***
Сакраос. Главный мир жрецов, что в рядах низших и далеких созданий считался планетой, породившей сиитшетов. Такое мнение часто вызывало смех и презрение со стороны образованного общества, но не у меня, ибо малая доля правды все же теплилась в столь невежественном и приземленном суждении об ордене. Система культистов являлась одной из первых, куда после оставления Китемраана отправились си’иаты в своем первом познании окружающего мира, подверженного веяниям Аросы. Потому Сакраос собрал в себе как истоки ордена, основы, так и новые взгляды, мировоззрения, идеологию и культуру. По сути, он был многослойным памятником истории, а священные ритуалы и песни в зубьях венца из храмов и святилищ только усиливали этот эффект. Будто мозаика или слои горной породы, что сохранили в своем нутре память о каждой сгинувшей в веках эпохе. Это проявлялось не только в архитектуре, что сумела сохранить в себе как самые первейшие сооружения, некоторые из которых представляли собой точные копии зданий Обители, но и памятники того времени, когда понятие бога было отвергнуто. Наследие торжествующих в века войн и противостояний, сомнений и восстаний, легкого забытья и, конечно же, слава Высших. Последние я одним из своих приказов велел как-либо стереть или изменить, чтобы на святой планете не осталось напоминания о тех, кто подвел вселенную к краю гнили и гибели. Не мог новый бог терпеть конкуренцию даже в виде статуй с изображениями прежних владык. Итог же, что выбрали жрецы и как они попытались избавиться от навязчивых и омерзительных для меня воспоминаний, оказался неожиданным и почти что ностальгическим. Они оплавили монументы. Не важно, каким образом и чем, но у изваяний были стерты лица, гербы и любые другие символы, что могли бы выдать момент создания и то, чему были посвящены замысловатые сооружения. Это не противостояло кодексам и законам ордена и даже не вызывало отторжения в плане эстетики и морали, но я видел в опаленных, застывших, как расплавившаяся свеча, остовах указание на первое посещение мною Орттуса. Там стеклянные статуи также предстали пред незваными гостями без лиц и отличительных черт. Кто знает, может быть, некто недостижимый и великий шепнул под тенью ночной тишины такое решение смиренным жрецам, таким образом передав мне особый намек… на что? Сакраос. Древнейший и закостенелый. Многие считали, что он непригоден для жизни, что культ там содержат за огромные суммы и траты, так как вырастить под вечно ночным и сумрачным небом что-либо невозможно, а все животные местной фауны ядовиты и смертельно опасны. По системам и секторам Империи и до ее создания распространялись жуткие, леденящие жестокими, больными подробностями сплетни о том, как ведется жизнь на сакральной планете, какие мистические и опасные случаются там штормы, что таится под многовековыми сводами храмов и дворцов. Дополнялись такие легенды рассказами и о самих жрецах, и не все из них являлись вымыслом. Пристанище культа на самом деле являлось одним из самых необъяснимых мест вселенной. И если Медросс V был понятен, даже логичен и наивен, то Сакраос многие ученые и философы ставили в один ряд со стеклянным убийцей - Орттусом. Правда, не забывали делать небольшую поправку и заметку – дом жрецов все же был достаточно безопасен для того, что иметь свое законное место в списке обитаемых планет. Причину такого странного явления я открыл уже после того, как взошел на трон и провозгласил себя Императором. Как бы не были против владыки мира, как бы из-за страха или собственной слабости, эгоцентричности или самой простой и детской глупости они не стремились подчинить мир под выдуманные законы и предписания, культисты оставались теми, кто никогда не забывал истоки. Разумеется, лишь единицы хранили в своих сухих ладонях истину и передавали ее из поколения в поколения, но нить памяти вилась среди потомков и дошла до меня. Те, кто видел истину, не признавали становления идеологии и отвержения религии. Потому среди священнослужителей всегда были те, кто из века в век пытался докричаться до божества сиитшетов. Жрецы всегда оставались расколотыми на две недоверяющие, но взаимосвязанные и взаимодействующие части, так как любой ритуал основывался на старом обычае, ведущим свои корни с Китемраана. В результате любой культист от рождения становился под эфир и дурман общего безумия сиитшетов, и каждый голос, каждая песнь обретала двойственное значение. И на этот многоликий, многоголосый зов отвечали. Иногда, очень редко. Большинство услышанного и увиденного все равно оставалось бредом, фантазией и наваждением. Может быть, и я был всего лишь ответом на очередную мольбу? Я действительно верил в это… Сакраос не имел на себе городов и крупных космических портов. Не было поселений, производства и каких-либо других, казалось бы, неотъемлемых для цивилизации сфер. И сам он был огромной глыбой из скал, чьи острые зубы и когти вонзались в низкое, дымящееся тучами и туманами небо, а еще дополнялся глубокими морями и озерами, которые соединялись под толщами камней подземными реками и пещерами. Из космоса дом темного культа открывался мрачно-фиолетовым комком, будто листом бумаги, сжатым с яростью в руке до формы, что отдаленно должна была означать сферу. И его забросили в пустоту, не забыв рядом поместить тусклое, но все же немного согревающее светило и россыпь безжизненных спутников и объектов. Этот ком постоянно вспыхивал молниями и энергетическими взрывами, что, однако, не причиняли на поверхности серьезного ущерба, как храмам, так и их жителям. Хотя побочные эффекты, несомненно, были, но выражались они настолько мелкими и незначительными влияниями, что никто и не думал придавать такому факту какое-либо важное значение. И, разумеется, никто не страшился и не опасался погодных явлений Сакраоса. Атмосфера планеты была пригодна для жизни и даже подходила для дыхания без респираторов и масок. Хотя в свой первый визит сюда я и порывался покрыть чем-то защитным свою голову, чтобы как-либо облегчить поступление кислорода в организм. Благо, что такое ощущение пропадало достаточно быстро, позволяя и давая возможность привыкнуть. Лицезреть без содрогания дергающиеся, перемещающиеся по своему неведомому и непредсказуемому желанию тучи, мелкие облака, тянущиеся из бездонных разломов и пропастей туманы и мороки, было невозможно. Складывалось впечатления, что из упорядоченного мира окунаешься в пучину хаоса, где нет законов и правил даже для камней. Это настораживало и давало повод представлять, что находишься в одном из старомодных голоизображений, что возникают вокруг зрителя целой панорамой. Не раз, проводя ночь под смуглым, рябящим небом Сакраоса, я просыпался и вглядывался в открывающийся из узкого окна фиолетово- пурпурно - черный пейзаж, чувствуя как от этого созерцания, холодело до оледенения внутри. Скалы, огромные, взвинчивающиеся в пульсирующую энергией высь, нагромождались темными, массивными глыбами на горизонте, но каждое утро их очертания слегка искажались. Невнимательный человек мог и не заметить таких изменений, но изредка необъятные пики перемещались настолько сильно, что от понимания такого пугающего факта становилось неуютно и душно. Каменные монолиты пропадали в туманной взвеси у горизонта, но возникали под самым окном, а на следующий день снова возвращались на место или исчезали вовсе. И удивительнее всего было то, что, несмотря на такие перемещения и преобразования в окружающей горной среде, храмов, алтарей и святилищ все это не касалось. Именно по такой причине ориентироваться на Сакраосе можно было лишь по воздвигнутым сооружениям и строениям. Под надзором и руками жрецов создавались алтари, часовни и нечто вроде небольших беседок, что потом тщательно заносились в карты. В самых отдаленных местах ставились простые каменные столбы, колонны или обелиски. Их вводили на несколько метров в специально вырубленные в твердой породе площадки или ступенчатые постаменты. Лестницы и ступени также делали поблизости от таких мест, но не всегда дороги, тропинки, вымощенные камнем, аллеи под арками в окружении светильников и фонарей сохранялись. Такой мелочью горы жертвовали с легкостью и смехом. Еще одним исключением из суровых и грозных правил оставались мосты. Мне доводилось слышать рассказы жрецов о том, как они лично видели странные и жуткие картины того, как рвались мосты над пропастями и безднами. Они наблюдали за обрушением плит и креплений, за тем, как оставшиеся части переходов поворачивались под разными углами, осыпаясь мелким крошевом и осколками. А через пару недель, уже после того, как скалы вместе с остатками каменных лент пропадали бесследно, они неожиданно обнаруживались за несколько десятков или даже сотен километров от прежнего места. И не просто торчащими в причудливой форме комьями, а абсолютно целыми и срощенными вместе. Конечно, их вновь собранный вид не был совсем идеален, но в местах, где случайно оказывались потерянные какие-либо части, возникали наплывы из оплавившегося камня или минералов. Так или иначе, но запутанные дороги мира жрецов постоянно оставались действующими и ведущими приблизительно в нужном направлении, ибо никогда не прерывались бесконечными расщелинами или тупиками. И путешествуя сквозь горные перевалы и впадины, следовало только твердо понимать, куда именно нужно прийти, в чем состоит конечная цель скитания. Отсюда выходили не только множественные ритуалы и обряды, но и сам образ жизни жрецов, который мало чем походил на обычное существование любого смертного. Рождаясь под кастой священнослужителей, сиитшет становился на тяжкую тропу познания мира, который разливался для него необычным смешением красок и их оттенков, что имели мало общего с доступными для всех. И эта тропа была не только эфемерной, красивым обличением реальности в философские высказывания, но и подлинной истиной. Культисты за свою жизнь проходили Сакраос, изучая историю, идеологию, психологию и другие науки, направления деятельности. Они посещали храмы и алтари священной планеты, проходили каменными линиями от одного к другому пешком, неся лишения, тревоги и страхи. Очень многие гибли в подобных испытаниях, но даже их разрозненные и обрывочные дневники сохраняли на своих пожелтевших, истрепанных листах обширные и красочные описания храмов. Действительно, каменные, монолитные обители внушали трепет на Сакраосе так сильно, как нигде более. Здесь они давили, сжимали в своем величии хрупкие тела, а души загоняли в нависающие огромными глыбами ловушки. Все без исключения они обладали отполированными стенами и витражными окнами, которые в большей своей мере имели снаружи небольшие уступы, что изящно создавали нечто вроде маленьких, открытых балконов. Витражи же обычно были темными, из мелких стеклянных кусочков, благодаря чему свет изнутри помещений почти не просачивался наружу. Поблизости часто имелись некие площади и парки с аллеями и украшениями, вроде статуй, обелисков и того, что я позже начал именовать «жертвенниками». Такое название пришло само собой после того, как я создал и воплотил в реальность для Империи одно нововведение, изменившее порядок жизни общества в целом. Многие жрецы поддержали мое желание, собственноручно исполнили приказ. О высоких, буквально издевательски длинных лестницах, ведущих к парадным входам в храмы, во вселенной были наслышаны все. И именно эти черты архитектуры чаще всего выдавали присутствие обителей в скальных лабиринтах. Разумеется, и в этом были исключения, но очень редко, а потому этот факт оставался в числе малоинтересных и нужных. Многие из входов в святилища задумывались и воплощались скрытыми и охраняемыми, но в особом смысле слова. Жрецы никогда не прибегали на Сакраосе к помощи охраны и стражи даже в лице сиитшетов. Как и алхимики, культисты предпочитали полагаться на природную защиту. В случае с их планетой это было вполне разумно и осмысленно, даже более выгодно и целесообразно, ибо только глупец и безумец рискнул бы отправиться в каменные ловушки священного мира без подготовки, которая всегда выражалась в редком даре. Без его помощи отыскать мистические и сложные ходы храмов было практически невозможно, ибо не каждые обильно украшенные и выставленные на всеобщий обзор врата являлись главными и действующими. Еще одной отличительной и любопытной чертой Сакраоса, что чем-то меня привлекала, были уже упомянутые мною одиночные обелиски, которые устанавливались в самых безлюдных местах, где только хищные твари оставляли пыльные следы на тихих и затерянных тропах. Эти столбы представляли собой толстые, каменные, изредка украшенные стеклянными или зеркальными плитами трубы, где на вершине располагалось место для огня. Путники-жрецы, ученики, посланные на испытание или культисты, что предпочли остаться вдали от политики и вообще всего мира, часто проводили свои годы, ходя между таких пик и колонн, поддерживая в них пламя. Оно мерцало в сумеречном ветре и темном тумане яркими искрами, как янтарно-рубиновыми глазами, разбрасывая рыжие блики на скалы и мох. Любопытно, что чувствует одиночка, который только что зажег огонь в таком обелиске, замер, а может быть и присел на рядом лежащий камень, чтобы отдохнуть, но заметил в устрашающем небе мерцающую черту снижающегося звездного корабля… Как только корабль с легким шумом опустился на гладкую посадочную площадку, что высилась на крыше одного из храмов, больше всего напоминающего обычную гору или похожего на естественные каменные вершины скал, я выскочил прочь по опущенному трапу. Даор и Лу спешили следом, но явно отставали. Они не до конца понимали истинную причину моего беспокойства и паники, а потому, наверняка, думали о том, что их император не в себе. Злой, скучающий ветер мгновенно обрушился на меня, принимаясь дерзко и самозабвенно терзать полы длинного плаща и волосы, в которых путались золотые нити, струящиеся от маски-короны. Она имела скорее функцию украшения и символа власти, потому и покрывала прозрачным щитком только глаза, оставляя нос и рот открытыми. И в первые мгновения мне показалось, что дыхание у меня перехватило от обжигающе-холодного воздуха, от пыли, летящей в нем, от вязкости и привычной для Сакраоса тяжести, но это было не так. Меня приветствовали хмурые и обеспокоенные жрецы, что пали у моих ног, благодаря за внимание, что я им оказал, прилетев сюда. Обычная, пусть и не роскошная, не торжественная встреча, но тогда это не волновало. Может быть, эти традиции и обязательные исполнения канонов казались в тот миг совершенно ненужными и дикими. Они мешали и останавливали меня. Растянутые, будто нараспев, слова встречающих резали, но одновременно сливались с истошными завываниями ветра. Из скрывшегося за резными арками входа показались другие культисты, что также низко кланялись, но меня их присутствие практически не трогало, оно не привлекало внимания. Я сходил с ума от острого, болезненного ощущения, увеличивающегося до сумасшествия и отчаяния, которое выражалось в том, что что-то не так, что что-то изменилось. В сдерживаемой панике я безмолвно взывал к черноте, но в ответ получал лишь жалкий, издевающийся смех, что множился лающим хором. Мой взгляд скользил по привычным силуэтам гор, очертаниям многих храмов и только их крыш, что притаились в туманных низинах, по низко-клубящемуся небу, по дергающимся в непонятном и беззвучном мотиве тучам, по вихрям ветра. Его потоки с яростью и остервенением пытались затушить в древних фонарях, свисающих с цепочек в руках си’иатов, огонь. Тот сопротивлялся, почти гас, но потом вновь поднимался, облизывая своим языком плоские крышки, испуская редкие оранжевые искры. - Слава Императору! Разошлось эхом среди жрецов, затем последовала очередная волна поклонов и лести, вызвавшая у командора пренебрежительный и презрительный взгляд. Раб же оставался спокоен, но старался держаться поблизости. А я только быстро кивнул одному из культистов, одеяния которого имели на плечах особые отличительные алые ленты, говорящие о более высоком положении в иерархии сиитшетов. Он сразу же вежливым жестом указал на открытые врата, из которых едва заметным паром струилось тепло. Этот малозаметный, казалось бы, совсем неважный факт натолкнул меня на мысль, что температура на планете была намного ниже обычного, что, безусловно, являлось очень странным. - Сюда, Владыка. Мы приготовили покои для Вас и слуг. Очень холодно, мы не станем причинять Вам неудобства, проводя ритуал приветствия под открытым небом. – Жрец слегка скривил губы в скромную улыбку, которая сделала его еще больше похожим на куклу или беленую статую. – Все будет видно из теплой залы… - Нет. – Резко отрезал я, при этом уверенно шагая в сторону врат. - Что?.. – Пискляво воскликнул культист, смутившись и растерявшись от моего заявления, но тут же опустил голову и снова поклонился. – Прошу прощения, о, Повелитель, если Вы того желаете, мы не станем отступать от традиций. Он махнул кому-то среди младших си’иатов, повелевая зажечь пламя в чашах, что ознаменовало бы прибытие Владыки и мое расположение именно в этом храме. Юный мальчишка с забинтованной шеей уже было метнулся в сторону, чтобы исполнить поручение своего наставника, но я снова властно и грозно заговорил. - Нет! Ничего не нужно! Жрец даже остановился, с непониманием смотря на меня огромными, удивленными до предела глазами. С его головы от порыва ветра сорвало капюшон, обнажив совершенно лысую голову. Только теперь стало ясно, что некоторое время ранее жрец был женщиной, и после того, как она обучилась основам, родила наследника, взошел на высокий титул темного ордена совсем недавно, так как шрамы от проведенного ритуала еще причиняли ему боль. Движения культиста еще оставались острожными и аккуратными. Он виновато поджал губы и опустил глаза в пол. - Я чем-то оскорбил Властителя? – Резко он упал вниз, на колени, отчего по полу разлетелись края его зеркальных одежд. Прижался лбом к оледенелым плитам. – Молю о снисхождении и прощении! Я исправлюсь и более не причиню неудобств и огорчений Императору! - Довольно! – Прорычал я, останавливаясь и оборачиваясь к недоученному глупцу. Лу же, ничего не понимая, уставился на меня. – Встать! - Император, разрешите мне? – Вперед вышел Даор, говоря спокойно и размеренно. – Владыке не обязательно тратить свое бесценное время на объяснение чего-либо юным служителям, которые только встали на сложный и тернистый путь познания истины. - Говори! - Благодарю. Губы слуги украсились вежливой улыбкой, после чего он повернулся ко все еще лежащему на полу жрецу, вздернул голову и гордо заговорил. Вокруг по толпе культистов прокатился легкий ропот, а лица их побледнели не от холода, но от страха и сомнений, что проявились неожиданно ярко из-за обстоятельств, заставивших их самим, без помощи старших сиитшетов, исполнять все предписания и обычаи. И в этом для них крылась великая сложность. Пусть они все идеально знали устои и церемонии, учили старательно и любовно теорию, могли в любой момент наизусть рассказать любой отрезок из любого кодекса и канона, но никогда сами не практиковались. И даже то, что всем им доводилось наблюдать проведения ритуалов, исполнять их в одиночку стало для них почти наказанием. Они мучились от волнения и переживали, что может пойти что-то не так, а потому их служение имело возможность вызвать гнев Императора. И чем больше они следили за правильностью всех действий, тем больше ошибок и нарушений допускали. Молодые жрецы понимали это, но никак не могли справиться с эмоциями. Я чувствовал это. - Учитывая сложившуюся ситуацию и ваше незавершенное обучение, за вами будет оставлен шанс исправить свое невежество и доказать свою значимость Империи и Императору. Также в условиях данных событий приготовленные вами ритуалы и церемонии не имеют смысла и места быть, ибо лишь отнимут время, которое по вашей глупой милости и так упущено. С этим промедлением будут разбираться позже. Сейчас же вам следует понять, что о визите нашего Владыки сюда не стоит говорить слишком громко, привлекая тем самым ненужное внимание. Также не следует распространять информацию о положении дел с верховными жрецами Сакраоса. Сейчас же ты… - Даор указал, на медленно поднявшегося и дрожащего культиста, рукой, - … проводишь Императора до кельи главного жреца, вызовешь лекарей, что наблюдают за состоянием заболевших. – Он чуть помедлил, скосил глаза на обдуваемый разгневанным ветром корабль, добавил. – И распорядишься о том, чтобы над нашим транспортом подняли защитное поле. Жрец тут же низко поклонился и засуетился, оживленно и обеспокоенно раздавая поручения и одновременно двигаясь в направлении входа, указывая путь. В окружении встревоженной толпы я добрался до врат и спустился по широкой лестнице в первую залу, которая со щедростью одарила меня теплом и ползущим по полу туману от тлеющих благовоний. Через минуту послышался шум захлопнувшихся створок дверей. Культисты в это время зажгли дополнительные светильники, что кругами и сферами взмыли вверх, а затем продолжили парить над нашими головами, испуская немного мрачный и блеклый свет, но вполне достаточный для того, чтобы легко ориентироваться в помещении. Старший священнослужитель тихо оповестил: - Лекари будут ожидать близ кельи наставника. Прошу за мной. Привычные коридоры и крутые лестницы не вызывали никакого любопытства и интереса. Они уже давно стали для меня обыденностью, привычными декорациями. Даже пестрящие на стенах черно-белые фрески мало чем привлекали. Падающие на пол и сгибающиеся в поклонах жрецы, что не присутствовали на крыше, встречая меня, также оставались частью окружения, почти мебелью или декором. Даже самые юные си’иаты, чьи расширившиеся от заинтересованности и восторга глаза горели на худощавых лицах пытливой гордостью, виделись мне серостью и мелочью, отвлекающей от единственной цели. Возможно, не сгорай я от неприятного, удушающего чувства предвидения болезненного поворота судьбы, я бы тогда все же обратил некоторое внимание на фанатичное поведение жрецов, но этому было не суждено сбыться в тот тяжелый день. Я чувствовал каждой клеткой тела, что на Сакраосе что-то изменилось. Будто сам воздух оказался пропитан спорами перемен. Они возникли от самого ничтожного костра, свечи в одном из обелисков, и погасли бы, если бы не яростный, штормовой ветер, который подхватил легкие крупицы и разнес по скальным ложбинам. Там они опали, затаились, а при первом попадании на них скудной влаги проросли, вновь обратившись лепестками пламени. Оно заалело, взвилось к небесам яркими, обжигающими даже камни линиями, и уже в свою очередь сбросило с себя искрящиеся частички. Вирус и болезнь. Они расползлись гниющими щупальцами по миру, проникая в реки и озера, отравляя и искажая все. И воды обратились кровью, а воздух – гарью. И я не понимал причину такой ассоциации. - Почему здесь так жарко, жрец? Пробасил Лу, следуя по левую руку от меня и с недовольством смотря по сторонам, будто ища взглядом источники непереносимого жара. В его броне терпеть такую температуру было весьма проблематично, так как дополнительные функции, вроде охлаждения, было принято использовать в бою и экстренной ситуации, не тратя энергию на повседневные и пустые моменты. Культист не разобрал в реплике стража какого-либо упрека, потому ответил сдержанно и кратко: - Стены храма преисполнились влагой. Ее следует искоренить. - И за стенами стало намного холоднее, чем обычно. – Добавил мой раб. – Это странно. Насколько мне известно, температура на Сакраосе довольно стабильна и очень редко колеблется настолько сильно. Особенно так, нарушая всю статистику. - Да, это правда. Жрец свернул направо, выведя нас в узкую залу с высокими потолками, под сводами которой располагались многочисленные арки. С них свисали черные и алые полотна ткани без всяких узоров, только некоторые оказались перехвачены толстыми жгутами. Сам потолок был отделан темной фреской, изображающей нечто-то вроде ночного неба, но почему-то перечерченного множеством линий, которые никак не относились к навигации и вообще науке. Оканчивалось это помещение круглой комнатой с тремя вратами, которые закрывали толстые и тяжелые двери, украшенные причудливыми, объемными узорами. По центру этого пространства располагался светящийся неприятным белесо-желтоватым светом столб, уходящий в каменную толщу с обоих концов. Вокруг него вилась ажурное, кованое ограждение, покрытое позолотой в некоторых, наиболее важных для композиции местах. С каждой стороны от всех дверей замерли в недвижимой стойке жрецы. Все они отличались высоким ростом, но на фоне моего стража казались худыми и маленькими. На них также мерцали зеркальные одежды, но в отличие от многих других культистов, эти были зрячими. Наш провожатый что-то быстро им сказал и махнул рукой, повелевая открыть одну из дверей, я, прислушиваясь к бешеному ритму своего сердца, приложил ладонь к шершавой стене. Холод передался мне одновременно с обильной влагой. Из-за мрака и густых теней храма было не очень хорошо заметно, что все они оказались покрыты тонким слоем воды, скатывающейся бесшумно и равномерно. На полу же не собирались лужи, и не было никакой испарины. Отняв ладонь от камня, я вгляделся в темные, напитавшиеся жидкостью ленты, что опутывали мои руки, затем перевел взгляд на Даора, который последовал моему примеру и тоже провел пальцем по неровной поверхности. Он нахмурился, отчего шрам на щеке слуги выделился более отчетливо, а затем раб, щурясь и принюхиваясь, растер между пальцев сырость. - Жрец. – Позвал я. - Да, Император. Он замер близ открытого входа, пропуская нас в зыбкую темноту, которая мгновенно озарилась, стоило в ней оказаться парящим светильникам, а после ловко и юрко скользнул следом сам. Следующее помещение представляло собой что-то вроде прихожей около кельи главного жреца Сакраоса. Здесь нас уже ожидала пара лекарей, что сжимали в побелевших руках плотные, исписанные мелким почерком листы бумаги и инфокарты. Оба были среднего возраста, невысокие, сутулые и с покрытыми причудливыми уборами головами. Эти уборы были полосами белой ткани со спускающимися по вискам широкими лентами, украшенными гербами Империи. От запястий шли объемные нарукавники. Оба также низко поклонились и отошли в сторону, а я же продолжил вопрос, что хотел задать культисту. - Когда ваши храмы так изменились? Это связано с тем моментом, когда жрецы подверглись влиянию болезни? Или первые проявления были замечены намного ранее? – Я оглянулся. – Вы изучали состав? - Да, стены покрылись водой примерно в то же время, что и воды внизу, в залах, стали черного цвета. Наставники слегли немного позже, уже после того, как они осмотрели бассейны. По составу же ничего особенного и странного не было обнаружено. Обычная вода, только неизвестно откуда она появилась. Достаточных источников поблизости нет, ливней также не было, но она продолжает струиться по стенам вопреки всему. Единственное, что ощутимо тревожит: жидкость не собирается на полах в лужи, как то было ожидаемо. Это противоречит законам, но загадка также остается нерешенной. – Жрец указал ладонью. – Сюда. Он распахнул предо мной тяжелые шторы, что завешивали арочный проход черными волнами складок. Сразу же почувствовался запах чего-то химического, лекарств и духоты. Келья Тчар'лоруса была маленькой, овальной и с минимальным набором мебели. В стене зияло светловатым провалом только одно окно вытянутой формы с коричнево-черным витражом. Оно же являлось своеобразным выступом на открытый и не огражденный выступ - балкон. Словно в дань уже давно затерянным представлением об уюте и красоте вся комната была застелена мягким, хотя и потертым ковром с геометрическим орнаментом, потому идти было несколько непривычно. Вдоль стен хаотично располагалась пара книжных шкафов, небрежно заставленных, даже забитых разными свитками и рукописями, среди которых было непривычно мало инфопанелей и инфокарт. Но и те, что имелись, являлись старыми, бережно хранимыми реликвиями. Почему-то совершенно отсутствовали современные носители информации и вообще какие-либо технические приборы. Даже освещение было в виде восковых свечей, наставленных на маленьком, квадратном столике, что опирался на одну резную ножку. При этом свечи больше всего походили на какой-то жуткий, оплывший ком. Он когда-то начался с двух-трех светочей, потом к ним добавили еще и еще, они сгорели и растеклись наплывами, но никто счищать это не стал. Всего лишь на зыбкую основу поставили новые ряды освещения, а после них другие. Рядом с этой своеобразной лампой расположилась оставленная целителями тумба с различными снадобьями и лекарствами. Еще одним несвойственным дополнением кельи были зависшие в воздухе экраны, транслирующие данные больного. Иногда надписи на них менялись, и притаившийся в тени урихш вводил жрецу очередную порцию какого-то вещества, поддерживающего состояние Чара. С правой стороны располагалась широкая, застеленная и убранная многими покрывалами и одеялами постель Тчар'лоруса, на которой лежал он сам, тяжело дыша и хрипя. Глаза культиста были плотно закрыты, но на ресницах желтоватыми каплями виднелся гной. На лбу поблескивала испарина, а распухшие пальцы изредка вздрагивали. Я молча приблизился к ложу жреца и пристально посмотрел на Чара, затем взглянул на выводимые на панелях данные. Даор уже был рядом и также осматривался, командор же замер около входа и скрестил руки на груди, словно бы все происходящее его не заботило, а он находился подле своего Владыки лишь для охраны. В данной ситуации он мог мало чем помочь, даже советы его не имели ценности. - Расскажите мне подробнее о случившемся. – Я добавил громче и в приказном тоне. – Все. Я хочу знать каждую мельчайшую деталь. Они могут указать на то, что сами вы не заметили или по незнанию не придали этому важности. - Как пожелаете. – Жрец встал у изголовья кровати, сцепив перед собой руки и тяжело вздохнув. – После того, как мир изменился и вестник нашего творца пришел к нам, когда закончилась победоносная война против лжецов Аросы, мы ликовали. И мы не стали запирать пути к нижним ярусам, где до этого золотого времени таились в надежном убежище наши самые важнейшие кельи и алтари. Любые жрецы могли спуститься туда и принести благодарность вестнику, исполнив песни или ритуалы, молить о снисхождении и защите. Конечно, ограничения были. Самые священные и сакральные обители охранялись, но близлежащие помещения оставались открыты и доступны даже детям, нашим юным воспитанникам. Их могли посетить и самые младшие послушники, что только начали свой путь познания и служения. Так и случилось… - Дети заметили то, что не смогли их наставники? – Мой голос прошелестел так яростно и негодующе, что жрец побледнел и слегка затрясся. - Нужно ли содержать вас, если любой ребенок может заменить верховного жреца? - Нет! – Культист запротестовал и едва ли не замахал руками, но его голос заметно дрогнул и почти перешел на тонкий писк. – Все не так. - Очень часто вы стали огорчать меня. Ваша слава меркнет, гася и подвергая сомнениям любое сказанное слово. Неужели после всех моих стараний сама основа Ордена Сиитшет – жрецы падут… Недопустимо. - Вечером все было в порядке. – Залепетал священнослужитель. – Мы во главе с Тчар'лорусом проводили ритуалы в тех залах. Там все было, как и обычно. Нетронуто, тихо, спокойно. Ничего такого, что не укладывалось бы в рамки или как-то беспокоило. Вообще ничего. Единственное, что все же насторожило Верховного – это холод. - Холод? – Переспросил я. - Да. Тот холод, что и сейчас властвует на поверхности. Но кто может предсказывать и повелевать погодой? – Приспешник склонил голову. – Потом уже наставник только огорчился, но не заподозрил ничего мистического и необычного. А уже утром, после ранней трапезы к одному из старших прибежали юнцы, которые голосили о черной воде и о том, что один из младших послушников упал внизу, вроде потерял сознание, но дети подумали, что их брат по культу уснул и никак не хочет просыпаться. - Император… - Едва слышно обратился ко мне Даор, но я отмахнулся, велев молчать. - Говори, жрец. - Мои братья спустились вниз, сами осмотрели бассейны, нашли мальчика. Тот был уже в ужасном состоянии. С его губ капала пена, а тело свело судорогой настолько, что когда его попытались поднять и перенести наверх, кости не выдержали. Они треснули и распороли плоть. Он умер там. Тяжело и мучительно. – Культист нервно поджал губы и сощурился, покачал головой. – После этого позвали Главного жреца. Он спустился вниз с помощниками, чтобы коллективно обсудить всю эту непростую и устрашающую ситуацию, посоветоваться. А закончилось все этим… - Лекарь! Целитель мгновенно возник подле меня, низко и через чур льстиво поклонился, отчего украшения его головного убора всколыхнулись. Затем быстро заговорил глухим тоном. - Состояние жрецов тяжелое, но пока стабильное. Молим о прощении, но нам не удалось выявить причину болезни. Вирусов, яда, токсина и чего-то в этом роде не обнаружено. Мы проверяли воздух и воду с нижних ярусов. Образцы приносили урихши, поэтому новых жертв не было, об этом можете не беспокоиться. – Он развел руками. – Но итог - ничего. Вообще ничего. Более того, состав воды оказался прежним. Одни и те же примеси, даже их концентрация не была изменена. Жидкость по данным была полностью пригодна для употребления, но подопытные животные также погибли. Не столь ужасным способом, но быстрее и тоже в страданиях. Мы никак и ничем не смогли помочь или хотя бы уменьшить боль. Пока шел разговор, и большинство присутствующих было им полностью поглощено, мой раб, обернувшись и строго посмотрев на стража, своевольно приблизился к Тчар'лорусу, рискуя, но не обращая внимания на этот риск. Он осмотрел жреца, осветив болезненно-истощенное лицо светильником, затем осторожно приподнял его веки, помедлил. С настороженностью и легким азартом в глазах оглянулся на меня, снова на Лу, который недовольно сощурился от поведения слуги, но все равно сдвинул с груди культиста покрывало. Возможно, предчувствие руководило действиями мужчины, но это возымело свой эффект раньше, чем на то осмелились бы другие подчиненные. Убрав мягкую и тонкую материю, он смог увидеть тяжело поднимающуюся от глубокого и рваного дыхания грудь. Конечно, много этим раб не добился, на старике была глухая рубаха из черной материи, но и это не смутило. Даор нагло расстегнул ворот одежд и замер. Со стороны послышалось робкое шипение прислужников темного культа. - Император… - На выдохе выдавил из себя Даор и отошел от ложа Чара, указывая на него рукой. – Там… взгляните. Это же… это… В два шага я оказался рядом с постелью жреца и склонился над ним. То, что так напугало раба, было невозможно не заметить. И только я мог в полной мере оценить и понять значение увиденного. Кожа на груди Тчар'лоруса в области сердца буквально сгнила. Она сочилась мерзкой жидкостью, но текла ровно в направлении солнечного сплетения, где скапливалась небольшой лужицей черного цвета. Казалось бы, что там она быстро высыхала, потому не скатывалась вниз, но на самом деле, жидкость с легкостью впитывалась в тело, расползаясь по коже змеящимися черными щупальцами, так похожими на мою порчу. Отравление от этого лишь усиливалось, плоть сгнивала и истлевала, но внешнее проявление не выглядело настолько страшным, как то было на самом деле. Все самое жестокое и разрушительное происходило внутри тела жреца. И происходило весьма быстро. Моя чернота… Я только содрогнулся от увиденного, понимая, что это явление было рассчитано лишь для одного зрителя – для меня. Но истинный смысл так и оставался загадкой. После я снова и еще пристальнее вгляделся в жуткую рану культиста, и мне показалось, что в самом центре ее что-то неестественно ярко для сумрачной комнаты блестит. - Что это? – Вырвалось у меня, я жестом подозвал раба. – Дай мне скальпель. - Слушаюсь. – Мгновенно отозвался Даор и потянулся к вороху разных инструментов на тумбе лекарей. И те не замедлили возмутиться, хотя и тщательно скрывали это под маской заботы о своем владыке. - О, Повелитель! Это слишком опасно! Мы не знаем, что это! – Заголосили они хором. – Это может причинить Вам вред! Вы отравитесь! - Молчать. – Грубо ответил я, перехватывая из рук слуги острый нож. Когда все затихли, я вновь присмотрелся к ране и убедился, что мне не показалось. В ней действительно, что-то странно и тускло мерцало. Затем я осторожно поднес скальпель и уверенно надавил им рядом с такой искрой. Послышался едва ощутимый треск раскалываемой корки кожи, а затем из прорезанной мною царапины хлынуло белое, с золотистым отблеском вещество. Оно потекло вязкими каплями с заметными в них сгустками по груди жреца, ярко выделяясь на фоне потемневшей плоти. Лезвие же выпало из моей руки и скатилось по объемным складкам одеял и покрывал на пол. Я же отшатнулся и шокировано прошептал: - Кровь бога… Откуда здесь? Обвел безумным взглядом всех, кто находился подле меня. Лекари даже попятились, а жрец привычно упал на колени рядом со мной, принимаясь что-то ритмично шептать. Стало невыносимо тяжело дышать, и я настолько ясно почувствовал жуткую, необъятную пустоту вокруг, что был готов взвыть до хрипа. Все, будь то живое или нет, оказалось для меня ничем. Все ничто, все преодолимо и бесполезно. Мне ни одна вещь, слово, звук не могли помочь в раскрытии тайны, и тем более ничто не имело и кроху возможности, чтобы заслонить слабого меня от немыслимого удара того, чему еще не было придумано имени. - Как… как?! – Хрипло закричал я, но никто не мог ответить мне. - Повелитель… - Начал было Даор, но я не услышал его. - Это невозможно… Невозможно!!! В следующий миг я уже оказался в коридоре. Я бежал прочь, не задумываясь, но зная, что точно приду к лестнице, которая выведет меня на нижние ярусы, к почерневшим водам. Я бежал, не обращая внимания на удивленных и растерянных жрецов, что рассыпались по сторонам и провожали меня ничего не понимающими взглядами, ни на доносящиеся до меня крики Даора и Лу, что остались где-то позади. Я только до горечи во рту, до привкуса яда чувствовал влагу на стенах, а перед глазами у меня стояла яркость крови бога Аросы, которая почему-то выходила из сердца моего главного и верного жреца. Предатели! Все изменники! Все ложь! А я же верил… Избранный, вестник, император… Все пустое! Я был слаб, так ничтожно слаб, что никак не мог заглушить боль от потери могущества. Я утерял всю свою уверенность в собственной силе и непобедимости. Я ощутил себя жалким и беззащитным человечком, сдавленным тупыми и колоссальными тисками обстоятельств, из которых невозможно было выбраться. Каждое мое движение лишь отчаяннее и сильнее сжимало их, разрушая не только мое тело, но разум и душу. Чернота… моя спутница и надежда, она покинула меня! Нет, ее кровь была моей кровью, она сияла в моих глазах, покрывала кожу порчей и вырисовывалась ликами в полосах волос. Но она смеялась! Надрывно и истерично. Смеялась надо мной, как над беспомощным и глупым ребенком, который не смог постоять за себя и защититься от нее, от простых влияний и безжалостной игры. А я призывал ее, не умолкая. Я звал ее, молил о помощи и поддержке, но в ответ получал бездействие и равнодушие когтистых ликов. Ловушка сомкнулась, и все это было лишь жестокой платой. Моей ценой за свободу и корону, которая, возможно, и не должна была принадлежать мне. Сиитшеты не по прихоти самолюбия и эгоизма рвались на Орттус, отдавая свои жизни бесчисленными гроздьями. Они искали дар! Тот самый дар, который по какому-то безумному стечению обстоятельств обрушился на меня. Они жаждали его, грезили о нем, полагая, что он станет главной причиной и стимулом подчинения всего мира. Они думали, что в таком случае темный, великий орден си’иатов станет непобедимым и вечным. Самым всевластным и всесильным. Наивные люди. А может быть, и нет. Кто знает, могло оказаться так, что и Сенэксу была открыта запретная тайна о том, как контролировать этот убийственный дар. Наверное, он знал и то, как им пользоваться без ущерба для себя. Знал… Но нет. Эти мысли были такой же ложью. Самообманом и самобичеванием. А я лишь искал способ и шанс приписать себя, намертво привязать к воплощенному миру, к которому я так привык. Мне понравилось жить в нем, в какой-то мере даже устраивали все законы, но я снова был вынужден шагать за грань. За страшную, непредставимую, существующую вне времени и пространства Грань, уготованную почему-то именно для меня. Все так смешно. Смертельная ирония. Раб стал Императором, потеряв себя. Провал лестницы, что уводила треугольной спиралью вниз, зиял бездонной пропастью, а рядом с ним стояли мрачные и тихие жрецы. Они бдительно наблюдали за тем, чтобы с проема не снимали защитное поле, слегка переливающееся в свете скудных фонарей. Но ни у кого не возникало и мысли совершить такой необдуманный и опасный поступок. Все на Сакраосе боялись спускаться в подземелья, на нижние ярусы. Весть об их отраве быстро разнеслась среди послушников, но все они хотели жить. Отрава… Глупые дети. Они еще не успели избавиться от налета правления Высших. Они видели во всем объяснимость науки, простоту схем и формул, хотя и были теми, кто именовал себя Голосами Творца. Глупцы пытались осмыслить и найти лекарство, но разве можно избавиться от яда того, что не является материей? Это выше, это необъяснимее, это недостижимее. А слабые дети кололи своих учителей лекарствами, сканировали и записывали данные, но не могли и предположить, что все они со всей своей многотысячелетней наукой, великой цивилизацией ничто! Ничто против воли того, кто убил создателя вселенной! Ничто, против божества, что они сами призвали! Жрецы недоумевающе взглянули на меня и даже попытались запротестовать, но их мнение и помощь мне были совершенно не нужны. Я сам отключил поле и бросился на крутые ступени длинной лестницы, что все сильнее погружалась во мрак и темноту. И каждый мой шаг отражался не шумом и шорохом, а звонкой капелью воды, что грозно струилась по стенам. Я даже не заметил, как преодолел все лестничные пролеты, а потом выскочил на ленту моста, что перекинулась через пропасть. Она и все пространство вокруг было объято густыми клубами сизого тумана, который редко вспыхивал мелкими взрывами белого цвета. Эти всполохи мигали резко, а затем расплывались чередой волн, напоминающих сердцебиение. Сложно было не оступиться в жуткой завесе эфира, но в те минуты у меня даже не возникало мысли о том, что такое вообще было возможно. Дальше еще один невысокий спуск, на котором до меня донесся далекий оклик Даора. Почему-то он представился мне одной из вспышек тумана, но и это не замедлило меня. Нужно было как можно быстрее увидеть изменившуюся воду, искрящиеся стены. Я был обязан убедиться, что они не были такими же, как на стеклянном Орттусе. Но уже следующий резкий шаг вверг меня в большее отчаяние, что острыми иглами вонзилось в душу, сковало меня, буквально швырнуло в бездну обреченности. Последняя ступень спуска оказалась невероятно скользкой, и усугублялось это тем, что тонким слоем ее покрывала недвижимая, будто могильная вода. Я едва смог удержать равновесие и не упасть, но по инерции соскользнул в нетронутый покой жижи, оказываясь в ней по щиколотку. Звонкий плеск ударился о стены и рассыпался множащимся и постепенно угасающим эхом. Было темно так, как то бывает только в замкнутых пространствах, погребенных под многими тоннами породы, куда никогда за всю историю не проникал настоящий солнечный свет. Воздух же был к удивлению свежим и прохладным, никак не сочетающимся с той духотой, что царствовала в храме наверху. Я пожалел, что в своем эмоциональном порыве не захватил с собой даже самый маленький светильник. Он бы смог высветить все изменения, что настигли ранее нетронутые чертоги сиитшетов. Впрочем, я и без этой помощи понимал, что именно свершилось с водой и камнем Сакраоса. Такое уже было. Давно. И не раз. Лавина жуткой болезни, искажения в далеком прошлом уже прокатывалась по секторам мира. Она завладела обширными территориями и осквернила многие планеты, а впоследствии и убила вместе со всеми жителями и их следами существования. И самым забавным было то, что я в юности изучал все записи в хрониках об этом, я грезил познать тайную суть и обратить в свою пользу. Я же считал, что Орттус даровал мне всемогущество, но теперь… Я видел начало гибели мира и твердо знал, что Сакраос будет только началом. Воды почернели, небеса в любую минуту могли обагриться смогом, который должен был сомкнуться в непроницаемую пелену. Секунды оставались в моих руках, но я не обладал ничем, что могло бы помочь, что могло изменить. Секунды… Миг… Гибель жрецов ознаменовала бы кончину всего Ордена Сиитшет, а вместе с ним и Императора, провозглашенного богом. Империя в одно мгновение оказалась подвешенной на тонкой, рвущейся леске, а внизу острыми клинками поднимались грани зеркал, что должны были добить умирающий мир со всеми его детьми и их мечтами. Не смерть власти, но гибель цивилизации ожидала всех в самом ближайшем будущем. И этого я ждал? Такого витка судьбы, что принес бы мне избавление от покоя? Приглушенным всплеском зыбкая, малая волна коснулась моих ног, а следом в глаза ударил яркий, жалящий свет, вынуждая сильно зажмуриться и даже закрыть лицо рукой. Спешный и быстрый шум шагов выдал, что мои верные слуги наконец-то догнали меня, но осмелились спуститься вниз лишь двое. Даор и Лу. Жрецы остались на верхних этажах, сгорая от жуткого страха, что их убивал заживо и не хуже раскаленного осколочного меча. Я оглянулся, не разбирая торопливых слов раба, который, кажется, не умолкал ни на секунду. Безэмоционально приподнял ладонь, молча приказывая не приближаться, и только теперь более внимательно и пристально вгляделся в затопленную чернотой залу. И все же катастрофическое окружение оказалось не таким, как я предполагал. Воды были черны, как беззвездная ночь, но не утратили свою ласковую полупрозрачность. Камень обратился стеклом, мутным, неровным, еще содержащим в себе фактуру былых стен. И тускло белел он лишь у самого пола, уходя светлеющим потоком материи в жидкость. Флаги и знамена, что когда-то обилием алого цвета пестрели под потолком, обратились пожухлыми листами, покрытыми змеями плесени. Подобная участь настигла и осветительные чаши. Золото стало черным, а огонь сменился на застывшие кристаллы зеркал. В дальнем конце залы вытянутой полосой гас в тумане арочный проем. Из него редкими волнами прибывала вода, иногда она вспенивалась и хрустально булькала, словно скрывая в себе нечто живое и ужасное, но от того еще более голодное. И оно хотело скорее выбраться из надоевшего плена. Даор сделал очередную попытку приблизиться, но был остановлен могучей рукой командора, что ловко успел схватить его за шиворот приталенного кителя. Тот только гневно зарычал и совершил попытку вновь, что-то грозно и недовольно выкрикнув. Слов я не разобрал, лишь устало присел на ступеньку, не обращая внимания на намокающие одежды, и, наверное, впервые обратил внимание на четкое свое отражение в водной глади. Раб, ставший Императором. Я гордился этим, но в тот миг до конца понял, что эта фраза никогда не имела ничего общего со мной. Ни одно ее определение никак не было заключено во мне. Долгое состояние без эмоций лишь утверждало это, а я по человечности не слышал. Раб? Не я. Император… не больше, чем слово, именующее правителя, но правил я не так, как любой бы другой властелин. Вестник? И снова нет. Черные волосы все же были намного темнее преобразованной воды, даже линии порчи на коже и те выделялись ярче и насыщеннее, а глаза пылали первородным пламенем. В порыве забытья я сорвал со своих рук ленты, разрывая их от неосторожности. Лоскуты посыпались в жидкость, где начали медленно, но легко растворяться. Я же ладонями прикоснулся к еще каменным ступеням и почти не удивился тому, что от моего касания те мгновенно обратились стеклом, но стеклом подлинным, с Орттуса. Может быть, все же вестник? Нет… как бы мне того хотелось, все равно нет. Я всей душой осознавал это, но упрямо продолжал противиться истине, надеясь на безумное чудо. Я снова оглянулся на молча замерших слуг. Глубокие вишневые, винные глаза Даора блестели сумасшедшим, испуганным блеском, страж же выглядел вполне спокойным, почти как обычно. Он за свои годы совсем разучился испытывать любопытство и интерес, а остаточные их крохи я искоренил своими же руками. - А все таки я настоящий… - Тоскливо прошептал я. – Но настоящий… кто… - Император! - Тихо, мой верный раб. Тихо. Ти-хо… - Давайте уйдем отсюда! Пожалуйста! Что мы будем делать, если Вы заразитесь, так же как и жрецы? Лекари и целители бессильны! Я сам не понимаю, как действовать! Никто и понятия не имеет, что здесь происходит. Это смертельно опасно! Что станет с Империей без Вас?! – Воскликнул надрывным голосом он. – Прошу Вас! Умоляю! - Тихо… - Владыка, пожалуйста! – Голос слуги скатился до жалкой, дрожащей мольбы. - Нам пока не причинят вреда. Еще осталось немного времени, потому усмири свою панику и прекрати кричать. Твой голос звучит слишком громко и резко в этих стенах. Он режет меня. - Лу! – Закричал Даор уже стражу. – Хоть ты сделай что-нибудь! Что здесь вообще происходит? Это место нужно немедленно покинуть! Здесь опасно! Обсудить можно и на поверхности! Нужно вернуться на Инеатум! Немедленно! Командор же только раздраженно посмотрел на паникующего прислужника, а затем равнодушно и с замахом ударил его по щеке. Удар был достаточно слабым, больше символическим, но из-за неравных соотношений сил и такого движения вполне хватило, чтобы раб с шумом упал на широкую ступень. Он кинул обиженный и злой взгляд на воина, зажимая горящую и вмиг ставшую насыщенно-малиновой щеку руками, но кричать и шуметь перестал, только подтянул к себе ноги, оставаясь сидеть и сдерживать злобу, ставшую комом в горле. Лу же спокойно спросил: - Ваш вердикт, Повелитель? - Все. - Это нечто вроде того, что все мы… - Интонацией мужчина выделил слово «все», - … видели на Аньрекуле? Планета Аросы сейчас навсегда потеряна. Отправленные туда дроны не смогли преодолеть границу атмосферы. Урихши тоже. - Это Орттус, Лу. Орттус. Аньрекул же всего лишь один из его рода. – Также негромко ответил ему я, снова касаясь пальцами кромки воды. - Орттус… - Шепотом повторил Даор, все еще злясь на воина. Почему-то его поведение очень меня позабавило и отвлекло. Я даже усмехнулся. - Объявить эвакуацию? У жрецов есть еще миры, им есть куда бежать. – Рассудил Лу, уже догадываясь о моем ответе. – Или их можно перевезти и в столицу. Это будет даже более символично, положительно повлияет на репутацию, укрепит Орден. Нужно будет лишь верно и осторожно все объявить. Правда… придется скрыть все произошедшее с Сакраосом или, по крайней мере, показать менее устрашающую версию. - Лу, надежная опора Императора. Его меч, главная боевая и тактическая сила… Ты никогда не теряешь надежду, ты горишь, как подобает воину, но ты привык к войне, к ее прямым и материальным поворотам. – Я рассмеялся, оттолкнув, разбрызгав воду. - Всем нам некуда бежать. Та волна трансформации миров была первой. Своего рода предупреждением, а если допустить, что я все же являюсь вестником бога, умертвившего творца Аросы, то все это значит, что сейчас никто не смилостивиться. Ни одно живое существо не вняло предсказанию, не услышало предупреждение, чем подписало себе и всем приговор. Обжаловать и оспорить его нельзя. Нас не станут слушать. Мы так слабы. О, как же мы глупы! Смертные! Смертные захотели корону бога, но не смогли ее добиться, тогда начали перекраивать мир. Придумали свои законы и кодексы, теоремы и формулы, насколько можно воплотили их в жизнь. Создали себе удобные декорации, куда Высший Разум никак не вписывался. – Помолчал. – Конец… - Почему Вы решили, что это конец? Орттус же существует, Вы сами его прошли. – Подал голос раб. – И другие сиитшеты изредка, но посещали его. Он же не исчез. - Но разве там есть жизнь? Там можно жить сейчас? Там возможно строить новую цивилизацию, покрывая белые просторы городами и дорогами? Там можно растить детей, что продолжили бы начинание своих родителей? Но будем проще, можно ли там вырастить хотя бы один колос или плод, которые позже пошли бы в пищу? - Эм… нет. Не знаю. – Он покачал головой и смутился. – Но он же не пропал! - Зато там пропали все живые! Пробасил Лу, и по своей привычке снова скрестил руки на груди, хмуро покосившись на большой пузырь, что возник недалеко от спуска. Он все набухал, увеличиваясь и покрываясь цветными разводами, а потом громко лопнул, и на том месте возникла черная, растопыренная ладонь. Пальцы вздрогнули, пошевелились, а затем плавно и грациозно погрузились в воду. Страж неловко повел плечами, потом ухмыльнулся и расплылся в улыбке шире, обращаясь к Даору. - Хочешь вон с той штукой пообщаться? – Кивнул на расплывающиеся по темной глади круги. - Сразу видно престарелого солдата. Я говорил не об этом! – Раб снова разозлился и подскочил на ноги. – Нужно покинуть Сакраос немедленно, чтобы хотя бы самим выжить. Жрецов всех не спасти, но Империя… - Замолчите оба. – Прошипел я холодно, без эмоций. – Слушайте мой приказ. Культистам не рассказывать об истинной причине изменений. Пусть некоторое время остаются в неведении. В любом случае, всех их мы спасти не сможем. Большинство, и не только среди жрецов, а и в других кастах, погибнут. Я не могу даже предугадать, выживу ли сам. - Но мы… - Мы возвращаемся в столицу. Если и есть способ как-то воспрепятствовать или хотя бы отодвинуть на несколько лет конец, то он обязан быть связан с Аросы. Светлые хранили в своей памяти знания о потаенном храме. Они ждали этот день… Я поднялся, оправив плащ. С темной ткани заструились капли ледяной воды, но почему-то до меня не донесся их шум и шелест, будто капель своевольно решила не проявляться. Это напоминало затишье, мгновение, когда в воздухе не звенит песня приближающегося удара, но дыхание все равно замирает. Такой миг формирует тревогу, жалящую и кусающую до тех пор, пока от некогда живого тела не остается ничего, кроме бесполезного и неузнаваемого кома плоти и костей. Лестницу, ведущую в подземные залы, закрыли и запечатали сразу же после того, как я и мои слуги покинули ее. Я лично наблюдал за тем, как привели в движение древний механизм, вытянувший из невидимых полостей в стенах огромные, толстые плиты, закрывшие собой ход. После стык соединения покрыли особым, клейким составом. И только в конце вновь подняли защитное поле. Разумеется, мне не приходилось сомневаться в том, что подобная материальная преграда не сможет как-либо воспрепятствовать распространению порчи. Обычная фикция, которую можно было сравнить лишь с бесполезной вуалью занавеса, которая закрывала нечто только от взгляда, но не больше. Сомнения возникали даже при поднятии поля, уверенности не было ни в чем, но все же оставалось надеяться на какое-то немыслимое чудо. На Аньрекуле ро’оасы же смогли утаить яд черноты под слоем камней и фресок, так почему бы не могло свершиться подобное и на Сакраосе? Жрецы пытались спрашивать меня, строили предположения, но получая в ответ только молчание и игнорирование, остудили свой пыл и вернулись к прежнему состоянию внешнего контроля страха и паники. Они исполняли мелкие ритуалы и каждые пятнадцать минут интересовались состоянием своих наставников, но информации не было. Им не становилось ни лучше и ни хуже, будто не предсмертная агония терзала слабые тела, а странный и жуткий сон, что отнимал время, но не здоровье и покой. Как будто высшие жрецы оледенели и замерли, не пострадали от яда черноты, а лишь по собственной воле впали в забытье, отринув все происходящее вокруг. Было неприятно наблюдать со стороны за такой ситуацией. Она отдавала чем-то похожим на ощущение, что испытываешь, пробираясь сквозь давно пустующие руины, но почему-то ждешь коварного удара давно уже мертвых стражей. Задерживаться на планете культистов не было никакого смысла, потому сразу же я велел отправляться обратно в столицу. Сложно сказать, а точнее подобрать слова к тому, что я чувствовал в то время. И я даже бы не рискнул употреблять именно это слово – «чувствовал». Оно лживо для меня, не имеет ничего общего со мной и с тем, что я был способен испытывать и ощущать. Возможно, что в мире не было и не может быть слов, что как-то похоже имели возможность отобразить и наделить именем вещи, в которых я жил. Словно иные законы и правила, воплощались вокруг меня и отнимали у меня право на простую жизнь и самые малые обыденности. От чего-то казалось, что я в каждой мелочи угадывал некую связь, показывающую то, что недоступно любому смертному. Иногда мне казалось, что для изменения чего-либо было достаточно какого-то банального и, может быть, даже глупого действия или решения. Например, передвинуть стакан с водой с одного места на другое. И я пару раз проверял свое эфемерное и лживое ощущение, видя, как подтверждаются мои догадки. Такая пустая и малая трата сил, времени, резко и масштабно влияла на события целого дня. Сначала их испытывал какой-либо раб, затем страж, воин, слуга или сиитшет. И в конце образовывалось нечто совсем другое, непредвиденное, то, что никогда бы не возникло, не передвинь я стакан воды. Нить за нитью, леска за цепью. Я сплетал события, я кроил мир лишь незначительным жестом. И никак не мог понять, почему ничего не изменялось, если стакан перемещал раб или кто-то еще. Только от моей руки менялись дни и судьбы. Равнодушие, отсутствие подлинных эмоций, что навечно закрепились во мне, холодность, жестокость и привычное одиночество – все это следовало со мной рядом, но оставляя меня сущностью, не человеком. Радости, удивления, теплоты и сострадания не осталось во мне, как и многого другого. Я замер, превратился в стеклянную, почти живую, но только внешне, статую, которая обязана и должна была действовать так, чтобы окружающие пропитанные кровью существа не заподозрили во мне нечто отличное от них. Это бы породило ненужный и опасный, разрушающий страх. Рисковать было нельзя. Я копировал и подражал, но окунувшись с головой в первозданный ужас, выраженный в отсутствии поддержки и собственной силы, я отчаялся. И нет, это не то отчаяние, которое ведомо людям. Потеря близких, даже собственных детей, всех ориентиров и надежд не показала бы даже каплю испытываемого мною кошмара. Я так привык пользоваться дарованной Орттусом чернотой, что и забыл, как выживал до нее и без нее. А теперь она отвернулась и приказала двигаться по лезвию кинжала дальше, одному. Она не отошла от меня, не покинула тело и разум, не перестала кричать хором в моей голове, не утолила и не приуменьшила голод. Нет. Чернота любовалась своей забавой со стороны. Ей было смешно. Она играла со мной, оставляя в моих руках бесполезную горсть надежды, что должна была обрушиться и истлеть в следующую секунду. И от меня также бы остались лишь кости, а может быть, и вовсе пустота. Я совсем запутался в том, что сворачивалось змеиным клубком событий вокруг меня. Обреченно и безнадежно бился о стены, разбивая руки в кровь, но выхода никак не находил. Я был заперт в своем недоступном могуществе. Бесчувственность лишь усугубляла это. Все вынуждало только медленно отсчитывать самому оставшиеся мгновения перед прыжком в пропасть… Мне виделось, что меня выводят по длинному подиуму на место казни, и я совершенно не мог ничего сделать. Я был так слаб и ничтожен, почти как человек. И больше всего я боялся обернуться и увидеть то, что притаилось за моей спиной, ибо лишь позади скрывалось истинное и ужасающее. За спиной всегда и непрерывно следует тьма, но это не проясняло загадку о том, что же открылось бы мне, если бы я оглянулся. С первых шагов стремление разобраться и познать все позволяло мне руководствоваться в любых поступках чувственностью, что непременно опиралась на остов знаний и уверенности. В то время я потерял все. Я не знал, что я такое, что за мир вокруг и что требуется от меня. Кап! Дзынь дон! Капли крови оказались громче капель воды.Глава 4. Ди.ираиш. Часть 3.
30 ноября 2018 г. в 09:44