А я всегда кричу ура, – отвечал иомен, – когда вижу удачный прицел или смелый удар. Вальтер Скотт. Айвенго
Жрица стояла у порога в свою комнату, уже пустую. Девушка неуверенно заглянула внутрь – ничего не забыла, все скромные пожитки уместились в дорожной сумке; в небольшой коробке не осталось ни стола, ни кровати, ни шкафа, будто сама комната только и ждала момента, чтобы избавиться от нее. Она знала, что еще долгое время сюда не вернется, и эта мысль тяготила ее. Не сказать, что тяжесть расставания была сильна, но она была первой в своем роде у Бендзайтен. И не было ничего, что она бы могла унести с собой. С ее родного храма остался клинок, который служительница носила с собой как оружие еще девочкой. Сейчас он стал ей с локоть и больше годился для разделывания мертвого мяса, чем для умерщвления живого. Тем не менее, она всегда хранила его при себе. Этот маленький ножик давал ей чувство защищенности, словно Тамотен сейчас с ней, словно не было меж ними преград, и стоит ей лишь позвать его, как вдруг он очутится перед ней и защитит. Она сама не понимала, от кого ее нужно защищать, но смутное предчувствие угрозы преследовало ее, оно витало в горячем воздухе и пряталось в ряби над раскаленным песком. Храм Тысячи Дверей всегда был с ней, тогда как храм Истории останется позади, оставив лишь воспоминания. Она не понимала, откуда взялось это сентиментальное желание забрать что-то отсюда, но не противилась ему, впускала в себя глубже. Это чувство не пришло от кого-либо из богов. Оно зародилось в ней, в чем и была его ценность. Девушка закинула здоровой рукой небольшую сумку на плечо и вышла в главный коридор, намереваясь покинуть храм как можно быстрее, что не вышло – ее уже поджидала Бастет. – Все вещи собрала, котенок? – женщина стояла, опершись боком о стенку. Она очень странно улыбалась: глаза казались непривычно грустными с этим прищуром и опущенными внешними уголками, губы натянутые, все коричнево-красные складки на них разровнялись и протянулись вдоль. Сперва жрице показалось, что богине холодно: уж больно крепко сжимала она предплечья скрещенными руками. – А? Да... – стыдно признаться, но Бэнтэн пропустила ее вопрос мимо ушей, думая о своем. Вчерашнее не могло вылететь из ее головы. Те слова. Служительница не собиралась полностью забирать их назад, но многое было сказано в порыве, который сам по природе своей был ей понятен весьма и весьма смутно. Напоминание было достаточно сильным – рука все еще ныла. – Тогда пошли. С минуты на минуту за тобой прибудут, – Баст подошла к ней, приобняв за одно плечо. Девушка рефлекторно убрала руку за спину. – Что у тебя там? – Ничего! – женщина горделиво вскинула нос вверх, сжимая челюсть: ей не слишком понравился тон жрицы. Бэнтэн заметила это и кротко добавила, что все в полном порядке. – Хорошо. Идем, – они повернулись к выходу, но стоило им сделать несколько шагов, как богиня молниеносно метнулась к девушке за спину и вывернула больную руку. Шокированная Бендзайтен первые секунды даже не почувствовала боли, только услышала хруст, а когда боль пришла, не позволила себе закричать. Она подняла свои огромные сияющие от слез глаза на спокойную и холодную Баст. – Никогда не ври богам, Бендзайтен. Мы можем оказаться на редкость своевольны и суровы в своих решениях. Пусть это будет тебе уроком и напоминанием, – служительница еще немного посмотрела ей в отполированные медные глаза: на миг в них задержалось удовлетворение от чужой боли. Садистская истома исказила ее красивое лицо. Бэнтэн захотелось плакать – бесстрастные черные глаза уставились на богиню, медленно наполняясь слезами. Женщина смягчилась и даже устыдилась. – Жаль, я не люблю писать другой рукой, – хныкнула жрица, медленно опуская руку. Баст скривила брови и сухо засмеялась. – Я тоже не хочу омрачать наше прощание, девочка моя, но жизнь сурова, и я надеюсь, что это было самое болезненное наказание из всех, которые еще получишь, – она вздохнула, осеклась на солнечный свет из маленьких окон под потолком и отодвинулась ближе к тени. – Бендзайтен, ты пока не имеешь ни малейшего понятия о том, насколько ты особенная, но когда поймешь, послушай моего совета, не вздумай это показывать. Мы дорожим тобой, мы любим тебя, но не все боги будут относиться к тебе так же. Далеко не все. – Но вы же сказали не врать, – жрица глубоко задумалась: Бастет всегда была для нее слишком двойственной, чтобы до конца ее понять. – Не пойман – не вор! – она подмигнула смертной и захихикала. Они вышли из храма Истории, дошли до ворот, где в тени колонн их ожидал Анубис. Молчаливо он кивнул им и подошел. Тота не было, но девушка решила, что это к лучшему. Она не хотела его видеть, слышать, даже знать о его существовании, хотя само его отсутствие огорчило ее еще больше. Эти десять лет ему ничто, как и она сама, видимо. Это тоже был урок. Урок весьма болезненный. И тогда она осознала, что дух ее терзается гораздо больше тела, что единственное верное решение – прекратить, забыть то, чему с таким великим трудом училась. Если первые уроки столь тяжки, то каковы будут следующие? Она не ведала, что есть собственная воля, не ведала и того, что с волей приходят сознание и ответственность. Тогда она впервые поняла, что ответственность за мир куда проще снести, чем ответственность за саму себя. Бэнтэн прислушалась к себе: «Все чувства есть страдание, страдание от них или от их отсутствия. Не проще ль не страдать? Ведь не болела бы рука, не будь меня самой». Так будет легче, проще, лучше. И как только Бендзайтен приняла это, она смогла дышать: ничего не сковывало грудь, яркое солнце не мозолило сухие глаза, сердце ровно билось в своей клетке, не задевая прутья. Она и сама вся точно посерела. Анубис заметил. Он был разочарован. Не Бэнтэн, не Тот, не Баст, а все сразу огромной надгробной плитой запечатало ростки надежды на нечто лучшее, чем могла обернуться ситуация. Он злился и грустил. Как бы то ни было, а отпускать девушку с пустыми руками они не собирались. Бастет вертела в пальцах свой кулон-крест, тот сверкал золотом на солнце, испуская блики, приятные кошачьему глазу. Бог ткнул ее в бок локтем, указывая на ценную безделушку. Она без слов поняла его, сняла кулон с тонкой шеи и протянула на ладони. Анубис хитро глянул на жрицу и осторожно поднял за локоть больную руку, обводя рукой изображения богов на стенах. Кто? – Господин Тот, – монотонно произнесла Бендзайтен. Однако она не хотела говорить. Здоровая рука хлопнула по губам. Удивленная девушка уставилась на бога, ожидая объяснений. Анубис повел бровью и повесил крест на ее плечи. Правда. Полезный дар, сколь и опасный. Бог посмотрел на крест и показал три пальца. – Лишь трижды? Это больше чем нужно. Благодарю вас, – Баст оттолкнула Анубиса и сверху вниз посмотрела на юную жрицу. – Это не все, – женщина потянулась к кресту и сжала ее в своем кулаке, щели между ее пальцами окрасились в алый, казалось, золото в ее руке загорелось. Баст затряслась и резко отпустила кулон, повисший на шее служительницы. Бэнтэн качнулась: крест точно прибавил в весе, она едва могла его нести. Через пару секунд ощущение ужасной тяжести прошло, ей стало легче и спокойней. Часть ее будто отключилась. – Так ты будешь в безопасности на время. Кто знает этих северян? У них почти не осталось старых богов, все молодые. Повеяло холодом. На синем чистом небе заиграла радуга. Она ударилась о землю, подняв пыль и песок. Пора. – Я буду скучать. Спасибо за все, – тихо сказала жрица. Девушка сделала шаг к радужному мосту, но остановилось. – Госпожа Бастет, передайте Тоту, что по нему я тоже буду скучать, но я буду помнить, – богиня улыбнулась и кивнула. – До встречи, котенок, до встречи. Мы будем ждать. Она ушла от них по радуге, не бросив ни взгляда назад, неся крест с некой гордостью, с почетом. Она знала, что они не врали. Точно знала, но так ли ей это было теперь важно? – Пойдем в храм. Сгорим еще, – усмехнулась Баст. Анубис встрепенулся, замотал хвостом и поплелся следом, пытаясь не оглядываться. – Эх, чары, чары, чары… но удержат ли они то, что просыпается в ней? Нет, боюсь, что крест слабее, – Анубис промолчал – он согласился, хотя был недоволен поведением Бастет. Женщина вошла в библиотеку. Стол жрицы все еще стоял, Тот на своем месте, будто ничего и не случилось. Задумав преподать урок второму, Бастет взялась за стол служительницы и намеревалась его оттащить. Тот прекратил писать. – Оставь, – Баст на это пожала плечами. – Зачем? Она ушла. Ее больше нет и еще долго не будет. Надо освободить место. – Ты меня слышала? Я сказал, оставь. Рано или поздно вернется. – Высокого ты мнения о себе. Вернется... – протянула богиня. – Я буду скучать, я буду помнить, – исказила она свой голос под смертный. В этот раз он поднял не нее затравленный взгляд. – Будь моя воля, тебе бы я руку оторвала, можешь быть уверен. Какая женщина добровольно вернется к тому, кто несет одни беды? – Будь моя воля, оторвал бы тебе язык, можешь быть уверена, – она закатила глаза, понимая, что наказывать нет смысла. Сам справится. Женщина сложила руки на груди, шествуя к стеллажам и исчезая в них. Тот раздраженно потер глаза, остужая разум. Какая женщина?.. Очевидно, такая, от которой одни беды, суть которой только просыпается, а уже начинает кипятить кровь. Он поднялся, поднял из-под стола красивую резную коробочку, покрытую лаком, переливающимся всеми цветами, и положил в стол жрицы. Новая Сига. Они еще сыграют. Обязательно еще сыграют.***
С каждым ее шагом становилось холоднее. Пар исходил не только из ее рта, но и окутывал тело, привыкшее за десять лет к жаре и зною. Бэнтэн почувствовала, что спускается, облака расступились под ее ногами, показалась земля. Там, в конце пути, стоял мужчина в сверкающем доспехе. Его глаза горели точно две медные звезды. Жрица сошла с моста, и радуга схлопнулась за ее спиной. Мужчина моргнул – его глаза перестали излучать столь нестерпимый свет. Он посмотрел на нее, и от одного такого взгляда ей стало не по себе: эти глаза ощупали каждый уголок ее тела, рассмотрели каждую прорезь в радужке ее собственных глаз, сосчитали каждый волос на голове. Не зная иных способов, служительница поклонилась ему, надеясь показать почитание. Он коротко кивнул, снял с пояса рог и подал сигнал. Звука не было, но сердце Бендзайтен забилось так, что пульсировали виски. Не ее голос, но голос этого бога раздался эхом в ее голове: "Она здесь". Ввысь от земли неподалеку столбом ударила молния. Лицо мужчины прояснилось: в нем стало меньше напряженности. – У тебя есть имя? – он спросил это так, будто действительно сомневался в наличии имени у жрицы. – Бендзайтен, – подул ветер, унося за собой ее слова, но бог ее расслышал. – Мое имя Хеймдалль. Сейчас большинство асов заняты – они не могут оказать тебе достойный прием и просветить об Асгарде, – мужчина замолчал. Пару секунд спустя жрица поняла, что продолжать он не намерен. Она сама задала вопрос. – А вы? – ас спокойно указал на помост позади нее. – Моя работа – быть здесь. Сторожить. Я не могу тебя проводить, но слышу, что идет тот, кто может, – его глаза устремились в горизонт и за него, но жрица не могла себе позволить оставаться в неведении. – Дворец позади вас – храм? В котором мне надлежит провести десять лет? – страж усмехнулся в светло-золотистые усы и указал на здание, не глядя. – Это Химинбьерг. Первая крепость. Мой чертог. Дворец и лес на несколько фьордов – мой дом. Храм?.. Здесь нет храмов. Это Асгард. Вся наша земля есть крепость на небесах, есть наше пристанище и дом, есть твое пристанище и дом на грядущие десять лет. – Асгард – город? – ас задумался. – Похож. У всех асов есть чертог на нашей земле, но есть и общий дворец – вместилище для всех. То место царя и царицы – Одина и нее, – мужчина указал на ворота своего дворца. В этот момент они распахнулись. Вбежала невысокая женщина в зеленом платье с длинными светло-русыми волосами. Она выглядела очень взволнованной и собирала каждую яму по пути к ним. Едва заметив бесстрастное лицо Бендзайтен, женщина улыбнулась. Ее глаза наполнились мягким свечением и странной надеждой. Она сбавила свой пыл, подходя ближе. – Я была неподалеку и примчалась, как только услышала зов, – Хеймдалль повернулся к ней всем телом и поклонился. Понимая, что перед ней некто очень важный даже среди других богов, служительница тоже поклонилась. Богиня перед ней стушевалась и боязливо отступила на полшага. Ей явно не привычен этот жест. – Приветствую вас, царица. – Здравствуй, Хеймдалль. Я пока не царица, это все излишне, – в ее голосе звучало оправдание, попытка отгородиться, показавшаяся Бэнтэн непонятной и неуместной. – Скоро, совсем скоро будете, – от этих слов будущая царица чуть поникла. Бог не хотел ничем ее обидеть, она понимала, но все равно расстраивалась. – Как я понял, вы хотите взять смертную под свою опеку. Хороший исход. Сможете рассказать ей все то, что узнали сами. – Я видела молнию, – начала богиня. – Один хочет ее видеть, – страж ненадолго задумался. – Сразу после сбора. А пока лучше ее переодеть, – снова о ней начали говорить так, будто ее тут вовсе нет, это ее, можно сказать, почти смешило. – Верно! – она ужаснулась, бросив взгляд на калазирис из тонкой ткани. – Идем скорее. До встречи, Хеймдалль! – женщина схватила ее за руку и потащила за собой. Жрица даже не успела ничего сказать, лишь напоследок кивнула богу. Ее почти на руках пронесли через крепость и закинули в повозку, запряженную рысями. Богиня назвалась Фригг. Она оказалась на редкость общительна: слова из нее текли рекой в сезон дождей, их беседа была направлена в одну сторону, не встречая сопротивления или ответного напора. Мимо них проносились леса в желто-оранжевом цвете, среди которых мелькали странные существа. И пусть это не первый новый мир, но в других она ни разу не выходила далеко за пределы одного Храма, а этот был огромен. И вот постепенно перед ними рос дворец, превосходящий в несколько раз чертоги Хеймдалля. Он был столь высок, что мог своими башнями ранить само небо, будь оно чуть ниже. Одна из башен куталась в облака, обмотавшихся вокруг нее ореолом. "Фенсалир, – пояснила Фригг, – мой чертог". Чертог. Странное слово. "Чертог, ну, это твое место, не обязательно твой дом, это твой дворец, но не храм. В храме даже бог чему-то поклоняется: знанию, доблести, силе; в чертоге ты имеешь связь с храмами там, в Мидгарде. Это личный храм бога, Его собственный". – Идем быстрее, Бэнтэн! Нам нужно все успеть к концу тинга, – богиня повела ее через величественные коридоры, своды которых возвышались на столько, что Бендзайтен могла бы трижды встать себе на плечи и не достать потолка. – Я договорилась с Одином, чтобы мы жили в одном чертоге. Жрица прищурилась, но быстро вернула себе прежний вид: она не успела назвать госпоже свое имя. Боги редко снисходили настолько, чтобы узнать об ее имени заранее, точнее, вообще не снисходили. Вспоминая размеры башни, Бэнтэн испугалась, что они не доберутся до вершины и за половину дня, но стоило богине ступить в свои владения, как каждый камень повиновался ей. Секунды не прошло – они на вершине. Не веря своим глазам, жрица подошла к окну и распахнула ставни. Внутрь затекли молочные облака. Богиня засмеялась, подняла их, скатала в шар и с задором бросила в окно. Шар схлопнулся и раздулся до небольшой тучки. – Пыль попала, вот и посерело, – женщина развела руками и подошла к небольшой двери. – Это твоя комната. Я решила, что такая тебе понравится. Здесь все, как ты любишь: она небольшая, зато есть и стол, и шкаф, и окошко, цветы неяркие – не будут резать глаз, и, главное, нет зеркал. О! Точно! Вид, – богиня распахнула ставни: комната была чуть выше основной части башни из-за порожка, поэтому облака размеренным течением обволакивали стену, не затекая внутрь. Она оглянулась на растерянную служительницу и широко улыбнулась. – Здесь очень мило, – жрице стало неловко: она пожалела, что не может выразить благодарность так же пылко, – большое спасибо. – Подожди благодарить, я подобрала тебе платье, – богиня бережно достала светло-зеленое платье. Оно было прекрасно: свободное и легкое с цветами, распускавшимися на подоле, такое необычное, такое "живое". Фригг ласково помогла смертной переодеться, расчесала и уложила ей волосы, несмотря на все препирательства. – Красота... Повернись, повернись, дай же мне на тебя наглядеться! Так и с богиней спутать не трудно. Все так, как я видела... – занервничав из-за своих последних слов, Фригг убрала гребень и надела рубиновый обруч на голову Бендзайтен. – Теперь можно и к Одину. – Могу я сначала разложить свои вещи, госпожа? – неуверенно спросила жрица. – Что? Ах, да, конечно! Я могу помочь! – Не думаю, что вам стоит, госпожа, вы же богиня, здесь я ваша слуга, – богиня погрустнела. – Но я не хочу быть тебе госпожой, я хочу быть другом, – от такого заявления служительница пошатнулась, почти выронив из рук вещи, но быстро вернула себе свое самообладание и хладнокровие. – Увы, это значит, что даже боги не всегда получают то, чего хотят, – Фригг озадаченно опустила широкие брови и посмотрела на девушку с неверием и страхом. Тяжелый взгляд, но служительница снесла его со странным достоинством. – Иначе и быть не может. – Не может, – прошептала богиня. Она закрыла глаза и медленно, глубоко вдохнула, выдохнула и постаралась улыбнуться. Фригг сделала вид, что этой части их разговора не было, как поступала всегда, если ей что-то не нравилось. Она рассматривала свитки папируса, переворачивала их, пытаясь понять, что же на них нарисовано, крутилась вокруг амулетов. Стоило жрице достать что угодно из сумки, как женщина осыпала ее уймой различных вопросов, чем несколько раздражала. К чему она так к ней приклеилась? У других богов всегда было полно дел, они редко снисходили до бессмысленной болтовни, вот и Бэнтэн до нее опускаться не желала, горделиво и односложно отвечала богине, которая из этой бессмыслицы состояла и, казалось, не замечала этого. – А это что? – она добралась до восточного клинка и с неким трепетом осматривала ножны. – Осторожно. Не открывайте, госпожа, – бросила Бендзайтен, заканчивая расставлять свитки здоровой рукой. Богиня вскрикнула, но тут же захлопнула рот ладонью. Жрица медленно и сдержанно обернулась: вакидзаси в саях лежал на кровати, а Фригг так и стояла с рукой у лица и глазами на мокром месте. – Я же просила, госпожа. С вами все хорошо? – женщина закивала. – Тогда покажите руку, – богиня помотала головой и отступила. Она продолжала отступать даже тогда, когда Бэнтэн повторила свою просьбу. – Мне вас уговаривать еще нужно? Как дитя малое уговаривать? – без лишних колебаний служительница схватила Фригг за запястье и оторвала ее ладонь от лица. – И кому было сказано: "Не открывайте"? – через всю ладонь протянулся порез, сияющий светом божественной крови. – Но я даже не открыла его полностью! Я чуть-чуть приоткрыла и задвинула обратно! – стыдливо отмахнулась богиня. – Вы ухватились за самое начало саи, вот и рассекли себе все, – Бэнтэн продолжила недовольно бурчать. – И к чему вы предо мной оправдываетесь? Пред собой оправдывайтесь, – здесь Фригг должна быть за нее в ответе, а не наоборот, но жрица почувствовала, как ее настойчиво загрызла совесть: отчасти сама виновата, следовало держаться со всей ответственностью и достать этот ножик в первую очередь, следовало отвлечься и объяснить пытливой богине, что это оружие. Следовало, да, но она этого не сделала. Девушка закрепила оружие на поясе. – Что же с вами делать? Это особый металл, закаленный лучшим кузнецом Востока. Сотворенное богом опасно для других богов, – Бендзайтен накрыла рану больной, посиневшей ладонью и начала чертить поверх перевернутую ᚱ. – Райдо? Но подожди! Ты ее перевернула! – раздался немного склизкий звук рассекающейся плоти. Жрица поморщилась и убрала ладонь, стараясь не запачкать красивые платья кровью. – И ничего...? – Фригг несколько раз помахала перед собой ладонью, не веря, что не осталось ни следа от пореза. – Когда ты этому научилась? – Утром, – служительница подула на рану, охлаждая жжение. Кожа вокруг затвердела, закоченела и превратилась в чешую. – Ты, – все еще удивленно протянула богиня, – ты просто нечто! А этому ты у драконов научилась? – вдруг Фригг осенило что-то, что она не потрудилась объяснить. – Идем, – жрица с подозрением покосилась на нее, идем скорее, я покажу! Женщина поволокла ее еще выше: настолько, что над ними оставались только крыша и шпиль. Это была очень чудная комната: ее нельзя было назвать чердаком, стены не имели углов, сомкнувшись кольцом, зато огромные окна без ставней занимали собою почти все пространство. Точно посередине стояла прялка, а чуть поодаль разместилась корзина с шерстью. Исполненная нетерпением богиня вскочила за прялку, приладив все для удобства. Она не взяла шерсти, не взяла ничего, только глубоко вдохнула и пару раз смяла пальцами воздух. Бэнтэн не понимала, чего добивается эта богиня, Фригг заметила это и с огнем в глазах указала носом на свои руки. Миг, и из ничего появилась белая, тонкая нить. Она протянулась из пальцев женщины и мало-помалу становилась длиннее. – Невероятно. Здесь же ничего нет. Откуда? – жрица провела рукой по лопати, где должна бы быть шерсть, но ничего не почувствовала, не нащупала. Фригг заулыбалась, польщенная тем, что наконец смогла получить от смертной внимание. – Секрет. Меня этому мама научила. Давно. Она была хозяйкой Ванахейма до Скади и до меня. Думаю, она вообще была первой. Это особые нити: они не рвутся по-настоящему, и всегда остаются единым плетением, стремясь друг к другу. – Она мертва? – Фригг кивнула, ее лицо лишилось ясности от легкой грусти, едва затуманилось, сливаясь с облаками за окнами. – Мне жаль, – интонация выдала ее с головой: жрица была больше удивлена и напугана, чем расстроена. И боги могут умереть? – Это ни к чему, я ее почти не помню. Я же была совсем ребенком, когда она ушла в никуда, оставив мне Фенсалир. – Но, разве эта башня не Фенсалир? – богиня захихикала. – Не совсем. Фенсалир – мой дом в Ванахейме, мой край. Там рядом мой семейный чертог Фолькванг, где жили мы до... – Фригг затихла, не сознавая, хочет ли сама продолжать этот рассказ. – Не стоит продолжать, если это ранит тебя, – почти с настоящим сочувствием остановила ее жрица. Богиня благодарно кивнула, удержав губы ровно, силясь не кривить их. – Я свою мать совсем не знаю, – отрешенно обронила Бендзайтен. – А отца? – служительница помотала головой, уходя в себя. – Я была младенцем, когда их не стало. Я помню, как меня пытались сжечь, как кто-то вечность бежал со мной на руках, а потом был голос, зов, и я пошла на него. Так я оказалась в мире духов и богов Востока. Мне кажется, это был Зевс, главный из главных. – И ты даже не знаешь, кем они были? – жрица уколола ее придирчивым взглядом, и богиня запнулась. – Даже вам известно не меньше моего: демоны, может быть, демон и человек. Это все, что мне нужно знать. Это все, что известно, в принципе. Оба мертвы, и я не горю желанием повторять их судьбу. Боги дали мне шанс на место в этом мире, – она кивнула самой себе, – такими подарками обычно очень дорожат. – Ты поэтому такая "холодная"? – Бендзайтен повела бровью и наклонила голову. – Не пойми неправильно, просто слухи ходят разные, – всплеснула руками Фригг, не отрываясь от дела. – Да, именно поэтому, – предчувствуя неприятную тему, она поспешила продолжить и обрубить ее на корню. – Клянусь, это не так плохо, как многие думают. Без радостей я не грущу. – Это справедливо, но, боюсь, мне не понять, – она перестала прясть, повертела в пальцах получившийся небольшой моток и крепко задумалась. – Если бы мне пришлось вновь излить все пролитые слезы за счастье вдвое меньшее, что было в моей жизни... Я бы излила, – впервые в глазах богини появилась уверенность, чуждая тому образу, в котором она до сего момента представала перед Бэнтэн. – И ты не хочешь учиться? Не хочешь стать немного более... – Живой? Нет. Мне хватает того, что я имею. Удовлетворения от мелочей – достаточно. – То есть что-то ты все-таки любишь? – вкрадчиво поинтересовалась богиня. – Я люблю слушать: песни, истории, иногда даже дождь; люблю учиться, молиться, люблю свои храмы и богов, но более всего, – она поджала губы и повторила медленнее, – более всего я люблю быть полезной. Если я нужна, то большего я и просить не посмею. – Ну, конечно, нужна, – женщина размотала нить себе в ладонь, сжала ее в кулак, а другой рукой принялась вытаскивать с внешней стороны белую ленту. – Я понимаю, что ты этого не сильно хочешь, что тебе это будет в тягость, но, пожалуйста, прими то, что я хочу быть тебе другом, и мою благодарность: мы только и успели, что познакомиться, а я уже дел наворотила, – обезоруживающе улыбнулась Фригг. – Я постараюсь, но не обещаю, – довольная ответом, богиня перекинула ленту через волосы жрицы и затянула их в хвост. – Что это? – лента из белой нити медленно потемнела, покраснела. – Кровь? – Нет, – шокировано выдохнула Фригг. – Такого обычно не происходит. Мои нити всегда белые, только Они могут их изменить. – Они? – богиня сжалась и испуганно посмотрела на Бендзайтен. – Я ничего не пойму, пока ты не объяснишь, – женщина остановила ее, подняв ладонь. Богиня зажмурилась, но через ее веки было видно, как ярко загорелись медные глаза. Она тряхнула головой, будто прогоняя наваждение, посмотрела на Бэнтэн потускневшим металлом и нехотя сказала. – Я бы все рассказала, я бы все тебе объяснила, но Они не хотят. У нас договор, понимаешь? У каждой хозяйки Ванахейма был с Ними договор. Боюсь, что только поэтому я еще жива. Но... ты встретишься с Ними. Они говорят, что ждут тебя, скоро. Решив, что задерживаться больше никак нельзя, Фригг повела прибывшую в Вальхаллу. Ее поведение показалось жрице странным еще в самом начале, но сейчас она накрутила себе очередной балл: женщина увлеченно объясняла Бендзайтен, кто есть кто, как выглядит, чем занимается, но к концу коридора или на развилках замолкала и настороженно оглядывалась, а стоило ей расслышать чьи-то голоса, так богиня стремглав неслась в противоположную сторону. Не самое общепринятое поведение для царицы этого мира, но служительница тактично приберегла вопросы: богиня действительно была на взводе. Окольными путями они добрались до громадных размеров зала. Опорными колоннами, на которых держались своды, ему служили вонзенные в серый мраморный пол мечи, лезвие которых, очевидно, было столь острым, что порезало камень "безболезненно", не оставив трещин. Рукоять у каждого из титанических клинков была с вековой дуб, а лезвие ровное, отполированное, что зеркало, затупленное с обеих сторон, что не могло не радовать. По обе стороны протянулись длинные столы, которые сходились у двухместного трона в самом конце. По всему периметру стояли двери, над каждой был прибит щит, расписанный в своей манере. Всего жрица насчитала пятьсот сорок дверей. Зал был пуст. – Здесь всегда так пустынно? – спросила Бендзайтен, оглядывая свое одинокое отражение в одном из лезвий. – Должно быть, сразу пошли на бойню после тинга. Каждый день наши эйнхерии, лучшие из павших в Мидгарде, облачаются в небесные доспехи и бьются насмерть, – успокоившаяся на время богиня неспешно кружилась среди своих отражений. – Зачем? – Тренируются. Асы, ну, они завоеватели, их цель – покорить весь Север, а потом, много позже, по преданиям, случится Рагнарёк. Конец Света, – она говорила об этом совершенно спокойно, словно это не имело никакого отношения к ее жизни. Фригг заметила это недоумение и поспешила добавить несколько слов. – Но это только легенда, которую придумали наши родители, чтобы убедить нас собирать войска. Боги любят сказки. Послышались гулкие шаги – не ровен час Фригг окаменела: ее глаза застыли в одной точке, вкогтившись ястребом в отражение одной из колонн. Бендзайтен расслышала, как она прекратила дышать, увидела, как жизнь отлила от ее лица, почувствовала, как от легкого щелчка женщина готова была рассыпаться и разлететься в прах. Жрица скользнула взглядом по лезвию и поняла, чей силуэт выбил весь дух из богини одним своим размытым видом. Меня здесь не слишком-то жалуют, понимаешь? Была война, очень долгая война. Она началась еще до твоего рождения. Ранее, самыми важными для смертных были мы, ваны, люди более всего ценили плодородие и думать не думали о войнах, а потом все изменилось. Пришли иноземцы, от которых нужно было защищаться, и асы стали нужнее, они встали наравне с нами. А боги, сама знаешь, большинство из нас редко довольствуется малым, и асы, и ваны, хотели стать первыми из первых. Война началась и никогда бы не закончилсь, асы никогда бы не одержали верх, если бы не ётуны, третий народ. Среди них лишь один бог – царь, и какой! Отец огня. И пусть их воины не умеют воскресать (а наши воскресают только на своей земле), их больше. Асы воспользовались случаем, решили оторвать кусок пирога, напали с другой стороны. Мы были вынуждены сдаться им, но даже этого асам показалось мало. Они захотели лишить Ванахейм его хозяйки, нарядить в аское платье, вырвать цветы из волос, сковать тяжелым поясом, лишить имени. Клянусь, если бы не Один, меня бы заставили прислуживать им, как какую-то смертную альву. Один этого не пожелал... Я знаю, что я красива, и никогда этого не буду отрицать, но я не настолько красива, чтобы при виде меня терять голову, да и сам царь асов не из таких мужчин. Он очень благороден, он всегда таким был, еще во времена нашей юности, когда мы только-только познакомились... Он предложил мне выйти за него, стать царицей Асгарда, а не пленницей. Хозяин Ванахейма был против, ничего не хотел слушать, но я согласилась. Ради всех ванов, ради своего народа, я на все готова. И вот я здесь. Чужая, в чуждом мне краю, запертая с теми, которые желают мне смерти. А таких достаточно... Невдалеке от них у арки остановился мужчина непомерного роста, если бы голова Бендзайтен оказалась вровень с его локтем, то это было бы чудо. Его броня (а вскоре жрица поймет, что иная одежда здесь редкость) не была такой же красивой и сияющей, как у Хеймдалля: у стража пластинчатый доспех отливал серебром и золотом, преломлял и играл с радугой, а этот бог обходился кольчугой с наплечниками, налокотниками и вставками из темного металла. Пытанный, ношенный и избитый доспех был уродлив в той же мере, в которой и надежен. За его могучими плечами едва был заметен плащ, похожий на выделанную шкуру. Единственной в своем роде красивой вещью были сапоги: за налипшим слоем грязи и дорожной пыли виднелся проблеск дорогого металла, набитого на кожу пластинами. Мужчина недолго вглядывался в другой конец коридора, а затем повернулся в зал и размашисто зашагал внутрь. Фригг только и успела заткнуть себе ладонью рот с носом, юркнув за колонну. – Некоторые не говорят это прямо, другие плюются при виде меня и не скупятся на брань, но один ненавидит так зверски, что меня начинает тошнить от страха, – богиня затянула жрицу в небольшой закуток, где их никто не должен слышать. – Вы боитесь его? – Как огня, – Фригг сжала челюсть, точно не хотела договаривать. Она наклонилась к Бендзайтен и посмотрела ей в глаза. – Он силен так, что без труда может размозжить человеческую голову голыми руками, Он жесток, свиреп и кровожаден. – Но он не может вас тронуть, вы же будущая царица, – женщина напряженно хихикнула с беспокойным лицом, похожим на маску от натяжения всех мышц. – Все он может! Он пытался, я сбежала только благодаря будущему мужу. Когда Один рядом, я под его защитой, но стоит ему отлучиться, как я остаюсь им на растерзание. Пока я не царица, я в опасности. Великан размером с гору, одичалый взгляд, серые волосы. Запомни его имя. Его зовут Тюр. Если хочешь жить, то не приближайся к нему. Бендзайтен так и осталась стоять с отрешенным выражением: бог уже заметил ее и находился в явном замешательстве. Он остановился – жрица смогла разглядеть его лицо и то, как оно потемнело от ее присутствия. Приятного и в лице, и в ситуации было мало. Видимо, ас только вернулся с дороги, поскольку слоем засохшей грязи был покрыт не только доспех, но и лоб, и щеки, и нос, и подбородок, и длинные волосы, доходившие ему до середины плеча, спутанные, в таком виде они напоминали мерзкий дорожный снег. Несмотря на это, его широкие треугольные брови оставались угольными, как и удивительно длинные ресницы. – Эй ты! – прогремело где–то над служительницей так громко, что она пошатнулась. – Я к тебе обращаюсь! – жрица скривила лицо от такого вопля: чего он хотел этим добиться, оставалось неясным. Возможно, ему не понравилось, как передернулась ее физиономия, или ему не хотелось больше ждать, результат один – громоздкая фигура нависла прямо над ней, оставалось надеяться, что она еще может сделать ход и, желательно, к противоположной стороне доски до "съедения". – Прошу прощения, господин, – девушка поклонилась в привычной своей манере, надеясь смягчить покорностью его гнев. – Ты кто такая? Отвечай! – Бэнтэн не успела вдохнуть воздух, чтобы ответить: его взгляд поймал что-то за ее головой, прошла секунда, и он ухватил ее за волосы, дернув вверх. Девушка вскрикнула. Бог почти с силой бросил ее вниз. Она устояла. – Ванская шваль, – Тюр отряхнул с руки ненавистную красную нить. – Я не могу стерпеть здесь одну вашу суку, что забыла вторая? – Я не ванья! – он вскинул брови, посчитав, что его держат за идиота. До нее вмиг дошло, что она в ванском платье, с типично ванской прической и ванской лентой в волосах убеждает этого неуравновешенного в том, что не имеет к ванам почти никакого отношения. Рука, которой позавидовал бы даже тролль, отбросила ее к стенке. Девушка крепко приложилась плечом и головой. – Если здесь одна, то рядом и вторая. С крысами всегда так, – Тюр все ближе подбирался к Фригг, пока служительница приходила в себя, думая: "Да за что все сегодня так ненавидят мою левую руку?!" Сквозь пульсирующую боль и легкий звон она услышала вскрик ваньи и неприятный хруст. – Вот ты где! Теперь не такая смелая, да? Теперь Одина рядом нет. Как же ты тогда нас назвала? Варвары? Дикари? Сволочи? – он крепко удерживал ее перед собой, заломив руку за спину и выгибая ее все сильнее. Слезы потоком лились из красных глаз женщины, но она боялась кричать, хотя это могло стать ее спасением. – Отстаньте от госпожи! – бог и не обернулся на ее угрозы, не придав им значения. Бендзайтен почувствовала, как на нее накатывает одно из уже знакомых состояний. Гнев накалил ее ладони добела. Даже сейчас, когда мысли стали неуправляемы, подобно рою, она понимала, что нужно узнать, куда бить: руки тронуть не получится – большая часть под защитой кольчуги, а ладони высоко и на виду, голова и шея – слишком высоко, корпус – защищен, ноги – защищены сапогами, но ведь сапоги из кожи, пусть с набитыми пластинами, но из кожи, а кожу легко проткнуть чем-то тонким и острым... И это «но» стало решающим. Ни один бог не успел и глазом моргнуть, как Бэнтэн выхватила правой рукой меч из ножен и вонзила лезвие аккурат между пластин, угодив сухожилию. Раскаленный злобой металл зашипел от божественной крови. Жрица с усилием выдернула его за рукоять и ухватила падающую Фригг под локоть, оттаскивая от мужчины. Тюр взревел так, что, казалось, затряслись своды. Он осел на колени, продолжая рычать, стиснув зубы и взглянул на служительницу одичалыми глазами берсерка, хотя напуганная, взбешенная и до ада злая Бендзайтен уступала ему совсем не многим. Если бы не прибывшие, то он ползком бы добрался до нее и придушил одной рукой. – Что тут происходит? – к ним стремглав несся мужчина, чей силуэт расплывался в глазах девушки на фоне красного плаща. От его белоснежных волос исходило свечение, что мешало зрению сфокусироваться. И вот он нагнулся к Тюру, развернув его к себе за наплечник. – Что ты натворил?! – пытаясь осознать, что случилось, жрица метала взгляд от Фригг, тянущейся к этому незнакомцу с благоговением и трепетом, до другой фигуры, едва поспевавшей за своим спутником. Дородная и высокая женщина с плотной и длинной зеленой косой, почти волочившейся по полу, подлетела к Тюру с невероятно обеспокоенным выражением лица, а он смягчился, почти улыбнулся. – Все вы сейчас же идете за мной! Кроме тебя, Ёрд, – сказал белоснежный бог, придерживая Фригг, помогая ей ровно стоять на ногах. – Что со мной было? – спросила жрица у своей знакомой. Удивленная богиня мягко отстранилась от спасителя и с оставшимся едва заметным шоком в глазах взяла служительницу под локоть, уводя за собой. Дорога до новой комнаты вылетала из ее памяти сразу по мере поступления. Бэнтэн чувствовала такое обострение всех чувств, что боялась, будто ее может от этого стошнить. Египетский крест висел на шее якорем, нестерпимым грузом, который она не находила силы снять. Девушка очнулась от щелчка у себя под носом. – Она вообще меня слышит? – раздалось где-то вдалеке. – Прошу прощения, господин. Мне нехорошо, – она попыталась поклониться и чуть не свалилась с ног. – Отведите... воздух... с вами... – до нее долетали только обрывки фраз, из которых Бендзайтен понимала едва ли больше, чем ничего. Ее усадили на лавку в коридоре. Странное состояние продолжало смалывать ее тело и дух в порошок. Что-то хотело вырваться из нее, но выпустить это не получалось и оно продолжало грызть ее изнутри. Девушка часто задышала, закинув голову, коснувшись затылком холодной стены. Лавка продавилась под чьим-то весом. Лоб накрыло прохладным. Боль начала уходить, позволяя Бэнтэн вдохнуть полной грудью. – Бедная смертная, первый день у нас, а уже такое, – рядом с ней сидела та зеленоголовая женщина. Вблизи она оказалась более смуглой и еще более пышной, ее медные глаза прохладно светили не то с интересом, не то с издевкой, но с честным сочувствием. – Девочка, ты хоть жива? – она выглядела старше Фригг, будто находясь в том возрасте, когда матери еще вполне могут рожать, хотя уже имеют дюжину ребятишек – такая мысль первым делом пришла в голову жрицы. Служительница поняла, что от нее требуют ответа. – Вроде бы жива, я уже ни в чем не уверена, – она поднесла к лицу левую руку, совершенно здоровую. – Это вы сделали? – богиня рассмеялась. – Ну, а кто еще? – подпрыгнула женщина на месте. – И как ты только умудрилась ранить Тюра! Ох, знай, теперь шепотки пойдут, не иначе. – Премного благодарю вас, госпожа, – служительница почтенно склонила голову. – Да успокойся ты. Эти мужчины иногда просто невыносимы, хуже детей годовалых, а слушаются даже меньше. Но как ты ему ногу проткнула! Тут даже я не сразу сообразила, что и к чему слечить. Интересные нас ждут десять лет, – ее тон сменился с приятельского на почти угрожающий за одно мгновение. – Одной тяжко будет. Не затягивай и выбирай быстрее, кто тебе соратник, – она мягко хлопнула ее по бедру, встала и пошла по своим делам. Еще с минуту жрица приходила в себя, размышляла, что же с ней было такое. Она четко помнила все до того, как гнев начал застилать ей глаза, а потом ничего: смазанные образы, горящие руки и неадекватная ярость. Была ли то суть Тюра, была ли то ее собственная злость, она не понимала. Скорее, все разом. Девушка тяжело вздохнула: против своей воли она вновь научилась ненавидеть, но теперь уже яростно. И как такое держать в себе? С другой же стороны, жалеет ли она о том, что сделала?.. Нет. Совсем нет. А придется, повторит. Ведь госпоже угрожала реальная опасность, и служительница изнутри чувствовала, насколько реальная. А оставить эту беззащитную ванью на произвол другого бога она не могла. Пусть Бэнтэн противилась, но богине удалось зародить в ней семя того мягкого и нежного чувства, которое уже было ей знакомо отдаленно. Жрица хотела отплатить за добро и внимание, которое смертным, особенно ей, оказывалось крайне редко, почти никогда. И пусть она понимала, что эта женщина не только по доброте душевной огрела ее своею лаской, а скорее из необходимости хоть в ком-то, кто мог быть к ней невраждебен, ей захотелось быть к ней немного теплее. Настолько теплее, насколько она сама может. Быть ей другом? Категорически нет: слишком сложно, неудобно и затратно. Да и разве это дружба, если по нужде? – Ты как? Лучше? – дверь отворилась и из-за нее выглянул молодой мужчина с поразительно мягкими, почти детскими чертами лица: от пухлых щек до толстых бровей, но вот его степенный взгляд выдавал в нем чуть ли не вековую мудрость. Жрица кивнула в ответ, опустив глаза: ей стало стыдно за себя саму. Встрять в подобное, когда и суток не прошло с прибытия. Ее храм может ею гордиться. – Боец, где смелость растеряла? – он смешливо щелкнул ее по лбу, по-братски приобнял за плечо и поставил на ноги, заводя обратно в комнату. – Зовут-то тебя как? – Бендзайтен, господин. – Вот, слышал, Тюр? Так что без подобных выражений. У нее есть имя, им мы и пользуемся. Правда длинноватое, – мужчина поставил ее у Фригг, которая сразу взяла ее под руку, чувствуя себя наконец в полной безопасности. – Можно просто Бэнтэн, господин, – бог широко улыбнулся и прошел за письменный стол из красного дерева. Он взялся за перо и бумагу, параллельно продолжая разговор. – Уже лучше. Я Один. Тюр, ты свое получил, волен, – тот покачал головой, отошел стене и оперся об нее спиной, не собираясь уходить. – Нет, нет уж, мне интересно, я послушаю, – белый бог махнул на него рукой (как ни странно, но Тюр не выказал никакого недовольства от такого обращения). – Черт с тобой. И так наказан. Бэнтэн, у меня к тебе пара вопросов, ответь на них предельно честно. Представь, что никого тут нет, – его голос оказал на нее беспримерное действие: она почувствовала, что не может соврать ему, да и не хотелось, если честно. – Почему ты полезла на рожон? Не убежала, не закричала, не попыталась спастись сама, а сразу схватилась за оружие. – Не могла иначе, – пожала плечами жрица. – Закричу – кто услышит? Я не могла оставить госпожу, это мой долг. Я обязана служить богам. – Но Тюр – тоже бог, ничем не меньше, чем Фригг, – ее снова подпалило, теперь из-за сравнения божественности этих двоих. "Варвары? Дикари? Сволочи?" – отбивалось у нее в ушах. Да! Если не все асы, то этот конкретный – точно. Без раздумий, без предупреждения, без повода, без чести – это ли не дикость. Он не знал ни ее имени, ни ее намерений, но поднял руку, а не будь при ней клинка, то вполне мог расправиться с обеими. Он был ей противен, просто отвратителен: воспитанная богом войны, она явственно ощущала, что сама схожая должность Тамотэна и Тюра, пятнает честь истинного бога. – Настоящий, – отчеканила Бендзайтен, – бог войны учил меня, что воин выбирает себе достойного противника, что путь воина – защита того, что дорого, а те, кто мнят себя воинами, не зная ответственности в своем оружии, поднимая его на беззащитного – мучители и варвары, но никак не воины. Не достойны, – она покачала головой. – И я не буду извиняться за это ни перед кем, даже если прикажете, – девушка стерпела его взгляд, раскаленной кочергой прожигающий ей висок, и повернулась со стальным осуждением на лице: "Не прожжешь. Не такой, как ты". – Я услышал достаточно, – Тюр почти выломал несчастную дверь и ушел, избивая пол стальной подошвой. Один подождал немного, встал из-за стола и подошел к Фригг. Он чутко взял ее ладони в свои и теплым тоном заговорил: "Теперь тебе нечего бояться. Ступай в сад, успокойся, отдохни. Чуть что случится, сразу беги ко мне: не важно, что и когда. Я бы хотел, чтобы это место стало тебе хоть на малую долю домом. Ступай", – бог погладил ее по волосам и подвел к двери. – Теперь разберемся с тобой, наконец, – Один усмехнулся. – Меня уж было напугали, что в тебе нет ни пыла, ни стержня. Ошибались, – он ухватил ее за плечи и едва встряхнул. – А за твою выходку я тебе очень благодарен: я чуть не лишился невесты, если бы ты не среагировала, мир с ванами покатился бы к черту. У меня есть просьба к тебе, – его дружеское обращение поохладилось серьезностью. – Не сочти за приказ. Прошу тебя, присмотри за этой доброй душой, что к тебе прониклась, – он прислушался и кивнул в сторону двери. – Прониклась настолько, что стоит в коридоре и не слушается ни своего царя, ни будущего мужа, ни верховного бога, – добавил он чуть громче, усмехнулся, уловив быстрые шажки, и продолжил. – Она оставила свое племя, а здесь у нее никого нет: некому помочь, не к кому бежать, кроме меня, разумеется. Фригг… очень добрая и мягкая, она мне дорога как милый друг, не как богиня. Сможешь сделать это для нас? – Я... – жрица была удивлена характером просьбы во всех смыслах: бог не приказывал, а просил ее сделать что-то не ради себя самого, а ради кого-то еще. Боги Севера очень отличались от всех предыдущих ее богов. – Да, я постараюсь. – Отлично, – Один кивнул и вновь сел за стол, взяв большую круглую печать. Он все возился с бумагами. – К насущным вопросам. Я много думал о том, что же с тобой делать, и пришел к тому, что ты уже не дитя малое, чтобы тебя поучать. О нашей культуре узнаешь сама в библиотеке Браги. Он наш бог-поэт. Библиотека – его чертог. Вручишь ему это, – он протянул ей первый свиток. – Он будет пояснять тебе все в общих чертах, остальное – сама. Если захочешь что-либо узнать, то обратись к любому богу, ты имеешь на это полное право. Но, я считаю, что этого тебе не хватит. Держи второй, – Один дал ей второй свиток побольше первого. – Скоро у нас будет праздник по случаю возвращения всех войск из Ванахейма. Я хочу, чтобы после него ты уже приняла это нелегкое решение. Выбери одного из чистых асов (кроме Браги, конечно) себе в соратники. Он будет учить тебя жизни Севера, учить охоте, учить нашим обычаям. Вы станете братьями по оружию. Все поняла? – жрица кивнула. – Славно. Беги к Браги, он должен быть на четвертом этаже, а дальше найдешь. И поскорее, пока Фригг не извелась в саду, ожидая тебя, – смешливо добавил бог, выпуская ее из кабинета.***
Служительница в который раз упрекнула себя за подобное удивление: пора бы и привыкнуть, что боги любят делать все с размахом. Библиотека явно не была такой же огромной, как в храме Истории, но иначе назвать ее просто не получится. Здесь уже каменные шкафы играли роль сводов, удерживая расписанный красками потолок. Жрица быстро сообразила, что это еще одна башня: Фенсалир был разбит на комнаты, а эта представляла собой одно целое пространство. Девушка прошла внутрь, вслушиваясь в малейший шорох, пытаясь поймать бога на слух. До нее донесся неприятный треск и чья-то тихая брань. Поразмыслив, что в такой момент лучше знакомство с Браги не начинать, а то мало ли, что от северных божеств можно ожидать, она украдкой выглянула из-за шкафа. За всеми стеллажами, за всеми рукописями и свитками находилась просторная, с высокими потолками, но обыкновенная жилая комната с камином, небольшим окошком, лавками для гостей и прочими бытовыми приблудами, среди которых выделялась огромная золотая арфа. "Такая упадет и насмерть," – мелькнуло в голове у Бендзайтен. Внизу, у педалей арфы копошилось какое-то горбатое низкое существо. Решив, что Браги рядом нет, жрица немного осмелела. Да и что ей могут предъявить? Замков нигде не было, чужое она не трогала, просто зашла по поручению в поисках. Полностью успокоившись, Бэнтэн подошла ближе, но застыла: существо не обращало на нее внимания, но поздороваться-то нужно. И как к нему обратиться? Господин он ей или такой же слуга, как она? Какие глупости! Девушка решила обратиться уважительно в любом случае. – Здравствуйте, господин, – карлик обернулся к ней, прищурил глаза-песчинки и поморщился. – Здравствуйте, монна. Вы можете подойти немного ближе? Я совсем близорук, – он неловко потер большой широкой ладонью лысину и спрятал руки в длинной бороде. – Ах, да, конечно, – она подошла к нему почти вплотную. – Ого, а вблизи она совсем гигантская, – вырвалось у служительницы. Карлик рассмеялся. – Да, та еще махина. Только трещать стала отвратительно, – в доказательство он подергал за пару струн и скривился от звука. – А что с ней могло случиться? – Да это все чертовы богини плодородия! Струны-то из коры золотого ясеня: одну богиню еще стерпят, а две – всё! Прорастают, уже корни пустили и куда! В педали! Мороз бы побрал этих цветочниц, – заворчал ее новый незнакомец. – Так почему бы действительно не обдать корни морозом, чтобы закоченели? Дальше сами отпадут, – карлик призадумался, начал медленно покачивать головой и вскрикнул. – Точно! У меня же где-то осталась одна, – он вприпрыжку умчался к сундуку в дальнем углу и начал выбрасывать оттуда все вещи в поисках нужной: ожерелья, кубки, кинжалы, даже булыжники и самородки металлов. – Нашел! – в его руках показалась длинная и тонкая черная стрела. – Из черного инея скованная. Такая пролезет. Последняя от Скади, – с явной грустью сказал карлик. Он попытался просунуть ее между педалей, но не смог: пальцы были слишком толстые и дальше не пролезли. – Давайте я попробую, – жрица закатала рукава и села у арфы. Она просунула пальцы и начала медленно всовывать стрелу, а как только та уперлась в нижнее крепление, надавила большими пальцами, вгоняя наконечник. Блестящая поверхность золотой арфы покрылась слоем инея. Карлик робко дернул за струны – полился чистейший звук. Его лицо застыло в восторженной улыбке. Он переводил взгляд со жрицы на арфу и обратно, а потом захохотал, закружился по комнате. Довольная собой девушка хотела выдернуть стрелу и отдать хозяину, но она растаяла, не оставив после себя ничего. Служительница уже обернулась сообщить об этом карлику, как вдруг ее подняли в воздух. – Поет! Она снова поет! – незнакомец обернулся светло-рыжим мужчиной в летах с горящими медными глазами. Он закружил ее, подбросил и поставил на место, едва сохранив дух в теле. – Вот девчонка! Рука у тебя легкая – хорошая лучница получится! Идунн! – закричал мужчина во всю глотку. – Идунн, открывай бочку с медом! У нас праздник! – бог сел за арфу, любовно перебирая струны. – Холодная, зараза. – Так вы господин Браги? – для вопроса в ее тоне было слишком много уверенности. – Он самый, – задорно кивнул ей мужчина. Жрица уже было достала из складок платья нужный свиток, как Браги ее остановил. – Кинь эту грязную бумажку куда-нибудь туда, – он махнул рукой в сторону кипы свитков. – Потом посмотрим, как там Один изворачивается в выражениях. Нет бы просто черкануть: "Пришла жрица. Научи всему, что надо. Не опаздывай в Вальхаллу" и точка. Нет! Надо же пергамент чернилами марать. А как иначе? – он всплеснул руками и хитро добавил. – Надо быть идиотом, чтобы не распознать в тебе служительницу, и гением, чтобы во мне – бога, даже в моем настоящем обличии, каков уж есть, – Браги покосился на ближайшую дверь. – И где эту женщину носит? А, – протянул он, – она же к этой треклятой Ёрд ушла. Бегает за ней в последнее время, как собачонка. Присядь, монна, – находясь в неопределенности и чутка шокированная служительница села на лавку, пока Браги доставал две деревянные кружки и бутылку. – У меня еще немного осталось, – он разлил золотистую жидкость в обе и протянул одну Бендзайтен. – На, промочи горло, а то что я за хозяин такой, раз даже жрицу встретить достойно не могу. – Это алкоголь? – от жидкости разило жаром за версту. – Ну конечно, – ответил бог, одним глотком опустошив половину. – Я ни разу не пила, – настороженно добавила девушка. – Тогда нечего мне тебя спаивать, – он выхватил кружку из ее рук и вылил содержимое в огонь камина. – Еще и на рабочем месте. Вот дуралей! – мужчина обернулся к ларцу из ясеня на его столе, достал оттуда пару зерен пшеницы, зачерпнул кружкой воды из бочки и бросил зерна туда, щелкнув пальцами напоследок. – Держи, это можно, это квас. Как, говоришь, тебя зовут? – Бендзайтен, господин, – жрица полупоклонилась и отпила из кружки. – Но можно просто Бэнтэн. – Что ж, девчонка, надо было тебе в самом начале пояснить, что тут происходит, а то ты уже понимаешь, что вляпалась крепко, но не понимаешь, во что. Я поясню коротко, а потом будем разгребать вопросы по мере поступления. Договорились, монна? – служительница согласилась. – Чудно! Надеюсь, у тебя хорошая память, иначе – записывай. Начнем с того, почему все сейчас не столь спокойно. Тебе известно, что закончилась война. Совсем недавно закончилась, еще последний лагерный костер не истлел, а началась она давно. Не знаю, что тебе наплела Фригг про это, спорить не буду: мы асы и любим повоевать, но у каждой войны должен быть более серьезный повод, и он есть. Я вижу, ты уже знаешь, как эта ванья может плести. Лента в твоих волосах – не просто нити из ничего. Это нити жизни. Только настоящая хозяйка Ванахейма, истинная ванья может такие плести. Такая хозяйка смолоду заключает договор с теми, с кем тебе еще предстоит встретиться. О Них мы не распространяемся, и тебе не стоит (даже не все боги об этом знают), скоро сама поймешь, почему. Знай одно: у кого хозяйка – тот и главный. Асы стали нужны смертным, стали богами, равными ванам богами, и мы потребовали, чтобы они обучили одну из наших богинь своему ремеслу. Это звучало для нас справедливо, но для нас – не для ванов. Они отказались, а наш бывший царь, Бор, чтоб его, не особо любил переговоры. Возможно, пошли он одного из своих сыновей, любого, кто может связать больше нескольких слов и боевого клича, всего этого бы не случилось, но нет. И что же в итоге? Бор погиб; первый сын, который должен был сидеть на троне следующим, Вили, погиб; Ве, наш лучший бог войны, второй сын, погиб; младший остался и до сих пор разгребает все это, а Тюр, воплощение доблести и отваги, занял место своего названного брата и соратника. Вот только после смерти Ве не осталось в нем ни доблести, ни отваги, а то, что осталось, несмотря на всю свою дикость, помогло нам победить. Жаль парнишку: такой молодой, а от него почти ничего не вернулось. И вот день переговоров, когда хозяин Ванахейма с пеной у рта орет, что никуда не отпустит сестру, она сама рвет все связи и добровольно идет к нам ради мира. Но почти никто из асов этому значения не придал, и на это есть причина. Один был тронут таким поступком ваньи, он у нас смышленый, понимает, что лучше иметь при себе животворящую богиню союзником, а не пленником, иначе и ее народ взбунтуется, и сама она долго не протянет. Мальчишка сделал неплохой ход и предложил Фригг выйти за него. Разумеется, она согласилась, а кто бы отказался при таком раскладе? Несогласной оказалась другая. Ради брака с ваньей Один разорвал помолвку с асиньей, Ёрд. И это те еще грабли! Понимаешь, Ёрд – женщина хитрая, властная и опытная. В свое время она была единственной богиней плодородия и одна волочила за собой все обязанности. Ее тут очень уважают. А теперь представь, что кучка недальновидных богов, не знающих ни про нити, ни про добровольное отречение Фригг (ведь история про взятую в плен богиню интереснее), узнает, что их царь предпочел взять в жены не самую распрекрасную асинью, а никудышную ванью, врага их рода. Высказаться прямо – трусы, а шептаться за спиной – всегда пожалуйста. Есть те, кто считает, что лучше бы прирезать ее и дело с концом, есть те, кто просто ненавидит тихо, как умеет. Как по мне, так все это крайности: мне не по душе ни властная стерва, ни слабая трусиха, но от Фригг хоть подвоха не ждешь. И вот мы с тобой сидим в драконьем гнезде и надеемся, что не бахнет. Свадьба будет весной, но переживет ли хрупкий ванский цветочек зиму? И переживешь ли ее ты? Будь очень осторожна, Бэнни, ты уже перешла дорогу божеству битвы, а ныне божеству ярости: во-первых, ты ранила его, недурно; во-вторых, ты не дала ему убить врага; в-третьих, назвала его недостойным. Я-то, пожалуй, соглашусь, но он... точно не был доволен… что уж говорить о его подчиненных. Из-за всей этой канители ему запретили выезжать на охоту до твоего отбытия, а у нас не так много развлечений. Я поощряю твое заступничество за едва знакомую богиню, но прокол в том, что теперь большинство асов будет воспринимать тебя за врага, будто доброй, вернее, темной половины тебя было мало. Не сочти за грубость, но не думаю, что тебе здесь будут очень рады, хотя Ёрд больно смирная в последнее время. Хочешь, мой совет, Бэнтэн? Жди беды. А она, экая стерва, не приходит одна...***
– И как ты собрался скакать во весь опор с такими коленями? – Ве хлопнул по ноге мальчишки – тот едва не свалился с лошади, вскрикнул и вцепился в гриву коня. – Расслабь руки – еще лошадь замучаешь. Не полагайся на седло, а согни ноги, напряги колени. Он послушно кивнул и в этот раз продержался даже дольше, но стоило коню перейти с шага на рысь, как уверенность вместе с ним кубарем упала и покатилась по полю. Мальчик тут же вскочил, несмотря на ушиб, и выразил готовность снова полезть на лошадь. Ве только рассмеялся с такой прыти мальца и взъерошил волосы тому на макушке. – Первый десяток не прожил, а на коня все лезешь да лезешь, – он насупился, сжал кулаки от такой снисходительности. – Подождал бы пока ростом выйдешь. – И залезу! Вот выучусь, поскачу с вами на охоту, завалю вепря – будешь знать! – Ве отошел, делая вид, что не мешает ему, пусть что хочет, то и творит. Парнишка подошел к лошади и попытался забраться на нее. – Подсобить? – спросил бог войны, лениво пропуская редкую бороду через пальцы. – Нет, я сам! – он уцепился за седло и попытался подтянуться, но руки были слабы, а спина жеребца выше него на голову. – Эй! – Ве поднял его одной за шкирку, как котенка, и усадил в седло. – Я бы справился, – язвил обиженный. – Ну давай, повозмущайся, – все кивал бог. – Хочешь стать мужчиной – перестань быть мальчишкой. Дрянным мальчишкой. – Какой бог из того, кто в седло драного мерина залезть сам не может? – Ве отвесил ему братскую оплеуху. – Так и Асгард не за день построили. Пройдет время, Тюр, и ты всему научишься, – юнец фыркнул и перешел на рысь, но мстительное животное начало брыкаться и сбросило его наземь. – Пройдет много времени. Тюр уже проснулся и не спешил открывать глаза. Чувствуя отсутствие света через веки, он встал и потер лицо: что подняло его в такую рань, когда даже намека на солнце нет и не будет еще с час-два? Его собственная комната показалась ему чужой, впрочем, когда он вернулся в нее после стольких лет костров и палаток, впечатление было похожее. Однако сейчас чуждой ему была даже не сама комната, а все окружающее пространство. Странно. В ушах стоял навязчивый звон, который до жути напоминал очень исковерканный голос. Он шел со всех сторон, раздражая и не останавливаясь. Тюр не стал обременять себя переодеваниями, уже собирался выйти из комнаты, как заметил, насколько она мала: как удалось ему уснуть на этой кровати, которая годится ему только как лавка? Рядом, у изголовья, лежала стрела. Бог поднял ее, повертел – тяжелый наконечник для стрелы. До него дошло, что это копье. И откуда оно здесь? Копья никогда не были его стихией, а если и приходилось к ним прибегать, то к куда более внушительным. Напряженный мужчина вышел босой в коридор. Он не мог поверить своим глазам: все выглядело так, как было давным-давно, в его детство, когда асы довольствовались деревянной крепостью. Слева, будто через толщу воды раздавались голоса. Там стояли силуэты прозрачнее пара. Он подошел ближе и не успел моргнуть, как стало светло, точно днем. Фигуры ожили, а голоса зазвучали. – Держись ровно и даже не вздумай встать на носки, – пригрозил Ве, замерший с ножом над его головой. – Держусь я, держусь, – в нетерпении гудел парнишка, пока старший отцарапывал замер. – Сколько там? – отскочил он от стены, торопясь узнать результат. – О как! – Ве едва хватило большого и указательного пальцев показать, насколько вырос младший бог. – На целую голову выше. Того гляди, ты и меня такими темпами перерастешь. Вот что значит дитя великанов. – Когда мне можно будет с вами на бойню? – не дав собеседнику вставить слово, он тут же добавил. – Ты сам говорил, когда вырасту, возьмешь! Одина же вы берете! – он отступил из-за сильного щелбана, прилетевшего ему в лоб. – Я говорил: "Когда престанешь путаться под ногами", – подчеркнул Ве. – Какая разница?! – Очень большая. Не нравятся наши порядки – могу вернуть тебя великанам в хижину, расскажешь им, что такое меч. Уже предчувствую, как они удивятся, что металл может плавиться, – для ребенка это прозвучало, как заезженная угроза, но все еще серьезная. – Ладно, подожду, но придумай что-нибудь интереснее, чем великаны, я же не дурак: от аса так просто не откажутся. – Даже от такого, как ты, – мужчина хохотнул, дернул подопечного за прядь волос, ухмыляясь. – Будешь умываться еще реже, и я поверю в насмешки Браги, будто тебя забрали от троллей. – Иди ты! – паренек заметил знакомую светлую голову поодаль в компании отца и старшего брата. – Одного царевича тебе мало, хочешь второго от дел отвлечь, – насмешливо склонил голову старший. Божок его не послушал. Он разогнался, вцепился в плечо друга на лету и уволок за собой. – Дурачатся дети, – развел руками Ве под осуждающим взглядом родственников. Они растворились в дымке – пространство вновь поглотили сумерки. Тюр не мог поверить в то, что было перед его глазами секунду назад. Но он видел. Видел же? Себя подростком, у которого еще молоко на губах не обсохло, и Ве, молодого, сильного, живого. Бог провел ладонью по шершавому дереву в косых царапинах внизу от его первого кинжала до умелых ровных полос повыше. "Наваждение, не иначе", – Тюр точно понимал, куда идти, его вели за руку по уже проторенной дороге, и он шел без единого понятия, зачем, но шел, потому что хотел. Хотел увидеть родной ему Асгард, родные ему лица, заменившие семью, когда среди великанов вдруг зародилось божество. С самых малых лет его отдали сыну царя на воспитание: "Вот он, бог войны, кто лучше его всему научит, чем ты, Ве?" И научил. Тюр будто снова все увидел, снова все вспомнил. За каждым поворотом юноша взрослел, становясь больше похожим на себя сейчас. – И к чему ты туда полез?! В одиночку на медведя даже хозяин Ванахейма не пойдет! Тупоголовый дурень! – Ве ходил вокруг него и ругался уже больше получаса: альвы успели обработать его раны и тихо уйти, а Ве все бранился. – Так не шел бы за мной! Какая тебе вообще разница, жив я или мертв? – наставник обернулся с налитыми кровью глазами почти напуганный его вопросом. – Я за тебя в ответе. Я всегда был и буду в ответе за тебя, безрассудного подонка, – разозленный таким обращением юноша поднялся с лавки, взял свой меч и семимильными шагами ушел. – Паршивец, – крикнул Ве ему вдогонку. – Чтоб ты сдох, – Тюр не оставил его без ответа. Боги очень не любят извиняться, и он не был исключением из правила. Такие перебранки случались часто. Все заминалось, забивалось, но прощения Тюр не просил никогда. Выросший в казарме, не ведающий других порядков, бог предпочитал оставить все, как есть, остыть и забыть, а просить? Просить – для слабых, для смертных, да и прощение ему не нужно. Тюр еще всматривался в силуэты, но не в себя, а в лицо Ве, когда они начали плыть и растворяться. Грузные черные брови царевича сползли вниз, плечи поникли под тяжестью ответственности, столь знакомой для него, родившегося с ней, но столь чуждой для Тюра. Ве прошептал очень тихо: "Дрянной мальчишка", – и растворился в воздухе. Бог шагнул за дверь, через которую сбежал, попав на тренировочное поле. Тут-то и прошла добрая половина его жизни, начиная с тех самых пор, как руки едва ухватились за меч. – Ёрд, говорю тебе, завалит, – настаивал Браги. – Не в этой жизни. Ве сильнее, – женщина помотала головой, встряхнув распущенными изумрудными волосами. Она сложила руки под грудью, уверенная в своей правоте. Воины принялись кромсать друг друга еще яростнее, можно подумать, до них долетели брошенные фразы. С мечей градом сыпались искры. Тюр потерял щит еще в самом начале. Уверенный в своей победе Ве заранее улыбался, но это только подстегивало биться сильнее. Наконец Тюр выронил меч, неправильно приняв отдачу. И Ёрд, и Ве готоры были торжествовать, однако юноша продолжил биться голыми руками. Тюр взялся за щит, потянул на себя и со всей силы плечом ударил старшего по носу, тот ошатнулся, удержавшись на ногах, но его тут же добили кулаком под дых и локтем по шее. Ве, повалившийся на землю, сплюнул горящую кровь и возрадовался даже больше собственной победы. Тюр протянул ему руку, помогая подняться, до сих пор не веря в свой успех. – Я же говорил, что однажды во всем меня перегонишь, – Ве несильно ударил соратника в грудь и выпрямился: будучи мужчиной высоким, он все равно уступал ученику, который больше походил на исполина. – Один раз не считается. – Я благоразумен, второй раз не возьмусь. Тебе пора взять на себя один из лидов, – довольно закивало старшее божество. – Слышишь, Ёрд, а мальчик-то наш растет, уже и лид заимел, – все ворковал Браги, протягивая пиво старому другу и молодому соратнику. – Да, – коротко ответила женщина, хитро посмотрев на Тюра. Обделенный ее вниманием Ве застопорился, но виду не подал, а вот его подопечный, удивленный ее ласковым взглядом и близостью, задышал часто, прерывисто. Она развернулась, словно нарочно скользнув шелковыми волосами по руке юноши, и ушла. – Чертовы женщины, – съязвил Браги, – не любят проигрывать. – Ага, – Тюр несколько раз бросил взгляд ей вслед, тут же отводя глаза. Чтобы он да на какую-то плодородницу засматривался? Ни в жизнь! У самого крыльца она обернулась, поймала его, его всего. Ёрд сладко улыбнулась, сжимая молодое сердце в опытных руках, и поспешила внутрь. Ёрд… Какой была, такой и осталась. Он чувствовал в ее дикости, непокорности силу, нечто близкое себе. Ему это в ней нравилось. Скрывать нечего, она сама ему тоже очень нравилась: до одури красивая, здоровая и волевая. И от того крепло его возмущение поступком Одина. Как мог он променять лучшую женщину на это, на хлипкую шлюху из дома ванов? Тюр вспомнил, как Ёрд провожала их обоих на войну, будучи невестой его лучшего друга, как уже на крыльце, стоя на пару ступеней выше, холодно припечатала свои губы к его лбу. "Возвращайся, мальчик", – ему хотелось верить, что она действительно будет его ждать, действительно желать его возвращения. Он никогда не претендовал на эту богиню: Один ему лучший друг, Один ему царь, но понять его Тюру не удавалось. С другой стороны, в мыслях проносилось: "Неужто теперь могу я?.." Асгард за ним пропал. Повеяло дымом. Бог застыл, закрыл глаза. Ему понятно стало, к чему все идет – он не хотел этого видеть. "Все, что угодно, пусть это будет все, что угодно, но не это", – Тюр открыл глаза на поле боя. Мимо него летели горящие стрелы, топоры, копья. Любимое оружие ванов – стрелы. Самые опытные воины могут натягивать тетиву так, что стрела облетит несколько фьордов прежде, чем накренится вниз. Среди горящего, резанного, кровоточащего месива он заметил себя. Бог с мечом прорубался через толпу, отсекая руки еще до того, как они нанесут удар. Тюр заставил себя смотреть на то, что будет дальше, надеясь, что затянувшаяся иллюзия развеется, изменит ход событий. Стрела пролетела у его лица, едва задев скулу, оставив продольную длинную рану и рваное ухо. Земля не признавала асов, Ванахейм не собирался лечить их раны. Кровь затекла внутрь – с правой стороны он слышал все очень смутно. Ве заметил, понял и подстроился, прикрывая соратника с правой стороны, скрываясь от обстрела за щитом, а Тюр рассвирепел. Казалось, раны только делали его сильнее. Он рычал и кромсал каждого, кто подходил, вырываясь за спасительный щит. Ве едва поспевал за ним, отражая весь огонь, весь град ударов, но попытки удержать в узде Зверя были тщетны. Серый выбежал из укрытия навстречу очередной толпе, Ве отвлекся, чуть не пропустив топор в свою голову, но отбросил его. "Целься!" – услышал бог войны. Натянутая тетива затрещала от напряжения. "Жги!" – справа вспыхнуло целое облако из огня. Ве без толку звал Тюра. Время поджимало. "Пусти!" – Тюр не сразу понял, как оказался на земле: его ударило по голове что-то тяжелое. Звон стоял невыносимый. Он попытался подняться, но не вышло. Все тело придавило что-то сверху. Бог напрягся, закашлялся от дыма, и сдвинул щит Ве со своей спины. Окочурившийся Тюр не замечал ничего вокруг, только искал соратника глазами, пока не наткнулся на мужчину в горящей траве. Дырок в нем было больше, чем в сите, ас едва дышал, выплевывая кровь при выдохе. Единственным уцелевшим глазом он заметил живого Тюра. Ве ничего не сказал, только дернул уголком рта, да так и застыл с полуухмылкой. Рука сама потянулась к лицу, нащупала затянувшийся давно шрам с чем-то мокрым на нем. Не кровь. Хуже. Бог чуть себя не ударил. Вытерев ладонью щеку, воин заметил, как все вокруг тает: теперь не только силуэты, но и небо, и земля. Он уже ожидал, как дальше появится лагерь, где Один без торжеств вручит ему плащ из медвежьей шкуры и пару окованных сапог – все, что осталось от предыдущего бога войны. Но мужчина оставался один в черноте, где никого не было рядом, и никто не придет за ним сюда. Беззвучно перед ним появилась старуха с водянистыми рыбьими глазами и кожей, похожей на кору. Она не открывала рта, но Тюр услышал: "Ты видящий из прошлого сон." Карга уставилась на него, достала руку – тело бога зеркально повторило его движение против воли, а затем она вырвала себе язык.***
Жрица выдохнула весь воздух из легких, медленно втянула носом и встала наизготовку, выставив правый бок. Она натянула тетиву до челюсти, пытаясь прицелиться. Напротив раскинул свои лысые ветви широкий дуб. Из его коры торчала стрела, что было трудно заметить в предрассветной полутьме. На этой стреле повис ярко-зеленым кольцом венок. – Бэнтэн, собирайся скорее! – влетела в библиотеку Фригг, не заметив Браги. – Ой! Извините меня, пожалуйста... – замялась ванья. – Да ладно вам, – пожал плечами бог. – Еще вопросы есть? – обратился он к служительнице. – Нет, господин. Все понятно, – за второй день у нее не успело накопиться много непонятностей, но пыл Фригг ее озадачил. Женщина схватилась за ее руку и потянула к выходу, где остановилась, мигом оглядев наряд смертной. "Сойдет для первого раза, но рукава пышноваты", – цокнула богиня, не собираясь отвечать на вопросы девушки. Жрицу выволокли из Асгарда в дальнюю часть сада. Фригг развернула ее к себе с неким страхом и радостью. – Ты уже слышала? В этом году асы устроят большую зимнюю охоту. Один сказал, что это в честь нашей свадьбы. Ты понимаешь, что это значит? – женщина тараторила с надрывом, пытаясь сбавить темп, но слова до того хотели вырваться наружу, что выносились без пауз и запинок. – Не совсем, – недоумевала Бендзайтен: охота и охота, какое ей дело? Она тут для высшей цели, для службы, а развлекаются боги пусть так, как хотят. – Это огромный шанс для тебя! – вспылила Фригг. – Асы очень уважают тех, кто доблестно сражается, и тех, кто хорошо охотится. – Я не требую уважения, – развела руками жрица. – Лишь бы не мешали служить им, а остальное – не важно. – Говоришь так, будто довольна и тем, что тебя палками не бьют, – негодующе понизила голос богиня. – Вполне, – бесстрастно ответила ей Бэнтэн: пусть она богиня, но не главная здесь и точно не главная для нее. – Ах, так, – лицо женщины исказилось, посерело, точно служительница была перед ней в чем-то виновата. Она же хочет, как лучше: чтобы смертную заметили, несмотря на ее тесное общение с ваньей, чтобы у нее был шанс стать тут важной фигурой, но девушка не понимает. – Тогда я приказываю тебе меня слушаться, – строго сказала Фригг. – Слушаюсь, – покорно склонила голову жрица, стараясь задержать раздражение между сцепленных зубов, не дать ему разгуляться снаружи. – Совсем скоро зима, большая зимняя охота, и ты там будешь! Ты будешь охотиться со всеми, но твой меч не годится, – богиня вытащила из-за спины лук, спрятанный за волосами, достала из кудрей стрелы. – Ты научишься стрелять из него так же метко, как охотники из Вальхаллы, – женщина подбросила в воздух свой венок, приняла странную позу и, натянув тетиву до подбородка, выстрелила: стрела пролетела через кольцо так, что долетев, венок остался висеть на ней. – Это твоя мишень. Каждый день я буду давать тебе сотню стрел, и ты будешь стрелять до тех пор, пока вся сотня не уместится внутри мишени. Ни одной мимо! – Фригг бесцеремонно всучила служительнице лук, сняла с пояса колчан, набитый кривоватыми учебными стрелами, и зацепила за спиной девушки. – Однажды, Бендзайтен, ты еще скажешь мне спасибо, – богиня ушла, посчитав, что одного примера было достаточно, а дальше сама научится, это же так просто. И вот уже почти неделю жрица вставала ранним утром, чтобы не попадаться никому на глаза, убегала в сад тренироваться. Это был приказ, очередная божественная прихоть, которую нельзя проигнорировать, что очень утомляло. Ладно бы, если дело двигалось вперед, но нет: чудом, была пара-тройка стрел в мишени. Сил тратилось много, а отдача запаздывала. Ради этого приходилось отказываться ото сна, ведь меньше молиться нельзя: здесь богов очень много, к тому же забывать старых нельзя. Очередная стрела поразила дерево. Дерево, но не мишень. Бендзайтен хмыкнула, моргнула пару раз (зрение ее в последнее время ослабло, а свет давала лишь луна), достала еще стрелу, надеясь хоть немного ранить противника. Изготовка, выдох, прицел. – Дуб скорее свалится от сухой старости, чем ты попадешь, – за ее спиной прозвучал голос самого ненавистного ей бога на данный момент, которого она и за бога не считала: ей было бы все равно, насмехайся он над ней, не ставя ни во что, но эта слепая ярость, ненависть, появляющаяся в ней при его присутствии, была его часть, его суть, которую Бэнтэн поневоле делила, пусть в меньшем количестве. – Ты мечник, а не лучник, – ответила девушка, не оборачиваясь. – Если даже я вижу твои ошибки, это вдвойне их обличает, – лениво продолжил Тюр. Стрела свистнула в воздухе и затрещала, подбив корень. – Как и говорил. Не должны ли девочки твоего возраста находиться в постели в это время? – Я не ребенок, – смертная вытащила еще стрелу из колчана, намереваясь продолжить тренировочную стрельбу. – По тебе не скажешь: лицо круглое, тела за ванским мешком не видно, – он оперся спиной о дерева и вполглаза следил за ней. – Сейчас вообще мимо ствола пролетит, – стрела ускользнула в дальние кусты. – Всегда думала, что боги достаточно заняты, чтобы не обращать на меня внимания. Будь я человечней, была бы польщена, что сам Тюр встал ни свет, ни заря, чтобы помешать мне стрелять, – Бендзайтен покосилась на него, приметив, насколько поблекла медь в его глазах. Не спал. Так зачем же ему цепляться к ней в такой час? – Многое о себе мнишь, смертная, – он скривил пол-лица, видя, как она совершает одни и те же ошибки. – Ты не стреляешь, а мучаешь лук, – Тюр опустил веки, не собираясь смотреть на то, как этот недочеловек из раза в раз промахивается. Тетива не треснула, воздух не рассекся – бог уже думал, что девушка не смогла вставить стрелу правильно, как его пихнули в бок. Он удивленно уставился на жрицу, которая с непроницаемым лицом протянула ему лук со стрелой. – Если такой умный, то покажи, как нужно, – служительница не надеялась на то, что он ее послушает, скорее, на то, что усмехнется, развернется и уйдет. Тюр отстранился от дерева, взял в руки оружие и двинулся к мишени. Не ожидавшая этого Бендзайтен вросла в землю. – Чего встала? Издалека не будет видно, – спокойно сказал мужчина. Бэнтэн медленно покинула всякая агрессия, оставляя только заинтересованность в процессе. – Ты перенапрягаешь ноги и тело, когда только берешься за лук. Никогда так не делай: твоя задача: найти баланс, чтобы тело стояло неподвижным, но не перенапряженным и не без опоры. Просто, ну, сконцентрируйся, – он встал наизготовку, размяв плечи. – Следующая твоя ошибка – руки. Рука, которой ты держишь лук, должна быть прямой, несмотря на то, с какой силой оттягивается тетива; а большой палец и мизинец руки со стрелой вообще не участвуют, расслабь их, зато при натяжении тетивы нужна спина. Отведи назад плечи и выпрями спину – только в этом случае стрела полетит достаточно далеко, а потом резко расслабь пальцы, – он даже не прицелился (мишень немаленькая, к чему ему позориться?), но поразил кольцо так непринужденно, будто готов был сделать это и с закрытыми глазами. – Теперь сама, – служительница приняла лук обратно и попыталась встать правильно, учитывая все ошибки. – Теперь перенапрягаешь шею. Следи за мышцами и задействуй только необходимые, – Бендзайтен выдохнула, прицелилась и отпустила тетиву. – Почти, – благодушно отметил Тюр, – осталось поработать над прицелом, но уже неплохо, – у жрицы потеплело на душе. Она повернулась к нему и увидела, что бог улыбается впервые за все время. Он почувствовал ее взгляд. – Что? – Спасибо, – сегодня она не переставала его удивлять: бог проглотил воздух от такой мелочи и неловко кивнул, осознавая, что война выбила из него все навыки общения, которые были. Жар гнева начал возвращаться, надеясь задержать его, служительница вернулась к мишени. – И все же, зачем тебе стрельба? – Госпожа капризничает. Ей невдомек, что то, что она желает, не так желанно мне, – вырывалось из служительницы излишне яро. Последующие стрелы били если не цель, то близко к цели, что успокаивало злобу. Девушка радовалась: хоть что-то ей удается контролировать. Но этот бог был... Его сущность была сильнее всех тех, кто попадался до сего момента. – Я думал, что демон для лярвы будет отличной парой. – Нас не могут связывать иные отношения, кроме имеющихся. Госпожа хочет друга – я буду играть в дружбу, если придется, – на Тюра накатило омерзение: смертная ни во что не ставила ни свою честь, которую пятнает ванья, ни, как оказалось, саму дружбу ваньи. Пусть долбанная прялка ему ненавистна, но само подобное отношение, даже к ней, его отталкивало. – А если госпожа захочет, чтобы ты спала с псами? – Выполню, – она не понимала, чего он добивается, и посмотрела на него пустыми глазами. – Ты хоть немного себя уважаешь? – мужчина вновь начинал заводиться. – Мне это ни к чему, – лицо ее не изменилось даже тогда, когда над ней угрожающе навис бог. – Ты отвратительное лицемерное ничтожество, – Тюр развернулся и ушел, жалея о том, что вообще потратил на нее время. Ему настолько осточертела смертная, что глазам уже чудился милый силуэт Ёрд, мелькающий в окнах. Бэнтэн пожала плечами и продолжила стрелять: приказ есть приказ. Как только солнце встало, стрелы испарились. Девушка повесила лук за дерево, спрятав от посторонних глаз: ее ждет еще много дел, скоро придет Фригг, чтобы оценить прогресс и заменить стрелы. Боги пробудятся с минуты на минуту, а вот с ними пересекаться не хотелось. Жрицу тут невзлюбили. Божества старались не гневить Одина, которому девчонка пришлась по душе, они не так ужасно бранили ее, однако за какой улыбкой не спрятали бы северяне неприязнь, Бендзайтен почувствовала бы. Такая нелюбовь не имела под собой весомого повода: она просто не нравилась им такой, какой была, да и любить ее им было не за что. Не то, чтобы это нечто новое для нее, но даже Тюр ненавидел ее не за абстрактное "странная", "неживая". Зато добрым к ней всегда оставался Браги. Его вообще мало что могло разозлить. К нему жрица приходила после обеда, не всегда спросить о чем-то, ведь библиотека вся в ее распоряжении (незачем мешать богу, когда можешь сделать все сама), но просто остудить голову в спокойствии. Однако сегодня задать вопрос был повод."Ты видящий из настоящего сон"
Как странно все было, будто реальность сквозь толщу воды. Так отчетливо. Казалось, ночью ее дух покинул тело, отправившись блуждать по Асгарду. Она видела то, от чего ее уши загорелись, хотя после уроков Бастет служительница считала себя закаленной в этом плане. Пусть невестой Одина была Фригг, влекла его по-прежнему Ёрд, и там было, чему влечь. "Это в последний раз", – женщина почти дьявольски усмехнулась на эти слова, накидывая рубашку, и ушла, ничего не сказав. Она ему не поверила, как и множество раз до этого. Мужчина потер руками лицо, пряча глаза от себя самого. Бендзайтен шла за Ёрд, шла долго. Женщина не собиралась спать, ее путь лежал за пределы дворца, за пределы крепости. Она устремилась в покорный ей лес. Там, вдали от посторонних, за кустами, ветвями и стволами ее ждал... некто. Не человек, не бог, а странное существо с бычьими рогами, начинающимися еще с твердого костяного лба. "Когда мы получим свое?" – тихим рыком спросило существо, встав во весь свой исполинский рост. "Когда снег станет достаточно силен, чтобы скрыть наши следы", – ответила Ёрд и бросила ему кольцо. Бэнтэн узнала это украшение. Браги рассказывал байки про кольца у Одина: одно позволяет жить без сна и голода, другое – дышать под водой, их много, но работают они недолго. Собеседник богини надел кольцо на мизинец (единственный палец, на который оно бы налезло) и пропал. Ёрд улыбнулась. "У нас все получится. Уже получилось. И весь Асгард нам будет нипочем", – после ее слов мрак стал расползаться во все стороны, пока жрица не оказалась в нем, как в коконе. Потом появилась женщина средних лет, возникла из ничего, будто сняла то самое кольцо. "Ты видящий из настоящего сон", – она снисходительно улыбнулась Бендзайтен, выставила руку – тело служительницы повторило за ней, точно марионетка. А потом женщина вырвала себе язык. – Чего окочурилась? – Браги потряс ее за локоть, выводя из своеобразного транса. Девушка сморгнула остатки видения и глупо посмотрела на бога. Она хотела сказать что-то, попросить объяснить сон, но почувствовала, как пустеет ее рот. Жрица не могла вымолвить ни слова о сне. – Странная ты сегодня. Может зима на тебя так влияет. – Извините, господин, – Браги махнул на нее рукой. Ему вообще не нравилось это ее высокородное "господин". Оно слишком претило его простой натуре. – Я хотела спросить, – оживилась служительница, – нет ли на севере рогатых существ. – Ты о быках? – растянулся в улыбке мужчина. – Рогачей у нас много. Говори конкретнее, – он наблюдал за тем, как забегали ее глаза. Девушка схватилась за уголек и пергамент, села за стол, а потом с минуту старательно черкала, вырисовывая кого-то. – Вот. Здесь похожие изображения встречаются на гобеленах, но я не могу понять, кто это, – Браги глянул на угловатое схематичное нечто и невольно охладел, будто всю его добродушную горячность сдуло. – Это ётун, если судить по росту, то турс, – бог мрачнел все больше, он даже не смотрел на рисунок, а куда–то сквозь него. – С етунами у нас отношения сложные, натянутые. Небольшие стычки случаются почти каждый день. – Но, кто они? – не унималась жрица с привычным любопытством, – самой характерной ее чертой. – Я попытаюсь объяснить, – сказал Браги и заговорил на непонятном языке. Мужчина гудел, как шмель, то громче, то тише. Девушка могла поклясться, что видела его слова, видела, как они обретали форму, превращаясь в лес, воду и небо. – Я очень не люблю писать, зато память у меня – ого-го! – подмигнул ей бог. Теперь они стояли в воздухе, высоко над землей, мимо их голов пролетали птицы. Под нами Асгард – наша небесная крепость, но земли наши отнюдь не бескрайни. К юго-западу от нас, за морем, стоит цветущий Ванахейм, а на его северо-востоке – Альвхейм: это все земли природы теплой и покладистой, огромный остров богов-ванов, хранящих оба подвластных мира. Там тепло круглый год, светит солнце и цветут цветы. Далеко на востоке горит Муспельхейм – земля вымерших пламенных созданий; северо–западнее укрылся туманом Нифльхейм – бывший край хримтурсенов, инеистых великанов. Однажды меж ними началась война двух крайностей, Война Огня и Льда. Видишь, к чему это привело? Теперь там нет ни городов, ни жителей. Хримтурсены победили, но муспели не ушли так просто, они наложили на них проклятие. Великаны лишились своей силы, перестали легко переносить холода и морозы. Их черно-синие волосы порыжели, а кожа обмякла и перестала напоминать иней. Отныне они не могли называться хримтурсенами и стали ётунами, пожирателями. Не, не подумай, что у них зверский аппетит, хотя, возможно, от конкретного ётуна зависит. Они стали слабее, лишились своей почти божественной силы, обратились в подчинение огня. Ётуны настолько ожесточились, что грызлись сами с собой, ведь силы огня на всех не хватало, а суровые зимы длились долго. То была бойня между своими. Так великаны и поистребляли бы друг друга, если бы не нашелся достойный. Сурт Чернорогий, царевич, отважился просить у духов огня искупления и совершил паломничество в Муспельхейм. С собой он взял медальон из морозной ртути – регалию мертвого короля. Сурт бросил самую ценную вещь, последнее средоточие силы хримтурсенов в пламя, молясь, чтобы его народу помогли пережить холод. Призраки былого огня, тронутые самоотверженностью юного великана, испустили дух, оставив последние силы Сурту, ставшему старшим богом. Он получил достаточно сил, чтобы сберечь свой народ, теперь само пламя текло по его венам. Его провозгласили королем. Новый правитель основал новую столицу, а дальше все пошло странно. Культура Ётунов совсем не такая, как наша, возможно, тебе доведется там побывать. Я уважаю Сурта: то, что он сделал, под силу не каждому даже из нас, но Ётунхейм – крайне неплодородная земля, на которой мало что растет, поэтому ётуны частенько пытаются отхватить себе более лакомый кусочек, нападая на всех подряд. Армия у них сильная, а пламя способно пожирать камни и землю, слушаясь беспрекословно только своего хозяина. Тот, из ётунов, кто смог сохранить свой исполинский рост, несмотря на проклятие, ведет свою родословную испокон веков, боясь замарать кровь, зовется турсом. Это их высший чин, близкий к королю. Турсу выдается земля с селением на ней и власть над этой землей. Турсы сильны и опасны, а некоторые из них сохранили в себе крупицы магии холода, из-за особо чистой кристальной крови, устойчивой к проклятиям. На самом деле, многие из асов произошли от муспелей, хримтурсенов или даже ётунов. Меня, например, родила великанша Гуннхольд, причем родила в пещере, Тюра тоже забрали у великанов, Ёрд туда же. Иллюзия растаяла, как весенний снег, не оставив после себя ничего. Они вновь стояли в библиотеке. Это колдовство заворожило жрицу: она так явно видела вулканы Муспельхейма, хвойные леса, цветущие сады и ледяные вершины, что оставалась бы в этом колдовстве вечно. Браги удовлетворенно хмыкнул, довольный своей проделкой: ему любознательная девчонка нравилась, он понимал, что в ней разглядел Один, осталось подождать, когда до этого дойдут все остальные и, самое главное, она сама. – А боги потом могут видеться с родителями? С семьей? – нахмурилась Бендзайтен. – Нет. Асы – семья асам. Боги растут со своими и даже не вспоминают о тех, кто их породил. На то мы и боги. – Поняла. Там, откуда я родом, бог может просто появиться из желания людей, но это редкие боги, я лишь слышала о подобных. Рожденные другими богами сильнее по крови, у них есть наставники... – девушка поникла. Браги протянул ей кружку кваса, понимающе похлопав по плечу. – И ты своего выберешь. Хорошо все будет, малая, вот увидишь. Я бы взял тебя на себя, да боюсь, что со мной ты научишься только пиво литрами залпом выпивать. Тебе нужен настоящий северянин, который всему тебя научит, чтобы потом тебе не было страшно даже остаться в лесу одной без еды и воды, – она подняла глаза, принимая квас, и даже слегка улыбнулась. – Спасибо. Вот только где мне найти такого северянина, который бы занялся всем этим? Тут меня не жалуют, кого выбирать, не знаю. Невелика разница, раз я никому не нравлюсь, – Браги пожал плечами, налил себе полную кружку пива и решил вставить свое слово. – Тут главное не в том, нравишься ли ты богу, а в том, понимаете ли вы друг друга. Остальное приложится, – они чокнулись и выпили. Слова Браги не выходили из ее головы еще долго. Уже завтра будет пир, а свой выбор она все еще не сделала. Бендзайтен с удовольствием бы остановилась на Браги. Он всегда был добр к ней и внимателен, общался почти на равных, пытался помочь, где можно, будучи добряком по натуре. Самый старший из асов, Браги был свидетелем слишком многих бед, чтобы оставаться в стороне, когда может подсобить. Жрица его понимала. Один тоже бы подошел. Мужчина пусть был молод для царя, но лидерские качества имел. В нем жило чувство ответственности за каждого подчиненного, за каждого бога. Он имел жизненный опыт не по годам и стальное терпение, но времени заниматься служительницей у него не хватало, как Один сам признался: "Я бы с радостью сам всему тебя обучил, когда был царевичем, а не царем". Да, бог не был идеальным, не поспевал везде и за всеми (что придет с опытом правления), но старался. Его Бэнтэн тоже понимала. Фригг с натяжкой сошла бы за соратницу, хотя не за учителя. Женщина готова была ее поддержать и всему обучить, просто не знала, как. Ванья легко шла на жертвы, работала с полной самоотдачей, оставаясь неисправимой трусихой, неуверенной ни в чем. Несомненно, многие нужные навыки она имела, а из лука стреляла лучше всех асов вместе взятых, да и жрица понимала ее с полуслова, вот только саму себя богиня понимать не научилась. Желая одного, думала она о другом, делала третье, получалось четвертое. Желая иметь опору, друга, Фригг думала, что Бэнтэн без вопросов им станет, но в случае неповиновения не чуралась приказов, мешая служительнице исполнять свой долг. В такой ситуации девушка даже почти радовалась, что соратницей богиня ей не станет. Остальные... остальные попросту ненавидели ее. Многие скрывали это за перетянутыми улыбками и сарказмом, завуалировано отпуская угрозы, подобно Ёрд, другие прямо говорили, что не понимают, какого черта ее отправили в Небесную крепость, а не в царство Хель, где ей самое место. Их жрица понимала очень смутно: они не имели мотива, кроме ее происхождения, но и оно не всегда имело значение, ведь часто ее презирали за то, что она не держала за них меч. Странные. Вот Бендзайтен и задавалась вопросом: "Так есть ли среди них тот, чья ненависть ей ясна и понятна?"***
Браги почти лобызал свою ненаглядную арфу, валькирии кружили подле, разнося еду и напитки, со всех сторон доносятся голоса эйнхериев, похваляющихся подвигами – Тюр видел это и не мог наглядеться. К нему постепенно приходило осознание, что все, через что он прошел, все муки и тяготы, они этого стоили. Они стоили того, чтобы дорогие ему лица озарялись улыбками, чтобы каждый житель Асгарда в кои-то веки почувствовал себя в безопасности. Он не желал быть у всех на виду возле трона, на почетном месте бога войны, ему куда уютнее рядом со своими воинами. Увы, в этот раз Тюр слишком выделялся из них. Один смешливо сверкнул глазами в его сторону и приподнял кубок. "Вот черт, издевается еще", – усмехнулся мужчина, ответив тем же. Сам царь Асгарда сегодня снизошел до него и чуть ли не слезно просил "хоть на один день позабыть об этой ржавой кольчуге и одеться, как богу полагает, в парадный доспех". Хорошо, что умыться и причесаться не заставил, язва. Тюр не мог назвать ничего, что он ценил бы сильнее их с Одином дружбы, закаленной хорошими драками и дурными ссорами. В далеком детстве юный царевич стал ему братом и остался им, обратившись царем. Пожалуй, это был единственный бог, которому Тюр доверял, как себе самому. Они прошли вместе через слишком многое, чтобы теперь их отношения могла пошатнуть буря, но в последнее время ветер крепчал, возвещая об урагане. И ураган этот носил женское имя. Она невзначай села рядом стреляя искрами из темно-медных глаз, таинственно улыбнулась и чокнулась с ним кубком. Ёрд, прекрасная, цветущая Ёрд. Если кто и мог посеять меж ними раздор, то это она. Но и этого ей было мало: богиня растерзала самого Тюра на две части. Друг Одина видел, что чувства его к бывшей невесте не угасли, не остыли, что даже сейчас, когда на соседнем месте сидит его будущая жена, царь смотрит на Ёрд. Друг видел, сопереживал и не мог позволить себе даже мысли посягнуть на нее. Но был и эгоист, выживший на бойне, который считал, что за все лишения ему полагается награда, а Одину следует довольствоваться ваньей, ведь он ее сам выбрал. С другой стороны, бог не был идиотом и понимал, почему Ёрд вокруг него [Тюра] увивается, но не хотел об этом думать. Он довольствовался ее приятным обществом, наслаждался тем, чего достиг и пытался откинуть все те дурные мысли, что свербели в его голове уже давно. Жрицу он заметил не сразу. Она сидела ближе к Браги и Идунн, подальше ото всех остальных. Либо она очень внимательна, либо взгляд у него взаправду такой тяжелый – служительница повернулась к нему. Она кивнула, качнув кубком с маленькими рубинами. Бог не ожидал этого вполне дружеского жеста, ответив тем же, не припоминая, были ли у них серебряные кубки с рубинами – етунскими камнями. Присмотревшись, Тюр понял, что это не камни, а ее измученные мозолями пальцы. Отношения у них были сложные. Изначально бог ее ненавидел. Он возненавидел ее еще до того, как узнал имя (и по имени никогда не звал): в тот самый момент, когда смертная подняла на него руку, защищая ванью. Потом ненависть к ней начала расти: она мало того, что ранила, мало того, что вступилась за врага, мало того, что из-за нее лишили охоты на десять лет, она посчитала его недостойным. Такого Тюр снести не мог, не после того, через что прошел. Попытки Одина смягчить его успехом не увенчались. С другой стороны, в ней было и то, что даже он не мог обделить вниманием: жрица его не побоялась, она была смелой, верной и преданной, имела упорство, которое пришлось ему по душе. Вот только преданность ее была «потому что так нужно», вообще все она делала именно поэтому. Это не была ее инициатива, не был ее порыв, ее воля. Он сочился уверенностью в том, что никого из богов она искренне не почитала, не любила. Служительница, по его мнению, не умела уважать ни их, ни себя и не пыталась научиться. Именно это стало камнем преткновения. Его ненависть граничила с чистым интересом и восхищением тем, как смертная сносила все трудности. Темные глаза смотрели на него неотрывно. По ее лицу трудно было сказать, что она задумала, да и проницательностью он никогда не блистал. Девушка встала, глянула на Браги, как на дорогого родителя, и стала пробираться через толпу. Тюр не знал, с чего, но четко понимал, что она идет к нему. Ёрд с интересом следила больше за его реакцией, чем за жрицей, осознавая, к чему все ведет. Она была этим очень довольна. Чем ближе смертная подходила к богу, тем тише становилось в Вальхалле. Служительница остановилась рядом с ним. Ёрд подтолкнула его, вынуждая подняться. В руках у жрицы находилось что-то свернутое. Она протянула ему золоченый свиток. Тюр затылком чувствовал требовательный взгляд Одина. Мужчина взял свиток, медленно доходя головой до того, что это. Он не мог поверить. Никто не мог. Бог не спешил срывать печать. Его парализовало чувство, похожее на страх, но тут на весь зал раздался голос царя Асгарда: «Так как жрица выбрала тебя, я готов пойти на уступки. Если к зимней охоте ты сумеешь научить ее азам, то вы вместе отправитесь с нами, как соратники, братья по оружию». Пусть обычно Тюр не признавал подачек, слова Одина его убедили. Бог был в смятении, в отличие от жрицы, понимающей, что делает. Тюр вмиг пришел в себя, остыл и махом сорвал печать. Свиток кандалами окольцевал запястья Бендзайтен и божества войны. Нерушимый договор вступил в силу.*Фригг навострила уши, боясь пропустить даже мельчайшую деталь. Все было слишком важно.*
– Почему? – Я так решила. – Возможно, ты не только слаба, но и глупа. Или ты сумасшедшая? – Думай так, если тебе удобнее. – Потешаешься? – Нет. – Терпеть тебя не могу. – Не больше всех остальных, но у тебя... у тебя хоть есть повод.*Богиня испугалась. Пока все происходило так, как она видела.*
«Ох, Один, честно скажу, я на это ставил. Я на это надеялся. Наш серый парнишка мне, если не сын, то любимый племянник. От этого еще больнее видеть того зверя, в которого он превращается. Я уверен, Бэнни нам поможет вытянуть его обратно. Мы убьем сразу двух зайцев: вояка научится главному – ответственности, а девчоночка поймет, что то, от чего она бежит, ей необходимо. Такие соратники мне по душе.»***
Тюр не знал, с чего начинать, ведь служительница представляла собой поле непаханое. С ее слабыми руками удержать тяжелый меч, да так, чтобы еще и нанести удар – задача невыполнимая. Стреляла она уже неплохо, но только по неподвижным целям. Ничего не поделаешь, просить дичь постоять на месте минуту другую, пока смертная достает стрелу, нельзя. Самым большим его шоком было то, что жрица даже на лошади удержаться не могла, зато препираться с ним – всегда горазда: «У меня были и другие дела, знаешь ли. Ты хоть можешь представить, сколько грязи и крови остается от трупов смертных после рабочего дня? Или ты тоже протирал от органов весы Правосудия? Тогда да, мои извинения». В глубине души он признавал, что сам начинал перепалку, скорее всего, из мести за то, что она его выбрала. Ни дня не проходило без ругательств до белого каления. Тюру очень хотелось, чтобы она пожалела о своем решении. Ее настроение долгое время оставалось для него загадкой: стоило ему немного занервничать, как в нее просто бес вселялся; потом, погружаясь с головой в новое занятие, она становилась терпимой, даже вполне сносной. И все же что-то его пугало, быть может, сам факт наличия у него соратницы. В такой обстановке долгое время прогресса не было. – Почему ты такая бесполезная? – сотню раз он повторял этот вопрос, а она сотню раз находила ответ. – Потому что меня учишь ты, – девушка поджала губы, скривив пол-лица, но меч из рук не выронила. – Перед тобой стоит не быстрый противник из плоти, а просто полено. Почему ты даже попасть по нему не можешь?! – ему на глаза попались ее кисти. – Прекрати бесить меня и возьми его в одну руку. Это чертов одноручник! – Я не могу взять этот чертов одноручник в одну руку. Он для меня слишком тяжелый, – служительница стояла на своем. Никто никогда не хотел уступать. Иногда от их криков ежилась сама Фригг, сидя в своем Фенсалире. – Успокойся, пока я тебя второй раз не заколола! – Ты точно двинутая! Я тебе вторую руку отрублю, чтобы ты ею за него не хваталась! Бесполезная никчемная соплячка... Да ты просто лгунья! Ты бы просто не выжила с божеством битвы! Ответь мне, как тебя твой бог войны не прибил в первый же день?! – меч выпал из ее рук. Она смотрела себе под ноги и не спешила его поднимать. Тюр хотел докинуть что-то еще, силой заставить держать одноручник хоть зубами, но жрица подняла на него глаза, и все слова пропали из его головы. Она тяжко, будто к ней был привязан целый валун, подняла руку и положила на сердце, находясь в неведомом для себя пугающем состоянии, когда кровь обращается лавой, болезненно растекаясь по телу. Пальцы сжали ткань на груди. – Ну вот, – другой ладонью служительница дотронулась до мокрой щеки, – ты сломал меня? – в ее глазах Тюр видел, что она сама не осознает, что с ней происходит, она действительно просила ответ, который ему не под силу было дать. Мужчина же понимал одно: это нехорошо, и в этом виноват он. – Что с тобой? – едва выдавил из себя Тюр. Бог не знал, как реагировать, что делать, нужно ли делать. – Уходи… Ты слишком… ярый. Слишком сильный. Уходи… или ты меня доломаешь. Я не могу принимать столько за один раз. Уходи, – смертная зашаталась, привалилась к дереву и закрыла мокрые глаза. Когда она их открыла, Тюра уже не было. Мужчина ушел, как его просили. Растерянный и даже смущенный самим собой, Тюр шел по серой земле, пиная камни. Возвращаться не просили, да и не хотелось. Он же не хотел ее «ломать», только «погнуть» немного, чтобы окрепла и стала сильнее. Хлипкая девчонка, что с нее взять! Камень из-под подошвы отлетел вдаль со скоростью падающей звезды и ударился о дерево так, что с него осыпались последние листья. Бог услышал голос, знакомый до жути. Настолько знакомый, что хотелось юркнуть в кусты и спрятаться, но не вышло. Ёрд настигла его быстрее, чем можно было ожидать. Женщина поглядела на него, поджигая игривые отблески на радужках глаз, улыбнулась и умыкнула за собой в свой вечнозеленый сад. Ее присутствие действовало на него почти целебно. Она знала, что сказать и сделать, чтобы усмирить, успокоить его. За это он ее любил. Мудрая богиня с полувзгляда поняла, что с ним, но не спешила расспрашивать, а просто вела за собой в свою чащу, заводя разговор о новых эйнхериях, их смертях и подвигах. – Ну вот, теперь мы достаточно далеко – можно серьезно поговорить, – Ёрд села на мягкий мох и похлопала рядом с собой, призывая Тюра тоже сесть. – Давай, нашкодивший мальчишка, колись. Что же ты такого натворил? – Напомни мне никогда не садиться с тобой за игральный стол, – попытался отделаться от вопроса бог. – Да у тебя же все на лице написано. Стыдно за что тебе, упрямец? – наседала женщина с ласковым лицом и нежным голосом. Тюр оставался непоколебим. – А, поняла, жрица, да? Вижу, что да, – она цокнула языком, устраиваясь поудобнее. – С чего сегодня рассобачились? – бог принял свое поражение: с этой женщиной нельзя бороться, когда дело касается проницательности. – Прошла уже неделя, а она даже удержать одной рукой меч не может. Такие безнадежные мне не встречались никогда. Однорукие бывшие лучники у меня вставали в строй за три дня, а эта не сдвигается неделю. – То есть она двумя руками его хватает… – задумалась женщина. – А бить может? – В основном мимо, – она хлопнула его по плечу. – Но может! Я вообще не понимаю, почему ты жалуешься и чем недоволен: девочка уже может держать меч, который весит побольше четверти ее собственного веса, и у нее даже получается им бить. Всего лишь за неделю! – вступилась за Бэнтэн богиня очень неожиданно для Тюра. — Это слишком медленно, – покачал он головой, сильнее вжимая ее в плечи. – Говоришь так, будто сам родился и сразу вскочил на лошадь в кольчуге и со щитом наперевес, – Ёрд рассмеялась, дивясь его наивности. – И ты все кричишь на нее, – лицо асиньи смягчилось, наполнилось сопереживанием и заботой, достаточно редкими для властной Ёрд. – Бедная смертная, сама не поняла, кого выбрала. – Что ты так за нее запеклась? – сощурился Тюр: ванье та спасительница, Одину – долг, а Ёрд – никто. – Жаль мне ее. Она дитя без племени: всеми гонимая, всеми нелюбимая. У других смертных есть родичи, у богов – боги, а у нее никого. Никого, понимаешь? Я когда-то сама думала так. Давно, до твоего рождения, до асов. Когда родилась у первых етунов, – она хмыкнула самой себе. – Все рыжие, все рогатые, а я зеленая, что ванья. Мне ли не знать, каково это, когда ты совсем один. Но меня забрал царь Бор. Я поселилась здесь в Старом Асгарде, на своей земле, среди своих и больше никогда не была одна, – погрустнела женщина от своих же слов, поняла, что слишком разоткровенничалась и мигом вернулась в привычную личину. – Не скажу, что мне она нравится, все же, странная какая-то, но точно способная. Ее обучить надо, только и всего. Скажи мне, когда Ве за тобой бегал, он вел себя так же, как ты сейчас? Нет, я по глазам вижу, что нет. Подумай вот о чем: как у Ве был ты, так у тебя теперь есть она. Стань ей соратником – с лихвой окупится. – Как у тебя удается так легко меня читать? – с плохо скрываемым восхищением сказал Тюр. – Я все о тебе знаю, все по тебе вижу, – женщина вновь таинственно улыбнулась. – И как тебе… то, что ты видишь? – ее брови задорно подпрыгнули, то ли ожидая этого вопроса, то ли, наоборот, удивившись ему – Тюр не понял. Она подалась вперед на миг и мазнула теплыми губами по шершавой щеке. Ёрд поднялась, не отряхивая юбку, отошла от шокированного бога и обернулась, разметав по плечам волосы. – Нравится, – она скрылась в своем зеленом углу, не желая быть найденной. Тюр встал, воодушевленный советом богини (и не только советом), направляясь обратно. Смертная должна была уже успокоиться. Он не подумал ни о словах, которые стоило бы ей сказать, ни о продолжении тренировки, надеясь, что все придет само, по наитию. Удивление его не знало границ, когда до ушей стали доноситься ругательства и свист рассеченного воздуха. Девушка в боевой стойке, держа меч двумя руками, пыталась нанести сколько-нибудь стоящий удар по бревну. Попытки тщетные и ни на что не годные, но стоя за ее спиной, вслушиваясь в тяжелое дыхание и тихую брань, Тюр проникся к ней особым чувством, сродни уважению. Она не сдавалась, поднимала меч снова и снова, пока один из сотни ударов не попадет в цель. Ему после слов Ёрд вдруг тоже стало ее жаль (как бы он жил, если бы Ве не забрал его у великанов?). Он, наконец, понял, к чему было ее беспрекословное подчинение: а что еще остается делать, если хочешь выжить во враждебном мире, в котором защитить могут только боги, и только, если будешь их рабом до конца времен? Но что, если он научит ее защищаться самостоятельно? Она вновь распознала его взгляд и отпрыгнула. – Подожди, не подходи, – лицо жрицы стало отрешенным на пару секунд, а потом снова «включилось». – Ты больше не такой злой, – выдохнула она с явным облегчением. – Меня все могут читать, как развернутый свиток? – недоумевал бог. Глаза служительницы забегали – сболтнула лишнего. – Нет, это в другом дело, – она отвернулась, опустив глаза вниз, не зная, стоит ли договаривать. – Нет уж! Начала – заканчивай, – скрестил руки на груди Тюр, забыв обо всем, о чем думал, пока шел сюда. – Возможно, надо было рассказать это в самом начале, – жрица будто занервничала и отложила меч в сторону. – Все то, что происходит внутри тебя, все твои чувства, воля, это переходит ко мне. Каждый раз, когда ты злишься – я злюсь, ненавидишь – ненавижу. Я думаю, я сорвалась, – она выглядела сконфуженной, виноватой, и даже такой пень, как Тюр понял, что она стыдится себя за то, что это, видимо, не в первый раз. – Обычно я терплю. Я могу долго терпеть, но ты слишком сильный. Ты ненавидишь почти всегда, когда я рядом, но это непростая ненависть, от простой сердце так не болит. Не знаю, не хочу, – она села у дерева, поджав под себя ноги, в раз сбросив с себя двадцать лет. Перед ним сидело брошенное дитя, страшащееся того, что его оставят вновь. – Я не хочу ничего чувствовать, если все это приводит к одним и тем же мукам. Я не хочу чужого, но все ваши чувства продолжают течь в меня. Однажды взорвусь. Однажды разорвет, – Тюр наблюдал за ней, осознавая правдивость ее слов. Он сел рядом с ней, ощущая, как ненависть, о которой служительница говорила, точит его сердце даже сейчас. – Бендзайтен, – она уставилась на него так, будто ее удар хватил, – а ты никогда не думала, что чтобы ничего чужого не влезло, нужно заполнить себя своим доверху? – мужчина посмеялся сам над собой. – Опять глупость сказал. – Нет, это в некоторой степени разумно, – он заметил, как расширились ее глаза и усмехнулся. Жрица без внимания это не оставила. – Ты меня впервые по имени назвал, у меня чуть сердце не остановилось! – Тюр уже смеялся, как давно не приходилось. – Ну и видок, конечно! Детей пугать, чтобы в лес не ходили, – своими маленькими кулачками она пару раз ударила его по плечу, понимая, что богу нипочем даже будь на ее месте сильнейший из смертных. Из нее вырвался смешок, на который Бэнтэн не обратила внимания, настолько тихий он был.***
Тюр воспринял слова Бендзайтен серьезно. Бог вспомнил все их перепалки и понял, что каждый раз начинал ругаться именно он, а когда остывал, сама жрица тоже успокаивалась. С ней ему пришлось вести себя осторожнее, пытаться себя контролировать. И все же, это дало результат. Как соратники, они не имели возможности расставаться надолго. Хитрый Один воспользовался этим предлогом, чтобы переселить Тюра, пусть на время, но ближе к "жилищу для бога, а не эйнхерия". Нельзя сказать, что казармы были ужасным местом. Бог войны в них вырос и отказывался покидать без причины, пусть в Асгарде пустовала его башня Лидов. Один не понимал такого сильного нежелания Тюра занять свое место. Одну из причин он распознал сразу: Фенсалир и башня Лидов были почти смежными. Конечно, ненависть со временем и усилием Белого бога сменилась неприязнью, но видеть ванью чаще возможного минимума мужчина не хотел. У него и помимо жрицы забот хватало: на охоту положено взять часть воинов, а другую оставить охранять крепость. Нужно было натренировать новичков, разобраться с бывалыми и выбрать лучших. Времени терять нельзя, так не легче ли просто поселиться на работе? Один оставался непреклонен: соратники всегда вместе, нравится это ему или нет. Пришлось переехать. И даже здесь приземленный характер Тюра дал о себе знать: он отказался занимать главную комнату, остановившись на самой небольшой, больше похожей на чулан. Она находилась в основании, совсем рядом с лестничным пролетом в комнату жрицы. Эта отговорка помогла богу остаться при своем мнении. Один отступил, посчитав это маленькой победой. Не сказать, что отношения между служительницей и Тюром разом выправились, но тесная жизнь взяла свое. Они понемногу привыкли друг к другу. Оба вставали ранним утром и выходили к нижнему этажу Асгарда – казармам, где почти весь день бог натаскивал эйнхериев. Он считал, что Бендзайтен будет полезно видеть живой пример. Она же могла спокойно читать в это время, изредка бросая взгляд на их тренировки, и полностью погружалась в них, когда соратник просил. Девушка оказалась послушной, когда к ней обращались серьезно. Воины же, не особо осведомленные о том, кто Бэнтэн такая, тренировались более резво, желая покрасоваться перед девушкой. Когда ее навыки стали позволять, бог разрешал ей встать с бойцами в один ряд и даже соревноваться с самыми слабыми. Лук все еще подчинялся ей больше другого оружия, но одноручник она смогла держать, как положено.***
– Живая? – бог хотел подать ей руку, но Бендзайтен встала сама, даже не заметив его. В голове звенело: на этот раз затылку здорово досталось. – Не знаю. Ты знаешь кого-нибудь, кто умер, упав с лошади? – Тюр покачал головой, насмешливо приподняв бровь. – Тогда буду первой, – она поправила тугие рукава, натянув их почти на кисти. – Так будет неудобно, – мужчина возразил и качнул руками вперед, указывая ей на ошибку, но служительница не так его поняла и отпрянула, схватившись за запястье. – Что у тебя там? – Ничего, – невозмутимо сказала девушка: она помнила все свои жизненные уроки, особенно болезненные уроки, но не могла заставить себя придерживаться их с Тюром. Он был другим богом, от него подлости служительница не ждала. Она пыталась, но у нее ничего не выходило: таков уж был Тюр. – Твое ничего уже сквозь ткань просочилось, – он усиленно подавлял гнев, зная, чем это может обернуться. – Сильно болит? – Нет, честно. Я просто приземлилась на сухой корень и содрала кожу. Сейчас чешуей затянется и за ночь пройдет, – отмахнулась жрица. Она подозвала свою кобылку, которая послушно подбежала к ним и встала у временной хозяйки. Бендзайтен попыталась залезть на лошадь, но не удержалась и упала, успев сгруппироваться. – Я безнадежна, – выдохнула служительница, поднимаясь с холодной, промерзшей земли: последние дни осени. – Тебе помочь? – спросил бог, наблюдая за тем, как девушка снова подзывает лошадь к себе. – Нет. Я должна научиться делать это сама, – они маялись с верховой ездой около нескольких часов, за которые Бэнтэн успела отбить себе колени, пока училась правильно падать. Ноги слушались ее очень плохо, но прекращать она не хотела. – Чтоб тебя! – девушка в очередной раз сорвалась. Тюр успел подхватить ее и забросить себе на руки. Испугавшись высоты, жрица вцепилась в его плечи мертвой хваткой. – Слушай, однажды ты всему научишься, вполне возможно, что будешь втрое ловчее меня, но пока тебе же лучше меня послушать, – он встряхнул ее, заставив посмотреть на себя и согласиться. – Вот отлично. Ты, кстати, уверена, что не ребенок? Мой меч весит больше тебя, – усмехнулся Тюр, играючи подбросив ее. – Ради всего святого, поставь меня на место. Когда-нибудь я тебя задушу. Войду в твою комнату и задушу, – сыпала угрозами жрица, все еще трясясь от высоты. Тюр свистнул, подозвав кобылу, и усадил на нее девушку. Она вздохнула и спокойно на него посмотрела. – Спасибо... что хоть не забросил. Сарказм достался ей от Египта, но именно на Севере она стала использовать его более живо, что ли. Тюр не мог сказать, почему, но жрица стала его веселить своими выходками, а о живом гораздо больше хочется заботиться. Иногда они могли говорить. Действительно иногда: служительница редко позволяла себе высказываться о чем-либо, по ее словам, даже с Фригг она редко разговаривала так, по-дружески: "Она спросит – я отвечу. Это ее прихоть, а не дружба. Разве это дружба, когда по принуждению?" Временами Бендзайтен говорила очень простые, но правильные мысли. Ей вообще нравилось все упрощать. Оно и понятно: слишком много сложного нужно держать в голове. Постепенно снег укрыл всю землю. Вот тогда девушка показала себя во всей красе. Из-за сугробов можно было не бояться падать с коня, а без резона бояться она чувствовала себя уверенно. Жрица могла уже без Тюра вскочить на лошадь и отправиться в лес стрелять по деревьям. Ей самой было это не столь понятно, но она радовалась. Пока холодела зима, Бэнтэн теплела, и ее боги теплели к ней. Фригг своими глазами видела, как ледяная душа тает, и проникалась к ней еще сильнее. – Госпожа! Госпожа, смотрите, что я нашла! – влетела жрица в Фенсалир, стряхивая с шерстяного платья снег. В ее руках были белоснежные цветы. От них несло свежестью и морозом. Фригг не могла поверить, что они сумели распуститься здесь. – Подснежники, – женщина нежно провела по цветам кончиками пальцев. – Ты знаешь, откуда они берутся? – Бендзайтен помотала головой. – Мне о них рассказывала мачеха. На севере нашей земли, на земле духов альв, иногда могут распуститься прекрасные белые цветы. Они распускаются там, где случилось большое горе: растение вырастает из чистых и горячих слез, горячих настолько, что они просочились сквозь снег к земле, которая дает им жизнь. Раньше я в это верила, а сейчас даже не знаю... могут ли асы лить слезы? – на ее русую макушку опустился белоснежный венок. Богиня подняла голову – служительница уже собралась уходить в казармы: время поджимало, а она и так опоздала из своей прихоти. – А вдруг? – Фригг готова была поверить, что ей померещилось: жрица улыбнулась ей напоследок так чисто, как это редко делала сама ванья. К началу настоящей зимы девушка действительно была готова. Она уверенно держалась в седле и могла пустить пару стрел на ходу. Один остался безмерно доволен. За три дня до охоты он обрадовал Тюра и сообщил ему, что тот проделал хорошую работу. Ему разрешили участвовать в охоте, но только в паре с Бендзайтен. Бог согласился и на это.***
Жрица начинала бояться за лошадей – так долго они скакали по редколесью. Мимо них проносились горы, поля, замерзшие реки – все белое от снега, все сверкает до боли в глазах. Девушке казалось, что они решили найти самый северный край Севера. За ее спиной бушевала снежная буря от гомона сотни копыт, изредка перебивающаяся перекрикиваниями и ратными песнями, спереди скакали старшие боги: в самом начале – Один и Фригг на восьминогом коне, как наконечник у стрелы, потом по старшинству. Она понимала, что Тюру не пристало быть здесь, позади своих, рядом с ней, но он почему-то даже не пожаловался и не возразил, а просто занял это место. Возможно, если бы он поскакал вторым, то никто бы ему и слова поперек не вставил, хотя, кто знает этих асов: многие вообще проигнорировали охоту, предпочтя ей камин и теплые комнаты. Постепенно лес стал густеть. Они проскакали еще немного, прежде чем Один взмахнул рукой, призывая всех сделать за ним дугу и остановиться. Закипела работа: все эйнхерии взялись за постройку лагеря, пока асы разгружали оружие. Жрица не понимала, куда ей приткнуться, пока Тюр не похлопал ее по плечу, кивнув в сторону редколесья. "Нам понадобится костер", – он двинул вперед, уверенный в том, что соратница последует. Вскоре до него начали доноситься легкие и быстрые шажочки – тогда бог полностью успокоился. Они собирали сухие палки, ветки – все для костра. Служительница не совсем понимала, почему они не пошли в лес, но Тюр шел так уверенно, будто все это для него было далеко не в первый раз, чему она и доверилась. Девушка подбирала по дороге прутики, небольшие бревнышки и все мало–мальски похожее на хворост. Тюр же вальяжно расхаживал впереди, присматриваясь ко всякому дереву. – Вот это годится, – он стукнул пару раз по усохшему, но толстому стволу и обернулся к Бэнтэн. – Что за зубочистки ты натаскала? – удивленно расширил глаза бог. – На костер, – инфантильно пожала плечами жрица – Тюр рассмеялся. Она несколько раздраженно надвинула брови, посчитав, что мужчина над ней потешается. – Это не годится для общего костра. Там должны уместиться все, а для этого нам нужно больше, – он закатал рукава, обходя бедную усохшую осину со всех сторон. Бендзайтен выдохнула и бросила все свои "богатства". Мужчина же схватился за корни и потянул дерево вверх, вырывая из земли. Девушка наблюдала за этим, немного шокированная, если не напуганная такой силой. Она всегда знала, что Тюр, бог войны, могуч по-особенному, далеко не по-смертному, но видя это своими глазами, не смогла себя успокоить первое время: каков же он в битве? Мужчина без усилий сломал дерево о колено надвое, а потом и половины разломал, и четверти. Когда остались поленца, он разрывал их голыми руками и отдавал Бэнтэн, связывающей будущий костер в поленные "узлы", чтобы потом суметь все отнести. – Должно хватить. Хотя можно и еще что-нибудь повалить, – оглядел работу бог. – Нам и на это рук не хватит, – служительница сложила руки под грудью, пересчитывая узлы. – А северные боги могут отращивать конечности? – он не ответил, хотя жрица не шутила, а действительно интересовалась. – Не потешайся, а бери и неси, – Тюр взял дров столько, сколько смог, и понес, пошатываясь. В этот раз шаги за ним не последовали. Через полминуты все уже повалилось из его рук. – Не получится. Тут не сила решает, – сказала Бендзайтен, возясь с чем-то у остальной кучи. – Может, все-таки делом займешься? – Я и занимаюсь, – девушка встала и протянула Тюру шнур. – И на что мне это? – На костер, – какой-то задор мелькнул в ее глазах, очень диковинный и непохожий на привычную тьму огонек. Тут-то бог понял, что в этот раз она действительно смеется. Он потянул за шнур – по утрамбованному снегу заскользили узлы бревен, связанные друг с другом, точно звенья цепи. – Что уж поделать, раз смертные – не боги, – девушка развела руками и прошла вперед, паясничая, по–доброму издеваясь. Тюр застопорился, приятно удивленный ее поведением. На пару мгновений, когда в ней пробилось что-то живое, когда она, в самом деле, смеялась одними глазами, черт возьми... она почти показалась ему привлекательной. На огромный костер дерева хватило, но теплым его назвать не получалось. Уже стемнело – начало охоты оставили на завтра, так что вечер должен был пройти в веселых разговорах и выпивке. Не задалось... Фригг понимала, почему, и ретировалась в свою палатку, надеясь улучшить ситуацию таким образом. Она глянула на жрицу, преспокойно беседующую с Браги, успокоилась, что хоть у смертной есть на вечер компания, и зажгла у себя маленькую звезду-свечу. Завтра все должно было случиться, завтра и никак иначе. Она давно себя к этому готовила, давно все прокручивала, все знала, но все равно боялась, ведь ей доступна лишь часть, а что потом, даже богине неизвестно. Женщина села на стул, положила локти на колени, а на руки голову, свесив вниз густые русые волосы. Хотелось плакать: ей дали знать, что ее жизнь будет в опасности, но не дали знать исход. – Я не думаю, что если тут подмести, то все станет лучше, – ее копну волос бережно перебросили за спину, освобождая лицо. – Побереги косы, – Один сидел перед ней на колене и понимающе улыбался. Она чуть не заикнулась от всего, нахлынувшего разом при виде его лица. Фригг поджала губы и почувствовала, как раскаляется лицо. Бог понимающе отпрянул. Это в нем особенно подкупало: Один всегда все понимал, никогда излишне не давил на нее. Этого оказалось достаточно, чтобы ее скучающее по теплу и ласке ванское сердце поддалось, позволило себя пригреть на горячих ладонях. – Ты подавлена в последнее время, не говоришь со мной, не рассказываешь ни о чем. Что тебя тревожит? – ох, если бы только дозволено было говорить, но язык ее вырван давно, еще при заключении договора. – Извини, не хотела досаждать, – богиня виновато опустила глаза. – Ты мне дорогой друг. Чем же ты можешь мне досаждать? – усмехнулся царь ее наивности, усаживаясь рядом. – Это твоя первая охота? – Не совсем. Раньше я охотилась с мачехой и братом, но то было давно, в Ванахейме, – женщина будто провалилась в воспоминания. – И охотились мы не зимой, а весной, когда от спячки пробуждаются медведи. Другая дичь – пустяк для ванов. Я не слишком любила охоту, но зеленый лес мне по душе. Там очень легко дышится, а пахнет смолой. И все живое, цветет, – она достала из волос закрученную тонкую веточку, которой убирала пряди от лица, провела по ней пальцем, а та набухла, зазеленела и обросла почками, потом листьями. – Остролист... он здесь не растет, – мужчина накрыл ее руки своей огромной ладонью и тихо продолжил говорить. – Знаешь, весной мы можем попробовать посадить его в наших лесах. – А если не приживется, если почва не примет? – она напугано повторяла эти слова. – Примет, если он будет стараться, пустит корни, свыкнется с ней, – он приобнял ее за плечо одной рукой и склонил к ней голову. – Все будет хорошо, я об этом позабочусь. – Я уже и не знаю, какими словами благодарить тебя, – Фригг качала головой. – Я таких, как ты, никогда не встречала. И откуда в тебе столько внимания? – Говоришь, будто его не заслуживаешь. Фригг, посмотри на меня, ты добрая душа, каких мало, особенно в нашем холодном мире, ты мой друг. В тебе есть великая сила, потому что ты не боишься все отдать, ради других, это невероятно, это достойно внимания, поверь будущему мужу, – ей стало так легко, будто все ее камни повалились с плеч. – С тобой мне спокойно, – вырвалось из нее. Она несмело перевернула одну из своих ладоней и переплела их с Одином пальцы. Мужчина, видно, немного замешкался, но чуть сжал ее ладонь, наблюдая, как доверчиво Фригг закрыла глаза. – Мне тоже, – это была правда: с ней ему было комфортно. Когда можно не ждать интриги, не ждать подвоха, когда ему не нужно бороться и усмирять чей-то крутой нрав, он не мог поверить этому спокойствию. Блаженному спокойствию. С Фригг всегда было спокойно и интересно: ее рассказы ас особенно любил, а знала ванья многое: успела начитаться, пока была затворницей. Он чувствовал, как богиня начинает ему нравиться, хотя торопить события не спешил и не видел для этого причины. – Это хорошо. Скоро нам брак заключать. Не беспокойся, – поспешил он добавить, – твоя комната останется прежней. – Посмотрим, – неожиданно сказала Фригг. – Я буду твоей женой, – она кивнула себе, – но могу ли стать твоей женщиной? – Один в который раз опешил: возможно, это все свежий лесной воздух. – Как захочешь, – богиня медленно повернулась к нему и посмотрела в глаза, в которых отражалась одна лишь звездочка. Женщина взмахнула рукой, погасив ее. Их окутала тьма, нарушавшаяся бликами от общего костра из-под полы палатки. Маленькая ладонь легла Одину на грудь. Он явно ощутил ее дыхание на своих губах. Она кротко подалась вперед. Это был очень невинный поцелуй, очень целомудренный, от таких оба уже давно отвыкли. Они посидели так еще немного. – Посмотрим? – Посмотрим, – по ее голосу он понял, что Фригг улыбается. – Один, я... я боюсь, что могу завтра потеряться. – Тогда я тебя найду. Хорошо? – Хорошо... я тебе верю, – он мягко поцеловал ее в висок и отстранился: палатки у них были разные. – Спокойной ночи. – Спокойной ночи. Впервые за долгое время Фригг спала спокойно. Она верила, что он найдет способ отыскать ее, где бы она ни была. Верила... в конце концов, это же Один.***
Бендзайтен очень вымоталась за день, но заснуть у нее не получалось. Интуиция подсказывала ей, что что-то произойдет, а вот плохое или хорошее – не столь ясно. Она долго ворочалась в своей палатке, наблюдая за постепенно угасающим пламенем костра, и решила выйти наружу, когда остались одни тлеющие угли. От резкого холодного воздуха заслезились глаза. Девушка спрятала руки в рукава поглубже и съежилась. Это даже не раннее утро: луна весела высоко в небе и даже не собиралась сдавать позиции. Жрица закономерно решила, что ей стоит устать еще сильнее, чем до этого, чтобы смертная природа взяла свое. Стрел у нее не осталось, а брать без спроса претило натуре. Она решила, что это даже к лучшему: скандинавский меч не давался ей окончательно, значит, от него она и устанет больше, и навыки подтянет. На этот раз даже держать его было пыткой. Железо покрылось изморозью – рукоять прилипала к ладони из-за разницы в температуре. Пусть лагерь трудно было назвать тихим местом даже сейчас (храп воинов разносился на фьорды вперед, отпугивая хищников), Бэнтэн отступила чуть дальше от него. Мешать всем спать – последнее дело. Служительница решила зайти в лес, где мишеней побольше, а там время пронеслось незаметно. Спустя пару минут усиленной "вырубки" ее руки накалились настолько, что от них шел пар. Не удержавшись на ногах после слишком сильного удара, она рухнула на снег без сил. Парадокс: в сон ее все еще не тянуло, но кто-то потянул за плечо и поставил на ноги. – Благодарю вас, господин Хеймдалль, – ас кивнул ей и добродушно покачал головой. – А я полагал, что смертные предпочитают отдыхать ночью после дневной работы, но вы у нас в любом правиле исключение, – губы Бендзайтен сами собой растянулись в виноватую улыбку. Этот ас был одним из тех немногих, кто относился к ней нейтрально, если не хорошо. Им редко удавалось поговорить из-за его службы, что сводило на нет все возможные контакты, исключая и позитивные, и негативные. А еще он чаще всего обращался к ней на вы, чем вводил в заблуждение. – Я бы хотела спать, если бы могла, да и Браги уже спит: сказку на ночь я, увы, пропустила, – ас кивнул в сторону лагеря, куда они вместе и направились – И как вам наши сказки? – Бэнтэн задумалась над его вопросом, но ответила быстро. – По правде говоря, все сказки похожи одна на другую: меняются декорации и роли, остается суть, которая везде одна и та же, – страж улыбнулся, не найдя в ее словах ничего обидного. – Что ж, это вселяет надежду, – по одному ее взгляду он все понял и поспешил ответить на вопрос. – Это доказывает, что не такие мы и разные с другими богами, что ценности у нас совпадают, так или иначе, – его речь прервал протяжный вой, эхом донесшийся до них из чащи леса. – Фенке голодно живется зимой, вот и бунтуют. – Тролли? – Браги уже рассказывал ей о здешних людоедах, так что жрица неслабо насторожилась. – Оставьте, на нашу территорию они не зайдут: тут все чтят законы. Чуть дальше в лесу появятся хвойные деревья – признак нейтральной земли. Покуда лес смешанный – территория нейтральная, а дальше лежит последняя граница – незамерзающая река Ивинг. – А там, дальше, Ётунхейм, – вспомнила девушка. – Да, но на деле – дикие земли. Это территория Ётунхейма только формально, а на самом деле туда мало кто сунется: приграничная зона с непроходимым лесом, кишащим фенке и прочим сбродом, – Хеймдалль светло улыбнулся, метнув взгляд глубоко в чащу, и помахал рукой. – Это я не про тебя, – Бендзайтен удивилась, не разглядев в тьме ничего, заслуживающего внимания. – Даже не пытайтесь: она слишком далеко от нас, за рекой, за лесом... И даже так слышит чуть ли не втрое лучше меня. – Вы вышли ночью поговорить с кем-то? – служительница ничему уже не удивлялась. – Проницательность – хорошее качество, оно вам точно пригодится, – мужчина сел на бревно у почти потухших углей. – Да. Там в диких землях живет существо, которое приходится мне матерью или же матерями, – жрица села рядом, припоминая нечто подобное из рассказов Браги. – Я помню только о том, что вас выносили поочередно девять девственниц, поэтому вы можете слышать и видеть в девять раз лучше самого натренированного смертного. Я читала об этом, – ас согласно кивнул. – Да, но никто не говорил, что тела у них разные. Мне привычнее звать их Нона. – Девять? Не совсем понимаю. Их девять в одном теле? Как такое возможно? – Хеймдалль то и дело прислушивался к чему-то и как-то скрытно улыбался. – Можно? – задал он вопрос в никуда и замолчал. Его лицо исказилось недоумением. – Не слышала? Можно ли рассказать ей о тебе? Жрице, – на этот раз мужчина смягчился, хоть остался в небольшом напряжении. – Она разрешает – редкое явление. Монна, наш мир полон существ, которые его населяют гораздо дольше нас, а некоторые гораздо дольше самых первых богов. Не все это принимают, у вас есть полное право мне не верить, в таком случае простите мне мою убежденность в собственных словах. Мои матери властвуют над дикими землями с тех времен, когда их и не успели так окрестить; они делят одно тело, будучи родными сестрами. Там, на той стороне, нет ничего, что бы могло произойти без их ведома: Нона видит и слышит все. Сейчас она неспокойна, – помрачнел бог. – Мы можем ей помочь? – серьезно озадачилась Бендзайтен, на что Хеймдалль рассмеялся, погодя минутку. – Она спросила, можем ли помочь. Странное дело происходит, монна-жрица, – служительница едва успевала по глазам понимать, к кому именно он обращается. – Мы можем заметить за десять фьордов стрелу в полете, услышать, как она рассекает ветер, но не можем ни заметить, ни расслышать вас, – покачал головой страж. – Она говорит, что рвение юной госпожи похвально, но слишком преждевременно. Нона уверены, что вы встретитесь. Это меня беспокоит: ей нельзя пересекать границу ни в коем случае, а вот ситуации, при которой вам придется туда попасть, я и придумать не могу, – небо над ними медленно начинало светлеть. – Надеюсь, я достаточно утомил вас своей болтовней. Осталось совсем немного времени, так что проведите его с пользой, – ас зашагал к своей палатке. – Я хотела бы знать, – он остановился. – Вы так почтительны со мной из-за вашей матери? – Повторюсь, – усмехнулся страж, – проницательность еще не раз вам послужит, – и его фигура исчезла в складках ткани. Утро выдалось тяжелым. Только тогда Бендзайтен начала понимать, что представляет собой охота. Боги и эйнхерии делились на небольшие группы, которые выходили в лес, выбрав разные направления. На охоту давалась пара дней, а потом у вернувшихся должны посчитать всю пойманную дичь. Браги пояснил так быстро, как мог, но жрица все равно осталась неподготовленной: ее взяли в первую группу. Старшие боги берут на себя обязанность начинать любой праздник. Один и Фригг, как те, в чью честь все и проводилось, вдвойне обязаны были дать блестящее начало. Каждому следовало выбрать себе напарника, но так как Один выбрал Тюра, бога с определенным балластом в виде жрицы, напарник Фригг отсекся сам собой. К ним напросился Браги, который вообще не хотел задерживаться: поучаствовать должен каждый, вот ему и пришло в голову закончить быстрее, чтобы остаток охоты провести у бочки. К старшему все относились очень уважительно, поэтому ни у кого даже вопроса не возникло. Они шли вглубь очень долго. Примерно узнать время по солнцу не удалось: голых ветвей было так много, что они и без листьев загораживали большую часть неба. Служительница не любила жаловаться, но икры предательски начали побаливать. Фригг шла рядом, стараясь быть ближе к ней. Она нервно вздрагивала от любого шороха, цепляясь за рукав служительницы. Девушка старательно себя успокаивала тем, что это ее обычная манера, в которой не ничего нового или страшного. Браги шел позади, замыкая строй, оставив право первенства молодым богам. Они остановились лишь раз, неподалеку у входа в темную чащу. Божества переглянулись и все как один закрыли лица ладонями. Затем раздался хлопок. Что–то изменилось в энергетике окружающего пространства, но жрица не могла ответить точно, что именно, пока не увидела зеленые глаза Фригг. Таковы правила: пересекая свою границу, бог обращается смертным. Понятное дело: охота с божественными силами слишком проста, да и нужно показать всем вокруг, что они пришли с мирными намерениями. Тогда, перед окончательным началом охоты, будущая царица очень порывисто обняла служительницу, благодаря за что–то, чего Бэнтэн даже не разобрала. Это благодарное и светлое лицо особенно четко отпечаталось в памяти служительницы из–за последующих событий. Им удалось напасть на след вепря. Зверь оказался прыткий: его гоняли почти весь день без особых результатов. Дичь будто намеренно подпускала их близко–близко, а потом вырывалась, легко предугадывая их промахи. Слишком умный для животного. Они заходили все дальше в лес, глубже, а зеленый вепрь все мчался от них долой, не ведая усталости. Ветер крепчал, сильнее цепляясь в ветви деревьев: от такой снежной бури не смог бы защитить ни один лес. Чудовищный треск сухой коры, костей леса, не сулил ничего хорошего. Бендзайтен бежала по правую сторону от зверя, как ей приказали старшие, Тюр и Один – чуть позади, Браги в самой дальней точке, а Фригг – слева. Таким дугообразным капканом они преследовали вепря, готовясь сомкнуться в любой момент, стоит ему потерять бдительность. Здесь, в густом лесу у худенькой и маленькой служительницы было важное преимущество: она скользила между ветвей легко и спокойно, не пугая дичь. Ее поглотил охотничий азарт. Хотелось смеяться, хотелось кричать. Состояние походило на транс, из которого ее вынесло мгновение. Она услышала, как недалеко от них журчит вода. Журчит громко – река, а не ручей. Вокруг остались почти одни ели. До нее дошло все и разом, но слишком поздно. У реки деревья начали редеть. Больше ничто не могло защитить от "севера". Их накрыла пурга, больше схожая с лавиной. Выбросив из головы приказы, жрица бросилась к Фригг, осознав всю опасность. Фригг уже прекратила бежать, повернулась к ней и улыбнулась напоследок. В ней было принятие. Метель подняла ее в воздух. При этом окружающий снег коконом облегал невидимую рогатую фигуру, уносящуюся прочь, за реку. Тяжелая рука Тюра остановила Бендзайтен, он кричал что-то, что она не могла расслышать из-за пурги, но это все было ей не важно. Никакие слова не могли остановить ее. Служительница побежала за метелью. Она неслась так быстро, как могла и зацепилась за последнюю ниточку ветра. Ее подхватил порыв. Голова закружилась от скорости, как и мир вокруг, но одно она разглядела точно и ясно: Фригг достала из рукава длинную белую нить и бросила один конец ей. Жрица едва успела поймать его, как порыв, поддерживающий ее в воздухе, пропал. Девушка полетела на землю с огромной высоты. Браги едва успел удержать аса, готового выпрыгнуть из смертной личины, пуститься вдогонку за границу, наперекор всему. Старик увесисто ударил молодого царя в грудь – тот пошатнулся, но не упал. – Не серчай. Будто мало нам потерять царицу, тебя мы не можем упустить ни в коем случае. Царь в Етунхейме! В диких землях! Войны тогда не миновать: так все выглядит, точно мы напасть решили. Неудачный сегодня день: три потери... Белый, не горячись раньше времени. Они не младенцы, выживут, еще и ванью вернут. Сам знаешь его, этот упертый, дорвется... – Поэтому и бешусь. Девушка приземлилась и вполовину не так болезненно, как рассчитывала. Она успела сгруппироваться, чтобы избежать смертельных травм, но ни один сугроб не смог бы ее спасти от стольких ушибов и возможных переломов. В ушах все еще звенело из-за ветра, а все тело окоченело от мороза. Ей подумалось, что именно поэтому боль ее не тревожит: ее плоть слишком заледенела, чтобы различить травму. Жрица открыла глаза и тут же закрыла их от головокружения. Ее срубил шок: разве она не падала лицом вниз? Служительница попыталась прислушаться, и сквозь весь шум, звон смогла различить тяжелое дыхание. Бэнтэн заерзала – дыхание прервалось недовольным рыком, но рыком знакомым, что ее и взбесило, и успокоило. Медленно, без резких движений, девушка попробовала сесть. – Ты хоть сделай вид, что пытаешься быть аккуратней! – проревел Тюр под ней. Бендзайтен ничего не ответила. Ей дико захотелось придушить его на месте, чтобы не мучить их обоих. Жрица пересела с живота мужчины на землю, потирая глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Первым, что она заметила, было свечение, едва заметное и странное. У богов подобное случалось, когда они ранились. Страшная догадка заставила ее паниковать. – Открой глаза, – бог ничего не ответил. – Тюр, открой глаза сейчас же! – служительница пару раз хлопнула его по щекам: она увидела, как дернулось его плечо, чтобы ударить ее руки, но ничего больше он сделать не смог. Его голубые глаза устало разлепились и глядели с недоумением на все вокруг. – Черт, – служительница видела, что ему пришлось приложить усилия, чтобы сфокусироваться на ней. – Не пытайся, – Бэнтэн не увидела отклика, поэтому продолжила напористее, – не пытайся излечить себя: ты только теряешь свою силу. – Что за ерунду ты несешь, – прохрипел Тюр. Девушка, не теряя времени, залезла рукой под его кольчугу сбоку и показала ладонь, почти полностью, покрытую кровью. – Это... – Это то, что должно быть внутри, – ее мысли путались клубком от страха: если есть рана, то может пойти заражение, ее нужно промыть, но вдруг Тюр не сможет идти? В нем нет силы бога, и она не появится, пока он вновь не ступит на землю Асгарда. Идиот... потратить последний запас только за тем, чтобы добраться до нее на этот берег. – Ты можешь сказать, как сильно ранен? Сможешь ли идти? – А куда идти? – по его тону казалось, что бог ухмыляется, но сил у него по-прежнему не было. – Вглубь. Скоро вечер – ударят морозы и ветер. Нам лучше быть в этот момент под защитой каких-никаких деревьев. В лесу я отыщу старый мох и перевяжу тебя – тогда ты, быть может, выживешь, – Бэнтэн говорила это, стараясь сохранять привычную холодность, но выходило плохо. Тюр попытался приподняться, пошевелить конечностями. – Колит бок и сломана пара ребер, – он попытался махнуть рукой. – И плечо туда же. Страшнее бывало. – Бывало тогда, когда вокруг метельшило множество других, а теперь мы одни... Жрица помогла ему подняться и все время следила за тем, чтобы его поза не менялась: а не то ребра проткнут что-нибудь внутри и все будет еще хуже. Они нашли более-менее непримечательное место между корней древнего дерева, глубоко-глубоко внутри чащи. Жрица все пеклась, что от Тюра остается кровавый след, привлекающий хищников, а значит, нужен огонь. Он бы пригодился в любом случае, однако, сейчас необходимость в нем била все пределы. Бог вяло развалился на своем месте, наблюдая за тем, как неуклюже Бендзайтен пытается сложить из веточек подобие костра. – Неприятно будет умереть в борьбе с холодом, а не с чудовищем каким-нибудь, – в очередной раз отпустил Тюр. Жрица молча продолжила тереть палки. – И все из-за тебя да шлюшьей ваньи. Для полной картины не хватает только подохнуть от скуки и твоей бесполезности. – Тогда не шел бы за мной! – наконец вспылила служительница. – Тебе же лучше бы было. Только представь: все проблемы одним махом. Ни "шлюшьей ваньи", ни "бесполезной жрицы" – мечта, верно? Какая тебе вообще разница? – жрица постепенно остывала, переходя с гнева на усталость и непонимание. Она саму себя не понимала. – Я должна... Я почувствовала, что не могу бросить ее, что сделаю все, что угодно, пойду хоть в ад. Я обещала, – ее взгляд становился все более осмысленным, все сильнее он давил на Тюра проскальзывающим презрением. – Тебе это хоть отчасти знакомо? – по ее тону даже он догадался, что вопрос был риторический, но Тюр ответил, ощутив очень явный и тонкий укол совести, иглой проткнувший наиболее глубокий и болезненный участок в его сердце, который уже впору было считать отмершим. – Я пойду за тобой куда угодно. Я буду преследовать тебя где угодно, даже в кошмарах, потому что я за тебя в ответе, – жрица впервые увидела, как трудно ему подбирать подобные слова: его глаза не метались, они смотрели в одну точку, вспоминая что-то далекое и пытаясь разобраться в самом себе одновременно. – Это мой долг перед собой и перед тобой. Даже тогда, когда мне отрубят ноги, я приду за тобой, где бы ты ни была. Поняла меня? – Звучит почти так же угрожающе, как умереть ночью от стаи кого-нибудь клыкастого, – пожал плечами Бендзайтен. – Ты опять шутишь? – Тюр усмехнулся и закашлялся. – Я не знаю. Я уже понятия не имею, – улыбнулась жрица с глазами на мокром месте, быстро смахнула влагу и ткнула в бога палкой. – Если хочешь выжить, то учи меня. Это было странно. Она была растроганна? Наверное. Чувство было приятным, но слишком грустным по своей сути, слишком искренним и раскаивающимся. Бэнтэн решила, что это хорошее чувство. Его она запомнит. Тюр попытался объяснить ей словами, как нужно разводить костер, что без наглядного примера выходило туго. Солнце садилось и лишь под вечер у них получилось что-то путное. Жрица прогрела старый мох, промяла его и, где смогла, перебинтовала мужчину. Не самая лучшая помощь, но хоть какая-то. "Спи. Тебе нужно восстановить силы. Восстановить настолько, насколько сможешь, а завтра... завтра посмотрим. Я не буду спать, столько, сколько смогу. Вздремну под утро, когда небо посветлеет и будет не так опасно. Спи", – Бендзайтен старалась его убаюкать, но ей и стараться не было нужно: смертная оболочка утомила Тюра слишком сильно, чтобы он противился. Она действительно просидела до утра, подбрасывая палки в огонь, просушивая мох, пока те звезды, которые пробивались через ветви деревьев, не начали пропадать. Служительница попыталась заснуть, продремала около получаса, а на большее ее нервной системы не хватило. Чуть забрезжил рассвет – жрица разлепила красные сухие глаза. Тело окоченело так, что кровь, казалось, обратилась льдом. Она прислушалась: щебет птиц перебивался порывами ветра, а Тюр лежал рядом и дышал – это было главное. Девушка аккуратно просунула руку ему под кольчугу и проверила рану: удалось нащупать только твердую корку и засохший "кровяной" мох. Ее побеспокоила только повышенная температура его тела, но особого значения этому девушка не придала, ведь какая рана обойдется без воспаления? Служительница пересчитала свои стрелы (четыре, что негусто) и тихо пошла, куда ее вело нутро. Девушка понимала, что без еды они долго не протянут, а Тюр, не обремененный подобными смертными тяготами в своей божественной жизни, и вовсе может в конец ослабеть в ближайшее время. Ей бы хоть что-то подстрелить, хоть какую-то мелкую дичь. Бендзайтен боялась отходить далеко от бога, но и бродить около него смысла не было. Она цеплялась глазами за каждое движение, мерно перебирая ножками по закостеневшему снегу. Ветер был сильный, что доставляло неудобства: ее запах разносился во все стороны, однако, жрицу больше заботило, откуда вообще в темном густом лесу ветер. Она уже задумала возвращаться: нет смысла терять время, раз ничего нет, как ее периферическое зрение уловило движение. Девушка замерла. Бэнтэн плавно повернулась, натягивая, тетиву. Заяц. Стрела свистнула в воздухе и угодила в пустое место. Жрица точно знала, что на это бы сказал Тюр: "Поздравляю, ты подстрелила тень зайца". Она хмыкнула своим мыслям и проследила по следам, куда убежал негодник. Белый отпрыгал кружок у дуба и остановился, дергая носом. Лицо немного кололо от утреннего мороза, бьющего в лоб, но в этом был плюс: девушка стоит с подветренной стороны – зверек ее не учует. Служительница вновь натянула тетиву до подбородка и отпустила стрелу. Дичь удрала, но на этот раз еще до того, как лук успел выровняться. Он испугался чего-то другого. Жрица рассредоточила зрение. Только так она увидела два глаза, взирающих на нее с боязнью и интересом. Это была хорошо замаскированная скоге. При всем желании спрятаться ее выдавали по-детски взъерошенные рыжеватые волосы. Обычный человек бы проглядел, но Бэнтэн легко различила ее, яркое пятно, среди коры. И взгляд у нее был весомый, примечательный: не понятно, глаза это врага или друга. Был еще момент... Смертная уставилась в серые омуты, ощущая, как трещит тетива от напряжения. Девушка понимала, что в этот раз надо поразить цель максимально быстро. Скоге едва успела вздохнуть, как стрела поразила мишень чуть-чуть выше ее плеча. Воздух встрял, не позволяя ни выдохнуть, ни вдохнуть. Лесничая обернулась – за ее спиной развалился бильвиз, дергая конечностями-серпами в предсмертных муках. Он пытался вытащить стрелу из шеи. Тщетно. Девчонка вновь метнулась к Бендзайтен, поминая, что у той была наготове последняя стрела, но была удивлена. Служительница убрала лук за спину, затянула колчан с единственной стрелой и поклонилась лесному духу. Скоге выпрямилась, пытаясь совладать с трясущимися руками, и поклонилась в ответ. Мне известно имя твое, теперь известна и воля твоя. Моя госпожа хочет тебя видеть, но найти тебя не в силах. Ступай по бузине. Бузинные матушки помогут тебе. Они укажут путь к госпоже. Твой друг сейчас на грани. Она сможет исцелить его, пока есть время, но скоро станет поздно. Фенке уже охотятся на такой лакомый кусочек. Ступай скорее и береги себя, юная госпожа. Тюр понимал, что нужно, но не мог даже открыть глаза. Все тело налилось жаром, от которого вся кровь в нем вскипела, убивая изнутри. Он чувствовал противнейшее ощущение того, как слюни и пот потоком стекают по его подбородку на грудь, но не был в силах ни повернуть голову, ни вытереть лицо. Пару раз его точно бросало в темноту и силками вытягивало обратно. А потом появился этот раздражающий жужжащий голос смертной. Она била его по щекам, оттягивала веки и пыталась поставить на ноги. От ее криков бог ненадолго пришел в себя и понял, что им надо быстрее идти. Ему было невдомек, куда и зачем, она просто растолкала его и велела идти так быстро, как может. Жрица тянула его по неведомым дорогам, постоянно оглядываясь назад. Потом и он понял: за ними раздавалась чудовищная вибрация, будто кто-то огромный сотрясает землю своими шагами. Постепенно деревья сменялись одной лишь бузиной и изредка вербой. Тогда до них донесся рев. мужчина сразу распознал голодного фенке. Божество явно уступало смертной в скорости и проворности, но Тюр изо всех сил пытался не быть ей обузой. Бежать стало труднее: здесь будто сама земля стала более промерзлая, деревья стояли, покрыты коркой льда, а лед... его становилось больше. Чудище подбиралось с каждой секундой ближе. Служительница осознавала, что бежать – нет смысла: да и некуда было бежать. Лесные канавки и холмики давно переросли во рвы и настоящие горы. Им нужно было спрятаться. Девушка рыскала вокруг в поисках убежища и, не найдя ничего более подходящего, утянула мужчину за собой в низ рва, где после оползня осталась маленькая выемка. Они едва уместились. Грохот вскоре стал невыносимый – зверь стоял прямо над ними. Краем глаза Тюр видел, как фенке пытается нащупать их своими огромными руками, которые попросту не пролазили. Чудовище понимало, где они, оно чувствовало запах. Кольчуга мужчины уже почти сочилась потом от того, что его кровь постепенно становилась ядом. Фенке негодовал и злился: столь холодной зимой голод преследовал его каждый день. Он своего не упустит. Зверь сжал кулак и со всей силы ударил по земле так, что она промялась. Еще. Еще. И еще, периодически проверяя, не выползает ли добыча. Холм медленно сминался, грозясь превратить своих пленников в кашу. Жрица вжимала голову в плечи каждый раз, когда прерывался грохот, ведь понимала, что за этим последует новый удар. Ее всю трясло. Это не может закончиться так, у нее есть цель, есть долг, есть обещание. Она не может исчезнуть сейчас. Тюр подался вперед. Он упер свои локти по обе стороны от ее головы, нависая живым щитом. Новый удар пришелся ему на спину, но жрицу не задел. Она видела, как выступили вены на его висках, как разбухла сломанная рука. Тюр держался долго и упорно, но в смертном теле силы его были смертные. Их ловушку заполнило тусклое свечение. "Не надо... Прекрати..." – шептала служительница, пока бог тратил последние силы на то, чтобы у нее оставался шанс выжить. Ее сердце разрывалось, непривычное к подобным чувствам, к подобному шоку. Силы покидали его. Веки тяжелели и опускались. Бендзайтен крепко сжала в руке последнюю стрелу, пытаясь разместить лук боком, чтобы оставить за собой возможность выстрелить. Она искала какой-нибудь камень, но нащупать ничего не получалось. Тогда девушка сняла с себя сапог и бросила в ладонь Фенке, когда тот попытался в очередной раз их нащупать. Зверь возмутился. В него прилетел второй сапог. Великан разъярился еще сильнее. Он нагнулся, пытаясь заглянуть в щель, оставшуюся после его усилий. Огромный красно-коричневый глаз, заслонил собой почти все пространство. Тетива уже была натянута. Горящая страхом и гневом стрела почти прошла насквозь чрез плоскую тупую голову. Чудище пошатнулось, задергалось и повалилось наземь. – Точная работа. Мы одобряем, – раздался женский голос. Тюр его уже не слышал.***
Бог не просыпался несколько дней кряду. Служительница поневоле начала волноваться, но Нона оставались абсолютно спокойной. Она говорили с самого начала, когда только приняли их в дом, что восстановление смертного тела – процесс долгий, энергозатратный и не терпящий спешки. Бендзайтен осталось только смириться и ждать. Хозяйка очень тепло отнеслись к ней, чему жрица была не столько рада, сколько удивлена. Нону она не понимала. Их внешность сразу выдавала родство с Хеймдаллем: светлые золотистые волосы, просветленное лицо с массивными чертами, но сам взгляд отличался кардинально. В синеве их глаз что-то клубилось, роилось без минуты покоя, отчего голубые небеса обрастали серыми тучами, непробиваемыми для Бэнтэн. В голове этой женщины будто вечно происходило нечто, что затмевало собой весь остальной для них мир. Хозяйка велела своим скоге перенести жрицу и бога на руках к ее дому. Они называли его Озерная "хижина". Первое слово подходило, ведь дом в самом деле располагался в самом центре озера, к которому вела тонкая дорожка из камней. Это показалось служительнице достаточно умным ходом: никто с большим размером ноги просто не дошел бы до ее чертога, а "чертог" подходил гораздо больше, чем "хижина". Издали он напоминал шалаш из тонких сухих палок, которые было лучше поджечь, чем жить в них, но внутри все преображалось в украшенный резьбой, расписанный волнистыми узорами небольшой дворец. Жилище хозяйки Диких с Асгардом не сравнилось бы никогда, хотя с человеческими постройками могло тягаться в половину силы и все равно выиграть. Комнат внутри хватил на всех. Первый день здесь жрица почти не помнила – очень быстро провалилась в сон, а очнулась умытой, переодетой, расчесанной. Девушка долгое время ходила взад-вперед по комнате, вспоминая, что случилась, пока молодая скоге не вошла. "Здравствуйте, юная госпожа, хозяйка вас ждет", – от такого обращения Бендзайтен всю передернуло. Она без колебаний вышла и спустилась со второго "жилого" этажа на первый. – Кого мы видим, – сказали Нона, не оборачиваясь. Женщина стояли в своем кабинете, пялясь на разукрашенную пятнами разных форм стену. – Доброе утро, госпо… – не успела служительница продолжить, как ее громким шиком прервали. – Не пристало юной госпоже называть госпожой меня, отбывших свой век. Зови нас хозяйкой. Этого хватит, – Нона развернулась, громко стукнув ветхим посохом о деревянный пол – тут же прибыли другие светловолосые девушки с длинными коровьими хвостами. – Как там тот здоровяк? Отмыли? Живой? – Дышит, – ответила одна из них, не поднимая глаз. – И все? – разочарованно вздохнули Нона. – К нему подходить страшновато, госпожа, он же кровь от крови великанов... – залопотала вторая с искренним ужасом в каждом ее действии. Руки ее били воздух с такой интенсивностью и силой отпущенной тетивы, что эфиру бы следовало обзавестись кровоподтеками. Женщина покраснели от негодования. Служительница поняла, что это был редкий раз, когда приказа ослушались, и поспешила все уладить. – Если вас это не обидит, я бы хотела позаботиться о "великане" самостоятельно, – подала она голос. Нона посмотрели на нее пристально и серьезно, а затем довольно улыбнулись, прищурив глаза. – Не обидит, госпожа. Ступайте, дурнушки, – всплеснули рукой женщина. Она подошли к Бэнтэн взяли в руки прядь ее волос, покрутили на пальцах и бережно заправили за ухо. – Действительно, вы можете не знать своей крови, но она говорит за вас, – это была очередная фраза, смысл которой доходил до жрицы очень и очень смутно. – Боюсь, я вас не совсем поняла, – сказала она в растерянности, но не отступила: никакой опасности от хозяйки не исходило, только что-то загадочное, таинственное и даже древнее. – Вам и не нужно. Вы дитя Любви и Удачи, Желания и Сострадания прежней эры. Вам и не нужно, вам и нельзя... – Нона потупили взгляд, провалившись в свой омут хаотичного безумия. – Многое мы говорим, чего нельзя, но невелика разница, коль не поймете. Прядущие, Знающие, Они даруют ясность видения, когда считают нужным. С вами уже заключили договор, а вы даже не поняли. Это, скорее, к лучшему, – ее посох, оставленный стоять на полу, никуда не упал, пустив корни в половицы, а тонкие костлявые руки легли служительнице на плечи. – Вы видели, что происходит, великан – что произошло, а зеленая – что будет. Вы видящие – редкостная благодать. Трое прядут новую историю, не закончив старую, и никто не знает, не испортят ли протертые древние нити нового узора. Вы последняя... последняя.. – экспрессия их лица дала понять, что Нона говорят о грустном, скорбном, но девушке все еще было невдомек то, о чем они говорили. Отдельные слова понятны, но собираясь в целое предложение, превращались в чепуху. – Вы даже не осознаете, плодом какой жертвы и какого обмана являетесь, юная госпожа. Сейчас для вас не должно быть ничего важнее, чем спасение видящих. Серый – уже в ваших руках, Зеленая – обернута вокруг них. Оставайтесь, сколько потребуется. Мой скромный дом полностью ваш, но не затягивайте: две изумрудные птицы бьются за гнездо. Одна принесет в мир свет, другая – улетит, чтобы вернуться много позже... Тюр почувствовал, как охладилась его голова, словно облегчилась, и его волосы больше не тянули ее вниз тяжелыми колтунами. Все доходило до него с большой задержкой, все ощущения, запахи, звуки. Он попытался открыть глаза – веки опухли так, что упирались почти в брови. "Очнись", – прозвучал властный голос, который терпеть не мог непослушания, но Тюр знал, что его хозяин мертв... "Очнись!" – пусть мужчина все знал, игнорировать приказ не получалось. "Дрянной мальчишка", – на мгновение в темноте вспыхнул белой тенью силуэт старухи. У Тюра пережало трахею. Пытаясь вдохнуть, бог судорожно бился всем телом в конвульсиях, стучал кулаками по всему вокруг, пока в его рот не полилось нечто очень мерзкое и на запах, и на вкус. Сил сплюнуть не было. Однако затем горло отпустило. Мужчина глубоко вдохнул. Он услышал звук собственного вдоха, напоминающий вой несмазанной двери на ржавых петлях. К его лбу, потом к скуле приложили что-то холодное. Отек немного спал. Сквозь тонкую щель меж своих век Тюр увиде знакомое и бесстрастное лицо. Она почувствовала, как и всегда. Это чуть оживило ее, хоть девушка делала вид, будто ничего не замечает. Служительница увидела, как вяло шевелятся его губы. – Если и в этот раз назовешь меня "бесполезной", я волью тебе в глотку еще полезного отвара из корней, – ее ледяное лицо оттаяло легкой улыбкой. Она была очень рада видеть его в сознании. От этого оттаял и Тюр. – Как? – произнес бог на выдохе. – Последняя стрела, пущенная в глаз, – девушка убрала с его лица тряпку, промыла ее в ведре и вновь приложила к его щеке. – Хозяйка Диких, матери Хеймдалля, приняли нас. Ты скоро поправишься, – на долю секунды ее глаза задержались на части его лица. Бендзайтен вновь промыла тряпье, но в этот раз принялась водить мокрым компрессом по чумазому лицу. Бог понял, что она делает. Он перехватил ее за кисть все еще вялой рукой, в которой ее ладонь попросту утопала. – Не надо. Не хочу, – прошептал Тюр. Жрица без труда убрала его руку, продолжив свое дело. – Я не просил, – с легким раздражением сказал мужчина. – Тебе же лучше будет, – девушка водила тряпкой по его лицу, смывая всю грязь, открывая вид на покрытую шрамами бледно-розовую кожу. Он едва не вздрагивал всякий раз, когда ее холодные пальцы касались его пышущих жаром щек. Служительница осознала, что ни разу не пыталась как следует разглядеть его лицо, а теперь ей словно открывалось лицо незнакомца: высокие и острые скулы, угольные угловатые брови, прямой широкий нос, большие, но глубоко посаженные глаза, тонкие губы – все эти черты она видела впервые и не могла не признать, что мужчина обладал весьма привлекательной внешностью. – Что ты делаешь? – ему едва хватило энергии, чтобы усмехнуться. Странное дело происходило: он точно чувствовал, как с каждым прикосновением нечто, связывающее его с Бендзайтен, крепнет. Нечто теплое, всеобъемлющее и сильное. Девушка пропустила его волосы у виска сквозь пальцы, случайно проведя большим пальцем по алой щеке. Две мысли посетили голову бога: видимо, его обрили, пока он спал, и, несмотря на мозоли, у Бэнтэн очень мягкие руки. – Ты скрываешь ото всех очень приятное лицо, красивое лицо, будто считаешь, что не достоин его носить, – она умело прибирала пряди сияющих серебряных волос, заплетая небольшие косицы, открывая голубые глаза. – Не надо. Дай другим на себя посмотреть, и они увидят, они все увидят. Если не другим, то хоть мне, – вечно открытые и честные с ним глаза жрицы вцепились в изможденную душу, переворачивая ее с ног на голову в попытке немого пошатнуть устои. Они оба понимали, что обязаны друг другу жизнью. Оба приняли эту связь, принявшую облик столь сильный, что никто и ничто не было в силах ее разорвать. "Теперь мы друг другу обязаны", – молнией пронеслась мысль в их головах. – Отдыхай. Позови меня, когда что-нибудь понадобится, – в Тюре появилось нечто, объяснение чему он не был в силах дать. Бог просто действовал так, как велели его чувства. Когда жрица собралась его покинуть, Тюр поймал ее ладонь и приложил к виску. Когда ему удалось найти плывущим взглядом ее темные холодные глаза, в которых точно поплавок мелькала тревога, то показываясь, то исчезая, он понял, что его одолевало. Подобное он усмотрел на дне черных промерзших зрачков Бендзайтен. Они таяли. – ... тен... ах, – силы связок не позволяли ему произнести с голосом все ее имя. Он пару раз пытался, будто звал ее, но только последний слог вылетал из его рта. – Тенн... а. – Ну, Тенна, так Тенна, – улыбнулась служительница, убрав отдельные непослушные пряди с его лица. – Поспи. Нам еще очень многое предстоит, – она кивнула больше себе, чем ему, и ушла. Ох, юная госпожа, нам и представить сложно, чем все это обернется, скажу вам по секрету, Им – тоже. Мы с вами не этого мира дети. Судьба о нас не знает, потому мы можем ее менять. Это делает нас могущественными. Это делает нас слабыми. Госпожа... и все же я верим, что есть дела, вам предначертанные. Неспроста вы оказались в Диких, неспроста именно с великаном, вы ведь видели что-то: что было, что есть или что будет. Они не в силах написать вам судьбу, но в силах просить вас ее изменить или защитить. Вы видящая. Думаю, теперь вы понимаете, почему вы здесь. Им нужно, чтобы вы изменили то, что само по себе не складывается в полную картину. Пока вам же лучше Их слушаться. Пока... Жрица взяла на себя разведение костра, пока бог позаимствовал ее лук и побрел в густую, кустистую чащу за мелкой дичью. Его огромное смертное тело требовало таких же затрат на свое существование, поэтому девушка рассудила, что дело вряд ли обойдется двумя зайцами. Она вспомнила большой костер в лагере асов. От него разило жаром так, что снег вокруг на несколько метров таял, но ее все равно пробирал озноб. Ей было холодно у него, пока не приходил Браги с огромной кружкой и таким же желанием рассказать только что всплывшую в памяти историю, или Фригг со своими "заботливыми" хлопотами. Тогда костер становился теплым, согревающим. Тогда она решила, что это вовсе не пламя ее грело. У вас в руках нить судьбы. Я считаем, что это знак: вам разрешают сделать очень важный выбор. Вы выберете, какая госпожа будет править Асгардом. Как ни крути, а хозяйка ему нужна: без нее весна не наступит, земля зачахнет... Но вот которая из них станет лучшим выбором? Мы не знаем. Сильная или добрая? Слишком каверзный вопрос... Знаем ли мы, где госпожа Фенсалира? Конечно. А вы хитрите, юная госпожа, хотите знать, чего ждать. Похвально. Всегда хитрите, когда можете. Тюр вернулся, когда искры от пламени уже стремились попасть к звездам. Бэнтэн бросила уставший взгляд на "букет" тушек, который он приволок, и вздохнула. Бог усмехнулся на это. "Ладно тебе, я помогу, – сказал мужчина, умостившись рядом с ней. Его меч гораздо больше подходил для того, чтобы рубить, чем свежевать, но выбирать не приходилось. – А это откуда у тебя? Выглядит удобным. Охотничий нож?" – Тюр указал на вакидзаси в ее руках. Служительница в своей жизни так не смеялась. Распугав своим хохотом всю живность, она заставила его чуть ли ни на крови поклясться, что он никому не скажет, для чего Бендзайтен использовала свой меч. – Ступайте за нитью. Она приведет вас в Ледяную крепость. Строение древнее, хримтурсенское, защищенное от воздействия злых рун, но не вечное. Нам ли рассказывать вам, что может произойти со льдом и почему. Скажем лишь, что ваш магический талант вам пригодится. Ванья там, в срединной комнате, чтобы всегда была на виду. Я обязуемся помогать вам по мере возможного, госпожа. Просите все, что нужно. – Не великого ума дело. Нет. Мне нужно не просто "что-то", мне нужно знать, где "что-то" можно раздобыть. – Чем же интересуетесь? – Добротными сапогами с недавних пор; стрелой, способной прорезать вековечный лед, и тем, чем чаще всего питаются фенке. – Все вам будет, конкретнее, сапоги вам будут в том сундуке у входа. Стрела... понимаю. Тут клин клином – лед льдом. Нам нужно объяснять, что склад всегда имеет выход в лес, чтобы дичь легче было носить? Такой простой, незамысловатый выход, проще только столб обойти. А вот фенке предпочитают оленей. Красивые животные, грациозные. Жаль, с их рогами по роще не побегаешь – легкая добыча. Особенно для двух охотников. Особенно, если один из них ас. Ах да. Асы сейчас неспокойны. Если ванья не объявится в ближайшее время, то ее место займет асинья, но это уже вам решать. Удачи вам, и помните, что во всем мире лишь вы одна вершите свою судьбу. Прощайте. Они плотно отужинали и сидели у костра, завернувшись в накидку Тюра. Девушка думала над словами Ноны. Они казались ей необычайно мудрым существом, но непонятым. Нить, обмотанная на ее запястье, оборванным концом указывала на ледяную гору, стоящую у них на пути. Скорее всего, Фригг там. Ее немного пробрал страх: она понимала, что сделает все, лишь бы ванья не пострадала, с другой стороны, все – слишком страшное слово. Тюр шумно выдохнул. "Не думает ли он о том же?" – жрица отмахнулась от этой мысли, хотя зря. Однако стоило ей вспомнить о том, что она не одна, что рядом есть пусть смертный, но сильный великан, который может защитить ее, и он защитит, стоило ей вспомнить об этом, как весь страх куда-то делся. – Чему ты так улыбаешься? – ткнул ее локтем бог. – Тепло, – ответила жрица, кутаясь в его накидку. – Слушай, будь ты в теле бога, проблем бы не было вовсе, но сейчас полагаться на силу ты не можешь. Ты это понимаешь? – Тюр недовольно кивнул: признавать бесполезность своей силы ему не нравилось. – Тогда послушай меня. Я знаю, что мы можем там встретить и кого. А еще я знаю, как нам этого избежать, – она начертила пальцем на снегу руну покоя Ингуз, ᛝ. Снег растаял. – Утром попытаемся подстрелить оленя.***
Ей очень хотелось верить, что ее найдут. И она верила. Фригг, заключенная в ледяной тюрьме ни минуты не сомневалась в том, что ее отыщут, ведь одно-единственное сомнение повлекло бы за собой отчаяние и скорую погибель. В конце концов, у нее было слово Одина, и в данный момент это было самое ценное из всего, что она имела. Тем не менее, нельзя отрицать, что ванья боялась. От одного взгляда Турса женщина была готова испустить дух. Она понимала, зачем все это, но не понимала, что будет после. И это пугало. Как бы странно это ни звучало, а обиды или злобы богиня на Ёрд не держала: своим появлением Фригг сломала асинье все планы, лишив возможного статуса царицы, но понимание не могло гарантировать ей милости. Другое дело, что сговор Ёрд и ётунов поверг хозяйку Ванахейма в шок. Насколько она могла судить, это центральный зал, от которого брали начала ходы в другие помещения. Тут было холодно. Не так холодно, что отмерзали конечности, холод был другой: ей не хотелось ни есть, ни спать, будто все потребности ее тела заморозились. В таком состоянии женщина сидела в заключении в Ледяной крепости, меряя шагами свою коробку без окон и дверей, изредка наблюдая за тем, как Турс переходит из комнаты в комнату, косясь на нее со страхом и гневом. Очевидно, боялся, так как не знал, на что способна богиня, этому она была рада. Не хотелось разбивать о действительность его ожидания. Внезапно раздался ужасный треск. Мутный лед стен вне ее камеры не пропускал достаточно света, чтобы понять, что происходит, однако и гением быть не нужно, чтобы осознать: что-то происходит. Оборванный конец нити на ее запястье приподнялся – Бендзайтен здесь! Ванья оживилась. Она подскочила с каменной кушетки, отряхнув заляпанное платье, и приложилась лбом к месту, параллельному складской комнате. Стена задрожала, затряслась и пропустила через себя трещину. Тут же подобная щель протянулась с главного хода под потолок. Землетрясение? Хлопнули главные ворота и сразу закрылись на засов. Турс стремглав выскочил из своих покоев, метнув взгляд на пленницу, а затем на весь кошмар, творившийся в его владениях. Его темно-синие волосы покрылись инеем, а глаза засияли точно полярные звезды. Он быстро рассудил, что разумнее первым делом проверить главный ход, так как через него проникновение уже состоялось. Великан слетел по лестнице вниз, отворил вторые ворота и увидел у порога мертвую тушу оленя. Жуткие удары обрушились на крепость. Раздался оглушительный голодный рев. Прочнейшие петли ныли и скрипели, из последних сил удерживая зверя снаружи. Тем временем дверь склада мощным ударом выбили. Тюр пинком захлопнул дверь за спиной турса, замуровав того в прихожей, и завалил ход всем, что было под рукой. Вслед за ним выбежала жрица, натянув тетиву так, что оперение черной стрелы касалось ее щеки. Стрела без звука ударилась в стенку ледяной коробки и "срослась" с ней. Клетка покрылась мелкими трещинками, рассыпаясь в снег. Все происходило так быстро, что ванья не успевала реагировать. Бендзайтен с чуждым ее серому образу ярким азартом схватила ванью за руку, потянув к черному ходу, пока крепость продолжала разрушаться. Ледяной идеал, баланс, потерял покой, обратившись неуправляемым потоком. Лишь одна деталь выбилась из такого надежного плана – подтаявший лед проще сломать. Фенке без особого труда продолбил себе ход к лакомому куску мяса. Чудовище удивилось, найдя не одно рогатое существо, а целых два. Вот только хримтурсен находился на своей земле, которая ему благоволила. За считанные секунды поднялся такой буран, каких никто из присутствующих никогда не видел. Фенке затрясся, испустил истошный вопль. Пар из его пасти обратился льдом. Кровь в его жилах костенела, тяжелела, а хрипы застревали в легких, не успев вырваться наружу. Турс достал из-за спины копье и с размаха протаранил грудь зверя. Огромное существо раскололось на части, как каменное изваяние, не знающее ни плоти, ни крови. Фригг сковал страх. Это было первобытное благоговение перед силой, ничего более, но иного и не требовалось, чтобы женщина пустила корни в пол, отказываясь и шаг сделать. Буран окружил их куполом, снося руины бывшей крепости, грозившие стать их последним пристанищем. И только две полярные звезды мелькали то тут, то там. Одна из тяжелых несущих стен накренилась в их сторону. Даже буран был ей нипочем. Тюр уперся в нее плечами, расставив ноги пошире, но под его ступнями все равно пошли сколы. Служительница боялась. Страх – сильная вещь, особенно, когда на кону не только твоя жизнь. И именно этот факт не дал ей потерять ясность мыслей. Бендзайтен понимала, что Турс – не фенке. Такой противник начинающей лучнице не по силам. Тогда она затрясла богиню за плечи, надеясь, что та очнется от шока. "Фригг! Выйди из клетки!" – закричала служительница с такой силой, что схватилась за горло. И ее крик ударной волной донесся до невидимых стен, возведенных еще со смерти родителей, крепчавших с каждым днем. Он проделал в них брешь. Богиня взяла протянутый лук и черные стрелы, узнавая знакомое оружие. Она прицелилась – мир вокруг замер, статичный и спокойный. В этой неподвижности Фригг разглядела Турса, его лицо за толщей снега. Охотница прикинула, как полетит стрела, увела лук в сторону и отпустила ее в полет, отправив вторую вдогонку. Только первая остановилась у невидимого воздушного барьера, у самого лица ледяного великана, как вторая протолкнула ее глубже. Звезда погасла. Вместе со звездой угас и буран, перестав удерживать хримтурсенские стены. Мелькнула радуга, затмив своим светом все остальное.***
Ёрд понимала, к чему все идет. Еще в тот момент, когда потерявший терпение Один въехал в Асгард со всеми остальными на хвосте, когда он оттолкнул ее на пути к Бивресту. Она осознала, что сейчас все всплывет, но была слишком горда, чтобы бежать. Другое ее волновало: ётуны ни за что не оставят просто так вмешательство на свою территорию. Ее одолел нервный срыв. Она же все просчитала. Все были в плюсе от такого расклада: ётуны получали богиню, прядущую судьбы, она получала Асгард, а Асгард – сильную королеву и мир с Ётунхеймом на столетия вперед. Ёрд не учла только одну маленькую, никчемную вещь, служительницу богов, едва способную держать меч. И это стоило ей очень дорого: к черту план, к черту корону, это стоило ей одного из Турсов. Проведя свои детство и юность среди етунов, женщина не могла выбросить из сердца этот народ, отчасти считая его своим, мечтая быть ему богиней. А их бедным почвам богиня не помешала бы. Потеря Турса станет для них серьезной трагедией и еще более серьезным поводом начать войну. Столько бед из-за какой-то смертной девчонки. Допрос должен был состояться и оставался вопросом времени и подготовки, но он произошел гораздо быстрее, чем женщина ожидала: Фригг указала на нее, стоило ванье войти в Асгард под руку с Одином. Смертная и Тюр плелись следом, слишком утомленные, чтобы что-то корректировать и добавлять. Ёрд сносила все гордо, как подобает богине ее статуса. Она и бровью не повела, стоя перед всеми асами на допросе, но стоило ей открыть рот, как признание само потекло из нее, не находя отпора. И тогда среди толпы богиня обнаружила служительницу. Ее тонкие пальцы до белых костяшек сжимали что–то золотое, а глаза вцепились в губы женщины, контролируя каждое ее слово, не позволяя ни увильнуть, ни соврать. Смертная бледнела, синела, зеленела, будто все человеческие и живые цвета сосредеточились меж ее пальчиков. Страдальческое лицо напоминало натянутую серую льняную ткань, готовую порваться в любой момент. Она мучилась. Пальцы до белых костяшек сжимали что-то золотое. Глаза вцепились в губы. Ни увильнуть. Ни соврать. Это конец. Ёрд многое могло сойти с рук, но не связь с етунами, единственным народом, ненавидимым больше, чем ваны. Сожалею ли я? Нисколько, напротив, я рада тому, что совершила. Это помогло мне увидеть правду: я для вас не асинья. Я никогда не была асиньей и никогда ею не стану. Я родилась от етунских кровей, но лишь с виду богиней. Я родилась свободной от ваших ограниченных предрассудками умов. Я ошибалась, думая, что здесь лишь обрела свой дом. Там я была не одна, там меня принимали такой, и принимают, а я того не понимала по юной глупости. Ошибалась, признаю, считала, что и вы мне семья, что и вы мне народ. Подумать только, какой силой обладал бы объединенный Север? Теперь я вами ненавидима... Ты этого хотела, смертная? Нет... Бендзайтен... Ты этого хотела, Бендзайтен? Чтобы еще кто-то стал здесь чужим? В определенный момент страсть до того переполнила Ёрд, что та подалась вперед, в сторону жрицы, но ее остановили. Остановили женщину не руки стража, не осуждение толпы: она увидела, как Тюр встал плечом вперед, готовясь встать на защиту девчонки. Это было последней каплей. Богиня поклялась, что ноги ее в Асгарде более не будет, что отныне она уйдет в Дикие, к своим, и не вернется никогда. Были и те, кто за подобное предательство требовал насадить ее зеленую голову на копье, но их требования пресекла сама служительница с данным царем правом на слово. К чему несоразмерное наказание? Я не понимаю вашего негодования, больше скажу: во многом я согласна с госпожой. Я только прошу вас вспомнить, что самолично она никому зла не возжелала и смерти в ваш общий чертог не принесла. Зачем же карать смертью ее? Речь Бэнтэн пышностью не отличалась, но именно простота позволила ей найти отклик у большинства. Злость Ёрд не исчезла, не испарилась, однако поумерилась своеобразным уважением. Она четко для себя решила, что никогда не будет недооценивать никого, даже простую смертную. Особенно эту.***
Тюр очень надеялся отоспаться в первый день весны, перипетии судьбы имели на него иные планы. С раннего утра гремела подготовка к предстоящему торжеству, и все равно, что предыдущий месяц был потрачен на то же самое. Будто за одно последнее утро они успеют залатать все недочеты. Бог встал с кровати главной комнаты башни Лидов и прошелся к окну, где только вставало солнце. Он бегло окинул вид сонным взглядом и быстро нашел мелькающую среди деревьев жрицу, рассекающую ранним утром по ближним лесным тропам на коне. Иногда до него доносился отголосок ее смеха – в такие моменты он невольно улыбался. Словно почувствовав его, Бендзайтен повернула обратно, к Асгарду, и задрала голову выше. Она помахала ему рукой и улыбнулась. Мужчина ответил тем же, наблюдая за тем, как девушка скрывается в низах здания. Он потянулся, размял плечи, умылся у бочки с водой и только потом, с расчесанными серебряными волосами, спустился вниз, где его уже ждал подготовленный доспех бога войны. Самое обычное утро, и ничего нового за последнюю пару месяцев. После той Охоты в нем будто что-то переклинило, он перестал страшиться своего звания, перестал бежать от своего достоинства, а когда на него вновь находили подобные мысли, Тюру достаточно было посмотреть на Тенну, живую и невредимую. Именно осознание того, что она в полном порядке и что он может этот "полный порядок" поддерживать, дарило ему покой. Бог думал о ней как о своем долге, именно так Тюр объяснял себе ту частоту, с которой образ девушки всплывал в его сознании. Да и наяву они были почти неразлучны, вот и приелась она ему настолько, что везде чудится. На выходе из своей башни он застал Фригг у лестницы в Фенсалир в окружении служанок альв. Они успели обменяться кивками и тут же расстались. Ненависть к ней у него, как и у других асов, утекла в небытие. Друзьями им не быть никогда, но иметь большой запас взаимного уважения друг к другу можно и без дружбы. Асы очень почитают воинов и охотников, потому Фригг, победившая Турса двумя стрелами, постепенно обрела статус достойной богини. Пока альвы мучили невесту, бог решил, что муки семейной жизни должны коснуться обоих, и отправился донимать жениха. Тюр удостоил мимоходом своим вниманием украшенную Вальхаллу, и быстро добрался до кабинета своего друга. Стук он посчитал слишком возвышенным жестом. – Знаешь, временами я смотрю на тебя и думаю, что ты очень изменился, просто до неузнаваемости, – начал Один без приветствия, даже не взглянув на вошедшего, – а потом приглядываюсь и понимаю, что ты все то же неотёсанное полено, каким всегда был. – И тебе доброе утро, – светлое лицо Тюра еще больше озарилось довольной улыбкой. – Полено поленом, зато без пилы. – Чтоб тебя! – рассмеялся Один, покачав головой, стыдясь того, что сам позабавился с шутки. Царь был готов вечно благодарить жрицу за то колдовство, которое она сотворила с Тюром. Первые дни он не мог его узнать. Прошло совсем немного времени, прежде чем он все понял. Для него оставалось загадкой то, как долго до этого доходил сам бог войны. Особого внимания он на этом не заострял: было достаточно собственных задач, требующих решения. Оставалось надеяться, что влияние Бендзайтен на его старого друга – явление долговременное, да и против самой Бэнтэн и ее "долговременного явления" царь ничего не имел, наоборот, оживающая все больше с каждым днем служительница не могла не приковывать к себе внимание. С ней было весело выезжать на охоту, интересно беседовать об иных мирах и просто проводить время, как и с Фригг, с недавних пор. Будущая жена стала неотъемлемой частью его жизни, находя лазейки во всех его обязанностях и увлечениях, где могла помочь или принять участие. Но тогда, когда ее похитили у него на глазах, что-то у него оборвалось. Он понял, что никогда больше такого не допустит. В общих чертах: лучший друг есть, будущая в-скором-времени любимая и в-еще-более-скором-времени жена – тоже есть, атмосфера холода тает вместе со снегом, и главная интриганка находится где угодно, но не здесь – для жениха пока все складывалось как нельзя лучше.***
– Чему ты так улыбаешься? – с порога бросила Бендзайтен, глядя на Фригг, пока прямо на ней подшивали платье. – Не могу перестать, – пожала плечами богиня. – Все как-то очень хорошо, так хорошо, что не верится. – Хорошо, а должно быть отлично, – подняла она указательный пальчик вверх, кивая скоге, чтобы оставила их наедине. – Ты ни за что не угадаешь, что у меня для тебя есть, – бывало Фригг понять не могла, откуда в ней бралась эта добродушная игривость, но в такие моменты служительница ей нравилась даже больше обычного. После того, что их связывало, обращение на вы звучало очень неуместно, и богиня радовалась, что Бэнтэн это осознавала. – Погляди! – она достала из-за спины венок. – Подснежники... Они же больше не цветут. Как? – У хримтурсенов очень занимательная магия. Одной стрелы хватило, – Фригг все не могла в это поверить. Она наклонила голову, чтобы служительница надела на нее этот венец. Цветы забились друг о друга колокольчиками, распускаясь еще ярче на богине плодородия. Это было ей дороже всех подвенечных украшений из золота и серебра. Бендзайтен осчастливилась, что угадала с подарком. Было бы очень не вежливо оставить без дара и жениха, и невесту. – Я не ведаю, кто и каким образом сотворил такое чудо, но знай, что я безумно рада тому, что ты появилась в моей жизни, – богиня всегда была щедра на эмоции, и тут она тоже не сдержалась, обронив пару слез. – Тише. После свадьбы еще успеешь, – Бэнтэн обняла ее, пригладив волосы. – Верно, – женщина шмыгнула носом и вгляделась пристально в наряд жрицы. – Ты же все это время носила ванские платья, – осознала богиня. Служительница кивнула – других у нее не было. – Идем ко мне в комнату, – она увела Бендзайтен к себе, оставила у старого расписанного зелеными красками комода и зарылась в него по локти, выискивая что-то. – Вот оно... – Фригг достала белоснежное платье с темно-синей каймой по подолу, рукавам–солнцам и черной кружевной отделкой. В отличие от свободных ванских нарядов, это явно асское платье имело мягкое подобие корсета из серебряного шнура. Ткань переливалась и была подобна морозному узору на окне. – Оно принадлежала одному очень дорогому для меня другу. Никто и никогда не мог ее сломить, а пытаться добиться ее признания силой и приказами – оставалось невозможно до самого конца. Ты как никто другой достойна носить его. Мне стоило больше прислушиваться к тебе, стоило больше учитывать старые уроки, – вновь начинала расчувствоваться богиня. – Оно прекрасно, – сказала Бэнтэн. От этих слов у богини потеплело на сердце – никто на нее зла не держит. Того гляди, они и настоящими друзьями станут. Фригг заставила ее переодеться сейчас же. Она с какой-то особой любовью прилаживала каждый узелок, расправляла широкие рукава. Окончив работу, женщина поставила служительницу перед зеркалом, восхищенно оглядывая ее со всех сторон. "Я и представить не могла, что ты такая красивая, – выпалила богиня, – только ленты не хватает. Я схожу за ней в твою комнату. Ты пока любуйся". Жрица уставилась в зеркало и не заметила, как хлопнула дверь за Фригг, но она не любовалась. Ее ненависть к себе росла с невероятной быстротой: на белом фоне ее кожи, ее нового платья фиолетовые волосы выглядели особенно ярко, особенно безобразно. Бендзайтен почти трясло от того, как яд ее происхождения портил даже такой прекрасный подарок. Будь ее воля, она бы окунулась в чернила, будь ее воля, она бы обрилась налысо, но это не изменило бы суть проблемы. Фиолетовый яд был следствием, но не менее ненавидимым. – Ей, невеста, благоверный просит тебя поторопиться! – раздался стук в дверь. – Ее тут нет, Тюр, заходи, – сказала жрица, не спеша смотреть на гостя. Мужчина застыл в дверях, пораженный и молнией, и громом. В такие моменты оставалось благодарить почти нулевую экспрессию его лица за не шибкие перемены, впрочем, она все равно даже не смотрела в его сторону. Он не представлял, как сильно ее может изменить асское платье. Перед ним стояла не девушка, а женщина с ладной фигурой, далеко не детской, как он думал с самого начала до сего часа. Она предстала пред ним воплощением хрупчайшей красоты, сотканной из паутины, если не из чего еще утонченнее, но ему было известно, насколько такое представление опасно и обманчиво. Он это знал и все равно не мог перестать созерцать этот образ. – Застыл? – повернулась жрица к нему, пальнув глазами, заряженными живыми искрами. И этот удар отозвался у него в ушах. – Просто ты выглядишь... особенно, – выдавил сквозь неловкий хрип из себя великан. Ему вдруг все показалось неловким, а более всего он сам. – Да неужели? – добродушно рассмеялась служительница. Тюру показалось, что она куда больше должна сейчас напоминать невесту, чем Фригг, хотя последняя ему пока не явилась в своем наряде. Бог пришел в себя только тогда, когда увидел глупое выражение своего лица в зеркале. Ему стало за себя стыдно. Кровь залила все лицо до кончиков ушей. – Неужто я тебе настолько нравлюсь? – продолжала шутить и смеяться Бендзайтен, а до него начало доходить: "Да, настолько нравишься. Безумно нравишься". То слепое обожание, что он испытывал к Ёрд, не стоило и десятой части происходящего с ним сейчас. – Перестань молоть чушь. – Да ладно тебе. Сегодня праздник – сегодня можно, – хохотнула она напоследок. Тут ее взгляд вернулся к зеркалу – она вновь погрустнела. Ее рука сама потянулась к передним прядям, вертя их, сжимая с особой ненавистью, не находящей выхода. Тут даже мужчина все понял. Он подошел, наконец, к ней, бережно развернул к себе за плечо, пропустил длинные фиолетовые пряди через пальцы и кивнул – да, вот она, проблема, смертная демоническая проблема, стоящая меж ними. Недолго думая, Тюр заправил ее волосы за уши так, чтобы их было меньше видно. Когда на первом плане стояло утонченное экзотической красотой лицо, какие-то там волосы уходили на план пятый, если не десятый. Так ему казалось проще: если не замечать проблемы, то рано или поздно она может испариться, да и глядя в ее глаза его одолевала такая легкость, что он сам готов был воспарить. Его огромная рука ненадолго застыла у щеки Бендзайтен, очень желая, но не находя в себе силы для того, чтобы позволить себе подобную ласку. Большой палец мазнул по покрасневшей скуле и быстро убрался. "Тенна... Передай ей, чтобы не опаздывала", – сказал бог и ушел, в два шага покинув комнату. Бэнтэн постыло глядела ему вслед. Она еще раз глянула в зеркало: да, теперь почти не заметно, если смотреть прямо, но проблема-то никуда не исчезла. Вот она! Ниспадает по спине. Не замечать можно сколько угодно – реальность от этого не изменится. Этот урок жрица выучила давно, потому такой подход был ей чужд. Она приложила руку к сердцу, где очень быстро угасло странное инородное тепло. Тюр сам его погасил безо всякого осознания. Быть может, оно и к лучшему. – Ты как-то погрустнела, – заявила вернувшаяся невеста, нервно теребя алую ленту. – Тебе кажется, – улыбнулась служительница, выправляя волосы обратно. – Ничего не поменялось. Совсем ничего.