ИНХАМАНУМ. Книга Черная

      Ночь и утро перед коронацией были же такими тяжелыми, даже беспокойнее обычного. Мне виделось, что зеркала слегка дрожат, а отражения живут там без меня. Это уже не пугало, но и не давало возможности отрешиться, скрыться на время в сладостном мираже равновесия.       Я мучился, сильнее кутаясь в свою тонкую мантию, не решаясь закрыть окно, волосы слегка трепетали за спиной, они все никак не могли обрести вид призраков.       О, как долго я ждал этого момента, и вот оно, столь желанное, абсолютно достигнуто, осталось насладиться апогеем величия. Только наваждение, лишившее меня эмоций перед дуэлью, не прошло за все это время. Я так хотел вкусить триумф, испить обжигающего вина победы, прочувствовать весь накал свершения, когда надену венец и взойду на престол. И ничего не было. Все было доступно, оставались часы до главной церемонии, но я был равнодушен. Точнее я сходил с ума от отсутствия чувств. Все желанное стало моим, но ничего не изменилось. Не было окрыляющего иллюзорностью хаоса, не было будоражащего мига свободы. Лишь растерянность, да клетка вокруг стала изящнее.       Целая вселенная в одну секунду оказалась зависимой от моего решения и моей воли. Странное ощущение, мечта не напоила меня безграничным, лучезарным освобождением от оков, хотя пряное счастье и безумная радость должны были бушевать внутри, также как и самолюбие, и трепет перед бесконечными возможностями. Мне их очень не хватало.       Я все же задернул тяжелым занавесом окно, осматривая свои покои.       Приглушенный, почти призрачный свет и зеркала. Ничего в этом не изменилось, только я сам, ученик, ставший владыкой, навсегда утратил в той битве очень многое.       Лгали ли зеркала или мое отражение стало казаться выше, а кожа еще бледнее. Она стала совсем белой, без малейшего оттенка. На ней темными отметинами порчи, извилистыми ломаными линями вспухли вены, выделились капилляры. Вокруг глаз чернота слилась в сплошные черные пятна, капли от нее уже скатились со скул мелкими нитями. А два пламенных уголька глаз все также сияли, только уже не ясно-алым, а чистым, кровавым цветом. Не человек, сама бесчеловечность во плоти, я полностью оправдывал выбранное себе имя.       Быстрый взмах руки, я с ненавистью оцарапал гладь зеркала ногтями. На нем остались неглубокие проколы и трещины, которые вмиг потемнели, будто заполнились мутной жижей, и застыли.       Император.       В дверь постучались очень тихо и робко, непривычно рано. День начинался нудными, казавшимися совсем ненужными приготовлениями к ритуалу, который я когда-то очень хотел. Стук повторился снова.       Слуги ожидали в коридоре, не смея даже приоткрыть створки двери, чтобы заглянуть внутрь. Ратхич бы даже не подумал так дрожать и церемониться...       Веками устанавливались все мельчайшие составляющие каждого церемониала, а коронация была проработана более всех. Все слова, песнопения, цвета, благовония: все было единым целым – образом торжества. И я же так мечтал об этом, но оказалось, что оно принесет мне только лишнюю суету. Привыкнув сражаться, было очень сложно увидеть в игре для зрителей истинное значение.       Всех слуг и подчиненных подбирал Лу, он проверял каждого, а после под моим руководством подвергал ритуалу, который основывался на использовании дара. Он влиял на личность жертвы, слегка ее искажая. Они оставались разумными, чувствующими и понимающими, но в них намертво въедалась болезненное поклонение своего господину. По сути, ритуал убивал в них желания свободы и, с одной стороны, выковывал из людей безвольных существ, раболепных, беспрекословных рабов. Предательство и даже оскорбление для них были невозможны физически. Жестокий выход, но иного выбора не было.       Слуги боялись меня и то, чем я являлся, пусть и с рождения видели особые возможности сиитшетов, но мои силы не были похожи ни на что. Легкое колыхание призраков в волосах вводило подчиненных в ступор, они не могли даже шевелиться из-за оцепенения, но если кто-то все же осмеливался исполнять свои обязанности, например, как перед выходом – расчесать мои волосы, то от легких касаний кожа рабов плавилась, покрывалась волдырями. Они выли от боли и с ужасом смотрели на свои поврежденные руки. Ритуал позволил избавиться от подобного. Они больше не чувствовали боли.       Но если с приближенными я мог как-то избежать неконтролируемой паники, то предстать пред всей империей в своем настоящем обличии я не мог. Я достаточно всколыхнул мир, ужас и страх уже властвовали в сердцах, а потому усиливать их было нельзя ни в коем случае. Иначе бы все мои старания разлетелись прахом, случилась катастрофа непредсказуемых масштабов, что было недопустимо, запретно.       Спасение нашлось также в древних записях и традициях, которые по неопытности я некогда осмеивал, а они оказались необходимостью.       Мне тщательно расчесали волосы и покрыли клейким, бесцветным составом, нанося его тонким гребнем. Смесь скрепила черные пряди, но не склеила их, только затвердела невидимым слоем, обволакивая каждый волос – так призраки не могли мгновенно слиться в силуэты. Легкой белой краской скрыли разводы порчи на лице и руках.       С моей неприметной черной мантией пришлось расстаться. Алый – цвет триумфа. Так пошло из древности, что любая война окрашивалась брызгами крови, но не воины держали ответ за нее, а те, кто послали армии на сражение. Потому именно алый считался цветом правящего сиитшета. Цвет крови, боли и славы. Это не принижало и не делало из человека воплощение кошмара, но возвышало его, показывая, что именно эта личность способна взять на себя ответственность, а потому лишена оков, то есть свободна. Совершенство во всем должно было быть присуще главному владыке, он должен был быть воплощением идеала. Разумеется, идеала по меркам темного ордена, который не обладал и крупицами светлых качеств.       Алый – цвет Императора.       Элегантная, дорогая ткань легла в несколько слоев. Она представлялась холодной и чуждой, ее туго обвили вокруг моего стана. А изящные полотна оказались тяжелыми, они тянули вниз и сковывали. Ярко-алая, почти горящего цвета материя виделась мне кровью, размазанной по гладкой поверхности бесчувственной ладонью . Свежая, она должна была быть еще теплой, но нет. Иллюзию разрушали тонкие, едва видимые узоры ручной работы. Золотистые нити, переплетающиеся едва заметной паутиной перевязей.       Поверх мантии шел длинный, плотный плащ на тон темнее. Он волнами шелестел вокруг и имел на себе подобный, витиеватый рисунок, усиливающийся к краям рукавов и к подолу, по спине перевернутым вершиной вниз треугольником тянулась вышивка герба новой империи.       На этом работа слуг и рабов в приготовлениях к церемонии окончилась, далее уже начинался сам обряд, который проводили жрецы.       Я даже не услышал, как они вошли в залу, только замерцали сотнями бликов по стенам отсветы от их зеркальных облачений, слуги молниеносно исчезли. Белый, люминесцентный дым, струящийся из ритуальных кадил густыми плетями, наполнил пространство неестественно-горьким, но пряным запахом. В его клубах главный жрец приблизился ко мне, монотонно шепча глухие сакральные строки. И пока оставалось немного времени, он на пару секунд замолчал, а после заговорил так, чтобы мог услышать лишь я: - Кто бы мог подумать, что все так обернется. Какой-то жалкий миг все изменил. И теперь я провожу коронацию для нового, единого Императора. Это уже другой мир, и я не могу даже представить, чем это все обернется. Желанной утопией или крахом и катастрофой? Вы, разумеется, спросите, к чему все эти слова, и я отвечу. Я провожу ритуал, ибо у меня нет выбора. Моя клятва была принесена ордену, а не правителю. И еще. Хаос будет хуже. Да, меня убедили многие жрецы, что все это было ожидаемое, но… Вы убили наш мир. - Убил. Но, не разрушив ничего, невозможно что-либо построить. Высших больше нет, и ваш возлюбленный Сенэкс мертв. Есть только я, тебе и всем придется склониться. Как и говорилось ранее, выбора нет. - Я склонюсь, но я не хочу дожить до того момента, когда все откроется. – Парировал жрец. - Какие героические до позора слова. Через час за подобное я буду казнить. - Я знаю. – Культист слегка склонил голову. – Император.       Двое жрецов поднесли ко мне широкую и почти плоскую чашу, заполненную горячей, золотой жидкостью, в которую я на пару секунд опустил ладони. Золото при соприкосновении с воздухом застыло на коже эластичной, блестящей пленкой, но скатилось густыми каплями с ногтей. Сразу же поверх на руки мне надели специальные украшения, которые резными лентами опутывали мои пальцы и закрывали острые ногти – еще одна мера безопасности, скрывающая истинное лицо. Удивительно, что все это нашли слишком быстро, будто все когда-то было заготовлено именно для меня, и просто пришло время. Тогда у меня снова возникло чувство того, что все это уже когда-то было, все складывалось до боли привычными деталями.       Жрец поклонился мне и окунул в чашу с жидкостью тонкую, приплюснутую с двух концов пику, прикоснулся ею к внешнему уголку моей брови и провел отчетливую линию по скуле, повторил это же с другой стороны. Золотистые капли мгновенно застыли на лице. Другой культист в это же время очертил мне верхнюю губу черной краской.       Забытые, затертые веками традиции всплывали из забытья. Они тянули свои тонкие, острые пальцы из глубоких далей уже посеревших от седин лет. Я чувствовал в этих неоправданных и порою смешных решениях скрытую силу. Они все имели свое первостепенное значение, олицетворенное с помощью простых жестов, цветов и слов. Еще не было в них отпечатка опьяняющей науки и лжи техногенной цивилизации. Они таили в себе основу и даже душу нашей жизни, даровали язык для общения без слов.       Вместо привычной и легкой броши для закрепления плаща жрецы использовали тяжелое, золотое украшение, скрепленное узорчатыми пластинами, которое обняло мою шею и протянулось на грудь. С глухим щелчком застегнулось на спине. К нему же в свою очередь прикрепили багровое полотно с черной каймой, тянущееся позади.       Густой смог заполнил залу, от него горели глаза, и под его покровительством жрецы встали вокруг меня неровным полукругом. Они тихо затянули приглушенное песнопение, которое лилось словно разбавленная ядом вода. Отчего же эти песни были так похожи на те, что я слышал при ритуале погребения на островах Высших…       В малочисленном хоре не пел лишь главный хранитель. Он пристально взглянул на меня, а после исчез на миг, чтобы через секунду оказаться у меня за спиной. - Забыть о чувствах, они Вам не нужны отныне. Вы властитель над этим миром, боле не человек, но символ, пламя власти, пламя жизни. Жалости нет, пред Вами все рабы, и лишь Вы нами правите с единой целью – сохранить вселенную живой. Мир и его дети отныне Ваше полотно для написания ленты истории. Создавайте и ведите его к новым итогам чрез войны и кровь, пусть не будет смертей из-за неповиновения. Ваше слово будет греметь истинным и единственно верным приказом, пусть оно озарит своим громом новую эпоху. Есть лишь Император и воля его. И имя ему…       Он выдержал паузу, ожидая моего ответа, я же в упор смотрел на свое отражение в огромном зеркале и видел испуганного юношу со светлыми кудрями волос. Только зеркало дрогнуло и покрылось сетью трещин. Все совершенно беззвучно, а потом наваждение исчезло. Черное, алое и золотое – сочетание величия смерти. Я не узнавал себя в этом.       И именно этого я хотел? - Инхаманум.       Полукруг ритуала разомкнулся, верховный жрец аккуратно опустил на меня корону - тонкую замысловатую, переплетающуюся нить, что острыми лентами-когтями стремилась ввысь. Она парила в паре сантиметров над моей головой, а от нее опускались четыре гибких нити с ромбами на конце, то были символы объединения четырех секторов мира.       Я вновь пристально осмотрел себя в зеркале. Чрезмерная шикарность, но не пресыщенная, а строгая и достойная слегка скрадывалась моей чернотой. То была лживость, но не приторность. Она была приемлема для властителя.       Оправив рукава, я направился к выходу, оставляя жрецов позади.       В небольшой, замкнутой зале, где стоял легкий, рябящий полумрак, меня ожидали стражи. Они также сменили свои обычные темные наряды на парадные, под которыми скрывалась прочная броня. Оружие у всех висело наголо, угрожающе мерцая в скудных лучах света. Никто не скрывал своей силы, тем самым подчеркивая свою преданность. Лу и его подчиненные поклонились мне, после чего командор гвардии позволил себе торжествующую улыбку.       На приглушенно-черном полу девятью многогранниками были вычерчены платформы. Я поднялся на центральную, охрана же заняла остальные. Легким жужжанием сомкнулось невидимое защитное поле, и залу сразу же залил яркий свет. Створки купола, которым венчалось помещение, широкими лепестками разошлись в стороны, платформы со звонким щелчком и трелью отделились от пола и взмыли вверх.       Предо мной предстал мой мир.       Раскинувшаяся столица до самого горизонта и люди, что отныне принадлежали мне, заполнили всю площадь пред дворцом, мосты, силовые поля и площадки. Я слышал традиционные, звонкие речи жрецов, которые перемежались с фразами представителей армии и флота. В небе парили сотни кораблей, и повсюду развевались и мерцали мои знамена.       Но остальной мир молчал.       Абсолютное безмолвие захватило каждую искру и каждую тень, и лишь пламя смертоносного огня, что дрожал в парящих чашах вокруг, своим шелестом тревожило меня. Оно казался громче и значимее всех вдохновенных слов сиитшетов. Оно словно отделялось непреодолимой чертой былое от грядущего. И ничто не могло ему помешать.       Сладковатый дым наполнял легкие, вызывая неприятный вкус на языке. И откуда-то снизу звучал низкий, хрипловатый глас верховного жреца. Ему внимали со страхом и смятением, но все же не прекословили. - В бушующем мире владыка один. Властитель Вселенной, истинный сиитшет, который один смог увидеть порочность правления четырех владык. Он свергнул их, вернув наш орден и всех нас к единственно верному пути. Отныне и на века имя Императора Инхаманум!       Но тишина не дрогнула своим холодом, и даже робкие лучи солнца не согревали ее. Я чувствовал каждую эмоцию вокруг, тонул в восхищениях, но еще больше страх, непонимание, злость, паника бесконечными стаями роились вокруг. Смертные, подвластные и слабые перед непобедимой громадой мира содрогались в своем бессилии. У них не было самого значимого огня, не было веры, за которую можно было бы уцепиться и устоять. Они лишились своего мира, а меня боялись сильнее всего. И это было неизбежно, но являлось временной проблемой, которая решалась каждым правителем, вступающим на трон через переворот.       Этим страхом я и управлял, на него отзывалась чернота, а потому уничтожать его не было смысла. Только призраки рвались к нему, желая вкусить и опустошить, как и в прежней столице. Голод сводил с ума, а порча вилась по моей коже ярко настолько, что даже грим не мог ее скрыть. Глаза пылали безумием. И я не видел в собравшихся живых. Инструменты, материал, а мой долг был выковать из них тот величественный мир, который имел право существовать.       Речь жреца гремела, а я был в дурманящем забытье и слышал лишь обрывки величественных фраз. - … Вселенная раболепно… едино… будущее в руках… Склонитесь же пред своим Властителем.       Ликуя внутри, я властным жестом поднял руки перед собой и развел их в стороны, обращая свой взор к жителям моей Империи, моим рабам. С шумным шелестом и громогласным возгласом войска, стражи, представители флота преклонили свои колени и пали наземь предо мной. Но другие не сводили с меня своих тусклых глаз, они замерли, дрожа и задыхаясь от перемен.       Я сверг их богов, разрушил веру и теперь силой заставлял поклоняться себе. Я ощущал чернотой мысли каждого из них, они не были против меня, но неизвестность своего будущего ввергала их в отчаяние, практически доводила до безумия.       Единицы опускались в поклоне в первых рядах, и я позволил себе дать им на смирение несколько секунд. Небольшой уступок, почти ставший даром, который они обязаны были оценить, сыграл свою роль. Медленно и с опаской, но в полной безысходности один за другим безвольные рабы падали ниц. Мой триумф, моя абсолютная победа. - Да наступит эпоха моего правления.       Троекратные выкрики, восхваляющие меня, разрезали тишину громом, а за ними снова обрушились размеренные пения жрецов. Но погрузившись в свои мысли, я мало слушал эти ритуалы. Я наблюдал за покорным миром, который наконец-то признал меня. Долгие годы я шел к этому, я жертвовал всем, чтобы получить сладостный момент своего величия. И теперь каждое живое существо во всей вселенной стояло предо мной на коленях и жалобно просило пощады.       Все было почти как в старых хрониках. Я уже смог вернуть частичку утраченного значения каждому действию. Гниль и плесень правления Высших отступали. Я добился этого.       Воздух искрился вокруг, он полнился музыкой победы.       Насколько же сладка чарующая власть. И она вся, всецело принадлежала с того момента только мне и никому более. Закрыв глаза от наслаждения, я глубоко дышал своей славой. Во время церемонии коронации я, как никогда, понимал, почему мой великий и могущественный учитель, ставя на карту свою жизнь, пошел ради бесценного приза на такой риск. После веков царствования он не мог отступиться о того, что по праву именовал своим. И это стоило своей цены. Я считал, что пряная, обжигающая славой мощь очень часто может быть дороже жизни. Но владыка Сенэкс владел лишь одной четвертой. Это так мало по сравнению с тем, что я покорил всю огромную, необъятную вселенную. Пусть мне и пришлось бороться не так, как Высшим, но я сделал все, что должен был, я привел мир к новой точке отчета, из которой начинался другой виток существования. Это не было открытой войной, я не вел армии в сражения, хотя и под этим огнем гибло бесчисленное множество. Главное - я убил лишь четверых, тех, кто ввергал все системы в крах. И теперь один парил над целым миром. Это я стал тогда властью. Это я стал силой. Я хозяин. И я бог. В этом безмолвии люди и не-люди возносили ко мне руки, требуя мира и защиты.       Безотказной волной они опускались предо мной на колени. Тысячи, миллионы, миллиарды, триллионы, бесконечности жизней склонялись к моим ногам. Мир намертво стал закован в цепи моей абсолютной власти. - Имя мне Инхаманум.

***

      Тронный зал был по-настоящему велик и очень мрачен. Вытянутой прямоугольной формы, он облачался в оттенки черного и багрового. Свет, проходящий через два исполинских окна, разделенных на равные части, между которых и располагался трон, дробился в мелких осколках цветного витража и причудливо переливался на треугольных плитах пола. Сами витражи изображали абстрактные человеческие силуэты с длинными плащами и плетями волос, но эти фигуры были настолько размыты, что в большей степени напоминали причудливый узор.       Высокие резные колонны подпирали тонкими руками зеркальный, темный потолок. С обеих сторон по стенам свисали тяжелые гербы и гобелены, между ними внутри аккуратных выемок в камне струились замыкающиеся между собой линии алого освещения. Оно лишь оттеняло темноту, пульсируя почти совсем незаметно и тихо, и в большей степени напоминало орнамент или фреску, но никак не светильники.       Трон располагался на высоком основании, представляющем собой несколько ярусов ступеней, каждая из которых была широкой, но приземистой и имела на себе ломаную вязь рисунка. Сам он был, как и все, черным, длился полотнами ввысь, врастая в монолитную стену, протягиваясь выпуклыми шипами вокруг окон, по их прожилкам, устремлялся в потолок. Сверху свисали несколько выступов трапециевидной формы, которые также были образованы человеческими контурами. В их опущенных вниз руках сияли алые кристаллы.       После завершения торжественной части коронации, я прошел в свою новую обитель, к своему престолу. Каждый шаг отдавался глухим эхом, и, не смотря на присутствие стражей и охраны, я чувствовал, что будто один нахожусь в этом кажущимся бесконечным пространстве. Пустое, холодное и жуткое, оно еще не было пропитано живым, даже тени в нем казались какими-то неестественно вязкими и зыбкими, в них можно было с легкостью утонуть.       Шаги по ступеням превращались в шорох, были почти неслышны, а камень представлялся очень скользким, моя багровая мантия с шелестом тянулась по пологому подъему, и ее цвет виделся мне слишком ярким для всей окружающей обстановки. В этой черноте все взгляды приковывались ко мне.       Осторожно, боясь спугнуть призрачное наваждение, опасаясь, что все вокруг растает несбыточным сном, я опустился на трон, положив руки на подлокотники, отчего украшения на ногтях тонко щелкнули о поверхность. Взглянул на собравшуюся предо мной гвардию.       Сквозь ее ряды, молча, прошел верховный жрец. Он почтительно кивнул мне головой, после чего вознес ввысь сияющий рыжевато-красным цветом кристалл, который полыхнул в свете витражных лучей огненный вспышкой, а после разбил об пол вдребезги. По гладким плитам волной прокатились энергетические щупальца, которые мгновенно угасли, более себя никак не проявив.       На этом ритуал был завершен.       Жрец растворился в толпе слуг, а воины стояли смирно, прижав правые ладони к груди в области сердца и, слегка улыбаясь, смотрели на меня. Командор Лу сделал два шага вперед, после чего задумчиво, понимая мою тревогу, произнес: - Мой Император, разрешите говорить? – Бас стража разнесся утихающим эхом. - Говори. - Я понимаю, что было очень много пройдено, и только что завершившаяся церемония явилась желанной победой. Мы все ликуем. Это великий день! Новая империя озарила своим сиянием мир. Отныне лишь Вы владеете вселенной. Это дар и ответственность. Мы все верим, что благодаря Вашему правлению будут возвращены главенствующие основы. Наш мир расцветет. И более никогда не утонет в грязной пыли бесславия и запущения. Но… разрешите мне несколько нарушить установленные традиции и преподнести Вам подарок.       Лу, не дожидаясь моего ответа, слегка обернулся, подал знак рабам, что, не смея поднять на меня взгляд, внесли узкий и длинный, тонкий матово-серый короб, завернутый в бархатную, темную материю. Он был длиннее двух метров и не имел на себе никаких опознавательных знаков, только едва заметная полоса стыка двух створок делила его посередине.       Страж довольно хмыкнул, легким движением откинул ткань, а после активировал крышку. Верхняя панель разделилась на части и расползлась по бокам. Из мягких, плотных полотен командор извлек посох оттенка темной платины. Посох обвивали маленькие, витиеватые прожилки вплавленного материала, они словно гибкие волосы врезались черной нитью в твердый и прочный состав оружия. - Император, Вы утратили свой осколочный меч в поединке с приближенными Сенэкса, а потому я рискнул преподнести Вам новый вариант ритуального клинка. Мечи, конечно, понятны и привычны, они уже стали традицией, и ими обладают все сиитшеты. Различны лишь цвета и несколько форма, но это уже классика. А единственный властитель мира может позволить себе в этом большее отличие.       Сияющая улыбка стражника озарила его лицо, он прокрутил посох в руках, демонстрируя его уравновешенную основу и легкость, а после взял в обе руки и подошел ближе к подиуму. - Посох, но это только на первый взгляд.       Зыбкий свет разлился на темной глади, и молниеносными искрами в ореоле красного сияния выделились осколочные кристаллы лезвий. Они не выдвигались привычными направлениями, продолжающими прямую линию, а образовали смещенный в один край крест с лучами разной длины. Острые, похожие на плоские когти, невесомые и палящие энергией, они несли на себе ажурную золотую вязь. - Четыре луча, как символ объединенных территорий, соединенные в крест, предназначенный для отсечения порчи и гнили. Очень символично и эффективно в Ваших руках.       В легком поклоне Лу протянул оружие мне и замер в ожидании. Спустившись с трона, я с благодарностью принял этот дар. В меру тяжелое и блестяще гармоничное оружие, серебристое с черным в каплях алого – было лестно получать такой подарок. Смертоносная пика идеально легла в мои ладони, словно только эта форма, вес и вид оружия были предназначены мне. Все иное было чуждо и рушило мой сложный образ. - Хорошая работа, страж Лу. Где ты взял подобный вид ритуального клинка? - Всего лишь ассоциации, Император. Другое бы не подошло.       Очередной поклон и воодушевленная улыбка, подчиненный вернулся в ряды своей гвардии, а я, погасив посох, отошел к витражной картине окна.       Высокое небо и зелень вечно бушующего океана резались цветными частичками крупного витража. Эта многоцветность нисколько не портила изумительный вид на новый центральный мир, где всего несколько минут назад было оглашено начало моего правления. В дуновениях ветра еще проносились мерцающие искры, и доносился отдаленный шум толпы, что склонилась в приветствии императора. Этот звук ярко контрастировал со звонкой тишиной дворца.       В необъяснимом порыве я прикоснулся закованными в драгоценные сплавы пальцами к стеклу. Я помнил, что когда-то точно также смотрел на грязные улицы забытой планеты отщепенцев, а после на далекие, ледяные звезды, чужие рассветы и мечтал о капле воды.       Мог ли я предположить тогда, что взлечу до таких высот? Надеялся ли я на то, что обрету настолько великую и абсолютную власть? Желал ли я ее страстно и пленительно до гибели на Орттусе? А может быть, просто хотел покоя?       Я годами рассуждал о великом, о целях, о переменах, грезил о свободе, все расписывал по пунктам, чтобы разобраться во всех мелочах, а стоя в своем дворце, ощущая тяжесть короны, я все это забыл. Я никак не мог вспомнить те мысли, те чувства и ощущения, которыми когда-то жил. Будто невидимая, но проворная рука все это стерла жестоким движением, смахнула вместе с надоедливой пылью. Только осталось где-то внутри память о тишине и пустоте. Странная эта память, она была яркой, но неопределенной, словно размытые события сна, которые почему-то переросли в настоящее. И она очень сильно пугала. Может это была одна из историй, что в раннем детстве мне рассказывал брат?       Нет, не знал, я не мог тогда определиться. Я ощущал некую потерянность, но при всем этом был раздавлен тем, что снова слышал звучание имени предавшего меня родственника в голове.       О, как давно я не вспоминал о нем так трепетно, я даже не мыслил о прошлом настолько далеко. И не было в этом смысла, ибо места для беспомощного ребенка больше не оставалось. Слабость, сомнения, неопределенность – все это должно было остаться позади. Я не имел права на ошибку. Уже слишком многое было возложено на мои плечи. - Инхаманум…       Я шептал свое имя, чувствуя в нем значение не только себя, но и всего окружающего мира, ибо я стал властвовать и менять вселенную под себя. Она уже не оставалась прежней, она все сильнее и гуще впитывала в себя мои черты, прогибалась под мою волю. Становилась все более похожей лишь на меня самого. Так мог ли я с тех пор разграничивать понятия себя и мира?       Я - Владыка Сиитшет. Я - Император. И тогда под моим пристальным взором оживал только что родившийся мир со своими уникальными законами. Я клялся, что больше никогда не буду рабом. И я сдержал свое слово, пусть порезав собственную, израненную душу и отдав ее на растерзание черноты. Могущество имело свою цену, но если она была таковой, то я, не задумываясь, брал свою мощь всецело. Наивный, я полагал, что больше не предвиделось преград.       Все звезды сияли лишь для меня и в честь меня. Предсказание о кончине Высших ожило, обрело подлинную плоть. Безымянный раб поднялся в пьянящем полете выше неба. Стал владыкой. Единым и безгранично могущественным тираном-правителем. На вечность, она казалась подвластной. Я был свободен. Воистину свободен!       И не чувствуя дурманящей сладости победы, величия триумфа, я смеялся от полного опустошения. Один в тронном зале. Один в целом мире. Я мог в забвении мстить.       Инхаманум.