ИНХАМАНУМ. Книга Черная

       Еще одно лживое, бесполезное утро. Оно нагрянуло неожиданно резко, вынырнув из темноты и ослепив скудным светом, который очень больно щипал когтями жутких сновидений.        Никогда бы не подумал, что боль кошмаров может передаваться тому, кто их видел и мучился от них, стоная и дергаясь в ночи. Но боль и вправду была ощутима, она глодала каждую косточку, каждую клетку тела, она рвала сознание, выжимая из поврежденной души остаточные эмоции.        Страдания нереального в настоящем обличии.        Может быть, это и было истинное лицо сумасшествия, воплощение безумия, не знаю, тогда я не задумывался об этом, просто принял к себе и забыл.        В полумраке неожиданно резко раздалась пронзительная трель звонка. Слишком рано для подъема. Я был уверен, что в моем в распоряжении оставалось еще пара часов, прежде чем пришлось бы выползать из уютных, колючих четырех стен. Но звонок повторился.        Это могло означать лишь одно – случилось нечто, что вынудило нарушить привычный распорядок дня. Вираат, наверняка, поднял все поместье из-за неожиданных, но высокопоставленных гостей. Отчего-то мысль о том, что это могло быть нападение, не пришла мне в голову, хотя в библиотеке я читал достаточно много и подробно о мелких стычках таких же слабых и крошечных адептов ордена сиитшет, что вечно и всюду воевали меж собой с одной лишь целью - выделиться.        Наскоро одевшись, я выбрался из своего укрытия. Призрачный свет лился в окно, растворяя в себе тени. В темной одежде было так легко в них скрыться, но не в то злополучное утро, когда вокруг мельтешило слишком большое число рабов и слуг. Всюду кипели суета и спешка, которые раздражали. Нестерпимо разрасталось море шума, даже здесь, на нижних ярусах оно заполняло обычно тихие и едва движимые массы тишины.        Поднимаясь по лестнице, я привычно, как сотни раз до этого, взглянул на себя в темноватое зеркало, что одиноко висело на гладкой стене, и замер.        Оно, несомненно, долго служило своим владельцам, а потому было очень старым. Большое, прямоугольное зеркало, с довольно внушительной трещиной в нижнем левом углу, которую заклеили прозрачной, пожелтевшей от времени лентой. Не было в нем вездесущей здесь пафосной роскоши и яркости. Даже оправы не было, и острые края мерцали на свету, отдавая слегка зеленоватым оттенком.        Из отражающей глади на меня равнодушно смотрел высокий, худощавый парень, опустивший голову и нахмурившийся, со сжатыми в кулаки руками. Насыщенно-русые непослушные пряди волос неровно обрамляли болезненно-худое лицо, выцветшее и бледное, с едва различимыми тонкими полосками давно заживших шрамов. Большие серо-зеленые глаза тускло бегали по картинке, задерживаясь лишь на грустном выражении лица, и боясь, что воспоминания нахлынут слишком ясно. Этот цвет казался странным, будто водяным и обволакивающим. Он отталкивал от себя все, не желая принимать и всматриваться в любое окружение, которое, без всяких сомнений, принесло бы лишь боль и разочарование, ибо красоты уже не осталось. Ее пожрали алчная жажда роскоши и необоснованная власть без сильных и великих основ. И потому выжили только напыщенная, ядовитая яркость и кровавый оттенок на руках, да бесцветный дождь за стеклом.        В тот момент я еще подумал, что совершенно не был похож на своего потерянного брата, точнее на воспоминания о нем. Даже тон волос у него был иной, гораздо светлее и желтее, будто пшеничный. И глаза светлые, ясные, а не такая муть, как у меня.        Я сравнивал, вглядывался в отражение, но старательно отгонял от себя то, что пора было давно забыть и перестать надеяться. Хотя, возможно, именно надежда и дала мне силы для того, чтобы выжить.        Совсем юный в зеркале, в порезах, с растрепанными волосами, которые едва доходили до плеч и были неаккуратно обрезаны юношеской рукой. Раб, всего лишь раб. И даже имени придумывать не стоило, оно все равно бы не прижилось.        Раб.        И этим все было сказано. Только глаза отчего-то темнели, наполняясь той пеленой, что так старательно подкрадывалась ко мне во снах изо дня в день и терзала, кусала, пила мои силы. Но это не было миражом.        Темнота, сумрачная морось всегда и всюду была рядом, она пряталась где-то поблизости, расплывалась по теням, за пыльными флагами, теплилась под чуть коротковатой ножкой стола. Она не покидала меня ни на секунду, но почему-то я задыхался от ощущения, что сбежать от этой навязчивой пурги не представлялось возможности. Она не застряла бы в тугих нитях полотен знамен, не уронила бы на себя зеркала и картины. Темнота из кошмаров в любой миг была способна оказаться намного ближе, чем я мог себе представить.        Но где она таилась, пока не наступала ночь?        В странном, необоснованном порыве, я прижал горячую ладонь к гладкой, зеркальной поверхности, приблизился, неотрывно глядя в свои зрачки.        Черные-черные. С сотнями бликов. Их было так много, что они почти сливались в чисто-белый пламень, чтобы через миг ослепить темнотой.        Там ли она, душа страданий?        А я почти успел тогда засмеяться от собственных мыслей, подумать, что добровольно свожу себя с ума, но стоило лишь моргнуть…        Через секунду я уже взирал на ужасающее, когтистое создание, которое улыбалось дикой, но ласковой улыбкой, демонстрируя тонкие, острые зубы.        С криком я то ли ударил руками зеркало, то ли в панике отскочил от него в сторону, тут же бросившись вверх по лестнице. И благо, что рядом в это время никого не оказалось, иначе бы мне было не объяснить своего испуга. Я мог лишиться права быть рабом в поместье Вираата. Никто и никогда не пожалел бы того, кого не понимают.        И только поднявшись на площадку у входа на нужный этаж, я, дрожа от пережитого страха, обернулся, чтобы увидеть, как оставшееся внизу зеркало висело на стене без всяких изменений и послушно отражало в своем нутре ограждение лестницы и серые стены. От мысли, что мне все это лишь почудилось, наивно показалось, стало жутко и тревожно. Каменные тиски сжали хрупкую, юную душу, а в венах безумно пульсировала, билась ядом кровь.        Забежав за спасительную дверь, я окунулся во всеобщее движение, где каждый куда-то мчался, стремясь выполнить поручение и не вызвать гнева хозяина. Но у меня перед глазами все также мерцало ужасающее видение, которое никак не хотело отпускать. Оно въелось кислотой в кожу, вынуждая вновь и вновь вспоминать краткий миг ожившего сна. И я не смог это выдержать, наплевав на все обязанности и поручения, я скрылся в узких коридорах, которыми почти никто не пользовался, спрятался в пространствах над библиотекой, где, возможно, при строительстве планировались, какие-то тайные комнаты. Но, как и сейчас, так и ранее, обитавшие здесь владыки явно не одобрили низкие потолки и абсолютное лишение украшений и декора, а потому их и забросили, оставили утопать в пыли.       Здесь было темно и пахло сыростью, а еще каждый вдох отдавался эхом от стен. Но так было даже лучше. В темноте ничего нельзя было увидеть, а потому оставалось лишь укротить, насильно усмирить дыхание, которое так своевольно выдавало мое местонахождение, чтобы призрак не смог воплотиться вновь.        Тише. Еще тише, чтобы совсем-совсем не было слышно, чтобы никто не заметил. Особенно то темное, что почему-то выбралось из больных фантазий сонного разума сюда, в настоящее. Выбралось и ждало, пока я загляну в зеркало, чтобы улыбнуться и ухватить за горло.        Страшно-страшно.        Изнутри била мелкая дрожь. Но в заброшенных кельях не было видно теней, тут не могло быть что-то ужасное, кроме самой темноты, ничего. Только шершавые стены, грязный пол и пыльный потолок. Больше ничего. Совсем ничего. Если забиться в угол, то нечто жуткое и жаждущее крови не найдет, не сможет заметить. Оно должно просто пройти мимо.        А может быть показалось? Но видел же.        Нет. Все же были просто блики света на стекле. Просто было еще слишком рано, еще царствовал полумрак, и потому миражи снов проходили сквозь зеркала.        Какое наивное объяснение. Люди, все живые, так любили и любят переводить необъяснимое на простое детское, что так легко понять и потом прогнать прочь, чтобы не искать настоящих ответов и жить в блаженном неведении. Так же легче. Так единственно правильно, потому что более не осталось ничего, что нельзя описать и доказать заумными теоремами и законами различных наук. Науки – вот единственное, что имеет право быть, ибо мир наш очень стар, а цивилизации миров слились в одну вселенную, где нет труда долететь с одного края на другой, пусть с каждым годом этих самых миров и планет становилось лишь больше, но не важно. Они же тоже мгновенно подпадали под рамки уже установленного и неопровержимого. Потому что иначе не бывает, не могло быть. Наука – вот единственно возможное. Даже легенды си’иатов нашли свое подтверждение и объяснение в ней, одной непоколебимой королеве всего и вся – науке. И каждый рожденный в великий век вседозволенного познания чьих-то вымыслов с детства знает, что может быть, а что нет, пусть оно и есть, пусть даже этот каждый видит нечто изо дня в день. Но кто-то же доказал, что быть подобного не может ни теоритически, ни, тем более, практически. Не научно же. А потому этого и нет, как нет чудес и сказок, а также богов и высших сил. Даже того, кто создал саму возможность быть, тоже нет. Невозможно же. Нет законов и учебников с доказательствами.        И потому все слепы. Как и я тогда.        Слепец в темноте, коснувшийся истинного. Согнувшийся от страха, забывший о пережитой боли, даже не вспоминающий о грядущем наказании за такой непростительный поступок, как отлынивание от работы.        Я жался к стене, раздирая об острые выступы не только ткань одежды, но и кожу. Теплая кровь стекала по спине, но нисколько не приводила в чувства. Казалось, что насыщенная темнота сейчас дрогнет, явив из своего лона то беспощадное, которое могло принять любую форму, но всегда улыбалось ненастоящей, совершенно лживой и кровожадной улыбкой.        Фальшивка.        Слово само собой возникло из неоткуда, да так и повисло в голове, даже сорвалось с губ тихим шепотом. И этот шепот пространство тут же подхватило и швырнуло эхом от преград в стены, оглушив меня и раздробив ласковую, но обманную тишь.        Какое-то время я совсем не дышал, ожидая бесцеремонного удара, который должен был прервать мою жалкую жизнь. Но текли минуты, а все вокруг оставалось неподвижным и глухим.        Фальшивка.        Перед глазами так и стояло зеркало со своим ужасным обитателем. Черный силуэт, в котором нельзя было разобрать настоящих черт лица, даже одежды и тела. Только каким-то шестым чувством угадывались руки и голова. Впрочем, голову нельзя было не заметить из-за улыбки или кровожадного оскала.        Хищник. Голодный хищник, только почему же он не набросился? И не тянул острые пальцы к своей жертве? Просто смотрел, обнажая россыпь острых клыков.        Я потер ушибленные руки. Все же тогда я ударил по стеклу, кажется, даже разбил костяшки, и от того те кровоточили, но боли не было.        Пересилив себя, я включил маленький фонарик, что до этого был благоразумно оставлен в кармане. Острый свет ударил в глаза, высвечивая коричневое покрытие комнаты. Откуда-то снизу стали доноситься голоса и топот.        И вправду в поместье кого-то ждали. Наверное, уже расстелили дорожки от главного входа к посадочной площадке. У них всех задачи и их решения шли своим чередом. Им не было дела до того, кто прятался в зеркальных провалах.        Поднявшись, я все же решил показаться среди остальных рабов и, может быть, избежать гнева распорядителей. Но выйдя в общую комнату, не нашел никого из знакомых мне, а потому направился за общей массой на главную террасу, которая вела в парадный сквер.        Воздух был еще свеж и холодил кожу. Он приводил в чувства, играя с разумом уже привычную игру, благодаря которой забывались ночные мысли и переживания, даже прошлый день уходил, растворяясь в ровном строе себе подобных.       Утро – оно символ нового начала, только на самом деле оно редко несло в себе сладости других возможностей, оно просто притупляло насыщенность пережитого. И невозможно ему было противиться, ведь сам часто желаешь забыться, стать простой куклой, шествующей по своему жизненному пути без всяких непонятных и страшных из-за необычности обстоятельств.        Серый, отполированный за многие годы своей службы камень резко искрился на солнце, на нем еще не высохла роса, и потому он превратился в очень скользкую грань между кошмаром и явью. Сухие, серо-багрового цвета деревья возвышались из-за жавшихся к земле, таких же каменных ограждений. Они слегка колыхались на ветру, сбрасывая с себя жалкие остатки остроконечной листвы, которая опадала на землю, устилая ее ярким ковром.        То утро уже было по-настоящему осенним. Серость периферийной планеты проявлялась в холодную пору более отчетливо, сменяя нежные пастельные оттенки на помутненные и заляпанные налетом гнили цвета. Еще немного и утрами стало бы неприятно выглядывать в окно, потому что тяжелые тучи плотно покрыли бы небо своим нутром, а нескончаемый дождь превратил пейзаж в одноцветную рябь. Тогда стало бы совсем сложно укрываться от кошмаров, ибо день и ночь переродились бы в похожую друг на друга мешанину зыбкости и мрачности.        Суета не ограничивалась лишь пределами дворца Вираата, но и вылилась толпами за него: все, кто обитал в поместье, были выстроены по стройным линиям близ главного входа. Рабы и слуги смиренно замерли за воинами и стражами, что образовали две колонны по обе стороны входа в здание. Были здесь и приближенные си’иата, где-то справа визгливо верещал Адалт, в безнадежной попытке хоть как-то улучшить все это скопление народа.        Я озирался в поисках своих или хотя бы кого-то знакомого, но так и не успел никого заметить, как ко мне приблизился один из стражников и, схватив за шиворот, подтолкнул влево, куда-то за строй охраны. Страж что-то прошипел о том, что я опоздал, после же сам встал впереди.        Жужжащий рой перешептывался меж собой и ждал. Я сомневался, было ли такое прежде. Все же Вираат хоть и был сиитшетом, все равно оставался затворником и одиночкой. А может быть просто трусом. Он не внушал того благоговейного трепета, о котором я читал в книгах и представлял сам себе. Скорее был простым чиновником, который умело пользовался деньгами и своим невысоким титулом.        Я оглянулся, такое же волнение читалось на всех лицах. Похоже, остальные рабы тоже были не осведомлены о происходящем, и это могло означать лишь то, что гости были неожиданными, а потому никаких радостных вестей принести не могли.        Один из рабов, который жил на том же ярусе, что и я, кажется, по имени Осияш, мялся позади стража, теребя в руках край туники. Его узкие глаза полнились любопытством и даже немного озорством. И, в конце концов, нахохлившись, он обратился с вопросом. - Из-за чего весь переполох-то, а?       Наглый голос прозвучал так наивно и мягко, будто не оставляя варианта не ответить. Стражи обычно просто игнорировали касту низших, но все же воин раздраженно обернулся, покосился в сторону раба и тихо произнес сквозь зубы: - Сегодня у Лорда Вираата очень важный гость. Все должно быть идеально, без единой заминки и недочета. И поэтому лучше замолкни, раб, и не лезь, куда не просят. Распустились!        Страж демонстративно отвернулся, недовольно бормоча себе под нос и не желая больше разговаривать с чернью. А я, наконец, отрешившись от испуга, увидел, как раб буквально засветился от интереса, на него уже недовольно смотрели, но слишком интригующей была тема, и потому он снова зашептал, как будто не замечая поведения собеседника, который явно не был настроен на диалог. - А что за гость-то? Мужчина напрягся, скрестил руки на груди и тяжело вздохнул, раб же неотрывно смотрел на него. И к моему удивлению получил ответ. - Владыка Сенэкс.       Я замер.        Один из Четверых Высших совсем скоро должен был прибыть лично. Тот, кто вершил власть, снизошел до такой мелочи, как приспешник ордена в глуши дальнего региона. Что же могло случиться такого, что так сильно заинтересовало Повелителя? Неужели все то впечатление, все доводы и рассуждения по поводу Вираата на проверку оказались простой пылью, что он бросает в глаза всем, даже тем, кто живет в его обители и содержит в ней порядок?        Почему-то в это не верилось. Слишком уж гордился лорд своими богатствами, забывая о действительно стоящих вещах. Его предпочтения и любовь к демонстрации своего бесполезного величия очерняли лорда.        И только какой-то странный голосок внутри смеялся и дергался, вызывая чувство опасения и странного подозрения, что этот визит резко изменит жизнь в поместье всех и каждого.        В том числе и мою.        Задумавшись, я глубоко ушел в себя, отрешившись от окружающего шума и бормотания, и потому не сразу заметил, как гвалт сник, сменившись гулом двигателей приближающегося корабля.        На землю нашла большая тень, гася и без того разбавленные, осенние цвета. Пестрое от синеватых туч и пробивающихся сквозь них лучей солнца небо разрезалось черной прорезью силуэта транспорта.        Его тонкие, острые линии и изгибы с первого взгляда внушали мысли о величии и могуществе своего обладателя. Этот корабль был не похож ни на один из тех, что мне доводилось видеть где-либо. Он был во истину произведением искусства и казался литым, единым целым, почти живым существом, обладающим своим разумом и удивительными способностями покорять воздушную и космическую стихию. Темный, расчерченный правильными, симметричными узорами он внушал опасность. Почему-то подумалось, что в открытом космосе его почти не видно, он, наверняка, сливался с общим фоном, а относительно небольшие размеры не давали его вычислить по черному, беззвездному пятну.        Корабль был просто великолепен. Он, гулко шумя, приземлился на посадочную площадку с легкостью и гордостью, что подчеркивало умение пилотов. И у него с шелестом опустился узкий, такой же черный трап. А из открытой пасти корабля, как из бездонного провала, в два ряда вышли восемь стражей, облаченных в доспехи металлического оттенка с эмблемами своего повелителя на груди и плечах. На всех были плащи длинной до щиколотки и маски, полностью скрывающие под собой лица, не показывающие даже глаз.        Стража – это всего лишь мускульная сила, которая беспрекословно подчиняется приказам своего господина, какие бы подлые и ужасные они не были. Они всего лишь оружие, не воля, не разум и не стратегия. Воплощение стены защиты, всего лишь живой меч, который при необходимости можно легко заменить и вновь отправить в бой.        Я не сомневался, что под пластинами масок обнаружатся до отвращения похожие одно на другое выражения лиц. В них и не могло быть иного. Долгие годы из этих существ воспитывали идеальную машину для убийств, охраны и подобного рода дел. Жалость и размышление над содеянным им всегда оставалась чужда.        Двое стражников держали в закованных в перчатки руках по увесистому шесту, на верхних концах которых развивались полотна с гербами Владыки Сенэкса: синее с золотым. Пройдя некоторое расстояние от корабля, они остановились, развернулись все одновременно и разошлись на два шага к краям, где вновь обратились к приветствующим их людям. Знаменосцы со звонким стуком ударили шестами о каменные плиты.        Повисло абсолютное безмолвие, все ожидали появления самого главного гостя.        Казалось, что даже ветер стих, также затаился, задержав дыхание и внимательно смотря на чужой корабль, вынырнувший из бескрайних далей небес. И темнота внутри дрогнула, словно зашевелилась, блеснув чем-то алым, а после вновь затвердела.        В следующий миг на трап вышел сам Повелитель Сенэкс.        Невысокого роста мужчина, наглухо облаченный в тяжелый, расшитый узорами плащ цвета синевы. Я знал, что Высшие правят уже далеко не один век, но не было в фигуре сиитшета старческой немощности. Пусть кожа на руках и была темной, морщинистой, они не дрожали, а крючковатые ногти придавали облику нечто звериное, внушающее желание склониться, лишь бы это существо не заметило, не обратило своего величественного внимания на тебя.        Он двигался медленно и твердо, не утруждая себя излишней спешкой. Удивительно, что полы мантии при этом почти не колыхались, отчего создавался эффект полета, а не ходьбы. В тишине гулко раздавался стук пары сапог, стража, что следовала за ним, не производила ни малейшего шума. Голову си’иат держал надменно высоко, но из-под капюшона виднелись лишь тонкие, плотно сжатые губы. Они кривились в пугающую усмешку.        Владыка осматривал поместье и собравшихся на приветствие людей с ленивым равнодушием, почти не поворачивая головы. Как бы не храбрился местный лорд, он все равно оставался никем, пустым, бесполезным местом, которое легко заменялось другим.        Только нужно ли это было? Была ли разница кому служить власть имущим?        Процессия приближалась, и я невольно содрогнулся, когда цепкий, невидимый взгляд Высшего скользнул сквозь ряды охраны и слуг ко мне, плавно обвел когтем и бросил, словно оставив на потом. Я нервно переступил с ноги на ногу и отвернулся к главным вратам. С высокого крыльца, подобрав и смяв в руках слишком длинный балахон, быстро сходил лорд Вираат.        Достигнув ровной поверхности, он самозабвенно пал на колени перед остановившимся гостем, с почтением и раболепием, но напряженно взглянул снизу вверх. Было в этом движении отчаянное желание показать все свое несуществующее уважение, но при этом скрыть настоящий страх за себя и свою сладкую, насыщенную излишествами жизнь. Вряд ли лорд был рад такому неожиданному визиту, ведь каждому известно, что если ты слаб как разумом, так и силой, то не стоит привлекать излишнего внимания тех, кто стоит гораздо выше тебя. Как положительного, так и отрицательного. Ибо они могут снизойти и поручить тебе некую миссию, с которой ты не сможешь справиться и бесславно погибнешь, также как, если сам предашь. - Владыка Сенэкс, я и мое поместье в полном Вашем распоряжении. Для меня огромная честь принимать столь высоких гостей! Я несказанно рад… - Меня не впечатляет показная лесть, Лорд Вираат. Я слышал ее очень много за свою жизнь, и кроме Вашего страха и паники она не говорит ни о чем.        Грохочущий неимоверной силой голос Повелителя раздался в тишине, прокатившись взрывной волной, от которой внутри все сжалось и рухнуло вниз. Рядом со мной многие рабы и даже воины пошатнулись. А на моем лице появилась неожиданная улыбка.       Я был прав в ничтожности господина этого мира. Всего лишь пешка в руках игрока. Не знаю почему, но в тот миг эта мысль была так важна и так приятна, что я, несмотря на общую гнетущую обстановку, стоял и улыбался, не отрывая глаз от развернувшейся у лестницы картины. – Я прибыл сюда исключительно для продолжения разговора, начатого одиннадцать лет назад.        При этой фразе глаза Вираата расширились в ужасе, а руки, что он все это время держал в приторно-раболепном жесте, задрожали и опали вниз. Он медленно опустил голову, отныне смотря в пол. Сенэкс же больше не проронив ни слова, двинулся по ступеням вверх.        Через минуту на террасе не осталось ни одного сиитшета, следом же в давящем молчании стали расходиться все остальные. Никто никуда никого не звал, будто вся дисциплина, что надзиратели поддерживали до этого тщательно, пусть только внешне, в тот миг и вовсе исчезла. Состояние общего страха и непонимания окутало усадьбу.        Меня вновь никто не окликнул, и никуда не позвал, и не было желания исправлять это недоразумение. Хотелось снова скрыться в темноте, уйти ото всех, чтобы забыться и глупо улыбаться в пустоту, наслаждаясь вкусом молчаливой победы в споре с самим собой. Редкостный момент, который упустить было нельзя. В напряженной суматохе можно было бы опять легко скрыться, даже заглянуть к тихим собеседникам – книгам, и в который раз найти подтверждение, уже казалось бы доказанной мысли, что есть в мире нечто, хранящее в своих умелых руках, дергающее за ниточки и правящее, а грязь и плесень не вездесуща. Но как только я вошел в прохладную залу здания, мои планы разрушили.        Пара стражей поймала меня на входе, сказав, что меня ожидают в кабинете господина, и через несколько минут я уже был представлен пред строгим, подернутым пеленой взглядом лорда Вираата.        Он по обычному сидел за столом в своем кресле, но прямо, держа ровно спину, несколько скованно и, кажется, даже не моргая, лишь тревожно смотрел в сторону, на главного си’иата.        Сенэкс чуть ближе ко мне расположился на роскошном троне, переплел меж собой пальцы рук и не обращал ни малейшего внимания на шум у двери. Я чувствовал себя лишним свидетелем разговора сильных мира сего, и взгляд стражи за моей спиной нервировал. - Это и есть найденный?        Шелестом голос Повелителя отскакивал от стен, и, казалось, будто ломался в воздухе, распадаясь на части. Даже от меня не скрылось то, как вздрогнул Вираат и поднял испуганный взгляд на Высшего. Взгляд полный страха и понимания того, что после этой встречи и беседы все навсегда изменится, утратит привычную яркость и легкодоступность. - Да, Владыка. Это он.       Коротко и едва слышно отвечал Вираат. Он положил на стол перед собеседником несколько листов бумаги и инфокарту, на которые, впрочем, никто более не обратил внимания. Сиитшет прекрасно знал все, что так послушно и доверчиво выкладывал ему лорд. И еще понимал, что нет в этом всем повиновения и покорности, лишь больная и дикая до опьянения жажда выжить и сохранить лакомый кусок, чтобы еще немного полизать сахарные капли.        Инстинкт самосохранения – это не проявление всех навыков и законов, которым должны обучать каждого принадлежащего ордену темных, а простое звериное чутье, которое было до и будет после, но достойное лишь для ничтожеств и беспомощных.        Мужчина полуобернулся ко мне, устремляя тускло-оранжевые глаза изучать… раба? В этот миг хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, но лишь бы не ощущать на себе тяжелый груз, что клешнями впивался как в тело, так и в мысли.        Интерес владыки к рабу, какая нелепость. Неужели он проделал долгий путь сюда из-за такого, как я? В это не верилось. Это невозможнее того, что все произошедшее оказалось бы глупым сном и детским бредом, а я через секунду бы моргнул и проснулся в своей холодной постели на Деашдде, а в соседней комнате оказался бы кашляющий Ру.        Нереально. Не могло такое быть, и эта встреча тоже обязана была переродиться в сон? Один из тех кошмаров, что преследовал меня ночь от ночи. Я же так много читал хроник и исторических сводок, что воспаленный ужасами и болью разум мог с легкостью воссоздать в себе подобную картину освобождения от мук и терзаний. Тогда это объяснило бы странное и непомерно жуткое видение в зеркале. Кошмар же.        О, как я сильно ошибался. Мальчишка. - Вижу. Как давно он у вас? - Почти два года, Повелитель. - И за весь этот срок никто из твоих подчиненных не мог сообщить о таком необычном стечении обстоятельств? Или ты, Вираат, решил, что можно покрасоваться таким «имуществом»? Не отводи глаза, ты и так пал слишком низко. - Мы были уверены, что это лишь красивая история, придуманная для товара. Этот мальчик обладает странным свойством, продать его было несколько сложно и… - Довольно, Вираат. Из тебя никогда бы не вышел хороший актер, а си’иатом ты стал по наследству. Без всяких заслуг. И этот сан ты носишь не по праву.        Сенэкс снова обернулся к своему подчиненному, расцепляя руки и устраивая их на изящных подлокотниках, слегка впиваясь ногтями в мягкое покрытие. - Какой бред. Ты сам-то себя слышишь, «лорд»? Странное свойство? Какое? Кровью выделился? Или тем, что прожил в тех условиях дольше, чем многие? Это измена, Вираат. Измена. И ты прекрасно знаешь, что за этим последует. – О, Владыка, я не мог даже предположить, что это все окажется правдой! Пощадите! Я всего лишь мелкий лорд в дальних регионах, у меня даже во владениях пара систем. Я служил ордену и Вам… - Довольно! Я не желаю слышать ничего из того, что ты можешь сказать. Ты дважды подвел меня. И если в первый раз я простил твои махинации в проекте, то теперь твоя выходка порочит имя Высших. - Но я… - Хватит!        Громогласный голос оглушил и заставил Вираата сильнее вжаться в свое кресло, с ужасом смотря на своего господина. Его желтоватое лицо мгновенно приобрело сероватый оттенок, он весь дрожал от страха и паники, охватившей все и поглотившей в себе любые другие мысли и даже ощущения. – Сейчас я возвращаюсь на Орттус, и он… - Сэнэкс указал своим когтистым пальцем на меня. - … Летит со мной. У Вас же я оставляю свою помощницу, которая присмотрит за твоим поместьем, пока ему не найдут другого хозяина или не перепродадут. Ты, Вираат, лишаешься всех титулов, привилегий и имущества за предательство и очернение Четверки Высших, а также за нарушение порядков и устоев ордена Сиитшет. Отныне ты отвергнут кастой и понижен до уровня бесправного. Твоя кровь прервется, а род будет стерт.        Такого ужаса на лице лорда я еще не видел. Он с сипением хватал открытым ртом воздух, постоянно и истерично покачивая головой, будто не веря во все случившееся. Повелитель Сэнэкс быстро поднялся и гордым шагом покинул кабинет, более не произнося ни слова, а стража повела меня следом за ним.        Я слышал запоздавший, надрывный визг Вираата, который молил о прощении и милости, а потом просто сорвался на нечленораздельный крик, прервавшийся также неожиданно и резко.        Меня снова вывели на главную террасу, где до сих пор в тревоге блуждали некоторые стражи и ждал эскорт Высшего. При его появлении они чуть приподняли знамена, дождались, пока Владыка поравняется с ними, и развернулись, идя рядом. Синее гербы развевались на легком ветру, и мне почудилось, что его несильные порывы несут с собой кроме прохлады еще и слабый, но ни с чем не спутываемый запах гари и дыма.        Транспорт Повелителя все это время стоял с опущенным трапом, потому стражники толкнули меня к нему, не останавливая и не замедляя шаг, а я испуганно оглянулся назад. На лестнице столпились воины и прислуга, но еще больше было людей с гербами Первого си’иата, которые отнимали оружие у прислужников Вираата, неожиданно возникших среди них. Самого лорда держали и тянули обратно во дворец, но тот вырывался и стремился вперед, переходя с возмущенного крика на раболепное и мерзкое хныканье. - Владыка.. прошу Вас…не….        Его прерывающийся голос срывался на дрожащий хрип и резал несвойственную тишину. Но Сэнэкс молчал, он даже не бросил презрительного взгляда на некогда верного и почитаемого слугу. Потом был вскрик ужаса моего бывшего хозяина и все.        Через короткое время я уже был заперт в каюте, на борту шикарного корабля одного из Четверых Высших и с неожиданно привычной тоской смотрел на сияющие холодом искры далеких звезд, которые теперь и вовсе казались мертвыми и почему-то не тянули к себе.        Возможно, в тот период я уже разучился верить в эфемерную завесу тайн, скрывающую в себе нечто, что обязательно должно было бы оказаться пусть темным, но красивым и значимым. Без всей этой насыщенной жиром и грязью лжи, которая в основе имела такие же бесполезные и глупые желания, как в анархичном строе отщепенцев. Окружающее казалось потертыми декорациями.        Слова – мерзкая вещь. Они прятали и прячут в себе истину, подставляя вместо нее витиеватые и посыпанные блестками пустышки. В их противном многоцветии и мерцании все становилось абсолютно лишенным смысла, а поверья древних, тех, кто жил, не зная науки, но свято веря в свою религию, в богов и их порождения, становились не такими глупыми. Ибо лучше жить, опьяненным верой, чем изо дня в день и из года в год видеть гниль и пресыщения пустого, никчемного мира, не несущего в себе ничего. Быть марионетками или даже игрушками, разгоняющими скуку творца, в таком выборе гораздо приятнее. И даже правильнее. Это осмысленно и понятно.        Но в моем случае, в мире науке и цифр, такой роскоши не было, и потому далекие, чужие миры казались такой же безвкусицей, как и те, на которых я уже был.        Вскоре звезды то ли слились в один непрерывный поток, то ли попросту исчезли, отправляя корабль в далекий, неизвестный мне путь.        С того времени я больше никогда не видел ни тусклого поместья, ни самого лорда Вираата.        Кара Высших всегда настигала преступивших закон, и никакая мольба не имела сил для спасения провинившихся или хотя бы для ослабления удара.        Сиитшеты никогда не прощали.