ИНХАМАНУМ. Книга Черная

-Довольно!       Мой крик не напугал заносчивого слугу, он также как и прежде, привычно и небрежно фыркнул, но секундой после его глаза расширились от ужаса. Он смотрел прямо на меня, вжимаясь всем телом в кресло пилота, и стремительно бледнел. Без того светлые волосы Ратхич приобретали иной оттенок. Они окрашивались в заметный цвет седины, будто некто невидимый дотрагивался до каждой пряди такой же невидимой кистью, преображая и покрывая серой краской.       А я не сразу уловил плавное, но быстрое движение теней в своих волосах и черноту протягивающихся вперед рук. Очень быстро и кратко, размытым пятном, словно они сами испугались моего внимания и потому мгновенно исчезли, опав привычной формой. - Как пожелаете, хозяин.       Хриплый и несколько дрожащий голос слуги прозвучал слишком тихо, дергаясь и прерываясь, напоминая помехи в связи или голограмме. Мужчина тут же обратился к управлению кораблем, будто всем видом показывая, что ничего не произошло, ничего не изменилось, и он никак не проявлял свою растерянность и шокированное состояние. Но мне же послышался далекий и лающий смех множества голосов. Он был шумным, неровным, и от того привычным, будто моим, но звучавшим в незримой, недостижимой дали. Я и не я одновременно.       Покачав головой, я вновь отключил все системы связи. Мне совершенно не хотелось слышать всех этих громких, пустых слов, только не в тот миг, тогда они были бы до ужасающего бреда лишними. Разговор с Высшим должен был состояться в столице после моего прибытия во дворец и не минутой ранее. Я инстинктивно не желал приближать момент решения собственноручно. Лишь жаждал еще на секунду, ничтожную и жалкую, продлить это неведение итога и конца.        Я обязан был свергнуть Сенэкса. Его слава должна была рассыпаться бесцветным прахом и золой, чтобы больше не возникало союзов, больше не было бы бессмысленного существования и бездумной тирании выжившего из ума старика. И всего лишь требовалось дождаться утопающей во лжи беседы, где все безграничное самолюбие и самообожествление грозного Владыки растаяли бы, испепеляясь, превращаясь в грязную пыль.       Но помимо этого я чувствовал невообразимое разочарование во всем мире, в его устройстве и задавался безответным вопросом: стоит ли ему вообще быть? Я так от него устал. Бессмысленный, утерявший себя и все свои первородные цели. Он погряз в глупых войнах и жадности, в нем почти не осталось того прекрасного начала, духа, который чувствуется в дыхании прошлого, но абсолютно не рождается после. Как же я искал значимость, самую главную тайну, а в руки мне ложилась лишь маркая сажа.       Все это было создано для того, чтобы бесследно истлеть? Все это возникло само, без цели, важности и задачи? Просто так, потому что так получилось?       О, как же я устал... Я жаждал все изменить. У меня не оставалось иного выбора.       Еще нужно было немного времени, прозрачный кусочек льда в раскаленном бокале с горьким ядом, а он все не проявлялся. Все ждал, растаяв до всполоха тумана. Пара минут до страшных и безвозвратных действий, пока учитель верил в стабильность, пока еще не принял веру в мою силу.       Если бы я не убил Сенэкса в смертельной дуэли, уже не было бы шанса для всеобщего очищения. А если бы выжил в ней, пришлось незамедлительно бежать. Позорно и жалко. Я погряз бы в мелких схватках со слабыми противниками, кого-то бы одолел, но все равно их оказалось бы неимоверно больше. И Империя не имела возможности выстоять, она распалась бы, рассыпалась песком в руках, проскользнула через несомкнутые пальцы и исчезла. И в этом было бы еще меньше смысла, чем до момента моего решения.       Только дуэль по всем обычаем сиитшетов даровала право победы и власти. Сильнейшему доставалось все, как доказавшему свое превосходство и свою мощь. Мог быть только один император или более никого.       Никакого ожидания. Никаких сомнений и выгод. Все решено – прыжок в черноту. Я очень долго полагался только на хитрость и коварство, ловко использовал слабости врагов и их непоколебимую веру в себя и свои правила. Осталось добить прямым, режущим ударом. И тогда все стало бы просто и легко. Ведомые склонились, и я смог бы построить новый мир, такой, какой пожелал бы сам.       Я обладал особым даром, единственным в своем роде. Ни одному приверженцу темного ордена не суждено было справиться с подобным, не усмирить свои страхи, которые я взращивал в них. Я чувствовал сердцебиение и пульс всего мира и мог использовать это в своих целях. И Вселенная должна была повиноваться моей воле. Повиноваться. Она обязана, пусть я всего лишь человек.       Не желая терпеть более общество своего слуги, я раздраженно покинул комнату управления и заперся в своей каюте. Далекими, угасающими вспышками еще доносились всполохи голосов, а затянувшиеся раны не переставали ныть. До прибытия в столицу еще оставалось время, и я мог потратить его на изучения найденных мной артефактов. Они манили и будто звали, желая раскрыть свои тайны, тем самым еще больше сведя с ума неосторожного и любопытного искателя.       Выложив на стол свитки, инфокарту и флакон, я задумчиво опустился в кресло.       Рукописи и карта с информацией были более чем понятны, потому я оставил их изучение на потом. Обычный сиитшетский прием сохранения своих знаний привлекал менее другой загадки. В свитках по всем традициям должны были описываться несколько грандиозных и ужасающих экспериментов. Но все же они были бы почти обычными и ожидаемыми, хотя, я не сомневался, более и не могли содержаться ни в одном другом источнике, а вот флакон наводил на серьезные и тяжелые размышления. Тем более я мог и должен был изучить его за время возвращения в столицу. Мой корабль как нельзя лучше подходил для этого занятия.       Флакон.       Он был сделан очень грубо, будто в те забытые времена, когда еще даже не мечтали о полетах в небе, не говоря уже о путешествия в космосе, его стекло не было прозрачным и чистым, в нем остались мелкие вкрапления: пузырьки и крошево пыли. Я покрутил его в руках и различил, что с одной стороны стекло имеет грязный, и скорее буроватый оттенок разводов. Оно оказалось сплавлено с пробкой, а тонкий жгут, обхватывает сосуд, врезался в стенки и тоже был слит вместе. Вещь словно делали в спешке, даже закрывали и обтягивали шнуром еще до полного остывания материи, потому и было это странное слияние стекла со всем остальным. По утолщению в ободке у самой крышки пролегала тонкая металлическая нить – какое-то устройство. Возможно защита, но что более вероятно, обычный и так называемый «страж».       Каждый сиитшет, достигнув какого-либо положения в империи и добившись каких-либо навыков в области теологии или той же алхимии ордена, стремился увековечить свое имя. И редкие из всего числа темных избирали путь достижения еще большего и великого. Гораздо проще было воздвигнуть себе дворец, поставить статуи, обвешать стены гербами и знаменами. А также подселить свою копию в малозначимые, но пафосные и напыщенные вещи – труды собственных рук и скудного разума. Постепенно подобное стало традицией, чем-то необходимым и привычным. Многие историки весьма восхваляют это пристрастие, потому как эти копии обычно лепились по образу хозяина, то есть си’иата, кому приписывались определенные заслуги, что значит – внешность того или иного деятеля культа почти всегда сохраняется. Удобно и по максимуму достоверно. Копии ловко впитывали в себя малейшие ужимки и жесты, передавали характер создателя, а потому были одной из самых роскошных подсказок к тайнам в реликвиях. Это один из немногих случаев, когда корысть и алчность играли роль во благо и пользу мира и будущего, но только с научной точки зрения.       Приготовив чистую пробирку и емкость под осколки, я аккуратно и без спешки попробовал вскрыть флакон. Разумеется, из моих стараний ничего не получилось. Иного ожидать и не следовало.       Потому острой, слегка изогнутой спицей я попытался отделить пробку от оплавленного горлышка. Стекло же упрямо и мелко крошилось, но никак не поддавалось. Это, конечно же, очень огорчало. На маленьком и несильном пламени я нагрел стекло, снова возобновил попытку открыть и был изрядно удивлен тем, что вещество, которое я так легкомысленно обозначил стеклом, имело странные свойства. Оно нагрелось, стало мягким и эластичным, но не потеряло своей прочности. Липким составом оно цеплялось за пробку и шнур, мгновенно заполняло проемы и полости, что я аккуратно прорезал спицей.       Бросив щадящие способы, я рискнул отрезать или хотя бы отпилить верхнюю часть флакона. И снова неудача. Обычные резаки не оставляли и малейших следов на сосуде, сиитшетский скальпель лишь слегка оцарапал. В конце концов, я решил разбить флакон. И снова провал. Оглушительный и мерзкий, который вводил меня в ярость.       Отчаявшись, я отбросил упрямый сосуд в стеклянную чашу и обратился к свиткам, надеясь найти там хотя бы намек на то, как расколоть это вещество.       И первой мыслью, которая возникла у меня после прочтения пары строк, была та, что алхимиков изгнали не только из-за их непокорности и инакомыслия. Они действительно были безумны.       Безумные, сумасшедшие и жестокие. Они не считались с любыми законами, и я говорю не о кодексах ордена и империи. Они презирали даже основы природы и самого мироздания. Слепая вера в возможность создания живого ужаса сливалась в них с желанием призвать истоки начала всего сущего. Иначе, чем болезнью, это назвать невозможно.       Безумцы желали найти исток собственной силы, тот светоч, что хранит в себе возможность жить. Им, разумеется, это не удалось, потому они в пылу разочарования и боли изгнания творили безжалостные эксперименты, целью которых было извращение и искажение любого живого вида. Но сама по себе подобная мутация бесполезна, она же может обернуться злом и против своих создателей. Но алхимики смогли научиться контролировать свое ужасающее и смертоносное детище, выпустив его на волю.       Исходя из этого, все те твари, что рыскали на Медроссе, были лишь самым мелким из их возможностей. Алхимики, эти окрыленные кровавой мечтой сумасшедшие, создали оружие массового поражения, которое хранилось в маленькой частичке, а не в стальных оковах брони. Один человек, даже малый ребенок был способен пронести в любой мир пробирку с вирусом, и тем самым уничтожив его. Ни армия, ни сиитшеты и их «магия» здесь не могли помочь. Странное и дикое влияние на основы жизни не боялось таких мелочей, даже не обращало внимания. Оно было способно за пару часов выгрызть целую планету, а то и звездный сектор.       Алхимики создали способ воплощения рукотворного подобия Орттуса.       Но сами они именовали это лишь возвратом к истокам…       Безумцы.       К сожалению, мне так и не удалось выяснить, какая связь между веществом из флакона и этими жуткими опытами над живым. Складывалось впечатление, что общего между ними ничего нет. Это настораживало и возвращало на исходную позицию.       Я вновь взял в руки флакон, осмотрел переливающуюся в нем жидкость и помрачнел. Надежда, что именно это вещество было призвано перекраивать миры, все же не намеревалась угасать. Жидкая смерть.       Но не на руку ли мне это было? С подобным оружием я мог бы стереть вообще все, как того и желал.       В неожиданном порыве я мысленно легко коснулся жидкости в сосуде, не ожидая никакого результата, но чернота по своей воле влилась в нее малыми, жгучими каплями. И металлический ободок у горлышка слабо засветился, преобразился голубоватым оттенком, активируясь. Сияние многократно увеличилось на миг и резко погасло, только тонкие трещинки прошлись по нему, он словно видоизменился, украсился шипами и зазубринами. Шипы мгновенно потянулись тонкими веточками-венами к вершине, слились в одну спираль и образовали маленькую круглую площадку – источник для луча света. Он вырвался красноватой струей и рассыпался на сотни мельчайших кубов, которые, дрожа, перемещались в странном, дерганом движении. Несколько секунд спустя, луч замер, но от него потянулись затейливые тени-переростки, кружившихся в хороводе. В конце, погасли и они, а луч сложился из кубов в нечеткий силуэт старика в традиционном плаще сиитшетов.       Древний, он был похож на почти истлевший скелет, обтянутый высохшей, покрытой пятнами и язвами кожей. Он напоминал своим видом тех тварей, что охраняли сокровища в низинах башни. Одно отличие – он при жизни был живым, а не машиной. На худых, острых плечах болталась потрепанная хламида поверх плаща, все это вместе было подпоясано различными ремнями с целой связкой непохожих друг на друга ножей, спиц, игл и скальпелей, среди которых затерялся изогнутой рукоятью чудом уцелевший после изгнания си’иатский меч. Маленькие, сощуренные глаза старика быстро бегали и поблескивали нездоровым блеском, постоянно слезились, даже вот так - через изображение и рябь были заметны влажные следы на старом, морщинистом лице.        Пару раз фыркнув, пошевелив губами и показав отсутствие зубов, старик погладил бородку - несколько седых волос, тянущихся с подбородка. Прохрипел, громко закашлял, вытер тыльной стороной ладони рот и хрустящим голосом заговорил, обращаясь ко мне. Таков был страж реликвии, реальный или приукрашенный, он был отражением ушедшей эпохи. - Ха-а… давно меня не посещали Ищущие. Неужели кто-то дорос до смелости, что привела жалкое тельце к великим тайнам алхимии. Хе! Не боишься? Мои знания запретны и опасны. Ты, путник, обрекаешь себя на клеймо прокаженного и изгнание. Желаешь этого? Не страшишься смерти? Я вижу, ты прошел обряд. Смог освободиться от стальных зубьев цепей. На моей памяти ты будешь единственным выжившим. Ах, сколько вас, жаждущих славы, было! Жалкие рабы своих желаний. Не для того я и мои братья воздвигли храмы на Медроссе V, чтобы жалкие букашки смогли дотянуться до гибельных слов. Кто ты странник и почему я должен открывать тебе запретное? - Я тот, кто выжил, и потому желаю знаний, что ты скрываешь. – Помедлив пару секунд, ответил я. - Выжил? И это подвиг?! Ты смешон, странник. Скольких ты сложил трупами в ступени лестницы, по которой поднялся до меня? Это ли твои старания? Это твоя заслуга?! Еще один зазнавшийся сиитшет из безграничной армии. Я не скажу ни слова. Ты не достоин. - И это ли великий страж? Ха-ха! Алхимик, я прекрасно знаю о системах защиты и накопления информации подобных тебе. Ты более чем осведомлен о том, как я в одиночку прошел до скрытой залы и сам взял то, что принадлежит мне по праву сильнейшего. - Хочешь сказать, что твои руки чисты? Они не знают горячей влаги свежей крови, что выкатывается из раны пульсирующими толчками? Ложь! Сиитшет не может быть праведным. Вы, рабы Сенэкса, омыты багровыми водами с рождения. Ищешь власти. Как же иначе? Знай же, сиитшет! Ты не получишь ни крупицы моих знаний. - Я ищу знания, и я их получу. Ты же, алхимик, носишь на шее ту же цепь, что и я. Мне нужны тайные алхимические ритуалы. Свитки с их текстами о создании армий контролируемых тварей, конечно, полезны, но я хочу другого. Я знаю, что тебе открыты потерянные страницы истории. Я желаю… - Ха! Довольно! Вор не получит ни слова. Можешь вернуть флакон в законную обитель. Он бесполезен для тебя. - Флакон… что в нем? Это черная жидкость. Что если я скажу тебе, что видел нечто похожее в другом месте? Любопытно и неожиданно, не правда ли?       Изображение старика уже вновь начало распадаться на мелкое крошево кубов, но замерло при моих словах, дрогнуло и обрело прежнюю четкость. Лицо стража выглядело задумчиво и даже тревожно. Он нахмурился, снова плотно сжал губы и склонился, ссутулился, еще более усиливая внешнее сходство с ожившим скелетом. Его ненастоящие глаза уставились на меня. Он захрипел, встряхнулся, из-за чего с искусственного силуэта посыпалось что-то похожее на клочья и труху – также искусственные. Эти искры света медленно исчезали. - Видел похожее? Где? – Пристальные искры глаз старика впились в меня еще более цепкими когтями, чем прежде. Они пронизывали и изучал, словно бы намереваясь уличить во лжи и фальши, но никак не могли их отыскать. - На Орттусе. Уже интереснее? - Орттус? Ищущий, это неожиданная неприятность. Как все складно шло, но… - Он презрительно сощурился. - Сам прошел? Скольких ты убил в этой авантюре? О, нет, все это отрицание. Если ты сам спустился в его глубины, даже с целой армией, то белые стены стеклянного храма навечно стали бы твоим склепом. Говори! Говори же! - За ответами пришел я. Не отнимай мое время, страж. Ты все равно не сможешь скрыть от меня ни одной своей тайны. Что находится в этом флаконе и как его открыть? - Ха! Время! Что оно для меня? Я бессмертен, я вечен! И говорить могу до конца твоих дней. Я терпелив, я дождусь кончины… - Короткое замедление в его речи отразилось едва уловимым фырканьем и хмыканьем, дополняющимися усмешкой. – Прошедший Орттус. Уникальный случай. Еще при своей жизни я предсказывал появление таких миров и даже их имена. Я говорил об их причинах! И кто же ко мне прислушался? Никто! Глупцы и идиоты! Темный Орден сам вверг в пучину краха наш хрупкий и такой прекрасный мир!       Костлявые руки старика будто подняли из ничего что-то очень эфемерное и беззащитное, подняли и подставили под луч несуществующего света. Страж рвано хватал губами ненужный воздух, а взгляд его предстал безумным и отчаянным. - Предсказывал… Так долго я убеждал в своей правоте всех. Я доказал! Я извлек из самых недр мира чистую, первейшую кровь. И был за это изгнан. И теперь, после стольких лет, ко мне явился мальчишка и заявил, что прошел по миру проклятому самим… Сколько тебе лет, мальчик? Двадцать или чуть больше? Не такой награды я ждал. Не такой! Я умер в бесславии, сгинул на этой каменной, безжизненной, проклятой глыбе! Я видел смерть своих учеников и братьев. И что теперь? Мальчишка! - Меня не интересуют твои страдания, страж. Не хочу видеть эту игру. Твой оригинал давно истлел и разложился. Он мертв, а ты всего лишь отражение. Маленькая картинка из тонкой проволоки. Не тяни время. Ты уже проиграл. Отвечай на мои вопросы! Что во флаконе и как его открыть?!       Старик рассмеялся, и столько тоски было в этой истерике. Всего лишь изображение, кусочек старой памяти, безжизненная форма, но чувствующая и хранящая в себе теплую частичку некогда живого существа. Складывалось ощущение, что я говорил вовсе не с си’иатом. Не было в его поведении ужимок приверженцев культа, не было этой всеобъемлющей жажды власти и самоличного величия. Это все померкло под разочарованием, а под ним было убивающее знание той самой важной крохи, которая может как вознести существующий мир на божественную высоту прекрасного, так и разбить последние стеклянные нити, удерживающие способность жить. - Что во флаконе? Ответил я, да ты и без того должен знать. Ты отравлен, ты проклят. И ты уже имеешь ключ. Открывай, даже не задумывайся. Забудь все, что тебе так старательно и с превеликим удовольствием вкладывали в голову. Ты же ищешь Его! - Что именно? О чем ты говоришь, страж? - Бессмертия! Бессмертия ты ищешь! У меня так много секретов, а ты жаждешь лишь одного. Странное и дикое сочетание, обладать вечной жизнью, чтобы достигнуть власти. Наивность младенца, тщательно влитая в состав крови любого. Власть и вечность. Зачем? Ты хочешь год за годом пить лучшие вина, купаться в золоте и казнить мелких гадов? Не забывай, в руках вечность. Хочешь устраивать войны, свергать в пучину огня неправедных и изменников? Окружить себя красивыми женщинами, а может и мужчинами? Может быть, хочешь выцеживать из юных красавиц теплую кровь по капле? Пить ее? Вкусная, сладкая, до той секунды, пока не остынет. Почему же нет? Есть в этом какая-то эстетика. Привлекает. Скажешь, что извращение? Так почему бы и нет? У тебя же вечность! Хочешь?! - А ты бы не хотел? Не все ли мы к этому стремимся? Исполнение желаний и достаточное количество времени. Все мы живые, люди или нет. Живые, благодаря исполнению своих желаний. Слабые в меру, наивные и глупые. Мы живые. Так зачем нам менять себя? Мы не исказим свою природу. - Люди? Ты хочешь назвать вечное существо человеком? А заслуживает ли оно этого имени? - Достойные или не достойные. Страж, ты обвинял меня в слепом следовании традициям и взглядом сиитшетов, а сам еще более погряз в липком песке устоев ордена. Тогда вопрос: в праве ли ты держать секреты от подобных тебе? - Подобных? – Старик замолчал и усмехнулся. - Подобные. Ищущий, тебя ведет любопытство, потому ты себя и причисляешь к широкому понятию «человек». Так приятно себя к этому приписывать, не так ли? А смог бы человечек, маленький, такой, сухой, с тонкими ручками и ножками, маленькой головой и писклявым, трусливым голоском, пройти… как ты ее назвал… ах, да. Орттус. Смог бы? Человечек, умирающий от мелкой раны. Человечек, боящийся каждой тени. Человечек, который слабее любой песчинки на любой планете. Человечек. Всего лишь человечек. Человечек и Орттус. Несочетаемо, правда? - Рожденный от человека человек по определению. Прошел, значит, достоин. И способен. Не принижай нашу суть, ты сам человек. - Я? Да, я человек. Настоящий и подлинный, сующий свой любопытный нос во все запретное и такое интригующее. Человек. Но я не проходил извращенные миры. Я не убивал сотнями полумертвых тварей, я не дышал отравой и не испепелял подобных себе. У меня нет таких сил. И я умер от старости, как и положено. А до этого болел, харкал кровью и белой пеной, тянулся к людям, потому что я человек. Мне жизненно необходимо общество. А ты? - Ах, страж, к чему эти громкие и витиеватые слова? Ты мастер запутывать и лгать, но я прекрасно осведомлен обо всех этих уловках. У тебя не получится заговорить меня. - Отрицаешь? Понимаю, тебе страшно. Но разве я первый, кто говорил с тобой о таком? Не верю. Не верю, ищущий! Ты одинок. Тебя избегают, пытаются избавиться или же боятся. Может быть, уже преклоняются? Чувствуют, что ты иной. Фальшь, фальшь, фальшь. Ничего не видно в этой мгле. Фальшь. И я… хе… предсказывал. - Тебя послушать, так ты сам провидец. – Я устало вздохнул. - Не возвышай свои заслуги. Даром обладают многие, но почему-то власти добились лишь Высшие, а ты изгнан, ты оказался лишним. Или же попросту слабым? Алхимик, ты всего лишь один их ученых ордена. Ты зазнался, не надейся, что своими философскими сказками сможешь укрыться. - Надежды? О чем ты, путник? Их нет уже очень давно. И это страшно. Очень страшно и опасно. Эти эфемерные состояния веры во что-то лучшее и грядущее из века в век помогают выживать. Но если ты говоришь обратное, тебя ненавидят. - Всем известная истина. Что во флаконе? - Бессмертие. - Так просто? Это смешно. - Да. Смешно и грустно. Оно убивает, это бессмертие. Оно не может быть общим. Есть только один хозяин. И смешнее от того, что я смог извлечь пару глотков у Него. Обратил на нас высшее внимание. Поплатился. И не изгнанием. Мстить и наказывать одного индивида глупо. Тем более по взгляду… - Его? Хочешь увильнуть в теологию? Мне известно об увлечениях религией у алхимиков. Не буду спорить о правоте, но мне нужно нечто настоящее. Реальное и воплощенное. Слова и мысли - это сугубо индивидуальное. Делиться ими бессмысленно. - Религия. – Страж махнул рукой. - Красивое слово для понятия мироощущения. За ним привычно прятать свои сомнения и страхи, ибо так никто и не ответил на вечные вопросы. Что мы такое? Зачем мы? Что было в начале? – Старик грустно, но воодушевленно поманил меня. – Тебе интересно это? - Разумеется. Мы все хотим найти ответы на эти вопросы. Это же, как бы ты не упрекал, власть. Притом абсолютная. - И не буду упрекать. Ты совершенно прав. Власть. Власть – это всегда знания и недомолвки. А в данном случае речь идет об основах. Очень желанные, о да! Практически с самых первых шагов мы хотим разобраться в этом. И до самой смерти. Только эти ответы могут быть лишь у одного. И никто ими с нами не поделится. Да и не нужно, если подумать. Зачем они нам? А все равно так хочется узнать. И мне очень хотелось. Когда-то я, также как и ты, упивался научными книгами, свято веря в их правоту. Читал, искал и не находил. А потом просто принял за главное, что в начале было Нечто. Такое необъяснимое, да и было оно так, что не было. Похоже на твои доводы?       Я сдержанно кивнул, а старый алхимик торжествующе улыбнулся, возвел руки вверх, как бы дополнительно демонстрируя свою правоту. - Допустил возможность этого. Такая мелочь, а из-за нее меня и всех моих алхимиков отправили в изгнание. Это же так страшно признать, что есть в мире что-то гораздо могущественнее и сильнее тебя. И чем больше в твоих руках власти, чем тяжелее корона на голове, тем страшнее. - И ты доказал существование этого Нечто?       Алхимик молчал, сложив руки за спиной. Молчал и улыбался, вмиг растеряв всю свою старость и немощность. Даже обманчивое изображение показывало яркость блеска его глаз. Запутанно и мутно, так, что нет шанса разгадать.       Неприятно, но я узнавал в чужих словах свои мысли. Это не устрашало, нет. Только подвергало странному сомнению все, как бы выводя на утверждение о том, что если кто-то до тебя додумался до подобного, то почему ничего не изменилось. Не это ли облачается подтверждением собственной неправоты?       Мы все жуткие индивидуалисты. Право первого, право победителя, право лучшего. Помешательство на достижениях – наша всеобщая слабость. В нее так приятно и сладостно бить, что почти невозможно удержаться от искушения.       И страж не мог не знать о подобном психологическом трюке. - Молчишь? Признаю, ты блестяще исполняешь свою работу, но твои философские изыскания меня сейчас мало интересуют. Мне нужны только четкие и прямые ответы на мои вопросы. Никаких размышлений, только факты. Что находится в этом флаконе? Как его открыть? Есть ли подобные храмы где-то еще и если есть, то где? - Какое твое имя, ищущий?       Я несколько оторопел. Подобные вопросы следует задавать в начале разговора, а не в тот момент, когда беседа зашла в тупик. Но старик не выглядел смущенно и растерянно. Он цепко взирал на меня, все также хмурясь и сцепляя руки за спиной. Улыбки уже не было на морщинистом лице. Алхимик казался очень напряженным, будто только сейчас принял какое-то знание, которое все не давало ему покоя. Принял, смирился и покорился. Приговоренный за миг до смерти, перед казнью, но безмерно счастливый из-за избавления от мук и тревог. - Прошу тебя, ищущий. Назови свое имя. - Инхаманум.       Он медленно кивнул, пряча темноту глаз. Снова вернулась его старость и слабость, он согнулся, как-то осел, даже потянулся дрожащими руками поправить хламиду на плечах. И улыбнулся. - Вот и все. Я знал. Более ты не получишь от меня ни одного ответа. И будь я живым хотя бы каплю, последнюю секунду, я бы потратил ее на то, чтобы помолиться судьбе о твоей смерти. Хотел бы я, чтобы ты умер сейчас. От случайности или юности, не важно. Главное, чтобы не осознал. Не хочу, и я рад, что я мертв. Надеюсь, тебя еще посетят те, кто способен умертвить твое тело. Более ни слова. - Что? Я не позволю какой-то искусственно мерзости наглеть до подобной степени. Твои слова – глупая пустышка. Я раскрою все твои секреты, я заполучу знания. И ты покоришься мне!       Старик зашелся в приступе лающего смеха. Он затрясся и задергался, изображение треснуло и начало рассыпаться уже привычными кубиками алого оттенка. Я зарычал в гневе, смахнул со стола попавшиеся под руку колбы и книги, вцепился в проклятый флакон, встряхнул его. - Не смей! Я уничтожу, я сотру тебя, страж! Я все равно добьюсь своего! - Ты ничего не получишь, как бы ни был достоин. Ничего.       Голос уже стал механическим, лишенным интонации и выразительности. Он растягивался и таял. - Ошибаешься.       В диком, неистовом опьянении яростью и гневом я мысленно проник в схемы, что создавали картинку и личность стража, закрывая, запечатывая его паутинами и сетями, отрезая от внешнего мира. Я чувствовал, как скудная копия разума задергалась, возмущаясь и швыряясь проклятиями. Сознание ее таяло, исходило на мертвый и бесполезный код.       Хитрая система защиты распадалась бессвязными частями, обнажая свой истинный вид. - Ты ничтожный вор! Я не позволю тебе вторгаться в мои чертоги! Я не открою своих тайн! Никогда! Ты проклят! Навеки прок…       Последний безнадежный зов, даже не выкрик, всего лишь связь эмоций и ассоциаций, вырвался, и наступила тишина. Металлический ободок у горлышка флакона треснул внутри, мгновенно потемнел, потерял мельчайшие рисунки схем и пометок.       Стража больше не существовало.       Но не было и каких-либо секретов. Ничего не было.       Подобные механизмы держатся только на знаниях, что в них вложены. Именно информация, находящаяся внутри, удерживает и сохраняет целостность. Даже если будет всего одно слово, подобная система выстоит и сбережет его. Только после уничтожения копии алхимика все испортилось. Тонкий обод не таил в себе ни капли иного. Глупая и пустая личность умалишенного старика. Пустой, бесполезный стражник. В нем не было абсолютно ничего. Странно, что его вообще поместили на флакон.       Зачем? Чтобы таким больным и извращенным способом дождаться и узнать свою правоту? Неподдельное, нескрываемое отчаяние. Внешний фарс и маска.       Алхимики достигли многого. Их творения ужасали и восхищали одновременно, но они остались такими же представителями Ордена Сиитшет, как и другие темные. Отличий совершенно не наблюдалось. Простые формы одного общего безумия.       Я был очень разочарован, почти раздавлен и поглощен глухой и беспросветной тревогой. Желание изменить двигало вперед, но оно основывалось на непередаваемом чувстве совершенства прошлого, которое разрушилось до основания. От него ничего не осталось, ни одной самой мелкой черточки, только старое, почти увядшее дуновение оплесневелой надежды.       Я еще раз осмотрел свитки и текст в инфокарте, затем вновь покрутил в руках флакон. И неосознанно, не думая вовсе, забывшись в своем разочаровании, я провел ногтем под горлышком сосуда.       И стекло треснуло.       По моим пальцам потекла черная, вязкая жижа. Очень холодная, липкая и тягучая. Она скатывалась по рукам, капала на стол и бумагу. Прожигала их насквозь, но мне не причиняла никакого вреда.       Опомнившись, я над стеклянным подносом слил остатки вещества в пробирку и отставил ее в сторону.