***
Воздух с привычным вкусом соли был неожиданно теплым. Он проникал сквозь распахнутое окно, принося с собой духоту приближающейся грозы. Я всегда любил эти моменты природы, любовался ими до упоения. Что может быть прекраснее мига, когда цветущий, наполненный жизнью мир окрашивается легкой суетой перед ливнем? Солнце, склоняясь к горизонту, быстро гаснет, утопая в мягких, но черных тучах, что наползают с большой скоростью, обволакивая мир сумраком и прохладой. Где-то на границе слуха уже можно различить приглушенный шум грома, но его забивает перешептывания того, что совсем рядом. Шелестит листва, шуршит песок и пыль, а живые существа расползаются по норам, стремясь укрыться от надвигающейся стихии. И так душно вокруг, что тяжело дышать. От этой духоты становится невыносимо жарко, но поднявшийся вдалеке ветер легкими касаниями доносит до тебя обрывки грядущего холода. И не хватает всего десяти минут до того, как солнечный диск совсем утонет в темноте, а первые капли упадут в сухую почву. Но в минуты после пробуждения я не чувствовал этой свежести, ее заглушали резкие ноты пряностей и благовоний, что струились тонкими нитями дыма, расползаясь в пространстве больших и просторных покоев. Высокие, черные потолки с арочными перекладинами слегка мерцали гладкими покрытиями камня на свету, по узким колоннам ползли капли красного цвета, переливаясь вязью рун. А огромные окна, почти во все стены, были открыты. Их не занавешивали мои излюбленные черные шторы, а потому комната была залита светом. И это было столь отвратительно для меня, что вызывало гнев. Сотни, если не тысячи зеркал, которыми я заполнил залу, казались брошенными и забытыми. Они виделись мне скоплением белых провалов, которых не должно было тут быть. А все мои свечи оказались потушены. Иллюзия мрака была развеяна, и моя обитель стала обычной, пусть и роскошной спальней. Только переехав в новый дворец, я сразу же велел убрать из своих покоев все ненужное на мой взгляд. Мне казались омерзительными все эти статуи, картины, украшения и даже шкафы. Для них было много места в других залах, где нужно было играть свою роль, а потому бы они смотрелись там весьма естественно. Для себя же я воссоздал гипнотическую ауру, где темнота окрашивалась отражающимся светом свечей в зеркалах. И пусть я не мог избавиться от необходимого, вроде постели и окон, я сделал все, чтобы мне было комфортно. Но без моего ведома, пока я был без сознания от ранения на Аньрекуле все это варварски нарушили. Я негодовал. И все же слабость и рана не позволяли мне вернуться к привычному образу жизни и покарать нарушивших мой излюбленный темный покой. Оставалось только молча осознавать все произошедшее и искать в этом какие-то ответы. А главным вопросом, конечно, была загадка о том, почему после такой глупой царапины моя чернота не излечила поврежденное тело. И это никак не давало мне покоя и умиротворения. Всего лишь одна рана. Небольшой, пусть и глубокий прокол. При крушении близ дворца Сенэкса увечья были намного страшнее, я буквально истекал кровью, но иные силы исцелили меня почти мгновенно. А теперь они отступили, оставив восстанавливаться самому. И это пугало, я страшился, что обретенное могущество вознамерилось меня покинуть, оставив умирать в гуще событий империи. Какая жуткая ирония! И все же страх был ложным. Уверенность в том, что чернота не покинет меня, даже если я сам того пожелаю, затемняла любые тревоги. Но факт оставался фактом, я не смог обезопасить себя, казалось бы, от такой мелочи. Это было позором. Я же не почувствовал опасности, я не смог ее избежать, и выжил лишь благодаря Лу и стражам, которые вытащили меня на себе из хаоса. Но, не смотря на разочарование и некую апатию, желание найти ответ на всю странность брало свое. Я должен был разобраться в этом, чтобы больше никогда подобного не допустить впредь. И после инцидента мой боевой порыв против Аросы немного остыл. Я возомнил себя богом, но даже не задумывался о том, каких сил потребовалось Высшим для победы над светлыми. И после истечения такого огромного отрезка времени ро’оасы не растеряли свои секреты. Нааршус знал, что таилось в подземном храме, также как то, что в его ордене из поколения в поколение, из семьи в семью передавались знания борьбы с черной водой. И он их использовал против меня. И отсюда еще одно подтверждение. Орттус и Аньрекул были связаны одним проклятием. Если я приобрел свои силы в одном мире, то получил травму в другом от оружия, которое было предназначено для борьбы с такими порождениями. Это доказывало многие мои догадки. После некоторого времени Лу в очередной раз подтвердил мои слова. Он тогда зашел в мои покои, навестить, но думал, что я все еще нахожусь без сознания. Рана оказалась очень серьезной. Когда он привез меня к лекарям, те едва ли не затряслись от ужаса, что их охватил. Они запаниковали, ужаснулись от того, что могли потерять своего Императора, сказали, что если бы прошло еще часа два, то никто мне помочь бы не смог. Но все обошлось. Еще оставались шансы. Ранение было совершенно простым. Десятисантиметровый тонкий болт с зазубринами на конце пронзил меня, разорвав ткани и довольно не сильно навредив органам. Обычно в подобных случаях все оказывалось хуже, но причина катастрофы была не в этом. Лу потом сам мне показал извлеченную спицу. Тяжелая, медного цвета, с легкой, полупрозрачной вязью символов, она была очень старой. Еще тех времен, когда шла Вечная война, а может быть и ранее. Но она была полой внутри, в этой полости находилась странная жидкость, не кислота и не яд, а что-то иное, не имеющее аналогов в мире сиитшетов. Она слегка светилась в темноте. И опять же стечение событий – никто иглу не заполнял новым веществом. Там оставались какие-то жалкие ее частички, но чудом сохранившиеся и не высохшие. Они и нанесли мне наибольший вред, когда болт проткнул меня, и сработал механизм, что активировал устройство, которое и выпустило в поврежденную плоть эти частицы. Но опять же загадка. Моя черная, вновь черная, кровь не пострадала. Она была неизмененной, хотя по всей физиологии именно она должна была разнести отраву по всему организму. Но этого не случилось. Жгучие капли вгрызлись в плоть, наименее затронутую чернотой. Можно даже выразиться, что «яд» поразил те остатки меня, которые еще можно было назвать человеческими. Он, как необъятный жар, испепелял плоть, оставляя после себя лишь труху. Он словно выдавливал из меня черную силу, выталкивал из тела, но не оставляя ничего взамен. Складывалось впечатление, что это вещество было предназначено не для убийства, но для продления времени. Если Аросы в прошлом каким-то образом сумели заковать в каменные оковы черноту на планете, то возможно они предполагали, что эта мощь может проявиться и в живом, разумном существе. Поэтому у них и сохранилось это оружие. Или же в прошлом уже появлялись такие, как я… Конечно, было весьма неприятно осознавать возможность такой истины, но выбора не было, приходилось терзать себя. Я помнил первые шаги по Орттусу. Я помнил статуи, с которых были стерты лица. Жуткое зрелище, без глаз и улыбок они пугали лишь сильнее, отравляя и мучая чувствительные души. И было странно то, что все без исключений они были таковыми. Без лица, будто без имени. Но лишь до той минуты, пока я не обрел себя, пока не испил великого могущества, не захлебнулся в черноте. Обратный путь был смутен и смыт, но все же… тогда я просто не понимал, что те черты были моими, не мог этого даже предположить. Но что если, когда-то в забытой древности были рождены подобные мне? Вначале был бог, что создал жизнь и декорации для нее, а после он пристально следил за своим наивным, жадным детищем, поддерживал, оберегал и лелеял. И потом, когда мир расцвел в своей первозданной красоте и сакральном могуществе, его убили. Не важно как, это не имеет нужной сути, главное то, что его не стало в момент, когда пришел другой. Или же когда иной открыто противопоставил себя и своих последователей созданиям первого. Два бога, похожи они были или нет, можно лишь догадываться. Если верить Аросы и Сиитшет, то различны не только в своей сути, но и во влияниях на мир. И я всего-то проявление одного из них? О, как наивен я тогда был! Я верил, искренне верил в эту глупость! Но кто же мог предположить, что реальность окажется одновременно проще и убийственнее… Два бога – светлый и темный. Они воевали. А их дети враждовали между собой. Но скорее, смертные были творением лишь одного, светлого, только они раскололись при появлении второго. И их сражения оказались не менее жестокими и коварными, безумными. Это объясняло появление как различных талантов, вроде дара си’иатов, так и создание оружия ро’оасов. Два бога… и прежде у них были воины? Дикий, необузданный гнев разлился пламенем. Я был оскорблен, я ненавидел то, что вновь и вновь начинал чувствовать себя слабым. И чтобы хоть как-то удержать свои эмоции и вместе с ними силу темноты, я отринул истощение тела и предписание лекарей. Как утомляет вечная забота бесполезных рабов, которые, боясь лишиться высшего покровителя, излишне тщательно и пристально исполняют свои обязанности. Но в то время эта забота была омерзительной, она просто не давала мне жить. Она переходила любые границы, но виной всему вновь оказалось вмешательство стража. Через день после возвращения отряда с Аньрекула в столицу прибыли жрецы. Они нарушили предполагаемый график, потому к их приему не были готовы. Благо, что обычная настырность и упрямство культистов в этом раз было умеренным, можно даже сказать, тихим. Они не попросили аудиенции, но закрылись в отведенных им покоях, где занялись заполнением документов и всего связанного с приближающимся ритуалом. А по благоразумному опасению командора весть о моем ранении была скрыта и держалась в тайне. Но худшим было то, что в окраинных секторах вспыхнули бои. Только моя тревога, слабая догадка, руководствуясь которой я отдал приказ о мобилизации армии и усилении аванпостов, спасли ситуацию, и Аросы не смогли никак нарушить целостность империи. Да, началась война, но ее плети еще были слабы и ленивы. Светлым не хватало сил, а внезапность не сработала. Но слухи расползлись тлеющими углями по всем мирам, обрушивая их снова в состояние шаткости и зыбкости. Страх, порожденный не мною ужас, завладевал слабыми сердцами. Я чувствовал кожей, как возрастает напряжение в мире, как каждая робкая душа трепещет на ветрах неопределенности. И все же было великим удовольствием видеть, как общество, государство, что создал именно ты, приняло первый удар и выстояло. Любое повеление исполнялось с точностью, что обеспечивало четкое и слаженное координирование сил. Но Аросы не отступали. Один за одним, будто мелкие укусы слабого хищника, они вылетали из тени и врезались тонкой иглой на какой-нибудь планете, а затем отступали, бежали с места боя, оставляя после себя смятение и непонимание. Жертвы были, но их число оказывалось практически ничтожным. И все же медленно, но уверенно наступал хаос. Хаос, в котором я должен был принять свою новую роль. Я был слишком молод. Осознание этого пришло только многие годы спустя, но тогда я был поставлен в такие условия, что отказаться от перемены своего статуса не мог. У меня просто не оставалось иного выхода, и потому решение мое было верно со всех сторон. Но я еще был не готов, хотя по наивному гордился и казался довольным таким стечением обстоятельств. Единственный правитель мира, Император, которому предложили стать подлинным богом. Разве я мог этому противиться? Нет. Конечно, нет. Я в душе ликовал, был счастлив и воодушевлен. Самолюбие сахарным сиропом заливало все опасения и рвения обдумать общую ситуацию, взглянуть на нее иначе, хотя бы взвесить все плюсы и минусы. Я же действительно не понимал, на что согласился. Император и бог… для меня это уже было синонимами, но как же я ошибался. Слабость после ранения, которое все никак не могло нормально зажить из-за того, что я не давал себе покоя, всецело посвятив и отдав все свое время на то, чтобы сдержать стремительно возгорающееся восстание, изнуряла. Не было ни минуты покоя и тишины, я не покидал залы совещаний и управления, постоянно отдавал какие-то приказы, выносил вердикты и заключения, собирал данные, обдумывал планы действий. На какое-то время я и вовсе забыл о жрецах, но они не побоялись напомнить о себе сами. Не думал я, что в веренице молниеносно сменяющихся событий так до раскаленного лезвия остро врежется в память тот миг, когда мне пришлось на время переложить все обязанности на своих подчиненных и отправиться в самые глубины священной системы Сиитшет – Сакраос. В прошлом я уже бывал там не единожды, но никогда не спускался в древние святилища, признаться, даже не догадывался об их существовании. Но из-за суеты и беспокойства за свою империю я даже не осознал своего путешествия. Оно пронеслось мимо, как разводы краски в воде, не оставив и легкого, терпкого вкуса на губах. Никак не отразились в воспоминаниях мрачные скалы и храмы планеты, над которыми мы летели, я смотрел на них, но не видел, не замечал. Каждый миг я сокрушался об упущенном времени, которое мог бы потратить на то, чтобы уже найти главный центр роя ордены Аросы, где мои воины вырезали бы и испепелили их всех до одного. Или каким-нибудь изощренным способом смог бы их вырвать из надежных и тайных убежищ, где они скрывались от полноценного сражения. Я мог подавить их! Мог! Но меня оторвали от дел, чтобы бросить, пусть и лестно, но в пучину песнопений и дыма горьких благовоний. И я из-за войны не уловил еще одного главного изменения, которое и было вполне естественным, хотя слишком вольным, но в очередной раз изменило весь мир.***
Моя келья располагалась в одном из шпилей темного храма, вырезанного в необъятной скальной глыбе. Храм этот был действительно устрашающим и давящим, словно сомкнувшиеся своды ловушки или схлестнувшиеся над головой волны. Он был огромен и стар, возможно, его строили еще при первых поселенцах на Сакраосе, когда и сам орден был еще почти неизмененным и относительно юным, более первородным. Тяжелые, толстые стены были гладко, до блеска отполированы так, что разводы каменных пород расплывались красивыми и смутными узорами. Изредка сверху накладывались полупрозрачные стеклянные фрески, но чаще обходились лишь обилием абстрактных статуй и колонн, последние всегда имели на себе множество рельефных орнаментов и украшений, вроде золотых ободков и нитей. Подобные нити иногда струились по полу и потолку, но под неведомым влиянием мерцали алым или глубоким синим. Вместо привычных светильников во многих залах использовалось освещение огнем – огромные, почти плоские чаши заполнялись маслом, которое затем поджигалось длинной спицей. Ткани в виде штор и занавесов не применялись вообще. Но все это было каким-то туманным и двойственным, будто нереальным. Я не покидал своих покоев, предпочитая тишину уединения молчанию среди обезображенных жрецов. Жрецы – отдельная каста, берущая свое начало намного ранее возникновения конфедерации Высших. Никто и нигде не помнит, как именно они появились. Да, конечно, культ не возникает без своих служителей, но в случае с сиитшет все образовалось резко и необъяснимо, будто пришло откуда-то извне. Были системы и миры, они жили по своим обычаям и устоям, а затем объединились, но тонкой, нерушимой ветвью среди них проползали линии темного ордена. Это происходило сначала спокойно, почти незаметно, а потом все усиливалось, расцветало, будто набирая свою силу, могущество, а потому все менее и менее страшась расплаты с потревоженным окружением. Конечно, предположения о том, что сиитшет всего лишь были выходцами с одной планеты, весьма заманчиво. Это бы вполне оправдало и объяснило уже устоявшуюся систему ритуалов и образа жизни, но совершенно не вписывалось в эту картину то, что Сиитшет – это объединение. Сразу возникает навязчивая мысль о том, что на многих планетах или даже в странах из ниоткуда возникали носители этой веры, а позже они объединились в единую организацию. К сожалению, вся эта информация была собрана из таких древних источников, что их можно было бы назвать мифологией или даже сказкой, поэтому серьезно к ней не относились даже в самом культе, уже не говоря о других. Я искал ответы на этот вопрос, но подробнее узнал слишком поздно. Си’иаты брали свое начало в одном из миров под названием Китемраан. Это была обычная, непривлекательная планета, которая имела неудачное расположение. Она находилась не слишком далеко от первых путей между системами галактики, но все же не была достаточно близко, а потому как-то, может быть, того и не желая, но ее посетили, изучили и оставили. На то время темный орден был закрыт от постороннего влияния, сиитшеты были затворниками, хотя и имели огромное значение для любой ветви жизни Китемраана. Они были негласными правителями, точнее поработили свой мир, уничтожили противоборствующие культы, взяли планету и систему под контроль, но дальше не двинулись, а вернулись к своему неизменному первоистоку. То было жестокое общество, где каждый боялся вздохнуть и тем самым как-то побеспокоить темных. Возможно, именно поэтому систему и оставили в покое, полагая, что самим жителям еще придется потратить многое время на разработку собственных транспортных средств и техники. Но это было ошибкой. Несмотря на внешний облик, который казался очень сдержанным, религиозным и неразвитым, Китемраан и его дети превзошли любую жившую в то время цивилизацию во много раз. Они обладали лучшими кораблями и оружием, все их творения были настолько совершенны, что многие великие ученые только разводили руками, говоря о том, что у них не имеется даже достаточно открытых и изученных веществ для создания подобного. Так началось порабощение Вселенной. И на протяжении всех этих эпох жрецы и их образ оставался практически неизменным. Даже в обществе приверженцев ордена культисты выделялись по особенному. Они очень редко использовали темные ткани для своих мантий, чаще это были странные материи, напоминающие зеркальные поверхности. Из-за этого складывалось впечатление, что священнослужители сияют, будто в них переливаются все цвета, испуская определенное, лучащееся марево. Среди этой касты также была и есть определенная иерархия, строящаяся на крови и родах, но при этом обладающая особой системой перемещения между отдельных слоев. Будучи рожденным в семье жрецов низкого уровня, но обладая высоким талантом, любой мог достигнуть высших титулов. Разумеется, о сложности этого выбора умалчивалось. Да и в целом вся жизнь любого жреца нисколько не была менее опасной, нежели судьба стража. Ритуалы и церемонии зачастую были смертельными, увечья же принимались как само собой разумеющиеся. Все это исходило не из желания достижения идеала, не из саморазвития и самоулучшения, а из обожествления боли. Ди’ираиш. Древнейшее понятие, которое отдаленно можно перевести как «боль – первооснова». Это было одним из самых важнейших наследий темного ордена, но по стечению изменений в культе едва ли не забытым. Была легенда, что некий «Творец» изрек это слово на вопрос о том, чем его создания платят ему за свою жизнь. Это Высшее Существо в утерянном прошлом создало нечто, то ли людей, то ли миры, никто не мог этого знать. Но почему-то все до единого страшились создателя, были уверены в его зверской жестокости, которая вечно им правила. Это предание, без сомнений, разрушало, раскалывало на мелкие, острые осколки все мнения о величии, самоотверженности и благородстве создателя, ибо зачем кому-то, сгорающему от ненависти, тратить свои священные силы для того, чтобы создать тех, кто будет лишь усиливать эту ярость. Но разве мог творец построить что-то, не имея ничего, кроме себя? Отсюда и появился этот страшный вопрос о плате. Чем мы, жалкие, ничтожные, бесполезные смертные, можем отплатить за свое безмятежное и, наверное, даже бесполезное существование тому, кто желает нас уничтожить? Ди’ираиш. Болью. Убивающей, вырывающей заживо кости из тела болью. Это непередаваемое, неописуемое мучение, которое с каждым мигом многократно увеличивается, вытаскивая через маленький прокол каждую вену, а душу превращает в бесформенное месиво страданий и безумия. Отчаяние. Искреннее и всепоглощающее. Ди’ираиш. Боль - первооснова. Что мы можем отдать, не имея ничего своего, кроме эмоций? Но ни любовь, ни радость и ни счастье не могут иметь достаточную силу для того, что насытить бесконечное нечто творца. И только отчаянная боль, с которой каждый рождается и умирает, способна хоть как-то вернуть затраченную на создание энергию для материи творения. Ди’ираиш. Но об этом я узнал как раз во время своего пребывания на Сакраосе в период вражды с Аросы, как и о многом другом, что навсегда заковало мою жизнь в определенные рамки. И это было настолько символично, что я не смог разглядеть в ироничном предсказании судьбы единственно верную истину. И потому не смог отказаться. Тчар'лорус – жрец, что возглавил культистов после свержения прежнего главы. Он был уже стар к этому времени, всю свою жизнь провел отдельно, стараясь не играть во всех хитрых и туманных интригах священнослужителей в мире. Чар, несмотря на свой высокий сан и древний род, даже в ритуалах участвовал, как один из многих, не пел и не присутствовал при закрытых обрядах, вроде как погребение Высших. Но при всем этом его считали одним из немногих самых лучших жрецов Сиитшет. Он знал если не все, то большую часть истории ордена во всех подробностях, не брезговал и запретными сведениями, из-за чего составлял и имел особый взгляд на все события, что были, и что, возможно, будут. Тчар'лорус – единственный из жрецов, кто все свои годы отстаивал мнение за возвращение отринутых традиций. Он всегда и всех убеждал в лживости учения Сенэкса и его соправителей. И когда произошел переворот, Чар первым заявил о расколе культистов. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы избавить Сакраос от оставшихся верными в безбожие и подчиняющихся канонам и принципам Высших. Очень аккуратно, почти с леностью и насмешкой жрец возвел все на свои законные места, холоднокровно и грациозно избавился чужими руками от тех, кто мог подвести в самый неподходящий момент. И позже именно Чар выступил за изменение моего статуса. После краткого стука в дверь, тяжелые, каменные створки с легкостью распахнулись, практически не зашумев и не потревожив тишину собой. При этом раскрытые витражи окна слегка зазвенели. В храмах Сакраоса все окна часто были украшены тонкими и затейливыми витражами. Они были настолько искусны, настолько красивы, что по странному рвению души в прошлом кто-то придумал отказаться от привычных плоскостей, а потому окна стали открываться по механической активации встроенного механизма, который поворачивал каждый кусочек витража, тем самым впуская воздух в помещение раздробленным потоком. Тонкие, полупрозрачные багровые шторы, которые повесили по моему приказу, слегка заколыхались при движении ветра. Откуда-то снизу, из глубоких и мрачных, скальных расщелин заструился туман, гордо приносящий с собой запах пряного дыма. Жрец, тихо кашлянув в кулак, спокойно вошел в покои, при этом громко шелестя полами плаща. Тчар'лорус был весьма низким, высохшим стариком с темной, неровной кожей, которая сухой пленкой покрывала вздутые вены и выступающие кости. Его лицо давно приобрело выражение легкой усталости и всепонимания, при этом глаза цвета ореха ярко сверкали из-под пушистых, нахмуренных бровей. Чар почти всегда оставался спокоен, тихо говорил, всегда обдумывал свои слова и действия, но при этом был способен наиболее ловко повернуть ход диалога в нужном направлении. Старик обычно никогда не изменял своим предпочтениям, оставался верен обычаям, по которым носил привычные для жрецов одежды – зеркальные мантии с глубокими капюшонами. Но образ слегка отличался тем, что он оборачивал свои запястья широкими лентами из такой же отражающей ткани. Жрец объяснял это тем, что иногда при совершении каких-то ритуалов очень нехорошо и неприлично касаться священных предметов кожей рук, на ладони и пальцы это его правило не распространялось. Шаги культиста были практически не слышны, да и сам он весь был очень тихим и сдержанным. Миновав разделяющее нас расстояние, он встал подле меня, почтительно поклонившись. - Император. Я же промолчал. Мой взгляд был прикован к белому листу бумаги, что ярко выделялся на темно-бордовом фоне стола. В его белизне легко читались ровные строки черных символов, что складывались в слова и строки. Все очень черствые и официальные. Можно даже сказать, что они не отражали всего смысла, что несли с собой. Какой-то скупой набор фраз, которые совсем не трогали, а наоборот затуманивали разум, словно опустошая его. Но именно этот лист менял наш мир. Не договор и не закон, а переписывание основы. Мне оставалось всего лишь легким движением руки расписаться, чтобы навсегда перевернуть порядки вселенной. И я медлил… Странное чувство, когда перед тобой открыто то, к чему ты стремился, но оно обернулось и досталось с еще большей силой, нежели ты этого хотел. И ты вроде бы должен радоваться, ликовать от восторга, но все равно чувствуешь лживость, а потому тянешь хрупкие минуты, надеясь, что истинный ответ себя как-то проявит. Император или бог? Разница несущественна. Она еще больше стерлась после многовекового правления Сенэкса, ее практически не стало. А может быть, она просто не могла существовать вовсе. И все же это выглядело по-особенному странно, что высокоразвитый мир возвращается к такому древнему понятию как бог. Я очень долго был убежден в лживости и вседоказуемости наукой. Она не могла справиться с настоящими задачами, например не была способна объяснить природу Орттуса. Более того она была там совершенно беспомощна, а выживали сиитшеты в белесых декорациях лишь благодаря дару, который каким-то образом в стеклянных лабиринтах тоже изменялся и направлялся в другую сторону. Но и его наука не могла раскрыть и заковать в доступные и сухие формулы. - Владыка. Глухой голос старика вырвал меня из размышлений. Я взглянул на него, а после оставил витиеватую, но острую роспись на листе. Теперь все было принято, назад пути не осталось, я мог либо навсегда, на всю свою жизнь остаться в образе бога этого мира, либо умереть. Но смерть была для меня недопустима. Я не для нее столько времени и сил приложил к тому, чтобы покорить каждую систему, создать свою Империю, а затем исчезнуть. И моя власть должна была быть вечной. Я не мог позволить вернуться той гнили, что царствовала при Сенэксе. Это было непозволительно. Только Я и Моя власть. Я еще раз презрительно осмотрел договор, и только после этого отдал его жрецу, который тут же его свернул в трубку и спрятал в полах плаща. Его губы слегка подернулись легкой улыбкой. - Новая эпоха настала. - И она принесла старые проблемы. - Ох. – Жрец небрежно махнул рукой. – Аросы обречены. - Неужели? Хроники говорят о том, что не число армии и оружия играли главную роль в войне с ними. А я не могу рассчитывать на что-то еще. Я поднялся с кресла и приблизился к затейливому окну. За ним еще буйствовала ночь, хотя на Сакраосе понятия времени суток символичны. Темнота, густой и вязкий сумрак никогда не покидал острые разломы скал, никогда не пропускал достаточно света, чтобы осветить ярким солнечным лучом. Вечно здесь царили туманы и тяжелые тучи, вечно странствовал ненасытный на скорость ветер. Он стачивал камни, пожирал храмы, но все равно продолжал лететь куда-то, не затихая ни на миг. В южных регионах воздушные струи были наиболее сильны, но редко меняли свои направления. Потому в далекие века там создали особое место для ритуалов. Его называли просто сад, но ни деревьев, ни травы там не было. Только тонкие, изрезанные рунами обелиски врезались своими пиками ввысь, порождая своими телами едва заметные тени. Но ветер мчался между них, и из этого рождалась песнь. Звонкий свист или же трель разлетались на сотни километров вокруг, создавая гнетущую атмосферу чего-то запредельного. И многие жрецы не понимали истинного значения того места, но оно больше всего поразило меня. Да, внешне оно походило на руины или кладбище, но это звучание… Оно словно отражало какую-то частичку хора моих голосов. Это было будто пение моих ликов, которые дробились и множились, переливаясь разными тонами, сходя с намеченных нот, но в итоге все же возвращаясь к единой цели. Я гадал над этой загадкой, искал причины такого сооружения, но был слишком наивен и слеп. Я не видел всех тех знамений, что сама судьба посылала мне едва ли не в каждом жесте. - Армия, флот, военная сила – все это безусловно важнейшие компоненты Империи, но всего важнее Вы. Даже Сенэкс не был таким символом, а именно идол решает давать жизнь обществу или нет. Вы обладаете силой и именем, это намного больше, чем острый кинжал в руках. - Тебе ли говорить об этом, Чар. Твои годы даруют возможность вспомнить многие войны, хотя и не Вечную. Неужели символ мог справиться с целым войском? - Именно так, о, Император. И это были Вы. - Я? – Тихий смех сорвался с моих губ. – Я не шел против мира, я всего лишь уничтожил Высших. А это очень мало. Это лишь четыре живых и слабых человека. Это не культ. Это не громада другого мировоззрения, которое многие в низших кастах и сейчас считают милосердным и желанным. - Они и были миром. – Старик ухмыльнулся, подошел ко мне на пару шагов. – Ранение слишком Вас ослабило. Вы стали неуверенным. Это тревожит меня. - Может быть. И все же я лишь стал более бдительным. - И от того медлите? Я же помню Вас иным, Вы рвались в бой, Вы жаждали крови и расправы. Где же сейчас этот жар? Неужели достижение цели не принесло своих услад? Вопрос был для меня болезненным, ибо ударял в самое сердце. Да, я не признавал, что победа не принесла удовлетворения. Я же всю жизнь что-то искал, я бежал вперед, обжигая ступни на горящих углях, но потом резко замер, ибо больше бежать было некуда. Я достиг вершины, я открыл все записи и тайны прежнего государства. Но там не оказалось ничего. Я был ужасно разочарован. И, возможно, от этого утратил свой пыл. - А если и так? Что тогда? – Я оскалился, пристально смотря на культиста, который отвел свои глаза в сторону, но продолжал кривить губы в легкой улыбке. – Наш мир – обычная, пустая фальшь. В нем нет ничего, кроме меча, похоти и бесконечных стопок документов с подписями. Я потерялся в них. Я забыл себя за этими бесполезными сводками. И даже вы, жрецы, для того, чтобы назвать меня богом, принесли мне на подпись листок с условиями! - О, Вы, несомненно, правы. – Чар кивнул. – Все это так, все действительно так печально и тускло, что начинает от этого, простите за прямоту, тошнить. Но мы же люди. – Он развел руками, как будто извиняясь. – Мы простые и слабые люди, которые живут очень короткие отрезки времени. И то тратим их на какие-то бессмысленные занятия, вроде поглощения пищи и вражды друг с другом с целью получения нового потомства. У нас просто не остается шанса двигаться к чему-то по-настоящему важному. Мы люди, для того нам и нужен бог, чтобы он направил нас. - А кто направит меня?! - В этом и есть различие подлинности, Император. - Тчар'лорус вежливо поклонился и направился к выходу. – Жрецы сейчас прибудут к Вам. Медлить не стоит, начнем церемонию прямо сейчас. Не волнуйтесь за свои раны. Мы, а не лекари, знаем, как излечить их.