ИНХАМАНУМ. Книга Черная

Глубина.

      "Я помню…       Темно. Слишком раннее утро. Сквозь запачканное стекло раздражающе проникал мелькающий свет почти потухших вывесок. Очень холодно и хочется есть. Я, кажется, со вчерашнего утра ничего не ел. Впрочем, это состояние уже привычно и естественно, потому что иного утра здесь себе никто не мог представить.       Меня знобило. Я пытался укрыться ветхим, не раз заштопанным покрывалом с головой, но теплее не становилось, только тяжелее дышать. Медленно и с привычной опаской я оглядывал то, где существовал. От этого к горлу подступала тошнота и делалось противно, но лишь на миг. Это дом. Один единственный дом, целая вселенная, где жил я, закрываясь от гнили и грязи окружающего мира, увядая и умирая.       Немного дрожа, спрыгнул с кровати, я был еще слишком маленьким, чтобы вставать с нее. Как можно быстрее натянул на себя ставшие уже тесными сапоги, туго завязал шнурки. Не замечая, как стащил тонкое одеяло, укутываясь в него, побрел к мутному окну. Я тогда с трудом залез на узкий подоконник, чуть не упал.       Ладони на стекле. А там, за ним, все так же: уставшие, озлобленные на все и вся существа разных видов, но едино подавленные, отягощенные мыслями и проблемами, движущиеся по узким, темным, грязным улочкам, где почти не было света. Здесь в любой момент могли убить.       Все спутано паутиною слез.       Стекло запотевало от моего дыхания, приходилось протирать его рукой, от чего я лишь больше размазывал пыль. Как же хотелось есть.       В соседней комнатке что-то упало и разбилось. Это, наверное, мой старший брат проснулся. Рурсус. Он уже давно болел, и я даже и не смог бы вспомнить его здоровым, улыбающимся.       Да, его снова раздирал кашель, руки ослабли, поэтому он и уронил что-то на пол, нарушив вязкость удушающей тишины. Я бы хотел ему помочь, но это было невозможно. Денег не хватало ни на что, как и лекарств или чего-то еще - маленькой крохи, что смогла бы облегчить страдания. Ру был тяжело болен, но всегда хотел казаться сильнее, прятал свою слабость, злился за то, что я все равно ее видел. И он часто смотрел в сероватую муть в вышине, что скрывала своей массой верхние ярусы, где струился солнечный свет. Нам с братом никогда не могло выпасть шанса оказаться там, мы оставались за пределами общества. Мы были лишними.       Несмотря на множество ссор и упреков, обид и скорби, я спрыгнул с окна, выбежал к Ру, его тело все также сотрясал кашель. Мои руки непроизвольно потянулись за кружкой - надо было дать ему хотя бы пару глотков воды, только он уже махал ладонью в немом приказе, говоря мне уйти.       Надрывный кашель немного отпустил, брат покраснел и у него на лбу блестели крупные капли пота. Он с невысказанной яростью вытирал их грязным рукавом. И столько раздражения было в этом простом и незатейливом жесте, что мне невольно пришлось отступить на шаг, смотря во все свои огромные серые глаза на единственного, кто не позволял умереть в переплетениях мерзких улиц. Я был рад, что на этот раз все обошлось. - Ру, я есть хочу...       Его губы искривила усмешка, он отвернулся и тяжело вздохнул прежде, чем обернуться ко мне, чуть улыбаясь. Пожал плечами, снова усмехнулся, не заглядывая в шкафчик, там все равно ничего бы не нашлось. Вновь горестно вздохнул и опустился на едва держащийся целым стул, тот заскрипел под ним, почти застонал, но выдержал его небольшой вес. Подозвал меня к себе. - Когда-то я обещал матери заботиться о тебе, прости, у меня не очень получается.– Мне показалось, что у брата на глазах блеснули капли слез. Не уверен. Слишком темно было. – Но долги нам отдавать нечем. Я надеялся, что все не дойдет до такого, что я смогу выиграть, но… у нас теперь отберут дом, поэтому мы сейчас уходим. Я ждал, когда ты проснешься.       Он прижал меня к себе, я же уткнулся носом в его грудь. Ру, наверное, думал, что я разревусь, буду паниковать, как и любой ребенок, только я был слишком тих, возможно, просто не понимал тех жутких слов, что произнес брат, и последствий, которые должны были обрушиться лавиной на хрупкие плечи. Но Рурсус все равно же остался бы рядом.       Разве нужно было что-то еще?       За всю нашу жизнь нам никогда не было легко, но всегда было куда вернуться. Мысль о том, что придется отсюда уходить, тревожила, но иначе мы просто погибли бы. И я отчетливо понимал это.       Родившись на Деашдде, любой был уверен, что обречен. Осознание близкой, буквально лежащей на твоих плечах смерти было присуще каждому.       И я же был не один. Не один!       Таков закон низших – проиграл, забудь, что имел право голоса.       Брат меня поторопил, я сбегал к себе, захватил свою куртку. Он уже ждал меня у выхода. Вот узкая лестница, коричнево-желтая, гнилая внутри, шершавые, исцарапанные стены, кое-где их рваные раны были заделаны простым куском материи. Когда-то давно были окна, но их, конечно же, разбили, потому провалы были наглухо забиты искусственными досками.       Я вцепился в грубую, мозолистую руку брата, и медленно побрел за ним, сдерживаясь, чтобы не оглянуться, не запоминать этот миг таким. Лучше было, чтобы он остался смазанным, без подробностей, простым мгновением кошмара.       На улице оказалось еще холоднее, очень сыро, под ногами хлюпала токсичная жижа. Со всех сторон брюзжал свет вывесок, они мигали, здесь это виделось еще сильнее, чем внутри темного дома. А небоскребы, от основания не было видно их конца, они упирались в небо, тонули в переливах тяжелых, отравленных туч. Как же хотелось забраться по неровным выступам рукотворных глыб наверх, туда, где светило солнце, туда, где было хорошо, где не оставалось места для этого вечно гнетущего страха.       Я брел, понурив голову, и вряд ли тогда мог сожалеть и желать собственными руками что-то изменить. Принятие любого поворота было ужасающим, но, увы, привычным и естественным для нас, отщепенцев.       Я просто шел, как вдруг резко столкнулся с братом, который неожиданно замер, пристально смотря куда-то вперед. Он схватил меня за шиворот и утащил за угол, в тень. Зашептал едва различимо, чтобы смог услышать лишь я: «Тихо».       И я молчал.       Из грязного, шумного бара, мимо которого мы проходили, с грохотом вывалились несколько существ в истрепанных, изорванных одеждах. Они кричали, но невозможно было разобрать слов в истошных, брызжущих ядом и ненавистью фразах. Обыденное событие для такого места.       Я невольно прижался к Рурсусу. Он был внимателен и напряжен, только едва заметная дрожь выдала его панику. Конечно, что был способен сделать двадцатилетний парень против двух разъяренных головорезов, что сцепились в безжалостной, бесчеловечной схватке, окрашенной кровью и алкоголем.       Ничего, абсолютно ничего.       А вот и первая смерть: один из обезумевших упал в разжиженную грязь с торчащим из живота ножом. Кровь пульсирующим потоком заструилась по измазанным, серым тканям. Но что есть гибель в этом мире – пустой звук, она драку не остановит, не нарушит звериных порядков. Только напугает измученных детей, что скрылись под туманной и ненадежной тенью полуразрушенных, глухих подворотен.       Гулким хлопком раздался выстрел: из того же бара лениво вышел человек лет сорока, у него через все лицо шел двойной косой шрам. Убийца, вор – не важно, он всего лишь один из тысяч тех, кто бился в надрывных попытках сохранить свою жалкую жизнь здесь, в нашем секторе.       Все замерли, бросая настороженные взгляды на мужчину, а тот стоял и улыбался. Дико и с наслаждением. Он чувствовал и знал, что никто не посмеет противиться воли вышестоящего. Хватило каких-то нескольких минут, даже секунд, чтобы улица опустела. Как и всегда. Я не раз видел и слышал подобное. Оно было всего лишь частью общего безумия.       Выждав мгновение, Рурсус быстрыми осторожными шагами подкрался к остывающему трупу, вытряхнул содержимое карманов на землю, из полезного там было лишь пара монет, которых не хватило бы даже на один паек. Он их забрал, а также выдернул забытый нож, обтер лезвие об одежду покойного и оглянулся по сторонам. Никого. В это время я, не выдержав ожидания и той тревоги, что все больше взрастала внутри, подбежал к брату и крепко, даже намертво вцепился дрожащими пальцами в его рукав. Ру тяжело вздохнул, но даже не взглянул на меня тогда, только аккуратно держал оружие. Им, этим уже затупившимся кинжалом, конечно, было не защититься от толпы да даже и от одного преступника, что мог прятаться по теням нижних ярусов, но убить какое-нибудь животное было можно.       Я не помню, чтобы я когда-то в детстве ел настоящее мясо или растение. В местах, подобных этому натуральная пища – непозволительная роскошь, о которой не могли мечтать такие, как мы. Порошки, вязкие сиропы, что так отдавали химических запахом, но на вкус были совершенно лишены любых оттенков - это все, что можно было достать, чтобы утолить голод. Но как-то ранее брат рассказывал мне о том, что там, в других мирах, где посмотрев наверх, можно увидеть небо и солнце, а не бурые, покрытые плесенью стены небоскребов, никто не притронулся бы к синтетической еде, услаждались лишь настоящей, натуральной. Он говорил, что она безумно вкусная, правда уточнял, что сам, разумеется, не пробовал то, чем насыщались его хозяева.       Здесь, на Деашдде, его воспоминания о рабской жизни казались сказкой. И в моих мыслях являлись такими очень долгое время, потому что как может сохраниться подобное разнообразие, что попадает на столы, когда в мире так много живых существ. Все это было так фантастично.       И еще Ру говорил, что есть забава, когда зверя в начале ловят, а потом подают как блюдо. Я тогда при этих его словах сразу вспомнил про мерзких грызунов, которые очень редко встречались на улицах. К сожалению, они также не появлялись ни в наших кварталах, ни где-либо еще на этом коме грязи, планете, всех уже давно съели. Они стали казаться просто обрывками из снов или рассказов брата.       Но и в этой области находилось место, к которому многие боялись даже приблизиться, поминутно вспоминая сотни или даже тысячи слухов об невозможных, ужасных и темных событиях. Шли слухи, что там диких зверей жило превеликое множество. Но они были намного опаснее и сильнее, чем обычные их собраты, будто наделенные особыми силами и способностями. Многие сравнивали их с искусными воинами и даже главами банд, которые в свою очередь не осмеливались сделать и шага в тенистые заросли.       Рурсус как-то вскользь упоминал эти истории, а потом очень злился, что я расспрашивал его и беспокоил этим. Только я запомнил легенды: опасность того места исходила из древнего Храма си’иатов или же Высших, который стоял там с тех далеких, затерянных в веках, лет, когда вся вселенная еще не делилась на четыре равные части, а каждая галактика имела своего правителя или в свою очередь дробилась на государства. Тогда еще были светлые или иначе - орден Аросы. Еще теплилась робкая надежда.       Впрочем, и ни один век после войны просачивались вести, что однажды защитники мира вернутся с окраин и освободят все системы от гнета темного культа, но мы с братом в это не верили. Нельзя было верить, оставалось лишь полагаться только на себя. Кроме слухов об избавлении, об этих великих спасителях, ничего не осталось. Разве что воспоминания, которые сиитшеты пытались всеми способами стереть.       Пройдя несколько кварталов, благо нам на пути больше не встретилось препятствий и опасностей, и это уже можно было назвать счастьем, мы добрались до окраины города. Здесь неровным кругом была проведена черта, отделяющая мерзкие, мертвые стены от искаженной природы.       Зеленел опасностью островок, где оставалась последняя возможность найти себе какую-нибудь пищу. Мой брат сильный и смелый, я верил, что он отыщет нам способ выжить. И разве можно было не надеяться?       Но мои мечтания прервались странной картиной – сотни людей и нелюдей толпились на границе, будто выжидая чего-то. Они искоса поглядывали друг на друга, сверкая больным блеском глаз и оружием в руках. Только ни один из них не смел сделать и маленького шага по зеленой, сочной траве, что мерцала в нескольких метрах от них. А нам нужно было пройти мимо всей разношерстной толпы, мимо тех, кто сидел на этой границе днями и ночами, надеясь на то, что какой-нибудь осмелевший зверь вырвется из болотистых теней и даст им шанс насытиться. Но, как правило, такого не бывало. - Держись рядом и ничего не бойся. Не отходи от меня. - А я не боюсь. – С гордостью ответил я, когда мы уже подошли вплотную к черте.       Из толпы послышались возмущенные возгласы, что мест больше нет, чтобы мы уходили, но Рурсус громко ответил, что мы пришли сюда не из-за призрачной надежды на чудо, а мы идем вглубь зарослей. Многие в толпе испугано вдохнули, волнами и щупальцами пополз тревожный ропот. Кто-то во весь голос крикнул: «Самоубийцы».       Каждый нерв напрягся в ожидании опасности и смерти, что непременно должна была выскочить именно сейчас из зеленых ветвей, вот-вот это должно было произойти, и нужно было бы сразу бежать. Я посильнее сжимал в ладонях край рукава брата, и также молча и сосредоточенно, внешне уверенно ступал за Ру.       Спустившись с высокого холма, солнце как раз светило нам в глаза и ослепляло, мы оказались на узком, открытом выступе близ бурных зарослей. Солнце, оно было такое яркое и чистое. Оказывается оно на самом деле совсем не золотое, как мне казалось по рассказам Ру. Оно белое и вовсе не теплое, совсем не грело или же это его тепло представало настолько холодным и лживым, кто знает. Мелкие капли тумана искрились в его лучах.       И я впервые в своей жизни увидел такую красоту: насыщенно-зеленые огромные листья слегка покачивались на ветру, и их было так много, как небоскребов в нашем городе, даже больше! Здесь так легко дышалось, здесь было так свободно и так светло, несмотря на сизые клубы тумана! Я, наверное, тогда что-то закричал от восторга, потому что брат велел мне вести себя тихо и не привлекать внимания диких животных, с которыми нам никогда не справиться. Я притих и дальше вел себя тише, только пристально и с интересом вглядывался в новый, совершенно неизведанный для меня мир.       Пробираться через заросли растений оказалось не так просто, как думалось, но все равно здесь было хорошо, хотя мне и мерещились страшные твари под каждым листом, я держался смело, изредка поглядывая на целеустремлённого Ру.       Брат шел впереди меня, держа найденный нож в правой руке, будто собираясь в следующий миг вонзить его в кого-то. Но ничего не происходило, а он так и двигался вперед, лишь иногда разрубая листья и лианы, чтобы можно было пройти дальше. Мне казалось, что бродили мы там очень долго, целую вечность, усталость навалилась свинцовой тяжестью, а от влажного тумана становилось сложно дышать, как вдруг впереди брат заметил юркую, темную тень.       Сказка? Сон?       Я не знал, как этот зверь назывался, и раньше такого не видел. Но существо было ростом в холке больше метра, огромные, сильные лапы кончались острыми, темными когтями, а клыки торчали из полуоткрытой пасти. Существо с шумом втягивало в себя воздух, фыркало, раскрывая огромный, усеянный зубами рот. А после обернулось. На хвосте у него был тонкий, сочащийся чем-то багровым, черный шип. Зверь чавкнул, занося длинный, увенчанный иглой хвост над собой, и сделал шаг в нашу сторону, проскреб лапами почву.       Тоже заметил нас, охотников с одним ножом.       Протяжно и хрипло завыл, изгибаясь, и с бешеным взглядом ринулся к нам. Брат оттолкнул меня, а сам бросился на голодного и разъяренного противника. К моему удивлению схватка быстро закончилась, я даже не успел ничего сделать или сказать. Только что темная, кровожадная тень прыгнула на брата, он даже метнуться в сторону не успел, лишь закрыл меня собой, когда туша хищника придавила его к сырой траве.       Я замер и тихо позвал Ру, боясь сдвинуться хотя бы на шаг. Было так тихо, сердце бешено колотилось в груди, когда раздался сдавленный стон, а Рурсус с трудом сдвинул с себя пораженного зверя. Его нож аккуратно торчал из кровоточащего горла существа, а кровь струилась густая и темная, еще совсем теплая, заливая своим алым цветом сочную зелень на земле. Брат приглушенно выругался, тяжело поднимаясь на ноги и осматривая сверху мертвое животное. Сам он также был измазан кровью, а тогда я ни разобрал, что он был ранен, просто не мог представить, что с ним могло случиться нечто плохое, несмотря на все.       Слишком много страха пережил, и все вокруг казалось странным сном, думалось, что еще минута, и я проснусь в своей постели, под худым покрывалом, а за окном будут мерцать тусклые вывески среди отравленного тумана и пара. А здесь и сейчас я мог просто порадоваться тому, что наконец-то смогу утолить свой голод, полюбоваться на настоящие растения и совсем чуть-чуть помечтать. Может от пищи и Ру стало бы лучше, хорошо, если бы он перестал кашлять.       Я уже успел представить, что тут, под сенью древ, разгорится костер, выпуская сизые струи дыма, но к моему небольшому разочарованию, брат предложил дойти до древнего Храма. До него оставалось совсем немного: острая, треугольная крыша уже мелькала среди переплетений ветвей и высокой травы. Я согласился, с восторгом смотря снизу вверх на родного брата Ру.       И мы пошли, хотя теперь это было сложнее - нужно было тащить тушу зверя с собой. А Рурсусу становилось все хуже, он постоянно кашлял, задыхаясь и жадно хватая губами влажный, насыщенный испарениями воздух, и этот шум привлекал животных. Их возгласы, которые с разных сторон звучали то странным шепотом, то визгом и уханьем, а иногда и клокочущим треском, пугали нас. И лишь когда небо, не сокрытое столпами башен и зданий, стало покрываться сумрачной пеленой, ознаменовав приближение вечера, мы вышли к Храму.       В лучах заходящего солнца он был просто огромным, непоколебимым и величественным символом власти и силы тех, кто в далекие, уже почти забытые времена воздвиг эту пирамиду среди буйного леса. Темно-зеленые заросли создавали вокруг него плотный круг, будто обволакивая и отмеряя черту, за которую лучше не стоило ступать, чтобы не нарушать покой тех, кому было посвящено монолитное сооружение или же тех, кто погребен в нем. Статуи и колонны, не тронутые плесенью, гордо возвышались пред входом в Храм и тянулись к далекому небосводу. Они, как шипы, подчеркивали опасность и чуждость этого места. Все вместе сливалось в строгую картину необъяснимого темного изящества, понятную лишь посвященным, но пугающую для остальных. И все же открывшийся взору пейзаж захватывал и очаровывал собой, приоткрывая что-то тайное и непознанное. От вида этого чужого мира по коже ползли мурашки, а дыхание невольно сбивалось с ритма и дрожало.       Меня охватила непонятная тревога, казалось, что мы здесь не одни, хотя рядом никого не было видно, что статуи вот-вот двинутся и оживут. Их пустые глазницы пронзали нас своими невидящими взглядами. Колонны покрывались тонкими тенями и, казалось, вибрировали, шептались. Только брат не остановился, наверное, страшно было лишь мне, а он знал, что нет в безжизненном камне пугающего и невозможного. Когда я наступил на каменное покрытие близ храма, меня словно пронзило волной тока, я взвизгнул и хотел было вновь отступить в уже ставшую привычной сеть листвы и лиан. Брат сначала испугался, резко обернулся, но узнав причину моего поведения, стал возмущаться, посчитав ее глупой, какой-то бессмысленной выдумкой. Мне же совершенно не хотелось приближаться к надменным стенам зловещей пирамиды, только понять и услышать меня Ру не захотел.       Дальше мы шли молча. Высокие, резные камни давили, но больше не причиняли боли, и я даже успел подумать, что ничего не было, просто показалось.       Поднявшись по ступеням на помост, Ру решил, что лучше выйти на солнце с другой стороны Храма, там некоторое время должно было быть теплее, я же устало поплелся за ним, даже не смотря по сторонам. Идти пришлось долго, здание было действительно колоссальным, вырастающим из земли и не подпускающим к себе ничего, даже траву, будто выжигая ее еще до того, как хрупкие, зеленые ростки успевали пробраться из влажной почвы. Приглушенный листвой желтоватый, закатный свет, струящийся из узкой полоски на горизонте, слепил глаза.       Брат резко замер.       Мне уже представилось, что впереди сидит какой-нибудь ужасный зверь, подобный тому, что Ру удалось убить или даже хуже, но послышались далекие голоса.       Разговаривали трое: двое мужчин и женщина. Таких голосов я еще никогда не слышал, было в них что-то безжалостное, изысканное и великое, но при этом мертвое, будто лишенное эмоций. Эти голоса словно выжали, оставив лишь звук, пустой и холодный. При их говоре хотелось бежать прочь, как можно дальше, чтобы обладатели не заметили тех глупцов, что посмели приблизиться к их святыне. Рурсус же стоял, не шевелясь, будто окаменев. И все же тихо, осторожно подкравшись в тени высокой стены, я выглянул из-за угла, затаив дыхание.       Небольшой транспортный корабль стоял поодаль, его четкие, прямые, острые линии резко контрастировали на фоне светлого камня статуй и зелени, а черный цвет обшивки, казалось, поглощал лучи солнца, не отражая их, съедая собственные блики.       И совсем близко от нас стояли трое. Один из них был, несомненно, старше и держался более уверенно и даже по хищному лениво, он был сплошь закутан в длинную черную мантию с едва различимыми узорами, даже голову его почти не было видно из-под надвинутого капюшона. Кожа рук и видимого лица была морщинистой больного желтого оттенка, губы сложены во властную полу усмешку и покрыты черным неаккуратно, будто в спешке. Он гордо держал голову. Двое других были в одинаковых темно-фиолетовых плащах, которые красиво развивались на ветру, и в отличие от первого их лица были открыты. У женщины оказались слишком резкие черты лица, худые губы были сжаты с тонкую полоску, глаза сужены и блестели красным, черные волосы небрежно собраны в растрепанный пучок. Мужчина же был темнокожим, но при этом казался каким-то размытым, его не отличили бы в толпе, разве что глаза выделялись ярко желтыми и слегка светились, а нижние веки были размашисто подведены белыми линиями.       Они о чем-то говорили, даже рьяно спорили, но слов было нельзя разобрать, ветер уносил их прочь, заглушая и стирая. И все же нельзя было не заметить того, как мужчина в капюшоне с презрительной насмешкой обращался к своим двум путникам, которые отводили взгляд и что-то быстро говорили, изредка взмахивая руками. - Ру, кто это? – не сдержался я, любопытство пересилило испуг, а вопрос сам тихо сорвался. - Си’иаты.       Брат грозно шикнул и стал медленно отступать обратно, стараясь и меня задвинуть в тень, да так, чтобы не привлечь внимание пугающей троицы. - Тчч. Нужно уходить. Живо. - Зачем они здесь? Они нас убьют? – от испуга и недоумения вопросы полились рекой, сердце трепетало в груди, но отчего-то хотелось еще раз взглянуть на незнакомцев. - Тихо, надо бежать. Ти-хо.       Рурсус развернулся, стиснув в руках тушу зверя, и на согнутых ногах двинулся вдоль стены.       Все также до нас доносились глухие отрывки фраз, и мысль о том, что нам удастся уйти незамеченными, ярко загорелась внутри, потому что как после всего нами пережитого сегодня могло не повезти. Но Храм, как и плиты, застилающие землю близ него были древними, покрытыми глубокими трещинами и рытвинами, а в некоторых местах и вовсе раскрошенными до каменных осколков и глыб.       Ступив на невысокие ступени, что вели к аллее колонн в сторону убежища зелени и теней, Ру споткнулся. Мертвое, тяжелое тело животного с шумом упало с его плеч на холодные выступы лестницы, потревожив замершие в покое и одиночестве камни. Те загрохотали безумно громким переливом звуков во влажной, предвечерней тишине.       Смертельная, убивающая своим напряжением тишь опустилась на плечи, выдавливая из легких воздух. Мы выдали себя. Ни слова, ни звука не слышалось больше. Только жуткий лес вокруг нас едва трепетал в неощутимых порывах невидимого ветра. Лес, где таились безжалостные хищники, впереди, а позади мертвые стены, за которыми не скрыться, и те, кто пишут законы и правила уже после того, как лишили кого-то жизни. И они непременно найдут, как красиво и целесообразно раскрасить кровь на своих руках.       Я слышал и помнил слова о них, они так полнились ядом страха и смирения. Си’иаты. Сиитшеты. Они и есть закон, они почти боги, а возможно и…       Рурсус оставил тушу добычи, вскочил с земли, подхватив меня на руки, и бросился бежать к зарослям. В чащу, быстрее, хватая губами, вмиг ставший горячим воздух, в сень лиан, чтобы укрыться в их тени, спастись, нет, всего лишь оставить за собой призрачный шанс, равный чуду, на спасение. Я вцепился в плечи брата, с ужасом смотря на жуткие монолитные стены, что, казалось, совсем не удалялись от нас, а нависали сверху, как зубастая пасть, готовая вот-вот захлопнуться, поглотив. И из-за угла, из последних лучей уходящего дня, в тумане, будто ожившие призраки из ночных кошмаров выступили три фигуры. Они словно летели над землей, так легко и плавно, неизменно приближаясь и не желая отпускать невольных свидетелей их разговора.       Кажется, я закричал. А Ру уже почти спустился к последним ступеням, за которыми тянулась легкая вязь жалкой травы на земле. Только брат резко и надрывно закричал, так как никогда.       Невидимая рука сдавила его тело и дернула обратно, роняя на твердый камень. Рурсус вновь вскрикнул и захрипел, жалко шипя от боли. Я же испуганно и потрясено приподнялся на руках, сползая с брата, и увидел их. Они возвышались над нами с лживыми снисходительными улыбками на лицах. Глаза их безумно пылали, внушая абсолютную безнадежность, а в руках сияли гипнотическим багровым светом осколочные мечи. - Какая неожиданность, у нас незваные гости. – Противно и мерзко пророкотала женщина сухим голосом, при этом хищно скалясь. – Смелые. Рискнули сунуться в эту чащу. – Она, насмехаясь, поцокала языком. – И выжили!       Ее клокочущий смех раскатился в вечернем полумраке и неожиданно резко стих по властному взмаху руки мужчины в плаще, на лице которого не было ни единой эмоции, только глухая, мертвая маска. И два провала глаз.       В это время Рурсус неожиданно подскочил на ноги, выхватывая из-за пояса малозначимый и такой ничтожный нож. Испуганным, осипшим от боли голосом зашипел, попытался воскликнуть: - Не трогайте нас! Мы просто искали себе еду. – Обезумевший взгляд мазнул по мне и вновь устремился на темных. - Не причиняйте ему вред, он не виноват, это я…это все я…       Я искренне не понимал, за что молил пощады мой брат, мы ничего не сделали, мы всего лишь прошли здесь. А он упал перед ними на колени, выронив нож из ослабших и дрожащих ладоней, тот с лязгом упал на камни. Ру слабыми руками обхватил голову, все также просил о снисхождении, заходясь в приступах кашля, которые сотрясали его тело, и в обреченных, отчаянных слезах. Его голос дрожал и хрипел, то утихая до едва различимого скрипа, то взлетая до тонкого визга.       Я хотел подползти к нему, вцепится в родные руки, закрыться от страшного, необъяснимого присутствия тех, кого оскорбило наше нахождение здесь. Но мертвая хватка сдавила меня, выжимая бесценный воздух из маленьких легких, а затем с силой швырнула вниз на холодный камень. Сквозь пульсирующую темноту и жар, разрывающий тело, не чувствуя ничего, кроме тупой боли, я различил, что ближе к нам подошел главный из этой троицы, странно держа руки на весу, разводя худые, костлявые пальцы в стороны, сверкая надломанными, будто съеденными ногтями. Женщина же снова прошипела: - Какие жалкие существа… Наставник, позвольте мне их испепелить? Они бесполезны, а свидетели нам не нужны. Поползут слухи.       На ее лице омерзительно зазмеилась нахальная, злобная усмешка предвкушения будущей крови. Хищник, ничем не отличимый от того, что некоторое время ранее пал от руки Ру, только сильнее и опаснее в сто крат. Такому зверю не туманит взор голод, он жаждет власти и могущества. Он разумен и от того лишен души.       Она сделала шаг ко мне, занеся обжигающий клинок для удара, и при этом широко улыбаясь. Я задергался в невидимых путах, но не смог даже произнести слова, не то, что сдвинуться. Вопль брата волной пронесся в остывающем лесу. И он, все также, не поднимаясь с колен, в обреченной попытке бросился на мою обидчицу, хватая ту за тяжелые полы плаща, но был отброшен в сторону сорвавшимися с пальцев старика разрядами ослепительной белой энергии, лишь отдаленно напоминающей молнии. В хлопке утонул вскрик Ру, а в воздухе расцвел запах озона и обгорелой плоти. Было трудно дышать, а от этого запаха тошнота подступила к горлу. Кажется, я до хрипа звал брата, но тьма сгущалась все сильнее, затягивая в свое вязкое и бездонное нутро. Откуда-то издалека доносился смех женщины и тихий голос мужчины.       Переплетение событий и обычная потребность в утолении голода в один миг изменила всю мою жизнь. Тогда я еще надеялся, что все можно вернуть, что все будет как прежде. Просто по легкому щелчку пальцев все образуется, мы с Рурсусом вернемся в наш привычный дом, где не будет этой проклятой, отравленной кем-то зелени, странных и жутких в своей безжалостности людей, древнего храма и жгучего страха. Как наивен я был!       Мальчишка четырех лет, я верил в свет и добро, я даже не мог предположить, что все рухнет в бездонную пропасть, из которой я не выберусь собой. В тот момент решалась наша дальнейшая судьба. И я благодарю все силы, что нас оставили в живых. Благодарю и ненавижу.       Ненавижу.