Вскоре Матурин пожалел, что так слепо доверился мальчишеской догадке и завел их поиски в тупик: отыскать предполагаемый морг в хитросплетениях коридоров и переходов оказалось неожиданно и непреодолимо сложно. Коварство Пеннивайза окутало все вокруг, как осенняя удушливая мгла, вытравив силу противника со своего поля. За каждой дверью — за почти час скитаний по больному комплексу Черепаха устал вскрывать замки и выбивать щеколды — оказывался новый поворот в никуда. Стрелки-указатели направления движения, подсвечиваемые желтоватым сиянием, то гасли, то моргали, то вспыхивали ослепляющими молниями, и столь дешевый клоунский трюк раздражал до тянущей боли в висках. Давление нарастало. Нет, в их прошлую встречу все было по-другому... решительно иначе: величественно, эпохально, грандиозно, и... незабываемо! Как и подобает существам их уровня.
Алый мир Оно, умирающий и поглощаемый, и белый луч Хранителя, карающим мечом пронзающий логово бездонной алчности Пожирательницы. Паучий яд растекается по чернеющему беззвездному — ибо Она в той системе сожрала их все до единой — небу. Мертвый рукав Галактики осыпался пеплом на плечи Матурина, идущего навстречу неизбежной битве с извечным врагом. Бамбуковый посох глухо отмерял шаги, ударяясь о сухую землю и поднимая клубы алой пыли, но Черепаха смотрел лишь вперед, туда, где над выжженным ландшафтом поднималась серая башня из обглоданных черепов.
— Что с тобой? — голос Билла, далекий и по-траурному безэмоциональный, заставил Хранителя вынырнуть из воспоминаний.
Матурин закашлял, подавившись воздухом, и внезапно обнаружил себя стоящим на коленях в дверном проеме; одной рукою мужчина вцепился в металлическую ручку, другой инстинктивно закрывал горло. «Она рвет нити», — с ужасом осознал Хранитель, физически ощущая, как истончается его связь с миром людей. Подобное чувство испытывали больные при инфаркте или ином тяжелом патологическом состоянии, когда сердце умирает, а человек инстинктивно еще борется за жизнь. Но следом за болью пришла несвойственная и непривычная Матурину ярость: он обязательно успеет, обхитрит, опередит и, наконец, победит Паучиху. Одолеет, прогнав из питающего её мира в пустоту Космоса, лишив пищи и тем заставив переродиться в слабейшее существо, не способное покинуть липкий закоулок своего последнего логова. Поднявшись на ноги, Матурин кивнул Биллу: мол, прости за эту слабость, идем дальше — и через пару шагов оказался перед едва заметной табличкой. За окном ветер качнул фонарь, и луч света выхватил скорбную надпись.
— Mortuarium*, — по слогам прочел Черепаха, зная значение этого слова: — Мы у цели, Билл!
Поверх выцветших букв некто алым росчерком набросал емкое «прочь», невольно подсказывая верный путь — это прекрасно видел Хранитель, но не испуганный мальчик; стоило Биллу подойти ближе, свет с улицы тотчас погас и страх на короткий миг всецело захватил детский разум, как того и желало Оно, сидя по ту сторону стены. Один-два таких банальных до безобразия фокуса и напускная бравада мальчишки лопнет, давая желанную пищу существу из иного мира. Союзник врага станет помощником, пусть и невольным, голодного хозяина Дерри, так бывало уже тысячи раз и все случаи до тошноты одинаковые: сначала они стремятся выиграть битву, показать старине Пеннивайзу, кто тут главный, затем мечтают вернуться домой и спрятаться под одеялом, после — хотя бы остаться в живых, и, наконец, уже ничего не желают — нет у мертвых никаких желаний.
Рука Майкла легла на плечо, ободряя, и Билл пришел в себя, отогнав морок. Табличка указывала на последний поворот, а точнее, спуск под уклоном, предназначенный для медицинских каталок, заканчивающийся белыми распашными дверями с круглыми прозрачными вставками-оконцами. Расположенные сразу за входом пластиковые ширмы шелестели на сквозняке подобно рассерженным змеям — тишина зачарованного госпиталя играла против нервов Матурина и его спутника. Именно мальчишка был слабым звеном в важной миссии, и его Оно будет использовать в своих целях, это Черепаха знал, но и тут нашел выход.
— Билл, — Хранитель присел возле, чтобы говорить с дрожащим ребенком на равных, — Я пойду вниз один. Но... — пресекая робкие возражения, продолжил Майкл, — мне нужна твоя моральная поддержка. Духовная помощь, так сказать.
— Хорошо, — шепнул Билл, наивно думая, что его просто оставляют на стреме. Что же, они с друзьями тоже иногда так делали, ничего нового. Но следующая просьба поразила его, лишив прежней уверенности в своих силах.
— Ты знаешь какие-нибудь... ну, молитвы или... — Матурин покрутил рукой, подбирая точные слова, — просто любимые песни или стихи, может, у тебя есть хорошие воспоминания? Добрые и счастливые. Это, знаешь ли, весьма мощное ментальное оружие в борьбе со злом. Сейчас, когда ты останешься один, должен будешь вспомнить то, что делает тебя сильнее втайне от чужих глаз. И до тех пор, пока что-то вокруг тебя не изменится в лучшую сторону, тебе придется раз за разом повторять видение или заветные слова. Что бы ни случилось. Что бы ты ни увидел и ни услышал.
— Ага, — согласился Билл, задумываясь. — Кажется, у меня есть такое "оружие". Когда ты вернешься?
Но Майкл, к великому разочарованию Билла, тотчас же бросился к дверям морга, даже не проверив, что за такое великолепное заклинание знает его юный напарник. Противно громко хлопнули дверные створки, прошелестел смятый пластик и гулкие шаги затихли в скрытом от детских глаз коридоре. Первые секунды ожидания были подобны прогулке по битому стеклу — острое напряжение сжимало внутренности в болезненный клубок. Но время шло и... все оставалось по-прежнему, тихо и темно. Прислонившись к холодной стене, Билл потопал твердой подошвой тапка, постучал отросшими ногтями по краске, окутывая себя привычным звуковым одеялом, ведь в такой глубокой тишине он очутился впервые. В родном Дерри постоянно что-то шумело: разъяснения учителей на уроке, ребячья болтовня после занятий, шелест книжных страниц в библиотеке, гул автомобилей и звонки велосипедов за окном, монотонное вещание радио на стене, лай собак, журчание водопроводных труб, размеренные шаги родителей и дикий топот младшего брата Джорджи, чириканье птиц, шелест листвы или звон дождя. Сейчас Билл невольно осознал, что все эти звуки, мелодии
живого Дерри исчезли безвозвратно, их словно украли у него, вытащили, как кошелек, из особого потайного кармана сознания. И на месте украденного осталась лишь пустота, которую и тишиной-то назвать язык не поворачивался. Злая, коварная Пустота. А каково сейчас там Майклу?
Вспомнив странную просьбу, Билл постарался выбросить из головы переживания о пустоте и напряг память, отыскивая нужное. Как назло, нить желанного образа, о котором он успел поведать Майклу, ускользала от разума; вместо неё сначала всплывала всякая шелуха вроде восторгов от родительских подарков или нового фильма, а после вспомнились нелепые и курьезные, и — что еще хуже! — постыдные происшествия в короткой жизни ребенка. И связанны с минувшим чувства, казалось, давно позабытые и вытесненные радостью и волшебным детским воображением, вспыхнули с новой разрушительной силой. Оказывается, от стыда можно задохнуться насмерть — к такому выводу пришел Билл; его лицо горело, как если бы его изловил школьный хулиган Генри Бауэрс и надавал бы ему пощечин, глаза слезились, в горле стоял ком. Сколько же стыда и боли таилось под хрупким надуманным счастьем! Да и нет его, этого счастья. Вот трехлетний Билл радостно бежит навстречу матери, но, запнувшись, падает и ужасно пачкает новенький желтый комбинезончик; вот Билл, постарше, жутко краснеет, когда бесхитростные слова детского стишка намертво застревают в горле, а замершая толпа родственников с укором смотрит на юного заику; вот на свет появляется Джорджи, маленький и милый, и глаза матери озаряются давно утраченным сиянием, но их свет больше не обращен на старшего сына; вот первая стычка с бандой Бауэрса, испачканная соком футболка, кличка «Заика» и чувство бессилия, впитавшееся в подушку вместе со слезами. И дальше, дальше, и больше, больше! Казалось, что вся прошлая жизнь Билла являлась непрерывным потоком стыда и бессилия, отражения собственной незначительности и ненужности даже в такой дыре, как захолустный Дерри. «Я никчемен, никчемен», — теперь билась единственная мысль, щедро подпитываемая негативным прошлым опытом. «Я неудачник», — повторил в пустоту Билл, уже твердо намереваясь уйти прочь, дабы не испортить Майклу его задачу черной меткой невезения.
Да, Майкл жестоко ошибся, выбрав парнишку себе в соратники. На контрасте с удивительной и великой миссией незнакомца его, Билла, жизнь казалась во стократ никчемнее и унылей. Мальчик сделал шаг к выходу и интуиция подсказала, что это правильный ход: там светлее, не так страшно и одиноко; вот сейчас Билл вернется в свою кровать, закутается в одеяло и немедленно заснет крепко-крепко, как гризли в берлоге, и проспит до самой весны, то есть до завтрака. Оклик медсестры разбудит пациента и все: ночь, снегопад, таинственный Майкл и страшные переход к моргу, — канет в небытие. А быть может — тут Билл споткнулся и, едва не упав, замер — та тварь из метели, что заставила девочку кричать, прикончит безоружного Майкла и вернется за ним. Дверь больничной палаты очень ненадежное препятствие на пути кровожадного хищника, тем более, когда внутри исходит сладким страхом беспомощная одинокая жертва. «Нет...», — мальчик обернулся, стискивая кулаки: «Оно этого и добивается. Разъединяет нас, чтобы сожрать по одному!».
Ощутив укол досады от того, что им пытаются нагло манипулировать, и что он только что едва трусливо не предал доверившегося ему человека, Билл с трудом вернулся на прежнее место, разогревая в душе комок ненависти, обращая неуверенность в себе в искреннюю детскую злость на таящегося внизу виновника его, Билла, плачевного состояния. Пусть он не видел облика злодея, но гибкий ум прекрасно справлялся и без конкретного образа. Пытаясь выполнить просьбу Майкла вопреки заиканию, Билл сначала про себя, а после и вслух повторял привычную скороговорку: «Он стукнул кулаком об стол, крича, что призрак вновь пришёл». Как и ожидалось, сперва буквы застревали в горле, однако говорящий упрямо толкал их вперед, разрушая зловещую тишину и свою проклятую робость. И вновь, и вновь, и вновь, до тех пор, пока слова не перестали ломаться, пока страх не ушел в непрекращающийся снегопад за окном, пока вера в победу Майкла не стала тверда, как алмаз.
Победа... victoria... вкус древнего наречия, утраченного и Хранителями, и людьми, отзывался в памяти отголосками былого величия, и Человек Майкл, оставшись один, вновь обращался в Хранителя Матурина, расправляя плечи, неслышно ступая навстречу тьме, знакомой и неизвестной.
Серая башня из черепов вновь восстала в воспоминаниях, теперь покосившаяся и испещренная трещинами... Последний день существования мира, лишенного имени и благой судьбы, запомнился Матурину величайшим разочарованием. До того лишь мечтавший сойтись в битве с Пожирательницей миров Черепаха, достигнув цели, познал горькую победу — не в открытом бою, а в позорном бегстве раненного врага с поля боя. Паучиха, в те века и не помышлявшая о Земле, Дерри и человеческих душах, до последнего старалась запугать Хранителя, бессильно клацая челюстями об его каменный панцирь, туманными намеками и бессвязными глупостями запутать и лишить уверенности в своих силах, как оказалось, чтобы выиграть время и сбежать в недосягаемые Мертвые огни с треснувшей напополам планеты. Случившееся можно было принять и осмыслить, как достойный исход, ведь миссия Хранителя Луча была выполнена, если бы не одно но... Смелому и терпеливому Матурину по воле Вселенной выпал шанс не просто прогнать, а <i>уничтожить Оно вместе с Её измерением Мёртвых огней, однако случилось непредвиденное — в пылу сражения Прозрение открыло Черепахе личные последствия подобного поступка — он старательно избегал слова "убийство" — повергшие того в ступор и давшие ловкой Паучихе спасительную лазейку.</i>
Достав из кармана чуть треснувшие очки, Хранитель глубоко вздохнул и приготовился взглянуть в лживые глаза Пеннивайза дабы окончательно сломить его сопротивление. Движения уже порождали первую, едва заметную боль в суставах человеческого тела, сигнализируя об истекающем времени, но эти незначительные препятствия не могли отвлечь Черепаху от главного — Она действительно была здесь. Истощенная и злая, но подозрительно спокойная, возможно, слишком увлеченная своей мерзкой трапезой, Матурин услышал щелканье Её челюстей прежде, чем смог разглядеть белые лохмотья излюбленного костюма Паучихи. Что же, Хранителю выпал билет в первый ряд на представление этого циркового уродца.
— Падаль тебе по вкусу? — Черепаха попытался вывести врага из душевного равновесия, однако голос прозвучал слишком участливо для подобной ситуации — так интересуются мнением коллеги по поводу странного блюда в его ланчбоксе.
Невыносимо вонючего блюда, которому место в мусоросжигателе, а не в желудке. Впрочем, Пеннивайз был на этот счет иного мнения, и за отсутствием лучшего — юной истерзанной души — довольствовался падалью. Проглотив здоровый кусок холодного мяса, растягивая пасть и глотку подобно анаконде, Она преспокойно повернулась к вошедшему:
— И тебе доброй ночи, старина, — алые губы растянулись в нечеловеческой улыбке, — Не предлагаю составить мне компанию, зачем впустую терять время? Его у тебя и так нет, — с последними словами глаза Оно вспыхнули потусторонним светом.
— Согласен, — Матурин развел руками, виновато наклоняя голову, а потом потребовал: — Останови ураган! Немедленно! — приказ вырвался сам собой, однако сказанного не вернешь.
Его нелепый вид, строгая поза и сердитый взгляд из-под нелепых очков заставили Пеннивайза выплюнуть кусок плоти и рассмеяться пронзительным смехом, фонтаном разбрызгивая кровь и слюни. Удивительно, но пока клоун хохотал, его сущность оказывалась недосягаемой для любых попыток отловить гадкого паяца. Отсмеявшись, серебряная фигура поднялась во весь рост на выдвинутом из холодильной камеры поддоне, спихивая прочь обглоданный скелет.
— А по-моему снегопад - это прекрасно! — Оно театральным жестом разбросало над головой конфетти в форме сверкающих серебряных снежинок. — Метель так напоминает людям о Рождестве! Все ведь любят Рождество, особенно дети!
С потолка заструился мягкий лунный свет, словно в крыше неведомым образом образовалось окно, а ворвавшийся в морг морозный вихрь подхватил снежинки-конфетти, закружив их в безумном танце. Падая на лицо и руки Хранителя, блестки оборачивались каплями кислотного дождя, обжигая человеческую кожу до кровавых волдырей. Матурин сжал зубы, смахивая клоунское наваждение, понимая, что должен срочно предпринять что-то, пока иллюзорный мир Пеннивайза, его адский цирк, не утянул Черепаху под свой купол навеки. Пускай истинное тело Хранителя сейчас по-прежнему бороздило просторы Макровселенной, его главная часть и сила, определяющая его сущность — Разум — всецело находился в Дерри и был весьма уязвим. Пеннивайз еще не отыскал слабое место противника, но находился на верном пути, интуитивно двигаясь к цели, как паук полз по дрожащим нитям своей ловушки. Значит, пришло время действовать! Но едва Матурин сделал шаг вперед, как под хихиканье белесый наряд клоуна превратился в алый костюм Санта-Клауса, только вместо забавного колпака с пушистым помпоном лицо существа скрывал капюшон, выставивший на всеобщее обозрение лишь злорадную, такую же болезненно-алую улыбку Оно. Исполненный боли и ярости красный всполох резанул по глазам и отозвался волной адреналина - проклятое смертное тело, все его сиюминутные порывы и слабости как на ладони!
— Вот кому ты служишь, — прошипел Черепаха, готовясь вновь погрузить Оно в оцепенение, пока ему еще хватало сил на могущественное заклятие.
Сейчас или никогда, ведь с каждой минутой, увы, Паучиха становилась сильней, но даже это было не главное открытие. Заслоняя себя щитом под псевдонимом "Пеннивайз, Танцующий клоун", Пожирательница вновь отступала в Мёртвые огни, откуда Её уже ничем не выкуришь, и придется иметь дело с фальшивой марионеткой, способной лишь жрать и творить воображаемые непотребства. Черепаха же все глубже проваливался в мир людей, загоняя разумного себя в тесную клетку, полную страха и бесконечного ужаса, оставляя куклой свое истинное материальное воплощение.
— С Рождеством, Матурин, мальчик мой! — внезапно воскликнул Пеннивайз, отбрасывая капюшон, и тут же прорычал низким хриплым голосом: — Готов принять свой подарок?
— Что? — Черепаха споткнулся, с трудом удержав равновесие, — Какой пода... — тут взгляд пораженного Хранителя упал на руку в белой аккуратной перчатке, сжимающей тонкую ниточку от красного воздушного шарика, в точности повторяющего анатомическую форму человеческого сердца. Бьющегося, черт побери, резинового сердца, накаченного гелием!
— Кажется, это твой шарик, Майкл? — Пеннивайз пожал плечами и перебросил вьющуюся кольцами ленточку из одной руки в другую. — Хочешь его обратно?
Жуткая боль ворвалась в сознание Хранителя, и уже сложенное в уме заклинание разлетелось на осколки, вырываясь из горла булькающим стоном. Время остановилось, прекратился и снегопад за окном, а клоун восторженно раскрыл рот, готовый взорваться довольным визгом. Матурин пошатнулся, очки слетели с переносицы и звонко разбились об кафель. Потоки крови из разорванной грудной клетки стекали на холодный пол, но — Пеннивайз скрипнул зубами от злости — Черепаха держался на ногах! Лишенный сердца, он все еще дышал благодаря искренней вере Билла в его победу! Разумеется, ведь в мечтах детей всей планеты Добро всегда, абсолютно всегда побеждает Зло, эта аксиома детского мировосприятия, питаемая надеждой. Хранитель провел рукой по груди, усилием твердой воли стягивая и заживляя нанесенную противником рану.
— Ты промахнулась, — крайне убедительно ответил он, помножив силу сказанного на веру ребенка по ту сторону стены, тем самым вмешиваясь в сотканный Паучихой ход событий и исправляя его на свой лад. Засохшая кровь ржавой пылью слетала с одежды, окончательно истончая коварную иллюзию. Чаша весов вновь качнулась в пользу Черепахи.
Поддержка жалкого мальчишки, сумевшего обойти все любезно приготовленные ему ловушки, повергла Пеннивайза в шок. Выпучив желтые глаза, Оно заметалось по помещению, сбивая все, что попадалось под руку: Матурин едва успел выбежать прочь, подобрав оброненные очки.
— Ты был очень плохим мальчиком, Ма-ту-рин... — тряся головой проскрипело Оно, когда протянутая когтистая лапа схватила пустоту, — Попробуй забери свой подарок! — с этими словами раздосадованный клоун исчез, прыгнув в одну из холодильных секционных камер вместе с шариком-сердцем.
Противостояние продолжилось. Но Оно ушло.
Оно отступило на единственный крохотный шаг, чтобы отдышаться, либо взять разбег и сбить с ног противника, опутать нитями смерти и никогда больше не выпустить из сомкнувшихся намертво челюстей. Матурин же, несмотря на дарованную ему передышку и все усилия, никак не мог сфокусировать взгляд на стоявшем перед ним помощнике; слова беспокойства потонули в шуме бегущей крови, её премерзкий звон в ушах перекрыл все существующий в мире звуки. По холодному лицу стекал липкий горячий пот, руки отяжелели и стали словно чужими. Про таких врачи между собой обычно говорят: одной ногой в могиле, доходяга, и до утра не дотянет, а потом приносят родственникам пациента глубокие равнодушные соболезнования.
Упрямый Майкл же вполне дотянул, отчаянно цепляясь за материальный, человеческий мир, прикрывая онемевшей рукой широкий шрам на груди, глядя, как сквозь залепленное снегом окно ночная чернота сменяется сумеречной синевой рассвета. Метель по-прежнему царила в Дерри, а значит городок все еще балансировал между чарами Оно и объективно существующей реальностью. Билл, надо отдать ему должное, при виде раненного, но не сломленного Майкла, неведомом какими силами сохранил внешнее спокойствие, лишь дрожащие руки выдавали его тревогу. Голос мальчишки был тверд, а слова — идеально четкими, словно он расправился со своим недугом, как с тараканом на кухне. И вопрос о том, что же им делать дальше, Матурин отлично расслышал и быстро отыскал единственно верный ответ.
— Нам придется разделиться... То, что ты уже видел или мог увидеть, — Черепаха, всецело поглощенный противостоянием с Оно, не был уверен насчет действий мальчика, —должно уйти на второй план. Это проклятье, — Хранитель указал на заснеженное окно, — так легко не разбить. В живую сразиться с врагом — слишком опасная затея, — тут изможденный Майкл рухнул на пол, стирая пот с бледного лица.
Слова давались Хранителю тяжело, в горле першило, а перед глазами плыли алые круги. Ужасное после нанесенного Пеннивайзом удара состояние усугублялось адской слабостью во всем теле. Казалось, что сквозь упирающуюся в пол ладонь уже просвечивали грязные швы плитки, но нельзя просто бесследно исчезнуть из мира людей посреди неоконченного боя, вернувшись в изначальное тело. Майкл понимал, что его попытка обуздать Оно и вытеснить с планеты в Макромир практически провалилась и точная причина досадного промаха стала ясна только сейчас: старина Матурин же до смешного предсказуем! Сколько они с Оно существуют бок о бок, сколько знают друг друга? Миллион лет, миллиард? Их взаимное сосуществование постепенно переросло во внимательное противодействие со стороны Хранителя, ибо неведомая сущность без имени и явного образа регулярно и дерзко посягала на оберегаемое Матурином. Оно же возненавидело крушившего её планы Черепаху всей своей чертовой сущностью, более всех прочих созданий во Вселенной, и стремилось если не уничтожить, то, по меньшей мере, посрамить его идеалы, пожирая разумные миры один за другим. И пусть прокусить крепчайший черепаший панцирь челюсти Оно оказались не способны, ментальный урон наносился иной раз весьма ощутимый.
Теперь Матурин видел лишь один выход — сразиться с врагом на его поле, превратившись в надстройку чужеродной магии, ведь именно так он сумеет отыскать уязвимости для решающего удара. Придуманный им ранее идеальный вариант — забрать тело Пеннивайза в период глубокой спячки, оборвав скрепляющие его и Дерри магические нити, был позорно упущен Хранителем несколькими часами ранее. Подавляя разъедающее чувство вины и желание скрыться в своем панцире, Черепаха обратился к Биллу как к единственному существу, дававшему ему реальную поддержку.
Собратья-Хранители не могли помочь Черепахе в силу их отдаленности, вовлеченности в иную Миссию, да и они никогда не одобряли желание Матурина противостоять Оно, называя это «чужая война», «битва без предназначения», «пустой удар». Черепаха соглашался, кивая: «Все сущее служит Лучу». Но вот кому служит Оно, да и умеет ли Паучиха служить, ибо такой род Судьбы предполагает верность, подавление личных мотивов и, нередко, смирение, особенно, если господином является желающий занять теплое место в центре мироздания. Однако ни разу за всю историю Пеннивайз не плясал под чужую дудку, не давал ни намека на подчинение чужой воле, да и вообще предпочитал не разбрасываться словами, а сразу больно кусать, а потом скрываться в Мертвых огнях. Выползала же Паучиха лишь раз в двадцать семь лет, чтобы сытно пообедать.
— Тем проще будет одолеть тебя, Пеннивайз, — прошептал Майкл, переводя взгляд на Билла. — Идем, вернемся в палату!
— А как же… зло? — мальчишка с радостью подорвался с места, желая убраться прочь из темного смрадного угла, в котором невольно оказался.
— Мы поступим так, как Оно совершенно не ожидает от нас, — Майкл понимал, что для следующего маневра ему придется рискнуть жизнью храбреца-Билла, но отступить он уже не мог.
Дальнейший разговор ребенка с Хранителем незаметно перешел в русло похвалы, поддержки и благодарности, что немедленно отозвалось сияющим теплом в сердце Билла. Как жаль, что великолепное Сияние незримо для человеческих глаз!
— Тебе нужно уснуть, — сообщил Майкл, когда за ними закрылась дверь комнаты. — Понимаю, это сложно, но нужно пытаться изо всех сил. Враг отныне будет биться с твоим сознанием во сне, а не наяву. Скажи мне, разве сны могут ранить по-настоящему?
— Вряд ли, — согласился Билл, устраиваясь под одеялом и оглядываясь на светлый оконный проем. — Но если чудовище превратит сны… в нечто реальное?
— Вот поэтому мы должны его остановить. Просто засыпай, а потом отыщи меня в своем сне. Но если не сумеешь сделать это сразу, просто наберись терпения и верь в победу. Помни, что сила чистого разума искажает сны по твоему желанию, — подмигнул Матурин, мягким движением руки опуская завесу последнего заклинания, призванного перенести их на арену дьявольского цирка Пеннивайза.
Усталость и успокоение слились в единый поток, уносивший страхи и сомнения прочь, и спустя четверть часа в палате остался лишь крепко спящий Билл. Раненный Черепаха же истаял, растратив себя-человека, и его созданное на скорую руку тело-проекция растворилось, как дым. Лишь вера ребенка в своего товарища по оружию не давала лопнуть последней нити, удерживающей разум Хранителя в мире людей. Это было сложно — сохранять концентрацию на такой крохотной в масштабах галактики Земле, в то время как отчаянный зов нуждавшегося в защите Луча звучал все громче, отвлекая Черепаху от прочих целей. Он плохо умел сражаться, ибо доступное разуму отражение сущности Матурина — черепаха, существо, умеющее лишь вовремя втянуть голову в панцирь, и лишенное ярости Медведя и Льва, скорости Лошади и Орла, несокрушимости Слона. Мудрость и терпение, пожалуй, вот и все сильные стороны Черепахи, а с таким арсеналом много ли навоюешь?
«Для чего тебе это нужно, Матурин?» — в вопросе отразились насмешка Оно и недоумение Вселенной, но теперь Черепаха мог с уверенностью ответить им всем, ибо осознал: источником силы в борьбе со Злом станет пример победы людей над могущественной Пожирательницей. Стоит чаше весов хоть раз качнуться в другую сторону и, как круги по воде, благая весть разлетится в пустоте Космоса и все миры будут знать — Паучиха уязвима. И тот, кто стоит за ней, тоже.
***
Здесь, в другом Дерри, сотканном Оно по образу и подобию реального, царила солнечная осень, совсем как в день прибытия Матурина. Чистое синее небо и золотистый свет способны преобразить что угодно, даже столь депрессивный островок человечества, каким был этот городок. С высоты птичьего полета ровные ряды улочек, площади, река и верхушки желтеющих деревьев создавали идиллистическую картинку, символ тихой жизни вдали от суеты и соблазнов мегаполисов, что было на руку серому кардиналу Дерри. Созданный во имя пропитания город ни за что не отпустил бы жителей, удерживая в своих границах любыми путями. И до сих пор никому, кроме Черепахи, не пришло в голову заглянуть во внутренности этой мясорубки, чтобы переключить тумблер и освободить горожан от проклятия каждые двадцать семь лет приносить жертвы космическому монстру. Хотя, по силам ли подобное приключение смертным?
Матурин обнаружил себя в человеческом обличье на одной из улиц, сидящим у своего потрепанного временем нелепого фургончика. Осмотревшись, Черепаха удивился отсутствию ран, усталости и снега, после вспомнив о квазиреальности происходящего. «Значит, второй раунд», — усмехнулся он, отряхивая пыль с футболки цвета хаки и черных свободных штанов. Длинные растрепанные волосы лезли в глаза, правый ботинок порвался, а на лице заметно отросла борода. Да уж, натуральный бездомный, ну, или хиппи, в таком виде среди местных жителей поддержки точно не дождешься, разве что Билл откликнется. Хоть мальчишка и станет в будущем сильным союзником Хранителей — Матурин в этом был абсолютно уверен — прямо сейчас втягивать его в новый виток противостояния было слишком опасно. Кто знает, сколько еще у Пеннивайза козырей в рукаве, ушлый клоун способен раз за разом возвращать врагов на исходную позицию, обнуляя прошлый опыт и насылая безумное отчаяние.
Определенно, второй раунд уже начался и прозвенел гонг — к фургону подлетел алый воздушный шарик с привязанными к нити розовыми очками Черепахи. Оно безапелляционно навязывало условия игры с первых минут, а это уже что-то да значило. Например, что Пеннивайз знает про попытку «намбэр ту» Черепахи и собирается контролировать каждый шаг Хранителя, пока не настанет подходящий момент для удара.
«Так чего ты ждешь, кусай сразу!» — выдохнул Черепаха, стискивая кулаки. — «Вот же я!».
Но вместо действий или насмешек — тишина и звон ветра в ушах. Оно выжидало, обдумывало, взвешивало. И эта передышка пришлась очень кстати. Мотор завелся с первой попытки — неужели Пеннивайз наивно полагал, что теперь Черепаха, познавший вкус поражения, в ужасе унесется прочь из города и забудет дорогу в Дерри. Вероятно, мерзкий клоун задумал очередную подлость. Однако, вопрос: куда же теперь ехать, был вполне резонным — дом на Нейболт-стрит наверняка под особым присмотром хозяйки Дерри, где живет Билл неизвестно, а останавливаться в отеле было слишком по-человечески, да и ни денег, ни документов у Хранителя при себе не было.
«Разве это проблема?» — вкрадчивый голос был почти неотличим от собственных мыслей, и рука, словно повинуясь чье-то воле, открыла бардачок. Оттуда выпали смятые зеленые купюры и потрепанный паспорт в зеленой обложке, стилизованной под кожу рептилии, на имя Майкла Тёртлмана*.
— Ждешь, что буду следовать твоим правилам? — прошептал Матурин, выворачивая руль. — Напрасно.
«Зачем так грубо, все же, ты мой гость! Добро пожаловать в по-настоящему мой Дерри! Чувствуй себя как дома, ни в чем себе не отказывай!» — хихикающий голос Пеннивайза зазвучал из динамиков, и Матурин немедленно убавил громкость.
Смена вектора поведения Оно с откровенной ненависти на любезное издевательство настораживала и обнадеживала одновременно, ведь теперь Черепаха отыскал способ, как лишить Паучиху власти над Дерри, догадавшись о природе подчинения города чужой прихоти. Но для этого надлежало убедиться в правильности новой теории, ибо цена ошибки была высока как никогда.
Поколесив по улочкам добрую пару часов, убедившись, что повседневная жизнь идет своим чередом, порядком потратив бензин, в конце концов, Черепаха подъехал к двухэтажному деревянному зданию, окрашенному в желтый цвет, на выгоревшей вывеске которого красовалось бесхитростное «хостел, удобные номера, низкие цены». Не выходя из машины, Хранитель недоверчиво прищурился, надел очки и тут же снял — дом оказался сложен из человеческих останков, и заговоренное стекло показывало истинную начинку паршивого города. что же, теперь придется иметь дело с выкрутасами Танцующего клоуна на постоянной основе.
«Ну, ты и привереда», — обиженно протянул клоун, когда гость сдал назад, возвращаясь на главную дорогу.
— Как мне избавиться от твоего бесценного внимания? – усталым голосом спросил Черепаха, и в ответ лишь зазвенели бубенцы на клоунском костюме. Что же, в этом весь Пеннивайз.
— А зачем избавляться? — Оно появилось из ниоткуда и приземлилось прямо на лобовое стекло, от чего Матурин рефлекторно нажал на тормоз и ощутимо ударился об руль. — У меня есть идея получше! К слову, мои мысли всегда лучше, чем твои, хоть ты бы в этом никогда не признался! Ха-ха-ха! Но к чему тратить время на ссоры? Давай лучше заключим перемирие! — выпалил клоун, забираясь в салон и устраиваясь на пассажирском сиденье, восторженно улыбаясь жуткой улыбкой.
Очевидно, в тот момент выражение лица шокированного Матурина было, что называется, на миллион долларов, ибо Оно заливисто расхохоталось, не пытаясь больше шутить над противником, которого еще час назад жестоко лишило сердца. Разумеется, такого предложения от злейшего врага Хранитель не ожидал и ожидать не мог, но все ведь случается в первый раз? Лучшая акция от Танцующего клоуна — новый друг по цене старого врага, торопитесь, только сегодня и только для вас!
— Ну, так что? По рукам? — внезапно к вцепившемуся в руль Матурину потянулись восемь рук в белоснежных перчатках, но Хранитель сделал вид, что он в машине один. Пеннивайз капризно изогнул бровь и скривил алые губы, словно в любой момент был готов расплакаться фальшивыми клоунскими слезами в три ручья.
Существо требовало ответа и времени на раздумья оставляло всего ничего, но загнанный в угол внезапным фокусом Хранитель не спешил. С одной стороны, существа его круга были способны заключить такую сделку, исполнение условий которой гарантировалось силами друг друга. Иными словами, в момент рукопожатия полярная энергия противоположных намерений обращалась в подобие силовых наручников, надежно сдерживавших контрагентов от нарушений и всякого плутовства. С другой стороны, на кой черт это нужно Паучихе в сердце её логова? Неужели... Оно в кои то веки по-настоящему испугалось старину Матурина! Похоже на сказку с глупым поворотом сюжета.
— Дама ждет, — Пеннивайз рассерженно потряс головой, — соображай быстрей! Всего на один день мы притворимся кем-то кроме врагов, а потом по-прежнему будем изводить друг друга до самого разрыва Вселенной. Один день! Разве я так много прошу?
— Ты, э-э-эм, требуешь, а не просишь! — пришедший в себя Черепаха обрел дар речи. Близость неуравновешенного противника нервировала до дрожи в руках, а вот возможность обеспечить себе «день тишины» внезапно показалась весьма заманчивой. Пеннивайз, как и Матурин, будет лишен своих сил в течение двадцати четырех часов, но если Хранитель и так растратил последние ресурсы, смертоносный потенциал Оно нарастал с каждой минутой, а с первой жертвой нового цикла полусонная Паучиха станет яростной и неуловимой. Ждать еще двадцать семь лет Матурин не мог, потому решил расставить все точки над «и» здесь и сейчас.
— Чтобы ты знал, я не смогу охотиться без своих иллюзий, а мясо без приправы безобразно на вкус. Просто чтобы ты знал, — обреченно признался Пеннивайз, уловив сомнения своего визави.
— Мерзость, — прошептал Матурин и округлил глаза. — Вкусы у тебя отвратительные. Впрочем, мне по-прежнему не ясно, зачем тебе терпеть подобное унижение?
— Ты такая заноза в заднице, Матурин, — вздохнул клоун и добавил, уже оживленно: — А можно мне за руль? Я покажу тебе милый Дерри, лучший город на свете!
— Отвечай! — рука Хранителя предусмотрительно выдернула ключ зажигания.
— Мой мир - мои правила, — раздраженно напомнило Оно, и матуринов фургон вдруг поднялся в воздух на тысяче волшебным образом возникших воздушных шаров и полетел в неизвестном направлении. — Рискую показаться занудой, что совсем не к лицу веселому Танцующему клоуну, но ты мне порядком поднадоел, Матурин. Миллионы лет одно и то же, никакого разнообразия!
— Что же, это взаимно, — очутившись в подвешенном положении, Хранитель пристегнулся, и этот бессмысленный и такой трогательный человеческий жест рассмешил клоуна, но обстановка в фургоне оставалась напряженной. Оно немигающим взглядом гипнотизировало сидевшего рядом извечного врага, размышляя: вдруг он до перерождения в роли Хранителя жил на Земле как смертный, потому теперь так трепетно оберегает порочных, недалеких людишек, в то время как прочие Хранители их вовсе не замечают. Глупости, Матурин возник задолго до того, как из скоплений звездной пыли оформилась синяя убогая планетка.
— Хорошо. Убедил. Объясняю, — клоун подтянул колени к подбородку, обхватывая их руками, и злобно пробурчал сквозь пышные складки костюма: — Видишь ли, я не выбирала, какой мне быть изначально. Впрочем, наверное, как и ты. И по разумению моего...
создателя, — Пеннивайз с трудом произнес последнее слово, буквально пережевывая его, — я вышла такая, какая есть перед тобой: хищная, сильная, бесстрашная, умеющая извлекать выгоду из самых гиблых затей, прирожденный лидер...
— Скромная, — хмыкнул Черепаха, надевая очки, чтобы хоть чуть-чуть отгородиться от Паучихи, пребывавшей в одном из безобиднейших воплощений. Желтые огромные глаза на выбеленном лице, подведенные алым, казались мертвыми: Оно частенько забывало вовремя моргать.
— И тут внезапно из Пустоты появляешься ты, — Пеннивайз проглотил колкость в свой адрес, невозмутимо продолжая вести казавшуюся ему поистине светской беседу, — и смеешь диктовать мне условия существования, вместо того, чтобы следовать собственной судьбе. Пустоголовый кретин,
я не могу изменить себяпо щелчку пальцев! Смотри же, я измотана войной с тобой до жалкого подобия былой славы, — Пеннивайз оскалился, остервенело вцепившись в серебряный воротник. — И теперь довольствуюсь одним лишь крохотным городком, хотя прежде могла поглотить целый мир. Ведь ты отлично помнишь, как это бывало... прекрасно!
— Надеюсь, повторить подобное ты никогда уже не сможешь, — Черепаха впервые позволил себе отвернуться, разглядывая в окно раскинувшийся во всей красе проклятый Дерри. Какой смысл в обсуждении прошлого, если спустя тысячи побед и поражений Хранитель остался верен своему выбору и готов был до последнего сопротивляться любым попыткам выбить почву у него из-под ног.
— Благодаря тебе, — обыденным тоном согласился клоун, его как будто вовсе не задевали резкие слова Хранителя. — Раны, нанесенные великолепным Черепахой в прошлый раз, лишили меня способности накапливать силу и даже перемещаться в другие измерения. Что, высматриваешь своего мелкого приспешника? — резкая перемена предмета разговора шокировала уже Матурина, надеявшегося, что увлеченное им Оно забыло про оставшегося в городке беззащитного Билла, ведь помочь мальчику Черепаха не мог, он сейчас и себя-то не мог обезопасить.
— Ты, кажется, говорила про сделку, — Черепаха сделал вид, что нисколько не впечатлен прозорливостью Оно: мол, да, знавал такого Билла, славный малый, и что с того?
— Я уже почти передумала, — снаружи послышались похожие на выстрелы хлопки - Пеннивайз вдруг решил снижаться, разрывая красные шарики один за другим. На лобовое стекло полетели брызги крови. — Мои мотивы слишком сложны для твоего ограниченного понимания законов мироздания. Глупец! Если что-то было создано, рано или поздно оно будет разрушено, таков порядок, и я лишь исполняю его. Люди, — клоун кивнул на приближавшуюся площадь, где подобно муравьям сновали горожане, — все равно умрут, так какая разница, когда и как? Решительно не понимаю твои жалкие потуги сломать чудесный круговорот вещей в природе. — Пеннивайз, утомленный беседой, потянулся во весь рост и зевнул.
— Хочешь убедить меня, что ты есть необходимое миру зло? — до земли оставалось около десяти футов и Черепаха намеревался выпрыгнуть и удрать прочь, подальше от искушений и лживых откровений. — С трудом верится.
— Так потрудись, — оставшиеся шарики лопнули и фургончик с грохотом впечатался в болотистую почву у очистных сооружений на окраине Дерри. — Впрочем, все, чего я по-настоящему хочу, это чтобы ты своим иссохшим мозгом понял две вещи: город прекрасно живет и процветает под моим контролем, и ты никогда-никогда не сумеешь победить меня, не уничтожив Дерри и всех его жителей, Матурин, — разочарованный Пеннивайз явно желал покинуть машину новым для себя способом - через дверь, но Черепаха исхитрился в последний момент схватить его за рукав.
Разумеется, Оно не верит в то, что Хранитель вдруг одумается и простит его, навеки покинув Землю, и желает лишь выиграть время для восстановления сил, но и действовать под неусыпным надзором клоуна решительно невозможно. Да, Матурин рискует, но теряет меньше при любом раскладе, так почему бы ему не использовать такой шанс.
— Перемирие, — сквозь зубы процедил он. — На один день!
— По рукам, — кивнул клоун без тени улыбки, пожимая крепкую горячую руку врага и чувствуя, как привычные силы быстро покидают его - отныне договор был заключен. — Вон там, — поморщившись, Пеннивайз указал на каменный дом на вершине холма, — найдешь приют. А меня больше не ищи, не смей, — прорычало Оно, неуклюже удаляясь к зиявшим канализационным трубам, оставляя растерянного Матурина в одиночестве и смятении.
Впрочем, Черепаха быстро собрался с мыслями и добрался до указанного места, где ему очень пригодились подброшенные Оно деньги и паспорт. Заперевшись в уютном номере, он, не раздеваясь, упал на продавленную кровать, чувствуя себя паршиво, сознавая себя лишенным чего-то важного и оторванным от целого мира, как пожелтевший лист — от родной ветки, с разрастающейся гнилой пустотой в груди. Правильно ли он поступил, согласившись на вынужденное перемирие с Пожирательницей, покажет лишь время, а пока у него впереди целые сутки, чтобы найти Билла и вместе отыскать скрытые паучьи нити, с помощью которых Оно манипулирует Дерри, как покорной марионеткой, разорвать их в клочья и преподнести людям через избранного судьбой мальчишку ключ к избавлению.
***
Пребывая в отвратительнейшем настроении, Пеннивайз кое-как добрался до логова в глубине канализации Дерри, ободрав роскошный костюм и вырвав несколько клоков волос о выступающую арматуру. Даже зная темные ходы как свои восемь лап, обессиленному существу пришлось знатно блуждать в вонючих тоннелях, прежде чем очутиться в родном цирковом фургончике. Отлежавшись пару часов, Пеннивайз нехотя поднялся и привел себя в надлежащий вид. Голод стягивал брюхо мучительной судорогой, да теперь еще целый день придется отсиживаться в холоде и сырости, вместо того, чтобы пировать и крепить новые связующие нити по всему Дерри. Спустя двадцать семь лет с последней охоты все запасы Оно, разумеется, подошли к концу и над подземным колодцем больше никто не парил.
«Здесь, внизу, все летают... И ты, Матурин, скоро полетишь!».
— Ничего, ничего, бедному Пеннивайзу вновь придется немного потерпеть, — гнусаво причитая над своей нелегкой долей, клоун вытащил из груды тряпок старинное зеркало, желая скорее покончить с неприятными обязанностями и получить желанную награду. Начертив помадой алый символ на холодной поверхности, Оно отступило, слегка склонив рыжую голову и терпеливо ожидая ответа, наплевав, что древний этикет требовал опуститься на колени в присутствии короля. Пожирательница миров плевать хотела на все прочие регалии и короны! Интересно, удастся ли затащить короля в Мертвые огни?
— Поручение исполнено, — прошипел клоун, делая шутливый реверанс, едва в высоком зеркале появились размытые очертания алого плаща. — Матурин обессилен, Луч в вашем распоряжении, — глаза клоуна вспыхнули ярким светом от предвкушения близкой мести.
— Низвергнутый Луч — смерть для Хранителя, — последовал сдержанный ответ и все исчезло.
Впрочем, Пеннивайз не ждал сердечной благодарности, услышанного ему было вполне достаточно, чтобы позабыть боль и унижение, причиненное Черепахой. Отныне совершенно неважно, что там придумает и предпримет тупоголовый Матурин. Теперь все это будет напрасно.
_________________________________________
*От английского turtle – черепаха.
