***
С возвращением в строй моей армии гвардии Лу все встало на свои места, и это принесло некое облегчение. Я больше не переживал из-за возможности неправильного исполнения приказов или последствий неверного донесения указаний и их переиначивания. Все стало, как прежде. И все любыми способами пытались избегать даже упоминания о странном случае, что свершился на моем «Рэнтефэк’сшторуме». Тем более что именно в период, когда стражи рассредоточивались по своим постам, отбывали в пункты назначений, случилось то, что буквально вывело меня из себя, что заставило испытать жгучую ярость и обиду. Аросы не даром копили свои силы, они наращивали свои отряды, собирали себя по крупицам, а затем обрушились на Империю. Нет, не было никаких блокад планет, громких и открытых стычек, повлекших за собой масштабные разрушения и великое количество смертей среди простого населения. Нет. Все было сдержанно и до отвращения верно. Но в тот день они всего лишь возникли в одной точке четыреста семнадцатого сектора и расстреляли верфи. Обычные верфи, что поставляли корабли на рынок, и не только военные. И я мог смириться с потерей определенного блага, что было создано для моего мира, но я не мог закрыть глаза на потерю ученых, моих маленьких кукол, что создавали из ничего силу моего правления. Несколько миллиардов жизней, что приносили пользу, вспыхнули и угасли в космическом холоде. А Аросы даже не сражались, они всего лишь испробовали свои силы. Они целенаправленно и уверенно лишали меня величия. И можно сказать, что это являлось мелочью. И внешне оно так и было, но только я и, кажется, Лу чувствовали то, что было совершено на самом деле. Бесчисленное множество осколков парили в безвоздушном пространстве, искрясь в лучах яркого светила, что, как и прежде вальяжно и широко плыло в темноте. Обычное зрелище для подобных событий, но я чувствовал на губах привкус чужеродной для меня сладости. Приторность была здесь, это жуткое сахарное упоение проникало сквозь обшивку моего корабля, протекало по его венам, не затрагивая простых смертных, но ударяясь в меня. Казалось, что от него кожа покрывалась волдырями, а в горле пересыхало, и только на языке ярко и остро алел этот омерзительный и чудовищный вкус. Сладко. Я метался по своей каюте, боясь взглянуть на зеркала, потому что видел на их рамах хрустальный налет из кристалликов сахара. Чернота, конечно, пожирала его, трансформируя в привычную и обожаемую мною горечь и кислоту, но это было так медленно. Это было так болезненно. И меня нисколько не успокаивало то, что всего несколько часов спустя горсть моей армии распылила в прах несколько кораблей ро’оасов. Это было какой-то недостойной подачкой, она не приносила удовлетворения, а у меня все ощутимее складывалось чувство, что передо мной вновь развернулась пропасть и нить моста через нее. И я должен был пройти по этой леске, но мне хотелось рискнуть и спрыгнуть в густую, пенящуюся слюной черноты бездну. За прозрачной панелью иллюминатора мерцали рваные осколки верфи, по «Рэнтефэк’сшторуму» мерным гулом расползался шепот двигателей, но он был даже приятен, а для большинства не слышим. В моих руках раскрошился очередной стеклянный кусок – зеркало, а сахарная сладость так и не уменьшилась. И я с остервенением швырнул стеклянный клок прочь, в стену. Прошлое живо, пока его помнят, но от чего выпало мне искать ответы в том, что не осталось даже в древних мифах... На звонкий шум сквозь боковую дверь вошел раб. Бесшумно и робко, будто боясь тем самым еще больше спровоцировать мой гнев, но я же к странному пониманию и ощущению был только рад присутствию кого-то рядом, даже такого мелкого и жалкого существа, как раб. - Я могу помочь? Тихий-тихий голос был почти неслышен или же это я не хотел слышать его, но все же небрежно взмахнул рукой, давая приказ убрать все осколки. Раб поклонился и также неловко вызвал урихша. Неживое существо проскользнуло в помещение и принялось ловкими манипуляторами собирать звенящие осколки, а слуга замер в тени. При моем взгляде на него, тот смутился лишь больше и очередной раз поклонился. У меня же все сильнее складывалось впечатление, что этот мужчина совершенно не смыслил в обрядах и прислуживании. А может быть, он просто не мог совладать с собой, со своим новым положением, которое требовало от него огромных высот и смирения, так как в прошлом принуждения к подобному не было или выражалось не настолько сильно. А свобода, как известно, всегда развращает. - Не желает ли Владыка чего-либо выпить? Тэеар вмиг оказался около тумбы, что находилась поодаль, в тени, и уже было потянулся за бокалом, но я его остановил, не испытывая и малейшей капли жажды. Предложение пряного вина, покорность и исполнительность – все, как и должно быть, все, как и предписано, только не звучало в голосе заинтересованности и того неизменного фанатизма, что неумолимо возникал у любого раба, который прислуживал самому богу. Удивительно, но оказывается отсутствие такого поведения очень сильно и яро заметно, и это режет взгляд и слух, буквально раздражает, как саднящая царапина, которую изредка смазывают кислым раствором. Отказ от напитка раб вынес стоически, хотя его руки, тянущиеся к приборам, слегка дрогнули, и сам он как-то осекся. Я же занял свое место в кресле около рабочего стола, где меня ожидали кипы бумаг и сводок, но пока оставались невостребованными. Раб оглянулся на тонкую трель урихша и кивнул ему, отпуская после выполнения работы, а тот равнодушно пропиликал еще раз и бесшумной поступью покинул мои покои. Слуга же поправил бокалы на подносе, при этом я отчетливо различил, что его руки побелели, они дрожали, после чего он, не поднимая взгляда от пола, обернулся и замер, ожидая приказаний. И почему-то все это меня разъярило лишь больше, я даже негодующе взмахнул рукой и зашипел. - С такими манерами ты еще и смог выжить, даже достиг моего дворца, но это же, разумеется, все благодаря хаосу после переворота. И твоим рекомендациям. Благодари судьбу за то, что существуешь, и не смей впредь устраивать трагедию из себя и своего положения. Мне ничего не стоит оборвать твою жалкую жизнь и больше не тратить время и мысли на бесполезного раба. Слуга еще ниже опустил голову и неловко переступил с ноги на ногу, плотно сжав губы. Нельзя было сказать, что он напуган. В его глазах читалось странное и почти гранитное равнодушие, за которым скрывалась боль. - Прошу прощения, Повелитель. Я вовсе не хотел Вас оскорбить. Шепот был едва слышен в этой гнетущей, вязкой и липкой, как клей, тишине, любой другой бы его не различил, но не я. И, возможно, это было бы правильнее. Какая же глупость это была, какая наивность заключалось в том, чтобы произнести такое дерзкое признание в присутствии сильнейшего сиитшета Вселенной, самого бога! Мне стало до приступа смешно, но я не показывал даже толики своей улыбки. Мой лик оставался холоден и бесстрастен, как и положено Императору, хотя я и не прилагал к этому усилий. Снова копирование, снова подражание. Только на самой границе осознанности у меня зародился эфемерный интерес, который на очень краткое время смог разогнать мою колкую скуку. И я, не раздумывая, стремясь чем-то отвлечь себя, начал непринужденный разговор. Именно разговор, хотя мне не стоило никаких усилий вторгнуться в разум ничтожного создания и узнать все за единое мгновение. Нужно было лишь коснуться его чернотой и пожелать этого, мои силы не посмели бы отказать в этой игре. Но я просто стал говорить с ним, играясь, наслаждаясь тем, как он терзает самого себя, пытаясь найти нейтральный ответ и по возможности избежать этой беседы совсем. - Что тебя терзает, раб? Неужели у тебя есть нечто важнее, чем служение? Или же ты не читал кодексы? Если так, то все твои рекомендации окажутся обманом и преступлением… Фальсификацией, а ложь будет караться смертью. Ты рискуешь. - Смиренно молю о снисхождении, Император. Я не лгал и не стремился как-либо выделиться, а то, что меня тревожит, случилось многие года ранее. Я тогда был юн и беспечен, еще не был причислен к касте рабов, а от того и не знал, что есть нечто важнее, кроме своих бесполезных тревог и желаний. Неопытность… - Ты из отщепенцев? – Я бросил косой и лишь едва удивленный взгляд на слугу, но тот стоял, опустив голову и смотря на свои сцепленные руки, выгибал пальцы из-за нервозности. Отчего-то я решил, что это создание следует отдать лекарям, чтобы те привели его в порядок. - И да, и нет. Это очень длинная и запутанная история. Я не смею отвлекать Вас ею от важных дел. - Я никуда не спешу, раб. И я хочу это услышать. Скажем, что я решил на какое-то время отвлечься от насущных проблем и забот с Аросы. – Выдержав короткую паузу, я продолжил. – Аросы… ты наследник их крови? - О, нет! – Мужчина встрепенулся и оживленно взмахнул руками в отрицающем жесте, глаза же его расширились в испуге, а потом снова потухли. – Я не имею никакого отношения к Аросы, разве что жил некоторое время в бывшем их секторе. Но там я оказался волею судьбы. От рождения я раб, моя мать была рабыней, отец тоже… скорее всего тоже. Мы жили во владениях Сенэкса. С Аросы у нас нет ничего общего. – Он робко помедлил. – Разве что Деашдде… - Деашдде? – Мой голос оказался слишком тих, непозволительно тих для великого и могущественного Императора. Он доказывал, что я тоже живой, что я тоже прошел какой-то отрезок жизненного пути и тоже страдал. Благо, что слуга этого не заметил или же тщательно попытался скрыть, чтобы не посметь оскорбить своего хозяина вновь. - Да, Деашдде. Мою мать и меня лишили касты и сослали в ту клоаку. Мы жили там где-то года четыре, чуть меньше или чуть больше. А потом я смог снова вернуться в привычный класс и к работам, обеспечивающим мое существование. А мама пропала бесследно еще в первый год прозябания на Деашдде. - Что же, такие истории случаются. Не редкость. И тебе, раб, не стоит более вспоминать ее. Утеря близких болезненна, но прошло время, ты несешь службу, а потому не имеешь ни малейшего права отвлекаться на события, канувшие в прошлом. - Прошу меня простить… Мне было неприятно слышать слова о страданиях кого-то еще, кто провел какое-то время существования на Деашдде, я не желал вспоминать ушедшее, потому был готов оборвать этот разговор. Я не хотел снова погружаться в туманы одиночества и боли, у меня не было на это сил, но что-то меня зацепило в этом коротком, прямолинейном и явно незавершенном рассказе. Эти слова повисли тяжестью в воздухе, зазвенели и загудели, не желая упускать своей насыщенности и яркости, своей громкости. Эхо от их гула не исчезало, а жужжало рядом, напоминая раскалывающимся треском о том, что еще не все строки были озвучены. Я хотел их знать. И я провел раскаленным ножом по сердцу: - Расскажи мне о них, о своих тяжелых страданиях. Ты же высказал далеко не все, что таится, но рвется в мир. Ты утаил то, что на самом деле тебя мучает. – Я не удержался от ложного сарказма, он вибрировал в моем голосе нотами угрозы. – Говори же. Раб же при моих вполне ожидаемых словах небрежно и глупо нарушил устав служения - взглянул прямо в мои глаза, но после резко отвернулся и схватился за голову, пропуская свои жесткие волосы между пальцев. Он был не то шокирован, не то попросту убит. Я же внешне не проявил ни одной эмоции, сделал вид, что не заметил столь неподобающего поведения. Только с большим любопытством изучал слугу, гадая, какие его тайны будут озвучены далее. Мне так хотелось думать, что эта бесполезная беседа завершится, как ей и положено, пустотой, ничто не запомнится и пройдет мимо тусклым звуком. И только чернота подбиралась в тенях все ближе, откликаясь на зыбкое колыхание тревоги. Слуга побледнел настолько, что мне виделись неровные и затейливые изгибы вен и капилляров под этой белизной. Кожа же приобрела неестественный сероватый оттенок, который из-за полумрака и вовсе казался синим или же лиловым. Прислужник шумно выдохнул и попытался совладать с собой, но смог только снова сцепить перед собой руки и как-то сжаться, низко опустив голову и плечи, временами содрогаясь. О, как же он мучился, заходясь в агонии самотерзания! Я принуждал его вспоминать самые ужаснейшие моменты его бесполезной жизни, и у него не было ни малейшего варианта и возможности отказаться. Я заставлял его рассказать во всех подробностях, чтобы он страдал еще сильнее, чтобы щупальца черноты затихли, после того, как слизали бы осколки чужой боли. И только облизывал свои губы, предвкушая неистовую сладость покоя, что должна была подарить мне эта беседа, хотя и понимал, что моим желаниям не суждено сбыться. Уже чувствовал я, как хитросплетения судеб раскрываются чайными листами в кипятке событий. И их уже ничто не остановит, ибо все должно было случиться именно так. Мой слуга снова замер, будто онемел, лишь под свесившейся на лицо челкой я различил, как его выпученные в приступе отчаяния глаза наполнились такой омерзительной и соленой влагой. - Говори. – Мой голос прокатился громом вокруг него, не давая сбежать в свои мысли. - Я…я… - Долгая пауза, я отчетливо слышал его надрывистое дыхание, которое, казалось, расцарапывало слабое горло до крови. – Я предал его…нарушил свою клятву, что давал матери… Я оставил его одного… Бросил, а она так надеялась на меня, так верила мне, так любила… И снова молчание, но оно уже было иным. Слова задавливали внутри, не давая выплескиваться, выливаться потоком нестройных мыслей. И медленно, будто раздумывая, я поднялся. Глухое шуршание складок роскошной мантии шорохом разлилось в замкнутом пространстве моих покоев. После, также размерено, в сомнениях, я приблизился вплотную к моему слуге, который все больше и больше казался мне чем-то иным, резко отличающимся от всей моей свиты, хотя как мог отличаться раб от рабов. Он всего лишь обычная вещь. Но что-то было не так. И я чувствовал это так осознанно, что задыхался, что испытывал неровное и глухое биение сердца в собственной груди, а черты лица этого плачущего перед своим повелителем создания все более и более становились знакомыми. Знакомыми, но не узнаваемыми, будто воспоминание какого-то лица из детского, давно забыто, но почему-то снова всплывшего в памяти сновидения. Раб же, похоже, и вовсе не заметил, что я подошел к нему, только ощутимо вздрогнул и попытался отшатнуться, когда я схватил с силой его за подбородок и поднял его голову так, чтобы тот смотрел прямо в мои глаза. Тихо, но грозно, навязчиво произнес: - Бросил? Кого? Если ты начал свой сбивчивый рассказ, имей гордость закончить. И закончить так, чтобы и слушателям, кем бы они ни были, стало ясно и понятно то, о чем ты им говоришь. Не смей отступать на полпути. Я это презираю. Мутные, будто болотного, разжиженного цвета глаза, покрытые блестящей пеленой влаги, устремились на меня. Они слабо искрились в тусклом свете, но не от силы и дара, что имел свойство проявляться блеском, а от болезненной одержимостью идеи, которая обратилась в форму самобичевания по не исполненному обещанию, данному матери. - Да… Я предал! Предал своего брата… и мать… Я подвел их! Я сощурился, чувствуя, как призраки в черных плетях волос потянулись неестественно выгибающимися руками в стороны, и, не понимая, что так сильно кольнуло и задело меня в его обрывочных словах. А после с брезгливостью отдернув свою ладонь, я, наверное, слишком резко отстранился от него, отошел на пару шагов назад, едва не путаясь в длинной мантии. Раб же повалился на пол, где сжался в комок, но не издавал ни звука. А я хрипло выпалил, стремясь отогнать от себя стремительно нарастающее наваждение: - Отец, жена, друг, сослуживец, мать, брат… Какая разница?! Мы все рабы своих ролей! Мы – маски! Убийство незнакомца ничем не отличается от убийства своего же брата. Мы все одни в этом мире, нет никого, кому можно доверять. И если ты не можешь понять эту простую истину, то значит, ты более не будешь служить мне. Ты будешь лишен своей касты! - Это у вас, у си’иатов так! – В лихорадочном бреду это безвольное существо заголосило, встало на колени предо мной, выговаривая все мне в лицо. - Вы не знаете, что такое любить и дорожить кем-то. Вы даже и не задумываетесь о жизни простых смертных, что гниют в ваших рудниках или умирают под выстрелами! Мы для вас всего лишь гниющее мясо, которым можно прикрыться! Вы только и можете, что грезить о власти, ввергая вселенную в одну войну за другой! Вам всего лишь посчастливилось оказаться выше других, потому вы и возомнили себя сильнее и лучше! Но вы же такие же как мы, ничем не отличаетесь! Разве что отсутствием души! Убийцы и деспоты, вы… Хруст разрезающей воздух молнии наполнил пространство скрежущим звуком, который вырос из тонкого писка, а затем обрушился болью на слабое и беззащитное тело слуги. В одно мгновение мука и яд разлились по нему, затопили все ощущения, отсекая от окружающего и оставляя лишь невыносимое терзание. Тэеар не смог даже крикнуть, он изогнулся в судорогах, захрипел. Мне показалось, что эта боль вздернула его ввысь, оторвала от пола, а потом бросила вниз, ударяя с новой силой. Кожа окрасилась белым, но потом словно невидимые когти прошлись кислотными линиями по ней, заставляя рваться и выставлять напоказ глубокие царапины. Раб лежал на полу, прижимая к располосованной щеке дрожащую руку. По ней стекали густые до ядовитости, ощутимой пряности разводы крови, струились по разорванным губам, а отдельные капли скатывались на пол, гулко разбиваясь и дробясь. Плотная ткань одежд во многих местах обагрялась и темнела. Измученное тело дергалось от едва заметных даже в сумраке остаточных молний. Слуга отныне молчал, даже не пытался взглянуть на меня или как-то подняться, а я возвышался над ним, стараясь привести дыхание в норму и удавить черных призраков, которые уже скреблись по полу, пытаясь дотянуться до кровоточащей плоти. Я замер, подняв руку и словно поддев невидимую нить, что так резко и насмешливо наградила мою жертву чудовищной пыткой. - Ты забыл свое место, ничтожество. – Зло проговорил сквозь зубы. – И забыл перед Кем ты находишься. Я научу тебя молчать, даже если для этого понадобится вырвать тебе язык с корнем и лишить памяти. Если я захочу, ты найдешь своего давно потерянного брата и оборвешь его хрупкую жизнь. Отныне я твоя воля и твой разум, у тебя больше нет желаний и нет имени. Ты раб, каким и был с рождения. А я и все сиитшеты в моем лице великодушно оставляют за тобой великий дар – жить, но ты не способен это оценить, ибо лишен рассудка. Так имей хотя бы смелость подчиниться или молить о собственной смерти. - Вы хотели знать обо мне? Хотели же? – Раб все не отнимал руки от разодранного черными когтями лица. – Знайте же, что я слишком отчаялся, чтобы быть рабом. Я больше не боюсь смерти. Жизнь намного ее ужаснее. И единственное о чем я жалею, так о том, что не смог сдержать данное матери слово и спасти ее младшего сыночка, в котором она души не чаяла, да вот только сгинула на улицах Деашдде, не успела его даже назвать, не то, чтобы вырастить. А я просто хотел выбраться из той гниющей дыры! Я пытался найти деньги на проклятый билет оттуда! Да, я хотел снова стать рабом! Я больше не мог оставаться в том логове отбросов! И я проиграл тот гребанный дом, который почему-то выделили матери! Я всей своей душой ненавижу вас, сиитшетов! И больше всего Сенэкса, который изгнал беременную женщину и ее сына, когда та родила ребенка! Мы были помехой! И от надоевшей вещи избавились! Вам же нет дела до такой мелочи! А мне пришлось жрать гниющее мясо убитых подонков, чтобы выжить! И в итоге меня обвинили в осквернении вашего же храма, когда я пытался найти себе пищу! - Как твое имя? - Что?.. – Раб осекся, его яростный пыл также куда-то улетучился, только мокрый, невменяемый взгляд был устремлен на меня. - Как твое имя? – Повторил сухо я, будто не услышав длинную и оскорбительную тираду, что он выпалил до этого. Кажется, я не дышал. Только неотрывно и пристально смотрел в лицо слуги. - Тэеар… - Он будто задохнулся от этого и закашлялся. - Ложь! Это прозвище, что тебе дали, когда ты вернулся в касту. Я спрашиваю о том, имени, что было присвоено тебе при рождении, то, каким нарекла тебя мать. Мужчина отвел глаза в сторону, словно пытаясь таким движением спрятаться во мраке, и сделал странное движение, будто намереваясь отползти от меня, но потом передумал, только сильнее прижал скользкую ладонь к лицу, тем не менее, не остановив кровь. - Рурсус. Я ничего не ответил на это, только развернулся и снова занял свое кресло, взяв со стола какой-то листок. Я не видел, что именно это было – документ или сводка. Не имело это никакого смысла, когда в паре метров, истекая кровью, лежал давно потерянный брат. И удивительнее всего было то, что мне хотелось смеяться. Смеяться до боли в щеках и нехватки воздуха, до судороги и легкой оторопи. Так забавно и весело было осознавать такой маленький факт моей биографии или же игру судьбы, творца. Я же так бежал от прошлого, рвался ввысь. И для чего? Для того чтобы, получив трон и венец Императора, столкнуться с личностью, которая звалась моим братом? Но можно ли назвать братом того, кто обрек на медленную смерть? После стольких ушедших лет, я понимал, что если бы не Вираат, Стриктиос и мое путешествие на Орттус, я бы не выжил. Я захлебнулся бы ядом и гнилью в захламленных и грязных катакомбах у Елнеру или ему подобного. И ничего более меня не ждало. Фактически я был обречен на такой итог с того самого момента, когда видел брата последний раз у перекупщика рабов на космической станции. Но все обернулось иначе, и теперь это брат умирал около моих ног. И я же мог ему в этом помочь. Стоило только подняться с кресла, медленно приблизиться к нему и, молча, с равнодушием раздавить ногой чужую голову. Самое страшное, что так было бы лучше и вернее. Спокойнее. Но я не смог, и не сожаление и сострадание было тому причиной. Я просто знал, что это ничтожное существо еще сможет усладить своими муками черноту, а ее голод всегда был со мной. И уже не мой голос звучал после. - И как же ты его предал? - Я согласился за него получить более лучшего сиитшета, гуманного хозяина. Я стал рабом приверженца темного ордена, а не был выслан на скорую смерть где-нибудь на рудниках. - И после этого ты говоришь о том, что сиитшеты безжалостны? – Я усмехнулся. - Я… Активировав связь на панели стола, я вызвал урихшей, которые вывели прочь Рурсуса и убрали все следы его крови на полу. При этом я более не проронил ни слова, только невидящим взглядом следил за размеренным и плавным движением осколков за стеклом иллюминатора. Вокруг царствовала тишина, которая своими объятиями топила в своем нутре любые шорохи. Даже чернота оставалась бесшумной, она еще лелеяла остаточные капли наслаждения болью, но совершенно ненавязчиво, будто до дрожи боясь касаться меня. Мне же хотелось агонии… Я хотел кричать и выть от нахлынувшей боли отчаяния, от тоски по утерянному и забытому, я хотел оплакивать себя, того, какой я уже давно мертв. Только все же оставался тих, хотя и не видел слов в черных строках, а рябь голограмм слегка раздражала глаза. В каком-то зыбком, будто песчаном трансе я понял, что совершенно не помню запахов и цветов прошлого. Оно стало застывшим воском, оплывшим и черно-белым, не обладающим какими-то отличительными признаками. Глубоко вдохнув, я плотно закрыл глаза. Песок или скорее пепел кружил вокруг, он же был многотонной насыпью под ногами, но почему-то не проваливался. Наверное, потому что под ним скрывались хребты и скелеты Деашдде, а также останки тех, кто когда-то затронул меня, когда-то в детстве появлялся передо мной. И все это казалось таким недолговечным, я как будто растирал в своих пальцах истлевшую или сожженную бумагу. Она мазала мне руки и осыпалась таким же бесцветным крошевом, как и все вокруг. А со всех сторон, особенно с неба, надвигалась темнота. И нет, это не было ночью, сумерки безобидны по своей сущности, они не испепеляют природу. Это же было что-то инородное и жуткое по основной натуре. Оно лилось неровно, и в этом читалось желание ускользнуть от сладости света, но и он постепенно угасал под этим запредельным натиском. Оставалось лишь воспоминание, а я с ужасом понимал, что теперь под ногами оказалось не только Деашдде, а и столица Сенэкса, Аспрерр, Аньрекул, Коаросос, Высшие и даже мой «Рэнтефэк’сшторум». И еще очень много всего, некоторое казалось мне смутно знакомым, другое же нет. Я бы даже поспорил, что многое из этой необъятной груды не имело никакого отношения с нашим миром, нашей вселенной, но тогда бы мне пришлось признать то, что я схожу с ума. Многогранность мироздания еще никому не удалось доказать. Я опустился к поверхности насыпи, провел рукой по мелким частичкам. Они оказались острыми и поцарапали мою ладонь, несколько даже впились в кожу, как занозы, но боли не было. Я не почувствовал совершенно ничего, только понял, что толщи этого праха подо мной нет. И я начал раскапывать голыми руками, разбрасывать этот порошок в стороны, но ничего. Все также темные песчинки и обломки воспоминаний. Когда я снова взглянул на темнеющее небо, то оно уже было полностью черным. Звезд не было. Я еще удивился, почему я все равно вижу. А потом все как будто перевернулось. И я оказался стоящим на этой черной глади, а пепел, как подлинный и совершенно настоящий снег, вихрями полетел на меня. Но в нем не было обрывков прошлого или, как хотелось сказать, материального. Да и сами пепельные снежинки пролетали сквозь меня или становились моей частью. Я вскрикнул, пытаясь позвать кого-то, но уже знал, что больше кроме меня никого нет. Пепел и черная кровь смешивались. Они становились одним. И это было настолько важно, что полупотерянное воспоминание о новой встрече с братом представлялось до боли смешным. Не имеющим ни капли ценности, потому что он, как и все, стал этим пеплом. Он больше не играл для меня никакой роли. А еще я чувствовал, что виной всему я. Не могу объяснить, что это все-таки было, но совершающееся вокруг являлось чем-то, сотворенным мною. И я знал, что остановить, а тем более вернуть обратно уже ничего невозможно. Разрушено навсегда. Потеряно, забыто, утрачено. По моей воле, по моему желанию, которое вспыхнуло и разгорелось во мне за один маленький миг, но успело побудить к ужасающим действиям. Я почувствовал, принял в единственную руководитель своих деяний эмоцию, но лживую и мимолетную. И все исчезло. Все. Я смотрел на опадающий пепел. И среди тревожно и зыбко сгущающегося, как будто первозданного мрака, заметил грузно падающий золотой огонек. Он вспыхнул, как выброшенная искра от тлеющего костра, рыжий, теплый, будто окруженный нитями мягкой шерсти или мерцающих перьев. Озарил на краткий миг своим золотым сиянием все вокруг, и меня самого, милостиво позволив разобрать, что я стоял в этом жутко-пустом пространстве босиком, а с плеч свисала ткань простой черной хламидой длинною до щиколотки и огромными рукавами, сворачивающими затейливыми складками. Волосы привычными прядями спадали по плечам и телу, слегка колыхались, проявлялись намеками на присутствие ликов. А потом этот золотой блик опустился в мою ладонь. Очень плавно и мягко, давая ощутить свое искристое, пузырящееся тепло, которое оказалось таким чуждым для всего этого действия, что я едва не обжегся. Искра на самом деле оказалась большой, плоской серьгой в виде затейливого и витиеватого полумесяца с мелким кругом, крепящимся на колечке к нижнему краю. Сережка почему-то пахла костром и хвоей, а еще не теряла своего тепла. Эта вещь была мне совершенно незнакомой, но именно она заставила меня закричать в приступе паники от непреодолимого чувства потери. Ничто не могло сравниться с этой чудовищной силой утраты, от которой хотелось исчезнуть самому. То был первый момент с самой моей победы над Сенэксом, когда я почувствовал искренне, а не имитируя свою реакцию. Но стоило мне лишь отвести взгляд в сторону, как я различил привычные створки дверей моей каюты, которые только что захлопнулись за урихшами, что вывели моего предателя-брата из помещения. С легким удивлением я заметил, что держу руку так, будто в ней должна быть та серьга, но ее, разумеется, не было. Даже тепла не осталось, только слабое ощущение аромата хвои.***
Можно было подумать, что центр управления «Рэнтефэк’сшторума» находился на открытой площадке корабля, потому что со всех сторон были видны искрящиеся звездами картинки распахнувшегося вокруг космоса, но это было не так. Иллюминатор здесь был только один, остальное являлось огромными экранами, транслирующими изображения из наблюдательных пунктов с соответствующих сторон звездного странника. А черный, блестящий пол только усиливал ощущение ложной открытости. На мостике находились пульты управления, и практически все они были задействованы в работе, но шума и оживления между подчиненными слышно не было. Суета казалась здесь невозможной и нереальной. Наоборот, стояла жгучая тишина, в которой мои размеренные шаги были заметны весьма отчетливо и ярко. Строгий порядок всегда является залогом исполнительности. И меня это ощутимо радовало. На нескольких проекциях показывались последние сводки и разведданные, но меня они тогда не интересовали. Я ждал одной встречи. - Они прибыли, Император. Бас Лу прозвучал из-за спины в тот момент, когда я устало отказался от предложенной рабом моей парадной мантии, но потом все же принял ее, накинув на плечи. - Чудесно, больше не будем медлить. Слишком затянулась эта война с Аросы. Настало время все подвести к единственной грани и уничтожить их. Мы не повторим ошибки презренных Высших, не оставим и единого потомка светлого культа. Победа наша будет абсолютной. - Эпохи сиитшеты боролись против них, мы же, можно сказать, всего ничего. Играемся. – Командор нервно пожал плечами и скрестил руки на груди. - О, нет, Лу, ты ошибаешься. Все эти эпохи тоже наши, все это мы. Аросы сражались против Сиитшет. Два великих и могущественных ордена, но сейчас ро’оасы вступили в их последнюю войну. Им еще не приходилось сражаться против бога. Все люди, все смертные. У них нет шанса. - Звучит ободряюще. – Воин довольно кивнул головой. - И мои стражи уже другие. Осталось только додавить светлую плесень. Выжечь ее. - Еще немного. Думаю, этим месяцем или двумя все и завершиться. Точнее смею надеяться на это. Сейчас все идет очень удачно и гладко, полагаю так и продолжится. Мы уничтожили большую часть флота Аросы, им не выстоять против нашей мощи. Среди низших каст восторженность светлыми стремительно уменьшается. Их уже не поддерживают с прежним воодушевлением, а пропаганда ро’оасского мировоззрения не имеет степени влияния. Им больше не верят. Люди хотят стабильности, которую даете Вы. Аросы обречены. Особенно после главного изменения наших устоев. - Не все решается оружием и численностью, Лу. И я тому доказательство. Я желаю уничтожить Аросы, чтобы покончить с этим бесполезным времяпровождением. Есть и более важные проблемы, но что-то мне подсказывает, что все окажется не настолько просто. Я еще чего-то не понимаю в происходящих событиях. - Будем надеяться. Я тихо и сдержанно кивнул, когда послышался рябящий шелест открывающихся створок дверей. Почти одновременно прозвучал громкий и выверенный голос стража, что стоял у входа. Он оповестил меня о том, что вызванные мною подчиненные прибыли, после все снова стихло. Шаги же моих вестников оставались беззвучны, безучастны. Годы скрытной и осторожной жизни не прошли для них бесследно, некоторые привычки въелись в их кожу так же, как и в сознание. - Император! Подчиненные произнесли это одновременно, после чего приблизились и опустились на колени подле меня, низко опустив головы. Получив небрежное разрешение подняться и вести диалог, они, шурша одеждами, не стали тратить время на дальнейшие любезности, заговорили. Разве что жрец слегка помедлил, но это исходило из кастовых различий и поведения их представителей. Двое мужчин, стоило их лишь увидеть, принадлежали к разным кастам, но занимали весьма высокие посты при дворе, хотя я и не мог поручиться, что однажды не решил бы их кем-нибудь заменить. К сожалению или может быть, наоборот, к радости, в первые годы моего властвования над миром, а по совпадению и при войне с Аросы, мне пришлось мириться с привычками и повадками служащих, которые были привиты людям и нелюдям еще в эпоху царствования Сенэкса и его прихвостней. Это очень сильно напоминало то время, отдавало его веянием, а порой и вовсе вызывало сильное раздражение и даже отторжение, но обеспечивало достаточный уровень исполнительности и дисциплины. Приходилось не обращать внимания на такой неординарный, но обоснованный факт. Эти двое также выходили из общества, имеющего отпечаток власти Высших. Предо мной предстали люди, уже в возрасте, у жреца из-под глубокого капюшона выбивались всклоченные седые волосы. Они даже на вид были жесткими и сухими, а кожа отличалась темным цветом, будто культист не один год провел под жарким солнцем в пустыне. При этом отчетливых следов порчи от дара сиитшетов не наблюдалось. А в руках покоилась увесистая книга старого образца, что выглядела потрепанно, была неаккуратно зашита и склеена – явно представляла из себя сборник рукописей и гимнов ордена. Все это выдавало в жреце чтеца, которому дар, как таковой, был не столь необходим, как звучный голос и обширный запас слов, чтобы с помощью них внушать низшим существам истину Ордена. Второй же оказался плотным мужчиной, ростом практически с меня, но из-за своего объема больше напоминал какого-либо воина, которым на самом деле не являлся. Каста его была намного ниже, не солдат и тем более не сиитшет. Он был одним из целой армии агентов или, как их еще называют, шпионов. Эти частички Империи занимались тем, что искали и собирали разную информацию, играли свои роли, проникали в тыл противника, а также могли исполнять личные поручения, но с ограничением. Им были доступны не все возможности, так как они не обладали умением и владением многими видами оружия. Главными их приоритетами всегда оставались информация и наблюдение. Агент, наверняка из-за своей службы, имел огрубевшую и ставшую маслянистой коркой кожу цвета выгоревшей крови, которая при этом выглядела ухоженной, но выдавала многие перенесенные этим существом путешествия, что значительно отличало его от убитого предателя этого подразделения моих слуг. Голова оказалась с сильно выступающей челюстью и совершенно лишенной волос, правда покрытая форменным убором. Была украшена светлыми узорами татуировок. Глаза же цветом сливались с лицом, а всю эту картину дополняла темная, легкая броня без гербов и любых знаков отличия. На поясе, указывая на важность данной персоны, поблескивали пара небольших лучевых пистолетов, а из-за спины взметалась внушительного размера рукоять кинжала в тугом переплете. Поднявшись на ноги оба вновь приветственно проговорили: - Славься, Император! Лу тем временем смахнул с незаметной панели управления, встроенной в стену, защитную пленку и активировал поле, что на время отрезало нас от звуков и наблюдателей пункта управления. Меры были стандартны, хотя и исполнялись больше по привычке и некой традиции, ибо все, кто имел доступ на корабль, входил в число верных слуг, а те, кто находился в составе штата моего «Рэнтефэк’сшторума» никогда его не покидал, за исключением стражи, некоторых рабов моей свиты и, разумеется, меня. Возможно, такой образ жизни можно было посчитать жутким и в чем-то даже излишне жестоким, но таково служение Императору. Я ввел это правило сразу же, как только великий корабль был построен. И разве этот образ служения, а собственно и жизни, чем-то отличался, например, от существования моих же стражей? Их с раннего детства, почти в младенческом возрасте забирали у семьи и начинали обучение, дабы выковать из юных существ настоящих воинов, готовых стать опорой и защитой правителя. И это воплотил не я, а многие, многие эпохи прежней власти. Это можно было использовать в угоду себе. Как же я мог сделать поблажку для существ, что управляли моим главным звездным странником? Да, я гордился своим кораблем едва ли не больше самой столицы. И это, возможно, шло в разрез с моими взглядами. Я же стремился к высокому, к истинному, что иногда выглядело полным безумием и сумасшествием, а наука и достижения техники не всегда несли это верное знание. «Рэнтефэк’сшторум» же был самым совершенным кораблем того времени и, конечно же, самым мощным и маневренным. Но все же он основывался на привычных технологиях и способах получения энергии. В то время я еще не понимал, что именно хотел изменить в нем, но это желание порой посещало меня. Я четко знал, что в будущем и этот мой оплот будет изменен до неузнаваемости. Признаться, эта догадка ощутимо пугала, потому что под ней скрывался один факт, а именно уничтожение существующего космического скитальца. А погибнуть он мог различными способами… Это рождало тревогу, будто бы предчувствие, которое я всячески стремился отогнать от себя. - Оставь, Фад’елим. Мои предположения подтвердились? - Да, Повелитель. – Мужчина спохватился и более быстро произнес. – Точнее не совсем. - Что это значит? – С нескрываемым недоверием Лу уставился на новоприбывших, из-за чего культист сощурился и удобнее перехватил свой фолиант, но смолчал. - По приказу корабли были отправлены в указанный сектор. И мы почти успели, но ро’оасы в спешке покидали место своего базирования. Эта спешка была видна с первого взгляда, они бросали многое оборудование, даже парочку кораблей оставили. Возможно, полагали, что смогут вернуться за ними позже. - Нас кто-то выдал?! – Гнев черными путами мгновенно начал разливаться по моим венам. - О, нет! Нет, нет! Не в этом дело. – Агент откашлялся. – Нас они не ожидали, а получив информацию от дронов, было принято решение, не показываться так скоро. Это было бы нецелесообразно, большинство светлых уже покинули тот регион. Позже мы со жрецом посетили брошенную базу Аросы, тем самым убедившись, что это была не эвакуация. Светлые куда-то спешили. Брошенная аппаратура позволила нам вычислить предположительный курс, а также вывести одну теорию, которую озвучит Раатсинш. Жрец кивнул и вышел на один шаг вперед, после чего с шелестом страниц распахнул свою книгу, забитую ворохом исписанных мелким, кривым почерком листов. - Мы не можем говорить наверняка, все же ро’оасы были осторожны, хотя и не предполагали, что их будут искать в том районе. Могу с точность сказать лишь то, что они наблюдали за одной системой. Транспортных путей с ней нет, да и цивилизация давно покинула этот регион, а в прошлом она никогда не выдавалась чем-то особенным. Всего лишь торговый участок, разорившийся во время Вечной войны. Но события этой же войны способствовали планетарной катастрофе поблизости. – Он поднял глаза, быстро бросив холоднокровный взгляд на моего стража, который намеренно с грозным видом стоял за моей спиной. – Я говорю о столкновении кораблей, которые потом затянуло в звезду, и произошел кошмарный в своей разрушительности взрыв. Некоторые скептики до сих пор используют этот случай в спорах о необходимости путей в системах с нестабильными светилами. Так вот. Эта же катастрофа способствовала уничтожению маршрута на Китемраан. Там, конечно, еще были некоторые факторы, но, полагаю, странность заинтересованности Аросы уже видна. - Китемраан? – Связь светлого ордена с первой планетой сиитшетов мне совершенно не понравилась, более того, я был встревожен этим фактом, хотя он, скорее всего являлся надуманным. И все же я в это верил. – Какая связь нашего первого оплота с заброшенной торговой системой? - Смею предположить, что через нее открылась дорога на Китемраан. - Лу, ты тогда сказал, что светлые бегут в панике… - Страж нервно повел головой. – Если бегут к своей цели, то да. Что-то еще, Фад’елим? - Да, Владыка. Помимо этого нам стали известны имена и некоторые коды кораблей Аросы. Их маршруты уже отслеживаются. И предположения подтверждаются. Данные переданы на «Рэнтефэк’сшторум». - Да... Тогда не будем медлить. - Нужно опередить Аросы. Сиитшеты не могут позволить своим заклятым врагам первыми оказаться на Китемраане. Они осквернят наш дом! – На эмоциях высказался жрец. – Этого нельзя позволить! - Разумеется. – Я же не удосужился даже взглянуть на культиста. - Прекрасно. Вы хорошо потрудились, Империя благодарит вас и надеется, что и впредь ваши труды будут столь же важны и полезны. Можете быть свободными. Командор без указаний отключил защитное поле, после чего Фад’елим и жрец Раатсинш низко поклонились мне и удалились сразу же, не заставляя тратить на них дополнительное время. К Лу тут же обратились некоторые из корректировщиков маршрутов корабля, тот ознакомился со сводками и с моего позволения отдал приказ об использовании данных предоставленных агентов и чтецом си’иатов. Через некоторое время «Рэнтефэк’сшторум» и часть флота, что находилась недалеко от флагмана и могла присоединиться к старту путешествия, скользнули в бурлящую пучину космоса. Некоторые военные странники должны были нагнать нас уже на первой точке остановки маршрута. Я же в который раз убедился, что Аросы более не действовали привычными методами. Они поняли, что со смертью Сенэкса человеческие взгляды, которые тянули за собой приземленные и ограниченные стереотипами решения, исчезли. А, следовательно, война вышла на уровень борьбы идеологий. И ро’оасы, ослепленные надеждой, метнулись в место рождения сиитшетов, намереваясь найти там нечто, что могло поспособствовать им в достижении победы над моей Империей и темным орденов в целом. Но я, в отличие от жреца, был уверен в том, что на Китемраане не осталось ничего, что могло бы ослабить си’иатов. Мне почему-то казалось, что с той планеты ушло и то важное, недостижимое, что однажды упало на хрупкие человеческие плечи и повлекло за собой изменение не только истории, а основы всего нашего мира.