ИНХАМАНУМ. Книга Черная

ЗАБЫТЬЕ.

……………………………………………………………………………………………………………………………………Чернота.       Чернота!       Эта не та сила, которая помогла достигнуть мне трона и всего, что я имел. Это просто темнота. Та самая, первородная и исконная, о которой не осталось памяти и преданий ни у одного существа. Лишь только страх перед ночью, списываемый на эпохи первобытного существования, когда огонь отпугивал врагов и хищников, но те таились за чертой света. Но нет… Напоминал нечто, что гораздо страшнее.       Чернота…       Ей не было конца и края, она была… и все. И кроме ее не было ничего.       Чернота.       Пелена.       Все очерчено тьмой. Тьма, тьма, тьма. Нет ничего, и ничего, абсолютно ничего не было. Никогда не было. Ни единой секунды, ни единого мига. Ничего. Ни времени, ни потока, ни течения. Им негде быть, ибо все неделимо. Но ничего нет.       Ничего.       Чернота.       Я не осознавал себя. Я не чувствовал своего тела. Его, наверное, тоже не было, иначе, как могло быть что-то в Ничто.       Что я?       Что я такое? Я не существую... не существовал?.. А в чем разница? Два похожих слова, но они значили что-то различное. Но как может быть разность в том, чего нет. Оно же похоже, оно же одно. Оно есть, а может, нет. Что значит это «нет»? И что значит «да»?       Чернота-а…       Чернота!       Небытие.       Меня нет, как и нет моего голоса. Или не было. Существовало ли… но что значит «быть»? Были ли мои мысли?       Нет.       Не-ет…       Ничего нет.       Я разорван. Я испепелен. Я уничтожен.       Когда же наступил конец? Кем я был? Был ли?       А конец…       Что это?       Конец… Что-то прекратилось. Перестало быть. Но как оно могло быть, если нет ничего? И не было. Но я думаю. Я думаю об этом. Дает ли мне это повод и возможность применить на себя, кем бы я не являлся, это «быть»?       Являлся…       Значит, уже есть или был. Я есть. Существую.       Я был и есть. И буду всегда.       Я есть.       Я – это быть.       Быть сейчас. А прежде? Раньше? Хотя бы одну фразу раньше? Это же уже не сейчас? Это было…       Было раньше – это значит «до сейчас».       Я был и есть, и буду дальше.       Я вечен.       Я.       Движение…       Дви-же-ние-е…       Было, есть и будет.       Хотя бы мои мысли.       Я думал о том, что ничего нет раньше. Нет, давно. А сейчас я уже знаю, что… что.       Что есть я. Был и есть. И буду.       Но я…       Что я?       Чернота.       Если меня в ней нет, это значит, что я – это чернота.       Я чернота.       Я вечен. Я бесконечен. Я это понял, а еще понял, что хочу понимать дальше. Я всесилен.       Я!       Дальше…       Как может быть дальше в бесконечности? Но я – она, значит, кроме меня никого нет.       Только я.       Я здесь. Я всюду. Я был… и буду.       Я!       Я бесконечен…       Но если течение, само время, которое является отрывками мыслей, делится ими на части и сменяет одна другую от себе подобной, постепенно уходит в то, что было, приближая то, что будет, но остается на том, что есть, движется…       Это части.       Но я не часть. Я все и вся. А если сделать часть себя? Это уже не я… почти не я.       Часть.       Но я бесконечен…       Нужна конечность…       Тогда будет часть.       Это часть появится в одном отрезке времени, чтобы в нем и быть, чтобы быть отдельной от меня, но быть мною, когда-то. И чтобы потом перестать быть. Тогда можно будет сделать другую конечность, чтобы та тоже была, чтобы потом перестала.       В вечности и бесконечности, в моем всесилии конечность и поток времени даст…       Моем…       Я…       А кто же я?       Я?!       Я не знаю…       Не зна-аю…       Я-я…       Кто же я?       Или что?       А в чем разница? Нужна ли она?       Я – это я.       Нужно имя.       И-имя…       Это очень важно. Важнее всего, но мне не известно значение этого слова. А может быть, было известно, а потом не стало… Но будет. Должно. Я так хочу.       Имя…       Белая вспышка.       Что это?       Белое не черное. Но чернота вокруг.       Но было…       Я помню.       Или…       Нет, показалось.       Что я? Что вокруг?       Безмо-олвие…       И вдруг Я слышу шепот.       Громкий!       Очень громкий! Его так много! Но это не я? Или я? Я… кроме меня ничего нет, а то, что есть – все я. Почти я.       Неужели еще один обман?       Обма-ан…       Так тихо.       Тихо, тихо, тихо, тихо, тихо, тихо, тихо, тихо, ти-ихо-о…       Очень тихо.       Безмо-олвие.       Абсолютное и непроницаемое.       Безумие или спасение? Был ли я? Существую ли сейчас? Я – Ничто и Все. Без имени…       Снова слова… Или это боль? Кричу. Но как? Здесь не может быть звука. Но был?       Кричу!       Мне больно кричать!       Мне больно!       Больно!       И-и…       Эмоции. Та боль внутри. Боль моя.       Основа… Чувства? Первооснова?       Боль!       Ди’ираиш.       Ди’ираиш-ш-ш-ш…       И…       Внутри…       Значит, я все же отдельно. Уже отдельно. Я Уже сделал. Бесконечность меня. Бесконечность конечности. Значит, я един? Я есть или был, или же еще буду? Я - все и вся. Я сразу. Я могу быть.       Могу!       Едва уловимая вспышка и гул. Шум на грани ощущения, на грани сознания и понимая, будто что-то движется. Многоликое и бесконечное. И в этом безгранном есть я. Это все..       Я…       Зачем я?       И-и-и…       Кто здесь?       Кто?!       Я же один! Оди-ин…       Нет же! Не-ет!       Я есть. Я есть. Я есть. Я есть во времени. Я вечен. Я всесилен.       Я не один?       Я придумал конечность. Я породил время для нее, пусть и раньше, чтобы быть когда-то, до того, как кто-то станет кто и будет быть, сменяясь вновь и вновь. Я… пока я хочу. Пока так легче.       И-и-и-и….       Отзовитесь! Я сделал вас!       Я сделал! Я!       Отзовитесь… Пожалуйста…       И-и…       Я дергаюсь и… Дышу?       Дышу, дышу, дышу….       Я не помню, что это значит. Но когда-то… там… в конечности, да! Я был в конечности! Я был конечностью! Маленькой! Слабой! Чужой…       Я был ею среди других маленьких и слабых. Не таких как я, но ведущих линию от меня.       Она так изменилась...       Она совсем не я, но из меня. Другая...       Непонятная.       Не понимаю!       Не понимаю!!!       Они другие.       Слабые. Ничтожные. Жалкие, жалкие, жалкие!       Зачем им быть?! Они ничего не могут! Только чувствуют…       Как страшно…       Страшно!       Я не хочу чувствовать. Не хочу. Их чувства мелкие, но жуткие. Жуткие! Ужасные! Им не достичь меня! Они слепые… жалкие! Ничтожества…       Зачем им быть… зачем…       Зачем конечности сделали подобия?       Они последовали за мной. Они повторили меня!       Им тоже страшно…       Не понимаю!       Дышат.       Этим маленьким нужно дышать. Дышать, чтобы заметить еще один клочок времени. Тот клочок, что уйдет в было, но останется в памяти.       Дышать.       Я тоже дышал.       Попробовать?       Нет. Снова мираж.       И-и-и-и-и….       Спектр сместился, и где-то образовалась еще одна конечность.       Вкусно.       Ей больно.       И-и-и…       Я будто ощущаю нежное, эфемерное касание чего-то зыбкого и неизбежно стремящегося вперед… уходящего навсегда. Время? Это же оно! Оно так неуловимо. Я не успеваю, но лечу вперед, а могу повернуть его вспять. Я так захочу, и так будет. Это же я. Это все я!       Я!       Могу все!       Оно проходит сквозь меня! Я не в силах его поймать, потому что не хочу. Оно успокаивает и дает Ди’ираиш. Я этого достоин. Я дал им быть.       Я их создал.       Я все создал.       И-и-и-и….       И снова шепот.       Нет! Уже крик. Почему я не могу его разобрать?       Что я? Ч-т-о Я?       Как же темно. Нестерпимо.       Чернота-а…       Кто-нибудь?..       Помогите…       Амэтахе!       Но кого я зову, если есть лишь Я.       Все Я.       Бесконечность, вечность, всесилие и неопределенность для них. Но и они отчасти я. Ничего более. Только я.       Где же я…       И-и-и-и…       И я обхватываю себя за плечи.       Это я.. я.       Я!       Как мне себя назвать?.. Должно же быть у всего…имя…       Безымянный.       Так уже было.       Я помню. Я знаю. Без имени. Один против всего. Было. Давно. Тогда, когда я был другим. Нет, не так. Тогда, когда я был «один из». Один из конечностей. Тех. Новых. А потом все изменилось. И я стал просто один.       И-и…       Я слышу! Я слышу тебя! Не молчи…       Тишина-а...       Кажется, я бреду вперед. Нет, просто бреду. Во тьме нет и не может быть направления. Она везде одинакова. И она – я.       А я был. Это я точно знаю. Я был. Был! Но больше ничего…       И-и…       Кажется, тьма рябит. Жду, когда кто-то снова откликнется. Зову сам.       Молча-ание.       Я был там, где есть еще другие. Другие… кто они? Конечности, разумеется.       Я их создал. Тех, что выше.       Почему становится больно? Другие - это плохо? Только я хочу туда… к ним. Там что-то важное. Там что-то зависит от меня. И поэтому я должен вернуться. Я помню, что они ждали моего выбора. Он был необходим, на нем все…держалось? Я важен. Ложь… Я заставил, чтобы они зависели от меня. Да, чтобы не зависеть от них. Значит, я кто. Я…       Но я их сделал!       Они – Я!       Почти…       И-и-и…       Где ты?! Покажись!       Нет. Всюду лишь непроницаемая тьма. Мрак и сумрак. Пустота и бытие. Ибо это Я.       Я…       Нужно дальше. Нужно думать, мыслить, чтобы не раствориться. Чтобы не начинать заново вспоминать то, что было.       Слияние…       И. Голос шепчет «И». Меня так звали? Того меня, что был? Или того, что будет?       Нет, все не так. И. Безымянный…       Я резко вспоминаю, что тьма очень вязкая. В ней можно захлебнуться. Она имеет свойство перетекать потоками и волнами, поглощая в себя все новое и новое, пока ничего не останется.       Она липкая, холодная, ядовитая. Все, чего она касается, растворяется, исчезает. Развоплощается. Ни одно не может выдержать жуткого прикосновения. Она возвращает к первоистоку.       Она – тьма. Она – Я.       Ди’ираиш.       Дышу.       Именно дышу. А она не будет мешать. Она – я, а значит, нет смысла задумываться о том, что у меня могут возникнуть препятствия со мной. Их нет.       Дышу. Больно.       Пытаюсь что-то сказать, не зная как, но помня, что это возможно. В подобии конечностей конечность может видоизменяться. Я могу все. Я. Могу.       Слышу лишь хрип. Сухой и обреченный. Он похож на скрежет. Так ломается зеркало, стекло. Тонкое-тонкое. Неразбиваемое. Оно бьется на мелкие осколки, чтобы бесконечно продлевать свою песнь. Оно поет. Воет.       Капелью и стоном.       Безымянный…       И-и…       Останавливаюсь. Замираю, переставая копировать дыхание. Впереди маленькая белая, мерцающая точка. Очень далекая, но ее сияние почти ослепляет. Оно кажется невыносимо чуждым в черноте, однако не перестает быть ею. Я знаю, что она очень горячая, можно сгореть от ее излучения, можно и выжить. Можно все.       Только больше ничего нет.       Я бегу к ней. Плыву через толщи черноты, пересекая себя. Лечу изо всех сил. Как же тяжело…       Но я всесилен. Я просто не помню. Нужно вспомнить.       Нужно слияние.       Нужно соединить память, передать ощущения эмоций. Тогда я стану Я.       И-и-и-и…       Я словно остаюсь на месте.       Тьма так едина, только искра становится чуть больше, переливается до буро-бордового и обратно. Еще мгновение и я смог бы прикоснуться. Смог обжечься.       Я остановился прямо перед ней. Перед мелким осколком белого, острого, окрашенного ядами и кислотами стекла. А он меркнет…       Меркнул…       Угас.       И-и-и…       Я успел вытянуть руку, чтобы почувствовать на невидимых пальцах невидимый порошок. Он заскрипел от трения, а потом смялся и опал неаккуратными, бесплотными комьями. В порыве эмоций, я еще попытался нащупать эту пыль, но ее не было.       Ничего не было.       Ничего-о…       И…       Я стоял в недоумении, не понимая, почему погасла искра. Почему ей не захотелось светить еще, а точнее, почему я другой стороной и сознанием себя ее удушил.       Не понимаю.       Она горела. Она пылала. Она была.       Исчезла.       Звезды не стало.       Я вспомнил, что в конечности конечностей их много. Их очень много там, чтобы темнота не казалась концом, чтобы их свет приносил умиротворение и ясное осознания бытия.       Свет звезд эфемерный, призрачный. Он прекрасный по своей основе, ибо воплощает в себе конструкцию мироздания. Он олицетворяет понятие конечности, показывая, что сияние одного завершается там, где начинается другое, но и выявляет подлинный провал черноты между ними. Но дышащие этого не видят. Не понимают. Не способны понять.       Они боятся.       Они трусливы.       Они страшатся создавших их, не понимая, что могут докричаться до Меня.       Зачем?       Я не хочу их слышать.       Они – мое разочарование. Все – мое разочарование.       Меня оскорбили.       Меня предали.       Я не помню…       Но…       И-и-и….       Но звезды красивы. Я тянулся к ним, они успокаивали. Это было. Я знаю. Когда-то вечность назад или миг вперед. Было, но не есть. Может быть, будет. Все равно.       Только больно.       Я не хочу боли. Я устал.       Устал…       Это оправдание.       Я часто его слышал. Я употреблял его сам, думая, что оно имеет место быть, но лишь отговорка. Лишь маска и иллюзия, что закрывала собой истинную причину выбора бездействия.       Маска…       Ее надевали на лица, чтобы прятать самих себя. Эмоции. А лицо… это часть конечности. Я помню… я… помню...       И-и-и-и…       Я обернулся, до боли ощущая, как под босыми ступнями прогибается чернота. Она оказалась довольно мягкой, обволакивающей и совсем не холодной. Только слегка пыльной из-за пепла и черного налета. Но стоило мне сделать пару шагов, безуспешно пытаясь всмотреться в темноту, привычно именуя ее «чернотой», я почувствовал резкую боль в ноге.       Стоило сделать шаг в сторону, как она исчезла.       Исчезла…       Значит, источник остроты остался там.       И-и…       Я склонился и провел ладонью по черноте, не сразу заметил, что в одном месте, не выше, не ниже, не ближе, но там, где я был минутой вперед, находится маленький участок черного, что выглядел несколько светлее и материальнее. Он был конечностью, что отделилась, отсеклась, но осталась мною.       Звезда погасла.       Она сгорела и утонула в собственном сиянии, но я же увидел в ней не белый отблеск, а мир. Мир. Он жил и цвел. Он был. Потом не стало. Стал существовать лишь осколок. Маленький и хрупкий, уже отдавший всего себя.       Он устал?       Нет. Его отрезок завершился. Я так решил. Когда-то решил, но исполнил сейчас.       Я.       И-и-и…       Я потянулся к нему рукой, в темноте, на ощупь, но видя. Я знал – уже не обожжет… Уже нет боли. Ди’ираиш завершен. Ее завершен.       Ледяная.       Лед.       Лед не всегда вода. Лед – это обман. Лед – это влияние черноты.       Сжал в ладони тусклый осколок, осознавая, что он вовсе не черный. Он просто отражал то, что вокруг. Он показывал туманное окружение. Неумело и лживо, но иначе не мог.       Он – конечность. Он – материя. Он не способен на истину.       А истина – Я.       Стекло.       Это стекло.       Нет, не так.       Зеркальное стекло. Оно лишь отражает, не способно светить само. Поэтому и погасло. Ведь вокруг лишь темнота. Вокруг ничего. Ничто.       Лишь Я.       И-и-и-и-и-и-и…       Резко оглядываюсь, но настоящей звезды нет так же, как и того, кто только что или раньше, или никогда, но произнес шепот.       Кто…       А кто же я?       И-и…       Осколок. Острый, преисполненный агонии и яда. Наполненный кислотой, что искажает все своим присутствием.       Нет.       Не переиначивает.       Она возвращает все к истоку. К началу и точке первейшей основы. Касание отдает обратно ко мне, отбирает отличие и изменение, убирает преображение, но оставляет начало. Отдает мне в уплату за жизнь и существование боль, ставя в один ряд с первоосновой.       Осколок зеркала…       Зеркало.       Оно имеет возможность показать отражение всего.       Отражение. В нем могу быть и я.       Может быть, вопреки всей черноте и непроглядному отсутствию света я смогу различить в смутных и призрачно-лживых очертаниях самого себя? Тогда я познаю ответ.       И…       Безмо-олвие…       Настороженно, преисполняясь тревогой и ожиданием колючей опасности, я заглянул в мелкий, вырванный с кровью обломок великого зеркала.       Темно.       Чернота. Не обнаружилось даже блика от самой мельчайшей искры.       Не-ет!!!       Значит, меня нет. Меня нет...       Ничего нет. И все фальшь. Обман и ложь. Я все выдумал, я все создал, я обманул самого себя. И теперь схожу в бездну терзания от отчаяния и разочарования.       Разочарование…       И-и…       Я.       Боль и гнев прокатились волнами игл по мне, раня и мучая. Разочарование и огорчение от содеянного захлестнули, и я так искренне, до безумия и опьянения возжелал, чтобы то, что я создал, никогда не было или просто сейчас перестало быть. На один крошечный миг мне даже показалось, что так стало. И я наслаждался этим. Я пил дурман победы и ликования, но потом…       Один…       Один!       Чернота…       И нет ничего вокруг! Ничего! Лишь я! Я! Один!       Ни-че-го…       Пустота.       Подлинное Небытие, которым я и являюсь, которым я стал, которым все сотворил.       Я…       И только осколок в ладони. Горячий, чуждый всему и вся, но единственный отличный от меня, единственный ранящий меня и оставляющий за мной остаточные ощущения бытия.       Он резал мне руку…       Ярость!       Я бросил ненавистный, оскорбляющий меня осколок вниз.       Гром, звенящий и шипящий одновременно разрезал пространство багровыми молниями, а затем разошелся эхом во все стороны, оставаясь тонким писком на грани слуха и возможностей конечности. Они оказались настолько малы и скупы, что мне стало смешно. Но я забыл, что я всесилен.       Забыл.       А потом зеркальный клок разбился и раскололся миллиардами сероватых, тусклых и почти невидимых искр и блесток. Я не сразу понял, что этот свет являлся тем самым сиянием, который в мою бытность конечности казался мне невыносимо ярким и притягательным.       Так мерцали звезды.       Очень слабо и неясно для меня. Не поражали. Не завораживали и не давали ощущения наслаждения и умиротворения, хотя и навевали нечто эфемерное, едва понятное и зыбкое. Не свойственное мне.       И все же они хрустально звенели и поднимались вверх, двигались в странном, чарующем, но дерганом танце, который больше всего напоминал движение крупиц черноты при порыве ветра...       Ветер…       Это он кружил частички сажи и черной пыли, насильно заставляя их перешептываться и копировать мой незвучащий голос, а еще собираться вместе, разрастаясь до снежных комьев и хлопьев, до капель горячей, алой крови, но не становиться ею. Мне казалось. Мне виделось это. Как сон, как память о нескончаемых войнах, которые все равно ничего не приносили и не меняли, заставляя топтаться цивилизации на одном месте, но все же насыщали меня.       Боль… благодарность.       Ди’ираиш.       Осколок обратился подлинным зеркалом.       И!       Большое и узкое. Оно оказалось выше меня, без рамы, но с острыми сколами по краям. Несмотря на мглу, они блестели опасными углами и трещинами, а в самом низу будто бы сгрудились полотна пыли и пепла.       Я сделал шаг к отражающей границе.       Всмотрелся в ее темноту…       Она действительно предстала предо мной непроглядной и искренней, самой темной, но живой, клубящейся внутри себя и пульсирующей.       Интересно.       Тишь.       Я испытал интерес. Я подошел ближе, думая, что преодолел целую вечность. Дотронулся ледяными пальцами до стекла, чувствуя, как оно слегка завибрировало. Заметил тонкий налет черного инея, что зазмеился по поверхности зеркала неровными линиями, разъедая его и повреждая, выпуская из царапин золотые капли. Они скатывались медленно, проводя яркие и заметные издалека полосы, но достигнув границы конца стекла, не угасали. В черноте они разбегались по невидимым капиллярам и исчезали вдали.       Тиш-шь…       Я был один.       Я был другой.       Я есть теперь.       Я буду.       Я – Все.       Тьма вокруг, тьма повсюду. Все – она. Все – я.       Чернота.       Пустота…       Я так хочу увидеть Отешра!       И-и-и-и!       И зеркало раскололось, разломилось по диагонали на неровные части, осыпаясь мелкими клочьями. Оно расчертилось царапинами клыкастых жил, а в нем проявился Я.       Черная тень с алыми, испуганными глазами, что в панике ощупывала пальцами с тонкими, длинными когтями собственное лицо. От прикосновений черная кожа обращалась белой, все больше и сильнее вырисовывая из меня одну из конечностей, которую когда-то звали странным и вязким словом «человек».       Только черные, липкие волосы, что струились по телу и уходили в толщу черноты под ногами, выдавали во мне ярко и непримиримо простую истину меня, того, кем я являлся еще до того, как все стало, до того, как Все началось.       Черные волосы. Черные. Гуще и ядовитее тьмы.       И-и-и… - Инхаманум!       Произнес я бесконечным хором, множащихся голосов, обнажая ряд белых, острых зубов. И улыбнулся. - Инхаманум. Я помню.       И тьма взорвалась.       Многоцветие переливов вспыхнуло на всех спектрах и излучениях, перекрываясь, приумножаясь и исчезая в смешении и рождении. Все времена оказались реальными и равнозначными в одну точку времени, а затем снова исчезли, чтобы устремиться во всех направлениях и, может быть, не воплотиться никогда или стать иным.       А потом обрушилась белоснежность.       Секунда. Две.       Вечность.       И ничего.       Все погасло.       Снова темнота, но теперь подернутая ажурными и витиеватыми линиями красок, что иногда сходили в бесцветие и вновь воплощались Чернотой. Но чаще они оставались размытыми пятнами, что переливались и перетекали из одного в другое. Эту многогранность подсвечивали неверные и лживые лучи, возникающие словно бы из ниоткуда. Пылающие и орошающие все невыносимым холодом, они вспыхивали в каком-либо участке, вырывали из мрака тот или иной цвет, наполняли его яркостью, а после бесследно пропадали, оставляя за выбранным цветом мгновения мерцания во тьме.       Их было так много…       Красиво…       А я... Я - Инхаманум.       Я вспомнил имя, что сам себе избрал, и оно в достаточной мере отражало меня. Звонкое и громкое, грохочущее знаменем и гимном. Имя оказалось слишком тяжелым для простых человеческих плеч, потому мне пришлось вернуться.       Но я так и хотел.       Я думал, что короткого человеческого пути хватит, чтобы все понять.       Я ошибся.       И потерял себя.       Зеркало показывало меня. Равнодушно и по моему же желанию, но менять свой облик я не видел смысла. Это я. Я таков. У меня есть имя. Я почти осознал все.       Почти слияние.       Но какие же худые у меня руки…       Тонкие, облепленные белой кожей кости, с плотной сеткой черных шрамов порчи, что сплетались в единое полотно на пальцах с острыми когтями. Когти же почему-то оказались покрыты золотом и ярко выделялись на контрасте черного и белого.       Пальцы.       Худые и дрожащие.       Я ими создавал…       Чернота…       Я думал, что она сменилась ночью, что она ушла, но нет… Опять обман и ложь. И снова лесть самому себе, для успокоения и смирения. Я успел уничтожить Все, но после ужаснулся. Ничего, кроме меня не осталось. Но и не было никогда.       А Чернота… она переселилась в меня. Она внутри. Она всюду, ибо она есть Я.       Я…       И-и-и…       Опять шепот. Я слышал!       Слышал!       Теперь я помню свое имя. Я должен…       Тишь…       Я так чужд, я слишком черен для цветного мира.       Идти, казалось, так больно, но я все равно сорвался на бег по стеклянным и резным линиям. Они лопались под моими ступнями, шипели и изливались острыми брызгами – остаточной материальностью кислоты.       Бежал.       Я. Бесчеловечный. Я, тот, кого не должно быть, чтобы было все. Но Я есть все. Я. И ничего более.       Мое всемогущество убивало, выставляя напоказ то, что я неприемлем для конечности, но одинок для себя самого.       И-и-и!       Боль пронзила мое ядовитое тело, а ноги заскользили по черному зеркалу, что вмиг стало липким и бездонным, как зыбкие пески. Я провалился в них, в пепел и сажу, глотая горечь и сухость, но упал в разноцветие. И мое падение что-то мне напомнило, оно вдруг обратилось настоящим полетом, а прежние брызги – подлинными, единственно верными звездами. Они проносились рядом со мной, почти через мое бесплотное тело, но всегда оставались такими маленькими, такими жаждущими жить, что я вспомнил стеклянную преграду – окно. Когда-то оно не позволяло мне или не позволит дотронуться до них…       Но…       Мелкие искры. Они могут ослепительно взрываться, уничтожая все своей мощью.       Ди’ираиш.       Сколько времени прошелестело мимо? Миг или очередная вечность?       А важно ли это?       Нет…       Ибо нет ничего, лишь Я.       Я так решил, и так стало. Но больно… больно…       Я снова почувствовал, что растворяюсь, становлюсь чернотой, что всегда была мною, а я был ею. Все одно. Все – Я. Может оно и к лучшему, растаять здесь, навсегда исчезнуть, чтобы не быть, чтобы не чувствовать боль. Кажется, я только этого и хотел, но потом вспомнил первое.       Мысль. Та была, та есть сейчас, та будет.       Я не хотел повторять свой многоликий путь от начала. Я не хотел вновь ошибаться.       Уже прошел. Уже ощутил. Достаточно. Слишком мучительно и остро.       Хочу вернуть…       Хочу подставить свои худые, дрожащие ладони под не жалящее сияние Отешра.       Рокот.       Я услышал тихие, тихие всхлипы.       Они словно бы были рядом, но двоились эхом, превращаясь в мираж и Вечный сон. Я едва их не пропустил, едва смог обратить внимание, громко оповестившее, что я почти успел потерять себя. Стоило огромных сил, чтобы подняться. И я даже не заметил, как потухшие точки когда-то живущих звезд скатились с меня звенящим хрустальным песком, осыпались прахом.       Всхлип.       Я обернулся.       За моей спиной, сжавшись и обняв себя за притянутые к груди колени, сидел, слегка покачиваясь, маленький мальчик. Ему было не больше четырех лет, но он был настолько истощенный и слабый, а возраст терялся из-за тяжелого, наполненного обидой взгляда. И кровавые подтеки и ссадины на руках гордо заявляли о том, что маленькое существо отчаянно и яростно сражалось за крохи отведенных ему дней.       Я обошел его вокруг, пристально рассматривая и не задумываясь о том, что могу напугать истерзанное существо. В черноте это было совсем не важным. Совершенно лишним. Здесь не находилось места для чувств. Только двойственность и вечность.       Мальчик плакал.       Он задыхался от рыданий, изо всех сил пытался скрыть свою жалкую и презренную слабость, давился всхлипами, но блестящие льдом в темноте слезы все равно лились из светлых, воспаленных глаз.       Он плакал не от боли, не от тяжести своих малых дней и не от ран. Его одолевала обида. Детская и самая искренняя обида, которую никак не удавалось смирить. Ни одно объяснение не могло облегчить терзаний, ибо ничто не было способно оправдать жестокость, с которой пришлось столкнуться, родившись.       Обида и разочарование за отвержение.       Он плакал, беззащитный и одинокий, оставленный всеми.       Взъерошенные светлые волосы трепал невидимый ветер, на них блестели крупицы инея, что настыли от холода черноты или от безжалостности конечности. Одежда была изношена и порвана, свисала неаккуратными нитками. Босой, с окровавленными, исполосованными об острые камни ногами. Мальчик тер крошечными ладонями покрасневшие веки, размазывая выступающую вместе со слезами кровь по щекам. Губы его потрескались от жажды, тоже кровоточили, но ребенок не обращал внимания и на это.       Его боль была безмерно сильнее любой раны.       Всхлип.       Я опустился перед ним на колени и тихо, чтобы не напугать, задал простой и, возможно, неимоверно глупый вопрос: - Почему ты плачешь? - Мне больно.       Голос мальчика оказался очень тонким и мягким. Неестественно чувственным для черноты и окружающей пустоты после убитого мира. Он прозвучал легко, будто ответ мог избавить его от толики мук и отчаяния, съедающего изнутри. Мой же прошипел хором. - Больно? Почему? - Зря. - Зря? – Переспросил я. - Все зря.       Он сжался, спрятав лицо в руках и мелко трясясь в рыданиях, которые становились все сильнее и громче. Нет, ребенок не выл в истерике, ему становилось хуже, и потому он едва мог изредка схватить изувеченными губами глоток воздуха. Воздуха, которого не могло быть в черноте.       В порыве любопытства и непонимания я медленно протянул руку к мальчику и приподнял его голову за подбородок, чтобы тот смотрел на меня. Жалкие песчинки слез выкатывались из огромных, распахнутых глаз стеклянным крошевом, ранящим и разрезающим кожу, но совершенно не заботящим юное создание. - Почему зря? – Строго задал вопрос. - Потому что ты потерял найденное. - Что именно?       Мальчик улыбнулся улыбкой взрослого человека, который за свои долгие годы успел увидеть и познать все. А где-то вдалеке полыхнула алая молния, разрезая тьму и вырывая из ее плоти колоссальные по размерам осколки зеркал. - Глупец. – Прорычал ребенок моим детским голосом, отмахнувшись от моей руки. – Потерял. Забыл все, лишь вкусив сладость материальности, поняв и ощутив на своей коже приторность и желанность существования конечности среди подобия многих. Власть! Корона! Трон! Империя! За блеском золота правления и вседозволенности ты забыл чувствовать! Ты должен чувствовать! - Чернота отняла мои эмоции. - Ложь! Ты просто боишься! - Я не испытываю уже и этого чувства. – Отрицал я. - Неужели? – Мальчик посмотрел на меня полным презрения и отвращения взглядом. – Только страх в тебе и остался. Ты не смог принять даже слияние. Ты боишься. Боишься всего и вся! С радостью слизываешь чужую боль, но свою вспомнить и осознать не решаешься. Ты жалок. Твое имя звучит над тобой не по праву. - Мое имя – мой выбор. Мое имя – я. - Ты? И кто же ты? – Спросил обвинитель с прищуром и ожиданием лишь одного верного ответа. Но ответить я не мог. Я не знал или же не мог принять истину, которая доводила меня до безумия и агонии паники. Я молчал. – Не отвечаешь… Может быть, тогда примешь версию Йатароасши и смиришься с тем, что ты есть Ничто? Растворишься в черноте и просто не станешь быть? Тебе не нужно будет сожалеть, страдать и мучиться. Тебе не придется что-то решать и нести ответственность. Тебе не нужно будет действовать и самое главное – не придется являться необходимостью нахождения ответа на кошмарный для тебя вопрос. Признай, что ты Ничто. Признай и смирись. Покорись и поверь. Ты перестанешь быть. Ты развоплотишься. Это легко. И почти не больно. Осталось лишь поверить… - Нет. - Нет? - Нет! Я не Ничто! Я знаю это! Йатароасши хотел найти оправдание своей слабости, но я убил его! Я убил его носителя! Я сильнее! Я… я… - Инхаманум. – Закончил за меня мальчик, похожий на того обреченного на гибель невольника, что был разлучен со старшим братом. При его движениях я смог различить тяжелую вязь рабского ошейника на тонкой шее. Он почти стер под собой кожу, повредил ее, оставив жуткие коросты и мозоли. - Да… - Скажи это. – Приказал он. - Инхаманум. - Не так. – Ребенок недовольно покачал головой, отчего с его коротких, неаккуратных волос спали частички инея и черного пепла. – Совсем не так. - Я – Инхаманум. - Еще. – Вновь требование. – Говори еще. - Я – Инхаманум! Инхаманум! – Прокричал я, почти срывая голос. Мальчик улыбнулся. Мальчик оскалился, обнажая белые, острые зубы и сверкая ярко-алыми глазами. Его волосы почернели у самых корней. - Осталось лишь понять, что значит это слово. - Бесчеловеч… - Нет.       Он резко вытянул руку и раскрытой ладонью толкнул меня, не касаясь. Я успел заметить лишь отблески белой вспышки, а затем провалился в черноту, что сомкнулась надо мной непроницаемым смогом. И где-то там, за этой гранью остался мальчик. Остался тот я, которого все так старательно и самозабвенно убивали.