете, но Уинстон не давал ему возможности, навязывая свою тактику. Дворняжка была проворнее, подвижнее и быстрее, кружа молча, кусая того за кожные полоски в попытках добраться до беззащитного человеческого тела. — Умница, хороший мой, — ласково пробормотала Эбигейл, следя за их опасным танцем. Получив неожиданную отсрочку, Уилл опустил собаку у костра, схватил дробовик в обе руки и поспешил к Тьеру. Стрелять он не решился — Зверь и Уинстон двигались хаотично, и дробь могла попасть по собаке. У Эбигейл же с ее места открывался прекрасный вид: она выждала, пока Тьер замрет перед прыжком, и в этот короткий миг выстрелила. Грохот раздался такой, будто что-то где-то коротко взорвалось. Затем еще раз. И еще. Она еле удержалась, чтобы не выпустить всю обойму в Тьера, превратив его костюм в решето. В ушах поселился противный звон, отдача от крупного калибра вышла знатная, по плечу будто сильно ударили палкой несколько раз в одно и тоже место, но Эбигейл ничего не замечала. Рендалл пошатнулся, отмахнулся от очередной попытки Уинстона подлезть к ногам, и неровным бегом попытался скрыться в лесу. Уинстон же, как настоящий герой, все еще цеплялся за плащ и мешал Зверю уйти. Или в Рендалле действительно скрывалась нечеловеческая сила, или пули не задели жизненно важные органы, но он дошел — дотащился с Уинстоном на привязи до ближайших кустов и только тогда рухнул на землю. Глянув в сторону, где скрывалась Эбигейл, Уилл подозвал к себе Уинстона, схватил его за ошейник и остановился неподалеку. Тьер еще мог быть опасен, особенно сейчас, на краю смерти. Эбигейл как могла быстро собрала винтовку, закинула себе за спину за ремень и, спрыгнув с дерева, подбежала к месту схватки. Тело после долгой неподвижности гудело, несколько шагов вышли неуверенно, но затем она встряхнулась и, несмотря на покалывание в ногах, ускорилась по сухой, мягкой траве. Уилл дожидался ее, опасливо посматривая на лежащий силуэт и все время удерживая Зверя на мушке. Приблизившись, Эбигейл несколько мгновений не могла отдышаться, схватившись за бок. Неужели они это сделали? Точно? Все кончено? Нервно сглотнув, она подошла к кустам, Уинстон предупреждающе тявкнул, но она была не в силах оторвать взгляда от неподвижно лежащего тела. — Как думаешь, он жив? — Шевелился, но недолго. — Уилл остановил ее за руку. — Может, лучше проверю я? — Не смеши меня, я выпустила три пули двадцатого калибра. Одна разрывает арбуз с пятисот метров на куски. Уинстон хрипло тявкнул еще раз, дернувшись из хозяйской хватки куда-то вбок, и Уиллу пришлось отпустить Эбигейл, чтобы утихомирить пса. Она подошла еще ближе: Рендалл не шевелился, череп медведя — белый в лунном свете — лежал чуть в стороне под странным углом. Среди костей и кожаных перьев было даже не разобрать, где его руки и ноги. Ни хрипа, ни дыхания. Эбигейл наклонилась ближе и протянула руку. Может, тому виной ночь и что в темноте все казалось не тем, что есть. Среди леса, где каждое дерево будто соткано из окружающей тьмы, а трава глушит каждый шаг, она почему-то была уверена, что под капюшоном вместо человеческой кожи увидит мех, звериные лапы с длинными когтями, а вместо молодого, чисто выбритого лица Рендалла Тьера — оскаленную морду с зубами, похожими на костяной гребень. Будто они охотились не за человеком, а за настоящим оборотнем. Она приподняла край капюшона и увидела лишь влажную борозду в земле, будто Тьер сделал подкоп прямо из-под костюма. Зверь провел их. Эбигейл не успела ни испугаться, ни обернуться, чтобы предупредить Уилла, одна из теней отделилась от дерева и выбила из нее дух одним сильным ударом. Она пролетела вперед по инерции почти на метр, выставив руки перед собой, оцарапала ладони и все равно больно приложилась подбородком о землю. На несколько секунд она ослепла, оглохла, силясь вдохнуть после удара. Голос Уилла и лай собак раздавались глухо, как из бункера, зато чужое дыхание над самым ухом горячо опалило шею, что-то острое вспороло куртку на спине, кожи коснулся холодный ветер. Ее пальцы утопали в земле, холодной и влажной, нечто тяжелое навалилось сверху. Из ее горла вырвался плач, жидкий огонь на спине набирал обороты, Эбигейл вытянула руки, пытаясь выбраться и зарывая пальцы еще глубже в землю. Ей было так страшно, как никогда в жизни, темно, хоть глаз выколи, и больно, как будто ее пытали раскаленной кочергой. Она не хотела так умирать. Тяжесть со спины убавилась, но не исчезла совсем, и Эбигейл с трудом перевернулась и вскрикнула. Матерь божья, как будто иглы вонзили в лопатки! Она широко распахнула глаза, сдерживая стоны и цепляясь за траву. На секунду она была уверена, что совершенно сошла с ума. Над ней возвышался Тьер в черной окровавленной водолазке, местами разорванной, лишь бледное лицо матово освещали блики луны. Черные провалы глаз и белая рука, которую он протягивал к ней в безмолвной мольбе. Другой он безуспешно пытался ослабить хватку на горле — это был Уилл. Она бы не узнала его сейчас, не лицо — смертельная маска, бесстрастная, холодная. Словно он был потусторонним существом из другого мира. Уилл зажал локтем горло Тьеру, придерживая почти нежно за шею, в искривленном объятии. Зверь выгнулся, скребя по руке Уилла, раскрыв темный провал рта. Эбигейл не слышала ни звука, но тишина была еще хуже и страшнее. Казалось, дай волю, и крик Зверя вырвется из его тела вместе с жизнью. Линия челюсти задралась, открывая уязвимый подбородок, и в какой-то прострации Эбигейл выскребла с пояса нож и одним рывком вогнала лезвие по самую рукоять. Горячая кровь брызнула на лицо, согрела пальцы, испачканные в могильной земле. И все то время, пока Уилл хладнокровно продолжал душить его, Рендалл смотрел на Эбигейл, не отрываясь. Кровь затекла в рукав, липко скользнула по голой коже к локтю, Рендалл больно схватил ее за плечо, его забило в конвульсиях. Их лица были так близко друг от друга, что Эбигейл, завороженная и считавшая секунды, видела, как отражение холодной луны замерло в его расширенных зрачках. Он разжал пальцы на ее плече и обмяк. Уилл отпустил его, и последний вздох Рендалла коснулся ее щеки как прощальный поцелуй. Эбигейл обессиленно упала на спину, опустошенная. Как будто с нее содрали живьем кожу: не осталось никаких лишних желаний, ничего наносного, цивилизованного, лишнего. Чистая и живая. Больно настолько, что она уже не замечала боли. Дыша рвано и часто, она рассматривала небо над верхушками деревьев. На миг скошенный белый круг показался ей божьим глазом, бессердечно наблюдающим за своими детьми, и только сейчас она набралась смелости посмотреть в ответ. Сидя на переднем сидении, Эбигейл проснулась, как от жуткого сна, хотя и помнила, что все случилось на самом деле. После смерти Рендалла все происходило как сквозь толщу воды: она помнила, как они затоптали костер, как собрали оружие и дотащили труп вместе с костюмом до ее машины, как упаковали тело в крепкий пакет на молнии. Уилл ничего не спрашивал и, сев за руль, хранил молчание. Эбигейл же рассматривала охотничий нож в руках, размышляя о том, каким привычным «все это» стало. Пакеты в машине, труп в багажнике, молчание, которое и вовсе не было молчанием, скорее, разговором взглядов и прикосновений. Она кинула взгляд на Уилла — он следил за дорогой и никак не показал, что заметил ее внезапное внимание. Эбигейл сидела в его кофте, чтобы не запачкать кровью сидение, хотя и не могла сказать точно, когда успела переодеться. Задние сидения были пусты — значит, они успели завезти собак в питомник. Но когда? — Раны Джаспера не вызвали подозрений? Уилл и глазом не моргнул, будто они болтали всю обратную дорогу. — Я соврал, что на нас напал дикий зверь. С ним все будет в порядке. — Хорошо, — она кивнула, снова уйдя в молчаливый транс. Минут десять спустя, будто вынырнув в реальность, она огляделась. Дорогу сменило широкое шоссе, фары высветили указатель «Балтимор, 3 мили». — А куда мы едем? — Домой. Она не стала уточнять, куда именно, ей было все равно. У нее не осталось никаких моральных сил, чтобы чувствовать что-то еще в эту ночь. Они припарковались с другой стороны от дома Лектера, на параллельной улице, рядом с церковью. Уилл заглушил двигатель и, закрыв ее в машине, прошел через калитку куда-то вглубь заднего двора. Эбигейл должна была спросить, что он задумал, но на самом деле ей было не интересно. Она могла бы ехать сейчас хоть до Вегаса в ночном автобусе или в грузовике на рабский рынок в Мосул, о котором только недавно им показывали солдатские съемки, изъятые ФБР во имя государственной безопасности. Зазвонил телефон, и Эбигейл долгое время не отвечала, только смотрела на экран, где значилось имя «Джек Кроуфорд». Она могла бы выключить телефон, выбросить симку, исчезнуть из города, бросив машину. Уехать так далеко, как только возможно. До Калифорнии автостопом или на машине, а затем на яхте в Австралию через Тихий океан. Или потеряться по пути, в пустыне, найти безлюдный городок в Неваде и остаться там, не зная ни названия, ни направления, ни координат. Звонок сбросился и зазвонил снова. Эбигейл уже видела в мыслях пустыню и железные коробки вместо домов, ржавую заправочную станцию, и, когда нажала на кнопку вызова, ее голос был вялым и спокойным: — Да? — Где ты сейчас? — без предисловий спросил Кроуфорд. — Где я? — она огляделась по сторонам и решила, что отвечать вообще нет смысла. — А где я должна быть? — Грэм с тобой? — Я отвезла его в Гилфорд, — технически она не соврала, они действительно были в двух шагах от дома Лектера. — До дома он не дошел. На телефон не отвечает. Мы проверили его квартиру на Пеннингтон авеню — его там тоже нет, зато там явно побывал Лектер. Ты точно не знаешь, куда он мог исчезнуть? — Думаете, Лектер похитил его? — Эбигейл изобразила подобие беспокойства. — Да нет, глупость какая. Он мог сделать это триста раз, зачем ему сейчас? — Показать ему, как ФБР беспомощно перед лицом психопата? Как беспомощен перед лицом психопата ты, Джек, — хотелось сказать Эбигейл. — Уилл не под арестом, так что в принципе свободен в передвижениях. В Реистерстауне его собаки, может, спросить там? — Собаки? — Дворняги, которых он подобрал до того, как попал в психушку в Вулф Треп. Вы сказали, что Лектер был в квартире Уилла. Он что-то оставил? А главное, какого черта, это и были его «важные дела», пока они разбирались со Зверем? Джек молчал, и Эби заподозрила, что, какое бы послание он ни нашел, оно вывело его из себя. — Рука агента Ласс на обеденном столе, в тарелке, с приложенными к ней столовыми приборами и запиской «Bon appetit». А. Эбигейл приподняла брови в немом удивлении. Она задавила ухмылку, больше походящую в боковом зеркале на болезненную гримасу. — Мне очень жаль, сэр. Удивительно, но она сказала чистую правду. Любой пожалел бы Кроуфорда: он так хотел вернуть Ласс, все исправить, а получил желаемое как ментальную оплеуху со всего размаха. Скорее унизительно, чем больно. Прямо как она сегодня, вот только Эбигейл знала, каков будет результат и ни на что особо не надеялась. Доктор заставил ее прозреть, и голова до сих пор звенела от его нетривиального способа. О самой Ласс она предпочитала не думать, если ей повезло, то она умерла, и эксперты заявят о следах заморозки. Остальное Лектер скорее всего съел. Если нет, ну что ж. Эбигейл еле слышно вздохнула. Тогда отрезанная рука — меньшая из нынешних проблем агента Ласс. — Мне приехать? — Сегодня отдыхай, тут и без тебя хватает народу. Завтра с утра жду перед занятиями у себя в кабинете. Если Грэм позвонит, скажи ему быстро вернуться в чертов дом и сообщи мне, — не прощаясь, Джек отключился, оставив ее в тишине машины. Эбигейл съехала по сидению вниз и тут же скривилась, она, может, и забыла про спину, но спина не забыла про нее, напомнив резкой болью. — Блядь, — она осторожно наклонилась вперед. Второй такой ошибки ей лучше не совершать, особенно когда она вернется в кампус. Сразу начнутся лишние вопросы, где она провела ночь. Может, соврать, что нашла парня, который перестарался в ночных утехах? О ней и так ходили слухи, что она любит секс «пожестче», никто и не удивится. Вернулся Уилл, и Эбигейл, выйдя из машины, помахала ему телефоном. — Тебя потеряли. — Скоро найдут, — без единого намека на юмор ответил он. — Надо занести труп внутрь и обработать твои раны. Идем. Таким сосредоточенным, деловым, даже в какой-то мере профессиональным Уилл ее немного пугал. Она до сих пор не могла забыть то, что увидела в лесу, а возможно, не забудет уже никогда. Как будто она перенеслась, как Алиса, в темное Зазеркалье, где на нее напал бармаглот, а шляпник знал толк, как душить людей. Ганнибал в этой версии, наверное, занял бы место Чеширского кота — невидимый голос, который преследует ее, задает каверзные вопросы и потихоньку подталкивает к тьме. Эта кроличья нора не имеет конца и края, и, стоит ей оступиться, падение вниз будет уже не остановить. Пока они, взявшись вдвоем за пакет, несли его по узкой дорожке, укрытой деревьями и кустами от дороги, Эбигейл размышляла, какое место занял бы Джек. Белый Король, который испачкался в золе? Прайс уж точно походил на Белого рыцаря, нелепый ученый с кучей идей и своим собственным миром и логикой. По каменной лестнице вниз, вниз, еще пролет и еще, Уилл шел впереди, удерживая к тому же в одной из занятых рук фонарик. Без него пришлось бы туго: о лестнице забыли на пару десятков лет, по углам скопилась пыль и не было ничего, что можно было бы использовать для освещения. Ступени высокие, местами сколотые, и, если бы Уилл ее не предупреждал, она бы наверняка уже свернула себе шею. Оказавшись в темном коридоре и все еще следуя за Уиллом по пятам, она не выдержала: — Что это? Где мы? — Старый проход между церковью и домом пастора, именно из-за него Ганнибал и выбрал это место. Проход строился в то же время, когда в Балтиморе закладывали канализационные стоки под землей. Никто о нем уже и не помнит, включая тех людей, что сейчас арендуют церковь. — Он увидел проход в своих видениях? — ухмыльнулась Эбигейл, казалось, почти все можно теперь объяснить волшебным даром Лектера. — Прочитал в городском архиве. Удивительно, как много вещей люди предпочли забыть или посчитали неважными. Ни Кроуфорду, никому в ФБР даже не пришло в голову запросить план дома. Все, что они видят до сих пор, это голый фасад. Они пришли к узкой арке, из которой попали через обычную дверь в подвал. Эбигейл помогла закинуть пакет на взявшийся буквально из ниоткуда хирургический стол. Уилл включил свет, и она присвистнула. — Ничего себе. Когда-то это был затхлый погреб для хранения вин, о чем напоминали толстые перекладины на потолке и устоявшийся, чуть сладковатый запах, однако потом кто-то, видимо, Лектер, провел в помещении ремонт: уложил пол и стены мелкой плиткой, в одной части устроив хирургическую комнату, а в другой, закрытой полосками с прозрачным брезентом, — место для пыток. Висели цепи, крючья, на полу сделаны сливы для крови, в углу был сложен душевой шланг. В шкафчиках стояли лекарства, банки, бутылки, лежали шприцы и инструменты. Над хирургическим столом висел огромный светильник на несколько секций. Эбигейл узнала моющие средства, банки с сухими хлорными таблетками, ими пользовались уборщицы в морге и анатомичке академии. Коробки с хирургическими масками, робы, халаты, установка с баллоном кислорода, ленточная пила с нее ростом и даже стационарный дефибриллятор с кардиомонитором. — Они же перерыли дом дважды, как они могли пропустить все это? — Вход спрятан в половицах винного погреба, — пожал плечами Уилл, доставая из ближайшего шкафчика мазь, бинты, вату и флакон, даже на таком расстоянии воняющий спиртом. — Снимай куртку. Эбигейл подчинилась, но с трудом сняла даже один рукав, кровь на спине запеклась и прилипла к подкладу. — Ч-черт подери. Уилл остановил ее попытки освободиться, положив руки на плечи. — Чш-ш, — произнес он, будто успокаивал одну из своих собак, и Эбигейл замерла. Она тяжело вздохнула, только сейчас поняв, насколько была напряжена после разговора с Джеком. Ощущение теплых ладоней обещало покой. О ней позаботятся. Она не одна. Уилл срезал куртку на спине вместе с футболкой, оголив раны и ссадины. Свет от лампы теплой волной ударил ей куда-то между лопаток. — Бюстгальтер тоже придется срезать. — Да хрен с ним. Холодные ножницы коснулись кожи, щелкнули, и сразу стало легче дышать. При груди полного второго размера Эбигейл никогда не ходила просто в майке, как умудрялись некоторые даже на тренировках. Обычно она почти не замечала лифчик и лишь вечером после душа понимала, как же устала за день носить эту дурацкую сбрую. Уилл осторожно приспустил лямки и помог снять бюстгальтер, едва касаясь кожи пальцами, отчего вдоль позвоночника пробежали мурашки, подняв волосы на руках. — Сильно страшно? — она боялась, что Уилл молчал, потому что спина выглядит сплошным месивом. — Обойдемся без швов, но следующую пару дней лучше поберечься. Эбигейл подавила дрожь. Не считая ежегодного медицинского осмотра, она очень-очень давно не стояла перед кем-то настолько голая. Уилл, видимо, почувствовал ее стеснение и спросил: — Хочешь, я схожу наверх за одеждой? — Давай сначала разберемся с этим, пока я не струсила, — она затылком ощутила его неодобрительный взгляд и не удержалась от ухмылки. — Спасибо за заботу, но носиться со мной как с хрустальной не обязательно. С тяжелым вздохом он принялся стирать кровь со спины. Он делал все настолько деликатно, что о ссадинах и лопнувшей коже напоминало лишь легкое жжение. Его прикосновения успокаивали, вводили в странный транс, а она так устала, что даже слегка пошатывалась. Под ногами валялась черная, окровавленную одежда — ее всю надо сжечь до рассвета. Как и ту, что на Уилле. — Подними руки. Закончив с пластырями, он подтолкнул ее локти вверх и, нисколько не смущаясь обнаженной груди, даже взглядом не показав, что его мысли заняты чем-то, кроме ее благополучия, обернул ее торс бинтами несколько раз. Одна полоска теперь пролегала под грудью, другая — над, не слишком туго, чтобы не причинять лишних неудобств. — Завтра надо будет сменить, приезжай, как будет время. Эбигейл кивнула, не отрываясь смотря на его руки. Уилл завязал на ее боку оба конца бинта и поднял узел на середину марлевой полоски. Ему не нужно было спрашивать, удобно ли ей, он знал и так. И, не поднимая головы, знал то, куда она смотрит теперь: его нижняя губа лопнула, и в уголке запеклась кровь. Тело гудело от изнеможения и ныли мышцы, она не знала, чего хотела, когда прикоснулась к его лицу и провела пальцами по щетине. И прежде чем успела что-то обдумать, Эбигейл взяла его за пояс брюк, подтянув ближе, расстегнула пряжку и вынула ремень одним гладким движением. Приподняв его футболку, открыла его чуть мягкий, плоский живот и линию темных волос, уходящих вниз к паху. Уилл не остановил ее, хуже того, приподнял ее лицо за подбородок и впился грубым поцелуем. Боже, именно этого она и хотела. Он раскрыл ее губы с силой, надавив на челюсть, и властно прошелся языком вглубь, от чего она мгновенно потеряла способность ясно мыслить. Он делал все идеально: подсадил на хирургический стол и, разведя ей ноги, устроился еще ближе, без стеснения сжав груди в теплых ладонях. Не сильно, но и не давая ей забыть, что он рядом. Уилл знал, чувствовал, чего она хотела, и хотел этого вместе с ней. Эбигейл разорвала поцелуй, губы саднили и пульсировали, мешало лишь липкое, почти запретное ощущение, что за ними наблюдали. Уилл посмотрел ей в глаза. Его зрачки были расширены, наверное, как и ее. Губы влажные, язык голодно скользил между зубов, готовый доставить ей удовольствие. Если бы она захотела, они занялись бы сексом прямо здесь, на хирургическом столе. Он был такой теплый, руки — нежные, дыхание на коже — горячее. Привкус крови на губах. Могли бы. Уилл ей позволит. Они поднялись бы в спальню и на ближайшую пару часов забыли бы, что весь окружающий мир существует. Будто отвечая ее мыслям, Уилл придержал ее за подбородок и снова поцеловал: на этот раз целомудренно, одной легкой лаской, обещая и разрешая. Она печально улыбнулась. Уилл не способен отделить свои желания от чужих, а значит, о добровольности не может быть и речи. Как будто она совращает ребенка, который не может ей отказать. — Эби… Она сделала ему знак замолчать и, оттолкнув, слезла со стола. Без теплых объятий магия момента отступила, и искушение не было таким уж сильным. Были еще границы, которые она не переступит. Словно в ней нашлась капля невинности, которую она еще не потеряла — та, что связывала ее с детством, с той Эби, которой она была раньше. Не существовало секса без обязательств. Не с Уиллом. Не тогда, когда он будет видеть ее, как открытую книгу. Она хотела бы подарить ему столько же удовольствия, но просто не знала, как. — Знаешь, я передумала, принеси одежду. Мне пора в общагу, а тебе отдыхать, сегодня был тяжелый день. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, затем Уилл принял ее отказ и ушел наверх. Уилл отдал Эбигейл одну из своих футболок и проводил до машины. Она устало махнула ему на прощанье, а он отправился в дом уже обычным путем через главное крыльцо. На телефоне с выключенным звуком мигали красным восемнадцать пропущенных от Кроуфорда, три от Беверли и несколько смс от нее же. Видимо, писала она не совсем трезвая: 1:12 «Умник, ты куда пропал?» 1:56 «Надеюсь, ты залег в какой-нибудь УЖАСНЫЙ ПОДВАЛ и бухаешь, иначе я тебе голову откручу». 2:07 «Угадай, кого мы встретили? Фредди Лаундс в том же самом баре ЧИСТО СЛУЧАЙНО, не знаю, сколько она успела подслушать. Думаю, ей уже известно о Ганнибале-Каннибале, берегись, она может следить и за тобой. Не делай того, чего бы не сделала тетя Бев». 2:44 «Джек орет и мечет. Брай пошутил, что мечет икру, и, кажется, Джек не понял юмора. Все дуются друг на друга, я надеюсь, ты уже настолько бухой, что тебе наплевать на плохие новости. Лаундс выпустила срочный номер Татл Крайм. Завтра у тебя будет ДОХЕРИЩА гостей». Так вот о каком сюрпризе говорила Эбигейл. Уилл не стал перезванивать Кроуфорду, агенты, которые следили за домом, уже наверняка доложили, что он вернулся. В любом случае, он всегда может сказать, что действительно уезжал, чтобы проведать собак. Приняв душ и переодевшись, он спустился на кухню и налил виски. Первый стакан выпил залпом, со вторым замер у раковины, хмуро смотря перед собой. Он все еще чувствовал ее нежную кожу под губами, ее запах, смешанный с запахом крови. — Она бы пожалела об этом завтра, — Ганнибал стоял напротив, удерживая бокал красного вина на весу. — Скажи еще, что мне не за что перед ней извиняться. — Нет причин извиняться. Ты бы тоже пожалел об этом завтра. Эта версия Ганнибала нравилась ему меньше, чем та из леса. Моложе буквально на пару месяцев, однако даже взгляд их отличался: этот Ганнибал смотрел пристальнее, осторожнее, опаснее. — Рад, что так получилось? Не терпишь конкуренции? Хочешь быть для меня на первом месте? Лицо стало маской, за которой Ганнибал спрятал все эмоции. Его выдала чуть дернувшаяся линия рта. Уилл не заметил бы, если бы не видел его «настоящего» сегодня в лесу. — Я хочу, чтобы на первом месте для тебя был ты сам, Уилл. Ты добился колоссальных успехов, твое становление почти закончено, и в шаге от успеха ты снова вошел в воды абсолютного сопереживания. — В шаге от «твоего» успеха. — Одно не мешает другому. Кроме того, это решение Эбигейл. Ты должен уважать его и принять. Уилл изогнул губы в злой ухмылке. — Мне интересно, что бы сделал ты? — Если бы Эбигейл выразила желание заняться со мной сексом? Объяснил бы, что для отношений в системе «отец-дочь» лучше сохранять определенные границы. Хотя, с другой стороны, подобное вряд ли произошло бы, учитывая, что она меня боится. Ты же — другое дело. Она чувствует, что ее влияние на тебя уменьшается, что ты становишься опасен, и ее подсознание подсказало, как она могла бы вернуть твою лояльность. Что привело бы к тому, что Уилл и Эбигейл отдалились бы от него, чего Ганнибал не мог допустить. Не поступал ли он точно так же, как и Эбигейл, перетягивая Уилла как по канату на свою сторону? Возможно, какая-то часть Уилла тоже хотела сильнее привязать Эбигейл к себе. Возможно, они трое действительно сделаны из одного теста. — Ладно, проехали. Похоже, я никогда не буду способен на такую близость, где смог бы точно сказать, чего хочу сам. Он допил виски и снова налил порцию, огонь в груди быстро разошелся долгожданным теплом. Ганнибал моргнул, а затем, проследив, как янтарная жидкость ударилась о стеклянное дно, произнес: — А если способен? Уилл сглотнул пересохшим горлом. Возможно, это всего лишь влияние виски, но он почему-то вспыхнул и совсем уж неловко отставил стакан в сторону. Взгляд Ганнибала ощущался почти физически. — Принеси сердце и легкие, остальное убери в холодильник. Мы же не хотим, чтобы мясо испортилось? Уилл широко распахнул глаза, осознав, о чем именно попросил его Ганнибал и что они собираются делать. Его рука слегка затряслась, но он подавил дрожь усилием воли. Заметив его сомнение, тот мягко спросил: — Разве Рендалл не заслужил почести? Он умер для вашей с Эбигейл свободы, для твоего становления, для вашей связи. Ты позволишь ему умереть и быть забытым? Или поглотишь его силу и память, даруя ему новую жизнь в тебе? Ты хотел понять меня, Уилл. Ты готов идти до конца? — А если Джек узнает о теле в подвале? — Рендалл исчезнет оттуда раньше. Ганнибал обошел стол и встал рядом, смотря на него сверху вниз. В глазах от центра зрачков разлетались красные искры. Тепло его тела было почти настоящим, пришедшим откуда-то из дворца памяти, где их разумы могли соприкасаться сквозь время. — Мы позаботимся об этом. — Мы? — недоверчиво переспросил Уилл. — Мы. Ганнибал измельчал кости в труху и выкидывал где-нибудь в лесной чаще, а требуху и жилы пускал на фарш. Сладкое мясо — зобную железу, гланды, поджелудочную железу, околоушную, которую по-другому называли щечной, и подъязычную — упаковывал в вакуумные пакеты и смаковал позже. Мозги и кровь должны были готовиться свежими, потому он баловал себя ими редко, когда точно знал, что спешить некуда. Уилл разделал тело Рендалла и убрал куски туши в большой холодильник, находившийся в подвале. Вид неловко торчащих ног и лужи крови, натекшей из разреза на металлическое дно, не вызывал отклика больше, чем суповой набор в морозилке. Словно стоило жизни уйти из тела Рендалла, как труп стал безликой вещью, как мебель. Или лист бумаги. Теперь о Звере знали только они трое. Разве не должны и остальные увидеть настоящего Рендалла? Возможно, об этом говорил Ганнибал, упомянув «почести»: шанс увековечить память в сердцах людей, поселив в них страх через сказку о Страшном Звере, обитающем когда-то в лесах Мэриленда и Вирджинии. Уилл разложил легкие и сердце на кухонном столе и замер в ожидании. На секунду ему показалось, что вот-вот в дом ворвется ФБР и все закончится. Какая-то его часть хотела этого. Эта же часть ужасалась тому, насколько хладнокровно он вскрыл грудину Рендалла, сломал ребра и вынул органы. — Готов? — Ганнибал зашел на кухню, повязывая за спиной фартук и кивая в сторону шкафа, где Уилл нашел такой же. — Не верю, что делаю это. — Подумай об этом, как о частном кулинарном уроке. — Очень частном, — хмыкнул Уилл, закатав рукава, и сполоснул руки под горячей водой. Ганнибал неодобрительно поджал губы. — Весь мир остается за пределами этого места: обида, стыд и страх, все, что мешает сосредоточиться. На кухне нет места жалости. Если ты собираешься сочувствовать продуктам, из которых собираешься готовить, нам лучше закончить прямо тут. Уилл молчал некоторое время, а затем кивнул. — Я хочу попробовать. — Тогда закрой глаза и найди меня еще раз. Уилл послушался и больше не видел ни Ганнибала, ни розовых легких, ни окровавленного сердца. Полная темнота за веками, с первого взгляда обманчивая, и он даже не заметил, как проступили пятна и очертания дворца памяти, погруженного в безлунную ночь. Он будто стоял на лодке вдали и мог поклясться, что слышал, как вода облизывает тихим журчанием деревянное дно. Кто-то нажал первую ноту на пианино, низкую, тягучую, и она одиноко пронеслась на много миль вокруг. Повторилась, затем еще раз, пока не превратилась в сплошной чистый звук, отсчитывающий ритм мягкими ударами молоточка. Как музыкальные часы, чья секундная стрелка вместо тика выдавала низкую соль малой октавы. В одном из окон дворца зажегся свет, приглашая его, и лодка Уилла медленно поплыла в сторону золотых отблесков на воде. Звук нарастал: добавились печальные, высокие ноты, неуверенные, легче капель дождя. Сначала по две-три, затем прорываясь потоком и снова замирая. Золотистый, теплый свет, мягкий и зовущий, заслонил все видение Уилла, и вот он снова оказался на кухне. Теперь он видел комнату иначе: приглушенный свет светильников, уютный жар от плиты и музыка, доносящаяся откуда-то со стороны кабинета. — Я не всегда любил готовить, — признался Ганнибал, планируя десерт. На столе дожидались бутыль молока, плитка шоколада, коричные палочки, гвоздика, сахар, сладко пахнущий ванилин и еще одна бутылка, наполненная темно-красной жидкостью, медленно оседающей на дно. Кровь. — Ты не родился с идеальным вкусом и мастерским владением ножом? — Нет, — тот искренне улыбнулся, будто эта мысль его позабавила. Уилл присоединился к нему за столом напротив и занялся легкими. В другое время он знал, что стоило бы вымочить их на сутки в соленой воде, чтобы мясо вышло сочным, как сделал когда-то сам Ганнибал из легких сестры Бойла. Однако Уилл не собирался соревноваться с ним в умении готовить, что было бы в его случае абсолютно бесполезно. Он хотел увидеть и понять. Понять было очень важно. — Я рос в приюте, где некому было заниматься моими манерами, и когда попал во Францию к тете, она пришла в ужас от моих гастрономических привычек. — В ужас, — повторил Уилл, отсекая ножом половину легкого и трахейную белую трубку с серой соединительной тканью. На доске остались две розовые, упругие половины, которые он промял и нарезал кусочками в дюйм шириной. — Она родилась в Японии, у них не в чести бурное проявление эмоций. Достаточно сказать, что при нашем первом совместном обеде она приподняла бровь и долго молчала. — Ну, а мы с отцом никогда не ужинали вместе. Он приходил поздно и предпочитал есть у телевизора. — Сожалею. Ганнибал налил молоко в кастрюлю и поставил на огонь. То, как он медленно, тонкой струйкой впускал ванилин, непрерывно помешивая, очаровывало. Уилл тряхнул головой и вернулся к сердцу — всего и делов-то: очистить от пленки, жил, сгустков крови и очень мелко нарезать. — Не стоит. Я всю жизнь ем один и, как видишь, не умер. — Я тоже так считал, пока не познакомился с французской кухней. Одно из основных правил: важно не «что» ты ешь, а «как» и «с кем». Есть в одиночестве, как сказали бы французы, «c’est du mauvais gout» — дурной вкус. — Последние годы я питался одними полуфабрикатами. Меня сожгут на костре? — Неправильное питание — не преступление, Уилл, а дело привычки. К примеру, многие считают, что французская кухня рассчитана на людей с достатком выше среднего, на богачей, которые могут себе позволить свежие овощи или качественные продукты, но это не так. Самый последний лодочник или лифтер во Франции может позволить себе смену из трех блюд, и все они не уступят по вкусу ресторанным. — Они все учатся на курсах поваров? Нож в его руке поначалу скользил неловко, будто постоянно угрожая проехаться по пальцам, но с каждым движением он будто входил в колею, приноравливаясь. Он помнил, как Ганнибал орудовал ножами разной длины и ширины — знание втекало в него, как ванилин в молоко, незаметно, из-за не слишком крепкой стенки их общего дворца воспоминаний. — Они все наслаждаются едой, а любое наслаждение требует нужного подхода, времени, физических затрат и соблюдения определенных правил. — Как секс. Взгляд Ганнибала из-под ресниц вышел тяжелый, настоящий, будто он положил горячую ладонь ему на грудь. Секунда, и вот он уже вернул все свое внимание плитке бельгийского шоколада, которую крошил в кастрюлю с мерным щелканьем. — Как секс. На его губах мелькнула особая улыбка, полная предвкушения и удовольствия. Последняя долька с цветочным привкусом от Линдта и Шпрюнгли из бобов сорта Тринитарио упала в молоко, он облизнул пальцы от шоколадной крошки, и Уилл ощутил во рту приторный сладко-горький привкус, будто это его только что накормили с рук. — А ужин, чтобы настроиться на соответствующий лад? — он нервно сглотнул и опустил глаза на разделочную доску. В животе поселилась странная тяжесть. — Уилл, ты в любой момент волен выйти из видения. Как мы оба уже знаем, ты вполне способен контролировать то, что видишь и чувствуешь. Кроме тех случаев, когда вдруг решаешь по какой-то причине этого не делать. Намек на Эбигейл вышел прозрачнее стекла, Уилл не нашелся, что ответить, и сменил тему: — Ты говорил, что твоя тетя из Японии? — Леди Мурасаки Сикибу, вдова моего дяди. Я узнал о них, только когда мне исполнилось пятнадцать. Время в сиротском приюте: Уилл видел каменные стены и надзирателей, дни и месяцы, наполненные одним сплошным серым туманом. Девочки занимались шитьем, мальчики — столярными, токарными работами или работали в саду. Над обычными сиротами издевались те, кто входил в пионерскую дружину или детский совет. И все это под крышей его собственного дома, который передали комиссии по организации беспризорных детей от партии. — Один из надзирателей хранил в ящике стола письма, принадлежащие моей семье. И когда я сбежал из приюта, то захватил их с собой. Они оказались написаны моему отцу от имени графа Лектера с севера Франции. Я пересек пол-Европы в надежде, что спустя почти десять лет они все еще живут в том поместье, или кто-нибудь из округи знает, куда они переехали. — Ты же тогда не разговаривал, как бы ты спросил соседей? — Уилл слышал его мысли из того холодного вечера, когда Ганнибалу пришлось отправиться на попутках в свое нелегкое путешествие. Канун зимы, но выбирать не приходилось. — Честно говоря, такая мысль не приходила мне в голову. Порой я сомневался, что доберусь живым. Дядя Роберт успел жениться и скончаться от инфаркта за год до моего приезда, — Ганнибал поднял голову, помешивая растопленный шоколад, жидкость загустела и приобрела аппетитный темно-коричневый цвет. — Некоторое время я прятал еду под кроватью или носил с собой в карманах. Тетя терпеливо сносила мои причуды, не расспрашивая ни о смерти близких, ни о времени, которое я провел в приюте. Когда я начал говорить, то оказал ей ответную любезность и не стал задавать вопросы, как умер мой дядя, и как она решилась переехать во Францию. Японская культура, как оказалось, не так уж и отличалась от местной. В их основе лежит приверженность традициям, соблюдение хороших манер и уважение к неприкосновенности личного пространства. И те, и другие видят красоту, ценят ее и стараются приумножить. Тетя была из древнего рода и знала всех своих предков на четыреста лет назад, оставшись хранительницей доспехов как старшая в клане. Основателем ее рода был легендарный самурай Датэ Масамунэ, покровитель христианства в Японии, прозванный «одноглазым драконом» за свирепость и жестокость. По семейным преданиям, он всю жизнь положил на то, чтобы развить в себе самообладание, и после нашего знакомства мне показалось, что я нашел в его философии свой путь. — Странная цель для подростка, — заметил Уилл, переложив кусочки в миску, и занялся нарезкой корнишонов, лука и каперсов, благо, холодильник теперь ломился от продуктов, заказанных на рынке. — А для подростка, который кричит от ночных кошмаров? Уилл знал, что это такое — просыпаться от сновидений, в холодном поту, когда разум в ужасе пытается перестроиться из одной реальности в другую. И никак не переубедить, ведь колотило от всепоглощающего страха по-настоящему. — Ты хотел подчинить тело и разум собственной воле, — вспомнил Уилл его слова, и Ганнибал улыбнулся ему, в комнате будто стало теплее. В миску с мясом Уилл разбил яйцо, пересыпал овощи, добавил соль и перец. Пока он перемешивал руками получившийся фарш, Ганнибал осторожно наклонил бутыль с кровью над кастрюлей, и черный ручеек окрасил шоколад насыщенным темно-красным. Жидкость становилась все гуще, ложка оставляла после себя широкий след, который исчезал только через пару секунд. Пахло умопомрачительно: кофе, горячим шоколадом и специями, запах обволакивал душным, сладким одеялом. В дружеской тишине каждый занимался своим блюдом. Уилл проминал смесь, как упругое тесто, а Ганнибал, убавив огонь до минимума, достал крупный апельсин сорта Вашингтон Нэвел. Насыщенно оранжевый, с плотной блестящей мякотью, у Уилла выступила слюна от одного его вида. Взяв небольшой нож, Ганнибал сделал аккуратный круговой надрез, поддел край ложкой и, отделив кожуру от мякоти — как легкие от грудины, вспомнил Уилл, — снял кожуру двумя аккуратными половинами. — При должной подготовке пища может насытить не только тело, но и дух. Тарелка из костяного фарфора подойдет на сегодня как нельзя лучше, к тому же в Японии белый олицетворяет божественное и используется на похоронах. Уилл задумчиво согласился. Ганнибал разлил половником густую смесь с красным оттенком по чашам, выложил нарезанную пирамидками мякоть и украсил свежими ягодами малины и ежевики. С другого края крест-накрест расположились два продолговатых бисквитных печенья — свежие и мягкие на вид, присыпанные цедрой лимона. Каждый ингредиент, выдержку, хранение, время запекания, особую присыпку и украшение съедобными цветами Уилл мог назвать с закрытыми глазами. Сорт, вид, время созревания, плотность, свежесть, оттенки запаха и вкуса сплетались в его голове, как симфония, и он все не мог насытиться. Он видел тысячи обедов и ужинов: мясо в кляре, запеченное в томатном соусе с белым вином; жареную печень; тонкие дольки почек; языки, вымоченные в лимонной воде; ногу с овощами, запеченную в глине; глаза во фритюре внутри маленьких, крепких кочанов брюссельской капусты; шашлык на шпажках; свиную голову с австрийскими домашними сосисками и даже мясные розочки на кусочках арбуза. Взглянув снова на тарелку с мясом, которое с жидким, хлюпающим звуком выползало из-под пальцев, пока он перемешивал кусочки в тарелке, Уилл уже не думал, что это человечина. Это мясо высшей пробы и несет в себе не только животные воспоминания, но всю жизнь Рендалла. Стоит ему попробовать, как Тьер оживет: затянутся раны, вернутся сердце и легкие, грудная клетка соединится и покроется нетронутой бледной кожей. Он будет жить возле дворца памяти в самом прекрасном лесу, где всегда царит ночная прохлада, не переводится дичь, и он свободен. Время повернется вспять и замрет в том самом мгновении, когда он мчался через кусты, предвкушая встречу с Эбигейл. — Ты превратил меня в гурмана. — Ты удивлен? — спросил Ганнибал, расплывшись в самодовольной улыбке. Его десерт был почти готов, остались последние приготовления. — Мне понадобились годы, чтобы измениться. Ты — то, что ты ешь. Сердце и легкие Зверя изменят твои собственные, придадут новую форму. Твое сознание готово, осталась лишь физическая часть. Мы слушаем песнь эволюции. — Ты думаешь, что хорошо на меня влияешь. — А разве не так? Уилл счистил фарш с рук и облизнул подушечку пальца, пробуя сырое мясо. Эхо воспоминания Рендалла коснулось его губ, как жаркий красный перец. — Я думал, что знаю правильный ответ, — сказал он, смотря на свои испачканные руки, — но уже не уверен, что он существует. Он приготовил кусочки легких в винном соусе и украсил их цветами монарда, которые нашел в саду. Цветы ярко-алые, похожие на кровавую кляксу, имели цитрусовый, сладкий и одновременно острый привкус, и к довершению Уилл залил ободок тарелки несколькими каплями цветочного, кристально-прозрачного с желтым оттенком ликера для того, чтобы оттенить богатый аромат мяса. Фарш из сердца пошел на тарталетки: тесто для них понадобилось самое простое, без дрожжей, он поставил готовые конвертики на двадцать минут в тепловой шкаф, а затем выложил на блюдо, украсив розами из помидоров. Когда Уилл вышел в гостиную, то увидел, что стол был уже накрыт и сервирован на троих. — Мы ждем кого-то еще? — спросил Уилл, расставляя тарелки. Ганнибалу не пришлось отвечать: в гостиную вошла Алана в насыщенно-синем платье с изысканно открытой шеей. Волосы она уложила набок и заколола сапфировым костяным гребнем — подарком Ганнибала. Она удивленно замерла у другого конца стола. — Прошу, присаживайся, — Ганнибал любезно выдвинул для нее стул напротив Уилла. — Может, я не так поняла, — осторожно произнесла Алана, заняв свое место. — Едва ли. Я очень высоко ценю твои способности читать между строк и лавировать между социальными рифами. Он помог ей устроиться удобнее, зажег свечи, приглушил свет и разлил вино по бокалам. Во все три. Уилл наблюдал за процессией со все возрастающим любопытством. Зайдя Алане за спину, Ганнибал будто невзначай оперся ей на плечо. — Однако я не мог не заметить, что ни одна наша встреча не обошлась без невидимого присутствия. — Она покраснела от стыда, открыла рот и тут же закрыла. Ганнибал наблюдал за ней сверху вниз со снисходительной, прохладной улыбкой. — Если моя прямота застала тебя врасплох, прости, я думал, ты предпочитаешь, чтобы тебе говорили правду, какая бы она ни была. — Это я должна извиниться… — Нет нужды, — на секунду он сжал ее плечо сильнее и отпустил. — Уилл Грэм много значит для тебя, и я решил, что мой долг хотя бы один раз для незваного гостя выделить официальное место, раз уж ты ему в этом отказала. — Я не выкидывала его из своей жизни, он просто переедет из Вулф Треп на съемную квартиру. — Ты отвернулась от него. — Я не могу ему помочь. Значит, все решено. — И все же сердце не может выбирать, кого полюбит. Не может и отказаться от чувств по первой необходимости. — Это терапия или свидание, доктор? — спросила Алана, прищурившись. — Почему бы не быть обоим? Она ничего не ответила, сделав вид, что изучает блюдо перед собой, Ганнибал же воспользовался моментом и с намеком посмотрел на стул, который предназначался Уиллу. Их ужин казался все более нереальным, как полуденный сон. Алана пригубила вино и наконец произнесла: — Ты прав. Мои чувства к Уиллу выходят за рамки отношений доктора и пациента. Бог свидетель, я пыталась держаться на расстоянии, и провал с его терапией задел меня сильнее, чем я думала. Я никогда еще так не ошибалась, Ганнибал. Его жизнь на моей совести. Что его теперь ждет? Инъекции каждый день до конца жизни? Состояние безразличного овоща? Я так подвела его. — Тем больше причин пригласить мистера Грэма на ужин в метафорическом смысле. Для хорошего доктора, которым ты и являешься, потеря пациента всегда дается высокой ценой, потому я и ушел когда-то из хирургии. Уилл, по крайней мере, остался жив, а все можно исправить, кроме смерти. Смерть окончательна и бесповоротна, она — наш истинный враг, — он поднял бокал, предлагая тост. — Пусть это будут похороны. Сегодня и сейчас насладись его компанией, выскажись, сделай любые признания, а затем отпусти. Даже для Уилла это прозвучало немного безумно. Ненастоящие похороны? Его посетило «дежа вю», ведь он уже слышал эти слова, когда-то давно, в прошлой жизни среди тумана лекарств. Могло ли такое быть? — Сказать ему что, например? — несчастно вздохнула она, взглянув на Уилла, будто видела его на самом деле. — Правду, которую он заслуживает. Уилл обладает удивительным даром, возможно, однажды он услышит тебя и, наконец, даст прощение, которого ты так жаждешь. Уилл думал, что она просто встанет и уйдет. Или скажет, что предложение Ганнибала смехотворно. Зачем говорить пустому месту за столом, когда она могла в своем времени поехать к нему и сказать все напрямую. Потому что она боялась? Что это за день? Что случилось между ними? Алана тяжело вздохнула. — Это будет долгое признание. — Мы разве спешим? — улыбнулся Ганнибал, пытаясь ее приободрить. — Попробуй печень, а то она остынет и потеряет половину своей прелести. Некоторое время они молчали, и в гостиной раздавался лишь тихий скрежет ножа и вилки по фарфору. Уилл и вовсе не произнес ни слова с начала ужина. Его блюда все еще стояли в духовом шкафу и дожидались, пока он вернется на кухню, но он боялся пропустить нечто очень важное. Алана задумалась, Ганнибал же не торопил ее, дав ей немного пространства. В этом он был мастер: выбрать время для молчания и выдержать его до нужного момента. Иногда в любом музыкальном произведении нужна была тишина, чтобы следующие ноты прозвучали особенно пронзительно. Как заглавная буква предложения. — Я никогда не смогла бы сказать ему это в лицо, — вдруг тихо произнесла Алана, водя десертной ложкой по краю апельсиновой корки. — Я понимаю, что Уилл нестабилен, подвержен чужим эмоциям, и они разрушают его изнутри. Ему нужен человек-якорь, человек-сталь, который бы не поддавался коррозии и который бы помогал ему твердо стоять на земле, пока разум Уилла штормит в океане. Но такого человека не существует, Ганнибал. Не бывает отношений, где оба независимы. Отношения — это уже зависимость, отказ от автономности, от самостоятельности. Ты больше не принадлежишь себе. Я боюсь… — она фыркнула и исправилась, — нет, я знаю точно, что, стоит мне переступить границу, назад дороги не будет. Он изменит меня без моего на то согласия, может, даже без моего ведома, и однажды я проснусь и буду уже другой Аланой. Той, которой никогда не хотела быть. — Но? — спросил Ганнибал, никак не комментируя ее слова. — Но какая-то часть меня хочет его, несмотря на все доводы рассудка. — И в этой битве разум побеждает. За торжество и утрату. Они чокнулись бокалами, и, пригубив вина, Алана хмыкнула: — Если бы не ты, празднование могло никогда не состояться. Иногда мне кажется, что только твоя поддержка удерживает меня от самого глупого поступка в моей жизни. Ее слова ударили неожиданно больно и обидно. Одно дело — чувствовать хаос из желаний и противоречий и понимать, что лучше не разбираться с ним, а просто не быть вместе. И совсем другое — слушать признание отстраненно, как обычный человек. Без ее эмоций Уилл слышал одни лишь отговорки и пустые оправдания. Чего она на самом деле боялась? Себя, очевидно. Страсть, желание или влюбленность делали ее уязвимой, слабой и одновременно пробуждали в ней чувство собственности, будто она была его хозяйкой, и только она могла решать, будут ли у него отношения и с кем. Она решила, что сдается и что терапия ему не поможет. Почему? Ответ прост. В ее жизни появился Ганнибал: успешный, обаятельный, для сравнения — с самым крепким психическим здоровьем человек, на которого Алана равнялась еще со времен учебы. На самом деле — фикция, образ, фасад, который привлек ее, и она не желала знать, что за ним скрывается. Она предпочла быть слепой, жить с идеей, а не с настоящим Ганнибалом. Уилл же рассказал ей все. Образы из прошлого, видения, даже об Элайдже и какой срыв последовал за этим. Она знала его и отвергла. Чувство вины отражалось на ее печальном, красивом лице, и Уилл, не в силах смотреть на нее, встал из-за стола и ушел на кухню, откинув видение. Он зашел в винный погреб и, взглянув на тайный проход в досках, болезненно усмехнулся. Даже смешно. Интересно, знает ли она теперь? Каково быть единственной, кто собственными глазами видел, кем является Ганнибал Лектер? Поэтому она посоветовала ФБР обратиться к Уиллу? Чтобы восстановить справедливость и отомстить? Сам Ганнибал, конечно же, не лучше. Умышленно показал именно этот момент, разыграл, как по нотам, будто эмоции и мысли Аланы были лишь струнами или клавишами музыкального инструмента. Не простого, но все еще доступного мастеру своего дела. Напомнил, как сильно он и Уилл отличаются от обычных людей, насколько они одиноки. Ганнибалу осталось лишь прийти в роли утешителя, чтобы, наконец, заполучить уже готовое блюдо с доверием Уилла на тарелке с голубой каемкой. Уилл достал «Domini Veneti» — вино Шираз, красное полусухое, всего лишь две тысячи девятого года, молодое и богатое, в купаже с добавлением черной смородины и специй Мурведра. Рискованное, своеобразное, Ганнибал взял его специально для Уилла и этого вечера — уникальному ужину нужно уникальное вино. Он вернулся в пустую гостиную, только сейчас заметив, что некоторое время уже слышал звонкую мелодию клавира, изящную, тонкую, насыщенную. В один момент тишина, а в другой — шепот музыки уже набирает голос. Каждая нота не задерживалась, звучав коротко, но неспешно, выводя нежные, мечтательные пируэты. Иногда проскальзывала минорная печаль и плавные грустные переходы, будто плакалась чья-то душа — видимая, осязаемая и одновременно неуловимая как дым. Исполнение выходило медленным и прекрасным, очень томным. Одна и та же тема повторялась в тысячах вариаций, ноты озорно скакали вокруг и замедлялись, создавая красочно-сложную и непредсказуемую мелодию, изменяющуюся будто по капризу души и возвращающуюся в начало — круг, цикл и бесконечность. Голоса повторяли друг за другом, отставали, выбивались вперед, изменяли мелодию на свой лад, и уследить за ними казалось практически невозможно. С низкого регистра вверх, с верхнего на середину, с середины — вниз, и попробуй поймай за хвост и разбери их чистое, заигрывающее звучание. Ганнибал любил вариации Гольберга, и они часто доносились из комнат дворца памяти, однако сейчас они будто возвещали о чем-то. Налив вино в бокал, Уилл накрыл на стол и сел на прежнее место. Воспоминания шептали, как тихий прибой у залива, но он не обращал внимания, расстроенный и задумчивый. Первый глоток вышел на полный рот, и Уилл от неожиданности замер, ошеломленный букетом. Горячее, фруктовое вино со сложной, мускулистой структурой, а от перечного привкуса показалось, что он глотнул жидкий огонь. Мясной аромат дичи и кожи быстро улетучился, оставив после себя более мягкий оттенок ягод. Уилл прикрыл глаза от наслаждения. Он очень долго не решался сделать второй глоток, и, когда снова открыл глаза, Ганнибал уже сидел напротив. Темно-серый костюм, пунцовый галстук, завязанный двойным виндзором в темный, почти сливающийся узор пейсли, и рубашка цвета бургунди. Приглушенный свет, только свечи на камине горели ровным огнем. Ганнибал украсил стол черными перьями и насыщенно-фиолетовыми лепестками аквилегий. В середине композиции лежал молочно-белый череп маленького ягненка с веточкой гипсофилы с крохотными, трогательно-нежными соцветиями, похожими на пушистые облачка. Ганнибал приложил бокал к носу и вдохнул, покачивая черное, как нефть, вино — красный цвет неуловимым блеском мелькнул на дне, когда он поднял бокал и пригубил. — Это было не слишком честно, — заметил Уилл, выгнув бровь. — Честность относительна, как и реальность субъективна. — Ты честен со мной? — Наше подсознание зачастую оберегает нас от правды: о самих себе и о близких, иначе мы сошли бы с ума. В оправдание Аланы могу сказать, что, когда перед ней встал выбор, страх не выиграл в битве за ее совесть. Потому от нее пришлось избавиться. — Что ты с ней сделал? От взгляда черных глаз исподлобья или вина на голодный желудок, но Уиллу вдруг стало жарко, и кровь прилила к лицу. Губы покалывало, но он не был уверен, от чего: от перечного жара или от того, что Ганнибал молча смотрел, как Уилл нервно увлажнил губы языком. — Расскажи, что ты почувствовал, когда был с Рендаллом в лесу. Ганнибал хотел услугу за услугу, не собираясь открываться первым. — Я… ощущал его на расстоянии. Мне даже не нужно было видеть, где он, я просто знал. Будто смотрел во все со стороны. — Но что-то изменилось, когда он напал на Эбигейл. — Да. — Что произошло? — видя, что Уилл не хочет об этом говорить, Ганнибал решил его подвести к ответу: — Зверь лежал на земле, поверженный, как великий Колосс. Эбигейл подошла, чтобы проверить, мертв ли он, и Рендалл напал на нее из укрытия. Ты не почувствовал его. Почему? Рендалл хотел убить Эбигейл. Ты думал, что перехватишь его желание и захочешь убить ее, Уилл? Потому перестал прислушиваться? — Да. — Тебе пришлось прикоснуться к нему. Смерть могла быть быстрой, перелом шеи, и все было бы кончено. Но ты душил его голыми руками. От воспоминания волосы по всему телу встали дыбом. Уилл подавил дрожь, осторожно скользя пальцами по ножке бокала. Он думал о том, как с силой сжимал горло Рендалла локтем, чувствуя биение его сердца, его жажду, голод, желание, и непроизвольно поглаживал гладкий хрусталь. — Я не хотел его убивать. — А Эбигейл? Хотя бы на секунду — вонзить в нее зубы, ощутить горячую кровь во рту? Уилл слишком долго смотрел в пустоту, не мигая, и влага выступила на глазах. Он зажмурился и когда ответил, то голос прозвучал глухо и с придыханием: — Хотел. Блеск свечей больше не отражался в черных глазах Ганнибала, поглощенный абсолютной тьмой. Он медленно облизнулся, будто его мучила жажда, которую нельзя было утолить водой или вином. Странно, чем дольше они находились вдвоем, тем меньше ужин имел отношение к еде. Уилл взял тарталетку с подноса и, немного помедлив, положил в рот целиком. Теплое тесто хрустнуло под зубами, как хрупкие птичьи косточки: чуть солоно от каперсов, дразнящая острота красного лука и сладко-кислое послевкусие корнишонов. Основная мясная нота сгладила переходы и нежно растеклась во рту, открывая за собой видения. Честное сердце Зверя, умеющего любить преданно и искренне, выбравшее себе пару и желавшее быть с ней до конца своих дней. Так и случилось. Он подарил Эбигейл самое дорогое: дух охоты, ночной ветер, открыл силу и мощь, ее возможности, и, если для этого нужно было умереть, он был готов. Уилл вернулся в настоящее, за стол, утопающий во полутьме, и еле слышно выдохнул. За ним все еще наблюдали, чужое внимание ощущалось теплым прикосновением так близко, что, казалось, Ганнибал прислушивался, как под пальцами бьется пульс Уилла сквозь кожу. — Скажи, — несмотря на видимое спокойствие, его выдала секундная пауза, пока он сглатывал, да и то потому, что Уилл гипнотизировал его шею и движение кадыка, — твое сердце билось быстрее, когда ты убивал Рендалла? — Я был спокоен. — Ты изменился. Ты видишь, что было, знаешь, что будет, и видишь их единовременно во мне, как в отражении себя. Прошлое, будущее и настоящее коллапсируют в тебе, исчезает понятие времени, и ты становишься тем, кем был всегда и всегда будешь. — Кем же? — Хозяином своего мира. — Всегда найдется зверь сильнее, чьим обедом я могу стать, — легкомысленно пожал плечами Уилл. Правда пищевой цепочки никогда его не заботила. — Разве ты сам не думал о том, чтобы съесть меня? Вдруг тебе передадутся мои способности, если ты съешь мои мозги? Миша всегда была бы с тобой. — Она и так всегда со мной. Уилл кивнул на бокал в руке Ганнибала. — А что в вине? — Не что, а кто, — исправил тот, не отрицая, что подобные мысли приходили ему в голову. — Хищник, который не рассчитал аппетита. Как думаешь, Уилл, твое сердце будет стучать быстрее, если ты будешь убивать меня? Будет ли стучать мое сердце быстрее, если я буду убивать тебя, Уилл? «…На дворе ночь. Ганнибал приходит к дому, хладнокровно убивает обоих агентов в машине и заходит в дом тихо, как кошка. Уилл лежит на столе, его грудная клетка раскрыта, морфий мешает чувствовать боль, но не прикосновение руки и пальцев где-то глубоко внутри. Большой палец скользит среди крови и гладкой мускулатуры, а сердце бьется, бьется за жизнь, качает кровь, пытается выпрыгнуть прямо на ладонь. Уилл все еще жив. Прикосновение Ганнибала как благословение Бога, Уилл прикрывает глаза и чувствует все будущее мира…» У Уилла перехватило дыхание, Ганнибал же знающе улыбнулся, невероятно довольный собой. Как будто Уилл сделал ему один из лучших комплиментов. Не сговариваясь, они принялись за свой ужин. Уилл отрезал ножом кусочек легкого, жаренного в винном соусе. Вкус сплелся с сочным мясным соком и воспоминаниями Тьера, ударив в небо насыщенным, нежным букетом. Ганнибал голодно смотрел за каждым движением вилки, исчезающей у него во рту. — Останься со мной, Уилл, — тихо произнес он. Еще не просьба, но уже очень близко. Ганнибал говорил не о доме и не о видении, а о чем-то большем. Возможно, это была не просьба, а приглашение. — Обычные люди способны на сострадание, однако я никогда не имел проблем, чтобы отстраниться или дистанцироваться от других. Мое сострадание к тебе вызывает беспокойство. Уилл хмыкнул. — Будет неудобно сострадать во время еды. — А ты сам не думал, что если съешь часть меня, то сможешь видеть будущее? — Мне хватает проблем. Только ты считаешь, что это забавное времяпрепровождение — есть других людей. Ганнибал многозначительно посмотрел на тарелку Уилла. — Ты так и не ответил, что сделал с Аланой, — вместо бессмысленного спора напомнил Уилл. — Фактически еще только собираюсь сделать. К Алане уже приходила агент Ласс, протеже Джека, чтобы поделиться своими подозрениями, однако ее никто не слушает. Моя репутация работает сама на себя, никому и в голову не придет, что именно я — Чесапикский Потрошитель. Человеческие предубеждения, что поделать? — Ганнибал прожевал кусочек отбивной с овощами и качнул вилкой. — Думаю, ее можно ожидать на этой неделе. Ласс выбирает день, когда я соберусь посетить оперу или буду в офисе с пациентами, чтобы найти улики. — Стоит ей определиться, и ее судьба будет решена. — Именно так. — А когда решусь я? Ганнибал не ответил, лишь слегка улыбнулся уголком рта и тоже сменил тему. Их беседа напоминала танец, когда то один, то другой вели друг друга через зал. — Мне интересно, как Алана переживет этот день, если переживет. Кстати, к ней Мириам пришла самой первой в надежде на доступ к моему дому, однако та ей не поверила, — он произнес последние слова так, будто его забавляло, как самоотверженно защищала Алана его репутацию. — Зачем ты играешься с ней? Только чтобы она обратилась ко мне за помощью в будущем? На этот раз от наступившего молчания у Уилла что-то трепыхнулось в животе. Ты знаешь, зачем, — говорил взгляд Ганнибала. По той же причине, по которой Уилл больше не трогал диктофон, почему он никому не рассказал о Мише и о детстве Ганнибала. Из-за тебя — слова, объединяющие множество причин, и причина сама по себе. Неконтролируемая могучая сила, соединившая их через время и пространство, которая все еще боялась быть названной. — Я не собирался заводить с ней отношений, — признался Ганнибал, уголки его губ были скорбно опущены, будто даже напоминание об этом было ему неприятно. — Однако, я ни о чем не жалею. Уилл не совсем понимал, о чем тот говорил. — Я не могу сказать больше, — будто услышав его мысли, добавил Ганнибал, вытирая салфеткой рот. — Иначе вселенная разорвется из-за временных парадоксов? — Я уже говорил, что, наблюдая за мной, ты изменяешь события, становишься их причиной. — Причина, по которой ты начал встречаться с Аланой и раскрыл себя перед ФБР, я? — Мы, если быть точным, — спокойно кивнул Ганнибал, будто не обсуждал с ним безумные теории о физике времени в их безумной вселенной с безумным временем на двоих. — Ты можешь увидеть, если захочешь. С чего все началось. Возможно, в моем настоящем ты уже это сделал, — загадочно предложил Ганнибал. — Тот же вечер ужина с Аланой, чуть позже. Сосредоточься на мне. Уилл так и сделал, уже зная, что, если что-то пойдет не так, он выйдет из видения в ту же секунду. Он закрыл глаза, а когда открыл, то вкус шоколада на губах привлек его в кабинет, прямо к клавесину. Он сидел на подушке, Алана касалась его горячим бедром, чуть отклонившись вправо. Она приятно пахла и с интересом смотрела, как Уилл наигрывал простенькую мелодию. Как когда-то он сидел с Эбигейл. Эта мысль высвободила его из чужих эмоций. — Ты расстроена, — заметил Ганнибал. — Я должна тебе признаться, — Алана собралась с духом и произнесла: — Сегодня я поцеловала Уилла. — Я знаю. — Знаешь? Ганнибал улыбнулся и, наклонившись ближе к ее обнаженному плечу, сделал глубокий вдох. — Ты пахнешь им. Он ответил на поцелуй, не так ли? Страстные объятия, ты даже зажала его к стене с побелкой — стены в его квартире только недавно покрасили. А затем сбежала. Открыв рот от удивления на несколько мгновений, Алана явно не знала, что сказать, и медленно краснела до кончиков ушей. — Это не то, что ты думаешь. Я не пытаюсь спрятаться от чувств к нему с тобой. Ганнибал улыбнулся шире, продолжая наигрывать мелодию. Его спокойствие сбивало ее с толку. Алана расстроенно вздохнула. — Ладно, может быть, поначалу так и было. Но я уже успокоилась и приняла решение. — Ты выглядишь очень уверенной, — со стороны могло показаться, что Ганнибал издевался над ней, держа ее близко, но недостаточно близко. Заставляя ее сомневаться в себе. Выбивая у нее из-под ног почву и смотря, что она будет делать. Она приблизилась и поцеловала его, коснувшись губами скорее в объявлении намерений, чем из-за того, что хотела этот поцелуй. Ганнибал замер, выгадывая молчанием несколько секунд, чтобы подобрать вежливый отказ, посмотрел Алане в глаза, и слова умерли, так и не родившись. Уилл не понял, что изменилось. Он просто наблюдал со стороны, пока вдруг не понял, где сидит. На месте Аланы. И Ганнибал видел его, конечно же, видел и будто физически не мог сказать «нет». Карие глаза, теплого оттенка шоколада в свете ламп, по-человечески живое лицо. Не маска рогатого существа, а лицо настоящего Ганнибала, которому были не чужды эмоции. Ведь Уилл отдал ему часть себя, часть своего сострадания, заботы, желания защитить, боли и горя, и теперь они отвечали ему. Ганнибал тоже не мог отказаться от части себя. Уилл скользнул взглядом по его морщинам, линиям вокруг рта и остановился на четко очерченных губах, розовых, влажных. Обычных. Он непроизвольно облизнулся и, только когда зрачки Ганнибала расширились, понял, что происходит. Его внутренности перевернулись, будто он очень быстро спустился на лифте на несколько этажей, и горло сжалось, мешая дышать от волнения. Это были его настоящие эмоции, и Уилл не мог с ними совладать, не знал, как. Оставшись один на один, без защиты из чужих чувств и мыслей, Уилл не ожидал, что его собственные желания предадут его. Что внутри него ничто не воспротивится мысли о том, что сейчас может случиться. Хуже — часть его словно тлела в присутствии Ганнибала, и только он знал, как заставить этот огонь вспыхнуть и ответить ему. Только ему. Ганнибал осторожно и деликатно положил горячую ладонь на щеку, а пальцы на затылок, зарываясь в мягкие волосы. Будто он сам был удивлен тем, что делает. Алана осталась чучелом, телом, манекеном, чье место занял другой, Уилл же смотрел широко открытыми глазами, как он приблизился. Черты лица расплылись, теплое дыхание коснулось его лица. Утро вышло как с похмелья. Головная боль убивала, язык превратился в сухую изжеванную губку, спина ныла, будто Эбигейл за ночь перемахнула свое семидесятилетие. Бинты удалось сменить со второй попытки, пока одна из соседок ныла возле двери в туалет, что тоже опаздывает на занятия. Отставая от графика минут на десять, она села в машину и, проведя всю дорогу с неестественно выпрямленной спиной, наконец доехала до Квантико. По ступеням поднималась через одну, не став дожидаться лифта. Боль в мышцах наступала и сходила с райским облегчением, и Эбигейл чуть ли не с матами через каждое слово одолела три этажа. Она спешила на брифинг к Кроуфорду, только чтобы, открыв дверь, увидеть, что его-то в кабинете как раз и нет. За его столом сидел Пол Крендлер собственной персоной, выслушивая отчет от Прайса и его команды. Все выглядели помятыми и сильно не в духе. У Зеллера так и вообще отражалась готовность забить Крендлера насмерть клей-карандашом, который тот теребил в руках. — А вот и наша спасительница, — расплылся в неприятной улыбке Пол, заметив ее появление. Он всегда ей не нравился. Ему было едва ли за сорок. Пол хорошо выглядел: явно занимался спортом и носил дорогие костюмы, в этот раз выбрав светло-голубой со стальным оттенком. Салонный загар, золотые часы, начищенные туфли. Он был похож на Патрика Бэйтмана из Американского психопата своей педантичной любовью к чистоте, элитным безделушкам и отношению ко всем женщинам как к проституткам. Катц не повезло вдвойне, Пол был еще расистом и относился к ней как к чернорабочей. А может, и повезло, ведь он не пытался подкатить к ней свои загорелые яйца. — Агент Кроуфорд просил меня зайти утром, — отчиталась Эбигейл, скрыв свое минутное замешательство. — Джек Кроуфорд отстранен до окончания внутреннего расследования. Уже видели газеты, стажер? — елейно спросил Крендлер, пододвинув Татл Крайм ближе к краю стола. Эбигейл приблизилась и прочла заголовок: «КАННИБАЛ ОХОТИТСЯ ЗА КАННИБАЛОМ», а прямо под надписью было размещено ее фото, снятое кем-то на рынке, пока она бежала с пистолетом сквозь толпу. — Что вам известно об утечке информации? — Если позволите, сэр, агент Кроуфорд никогда бы не стал связываться с Фредди Лаундс. — А вы? — прищурился он с видом кота, проглотившего канарейку. — Стремление к славе может погубить не одну карьеру, Хоббс. Уж я таких случаев видел пруд-пруди. Оскорбленная до глубины души, Эбигейл упрямо подняла подбородок. — Хоббс тут ни при чем. Лаундс следила за нами, — вмешался Прайс. — Возможно, слышала, как мы говорили в баре вчера вечером, и сложила два и два. Кроме слов Уилла Грэма мы никак не можем подтвердить или опровергнуть эту теорию, так что заявим, что это просто слухи и домыслы. — А кто разрешил вам, агент Прайс, обсуждать детали дела в баре? Вы бы еще на ток-шоу Опры сходили. Яд и желчь стекали изо рта Крендлера, и он был явно убежден, что наконец-то очутился на коне. — Мы не знали, что она там… — попробовал вмешаться Брайан, но Катц дернула его за рукав. — Я понимаю допущенную ошибку, сэр, — кивнул Прайс, — и приму соответствующее наказание. Остальные не виноваты, это была моя идея. — Нет, моя, — перебила его Беверли. — Уж кого и лишать значка, так это меня, а не тебя, Джим, и уж тем более не Джека. — Агент Катц, вы не думаете, что отдел внутренней безопасности обойдется без ваших советов? Кроме того, теперь я ваш непосредственный начальник и я решаю, кто и в чем виноват. Ваша команда должна докладывать в первую очередь мне, иначе я лично прослежу, чтобы вы закончили свою карьеру на таможне. Уилл Грэм еще в квартире Лектера? — Пришел поздно ночью и больше не выходил, сэр. — Отлично, — потер руки Крендлер. — Мне нужно, чтобы вы сделали запрос на камеры и прослушку по всему дому. Я хочу знать, как и когда он сходил в туалет, если понадобится. — Но у нас нет разрешения. — Завтра будет, а пока выделите людей. Никакой съемной квартиры, он останется на месте. Что касается вашей матери, Хоббс, она исключена из программы защиты свидетелей. — Сэр, Лектер однозначно намекнул, что ее жизнь находится в опасности, — осторожно напомнила ему Эбигейл, ей в желудок будто налили свинца. — Глупости. ФБР не может позволить себе охранять родственников всех студентов академии только потому, что Потрошитель не пойман. Или вы думаете, что вы особенная, Хоббс? Она еле удержалась, чтобы не съязвить в ответ, и лишь безопасно уставилась чуть выше его переносицы. У Пола действительно был талант — талант выводить ее из себя. Сукин, мать его, сын. — Вам бы лучше переживать за свою успеваемость, Хоббс. Теперь, когда вас некому прикрывать, никто не закроет глаза на ваши прогулы. Вас ждет или второй год, или исключение. Можете порадоваться в баре с остальными еще раз, — он вытащил из кармана телефон, который трезвонил на вибровызове, и, ни слова не сказав, вышел из кабинета. Стоило двери закрыться, как Беверли тут же проговорила: — Скотина сраная. Брайан кивнул, соглашаясь. — Без Джека один неверный шаг, и нам всем кранты. — Они сделают из него козла отпущения. После смерти Беллы только этого не хватало, — тяжело вздохнул Прайс. — Если они заберут у него дело, это его убьет. Эбигейл впервые не подумала «и поделом ему». Более того, она действительно вдруг захотела, чтобы Джек вернулся. Что угодно, лишь бы не иметь дело с Крендлером напрямую. Уж действительно — осторожнее с тем, чего желаешь. Остальные в кабинете стояли, сложив руки на груди, и с мрачными выражениями лиц. Каждый из них чувствовал вину за произошедшее, и никто не знал, что делать. Вернулся Крендлер и выгнал их из кабинета. С упавшим сердцем Эбигейл вышла на улицу, не зная, хвататься за голову или бежать в административный корпус, чтобы хотя бы попытаться закрыть долги. Ноги ощущались ватными. Остальные ребята попрощались с ней, пожелав удачи. Ха-ха. Меньше всего Эбигейл ожидала сейчас звонка. От Уилла. — Ты просто сейчас не поверишь, — произнесла она вместо приветствия, однако в ответ раздалось странное шипение, будто на фоне воды. — У тебя мало времени. Тебе нужно имущество Сары Тейт, жертвы Лектера — ты видела ее в морге, — прозвучал словно издалека чужой голос. — Что? Эй, ты в порядке? Где ты? — Имущество. Сары, — прошипел телефон и отключился. Эбигейл попробовала перезвонить, однако Уилл не брал трубку. Разрываясь между тем, чтобы помчаться сломя голову через весь город к нему или поднять документы по жертве Потрошителя, скрепя сердце, она выбрала второе. Если бы Уиллу угрожала опасность, он бы так и сказал, а так у нее есть еще время до конца дня, пока ее не лишили временного удостоверения — после этого все, считай, она станет обычной гражданской. Процедурал ФБР мог любого довести до ручки. Она отправилась в архив и, найдя имя и контакты адвоката Тейтов, позвонила, надеясь, что мистер Бродски еще помнит о старой клиентке. По всем документам Бродски распорядился имуществом, однако того в офисе адвокатской конторы не оказалось — более того, Питер Бродски, семидесятилетний мужчина, передал все дела своему старшему сыну и уже отошел от практики. Ей повезло, вдвоем с его сыном они докопались, что на Тейт числился лишь дом, который ее муж продал вскоре после ее смерти. Деньги он пропил, а детей забрали в детдом. Какая ирония. Кое-что интересное выяснилось, когда она упомянула, что девичья фамилия Сары была Морган. Оказалось, что в городе до недавнего времени проживал ее родной брат, а год назад разбился на мотоцикле. Детям Сары после восемнадцати должны были передать загородную ферму родителей в Эджмире, однако Бродски отметил, что дом и земля вряд ли будут стоить больше десятка тысяч долларов, учитывая состояние: три года назад дом сгорел, брат Сары был обвинен в непредумышленном поджоге и неосторожном обращении с сигаретами в алкогольном опьянении. Плюнув, Эбигейл поехала в Эджмир на северо-восток Чесапикского залива, так никого и не предупредив. Крендлер в любом случае попытается ее остановить, а это ей нужно было в последнюю очередь. Пистолет при ней — вот и вся компания. По адресу нашлась полуразрушенная ферма с двумя сараями посреди пустыря, обдуваемого холодными ветрами. Эбигейл заглушила двигатель и вышла из машины, доставая пистолет из кобуры. От главного дома остался лишь голый обугленный остов, несколько сохранившихся перекладин, валяющихся на земле, и остатки лестницы от веранды. Позади стояла небольшая постройка с выбитыми окнами и амбар для хранения сена и содержания скота зимой. Туда она и направилась. Двери скрипнули и легко поддались, впустив ее в полумрак. Серое, пасмурное солнце делало тени еще темнее и глубже, свет проникал пыльными полосами. Эбигейл осветила фонариком гнилые доски, почерневшие тюки с сеном и оловянное, обшарпанное корыто с застойной водой на дне. С потолка свисали две широкие цепи, куда подвешивали когда-то освежеванные туши, и те звенели друг об друга от ветра. Эбигейл растерянно остановилась посреди амбара и, только замерев полностью, вдруг услышала чей-то всхлип. Мурашки побежали по коже. Она была не из пугливых, но этот тихий, жуткий стон будто донесся с того света. — ФБР, выходите с поднятыми руками! — потребовала она, подсвечивая фонарем темные углы и поддерживая руку взведенным пистолетом. Не сразу она расслышала далекий голос, зовущий на помощь. Эбигейл обыскала весь сарай, но ничего не смогла найти, пока в одном из мест ее шаг гулко не отдался по железу. Убрав мешающую солому и непонятно откуда взявшийся пыльный коврик, она увидела стальную крышку погреба. Эбигейл схватилась за крюк и потянула — с треском и скрежетом тяжелая заслонка поддалась и сдвинулась чуть правее. Затолкав ее к краю и открыв люк, она заглянула внутрь. Под амбаром оказался цокольный этаж. Не решаясь спуститься сразу, она осветила погреб, сколько смогла, и увидела лишь пыльные канистры, сверху до низу в паутине, приспособление вроде мясорубки, пресс с отломанной бочкой, трубы, вентили. Оборудование было заброшенно, будто последний человек ступал сюда годы назад. Зная, что поступает глупо, Эбигейл взялась за ручки металлической лестницы и медленно, осторожно спустилась. Каблуки на ботинках мешались, и ноги соскальзывали. Когда она коснулась земли, то в нос ударил отвратительный кислый запах старого вина и разложения. Она поморщилась и огляделась. Как подземелье Синей Бороды, честное слово. Эбигейл осматривала каждый темный угол: под столами, среди жестяного мусора, а потом увидела огромные чаны для вина, вделанные в пол, и приблизилась. Она открыла крышку одного из чанов и чуть не присвистнула: глубиной примерно в метров пять. Вот откуда распространялась эта кошмарная вонь. На дне валялись тряпки, мусор и бегали крысы, которые, видимо, за много лет прогрызли чан насквозь. Второй тоже оказался пуст. Открывая третий, Эбигейл уже думала, что ей послышалось, и это был писк крыс или вздохи старого дерева, когда неожиданно уставилась на бледное женское лицо. — Срань господня, — она осветила фонариком ночнушку и чуть встопорщенные волосы, будто женщину похитили из дома пару часов назад и поместили сюда. Большие глаза, широкий, почти лягушачий рот, выпирающие уши, она все же была миловидной. Эбигейл узнала ее по фотографии, которая висела в офисе Кроуфорда и по всему кампусу уже месяц. — Мириам Ласс. Услышав свое имя, женщина подняла невидящие глаза и заслонилась от света рукой. Вторая была отрезана до плеча. Эбигейл в шоке несколько раз моргнула, пытаясь прийти в себя, и нервно зачастила: — Послушайте, с вами все будет хорошо. Я вас вытащу, — вранье, как раз этого она не сможет сделать одна, и нужно скорее вызывать Прайса и его команду. — Мы вас вытащим, — исправилась Эбигейл, — все в порядке, вы в безопасности. Слушайте мой голос. Чуть не выронив телефон, она дрожащими руками набрала первого, кто был в списке — Беверли. Та ответила с третьего вызова, и Эбигейл без лишних расшаркиваний заявила: — Ласс в Эджмире, я нашла ее в заброшенном доме. Кого-нибудь со снаряжением сюда, прямо сейчас. И медиков. — Ты шутишь? — переспросила Бев, но Эбигейл слышала, как та вполголоса уже передает Брайану новости. — Если бы, — проговорила Эбигейл, рассматривая грязь на руке женщины и ее пустые глаза. — И передай Крендлеру, чтобы припудрился. Он будет в восторге. Эбигейл пришлось оставить Ласс на дне цистерны, чтобы встретить оперативную группу и службу спасения, однако фургон, несущийся по пустынной дороге, носил на боку логотип «Татл Крайм». Журналисты. Конечно. Крендлер, ах ты самовлюбленная сука. Чертыхнувшись, Эбигейл вернулась в амбар и, сняв одну из цепей с балки, обмотала ручки входных дверей. Теперь осталось не пустить этих прощелыг с камерами, чтобы они затоптали все следы — достаточно, что она сама там прошлась. Эбигейл встала у ворот, как единственный защитник крепости. Из темно-синего фургона вышел парень, прихватив огромную камеру, и миниатюрная женщина с рыжими волосами. Да ладно, только ее не хватало. Как будто других журналистов на свете нет. На Фредди был брючный костюм расцветки зебры, и она сладко улыбнулась, увидев, что Эбигейл стояла возле амбара одна. Ни заградительной ленты, ни поддержки. Просто зашибись. — Что может быть лучше, чем внезапно встретить старых друзей! — громко сказала она, с интересом оглядываясь по сторонам. Парень за спиной уже снимал футажи для будущего репортажа, ища лучший ракурс сгоревшего дома. Эбигейл гордо выставила подбородок и выпрямила ноющую спину, стараясь излучать профессионализм и уверенность. Видимо, Фредди ее попытки не впечатлили. — Это место преступления, вход посторонним запрещен. — Да мы и не собирались входить, — невинно отозвалась Лаундс. — Правда, Дэвид? Просто прогуливаемся здесь, дышим свежим воздухом. Так приятно для разнообразия выбраться из душного города. Эбигейл фыркнула, сложив руки на груди. Оператор тем временем скрылся за амбаром, явно собираясь пролезть внутрь, пока его напарница отвлекала ее разговором. — Не рассказывай сказки. Тебе кто-то слил адрес. И скажи своему другу, что пройдет он только через мой труп, — холодно оскалилась она. Фредди прищурилась и пожала плечами. — Попытаться стоило. Кстати, спасибо за подсказку с Потрошителем. — Того разговора не было. — Конечно. Из нас выйдет прекрасная команда. Прошел слух, что тут будет кое-что интересное. Это правда? Мы не теряем времени? Я, конечно, не ставлю под сомнение свои источники… — Источники с лицом Большой Рыбы? — перебила ее Эбигейл, и Лаундс улыбнулась. Ну кто бы сомневался. Крендлер только и делал, что пиарился и боролся с журналистами за лучший ракурс своего величия. Она бы руку дала на отсечение — хотя, ха-ха, Мириам Ласс справилась с этим не хуже — что он просто хочет забрать все лавры, а также отметиться, что только благодаря ему дело сдвинулось с мертвой точки. — Я рада, что между нами нет секретов. Оно того стоит? — кивнула она в сторону амбара. — На твоем месте я бы подождала, пока приедут медэксперты. В глазах Лаундс мелькнул такой голод, словно ее не кормили уже несколько лет. — Кстати, стоило мне вчера вывести в печать заметку про Лектера, как все с ума посходили. Письма, угрозы, звонки с самого утра. Заместитель мэра орал больше всех, что похоронит мою карьеру. — Вой свиней перед забоем, — хмыкнула Эбигейл. — О, отличная фраза. Можно я использую ее в следующей статье? — Только без упоминания имени. Улыбаясь своей самой очаровательной улыбкой, Лаундс вгляделась в горизонт и снова кивнула. — А вот и королевская рать. Стоило появиться агентам и команде Прайса, как завертелась суета. Сначала территорию оцепили, затем начали работать фотографы во главе с Зеллером — все-таки он был главным специалистом по почвам, насекомым и растениями. Когда он дал добро, Эбигейл проводила спасателей с альпинистским оборудованием в подвал, откуда они за считанные минуты достали Ласс. Мириам повезло, что погодой не принесло холодный ветер с Атлантики, иначе она могла заработать за те несколько часов, проведенные в цистерне, обморожение. Быстро взяв пробы из цистерны, Катц вместе с Ласс, лежащей на каталке, уехали в лабораторию. Мириам предлагали посетить сначала докторов, однако первое осмысленное действие, которое она сделала, — это согласилась на осмотр у ФБР. Ее рука зажила еще неделю назад, о срезе заботились, меняли повязки, давали ей антибиотики, чтобы не занести инфекцию. Эбигейл мрачно проводила их машину взглядом. Подтвердит ли Ласс, что ее похитил Лектер? Что он каннибал? Как отреагирует Джек, когда узнает, что именно Эбигейл нашла ее в амбаре? Все время, пока остальные работали, Крендлер давал интервью. Когда с официальной частью было закончено, она ждала, что Пол тут же отберет ее значок, однако его масленый взгляд подтвердил ее худшие опасения. — Это Грэм подсказал, где находится Ласс? — Да, сэр. — Хорошо. Об этом прессе ни слова, официально это заслуга бюро и слаженной работы. Ну уж точно не твоей, — подумала Эбигейл. Крендлер лапал ее взглядами, не стесняясь, будто стоял на рынке и приценивался, за что ей хотелось завернуть ему кулаком между глаз. Она помнила, как легко нож может войти в тело, и понадобилось серьезное усилие воли, чтобы перестать фантазировать о его красочной смерти. Видимо, Пол был занят обратным, и грезил наяву, как уложит ее в постель. — Я мог бы помочь тебе с учебой, Хоббс. Влиятельные друзья всегда нужны агентам, которые только собираются заступить на службу. Предлагаю обсудить это сегодня за ужином, — он пожал плечами, — например, около девяти вечера в моем загородном доме. Эбигейл открыла было рот, чтобы послать его «присунуть свой хер в дупло с дятлами», но вместо этого неожиданно рассмеялась. — Сэр, вы разве не слышали, что обо мне говорят? Я ела человечину. Крендлер наклонился ближе, и его ментоловое дыхание коснулось ее уха. — Ты можешь засунуть любую часть моего тела в свой милый ротик, до тех пор, пока не кусаешься. На несколько секунд от его наглости она потеряла дар речи. Крендлер совсем поехал головой на радостях? Эбигейл оглянулась по сторонам, проверяя, не слышал ли кто их: они стояли чуть в стороне, и агенты сновали по пустырю, занимаясь своими делами. — Сэр, — осторожно произнесла она, подбирая слова, отличавшиеся от «пошел нахуй» и «если не понял, я покажу, куда это», — я понимаю, что у вас значительное влияние в департаменте юстиции, — при этих словах улыбка Крендлера стала откровенно гадкой, — однако я обычный стажер академии. Тем более, мое прошлое ставит под сомнение всю карьеру. Боюсь, я не могу рисковать остатками репутации. Ваше предложение очень лестно, — «аж в гробу я его видала вместе с твоим отрезанным членом, мудозвон», — но ваша жена и мой начальник меня не поймут, если появятся определенного толка сплетни. А они появятся, сэр. Она могла собой гордиться, пока вымученно улыбалась. Спина напомнила о себе, и Эбигейл пришлось на несколько секунд прикрыть глаза от боли. — Я не из тех, кто отчитывается жене о каждом своем действии, Хоббс. И уж тем более прессе. Это может остаться только между нами. Пол скинул несуществующую пылинку с ее плеча, будто остановился от неуместных поглаживаний в самую последнюю секунду. Эбигейл вяло раздумывала сломать ему запястье. — Насколько между нами? — спросила она лишь для того, чтобы потянуть время. — Настолько, что об этом может вообще никто не узнать. «Ты сам-то в это веришь, идиот? Думаешь, все слепые?» — осталось непроизнесенным, потому что в следующую секунду Эбигейл поняла следующее: никто не будет знать, что она приходила к нему домой. Никто. Никаких доказательств. Все подумают, что Лектер решил его проучить, и не заподозрят стажера ФБР, к которому он неумело подкатил на службе. Что-то из этих мыслей отразилось на ее лице, и Крендлер осклабился, видимо, представляя, что отпялит ее прямо здесь, на пустыре, за ближайшим сараем, спутав ее кровожадные мысли с желанием перепихнуться. — Агент Кроуфорд обещал моей матери защиту. — Она будет восстановлена. Смотрите-ка, как мы заговорили. Эбигейл приподняла брови в немом удивлении. Интересно, насколько он может быть сговорчивым? — К тому же вы сами говорили, что у меня проблемы с учебой. Не пора ли мне вернуться в кампус, чтобы попытаться сдать долги? Ответственность прежде всего, разве не так? Пол фыркнул, засунув руки в карманы брюк. — Каждому есть цена, а, Хоббс? В девять. В Дайана-уэй, возле Руж Харбор, дом с белым забором. И про учебу можешь забыть. — Не знала, что вы умеете готовить, сэр, — ядовито произнесла она, оглядывая его с ног до головы. — В городе есть доставка. Крендлер скривился, будто она обвинила его в «гейском хобби». Он был стопроцентным американцем, это было видно с первого взгляда. Лощеный, с гелем в волосах, любящий бейсбол, выезжающий с друзьями на поле для гольфа. У него есть дети и жена, которая ходит по салонам и срать хотела на интрижки мужа, пока он оплачивает счета из магазина и спа-салона. Читает только газеты, любимая еда — сочный гигантский бургер, любимый напиток — пиво или виски. Собака, а лучше две — для пробежек по утрам. Спортзал два раза в неделю, стрижка — раз в две недели, маникюр и гардероб — классический Голливуд. Думает, что хорошо трахается, хотя почерпнул это из жесткого порно, где шлюхи орут от восторга, пока их пялят сзади и держат за волосы. Ему нравится жестче. Он чует, что Эбигейл это тоже понравится. Они вовремя заметили, как к ним направилась Фредди. — Мистер Крендлер, у меня осталась пара вопросов. Вас не смущает, что вы доверили такое серьезное дело, как «Чесапикского Потрошителя» стажеру академии? — Иногда нужен свежий взгляд на вещи. Как видите, успехи агента Хоббс говорят сами за себя, — вежливо улыбаясь, произнес Пол и приосанился. — После экзаменов Бюро будет радо приветствовать такого агента в своих рядах. — А вы, стажер Хоббс? Вы нашли Мириам Ласс благодаря Уиллу Грэму? Тому самому медиуму, которого привлекли для поимки «Зверя»? — Мы нашли Мириам Ласс благодаря слаженной работе всех агентов, стандартному протоколу расследования и тому, что не отказываемся от помощи, даже если она кажется потусторонней, — вот что умел Крендлер, так это выкручиваться ужом от каверзных вопросов. Лаундс кивнула, сделав вид, что его ложь ее устроила, и зашла с другого фронта, вспомнив скандал со взятками год назад, в которых был замешан Крендлер. Эбигейл воспользовалась моментом и ушла к машине. Думая об ужине, Эбигейл знала, что ее ждет очень долгий день, а когда она с ним закончит, мистер Крендлер больше никого не сможет шантажировать своим положением. Никогда. Пока Арделия сидела за ноутбуком с наушниками и слушала веб-лекцию, Эбигейл сменила повязку в ванной комнате, переоделась в удобную спортивную одежду и достала сумку, в которой до сих пор носила дробовик Уилла. Арделия удивленно проводила ее взглядом. Она решит свои проблемы сама. Никакого Уилла. Никакого Лектера. Хватит. Она вполне способна разобраться с собственными проблемами. Крендлер — противная, склизкая ящерица, которую она поймала на крючок и собирается выпотрошить. Тело она спрячет или выкинет в залив по частям в мешках с камнями, а все подумают, что его исчезновение — дело рук Лектера. Что доброму доктору еще один труп на совести? Одним больше, одним меньше, подумаешь. Она вышла и со второй попытки завела автомобиль. Один плюс: ее колымага была старая, без бортового компьютера, и никому не узнать, куда она ездила. Два спидометра, стрелки бензина и масла и указатели. Даже радио работало с перебоями. Эбигейл села за руль и поехала к заливу, на восток. Только вчера она убила человека в лесу ножом в горло. Этот же нож лежал теперь в ножнах на голени, заправленных под штанину. В машине оставался полный арсенал оружия, от которого стоило избавиться, так что, выехав на мост через залив, Эбигейл сделала остановку в доках. Она прокатилась вдоль пандуса, присматриваясь к камерам — на пирсе стояли дорогие яхты, за которыми следил сторож круглыми сутками, — и подходящее место нашлось между канализационными люками и промышленной зоной, где грузились баржи. Горы мусора прибило приливом, и Эбигейл, спустившись почти прямо к воде, разобрала отцовскую винтовку, дробовик и выкинула по частям в воду. Ни следов пороха, ни отпечатков. Сталь пошла ко дну моментально, спрятавшись среди гор мусора, и Эбигейл отряхнула руки и вернулась к машине. Половина девятого. У нее еще полчаса, чтобы обогнуть с юга полуостров и заехать в Руж Харбор, один из элитнейших районов с недвижимостью. Эбигейл позабавило, что Крендлер поверил, что она пойдет на что угодно, лишь бы мама и карьера были в порядке. Совсем идиот или как? Ало, гараж, она убила отца. Что для нее значил шантаж? Мышиный писк. Чем ближе она подбиралась к гавани, тем мрачнее становились ее мысли. Какая-то часть ее мозга хладнокровно заметила, что дом Крендлера находился вдали от города. Чтобы добраться сюда, любой полицейской машине понадобится от сорока минут до часа. Она, конечно, не собиралась давать шанс Полу звонить в «девять один один», однако всегда нужно быть готовым к любым сюрпризам. Однажды она может уехать в ночь и не вернуться. Не увидеть больше Арделию, преподавателей, Кроуфорда, Прайса и остальных. Оставить позади узкую койку со старым покрывалом, ноутбук, заметки и настоящее имя. Маму. Она вспомнила ее мягкое, нежное лицо, и сердце сжалось от боли. Пока она жива, у ФБР будет рычаг давления. Что будет, если она исчезнет? Мама начнет через телевидение просить ее вернуться или чтобы кто-нибудь отозвался, если увидит Эбигейл Хоббс. Если она выберет этот путь, то ее ждет долгое одиночество. Новая страна, новая личность, друзья, которые не будут знать, что она сделала и на что способна. Личина. День за днем. Год за годом. Кто захочет знать о ней то, в чем она сама долгое время не могла себе признаться? Что она как дом Лектера: красивый фасад снаружи, подвал и замытая кровь внутри. Стерильность, холод и смерть. Она окружит себя ложью, и ложь нарастет комом, стеной, отделив ее от людей, которых она полюбит. Кого они будут любить? Красивую ложь, которую она им скормит. Разве это любовь? Потому Лектеру было так важно, чтобы Уилл понял? И правда ли, что Уилл и Лектер — единственные, кто могут принять ее такой, какая она есть? Деревья вдоль дороги поредели, открыв вид на водную гладь и опускающиеся сумерки. Сиреневое небо отражалось в темной воде редкими лиловыми отблесками, несколько яхт плыли по направлению к бухте. Чем не замечательная ночь для старой доброй мести? Эбигейл собиралась прирезать Пола сразу, но теперь подумала, что в итоге останется недовольна таким убийством. Если снова подойти к делу без подготовки, придется выкидывать одежду, а ее не напасешься на каждого мудака. Костюм из винила в подвале Лектера — шикарная идея, почему она не подумала раньше? На следующий раз пригодится. Стоп, следующий? Задумавшись, она выехала на соседнюю полосу, благо, навстречу никто не мчался, и она успела вернуться в свой ряд. Господи. Она правда так подумала, и ничего не екнуло в душе. У самого обрыва стоял двухэтажный дом, окруженный низким белым забором, о котором как раз и говорил Крендлер. Припарковавшись, она заглушила двигатель и вышла. Горячие щеки приласкал холодный ветер с залива, и, несколько раз вдохнув, она осмотрелась: никаких соседей в радиусе видимости. Одна дорога. Под обрывом узкий спуск к пляжу, где располагался крытый пирс. У Крендлера наверняка там припаркована яхта. Она все еще могла передумать и вернуться в общагу, но Эбигейл уже знала, что так не сделает. Справа в окнах горел свет, занавески были опущены. Автомобиль Крендлера стоял за домом. Поднявшись по ступенькам, она хотела нажать на дверной звонок, когда увидела, что дверь приоткрыта. Она замерла, чуя неприятности. Какого хрена? Даже Пол не такой идиот, чтобы не запереть дверь. Она достала пистолет из кобуры и осторожно вошла. Тикали часы, на тумбочке лежали собачьи игрушки и ошейник, хотя самой собаки не было видно. Подойдя ближе, она увидела, что шнур от стационарного телефона был обрублен и торчал в воздухе, и волна страха прошлась по спине, как ледяным пером. Вот черт. Черт-черт-черт. Едва дыша и удерживая скользкими, вспотевшими пальцами пистолет возле лица, Эбигейл прокралась к концу коридора и заглянула в гостиную, откуда лился свет. Светила люстра, переливаясь хрустальными каплями. Длинный обеденный стол украшали красивые желтые и белые цветы в трех вазах, он был полностью сервирован, а на каталке в ведерке со льдом томилась бутылка белого вина. Пробирающий до дрожи ужас заставил ее нервно сглотнуть. От чужого взгляда в затылок волосы на руках встали дыбом, но она никого не слышала. Кто мог подобраться к ней бесшумно, как кошка? Она медленно обернулась, и сердце пропустило удар. Ей улыбался Ганнибал Лектер. В горчичном костюме в клетку, белой сорочке и идеально завязанном галстуке темно-алого цвета. В одних носках. В следующую секунду он выбил пистолет из ее руки, прижав к стене. Больно ударившись затылком, она вдохнула едкий запах морфия от платка, прижатого ко рту, и через несколько секунд отключилась. У Лектера оказались теплые, карие глаза, и пальцы пахли специями. Тиканье часов и тихая музыка где-то вдалеке. Ее мысли плыли, как в штиль, медленно и спокойно. Она понимала, что ей грозит опасность, но физически была не в состоянии заставить себя забеспокоиться или испугаться. Открыв глаза, Эбигейл уставилась в белый потолок, размышляя, что так бы ее хотел видеть Пол: на его кровати, не в силах даже поднять руку. Мысль не принесла ей ни омерзения, ни смеха — ничего. Она не знала, сколько времени пролежала, но в какой-то момент туман немного рассеялся, и она повернула голову. Часы показывали десять вечера. Что сейчас делает Уилл? Почему он не сказал, что в том сарае ее ждет Мириам Ласс? Он знал, конечно, знал. Почему же не сказал ей? Это тоже было важно, но ответ ускользал от нее, как вода сквозь пальцы. Не сразу, но Эбигейл удалось сесть. На ней было темно-синее платье, мелкая россыпь черных камней украшали глубокое декольте. Кто-то подобрал его под цвет ее глаз и волос. Повязка на спине новая, не стеснявшая движений и спрятанная под слоем тонкой ткани. Эбигейл даже не нашла сил, чтобы смутиться. Она нашла Мириам Ласс и теперь заняла ее место? Эбигейл не было так дерьмово с тех пор, как в двенадцать лет она сломала ногу на школьном дворе. После операции она так же лежала на больничной койке без единого желания. Ни хорошо. Ни плохо. Ей стоило переживать, что это могут быть последние секунды ее жизни, но нет. Комната пастельных цветов будто из журнала: кремовое покрывало, нежно-голубые занавески, тумбочка рядом с кроватью. Стакан воды и темное и бесполезное железо пистолета — ее кольт М1911А1 сорок пятого калибра. Эбигейл взяла его в руку, магазин был пуст. Да уж, кем-кем, а небрежным идиотом Лектер не был. Отпив воды, она только сейчас поняла, насколько горло неприятно ссохлось, пока она валялась в отключке. Она с трудом поднялась с кровати, и оказалось, что на ней туфли лодочки на небольшом каблуке. Скажи еще, и трусы сменил, старый извращенец. Эбигейл не стала проверять, не готовая иметь дела с этой информацией. Она подошла к окну. Стемнело, и зажглись огни у маяка и гавани, вода вялым прибоем касалась берега и отступала обратно. Можно выпрыгнуть в окно, спасаясь бегством. Всего лишь второй этаж, максимум, что ей грозит — вывих лодыжки. Она хотела жить, только забыла из-за морфия, каково это вообще — хотеть. Но сперва она проверила дверь, и та оказалась не заперта. Эбигейл уставилась в проем, как на врага народа, не понимая, что происходит. Или Лектер совершенно спятил, или его не заботило, что она может сбежать. Приглашение вниз? Проявление добрых намерений? Ох, порой она ненавидела его манеру выражаться намеками. Почему нельзя сказать прямо? Или оставить записку? Медленно и держась за стены, она спустилась вниз, в какой-то момент ноги отказали, и, оступившись, Эбигейл неловко присела на ступени. Музыка звучала громче, и до нее донеслись обрывки негромкого разговора: — Мейсон хочет увидеть, как вы будете молить о пощаде. — Всем нам свойственно мечтать, Пол. К счастью или сожалению, не все мечты сбываются. Скажите, как он себя чувствует? Уже не так красив, чтобы заманивать детей на кусочек шоколадки? — Его рожа, уф. С такой мордой только Фредди Крюгера играть без грима. — Полагаю, в таком случае у него будут проблемы с произношением. — Без губ? О да, — истеричный смех Крендлера доносился как из подвала психиатрической лечебницы. Эбигейл была в паре шагов от входной двери. Или посмотреть, что происходит, или бежать. Но когда она умела правильно расставлять приоритеты? Эбигейл тяжело вздохнула и снова прошла тем же путем, что и первый раз, к гостиной. Кто-то зажег свечи и приглушил свет от люстры. Огоньки расплывались, несколько секунд она не могла сфокусировать взгляд. Крендлер сидел во главе стола в том же костюме, что и днем, только без галстука, с бинтами на голове, будто он где-то ударился. Спиной к нему возле переносного столика, что-то помешивая на конфорке, стоял Лектер и напевал себе под нос. — Хо-обс, — протянул Пол, увидев ее, и счастливо улыбнулся. — Шлюшка Хо-обс. Заходи, не стесняйся. — Вы хотели сказать, как мы рады, что вы смогли присоединиться к нам за ужином, Эбигейл, — Лектер беспечно оглянулся через плечо, быстро окинув взглядом платье и оставшись довольным ее видом. — Присаживайтесь, основное блюдо вот-вот будет готово. — Я лучше постою. Где мой телефон? Эбигейл не была уверена, что не рухнет прямо на пол от головокружения и слабости, накатывающей волнами, и схватилась за спинку высокого стула. — А кому вы хотите позвонить? Нашему дорогому Уиллу? Или Джеку Кроуфорду, чтобы сдать меня? Вы уже решили, на чьей стороне? — На своей, — отрезала она. — Я верну вам телефон, как только прекратите изображать браваду и сядете. Эбигейл ничего не понимала. Почему Крендлер сидел непривязанный? Он должен был бежать из дома как можно быстрее, ползти, в крайнем случае, но попытаться выбраться из лап Лектера. Ноги подкосились, и Эбигейл против воли неуклюже плюхнулась на стул. Перед глазами замелькали черные точки. Еще чуть-чуть. Нужно еще немного времени, и туман перед глазами рассеется. — Чем вы его напоили? — спросила она, заметив огромные зрачки Крендлера и взгляд, направленный в пустоту. — Безопасный коктейль из лекарств. — Ага, — хмыкнула Эбигейл, — безопасный для него, для вас или для вкуса блюда? Лектер коротко рассмеялся, и волна обожания отразилась в его глазах. Эбигейл удивленно моргнула, забыв на секунду, что он серийный убийца с послужным списком гораздо внушительнее, чем у ее отца. Ощущение, что ей ничего не грозит, что она особенная, что здесь ее любят и не причинят вреда, сбивало с толку. Эбигейл как будто снова оказалась в том вечере, когда они с папой ужинали в последний раз. — Вы сказали, что знали моего папу, — вдруг вспомнила она давно мучивший ее вопрос. — Он был моим неофициальным пациентом больше полугода. — Это… это вы подтолкнули его? Лектер вытер руки полотенцем и поднес пластиковый стакан с трубочкой к лицу Пола, и тот послушно зашуршал жидкостью. — Гадость, — прошлепал он губами, скривившись. — Американская кухня молода и инфантильна. Не всегда еда должна быть сладкой, жирной или вкусной. В других странах этому учат еще с детства, Пол, — Лектер заботливо вытер его губы салфеткой. — У вашего отца, Эбигейл, был очень сильный родительский инстинкт. Природа позволяет такое редко, скорее уж, матерям отводится гиперопека, однако Гаррет был из редкого случая, когда забота о вас стала для него самым желанным на свете. Признаюсь, с моей стороны это было проявлением чистого эгоизма — напомнить ему, что ваша жизнь действительно слишком ценна, чтобы так просто ее потерять. — Вы убили его. — Лишь предложил ему выбор. Он мог умереть от моей руки или от вашей, моя дорогая. — Вы сделали меня убийцей, — от этой мысли ее затошнило. — Нельзя сделать тем, кем уже являешься, Эбигейл. Или это не вы помогали ему охотиться на свежее мясо? Ее будто ударили чем-то тяжелым, и стало нечем дышать. Он видел заранее, кем она станет. Кто она есть. Он освободил ее от отца, чтобы она убивала людей по своему желанию. Эбигейл надеялась, что он не ждет благодарностей, потому что единственное, что ей хотелось сделать, это воткнуть ему вилку в глаз. Лектер размотал бинты с головы Крендлера, открыв круговой надрез по лбу, уходящий на затылок. Внезапно Пол повернул голову и посмотрел на нее вполне осмысленно. — Знаете, кто мне сегодня звонил, Хоббс? Представитель Палаты от штата Пенсильвании Дик Сартон. Сказал, что по окончании дела хочет видеть меня в сенате. Вот же жадная скотина, а? Хотя, чего я вам рассказываю? Вы же ни хрена не понимаете в политике, Хоббс. Всем правят деньги, и деньги Верджера в том числе. Скоро перевыборы, и Дик очень хочет часть этих денег на свою предвыборную кампанию, — Пол наклонился ближе и прошептал, — я важная шишка, Хоббс. Держись рядом, и, может, я возьму тебя секретаршей с собой в Филадельфию. Будешь печатать под диктовку, раздавать значки и листовки у входа и задирать юбку, когда я прикажу. Правда здорово? Крендлер захихикал, и она поняла, что его сознание витает где-то в фантазиях. Она не обиделась на его предложение. Бедный, бедный Пол. Ему даже из-за стола не выбраться, не то что поехать в другой город. — Если мне не изменяет память, «добродетель, свобода и независимость» — девиз Пенсильвании? — иронично улыбаясь, спросил Лектер, промакивая кровь Крендлеру со лба. Та вытекала тонкими струйками из разреза от пилы и капала на костюм. — Вы будете украшением их политического бомонда, Пол, даже не сомневайтесь. Эбигейл, дорогая моя, кажется, мне понадобится ваша помощь. Она несчастно взглянула на Лектера, но, ни сказав ни слова, поднялась и подошла к нему с другой стороны. Морфий почти выветрился, и Эбигейл жалела, что не может вернуться к пьяному полузабытью. Запах готовящейся еды пробился в нос острыми пряными нотами, на столике стояли спиртовки, приправы, в сковороде для тушения томились трюфеля, лук-шалот и каперсы в подливке из золотистого масла. В животе голодно заурчало. Лектер взял скальпель и осторожными движениями по кругу раны подрезал оставшиеся волокна, которые крепили верх черепа к голове. На коже остались следы от маркера, которым до этого доктор расчерчивал линию надреза. Словно кожуру с апельсина, он одним влажным движением подцепил край специальным инструментом, похожим на корнцанг, и приподнял скальп Крендлера вверх вместе с волосами, открыв его мозг, как внутренности шкатулки. — Положите на столик, пожалуйста. Лектер передал ей в руки крышку черепа, и Эбигейл почувствовала, как волосы щекотно прошлись по пальцам. Не тяжелее обычной тарелки. Мысль была холодной, расчетливой, и Эбигейл чувствовала, как в ней поднимало голову нечто любопытное к миру и безжалостное одновременно. — Вы уже занимались вскрытием в академии? Мозг кажется однородным, однако это не так. Вот здесь, — он указал скальпелем на обширную зону прямо над глазами Крендлера, — лобная доля. За ней идут глазное поле и две характерные складки, отвечающие за первичный двигательный центр и тактильное восприятие. Следующая за ней — теменная доля, которая помогает анализировать вкус. Примечательно, правда? Первое, что мы делаем самостоятельно, это пробуем материнское молоко на вкус. Нас привлекает запах, глотательные движения заложены на уровне инстинкта, жалость и сочувствие приходят гораздо позже, как и мораль. — Я хотела отрезать ему язык, — призналась она, отложив верх черепной коробки на столик, и вытерла руки о полотенце. — Прекрасная идея, можем использовать на вторую смену блюд. Что касается мозга, то есть его сырым нельзя. Пятьдесят лет назад ученые открыли болезнь, которая поражала преимущественно народы Новой Гвинеи через ритуальный каннибализм. Вы же писали о каннибализме, моя дорогая, помните что-нибудь? — Это была ваша идея. — Но вы взялись за нее с небывалым энтузиазмом. — Кажется, болезнь называли «дрожащей порчей» на местном диалекте. Из-за тремора туловища, конечностей или головы. Больные умирали, не прожив и года. — Вы правы. Болезнь «Куру». До сих пор неизлечима, однако некоторые местные народы выработали к ней иммунитет. Организм человека — уникальная эволюционная загадка. Казалось, Лектер был рад делиться знаниями и учить, особенно по предмету, который никогда не пользовался популярностью в его компании. Точно так же улыбался ее папа, когда показывал, как нужно разделывать тушу оленя. С той же гордостью, терпением и тайным знанием, разделенным на двоих. Пусть Уилл принял ее такой, какая она есть, Лектер же собирался культивировать ее способности к выживанию. Подсказывать, как обойти систему, как не оставлять следов, он собирался научить ее тонкостям убийства, ничего не прося взамен кроме постоянной практики. — Уилл приедет? — спросила она, наблюдая, как Лектер срезал кусочки мозга шириной с палец и опускал в миску с водой, на дне которой плавали дольки лимона. — Такая возможность существует. — Я могу позвонить ему. — Он не ответит. — Во время последнего звонка он звучал так странно, — вспомнила Эбигейл, пока Лектер выложил кусочки мозга на сковороду, зачерпнул золотистое масло ложкой с края и полил сверху. От запаха мяса у Эбигейл рот наполнился слюной: она не ела целую вечность. Еще с завтрака. Тем временем Лектер будто ушел в себя, его руки двигались механически, обновляя поливку и помешивая овощи. — С агентом Ласс все в порядке? — Она была жива, когда я видела ее в последний раз. Вы здорово позаботились о ее руке. — Действительно. Однако ее присутствие было слабой заменой настоящему обществу. Но что это я? Простите меня, моя дорогая, если я немного одичал за месяц. Прошу, присаживайтесь на место. Эбигейл послушно села, настороженно поглядывая на Лектера. Что-то происходило. Он слишком хорошо умел держать себя в руках, чтобы выдать обуревающие его эмоции, однако даже то, что она заметила, говорило об их силе. Они заставили треснуть его идеальную маску. Мясо было готово, Пола подвязали за шею к стулу, чтобы его голова не клонилась сильно вперед, и перед Эбигейл оказалась красиво украшенная кресс-салатом и цветами тарелка с чужими мозгами. Слабый голос в ее голове пытался напомнить ей, что это неправильно. Люди не должны есть друг друга. — Вам вино я не предлагаю, после морфия могут быть неприятные последствия. Как думаете, Эбигейл, вы хорошо знаете Уилла? — Насколько можно узнать его без волшебных фейских способностей, — пожала она плечами, держа вилку над тарелкой и не решаясь тронуть блюдо. Лектер сел напротив. Прокатив вино по дну бокала, он сделал вдох и пригубил белое сухое, прикрыв глаза, чтобы просмаковать вкус. Кусочек розового, поджаристого мозга исчез во рту за доли секунды вместе с маслянистым каперсом, окрасившим его губы жирным блеском. Лектер облизнулся, его лицо ничего не выражало. — А меня? — Вас я боюсь, — искренне сказала она, и Лектер вежливо улыбнулся, одобряя ее откровенность. — Я видела, что вы сделали с Мириам Ласс, и знаю, что в любую секунду все может закончиться очень кроваво. Даже сейчас, когда мы так мило и цивилизованно сидим за столом. Вы тут же узнаете, если я попробую напасть первой, а я вряд ли буду способна оказать вам сопротивление после морфия. Но, конечно, попытаюсь. — Я бы не ожидал от вас меньшего. Как думаете, вы могли бы сегодня покинуть со мной Балтимор? — Чтобы жить в стране, где я не знаю языка, без денег и друзей? — Я считаю себя вашим другом. А вы нет? — Я имела в виду друзей кроме вас, доктор Лектер, — уточнила Эбигейл, вяло улыбаясь. — Не сочтите за оскорбление, я помню ваше предложение насчет дома, но я уеду отсюда, только когда решу сама. Убью я при этом Джека или нет — решать тоже мне. — Понимаю, — его голос был спокоен, взгляд направлен чуть в сторону, карие глаза блестели в свете люстры. Эбигейл не знала, почему, но ей показалось, что, несмотря на внешнюю невозмутимость, Лектер испытывал сильную физическую боль, и та только нарастала с каждым мгновением. Практически невыносимую, раз уж она смогла ее уловить. Несколько минут они молча сидели, Лектер ел, но было ощущение, что он находится где-то очень далеко. — Уилл мертв? Поэтому он не ответит? — наконец, спросила она. — Нет, моя дорогая, — он вытер салфеткой рот и, положив руки на стол, прикрыл глаза в безмерной усталости. — Он нас оставил.