ИНХАМАНУМ. Книга Черная

       Неожиданно все замерли и убавили яркость на светильниках, кто-то прошептал, что возможно впереди находится одна их опасных местных тварей, возможно, даже те плети или нечто схожее с ними внешне, но и не уступающее в силе. Тревожный ропот разлился среди выживших, но леди си’иат злобно зашипела и продолжила вести оставшийся отряд дальше, игнорируя вопросы и суету за спиной. Только чем больше мы спускались, тем сильней тихий звук походил на осмысленную и привычную речь. Сначала он звучал слитым шепотом, потом расчленяясь на фразы и слова, а после на внятный диалог.        Я наивно и несколько глупо предположил, что это вполне мог бы быть другой отряд, так же, как и мы, заблудившийся в этом белом хаосе. Жутко было вспоминать, что всех си’иатов, спускавшихся сюда, контролировала лично Стриктиос, не доверяя никому, и поэтому лившаяся в темноте беседа могла оказаться предвестником моментальной гибели. Ибо кто мог еще рискнуть возглавить разведывательную группу на Орттусе?        Никто не остановился.        Лестница казалась бесконечной чередой ступеней, что осколками рябила в глазах. Белое, черное, белое, черное, белое, черное. И темные силуэты, как четкие тени, движущиеся в неровном, дерганом строе, да затхлый воздух, который становился с каждым шагом все тяжелее и холоднее. Он все резче полнился обрывками разговора, который поднимался нам навстречу волнами эха.        Я шел, касаясь левой рукой шершавой поверхности влажной стены, чувствуя, как в некоторых местах по ней стекали невидимые в лживом сумраке струи. Они должны были быть ледяными настолько, что хотелось бы отдернуть руку моментально. Но вода, к удивлению, лишь едва охлаждала кожу, не задаваясь целью приводить в чувства бесполезных и надоедливых существ. Она обводила тонкие пальцы собой для того, чтобы после своего короткого пути сорваться вниз и более никак не потревожить.       В тишине звук капели обжигал напряженные чувства. Он врывался размеренным хором, строго проигрывая свой перезвон и тем самым нещадно мучая.        Кап! Дзынь дон! Кап! Дзынь дон!        За этим сложно было уловить звук собственного дыхания, это завораживало и вырывало из реальности происходящего. И мне казалось, что другие не слышат этой мелодии тирании. Они были увлечены собственной тревогой и покорно продолжали спуск, как ни в чем не бывало. А я же уже почти ничего не видел перед собой, все размывалось, превращаясь в мутные, грязные пятна, перечеркиваясь и наплывая друг на друга. Хотелось опуститься на эти ступени, сесть, плотно зажать руками уши, чтобы отрешиться от назойливого переливания и всплесков, и сильно-сильно зажмуриться, лишь бы не видеть окружающее безумие. Может быть даже закричать, превозмочь своей паникой этот визг планеты. Но я откуда-то знал или робко догадывался, что эти простые и откровенные действия не помогут. А безжалостный звук не прекратит раздирать податливую душу.        Впереди тускло и неровно алел огонек живого света. Он двигался и порой перекрывался тенями, будто кто-то ходил внизу, все время загораживая собой источник света. В бреду я понял, что это были не фонари, как у нас, а настоящий, горячий огонь. Я надеялся, что от его ласкового тепла мое ужасное состояние иссякнет и пройдет, что мираж рассеется, а я проснусь в безопасности.        Но сквозь туман вновь донеслись приглушенные голоса. Вполне обычные, такие же неестественно смелые, скрывающие дикий, необузданный страх и свою неуверенность.        Стриктиос выставила впереди себя острый клинок, и все живые приготовились сражаться с любым врагом, что посмел затаиться впереди.        А мне стало так смешно…        Какая немыслимая, воистину детская глупость! Великие мира сего взяли с собой на арену игрушку, вручили ей в руки какую-то безделицу и пустили перед собой, чтобы позабавиться. Нет, точнее для того, чтобы обезопасить себя. Рабы и слуги всегда были и есть слабы, но если их наделить какой-то важной миссией, то они становятся намного беспомощнее, ибо во что бы то не стало, обязаны исполнить приказ.        А я, спасая себя, даже и не вспомнил о такой мелочи. Но нет, ложь, я, как и все паниковал, но уверенность в собственной ничтожности ни на секунду не покидала меня. Потому я всего лишь действовал по обстоятельствам, не уделяя должного внимания всем надуманным и бесполезным трюкам и плетениям интриг сиитшетов. Я знал, что иду на смерть, но продолжал цеплять за крошечный шанс оттянуть момент гибели на миг, на час.        Смешно!        Мы спускались осторожно и тихо, желая использовать преимущество внезапности. Это единственное, что могло помочь такому малочисленному отряду. И судя по доносившимся разговорам, внизу людей было гораздо больше. Леди сиитшет, как всегда, первая ступила в просторное помещение древнего храма, готовясь срезать голову всему, что могло ожидать ее там. Но в следующую секунду, она опустила меч и покачала головой, расплываясь в довольной и широкой улыбке. Жестом дала отбой. - Ларто! Конечно, какого же еще сумасбродного идиота можно было встретить в этой дыре. Ты же уже четвертый год в розыске по всем секторам объединенных территорий, не боишься вот так появляться вблизи моей обители? – Она приподняла оружие, отчего по его гранями пробежались оранжевые блики. - Или же ты мечтаешь отправиться в ссылку на какой-нибудь астероид во внешнем кольце? Не хочешь на рудники близ Деашдде? Там потрясающие паразиты, в их компании никто больше пяти лет не продержался. Все забываю их название. Хотя я не удивлюсь уже ничему. Так зачем ты здесь? В этих стенах уже нет добычи, что пришлась бы тебе по вкусу. За века все была разграблено такими как ты или же ветер сточил все в песок. Здесь нет ничего кроме стекла, а оно, увы, имеет ничтожную цену. - Но ты тоже зачем-то здесь. Я не поверю, что одна из приближенных Высших, вроде тебя, Стриктиос, рискнула бы просто так спуститься на Орттус. И обучением своих прихвостней не прикрывайся. Мы оба знаем, что это полный бред. Ты год за годом ходишь сюда, якобы водить своих выдающихся учеников становиться лучше и развиваться, только редко кто возвращается. Кроме тебя. Да и грабить… - Мужчина театрально вздохнул. – Это Орттус, тут нет ничего, кроме стекла и смерти. Ведь так?        Насмехающийся, лающий голос Ларто издевательски отразился от стен. Он смеялся заливисто, наслаждаясь этим, и, похоже, был искренне рад встрече, хотя пытался это скрыть.        На вид это был плотный мужчина лет сорока, невысокий, даже маленького роста, но держащийся ровно и как-то горделиво. Одет он был просто, без всяких плащей и напыщенности си’иатов. Такая одежда более удобна для путешествий и сражений, снабжена множеством карманов, прицепок и ремнями, к которым крепились орудия, веревки и несколько ножей. Кожа на лице и руках была обожжена, но раны давно зажили, преобразовались в неровную, шрамированную массу, что не мешало мужчине улыбаться, а его глазам быть живыми, озорными и горящими. Они лучезарно блестели даже в полумраке подземелья.        Ларто ухмылялся и пристально смотрел на нашу главенствующую леди сиитшет, пока я приходил в себя чуть в стороне, прижавшись спиной к холодной стене. Я был очень рад тому, что ученики, вошедшие за Стриктиос, разбрелись вокруг огня и не обращали на меня никакого внимания, а членов второй группы я также не интересовал. – И это означает лишь одно: здесь еще есть нечто весьма и весьма ценное. И я это найду. Как я могу дать вам фору? Нет уж, не для того я ушел из ордена, чтобы вот так отступить и позволить вам дальше строить из себя центр вселенной. - Посмотрим, Ларто. Это место не для слабаков. – Леди презрительно хмыкнула и убрала оружие, прикрепив его к кожаному поясу. - Смотрю, твой отряд пребывает не в лучшем состоянии. Тяжко было? - Как обычно. И мне будет очень интересно посмотреть на твою смерть, я постараюсь не пропустить такое зрелище. - Ха! Стриктиос, то же самое ты мне говорила, когда я покинул вашу лживую и мелкую секту. И вот смотри, я жив и здоров, а моему состоянию может позавидовать не один ваш лорд, который всю жизнь плел свои интриги, а я всего лишь живу без ваших иллюзий и проживу так еще не один десяток лет!        Глава академии хотела что-то ответить, но в разговор вмешалась женщина, скрывающаяся до этого в надежно-густой тени. И я не мог не узнать ее.        Леди Лилуим, помощница Высшего Сенэкса. Она часто посещала обитель ученичества си’иатов, встречаясь с некоторыми сиитшетами, что-то передавала и забирала, но всегда с презрением относилась к Стриктиос, за что и имела подобное отношение к себе.        О встрече с ней здесь никто не предполагал. Тем более она была в составе группы Ларто, что было совсем неожиданно и странно. И это могло означать лишь сплошное недоверие к самой властной персоне Орттуса, а также колоссальный интерес к уникальной планете ни каких-то мелких си’иатов, а самих недостижимых Высших. Тем более при том условии, что они послали ее с отрядом наемников, а это было великим позором для защитников культа.        Лилуим гордо вышла к свету костра, стуча каблуками о стеклянный пол, ее прямые желтовато-пепельного цвета волосы сияли даже здесь. Она казалась хрупким изваянием, бесценной куклой или статуэткой, созданной талантливыми руками искусного мастера. Но эта красота скрывала опасность и равнодушие. Очаровав огромными серо-рыжими глазами, она, без сожалений, могла бы вонзить кинжал в самое сердце и не раз провернуть его там, довольно шипя и посмеиваясь. А потом с больным удовольствием слизала бы еще теплую кровь с острия ножа, улыбнулась и только после этого скрылась бы в ночи, тонко шелестя шелковыми одеждами. - Довольно, ваши распри погубят лишь вас самих, но мы все здесь не для этого. Не так ли? Стриктиос, твоя группа, к превеликому сожалению, потеряла почти всех своих бойцов. В таком составе, вы не пройдете и первого коридора. Вам нужны люди, что смогут прикрыть тыл, пока вы будете заняты настоящей целью. Ларто, твои люди умелые и опытные воины, но они не си’иаты. Они не смогут почувствовать опасность, не смогут отразить атаки иного рода, нежели физическое воздействие. Надеюсь, мы поняли друг друга?       Она обвела всех внимательным, но жалящим взглядом и, не услышав возражений, удовлетворенно кивнула, сцепила тонкие, белые пальцы около себя и чуть заметно ухмыльнулась. - Прекрасно. Теперь у нас действительно есть шанс. Ларто, твои подопечные открыли двери.        Больше ничего не говоря, Лилуим развернулась на месте и под звон шагов направилась в густую темноту коридора, ведущего дальше, в хитрые переплетения залов и ходов стеклянного храма. Следом, злобно щурясь и явно негодуя, отправилась леди Стриктиос с остатками нашего отряда. Она была необычайно хмурой и раздраженной, но молчала, сжав губы в узкую полоску. Потом уже двинулись Латро и его наемники, я слышал их перешептывания позади.        В коридоре было темнее, свет практически не действовал здесь, он мерк и постоянно тух, отчего приходилось вновь и вновь перезапускать светильники. На огонь же это не влияло. Он тоже несколько померк, утратил насыщенность рыжего, но упрямо горел на узких, обмотанных странным веществом штыках в руках сообщников искателя ценностей. Я не знал, почему сиитшеты не использовали чистое пламя. Вряд ли им было неведомо о подобном свойстве Орттуса, возможно, это был все тот же страх, который заставляет искать ответы в цифрах, а не в сверхъестественном и религии.        Узкий коридор оборвался тупиком, который до некоторого времени намертво запечатывали огромные двери из черного камня. Они занимали всю ширину прохода и простирались вверх, утопая в темноте. Сейчас они были уже распахнуты настежь, их подсвечивали белым светом или же они светились сами, этого я разобрать не смог, слишком контрастно это все было с черным, а потому больно для глаз. Около них, скрестив руки на груди, стояла помощница Сенэкса, а рядом с ней еще два си’иата. Они оказались неожиданно знакомыми, и я вглядывался в их лица, пока очертания из памяти не слились с представшей предо мной картинкой.        Это были они, там, дома, на Деашдде. Именно их мы встретили с Ру.        Они разлучили нас.        Встретить здесь призраков прошлого было жестокой насмешкой судьбы, ее иронией и ударом. Лилуим тихо говорила с ними, называла их по именам - Аспер и Фремус, а они отвечали и со скучающим взглядом осматривали новых членов группы. И не узнавали меня, только бросили быстрый, неодобрительный взгляд.        Раб, он же никогда не заслуживает внимания, зачем-то еще смог выжить здесь. Обуза.        Какая же «счастливая» встреча. Мир решил сполна насладиться чужой мукой, бросив в кошмарный сон и добавив ужасы прошедшего.        Стеклянная планета, ей же нужно было совсем немного, чтобы обратиться настоящим зеркалом. Черные призраки в ней уже есть.        Леди Лилуим кивнула, что-то скомандовала людям Ларто, который уже вошел в мрачные врата и ждал остальных. Все же он тоже был взволнован и напуган. Наверняка, по пути сюда им встречались не менее жуткие создания и порождения Орттуса, как и нам. Мне удалось на время спрятаться в конце нашей процессии, за отставшими учениками Стриктиос.        Мы вступили в подземные лабиринты под громадами сводов, где лишь немного приглушеннее слышалось падение капель. Я думал, что здесь все должно было кишеть голодными, кровожадными тварями, но вокруг оставалось тихо и недвижимо. И всюду царила разруха.        Когда-то под высокими сводами высились статуи, резные арки на стенах, украшения и узоры, но сейчас во мраке остались лишь обломки и вездесущая пыль. Слова Стриктиос подтвердились, здесь уже бывали прежде, разграбили и изуродовали первозданный вид храма. Но чем дальше мы шли, тем меньше было вокруг следов тех, кто смог нанести весь этот ужас. Мир защищался, и вряд ли здесь, в своем нутре, он был совершенно открыт и слаб. Скорее именно под толщами стекла роились бесчисленные создания неизвестной природы, но почему они все еще не нападали на нас, оставалось загадкой. Возможно, они ждали, когда мы зайдем немного дальше, чтобы лишить любого шанса на побег. Это объяснило бы, почему верхние залы и колоннады были осквернены.        Планета училась защищаться, накапливала опыт, и ее методы убийств становились все изощреннее. Только мелкие, кусающиеся мошки были упрямы и неутолимы в своей жажде, они пытались и пытались, все чаще и чаще, по метру отвоевывали территории, уходя все дальше и дальше, отнимая бесценные сокровища и тайны.        И настал наш черед.        Мы шли вперед, а вокруг становилось все изысканнее и утонченнее, стены пестрели руническими надписями и рисунками, высокие, невидимые в темноте своды подпирали тонкие, почти совсем прозрачные колонны. И на нашем пути начали попадаться совершенно нетронутые изваяния. Небольшие и огромные, но все со стертыми лицами. Их будто смазали создатели, надавив большим пальцем на черты, сминая любые отличия. И только непропорционально большие руки выгибались в немыслимых формах, угрожая длинными когтями.        Коридоры и длинные залы, которые терялись в туманной дымке, казалось, были бесконечны, а фрески тонули в сумраке, играя приглушенными красками, вызывая воспоминания о жутких, мутных снах. А по всему полу змеился острыми линиями узор. И тогда он пугал меня больше, чем темнота и неизвестность впереди. Он был словно подтверждением чего-то, что я не мог тогда высказать словами и объяснить. Он горел и предупреждал, что не стоит идти дальше, что еще есть шанс вернуться и спокойно умереть.       Я всматривался в него пристальнее и с ужасом понимал, что это вовсе не рисунок, не краска на ровном полу, а тонкие выбитые в прочном стекле дорожки, по которым струилась черная жидкость, она холодными венами связывала каждую комнату и, наверное, весь храм, если не всю планету. Кое-где эти линии были разбиты или завалены осколками, там образовывались мелкие, холодные лужицы, которые были покрыты тонким слоем сверкающего в свете фонарей льда. Их было совсем немного, но видя их, становилось спокойнее. Подобное чувство возникает, когда на тебя устремляется великая громада чего-то нерукотворного, первозданное и смертоносного, и в последний миг из-за каких-то незначительных нарушений она теряет свой пыл, чуть искажает свое движение и проносится мимо тебя.        Сломанный, испорченный механизм имеет меньшую вероятность тебя убить.        Дрожь невольно разливалась по телу, и я, молча, брел вслед за остальными. Между Стриктиос и Ларто снова начался спор. Куда идти, как лучше обойти завал в каком-то коридоре и при этом не попасться в ловушки, но я не слушал. Неожиданное осознание того, что все те опасности, которые мы встретили, странности и совершенно нелогичные, невозможные события были простыми декорациями для истинного действия, посетило меня. Этот мир не был мертвым, он находился в странном, воплотившемся в явь сне, похожем на ожидание, а все испытания были лишь способом отличить необходимое, то самое важное, что и ждал Орттус из века в век.        Отсюда нужно было уходить, бежать, как можно быстрее. Все ценности и загадки не имели совершенно никакой цены в противовес тому истинному, скрытому в недрах. Оно в сто крат было ужаснее всего, оно всегда оставалось непобедимо, с ним невозможно было бороться.        Я хотел выкрикнуть это, хотел как-то объяснить, но стоило мне приостановиться, произнести слово, как меня просто толкнули вперед. Раб, не способный защитить самого себя, не имела права голоса. Конечно, никто даже не задумался о том, чтобы дать мне сказать и слова. Оставалось только идти вперед, под смех учеников и презрительные взгляды господ. Наверное, я закричал тогда, за что и получил удар по лицу, упал.        Капли алой, горячей крови на ледяном стекле, как безмолвная роспись и мольба: «Спасите». -Тихо.        Леди Лилуим, шедшая впереди, замерла и жестом руки велела остановиться всем нам.       Шанс был упущен, на нас спустили своих стражей. И уже не было возможности уйти. Я замолчал, сжался на полу, и скорее почувствовал, нежели услышал еще далекий, но все приближающийся шум, который все более явственно становился похож на звук множества шагов.        Было невозможно понять, откуда он приближается, потому что мы находились в помещении-узле, как его называл Ларто. Сюда отовсюду вели ходы и лестницы, коридоры и узкие, вентиляционные разломы. Сиитшеты и наемники приготовили оружие, вглядываясь в клубящийся сумрак. А грохот с каждым мгновением все нарастал.        И резко, мгновенно опережая гул, с ответвленных ходов по левую руку, сразу же отрезая путь отступления, на нас обрушился град мелких, но проворных кровожадных тварей. Они не напоминали обычных хищников, скорее нечто сродни насекомым, но их маленькие, утратившие свою первоначальную функцию крылья были обтянуты складками с эластичными чешуйками. Не было на них шерсти, только гладкая черная кожа, покрывающая мускулы, изредка шипы и всегда длинные, острые когти и клыки. Их пасти были узкими, окрашенными алым, а глаза темные, сверкающие бликами жадности и гнева.        Один из наемников Ларто пал их жертвой первым, не успев даже выхватить свое оружие. Его тонкий, отчаянный крик громким хлопком раскатился в пространстве и разбился сотнями отвечающего эха. Я бросился бежать прочь, в противоположную темноту, позади меня остались хаос и бойня. Чувство же, что нужно выбираться на поверхность, не покидало.        Да, там не было спасения от смерти, но там было легче, а блуждать здесь казалось бессмысленно. Итог все равно обещал быть страшным.        В черноте я прижался спиной к стене, скрывшись меж колоннами. Мнимое укрытие, но оно хотя бы тонкой гранью укрывало меня от творящегося в зале ужаса. Я забился в этот темный уголок, благодаря звезды, что ни одна из этих тварей не погналась за мной. Замер и, кажется, даже не дышал вовсе, просто распахнутыми глазами смотрел в пустоту.        А крики становились все отчаяние и обреченнее, я слышал чавкающий звук разрывающейся плоти, слышал, как рвались ткани, ломались кости. Но среди всей этой трапезной песни прозвенел убийственным выстрелом голос Лилуим: - Нэкреаст! Отступаем! Бегите, бегите!        Коридор залил желтый свет светильника, заставив меня вжаться в стеклянную гладь до боли. Один из наемников Ларто пятился в темноту, в мою сторону, его руки, дрожа, сжимали короткоствольную винтовку, но он не прекращал палить из нее по кому-то скрывающемуся еще там, за углом. Вокруг мужчины мелькали зубастые зверьки. Они рвали на нем одежду, впивались в ноги, кусали и царапали, орошая пол брызгами крови, но он не обращал на них внимания. Будто бы и не видел, не чувствовал боли. Опасность быть разорванными мелкими гадами стала для него не страшна, его помутненный страхом и паникой взгляд был устремлен вперед.        Через мучительно долгую секунду я увидел то, что лишило рассудка отважного бойца. Огромное шестиногое создание выбралось на свет. Высокое, будто слитое из чего-то гибкого и насыщенного ядом, оно терялось в общем сумраке, сливаясь с темнотой, но наступало. Медленно и размеренно, зная, что жертва не убежит. И нет, оно не хотело утолить свой голод, оно желало лишь одного – убивать, потому что его побеспокоили, нарушили тишину и нужно было отомстить.        Наемник истошно кричал, его оружие безнадежно стреляло по гигантскому чудовищу, сошедшему в реальность из бреда, не принося какой-либо пользы. Выстрелы врезались в непробиваемую кожу и расползались кругами энергии, не причиняя вреда. Нечто же равнодушно склонилось над человеком и зацепило его своей смертоносной клешней.        А у меня был выбор: смириться и погибнуть такой же смертью, либо бежать в неизвестность.        И я побежал прочь, не оглядываясь. Позади еще слышались выстрелы и визг, но грохот рушащихся стен и вопли обезумевших животных не утихали, словно они всей своей стаей ринулись за мной. Неужели один мальчишка был для них опаснее от того, что он прошел дальше других?        В темноте было не разобрать дороги, и я не падал лишь каким-то чудом, угадывая повороты и направления коридора. Этот мрак вязкой пеленой охватывал все вокруг, а источника света у меня не было. Я бежал что было сил, преодолевая хитросплетения ходов, выскакивая в залы, и узнавая об этом лишь по усилившемуся звуку эха.        Коридоры одни за другими, комнаты, колонны, снова коридоры.        Я надеялся, что каким-нибудь образом, вслепую петляя среди них, выберусь на поверхность, под лживый свет несуществующего неба.        Еще один туннель, темнее и меньше в размерах, будто пролом. Холодный воздух здесь жег горло и остужал разгоряченную кожу, а пол под ногами стал немыслимо скользким, как лед. Черное с черным, я даже рук своих не видел, но оглушительный рев доносился из-за спины, замедлиться было равнозначно смерти.        Я снова бросился вперед, а под ногами ничего не оказалось.        Я падал во тьму. Забавно, что в темноте ты не осознаешь своего падения, а крик вырывается лишь в первые секунды. Просто ветер врезается в тело, и нет опоры. И все. Даже страх отступает перед небывалым ощущением невесомости.        Высоко.        Мне казалось, что провал узкий, нужно лишь вытянуть руки и ухватиться, чтобы прервать смертельное падение или хотя бы замедлиться. И через силу я выставил руки в стороны, словно крылья, пытаясь найти то, за что можно было бы зацепиться, но тщетно, лишь мрак и пустота.        А затем сильный удар о гладкую, наклонную поверхность. Он выбил из легких воздух, а на лицо брызнули слезы непереносимой боли.        И снова вниз, но уже по глади, а темнота словно бы таяла, немного светлела, пропуская очертания стекла, или это мой воспаленный болью и страхом разум пытался сохранить крохи надежды.        Вниз, вниз, вниз.        Через странный провал в ослепительно белый свет.        Я выпал через пробоину в стене и обрушился на твердый пол огромнейшей залы. Мое тело пронзила рвущая мука, бросая меня в спасительно-блаженную темноту бессознательного состояния, но слишком мало. Каждый выдох – стон, каждое слабое движение – кара.        И все же я открыл глаза.        Первое, что я различил, это тонкая, белесая наледь на руке. Иней на коже. Он смешался с кровью и застыл, образовав багровые, узорные разводы. Очень тихо. Самое настоящее безмолвие. И я все там же, лежал на стеклянном полу. Боль не отступала, выла на грани безумия. Во рту ярко горел привкус собственной крови.        Я закашлялся тогда, приподнимая голову, а затем, хрипя, перевернулся на спину.        И белое сменилось черным. Светлое стекло плавно переходило в непроглядный мрак, который съедал потолок. Размеры и масштабность залы поражали, не видно было ее краев. Изящные, полупрозрачные колонны вились ввысь, к теряющемуся в дымке своду.        Странно, что туман здесь витал в вышине, а не стелился по полу. И он не нес в себе умиротворение, а скорее нагнетал своими струящимися клубами, пропитанными черными вкраплениями и венами молний, ужас.        Сколько времени я находился здесь, не мог даже представить. Может быть час, а может быть всего минуту. Дикая несправедливость, что после такого я все равно выжил, и мне еще предстояло медленно чахнуть в холоде и тишине. Было невыносимо больно.        Шипя от жестокой пытки, я все же сел и смог обвести окружающее пространство мутным, неясным взглядом. Не зала, а целый мир, наверное, за туманом находился даже настоящий горизонт, а за ним новые и новые стекла, которые сплетались в лабиринт миражей. Там были бы еще храмы и сотни солнц в небе, а еще черные разрезы рек со своими стражами и кошмарами. Там тоже бы шли си’иаты, ища свои призрачные цели.        Как я, малолетний мальчишка, не видящий ничего, кроме своей клети, мог тогда думать о подобном. Наверное, просто не верил, что такое вообще возможно, воспринимал сном или же роком. Я не боялся, только сходил с ума от тоски и обреченности, что намертво заглушали все остальные чувства.        Стекло простиралось неровным, ломаным ободом вокруг обрыва, а почти все пространство занимал водоем, окруженный иглами колонн и арок. Его острые углы вгрызались в тело стекла, делая мутно-белый в контрасте ослепительным. Даже издали можно было понять, что неправильные сколы гибельны и смертоносны, они порежут любое, что их коснется. Вода, темная жижа, совершенно не похожая на ту разбавленную муть на поверхности, была неподвижна и казалась темнее всего, что я когда-либо видел. Черна, как ничто, она приковывала взгляд.        Но в гробовую тишину врезался ужасающий, убивающий звук.        Кап! Дзынь дон!        Я застонал и вцепился израненными руками в свою голову, зажимая уши. От этого боль лишь усилилась, а из ран хлынула новыми силами кровь. Заметил, сквозь помутненное сознание, что черные капли стекали откуда-то с потолка, но так ровно и плавно, проникая через едва заметные выемки, собираясь в аккуратные углубления, по которым сразу же расплывались нитями вязкой жидкости в узкие дорожки. И дальше сливаясь в неведомую, черную глубь. А она оставалась все так же мертвой и неподвижной, ее покой не нарушали волны и тихая рябь. Она впитывала и насыщалась, не нарушая вековечного механизма, не обращая внимания на беспомощного свидетеля.        В глазах вновь потемнело, но я услышал грохот.        Он сорвался откуда-то сверху, из темной зияющей дыры. Тварь, рвущаяся за мной, не прекратила своих отчаянных стараний и вновь преследовала меня. Она не смирилась с проигрышем, она жаждала найти и отомстить за нарушенные границы и непозволительную дерзость лицезрения секретов Орттуса. Она продолжила погоню, и, вероятно, также упала в ту пропасть, что и я. И совсем скоро зверь должен был оказаться здесь.        Оставались какие-то жалкие секунды на последний в моей жизни глоток воздуха. Попытки подняться рухнули сразу, я был обречен. Тело изранено, кровоточило, и я расстался бы с жизнью, погиб от травм все равно, даже без помощи защитников храма. С губ капала кровь, а я отчаянно полз вперед. И слышал, как безжалостное создание выбиралось из пролома, с рокотом падало на пол и протяжно выло, скребя когтями блестящую гладь.        Шаг и еще один, нечто замерло за моей спиной, и смертоносные когти уже были занесены над жалкой, мерзкой жертвой. Зверь бил, не щадя, но промахнулся, вспоров стекло ударом в том месте, где я только что лежал, зарычал в ярости и бешенстве. Чудом мне удалось сместиться в сторону, но все же кинжалы смогли зацепить, рассекли кожу.        Я кричал, понимая, что это конец, что вторым ударом меня не просто порежут, а убьют. Из ран выплескивалось алое золото, а в сознании мерцало лишь одно – конец.        Конец.        Он стал почти избавлением, но от чего же было так больно. И я в последнем рвении попытался отстраниться, отодвинуться прочь, уже не думая и не надеясь.        Ладони окунулись в воду…        Она зашипела, налилась пузырями и горечью, но не обожгла, лишь ласково обволокла пальцы. Это было немыслимо, невозможно. Я не мог преодолеть ползком расстояние до края, тем более за такой короткий промежуток времени.        Существо снова оглушительно взревело и замахнулось увенчанной шипами клешней. Они резко и угрожающе сверкнули в воздухе, устремились на меня. Я отчаянно и истошно закричал, как вдруг почувствовал цепкую хватку множества острых, вязких пальцев на моих плечах и руках. Они пронзили меня, проколов кожу и врезаясь в плоть, вцепились в волосы, забрасывая голову назад, и вмиг утянули со спасительного берега, поволокли вглубь черной пучины.        Мой голос иссяк, я глотал жижу, захлебывался, не прекращая сопротивляться и дергаться, пытаясь всплыть, но меня неумолимо тащило вниз. Легкие заполняло, выдавливая последние остатки воздуха, свело болью, которая раскаленными ножами резала внутри. Я уже был не способен дышать. Ровным, убаюкивающим потоком по венам и по всему телу прошелся жар, а за ним снизошло небытие.        И стало все равно.        Я безвольной вещью падал на дно и ни о чем не жалел, а вокруг в абсолютной, жидкой черноте вились силуэты. Они переплетались меж собой, изредка улыбались и тянулись ко мне тонкими, неправильными руками, изгибающимися в непередаваемых узорах.        Конечно же, это было исцелением, освобождением. Мой разум просто не смог более выдерживать боль, он отрешился, отсек окружающий мир от себя в самый последний миг. И на самом деле я просто лежал на стеклянном полу необъятного храма, в самом опасном мире вселенной. Надо мной склонилась зубастая тварь, проверяя свою работу, очищена, отомщена была ее обитель, а я угасал.        Никто и никогда не нашел бы здесь моих костей. Этот склеп навеки был всецело мой.        Вот и все.        Я был счастлив. Я получил освобождение, а Сенэкс оказался прав. Он говорил, что летать возможно, что это легко, нужно лишь осмелиться и сделать шаг в пустоту. Я совершил его, этот маленький бросок в никуда, а потому взлетел, и совсем не важно, что вниз. У каждого свой путь. Вниз же тоже движение. Оно такое же сложное, как вверх. Оно ранит не меньше и дарит то же чувство рвущихся цепей. И не страшно, что в конце смерть. Она же уже не пугает. Все очень быстро. Гибель в темноте. Я, раб без имени, свободен. Я лечу… Я, оказывается, это умею. Летать!        Мысли и чувства стали медленно растворяться, замерзая и рассыпаясь пеплом на ледяном пожарище, наступала пустота. Я был ей несказанно рад. Она - святая избавительница, она убила все, она дала высшее наслаждение ничего не чувствовать. Я не хотел возвращаться.        Удар!        Вспышка разлилась белоснежным заревом, выбивая красноту в глазах. Тьма.        Удар!        Мрак сомкнулся тисками, сдавливая тело, ломая каждую косточку и наливая ее чем-то ледяным, безумно колючим, заполняющим каждую клетку, перерождая ее.        Удар!        Черный пар заструился по горлу. Я сделал жадный глоток, но вновь захлебнулся. Звук капель, бьющихся о пол!        Удар!        Тонны воды пришли в движение, переливаясь бесконечными потоками, сминающими своей мощью беспомощное тело, выталкивая его к поверхности. Сотни рук подняли меня над черной гладью, вырастая из нее жутким наплывом. Кожу обожгло слишком горячим воздухом, он спалил мне губы и веки. Прожигающая боль заполнила мое сознание, вырывая из сладостного забытья. Я помню, что кричал. Кричал, до хрипоты и кровавых капель на губах, чувствуя, как с каждым ударом сердца многократно возрастает боль. Я сходил с ума, слыша, как капли бьются о стекло, и оно дрожит, звенит под кожей, треща осколками, впивающимися в мясо, проникающими в вены, и уплывающими по ним, теряясь в бесконечной черноте. И я кричал, кричал, кричал, не слыша собственного голоса. А длинные, когтистые ладони водных просторов снова тянули меня в свою колкую глубь, вспарывая шею.        Я слился с ней, растворился в ее нутре, забился отчаянно в нерушимой хватке, распадаясь частичками боли, а моя душа завопила от новых, чужих чувств, что заполнили меня. Вся вселенная сжалась и воскресла во мне, а потом с грохотом закружилась в своей многогранности и бесконечности вокруг. На миг, краткий, нещадно жалкий и смеющийся в лицо миг, все стихло, отступило, поманив тем безмятежным существованием, что было до этого.        Замерло.        И обрушилось своей громадой на хрупкие плечи.        Меня отпустили. Не понимая, не помня себя, я несколькими быстрыми движениями всплыл на поверхность, и мои легкие заново наполнил жгучий до невозможности воздух. Он был твердым, продирающимся через горло гранитными глыбами, сдирая слизистую, вырывая струи крови. Моя кожа шипела, будто выжигая себя заново, покрываясь волдырями, спадая в черную вязь, обнажая другую, белую. Я чувствовал себя иначе, не собой. Хрипел сорванным голосом, бил руками по зеркальной глади, я не умел плавать, но все же удержался на воде. Взгляд скользнул по берегу, вырывая отдельные картинки.        Разводы крови на черном, стеклянном полу, огромные трещины на стене, гигантский силуэт твари-убийцы.        Зверь свирепо смотрел на меня. Его маленькие, покрытые пленкой глаза блестели и слегка светились красноватым оттенком. Он изучал меня, сидя на полу и спокойно пыхтя. После принюхался, наклонил громадную голову в бок, обнажая несколько рядов острых зубов.        Я видел, как его зрачки моментально расширились, хищник подскочил на месте, издал высокий, протяжный стон и с жалобным визгом отскочил прочь, вжимаясь шипастой спиной в стену, заметался, царапая стекло, а потом ринулся прочь по берегу, где и скрылся в тумане огромной залы.        Не помню, как я доплыл до берега, превозмогая ноющую боль во всем теле, выбрался, раня руки и ноги об острый край. Темная кровь тяжелыми каплями скатывалась вниз.        О, каким же сладостным был затхлый воздух этого храма! Грубый, будто спрессованный, сгущенный до полной насыщенности, он был самым восхитительным, что могло быть. Я хватал его кровоточащими губами, глотал, пил жадно и ненасытно, давясь и кашляя. И был несказанно рад тому, что остался в живых, что еще смогу сделать несколько шагов по ненавидящему меня миру, почувствовать на руках ледяной до судороги ветер, увидеть безмолвные звезды, которым так нравится смотреть на нас, мелких насекомых, что их забавляют своими вечными проблемами. Я так устал за этот бесконечный день, я был выжат и опустошен настолько, что даже не смог посмеяться в лицо судьбе и ее неутолимой прихоти в зрелищах.        Опустившись на пол у самого обрыва, я провалился в благодатную тьму.