ИНХАМАНУМ. Книга Черная

      Ослепительное, белое солнце сбрасывало ядовитые лучи на темную поверхность. Они равнодушно лизали зыбкий черный песок, который простирался нескончаемым полотном от горизонта до горизонта. Почему-то казалось, что он должен был быть обжигающе-горячим, таким, что от мимолетного касания кожа сразу бы покрывалась большими волдырями, и от них непременно бы остались глубокие шрамы. Но он был холодным, остужающим чуть ласковее льда, и при этом очень мягким, совсем не таким, как настоящий песок. Этот не вызывал отвращения и неприятной колкости, так как больше всего напоминал сухой порошок.       Пепел.       Я задумчиво провел по нему руками, не понимая, где нахожусь. Черные песчинки свободно заскользили по пальцам, но стоило лишь оторвать ладонь, как все сразу же осыпались, свалились вниз, не одной не осталось на коже.       Я видел все размыто. Все тело было слабым, усталость гранитной глыбой тянула к успокаивающему холоду песка, но, превозмогая боль, я осторожно поднялся на ноги, пошатнулся, что-то шепча. Только звуков не было. Что бы я не произносил, как бы громко не кричал или сильно не хлопал в ладоши, ничто не нарушало покой странного места.       С одного до другого края тянулась темная пустыня, но в высоких барханах изредка проглядывали неровные, покрытые темным слоем остатки былых строений, в которых я узнавал архитектуру столицы империи Высших. Монолитные, расписанные узорами плиты дворца Сенэкса неправильными, расколотыми руинами торчали из-под дюн. На солнце изредка мелкими бликами вспыхивали разбитые стекла или гладкие куски металла. Некогда прекрасные статуи и монументы оплавленными кусками были также разбросаны всюду. Одна из них оказалась совсем рядом со мной. В оцепенении я дотронулся до нее, но стоило лишь прижать пальцы к шершавой поверхности, как она рассыпалась таким же черным песком.       Я, дрожа, отошел прочь, скользя недоуменным взглядом вокруг.       Идя на дуэль, я желал изменить мир, выдернуть его из гнили, которая расползалась щупальцами от Высших. Да, я хотел уничтожить столицу, потому и приказал Лу держать подчиняющийся ему флот в готовности, но все, что открылось мне, было совершенно иным. Невозможно добиться такого ужасающего эффекта от орбитальной бомбардировки. Хватит мощности, чтобы разрушить планету и даже систему, но чтобы превратить в песок…       Это магия. Это чудо, это невозможное действие, которое не поддается описанию никаким законам. Это другой уровень воздействия.       Чернота и лики вокруг.       Я убил Сенэкса, я захватил его власть. Были уничтожены его подчиненные и наследник. И я торжествовал, но черные призраки Орттуса не отступили.       Память режущими обрывками возникла перед глазами, и я задохнулся от нее. Дикая, необъятная бездна, олицетворенная моим лицом, могла быть сном, бредом, кошмаром, но никак не явью. Я, как и все, привык считать мир понятным, подвластным законам и цифрам, хотя и искал обратное, верил в необъяснимое, но более значимое, чем все теоремы. Я доказывал свою правоту всем, судил Высших за их гниль и алчность, но столкнувшись не в первый раз с великой мощью иного бытия, я снова потерял себя.       Мальчишка…       Слабый, испуганный и наделенный ужасным даром.       Они кричали одновременно, от их голосов трескались стекла и витражи. Даже осколочный меч не выдержал и взорвался в руках сиитшет.       Но я же хотел именно этого.       Столица пала. Орден расколот, он потерял своих лидеров, символ власти прошлого мира стерт с лица вселенной. Я доказал свою силу и внушил всепожирающий страх. Мое могущество стало открытым для всех, я склонил каждого и завладел троном. Осталось только править.       Вокруг зыбкими барханами перетекало море черноты, а небо казалось таким высоким, как никогда. На него было сложно смотреть, яркое до остроты, и все же я почему-то в нем различал миражи звезд, пара из этих точек медленно, но верно двигалась.       Корабли?       Лики голодали. Им было мало преподнесенных мною даров. Вкусив моего воодушевления, с которым я верил в громогласное величие победы и дуэли в целом, они ожидали большего наслаждения, чем получили. Я не оправдал их запросов. Голод и жажда заставили их показать настоящие лица – мои. Черные призраки рвали мои вены.       Я же помнил…       С диким ужасом я взглянул на свои запястья, но ран и шрамов на них не было. Белая, гладкая кожа без единого увечья. Она даже стала еще белее, чем раньше, от чего тонкие узоры порчи стали выделяться отчетливее.       Но я же помнил боль, с которой трескалась плоть, выпуская вместе с кровью странный, ледяной, но солнечный свет. Он жег меня, плавил, словно настоящая кислота.       Очень, очень больно.       Песок вздрогнул, его бесконечные дюны пошатнулись и осыпались, шурша крупицами, будто осколками хрусталя. Кое-где он и вовсе провалился вниз, обнажая глубокие разломы. Поверхность покрылась жуткими разрезами трещин, на секунду все замерло, только скатывались тонны пепла, а где-то с глухим шумом обвалилась глыба дворца и закупорила один из провалов.       Из расщелин поднимался густой белесый пар, он заволакивал собой пространство быстро и практически абсолютно. На какой-то миг стало невозможно различить все окружающее, и тогда раздался звонкий плеск, звук которого замер, разносимый эхом, чтобы продлиться и перерасти в низкий, трубный гул, от которого я пошатнулся и зажал ладонями уши.       Не в силах терпеть мучение неизвестности, я медленно, увязая в песке, побрел прочь. Не важно куда, главное было чем-то отвлечься хотя бы на пару минут, чтобы не сойти с ума.       Жуткая, убивающая мысль разъедала изнутри.       Возможно, что все это было коварным сном, иллюзией далекого Орттуса. И я никогда не покидал его, а с момента моего спасения из бездонных глубин прошли часы, я всего лишь лишился разума в его белых чертогах. Все могло оказаться ложью, выдумкой, подкинутой любезным сознанием.       Предсмертная игра.       Песок обвалился прямо передо мной и осыпался в бурлящий черный поток, который мгновенно принял подачку и успокоился, превращаясь за незаметный миг в совершенную гладь, отражающую чужой небосвод. Гул не утихал, но стал казаться приемлемым, не таким разрушительным. В бреду, хватая холодный воздух, я коснулся темной жижи. Она слегка пульсировала, почти в такт сердцу, и казалась приятной. Липкая, вязкая, она цеплялась за мои руки, но не тянула вниз.       Мертвая, она раскрыла сотни глаз и растаяла, пара сантиметров на твердой, неровной поверхности осталось в дар. Я царапал ее, разбрызгивал, надеясь добраться до скрытого, того, что позволило увидеть свой взгляд, но все тщетно.       Кажется, я тогда что-то кричал, но затих, плотно закрыл глаза в безнадежной попытке проснуться. Ничего не изменилось.       Высокое небо, песок и мои руки, увязшие в черноте.       С яростью, даже остервенением я выдернул их из воды, чтобы ужаснуться еще больше. Темная субстанция на моих пальцах распалась тонкими нитями волос, а потом расщепилась на уже привычный пепел. Только ногти на миг стали длиннее, а затем обуглились черным крошевом. - Хватит!       Но этому миру мой крик был не нужен, потому он и не прозвучал, а высокие холмы все оседали. Вскоре они совсем похоронили под своими телами трещины и разломы, как будто и не было их там никогда. Даже гул постепенно стих, оставив власть ненасытному и угрюмому безмолвию.       Привыкнув за годы жизни в обществе си’иатов, что любая неприятность вроде боли или убивающей жажды – это только сигнал слабого тела, я не обращал внимания на многие факторы. Это позволяло выжить в смертельно опасных мирах, но в плену у погибшего мира мне было очень холодно. Я замерзал, и справиться с этой мелочью не было возможности. У меня просто не осталось ни на что сил. Странная до жуткости неизменность в вечном движении разрушала. Я не мог смотреть на то, как двигались пески, как появлялись новые расщелины, как все заволакивал туман. И все это много, много, много раз. Однообразие пестрело перед глазами, я закрывал их пальцами, почти расцарапывал веки, но продолжал видеть.       И только когда я практически отчаялся, небо заволокло плотной пеленой тяжелых туч, и оно исторгло из себя потоки мелких, совсем крошечных капель ливня на изувеченную планету. Стало сумрачно, но ужасающий мир был жив. Чувство вечно продолжающейся смерти или невозможности жизни отступило. Не Орттус, все же я не захлебнулся видениями безумия в его обителях, я все таки победил.       Черная пыль вбирала в себя драгоценные капли, напитывалась ими, она становилась все более тягучей и клейкой. И снова опустилась темнота, но привычная и желанная. Обычная ночь в невозможном мире, где размеренно и спокойно шел дождь. Из оплывшего песка пробивались редкие и до жжения в глазах белые столбы света, но они совсем не разгоняли наступивший мрак. Только светили несколько минут, а потом гасли.       Сочетание света и тихого шуршания капель напоминало какой-то ритуал. Он завораживал, но не давал чувства надежды, разве что на время отгонял нерушимую тоску и обреченность. Это было словно прощальное песнопение, для полного сходства не хватало лишь голосов.       Гимн в честь ушедшего мира. Очень сладостный и очень понятный, не разумом, но духом, он пугал, но при этом гордо заявлял о наступлении нового времени.       Я же смотрел ввысь, и холодные крупинки горькой воды катились по моему лицу, а изливающиеся нескончаемым потоком тучи озарил ярко-желтый свет. Утробный рокот двигателей кораблей заглушил приятный шелест дождя.       Глава лучшей гвардии стражей Лу после того, как покинул меня перед главным сражением, не посмел ослушаться приказа, хотя и считал, что отпускать одного сиитшета против сильнейшего Высшего, было абсолютным безумием. Но он в который раз доверился своему предчувствию, и оно не подвело его.       Найти Лилуим и дитя Сенэкса оказалось просто, сложнее было зарезать младенца на глазах матери. Нет, страж, не был слаб духом и не испытывал к леди никаких привязанностей, скорее даже презирал ее.       Являясь потомком древнего рода си’иатов и пройдя обучение едва ли не с лучшими показателями, женщина отринула кодекс и выбрала легкую жизнь. Возможно, это и было естественно, все же инстинкты влияют и на разумных существ, но как сиитшет она пала во многих глазах. И она молила сохранить жизнь ребенку. Лу же за исполнение приказания взял ответственность на себя. Он лично убил мальчика, пока его подчиненные сдерживали Лилуим. Ее саму смертельно ранили, но командор отдал приказ отступать к кораблям и отправляться к зависшему на орбите военному крейсеру. Он чувствовал, что что-то не так, и если именно в определенную секунду он уведет своих стражей с планеты, то так будет лучше. Это воин и сделал, а после отдал указание держать подконтрольный флот в боевой готовности, чтобы при первом указании выполнить следующее поручение.       Но столица уничтожилась сама.       Вся армия, что имела возможность с безопасного расстояния видеть ужасную гибель планеты, не могла предположить, что подобное вообще возможно. Все, обладающие даром, чувствовали величайшую мощь, что взорвалась внизу. Именно она стала причиной катастрофы. Единственное, что никто не мог понять, так это то, что это за могущество. Чудо ли? Проклятие?       Сотни вопросов задавались оставшемуся в живых командору. И Лу отвечал всем одинаково: «Узрите силу нашего нового Императора». Испуганный и пораженный ропот распространялся быстрее, чем можно было бы предположить. Ряды моих союзников росли.       Когда по всем приборам и сканерам стало ясно, что на поверхность прежней столицы можно спуститься без вреда хотя бы транспорту, страж лично организовал спасательную операцию и отправился вниз сам. Он много лет не желал отвечать, что увидел внизу, точнее, в каком состоянии он нашел меня. Уже, когда мое правление обрело стабильность, когда прошлое действительно стало им, подчиненный все же рассказал правду.       Столица была стерта, в прямом смысле слова все было перемолото в песок и крошку. Не осталось даже океанов и материков, лишь темные и бесконечные пустыни, которые постоянно находились в движении, хотя ветров, способных как-то влиять на это не было. Благо, что работала аппаратура, потому найти одного выжившего было просто.       Только радость была преждевременной. Лу говорил, что сойдя с корабля и окликнув меня, остолбенел и отчаялся. Он подумал, что все усилия были зря, достигнув желаемого, страж потерял своего владыку. Он назвал меня безумцем, сумасшедшим, который не слышал и не видел ничего вокруг себя. Страх от того, что без лидера и символа новой империи, весь мир расколется на миллионы мелких кусков и позже уничтожит сам себя, сковывал и мешал ему действовать. Только Лу отступать и смиряться не хотел.       Горько смеясь, он говорил, что был готов поддерживать мою жизнь искусственно, сделать двойника, куклу, что угодно, править общим усилием стражей, но сохранить целостность. И он приказал своим подопечным молчать, разумеется, все гладко не вышло. И это единственное, за что страж корил себя. Он всегда придерживался дисциплины, руководил жестко, но ценил всех и каждого в гвардии. Только тогда, в песках убитой столицы он позволил себе кричать и унижать своих подвластных. И это помогло.       Меня доставили на корабль и отдали лекарям, которые только разводили руками и смотрели на Лу с испугом и растерянностью.       Я пришел в себя через две недели, что целители мгновенно назвали чудом. Ни одна их помощь и работа до этого не влияла на меня. Даже особое влияние даром не оказывала эффекта.       И уже через неделю после пробуждения я выбрал новую планету, которая стала столицей моей Объединенной Империи. Лу и вся гвардия ликовали, а я все не мог поверить, что все кончено. Я добился своего, я одержал победу, хотя и страшной ценой, которая еще и не раскрылась в полной мере. Оставалось удержать власть в своих руках, благо и это давалось легко – после уничтожения оплота Высших никто не рисковал бросить вызов мне.       А я тогда был очень слаб.       Столица новой империи носила название Инеатум III. Для меня было очень важно, чтобы этот мир имел свое имя. Использовать прошлый прием, когда все называли центральную систему главной или подобием этого, было бы не приемлемо. И даже не сходство со временем правления Сенэкса меня отвергало, а то, что имя дарует определенный статус, его отсутствие отнимает характер. Сочетание звуков располагает на необходимый лад, особенно в эпоху, когда я создавал новый мир. Рождение символов одним своим присутствием перекраивало прошлые устои.       Инеатум был планетой из ранга незаселенных, хотя и пригодной для жизни. Она находилось в удобном скоплении систем, к ней легко можно было добраться из любой точки вселенной, но при этом густота этого сектора позволяла в случае необходимости успешно держать оборону. Но, конечно, главный плюс этого мира состоял в том, что цивилизация Высших еще не успела его извратить. Планета цвела жизнью, хотя условия были не самыми щадящими. Особое расположение от звезды сферы в этой системе приводило к тому, что климат на Инеатуме был довольно холодным, хотя снегов, как таковых, не наблюдалось нигде, за исключением полюсов.       Большую часть поверхности занимали три океана, материков было также три, и самый крупный располагался севернее экватора, другие же, намного меньше размером, находились в другом полушарии и намного южнее.       Сочетание льдистых, изумрудных вод океанов и острых пик скал было приятным, но свой выбор я сделал исходя из того, что ночами на этой планете никогда не бывало непогоды. В густом сумраке на черной глади неба всегда можно было видеть звезды, даже неровная, слегка размытая полоса спирали галактики четко выделялась на общем фоне. Инеатум словно был центром всего мира, с его поверхности открывались бесконечные дали – мои владения. Он не смел закрываться густыми тучами от вечного взора, а потому я мог взрастить из него новое сердце вселенной, оплот моего могущества и безграничной власти.

***

      Убивать свободу – такова кара и одновременно дар любой цивилизации. Приходя с рождением или же достигая на звездном корабле какой-то нетронутый, беззащитный и прекрасный уголок, его обязательно покоряют. Нет, даже не войной и смутой, а всего лишь способом построить себе уютное место для жизни. И нет в этом ничего противоестественного, желание обезопасить себя и свое жилье присуще любому живому существу, но лишь обладающие разумом не могут не сломать окружающую природу своим присутствием. За века эволюции неизбежно утрачивается способность встраиваться в законы мира. Стать частью общей цепи сложнее, чем сломать несколько звеньев и выстроить каменные стены. И чем выше уровень развития цивилизации, тем сильнее удар по слабым сетям трепещущей жизни.       Инеатум III был покорен.       В короткие сроки целая планета была превращена в живой, наполненный установленным движением и роскошью мир. Все три материка стали связаны единой цепью мостов и путей транспорта. Паутина каркасов спиралями опутывала скалы, вилась лентами над океанами и прокладывалась устойчивыми блоками в их холодных водах. На основе этих конструкций были возведены высотные здания, которые острыми башнями вонзались в небо, прокалывая его почти насквозь, а некоторые даже достигали такого роста, что на верхних этажах всегда царствовали сумерки и россыпи созвездий. По проектам лучших архитекторов были созданы основные храмы, центры, площади и парки. Последние в изобилии находились под нерушимыми сводами строений, между балками опор и направляющими мостов.       По описанию в воображении все это могло вспыхнуть ослепительными красками, которые были неприемлемы для величественной столицы Империи. Но реальность оказывалась другой.       В царстве цветущей природы раскинула свои нити темная архитектура. По моему приказу внешний вид и цветовая гамма были взяты из классических предпочтений сиитшетов. Сочетание черного, багрового и золотого являлось основой.       Практически все сооружения и храмы были построенные из черных материалов, которые дополнялись резкими, ломаными штрихами декора из золота. В отличие от обители Высших, на Инеатуме не использовались фрески, первенство отдавалось строгой форме. Никаких плавных линий и изгибов, только ясная, геометрическая конструкция. Все дополнялось отделкой из стекла, в котором изредка можно было встретить отступление от канонов в виде витражей. По древним обычаям были воздвигнуты статуи и монументы, размеры которых варьировались от совсем миниатюрных – в зонах под зданиями, до исполинских, возвышающихся наравне с небоскребами. Обелиски приобрели также несколько иной вид. Состоящие из гладкого, черного стекла, они не покрывались надписями и рунами, а имели всего один символ империи в основании, и не стремились острыми иглами ввысь, а чаще располагались под небольшим углом наклона.       Для своего дворца я выбрал место на побережье, в долине между двух высоких скал. Они непрерывными грядами тянулись по краю обрыва, по ним передвигаться было почти невозможно – крутые уступы и почти отвесные поверхности превращали их в естественные, защитные стены. С одной открытой стороны дворца раскрывало свои холодные объятия море. Его тяжелые валы волн врезались в темный, скалистый берег, спуститься к которому можно было по аккуратно вырезанным в камне лестницам. С другой стороны от окружающего города тянулись несколько мостов и узорчатых колон, упирающихся в многочисленные храмовые комплексы.       Дворец возвышался над любым строением, он, как идол силы в этом мире, смотрел на все свысока, озаряя столицу яркими вспышками сигнальных огней. Черные стены ослепляющими бликами переливались на солнце, что скупо светило с мутного голубовато-серого небосвода, строгие фасады носили на себе четкие линии гербов императора. Башни вонзались в облака, разрезая их плоть и мерцая в тумане точками сияний, но одна была выше всех, гордо твердившая о своей значимости.       Общий вид дворца соединял в себе все лучшее из архитектуры сиитшетов и в большей степени напоминал храм, состоящий из нескольких ярусов, которые простирались на поверхности в форме неправильного креста. Каждый ярус представлял собой строго назначенное помещение, ходы из каждого были нескольких видов – привычные лестницы и лифты. Не обошлось и без потайных комнат и проходов. Как внутри, так и снаружи имелись специальные уступы или же углубления для размещения знамен и флагов. Стены прорезались огромными разъемами окон, а также множеством балконов.       И все же общий вид несколько отличался от установленных орденом рамок, из-за чего некоторые из жрецов находились в замешательстве.       Стены моего дворца были не просто собранными из пластин и каменных глыб, вырезаных не из отполированных панелей, а образовывались из запутанных человеческих силуэтов, что тянули свои тонкие руки вверх, поддерживая другие фигуры. Для площадок балконов или подоконников эти силуэты выгибались, подставляя спины для опоры. Это решение напоминало мне моих духов. Они не были ярко выражены, а потому не бросались в глаза и не выделялись слишком сильно, образ дворца читался легко.       Колонны и статуи бесчисленной армией располагались поблизости, а алые флаги и гербы волнами колыхались на переменчивом ветру. Еще одним отступлением от традиций было использование светящихся голограмм, лучами вычерчивающих новое знамя Империи. Их было видно в любую погоду и время суток.       Грандиозная территория была отведена не только для самого дворца, но и для окружающего пространства, как в прошлом ее назвали бы усадьбой. В центре, разумеется, и была моя обитель, в ритмичных всполохах редких разрядов молний при шторме она выглядела грозным исполином, поработившим хрупкую планету, пустившим в нее острые корни. По обе стороны от парадного входа стояли два монумента тонкой работы: две статуи изображающие императора. Черты придавались лишь слегка, статуи должны были восхвалять образ держателя власти, а не его самого. Обличие могущества и власти добивалось не вычурностью и яркими красками роскошеств, а строгостью и всеобщим подчинением одному стилю, основанному на многовековом представлении темного ордена о красоте и гармонии.       Высокие, энергоподвесные мосты, широкими, полупрозрачными лентами или энергетическими потоками, соединяли с крепостью близлежащие храмовые центры, окруженные полупрозрачными голографическими изображениями, которые на самом деле являлись защитными полями. На мостах постоянно дежурили элитные отряды стражей и представители армии сиитшетов, что бдительно следили за безопасностью поместья. Но как бы не было желанно и просто добраться по этим лентам ко дворцу, это не было столь легко. Энергетические поверхности включались лишь изредка, а другие пути имели заградительные барьеры. Все это делало обитель практически неприступной.       С обратной стороны дворца, над водной гладью были протянуты почти прозрачные бело-черные нити, сплетающиеся в легкое, но прочное полотно, из которого собирались заметные издалека лишь своими отсветами тропы, связывающие меж собой посадочные площадки для личного транспорта и несколько покрытых защитным полем островков. Эти платформы могли быть совершенно пусты или же иметь такую же полупрозрачную крышу. Здесь стояла тишина, лишь изредка шум кораблей вынуждено нарушал этот покой, но звуки прибоя скрадывали неприятные ощущения.       На поверхности усадьбу окружала мощная стена, отделяющая ее от города и уходящая в скалы, а после спускающаяся в изумрудные воды. Но и за этой стеной столица была великолепна с верхних, элитных этажей до самых низов. Все выдержано в одном стиле, не слишком вычурно, но изящно. Роскошная строгость. Ее было тяжело достичь, но мастера справились со своей задачей блестяще и превосходно, подарив миру совершенно иное представление о верховной власти.       В ночной темноте город озарялся переливом разноцветных огней. Зажигалось множество световых скульптур. Яркие точки транспорта сливались в бесконечный хоровод. И к счастью, этот калейдоскоп искр затмевал россыпи звезд на небе, но не со стороны ледяного океана. Мой дворец был надежно отстранен от общей, городской суеты.       К моменту, когда была воздвигнута новая столица, все остатки былой власти уже оказались уничтожены. Армия присягнула мне на верность вместе с представителями флота, чему поспособствовал Лу и его стражи, но особых противостояний не было, хотя кровь пролилась снова. Жрецы очень долго держались в стороне, на некоторое время они даже прекращали все свои ритуалы по вселенной, чем встревожили мирное население, но после долгого совета, проведенного на сакральной планете, и культисты склонились предо мной.       Только их отношение так и осталось настороженным и недоверительным. Они исполняли любые приказы, вели службы, открывали свои секреты, но все равно держались скованно, будто оценивая каждое мое действие. Я чувствовал в них страх, но этот страх был трепетным и не подавляющим. Он жил в них ясно и отчетливо, но не убивал разум, не делал из них наивных глупцов. И он почти не питал меня и черноту, чем рождал сомнения.       И все же был достигнут тревожный мир, когда я смог провозгласить себя Императором. Ритуал должен был быть совершен, и главный жрец поддержал в этом беспрекословно, хотя и робко обмолвился о том, что для меня этого не требуется, все и так подвластно моей власти.       Я настоял.       Добившись свободы действий, не было возможным отступить от своих убеждений. Мир не только должен был быть очищенным и воздвигнутым на пепелище, но в нем следовало поддерживать чистоту, а именно законы сиитшетов могли это обеспечить.       Я победил, отдав для этого все свои силы, но оказалось, что самым страшным испытанием будет покой. Мир был всецело моим, мне больше не требовалось в бешеном, диком ритме схватки и убийства метаться между планет, чтобы ухватиться за тонкую, почти истлевшую нить таящих знаний прошлого. Мне уже было все открыто и доступно, оставалось лишь щелкнуть пальцами, чтобы желаемое принесли и бросили к ногам, как поверженного врага.       Покой просто убивал. Он спускался с вечерними сумерками и врывался с ночной прохладой сквозь распахнутые окна моих новых покоев. Целый дворец был моим, а я – свободен. И я задыхался от этого. Я не мог спать, я не мог даже замереть на минуту, чтобы попробовать успокоиться. Мне нужно было что-то делать, чтобы не окунаться вновь и вновь в пережитый ужас.       Орттус. Столица. Слишком близко все это было, а реальность казалась сном. В ночи так сложно было различить тонкую грань отличий, эфемерную черту, что отделяла явь от ложного кошмара. Я едва мог дождаться утра.       Когда рыжеватые краски медленно выползали на горизонт, оповещая о начале рассвета, который только собирался вырваться из плена темноты, неугомонный город оживал, обретая новые силы, звеня и преображаясь с новыми искрами. Удивительно, что он так быстро наполнился. Со многих миров по собственной воле сюда стекались жители империи, не боясь и не сомневаясь.       Как приятно было наблюдать за этим пробуждением из огромного окна моей темной и еще полупустой обители. Здесь было тихо и глухо, еще во многих залах ничего не находилось, а рабами и слугами обслуживались не все ответвления дворца, не то что ярусы. Еще витал в воздухе тот везде одинаковый запах нового дома, который появляется неизбежно и властвует, пока хозяева помещения превращают мертвые стены в олицетворение уюта. Жаль, что дворец назвать домом практически невозможно.       С открытого окна ледяными, влажными щупальцами врывался ветер, приносящий с собой аромат морского бриза. Смешиваясь с нотками терпких пряностей, он почти превращался в нечто легкое, дарующее иллюзию успокоения.       Мои покои были очень просторными и состояли не из одной залы. Матово-черные, резные колонны держали на своих могучих плечах высокий, почти таящий потолок, что пестрел письменами и рунами. Темные, тяжелые полотна прикрывали объемными складками окна, занимающие целые стены. И множество зеркал всюду.       Я не смог избавиться от желания окружить себя отражающими стеклами, хотя и думал, что и эту привязанность оставлю в прошлом. Но они занимали почти все мои комнаты, оставляя где-то в своих лабиринтах мебель и украшения.       Зеркала.       В полной темноте в них отражались искры света, что струились от свеч и маленьких парящих сфер. При этом виде в душе мгновенно опускалось уютное спокойствие, становилось тихо и умиротворенно, ибо все в этом мире было мое. Может быть, ложно и смешно, но в десятках и даже сотнях отраженных собственных лицах я не видел себя. Почему-то все они казались разными, хотя и похожими, а еще они не вырывались прочь, просто ждали и смотрели на меня с такой же усталостью, как и я на них. Только в этом призрачном, мистическом свете я мог слегка забыться и уснуть. Рабы боялись этого. Они даже не могли зайти в залу, когда там властвовал мрак, а свет исходил лишь из одного источника, размножаемого зеркалами. Иногда они замирали на входе и просто ждали, сгораемые от необъяснимого ужаса, после же привыкли передавать сообщения через Лу, если это было очень срочно и необходимо.