ИНХАМАНУМ. Книга Черная

      Черная жидкость на вид предстала абсолютно точной копией воды с Орттуса и свойствами обладала похожими, только в более щадящем варианте. Разложить ее на вещества и молекулы не получилось, как-то более точно и емко охарактеризовать тоже. Даже сравнить не вышло с чем-либо, будто и не состояло это нечто из чего-то вещественного и материального.       Никаких ответов и прояснений я не добился, только получил еще больше загадок и вопросов. И это уже становилось привычным, приемлемым до скуки. Ни одно усилие не оправдывалось, все разрушалось и осыпалось бестолковым прахом из ладоней. Возможно, правящие сиитшеты и были правы, что отказались от познания мира. Они избрали простой, беззаботный путь жизни смертного существа, которого не тревожит ничто, кроме удовлетворения своих потребностей и желаний.       Темные капли, что остались на моих руках, незаметно и очень быстро впитались в кожу, а те, что скатились на вещи, неисправимо их испортили, пожгли как кислота. На выжженных местах остался тонким слоем черный налет. Он был похож на почти неощутимую пелену пыли или муки, но очень плотную и очень сухую. Чем-то напоминал сажу. При виде его стало неуютно и неожиданно плохо.       Наслоение пугало своим присутствием, но вызывало чувство естественности и какой-то необъяснимой, пугающей необходимости. Схоже состояние вызывает вид крови на рваной ране – понятый и нормальный, но от этого не менее противный и отталкивающий.       Эта пыль не обладала запахом и вкусом, что все же получилось проверить одним сканером, но ее также не удалось изучить настолько, насколько бы мне того хотелось. Мысль о том, что это некий новый, еще неоткрытый химический элемент грела душу, но чувствовалось верной лишь наполовину. В отличие от жидкости вреда окружающим предметам темная мука не несла, разве что окрашивала светлое, подобно красителю, но не более. При смешении с водой пыль растворялась, но опять же не вся, а в равных соотношениях. Не растворившаяся часть плавала на поверхности, приобретая почти зеркальный блеск, и когда это мерцание набирало полную силу, то странные частички оседали на дно. Кислотам и щелочам не поддавались так же, как и темная жижа. Еще одна необычность: пыль оказалась легко воспламеняемой, горела, но после угасания пламени все равно оставалась прежней, только ровные края каждой песчинки немного светлели, становились рваными и витиеватыми.       Жижа же не обладала подобным свойством, зато при попадании и одной капли, например, в воду обращала ее в жуткое, смертоносное вещество, обладающее внешними и вкусовыми качествами обычной воды – точно также, как и вещество с Орттуса.       Весь полет до столицы я провел за изучением рукописей и вещества из флакона. Последнее более серьезных и радостных результатов мне не дало, а описание ритуалов и схем создания искаженных существ оказалось весьма полезным, хотя и очень сложным в воплощении. Эти знания могли облегчить удержание контроля над моей будущей империей. Потому странствие на Медросс V оказалось вполне оправданным, не смотря на то, что я и ожидал от него несколько лучших и больших результатов.       И все же, кто бы ни создал эти темные творения, при моем существовании о нем никто не должен был узнать. Эта тайна могла стать моей самой могущественной силой, моим шансом избавления не только от оков обстоятельств, но и от вечных устоев и традиций сиитшетов. Оставалось только обеспечить удачное становление всех моих планов, тогда появилось бы достаточное количество времени для воплощения опасных трудов алхимиков в реальность, и после никто не посмел бы восстать против меня.       Раздалась пронзительная трель, следом за ней по корпусу корабля прошлась легкая, почти не ощутимая рябь. Ратхич отрапортовал, что наше путешествие успешно завершилось, и мы достигли центральной планеты сектора Сенэкса. С неожиданным облегчением я смог оторваться от изучения, выжав из найденного все возможные данные. Слуга уже подготовил корабль к снижению и ждал меня. - Мы прибыли в столицу, хозяин. – В пол голоса проговорил воин. - Хорошо, снижайся. - Да, хозяин. Но может быть… - Нет, это приказ. Еще не время.       Ратхич пристально взглянул на меня и отдал команду системе управления. С приглушенным гулом транспорт устремился с орбиты вниз, к поверхности планеты, к столице.       Напряжение и сомнение – тяжелая кара. Не так страшны войны и сражения, не так тяжело поднять руку с кинжалом, чтобы опустить его на обреченную жертву, вспороть горло, разрезать тело на части, не так сложно изменить что-либо, как решиться на любые изменения. Каждый боится последствий, и порой последствия пугают больше из-за удавшегося действия, а не проигрыша. Ты смог, ты убил, ты победил, на твои плечи легла ответственность, которую смогли поднять другие, те, кого ты уничтожил, но это не означает, что ее сможешь вынести ты. Жуткая, неподъемная кара, она выпьет все силы, оставив после себя пустую оболочку, не живую и не мертвую, всего лишь тень. И это награда за смелость или слепое желание славы, денег, власти? Пустота. Но и с ней можно выжить, вопрос зачем.       Решить и сделать шаг. Решение – простой выбор, опирающийся на годы тревог и мучений. Оно складывает из мельчайших частичек памяти. Памяти о том, как лучи солнца какой-нибудь малоизвестной планеты играли в листве, на крышах, на твоих руках. Памяти о запахе сладостей, моря, крови из саднящей раны, которую ты получил из-за мелкого и незначительного падения, когда гнался за этим самым бликом, не догнал, да и хорошо, что не вышло, ты все равно стремился.       И памяти о темноте. Страшной, всепоглощающей и липкой. Она выражается в боли и одиночестве. Ты помнишь отголоски эмоций самой первой обиды, саму ее уже никогда не увидеть, но чувства не притупятся никогда. Первая царапина, она даже без крови, но не за что она, без основы. Просто потому что так кому-то захотелось, а ты маленький и слабый, ты еще не знал, что можно ударить в ответ. И били тебя, мучали, смеялись, заставляя глотать густые комья грязи и пыли, что оставляла во рту вкус собственной крови. Холодно до сумасшествия, обидно до безумия, а осознание возможности защищаться доводит все чувства до самой высшей остроты, и тогда ты, маленький взрослый, срываешься в бездну.       Ты очень в нее хотел.       В этот момент приходит настоящее имя.       И не только для человека, но для события, веры, мира всего или лишь маленькой планеты.       Покрытый всполохами диск планеты – центра Империи сиитшетов, заполнил собой весь обзор.       По первому взгляду и не скажешь, что эта система была наделена столь высоким статусом – столица. Темная, будто бы сверху покрытая мокрой пылью сфера казалась мертвой при жизни. И пусть она пестрела искрами и точками огней, пусть здесь и пролегало великое множество путей транспорта и кораблей как личных, частных, так и военных, она отторгала от себя.       Темный шар вызывал ощущение мерзости и неприятия. Грубый, жалящий, но лживо притягивающий, он напоминал древний, забытый алтарь или же, что вернее, надгробие. Он вдребезги разбивал привычное мнение о том, что центр любого государства всегда должен быть самим воплощением собрания всех технических и культурных новинок. Но не представлял он и священное место, которым мог казаться первое время пребывания здесь. Неравномерная мешанина нового и старого, он был ясным и четким отражением своего правителя – Сенэкса. Старый, обветшалый мир, который держался и копил свои последние силы для одного единственного удара, вспышки, для сладострастного и жуткого салюта самому себе. Выжил бы или нет, вовсе не важно, главнее оставить после себя наиболее болезненный след.       Города под защитными полями и острова могил вначале привлекали и меня, ровно до той поры, когда я понял, что под напускной важностью и пафосностью нет ничего. Этот мир по своему красив, но и он был подвластен си’итам, а, значит, утратил свою неповторимость.       Цивилизация здесь процветала во всей своей красе бок о бок с дикой, вызывающий неприятный холодок опасности и страха, природой. Она, эта дикая и необузданная до конца стихия, причудливым образом обволакивала и обрастала оплот всех городов, порой пробиралась внутрь, преображая искусственно созданные уголки жизни в каменных и стальных клетках. И тогда бесполезные, декоративные растения изменялись, встраивались в один ряд с общим миром, искаженным тьмой и ядом боли. С этим боролись, не мог поначалу самоуверенный правитель допустить проигрыша в такой малозначимой битве, но позже отступил. И тогда странные животные и растения, будто порожденные некой извращенной магией, стали проживать свои короткие сроки в бесконечных болотах, а рядом с ними выросли, словно плесень, грубые творения разумных существ, пытающихся подрожать великому творцу – мирозданию.       Безумное, ненормальное сплетение противоположных миров, пропитанных до основания необъяснимыми ритуалами и обрядами, осталось традиционным символом власти и величия Ордена Сиитшет. Символом общего, всепожирающего безумия и отчужденности от нормального, естественного образа жизни, присущего любым, не наделенным даром, существам. Символом отчаяния держателей в слабых ладонях неизвестной, неизведанной и непознанной мощи, которая и дает некие ощутимые преимущества, но неизбежно губит своих хранителей, отбирая все до последней крохи жизни. Но даже эта обитель монументальной мощи темной власти Четырех Высших окрасилась в тревожные и мерцающие цвета напряженности, на грани паники революции. Восстания, протесты вспыхивали одни за другими, порой расползаясь взрывами, но гораздо больше маршей было с просьбами о помощи и защите. Владыку Сенэкса умоляли держать власть в своих руках. Простые смертные боялись перемен, они так привыкли к неизменному строю, что уже не могли представить мир без своего повелителя, хотя помнили и чтили историю.       Будет ложью, если я не признаю то, что это поведение мне весьма нравилось. Я был восхищен и поражен до глубины души. Рабы и слуги, те, кто не имел власти, желали оставления старика-тирана на троне. Это льстило и давало непередаваемое чувство опьянения их страхом и верой. Я желал сохранить это положение вещей на своем месте, но только высшим правителем должен был быть я. С такой раболепной любовь к властителю я был бы способен менять и перекраивать устои мира так, как жаждал сам. И еще я не понимал, почему такой фанатизм Сенэкс не использовал в свою пользу. Я бы не смог как-то противиться и выстоять против всей объединенной громады ордена и его слуг. Послушание, повиновение из-за страха.       Мерзко и смешно, но действенно. Эту глыбу можно было обратить против меня, тем самым уничтожить, стерев в порошок лишь парой фраз, брошенных ненавязчиво со всех экранов и голозаписей. И не было бы ни единого шанса, маленькой возможности подняться с колен.       Только мольбы оставались бессмысленны, Высший так рвался за своими последними клочками былого могущества, что не видел выхода и спасения, терял то, что было в руках. Вся его сила рассыпалась пылью в ладонях и выскальзывала меж пальцев. Он словно ослеп, потерял разум. Его речи все также звучали громогласно и властно, чуть хрипя, но не передавая силу и мощь. Флаги и гербы высились к небесам, ложно и отчаянно крича об утерянном положении. Все призывали к миру, спокойствию и подчинению, но в тайне и полной скрытности толпы умоляющих о защите и укреплении позиции Сенэкса, просящие его занять трон единственного правителя – императора, умирали под выстрелами стражей и мечами сиитшетов, посланных Высшим. Неимоверная, не имеющая логичной основы и требования к этому бойня. Владыка сошел с ума, он не мог поверить в необходимость действовать как-то иначе. Он не видел, что весь мир был за него и поддерживал только его. Необъяснимое сочетание обстоятельств лишь больше усугубляло положение.       Никто не мог смириться с переменами.       Никто их не желал.       Бессмысленное и жалкое падение в пучины позора и смеха. Великий завоеватель проживал свои последние дни в полном хаосе и жалости. Жалел себя и все думал, размышлял, сокрушался над тем, как так могло случиться, что он, сама власть, вдруг ослабел до критической точки, и осталась впереди только смерть. Смерть или победа, которая окажется ничем не лучше падения, ибо сил на борьбу и восстановление уже не будет ни в дряхлом теле, ни в уставшем разуме. Полный крах и отчаяние, но, казалось бы, как можно не заметить истинный источник бед, когда он находится за парой стен от тебя. Но не видел, не хотел принять такую простейшую истину. За это и поплатился.       Мир дрожал в приступе судороги, и вопреки всему роскошные похороны павших владык, все же, транслировали и писали об их размахе и трагизме по всем планетам, где под низкими небесами не развевались спущенные до земли флаги. Стоны и плач огласили конец величайшей эпохи правления Четырех Высших. Не оставалось сил на сопротивление, не было столкновений, не было успокаивающих речей, только неизменно вокруг дворцов и зданий управления плотными рядами выставлялись стража и войска. Все новые и новые жители столицы выходили на площади близ главного дворца Сенэкса, с криками требуя стабильности и покоя. Им уже никто не отвечал, их даже не прогоняли, ответом им была глухая и безнадежная тишина. Но что значат неуслышанные вопли с мольбами о спасении, когда некому слушать? Пустота, насмешка и хаос. Высшему не было дела до страданий и паники своего народа, он страшился потери себя.       Чем более высоки твои достижения, чем оглушительнее победы, тем невыносимее падать в бездну бесславия.        Давя внутри обиду и страх, люди ждали, надеялись и мечтали о самом великолепном моменте, когда все это закончится, наступит желанный покой и радость. Ждали и верили в лучшее и своего оставшегося одиночкой бога – Сенэкса. Они всего лишь хотели жить, так как я когда-то нестерпимо давно, в прошлой жизни. Ждали и уже по темноте расходились, не получив никакого намека на ответ. Я любовался этим предсмертием со стороны и мучился от ядовитого вопроса: «Почему?».       Почему наставник не видит?       Он не настолько глуп и смешон, чтобы можно было обманываться верой в легкую победу. Он прожил долгую и сложную жизнь, он боролся с Аросы, победил, но теперь вел себя так, словно не было за его старческими плечами всех тех жизненных уроков и опыта, что позволяет выжить в самых невероятных стечениях обстоятельств.       Сладко грела душу мысль о том, что весь этот напускной орел о бессмертии Высшего - обычная ложь. И если так, то под именем Сенэкса на протяжении всей эпохи правления Высших могли скрываться множество сиитшетов. Очень хотелось верить в это, но я чувствовал, что страх учителя иной. Он действительно прожил долгую жизнь, многое перенес и многое познал, он еще помнил свой миг абсолютного величия, но все равно в те дни был слаб, как младенец.       Почему?       Неужели страж, что оказался встроен во флакон, был не простой и красивой игрушкой, но и в правду обладал некими знаниями своего оригинала? Его слова застыли во мне и тревожно жалили, напоминая о неприятном и болезненном несоответствии – тем или иным образом, но все складывалось так, как того желал я. Будто сама судьба прогибалась под мои желания, изменялась согласно моей воле и порой вовсе рушилась, образовывая новые пути. Нет, это все не щадило ни мир, ни меня, но в итоге сводило к опьяняющему результату.       Почему?       Корабль плавно вошел в атмосферу, и на панели управления снова прозвучал вызов – сигнал красного огонька. Сенэкс в ярости, неконтролируемой и вязкой, но не имеющей в себе опасности действия. Иначе и не может быть, так? - Хозяин? - Отклони.       Ратхич кивнул и равнодушно отключил входящий сигнал, он не выказывал никаких эмоций, напоминая в тот миг бездушного урихша, слепо выполняющего любые приказания своего господина.       Грозовые тучи густым потоком врезались в обшивку корабля, ударили его плотным градом и окружили пучками блестящих молний, что с шипением разрезали пространство витиеватыми, ажурными узорами. Следом обрушился мелкий дождь, из-за него ориентироваться можно было только по навигационным картам и сканерам, что посылали системе управления точные данные.        С содроганием вспомнились бесцветные дали и кислотная жижа со спутника Исконура. Мерзкий и устрашающий мир, он одарил меня лишь новыми загадками, почти не дав никаких ответов на старые. Как жаль, что не хватало времени на проверку ритуалов алхимиков, я бы хотел лицезреть смерть прогнившего ордена от творений их же приспешников. И не важно, что изгнанных.       Знакомые пики башен поместья Высшего приветствовали нас по не обыкновению тревожными миганиями разноцветных огней, что неожиданно разлилось по всем строениям и даже антеннам связи. Великая иллюминация паники.       Киборг с ювелирной точностью и легкость провел корабль во внутренний ангар под арками, опустил его на посадочную площадку и отключил двигатели. Тяжело вздохнул и ожидающе посмотрел на меня. Я читал в его глазах напряжение и страх, но контролируемый и сдерживаемый. Он не сводил моего слугу с ума, а являлся вполне естественным, из рода тех, что позволяют выполнить долг, но сохранить свою хрупкую жизнь. - Еще не сейчас. Будь наготове. - Вас понял, хозяин.       Кивнув, я покинул киборга и после того, как надежно сокрыл ценную находку в потайном отделе моего корабля, оставил при себе лишь рукописи. Спустился по трапу на каменные плиты поместья учителя, ожидаемо не встретив ни одного слугу или приветствующего.       Через несомкнутые своды холодными потоками лился дождь, а раскаты грома опаляли слух. С деревьев, что едва держались жизнью, медленно опадали большие, уже почти сгнившие листья. Сами исполины давно бы рухнули, если бы не стальные опоры, что их поддерживали и опутывали прочными тросами, вжимали в каменные стены, образую причудливого вида сочетание.       Далее по узким тропам под высокими арками, увешанными знаменами, я прошел в сам дворец через широкий проход между двумя древами, которые уже совсем утратили свой облик, а стали скелетами в металле и золотых нитях. Здесь уже было не избежать пристальных взглядов стражи и личной охраны Высшего. Под неприятным и тяжелым, немым наблюдением я быстро добрался до длинных коридоров убежища последнего великого сиитшета прошлого ордена. Холодные стены встретили меня привычным душным полумраком, но это все, что осталось от былой атмосферы гордости и славы. Обычную тишину было не узнать, она шумела и пестрела шепотом, шагами, шорохами, скрипами, шипением, стуком, даже звуком бьющегося стекла и глухим ударом о камень. Чей-то громкий вопль разнесся эхом и также резко угас. На миг все стихло, а затем влилось в новый ритм.       Внутри царило состояние всеми силами подавляемого страха: всюду горел свет, стража и слуги нервно, быстрым темпом двигались по своим незамысловатым делам, пыльной сетью разрастался беспорядок. Даже всегда сияющие стекла уже подернулись разводами, а на статуях-святынях образовались пятна, что скрывали блеск и лоск. Но никого не волновало это запущение, не было для этих переживаний места, каждый дрожал и грезил о маленьком проблеске надежды и успокоения. В каждом тихом разговоре, неосознанном шепоте и бреду проскальзывало имя наставника, но робко и боязливо, как будто одно это упоминание могло и имело способ как-то навредить и испортить последние варианты на спасение.       Все было так, как я и предполагал, как строил свои планы и тянул сети. Три Высших погибли жалкой, позорной, грязной смертью, явив миру свое истинное и слабое лицо. Пусть си’иаты старательно и изо всех сил скрывали пугающую правду, слухи все равно преодолевали расстояние с немыслимой быстротой, обходя по скорости все выверенные трансляции и доклады. Мне было необходимо, чтобы о беспомощности своих владык знали все раньше, чем об этом решились бы рассказать. Это давало мне преимущество и свободу действий. Темный культ не мог ничего изменить и исправить, но упрямо тратил силы на решение проблемы. Все тщетно.       Высшие были почти мертвы, оставался один, в чьи руки легла власть над всей вселенной, но руки эти – руки старца. Они слабы, пусть еще и цепко помнили холод стали меча. Последние крупицы власти еще теплились в них, но внутри, в закрытых, темных глубинах души уже вздымалась паника от предстоящей потери. Не оставалось места для здравого рассуждения и повеления всеми огромными силами соединенной империи сиитшетов. Мне даже немного было жаль видеть такую беспомощность. Я не хотел обнажать необъятно позорную слабость и все же был благодарен за легкий путь, но вопреки оставался разочарованным отсутствием сопротивления. Я ждал своей ошибки, прокола, удара наставника, который бы сокрушил меня, дал почувствовать то непередаваемое, сладостное ощущение битвы за самое великое и ценное.       Его не было.       Я шел, я убивал, я воздвигал по крупицам свой мир, но слишком, невыносимо до тошноты легко, без затруднений. Это без всяких преувеличений убивало. Я жаждал настоящего боя, когда или абсолютная победа, или смерть.       Но не было! Все взвелось до какого-то смеха, иронии и глупости. И, может быть, я просто сошел с ума, и нужно было радоваться достижимому, но я страдал, я погибал, чувствуя, как чернота взывала ко мне. Она требовала боли, крови, истинного триумфа.       А даровались лишь податливость и смирение.       И в те несколько минут, пока я шествовал по темным коридорам, я надеялся, что получу приказ от Высшего – явиться к нему. Это бы значило, что он призвал меня к дуэли, вышел из тени и бросил вызов за право властвовать. Это бы значило, что я ошибался, и мир еще не потерян.       Сенэкс не потребовал немедленно явиться к нему.        Он никак не проявил себя. И Ратхич бы сказал, что я напрасно терзался, уверил бы, что мои желания смешны. Боялся владыка, содрогался от паники и одиночества без своего союза, мне же меньше требовалось бы затрачивать сил, легче и доступнее приближалась победа. Что еще можно было желать? Но я не забывался от удовлетворенности таким характером событий. Наверное, это можно было объяснить моей святой верой в величие мира, в его обоснованность и даже красоту, что так безрассудно утратили, распылили по ненужности и глупости. Я искал во всем некое значение, особую суть, но не смог найти даже в этот страшный и великий момент – гибели эпохи и государства.       Никто меня не побеспокоил ни единым вопросом. Меня старательно не замечали и игнорировали, но каждый вздох, каждый взгляд был пропитан судорогами животного страха. Я страдал от этого, но все равно испытывал чувство радости, что подпитывало самолюбие.       Невольно я улыбался, вспоминая, как возвышал Высших до недостижимого уровня богов, а сам, в одиночку, превзошел их с такой легкостью и насмешкой. Я словно взглянул на детские страхи и понял, что они бесплотны и нереальны, переступил через них и не заметил. Идолы горели, как лучшие костры, и их собственная слава, которой они окружили себя, мнимая и наигранная, лишь больше подогревала огонь. Слава – всего лишь слово, она не дар и не проклятие, она простое звено цепи, что тянет на дно, если ты оступился.       Я бы мог пройти мимо тронного зала, чтобы нарочно увидеть учителя. Я чувствовал кожей его растерянность, а еще странное и едкое ожидание, выжигающее его способность действовать. Я ощущал в темноте его силу, и нет, она не стала меньше. Сенэкс не был слаб, но он был словно в тумане или дымке. Она пеленала его, как стальное полотно, сжимала худое тело тисками, выдавливая из плоти трезвость разума. Безумие? И нет. Я искренне не понимал причину такого состояния наставника, но ощущал и догадывался, что без постороннего вмешательства в такое забытье владыка бы не впал.       Миновав арочные своды и несколько витков лестницы, я углубился прочь от коридора, ведущего к тронному залу. Здесь было уже тише, но не для меня. Стражи практически не было, слуги не мельтешили в быстрых и поспешных движениях, только настежь были распахнуты окна. В них врывался ветер и терзал тонкие занавеси. Полупрозрачная, темная ткань насквозь промокла от дождя, что проникал в помещение вместе с потоками ветра. Даже полы стали влажными и скользкими, и никто из рабов не утрудил себя привести помещение в порядок. Они боялись зайти сюда. Боялись.       Я был в тот момент как никогда слаб. Но можно ли бред назвать слабостью. Меня выжигала чернота, она струилась из меня и извне. Густая, терпкая и неумолимая. Темными, незримыми потоками она выскальзывала из теней, наполняла собой прохладный воздух и, кажется, смеялась.       Голоса. Так много. Так близко. Ядовитые, жалящие, острые, режущие, звенящие, разрывающие, они звали. Все хором и все по отдельности. И они знали к чему именно во мне обращаться. Им не нужен был покой и смирение, их не интересовало желание тишины и понимания. Злость, гнев, ярость, ненависть и движение. И последнее в наибольшей степени. Делать, действовать, двигаться. Не по обыкновению и опыту, а иными понятиями и способами. Не жить, не быть, выжимать, высасывать из боли нечто. Двигаться в чистом хаосе, подвластно чему-то, имени чего я не знал. И не желал знать. Слишком страшно, слишком необъяснимо и чуждо, но так захватывающе.       Я готов был развернуться и черной тенью устремиться обратно, в тронный зал, где скрывался Сенэкс. Я хотел избавиться от этой множественности, убив того, кого больше всего ненавидел. И Голоса давили, кололи именно в это чувство. Было невыносимо больно и сложно гасить его в себе, сводя к минимуму, в котором можно с легкость захлебнуться.       Не запомнив, не осознав, я приблизился гобеленам, что свисали тяжелыми тканями с креплений у самого потолка и вдоль стен.       Ненависть. Глухая, мутная, яростная.       Я ненавидел этот мир, также как и он ненавидел меня.       Самодовольная и чрезмерно уверенная улыбка изогнула мои губы в оскале, и я сорвал герб Владыки Сенэкса со стены. Разорвал шелковистую ткань ногтями, вырвал клок и бросил к ногам. Тот бессмысленным и жалким полотном свернулся на мокром каменном полу. Символы...        Гербы и знамена, храмы и монументы, рабы и властители – всего лишь обозначения. Жалкие и грозные, ничего не стоящие.       Не оглядываясь, я достигнул своих покоев и заперся внутри, в стенах, куда никто не смел входить, кроме меня. Я не позволял. Страх или презрение гнали прочь – вовсе не важно. Мне нужно было одиночество, тишина, безмолвие и только я. Роскошь не к чему, все сиитшетские обычаи лишние. Мне нужен был лишь я. Я размышлял, я строил свои планы, но и отдыхал от мерзости окружающего мира. Гниль и плесень, шум и скрежет, разве может существовать такое? Я закрывался ото всего, и пусть это было единственным, что осталось от меня прежнего. Я не хотел менять это. Мне были очень важны исцарапанные и исписанные схемами и пометками стены, почти кромешная темнота и запах пряного, почти горького.       И зеркала.       Я не знаю, что именно искал во всем этом. Скорее бессмысленно исследовал, отбирал для себя наиболее допустимое и нераздражающее. Окружал себя чем-то приемлемым, создавая лживую атмосферу утерянного спокойствия. Хлипкая завеса, удерживающая меня на грани человечности и отсекающая от всего мира.       Сенэксу о моем прибытии доложили немедленно, это непременно, но никто меня так и не побеспокоил в тот день. Ратхич сообщил во всех подробностях о гибели третьего Высшего.       Герб все так никто и не поднял.