Моя богиня

Тяжелые ворота казались неподъемными. Девочка попыталась их открыть. Ясное дело, неподъемными они и являлись. На все ее потуги ворота лишь слегка проседали и скрипели, а затем, отпружинив, закрывались обратно. Солнце тем временем пекло и пекло ужасно. Темные фиолетовые волосы отнюдь не отражали лучи и быстро нагревались, накаляя голову. Ее никто не выйдет встретить? Жрица обхватила свою макушку руками, закрывая от солнца, застрявшего в одной точке назло ей. Если никто не собирается ее впускать, то надо войти самой. Бэнтэн немного отошла, осмотрев колонны: слишком высокие и ровные – по ним не заберешься. Тогда она подумала, что раз боги в этом месте живут не в человеческой форме, то они могут себе позволить иметь такие двери и спокойно открывать их, даже, возможно, перелетать, но это порождает вопрос: "Зачем такие ворота вообще нужны, если они не защищают?" Значит, скорее всего не в них дело. Девочка подобрала камешек и попыталась бросить выше здания, но не попала, и он отскочил от стены. Тогда она нашла другой, более тонкий и запустила его вращательным движением. Камешек отскочил от воздуха. Дело не в дверях, которые на своих петлях должны прекрасно отворяться, а в той защите, которая не впускала внутрь никого чужого. Но она же не чужая. Она должна туда пройти. – Только посмотри на это! Жалкое зрелище. Ты же знаешь, что люди не владеют магией. Она не сможет пройти. – Если ты так и останешься в высшей своей точке, то она упадет в обморок от жары раньше, чем обо всем догадается. – Но мне отсюда лучше всего видно! К тому же это была твоя идея. – У каждой загадки есть ее текст и ее решение. Их просто нужно прочитать. Бендзайтен решила осмотреть двери внимательнее в который раз. Только тогда она начала замечать, что прямо между ручек было нечто неправильное. На стыке двух дверец друг с другом располагалась надпись. Она была слишком мала и бледна, чтобы разглядеть ее с первого раза. "Ken... это значит "слабый" или "сильный". Здесь должно быть пояснение, но его нет. Здесь же должен быть нарисован человечек." Она дотронулась до надписи, и из нее на плоскость выбежала маленькая тень, похожая на схематично изображенного человечка. Он побегал вокруг надписи, встал после нее и достал палку, будто замахиваясь ею – 𓀜. «Это означает "сильный". Тогда, если эта надпись относится к защите..." – девочка прислонила ладонь к горячей деревянной поверхности ворот и повела ее вниз, прижимая человечка к строчке-полу. Он сопротивлялся, но в конце концов сел на корточки и выронил свое оружие – 𓀉. Жрица немедленно потянула дверь – она открылась. Внутри располагался внутренний дворик с колоннами, на которых были изображены самые обычные и бытовые сцены из жизни простого египтянина: посевы, охота, служба, строительство и так далее. Девочка не удостоила их особым вниманием и быстрым шагом прошла внутрь здания храма. Оно напоминало длинный коридор, обставленный излюбленными многими божествами колоннами и светильниками. Сферы с искорками света крепились на специальное кольцо, вмурованное в камень. И двери дальше нигде не было. Бэнтэн прошла немного вперед, остывая от нападок солнца, и услышала, как сзади раздался протяжный скрип. Она обернулась – дверь, через которую она вошла, закрылась. И что же теперь делать? Ощупывать стены? Так можно делать до скончания времен – толку никакого. Но именно в тот момент жрица поняла, что боги нового мира ее проверяют. Они намеренно сбивают ее с толку, подбрасывая странные задания. Хорошо, их прихоть будет исполнена. Бендзайтен рассмотрела светильники, наблюдая за тем, как искорки света, маленькие звезды, плавают внутри сфер. Загвоздка была в том, что все они горели с разной интенсивностью. Некоторые сферы можно было снять, а некоторые оставались в своих держателях. "Здесь колонн столько же, сколько было во внутреннем дворе. Это может быть связано?.. Тут светильник не снимается. Какая колонна была на этом же месте?" – размышляла жрица, глядя на тусклый красноватый огонек. Она не помнила. Она и не пыталась их запомнить, пробежав мимо, посмотрев лишь краем глаза. Ей стало неприятно. Как справиться с этой загадкой? Если бы она могла еще раз посмотреть... Она же может. Девочка села в углу, как всегда делал Дайкоку, и сосредоточилась на полном расслаблении. До нее доносилось странное бормотание, но она не могла понять, откуда. В общих чертах, бормотание представляло собой препирательство, не имеющее особого значения, поэтому жрица предпочла от него абстрагироваться. Бэнтэн не знала, получится ли у нее найти все необходимое в своей памяти, но надеялась на это. Вот она вошла через ворота, и первыми стояли две колонны: одна с человеком в поле, другая с пустым полем; затем еще две: с женщиной в точку, раскинувшейся над землей, и с людьми, идущими в дом; а замыкала их всех последняя пара: женщина с ребенком, и старик с клюкой. Воспоминания Бендзайтен были крайне разрозненными, но ничего другого у нее не оставалось. Она встала и подошла к потухшему светильнику, на месте которого во дворе была изображена женщина в крапинку. Светильник отказывался переходить к ней в руки. "Если эта женщина – Нут, то все верно. Она и есть звездное небо ночью. Ей не нужна еще звезда, – подумала жрица, а потом подошла к параллельной колонне с людьми, направляющимися домой. – Сферу легко можно взять в руки. Она очень теплая и звезда в ней золотистая. Если люди идут домой, то наступил вечер. Вечер не может быть золотистым, – ее взгляд упал на другую сферу с маленьким алым огоньком, и она просто поменяла их местами. – Вечер красный, а утро, когда все работают, маленькое и золотистое, – Бэнтэн посмотрела на парную ей колонну. – Поле пустое ночью, но ночь уже занята Нут, значит, это полдень, – она поставила самый яркий и большой огонек на держатель. Осталась последняя пара колонн: с маленькой, но яркой, почти самой яркой искоркой и с большим шаром, но тусклым, едва сияющим. – Если ребенок только родился, то он еще мал, хотя жизненные силы его велики, а вот к концу жизни дитя, состарившись, уже растратило энергию, данную при рождении", – и она вновь поменяла сферы местами. Стена перед ней покрылась продольными трещинами. Из них выдавился рельеф, и слетела штукатурная пыль. Дверь перед ней открылась. Осмотрев напоследок помещение на предмет чего–то важного, девочка вошла в следующую комнату, погруженную во тьму. – Это было правильное решение? – Нет. – Почему тогда дверь открылась? – Потому что правильного решения вообще нет. Это просто способ определить, способен ли человек соображать. Дверь бы появилась в любом случае, если бы она была уверена в правильности конкретно своего решения. А тот погасший светильник просто уже перегорел и впечатался в держатель. Ничего сложного. В новой обители тьма простиралась абсолютно везде, грозясь заползти в глаза Бэнтэн, если бы она продолжила открывать их настолько широко. Солнце, будто повинуясь чьему–то приказу, встало ровно над отверстием в потолке. Появился тонкий луч, бьющий ровно вниз, но выглядящий ярче обычного. Сначала жрица решила, что ей это просто так кажется из-за тьмы вокруг, но она присмотрелась и заметила, что луч отражается от зеркальной пластины в полу. Зеркальное освещение. Она о таком слышала от Дзюродзина. Здесь должны быть еще зеркала. Она подошла к пластине в полу и начала поворачивать ее, осматривая комнату. По центру стояла ладья. Ритуальная ладья, а над ней еще одна сфера. «Почти такая же, как в той, предыдущей, комнате, но чуть больше. В нее нужно поймать свет?» – Бендзайтен попыталась направить луч на сферу, но ничего не вышло из–за крепления в полу, не позволяющего менять угол наклона пластины. Тогда девочка начала искать следующую пластину и нашла ее чуть выше предыдущей, а от нее отправилась к следующей, в другой стене, еще более высокой и так до потолка, с которого нависал шар. И как только сфера вспыхнула, вобрав в себя силу солнца, луч пропал. Наконец она смогла рассмотреть святилище, разукрашенное панно и фресками. Возле ладьи стояли небольшие чаши. Теперь они загорелись, испуская легкую дымку, походя на мутные воды рек мира богов. Сразу за ладьей находилась дверь. На этот раз она открылась сама. В священную комнату вошел мужчина, немного пригибаясь, чтобы не задеть головой проход. Его кожа даже в таком тусклом свете отдавала красным. Девочка заметила, что свет на улице немного поубавился. Ее поразили его глаза: в ее храме все боги были в смертной форме, но здесь иные порядки, здесь его медные глаза старшего бога горели как раскаленный уголь. – Здравствуй, человек, – он щелкнул пальцами, и огонек в сфере накалился ярче. Его улыбка сама по себе уже излучала свет, но все это тепло, вся эта энергия Бендзайтен с первого взгляда не пришлась по душе. Она не могла объяснить это самой себе внятно, но настолько сильное тепло напоминало ей неприятный, мешающий летний зной. Слишком сильный. Глаза бога были подведены черным и напоминали глаза хищной птицы. На его голой груди находился большой оранжевый круг, от которого тянулись татуировки и символы вплоть до черной набедренной повязки. – Здравствуйте, господин… – Ра, мое имя Ра, – сказало божество. Рыжие, скорее, рыже–каштановые кудрявые волосы этого бога, ореолом обрамляющие его голову, запружинили, заметно раздражая его. Мужчина запустил руку в затылок, сжимая их в кулак. Улыбка немного сдавилась, но осталась на лице. На редкость высокий и крепко сложенный, он имел очень длинные и тонкие пальцы. – А его имя Тот, – Бэнтэн не сразу заметила, но в проходе стоял еще один мужчина. – Даже не подойдешь поздороваться? – чрезмерно задорным голосом, не оборачиваясь, обратился к нему Ра. – Это все ненужные формальности, – он соизволил выйти к свету. Этот, другой бог, казался жрице зеркальным отражением всех видимых качеств Ра: более холодный тон кожи, серые, плотные, чуть более короткие волосы, медный взгляд не то, чтобы злой или сердитый, но уставший, забитый, в чем-то даже обиженный. За ним шлейфом протянулись два огромных крыла, когда он вошел. – И как мне такую милую воспитанную кроху оставить на тебя? – Ра обернулся, притянув девочку за плече к себе и впечатав в свой бок сильной рукой. – Как видишь, он у нас не слишком приветлив, но, я надеюсь, что ты не будешь судить о южном крае по нему, – Ра снова покачал головой в своей странной манере, хотя в его словах не сквозила даже тень вопроса. Это было утверждение – приказ. – Как бы то ни было, мне пора, – та же самая рука подтолкнула служительницу вперед, к Тоту. – Сами понимаете, солнце нужно миру, – он подошел к отверстию в потолке, махнул рукой, прощаясь, и стрелой света взмыл вверх. Тот горячо выдохнул. Он подошел к жрице, смотря на нее сверху вниз, зажал между пальцами прядь ее волос, перекрутив ее. Бог приподнял брови, осмотрел ее одежду и сложил руки под грудью, очевидно, чем-то недовольный. – Волосы ты либо закалываешь, либо отстригаешь: я не потерплю потных женщин в этом храме, у которых через день мозги закипают от теплового удара. Эта одежда тоже никуда не годится – в своей комнате возьмешь новую, – жрица кивнула. – Ты хоть язык наш знаешь? – Да, господин Тот, – мужчина повел взглядом в сторону двери, предлагая следовать за ним. – Меня зовут Бендзайтен, – сказала служительница, решив все же соблюсти правила приличия – бог небрежно махнул рукой, признавая ненужность информации. – Запоминай: в левом крыле храма твоя комната, в правом – купальня, в северном – библиотека, в центре – алтари. Подъём за час до первых лучей, затем начало ритуалов и церемоний, после идут уроки, так до вечера. Перерывы на еду будут только по необходимости. Все ясно? – Бэнтэн выразила свое согласие. – Прекрасно, – будто разочарованно пробормотал бог, уверенный, что его никто не слушал. – Кроме меня здесь обитает еще один бог. Его имя Анубис. Его отношение к человекоподобным оставляет желать лучшего, поэтому вы уж постарайтесь доставить нам всем поменьше проблем. Желание поучаствовать в процессе обучения выразила еще и Бастет. Мне хватило кураторства Ра, но это уже ни в какие ворота. Она прибудет через три года. Ты все запомнила? – Да, господин Тот. – Тогда почему ты еще здесь, если у тебя по расписанию уже идут уроки? Беги в свою комнату раскладывать вещи, и чтобы через десять минут была в библиотеке! Несмотря на всю эту требовательность, Тот приглянулся Бэнтэн куда больше, чем Ра. Она всегда точно знала, что от нее требуется, когда требуется, зачем и почему, а Ра… А Ра был странным. Мольбу ему по правилам надо было возносить первее всего, поэтому и подъем назначался за час до рассвета, чтобы молитва могла втиснуться аккурат перед началом дня. Иногда он даже заходил, выслушивал службу полностью, покровительственно качал головой, хлопал ее по плечу и уходил, странно улыбаясь. Не нравилась ей эта улыбка. Было в ней что-то такое, что ее отталкивало, если не пугало. Тот с Ра тоже не слишком хорошо общались. Они не припирались, не ссорились, но даже в самой их доброжелательной беседе сквозил холод. Удзумэ часто спорила с Дзюродзином, с Инари, несмотря на это, даже жрица понимала, что они «друзья», а здесь все было сложно. Особенно с Анубисом. – Сначала ты сидишь всю ночь без сна, а потом клюешь носом на занятиях, – Тот разочарованно сверкнул глазами, приподняв одну бровь для пущего эффекта. – Да, – кивнула Бэнтэн, оторвавшись от своих рукописей. – По крайней мере, честно, – бог резко опустил голову, будто на нее свалилась тонна безнадеги, потянув вниз. Можно ли было ожидать иного? Он медленно начинал закипать, видя, как пусто смотрят на него черные глаза жрицы, ничего не представляющие ни о своем проступке, ни о его участии. – Ты хоть понимаешь, какая великая миссия на тебя возложена? Ты осознаешь ее масштабы? – говорил Тот выставляя руки вперед для наглядности, словно силясь заложить материальный фундамент этого понимания, что девочка не оценила, продолжая тупо пялиться на него, изредка моргая. – Не отвечай: ни один твой ответ на данный момент не будет достаточно верным. Я думал, ты понимаешь, что любое иное увлечение будет только помехой на пути, что раз остального в тебе нет, то есть скупая логика. – Но это не помеха, – почти удивленно и крайне неуместно в этот момент сказала жрица. – Как внезапно, – Тот сложил руки на груди, подойдя ближе. – Тогда убеди меня в этом... Не стой молча! Доказать можно все, что угодно, если подобрать правильные слова, даже то, что свиньи летают. Если и с этим не справишься, то наказания тебе не избежать: правильно подбирать слова – твоя будущая работа. – Но ведь... – она застыла на секунду, отключившись от внешнего мира, даже свет сферы стал более тускло отражаться на ее радужке, – не только я должна научиться понимать богов разных земель. Я думала, что моей задачей будет не сколько обучиться, сколько обучить других этому пониманию. И первое, что пришло мне в голову, это... – Изучение всех папирусов, начиная с самых древних, – бога, естественно, совершенно не беспокоило то, что он ее перебил. – Ожидаемо, но не бессмысленно. Неплохо, но зря ты взялась за эти, – он слегка оттолкнул их в сторону. – Это далеко не начало истории нашего мира. Это даже не середина. А изучение начала – слишком обширно и сложно для тебя и твоего знания языков. – Да, но... это как играть на инструментах: не зная предшествующей мелодии, как можно продолжать ее играть? – она робко потянулась к отодвинутым папирусам и вернула их на прежнее место. Тот почти удивился. – Отчасти – отчасти! – ты права, – он поднял вверх оба указательных пальца. – Инициатива похвальна, а вот подход хромает. – Я думала, что таким образом у меня получится улучшить все разом: и языки, и понимание, и вашу историю. Это не противоречит моему предназначению, – решила она договорить свою мысль. – Я просто хочу знать. – Мыслишь верно, но еще раз перебьешь старшего – не вылезешь из библиотеки весь следующий месяц, – Тот взял папирус и бегло прочитал первые страницы того, что успела переписать себе жрица. – Какая дурная привычка! Ты пишешь на двух языках сразу. Молчи! Не отвечай, вижу я как тебя научили нашему языку. Когда ты переходишь на нашу письменность – хоть стой, хоть падай! – ошибка на ошибке. – Я хотела перевести их... чтобы другие боги тоже могли прочитать и понять... – Будут боги снисходить да такого пустяка как история других, они слишком заняты переписыванием своей, – глухо добавил Тот. – Контекст первых предложений никуда не годится, об эвфемизмах ты, судя по тексту, понятия не имеешь и все еще неправильно пишешь конечные иероглифы. Я не могу позволить тебе заниматься этим самостоятельно, – он сложил их у себя под мышкой, намереваясь уйти. – Но... – Бэнтэн потянулась за своими рукописями. – Да что сегодня с тобой такое?! – бог вспылил, но быстро успокоился и вторую фразу сказал более низким и спокойным голосом. – Так сложно дослушать меня до конца? – Простите, – жрица поклонилась ему почти до пола, готовая на все, лишь бы вернуть свою работу. – Заниматься переводами и историей будем в последние полтора часа занятий, а после будешь убирать в библиотеке вместо Анубиса в ближайшие три недели. Наказание есть наказание, – он обернулся, направляясь к двери, считая разговор оконченным. – Спасибо вам огромное, господин Тот. Спасибо... – незаметно для самого себя Тот улыбнулся. В такие моменты в ней пробуждалось что-то живое, что-то по-настоящему человеческое и оттого красивое. Его поражало, как от одной капли снисходительности все в ней менялось: жрица становилась обычной счастливой девочкой, тянущейся к нему в поиске защиты и блага. – Иди спать. Нас ждет много работы, – он не позволил себе повернуться в ее сторону (еще надумает чего лишнего из–за его выражения лица). – Спокойной ночи. Анубис начал ревновать и ревновать сильно. С этим богом отношения не задались с самого начала. Первым же вечером повезло случайно столкнуться с ним в полной темноте, освещение же перестаёт работать после отбоя, и сферы гаснут, а поджигать что-либо, Тот запретил: ещё стены копотью покроются. Коридоров в храме было не так много, чтобы запутаться в них, вот только ей повезло наткнуться на нечто, которое с диким криком и лаем убежало в сторону библиотеки, где работающий почти круглые сутки Тот устроил первый, и далеко не последний скандал. "Дзюродзин был прав," – подумала девочка, выслушивая ругань в свой адрес. Попытки извиниться тоже не принесли успеха. Анубис оказался самым нелюдимым божеством, с которым жрице пока приходилось иметь дело. К своему алтарю не подпускал, оббегал коридорами, едва завидев, но, когда он привык к человеку, лучше не стало. Начались нападки: вечно валились папирусы из библиотеки на голову, в комнате появлялись скорпионы, в еде жуки, оставалось радоваться тому, что боязнь ей не была знакома. Она не могла понять его неприязни, всему должна быть причина. И этому была, просто не самая заметная, но до неё служительница дошла, ибо, как уже говорилось, была вовсе не глупой. Анубис ненавидел ложь, ненавидел почти в любом ее проявлении, даже неискренность отзывалась у него чем-то противным. А с этим у Бендзайтен были проблемы. Она не могла быть искренней всегда, вернее, она всегда была искренней, но не в том ключе, который от нее требовал бог. Она не врала богам никогда, даже не могла себе такого представить, хотя говорить от чистого сердца не умела. Ей и высказывать свое мнение было в тягость, ведь для начала его нужно было иметь. Поэтому все сказанное ею не могло быть воспринято за чистосердечную правду. Сначала девочка даже пыталась больше походить на «живую». Толку от этого было мало. – Рада вас видеть, господин Анубис, – в награждение за вежливость лёгкий щелчок по лбу. – Ай! Понимает же, что она не рада ему, просто не может быть рада. Так зачем продолжает улыбаться, говорить о своей радости, о грусти, если это все ложь и лицемерие? Двуличное демоническое отродье. Он видел достаточно мертвых душ за свою жизнь, почти все человеческие были чёрными, грязными, и только души животных оставались белы с рождения до смерти. В них не было корысти, они все делали лишь для выживания. Не умеющие плести интриги, врать, убивать ради убийства, они нравились ему своей глупостью. Люди были другими. Боги были другими. Новая жительница храма имела серую душу. Она не имела грехов, но не была безгрешна. Этот серый всполох даже душой было сложно назвать. Эта неопределенность, попытки казаться кем–то другим выводили из себя! Поэтому Анубису нравилось причинять ей боль – только реакция на страдания осталась правдивой. Но Тот ругался и очень сильно. «Хватит издеваться над нашей жрицей! Хочешь ты или нет, но эта девчонка с нами надолго, поэтому побереги силы,» – если терпение сравнивают со сталью и прочими материями, то Тот обладал бумажным терпением; даже бог знаний на стороне неправедного выродка, почему все бросили Анубиса? Теперь Тот уделял больше времени ей, а не своему другу. Они занимались так долго, как это было возможно. Никогда Анубис, бог с верным собачьим сердцем, так не желал смерти другому существу. – И что же это было?! Откуда взялся огонь?! Думай, что творишь! Здесь хранятся свитки, которые ценнее тебя в сотни раз! Ты... – бог и сам полыхал подобно пламени, яростно взмахивая то руками, то крыльями. Он же ясно объяснял с самого начала, что никаких свеч здесь не потерпит. Но сейчас Тот злился не столько из-за этого, сколько из-за того, что на жрицу едва не упал шкаф, превосходящий в размерах самого Тота. Он поставил его на место одной рукой, а другой рывком развернул Бэнтэн к себе. У него не получилось выдавить из себя больше оскорблений, не получилось выжать ни слова: по спокойному, абсолютно бесстрастному лицу жрицы катились слезы. Она не шмыгала носом, не дрожала, не кривлялась. Бендзайтен смотрела на него неотрывно и немного щурила глаза. – Плачешь? – Похоже на то, – девочка потянулась рукой к щеке и посмотрела на влажные капли, оставшиеся на пальцах. Раньше такое было только тогда, когда Дзюродзин заполнял всю свою комнату дымом от табака. – Господин Анубис хотел уронить на меня шкаф и поджечь свитки. Я разозлилась, наверное... Да, такое уже было, я точно разозлилась, а потом мои руки загорелись. Я так испугалась, что я... я... Тот растерянно наблюдал за тем, как девочка начинала трястись и обливаться слезами еще больше. Это было для нее не типично, потому и шокирующе. Перед ним была не жрица, а совершенно обычная девочка, которая в нем нуждалась. Мужчина присел на одно колено, взял ее белые ручки, осмотрев для вида, и с умным выражением лица заключил: – Руки–ноги целы, голова – на месте, – на ее макушку опустилась широкая ладонь, подтверждая сказанное, – ничего не сгорело. Почему же ты плачешь? – девочка зажмурилась, подбирая слова. – Я очень не хочу вас огорчать, я боялась, что доставлю еще больше хлопот вам. У вас очень много работы, понимаю, но вы столько для меня делаете... – Не подхалимничай, – он встал, вновь смотря на нее сверху вниз. Она вытерла слезы, возвращаясь в свое привычное состояние. В ней вмиг пропало все то смертное очарование. – И все же это очень странно: огонь тебя почти не тронул. Магический огонь. Возможно... не смог причинить вред тому, в ком уже есть... – "воля". – Это значит, что я смогу ей научиться? – Тот ухмыльнулся ее порыву. Бывало она спрашивала так обо всем. – Посмотрим... Впредь, если нечто подобное произойдет, например, Анубис набедокурит, – сказал бог нарочито громко, – или поранишься, со всей своей скоростью беги ко мне. В любое время. Договорились. Анубис зарычал и рассвирепел еще больше, видя, как несмотря, а иногда и благодаря его усилиям человек сближался с Тотом. Это переходило все границы и разрушало все надежды на его светлое будущее. – А я сказал, что ты будешь, и точка! – Тот с грохотом бросил книги на стол, взбешенный слепой капризностью шакала. – Договор был заключен, и твое слово в нем есть. Ты согласился на всю эту затею. Я свое за эти полгода отработал, теперь твоя очередь. Анубис глухо зарычал, искоса глядя на жрицу, стоящую чуть поодаль, лишь бы не попасться под горячую руку. Он же тогда не имел ни малейшего понятия о том, что от него потребуют позже. Поддержка Запада им была намного важнее, чем любые возможные последствия. Им хватило войны, как и всем мирам. Вот только в их мире одна война перетекла в другую, в которой боги бились со своими же братьями и сёстрами. Если начнется еще одна война не просто внутри мира, но мира на мир, то последствия будут удручающими. Сет и Осирис уже успели натворить дел – Египет лишился обоих. Теперь у власти Ра. Неизвестно, надолго ли. После того, как он учинил зверскую расправу над родом человеческим и забрал их [богов] всех сюда, на фактические небеса, какова вероятность, что люди не утратят в них веры? Все слишком сложно. Мир слишком сложен для Анубиса.

***

Бендзайтен протирала золотые чаши весов побагровевшей тряпкой. Не таким она представляла себе суд. Бог, который пребывал в состоянии контролируемой ярости, свое слово сдержал. Он привел ее в храм, располагавшийся чуть дальше. Жрица и подумать не могла, что эта самая река, тянущаяся мутноватой зелено–голубой нитью от их храма туда, в даль, огражденную горами и пустыней, эта река может быть такой страшной. С суши она представала очень спокойной, мерной, даже едва прибитая к берегу ладья Анубиса почти не отклонялась по течению. «Озеро, а не река. Вода почти стоячая. Возможно, поэтому она и такая мутная,» – думала девочка. Анубис встал поудобнее, крепко взялся за весло, как бы невзначай оттолкнулся дальше от берега и позвал Бэнтэн следом. Девочка равнодушно и подготовлено вошла в воду почти по пояс и, схватившись за то и дело отдаляющийся бортик, взобралась на лодку. Они тронулись. Бог едва царапал веслом чешую реки, не допуская ни малейших брызг, будто боясь ранить глубже этого мутно-зеленого угря. И вроде бы плыли они не так долго, но и очертания храма затерлись за плотным, как бумага, резко темнеющим туманом. Он темнел, серел и, наконец, чернел. И вода стала черной и вязкой, как жидкая сажа, в которой нельзя было даже увидеть свое отражение: отражаться нечему – света нет. Здесь кончались владения Ра, и начинались владения шакала с человеческим телом. Туман обступал их зловещим коконом, не решаясь подступиться ближе, поглотить, а, быть может, наоборот, защищал и бережно ограждал от того, что могло подстерегать их в той вездесущей и прожорливой темноте. Звуки. Везде, в каждом направлении, слышалось бульканье, хрипенье хронически больного человека, который в попытке прокашляться и расхаркаться уже выплевывал последние легкие, а в них, в тех истерзанных острым маньяческим кашлем остатках, все хлюпало что–то вязкое. Вода, если ее можно было так назвать, настоящей человеческой кистью хваталась за лопасть, не отпускала ее, тогда на поверхность показывалась голая голова с разинутым бездонным ртом и пустыми глазницами. И слышался стон. Громкий, утробный, булькающий. Он не затихал, пока Анубис не выдирал свое весло и не замахивался оковкой со всей дури по голове, разлетавшейся в крупные плески. А потом вытекало и странным зернистым месивом растекалось нечто мягкое. И вот замелькала крупица света. Сначала она была заметна только на ряби, где малюсенькой искоркой скользила по черным буграм, обрамляя их тонкой золотой ниточкой, зашивая море черноты. Больше никто не мог пробиться через эту сеть, потому что свет – удел живых. Показался храм, вернее, вход в храм: остальная его часть все еще оставалась затянута мраком. Небольшой проем, вполне приемлемого размера для человека, но не для бога, претендующего на глобальность во всем. Над проемом был приколочен светильник: вновь сфера в круглом держателе с острым пиком, вбитым между кирпичами. И снова тьма, но тьма храма не внушала ничего зловещего. Подобная тьма особым образом успокаивала Бендзайтен, оборачиваясь вокруг нее плотным пледом. Она чувствовала, что больше не привлекает лишнего внимания, и была этим довольна, почти сливаясь нервной системой с сооружением. Длинный проход привел их в зал, который своей глобальностью отыгрывался за проемы. Алые блики от настоящего пламени разносили неяркий, но достаточный и чем–то даже зловещий оранжевый свет, легкими касаниями задевающий стены, исписанные иероглифами и изрисованные изображениями сорока двух богов. Раньше девочка думала, что все сорок два божества лично присутствуют на суде, но, как оказалось, их присутствие ограничивалось чистейшей формальностью. С противоположной входу стороны был другой вход. Он внушал трепет много больше, превосходя четыре метра в высоту. С той, другой стороны слышался знакомый плеск. Так значит храм мертвых находится посреди подземного моря? Анубис без объяснений и колебаний прошел к большим весам, мягко проведя по ним своею рукой, темнеющей к пальцам. Он вернулся на рабочее место. Бог требовательно посмотрел на жрицу и мотнул головой в сторону массивного столика для письма с уже тлеющей лучиной. Бэнтэн едва смогла взобраться на стул, такой уж высокий он был. Она бегло осмотрелась: это же суд Осириса, так? Где тогда сам Осирис? Ее предупреждали не совать нос в дела высших богов, пока не пришло время, но жрица уже успела понять не без пособничества Тота, что два бога еще до ее рождения успели извести друг друга со свету, и Ра сыграл в этом не последнюю роль, оставив за собой первенство. А вот Сет и Осирис канули в небытие. Но название суда осталось. Тогда она посмотрела налево: ровно напротив грандиозного входа совсем рядом с их небольшим проходом располагался пруд или же бассейн. Он был мрачноватый, менее мрачный, чем воды вокруг, но все еще мрачный и безжизненный. Только четыре кувшинки лотоса разбавляли его тягучесть. И посреди этой воды стоит престол, а на престоле в короне с бичом и изогнутым вверху посохом в руках сидела мумия. Осирис. Все тело его было замотано в белую ткань, как в толстую паутину, оставляя костлявые руки противного зеленоватого цвета и окаменевшую голову, напоминающую статую. В полумраке не было понятно, открыты ли у него глаза. Девочка почувствовала себя незащищенной, найденной в своем вездесущем укрытии, но смогла себя успокоить: Осирис мертв, а это просто окаменевшая мумия, да и нечего ей скрывать. У нее нет даже мыслей, за которые боги могут на нее гневаться. Нет же? Анубис достал небольшой жезл из выемки у весов и тихонько ударил им по правой чаше. Вода моря Мертвых заволновалась. Из нее вынырнуло огромное существо, имеющее тело тучной женщины и голову гиппопотама. Оно неуклюже встало на четвереньки и пыталось подняться, но непропорционально большая голова все равно клонила его вниз. Тогда эта, по-видимому, женщина уперлась в стену своими мясистыми руками и начала подниматься, хлопая по ней ладонями. Она обернулась, зевнула, раскрывая пасть во всю ширь, и уставилась красными глазами на жрицу. Бендзайтен почтительно кивнула и даже подалась вперед в подобии поклона. Женщина тоже странным образом качнулась, приветствуя ее, и утробно заклокотала. Анубис зарычал и залаял, Гиппа, как назвала ее про себя девочка, вдохнула полную глотку воздуха и задула факел возле нее, лишая Большой вход той самой защитной сети. Стоило ей это сделать, как жидкость тут же выплеснулась на пол храма большим черным слизнем. Гиппа зарычала и плюнула огнем в потухший факел, отрезая одну часть водянистого нечта от целого. Свет вновь оградил их, но от чего? От кого? Потом в силу вступил остальной свет помещения – черная вода шипела и быстро испарялась. На ее месте остался человек, свернувшийся в клубочек. Бендзайтен заинтересованно вытянула вперед голову: она никогда ранее не видела человека. Этот был лысый, но даже не то, чтобы прямо лысый, а, скорее, на славу выбритый, смуглый и загорелый с очень темными руками и неровными короткими ногтями. Он боязливо осмотрелся и медленно, без резких движений поднялся. Белая, затертая набедренная повязка, никаких украшений, не лучшего вида руки – фермер среднего достатка, как поняла девочка. Глубокие морщины, расползшиеся трещинами по его лицу, глаза карие, но изрядно потускневшие и осанка–скобка выдавали в нем старость, окончательно вступившую в свои права. Он бы умер от страха еще раз, если мог, увидев Гиппу и Анубиса, но пока только застыл на месте и не дышал, что ему, впрочем, не особо требовалось. Анубис приказал ему подойти – человек повиновался. Он подошел к весам. Бог указал жезлом на жрицу. Человек был очень странным образом удивлен, увидев человеческого на вид ребенка здесь, в мире мертвых. Анубис нетерпеливо блеснул медными глазами, недовольно глядя на жрицу. – Ваше имя? – неуверенно протянула Бендзайтен. – Мое? – впал в очередной ступор смертный, словно забыв то, что было дано ему с рождения. – Да, ваше имя, пожалуйста, – она кивнула ему, думая, что если бы она только могла его сейчас успокоить, то тогда процесс пошел бы быстрее. Бэнтэн не знала, как быть, но вспомнила, как обычно люди успокаивают друг друга. Она мягко улыбнулась ему, стараясь выглядеть доброжелательнее. – Чего же вы так боитесь? – Боюсь? Да, боюсь… Сам не знаю… – его щеки покрылись старческой сеткой сосудов, таким вот болезненным подобием румянца. – А вы не бойтесь. Чего бояться? Вы ведь уже мертвы. – Да, мертв, пожалуй. Вы правы, больше ничего ведь не сделаешь, так? – такое ощущение у нее возникло, что не ей он этот вопрос задал, а себе самому, и сам себе он на него ответил. – Имя мое… Табит. Да, верно, меня звали Табит. – Хорошо, Табит. Я задам вам несколько вопросов, пожалуйста, отвечайте на них честно. Вы лжец?.. Смертный клялся в том, что он не нарушал божественных законов и пожил свою жизнь честно, а Бендзайтен все это записывала, задавая новые и новые вопросы из списка. Вопросы кончились. Анубис подошел к мумии Осириса и опустил руку в воду. Бог достал оттуда глиняный сосуд со множественными сколами и вернулся к весам. Теперь девочка заметила, что на одной из чаш с самого начала лежало перо. Оно было достаточно большое, вероятно, страусово, но оставалось незаметным, прилегая к донышку. Анубис открыл сосуд и достал оттуда кусок мяса. Девочка пригляделась: нет, это было не совсем мясо. В черных руках бога между звериными когтями глухо забилось человеческое сердце, разбрызгивая прозрачную жидкость, в которой до сего момента находилось. Бережно придерживая другой рукой весы, чтобы они не расшатались раньше времени, Анубис положил сердце на чашу и отступил. Перо возвысилось. Бог равнодушно посмотрел на Табита. Такой взгляд у него был разочарованный, но разочарованный не сейчас, не конкретно этим «Табитом», а всеми «Табитами» и уже очень-очень давно. Он стукнул по весам своим жезлом – сердце загорелось. В этом пламени плясали образы. Быстрые, мелькающие образы того, о чем он только что солгал. Все грехи его вспыхнули разом. Табит задрожал, застукал челюстью, готовился молить о пощаде, но Гиппа уже стояла позади него. Она широко разинула пасть и резко наклонилась вперед, почти ударившись мордой о пол. Она проглотила его целиком. Бэнтэн хотелось верить, что целиком. Гиппа вернулась на свое место, а Анубис указал жрице на тряпки, требуя почистить чаши от капель гниловатой крови и спиртовой жидкости: это был лишь один из смертных. И все повторилось. Приходили еще люди: мужчины, женщины, старые, молодые и даже дети. Большинство из них сжирала Гиппа, исключения же проходили вглубь храма и исчезали в свете. Так они и работали. Долго. Море неиссякаемо. Неужели все это души? Неужели все такие черные? Это правда люди? Люди странные. Я их, наверное, даже боюсь, если так можно сказать. Они странные. Они делают странные вещи. Я их не понимаю. Если ты точно заешь, что за какую–то вещь тебя ждет наказание, но все равно это делаешь, то ты странный. Люди же заранее знают, как нельзя поступать. Почему тогда они поступают? Нет, мне это не ясно. Мне этого не понять. А потом появился свет. Это было похоже на рассвет: огромное раскалённое солнце медленно поднималось, выплывая из горизонта. Здесь оно казалось красным, а небо оранжевым, вернее все вокруг было оранжевым. Солнце так окрасило тот черный туман. Горящий шар застыл в воздухе и не двигался дальше. Гиппа зарычала, вновь встала на четвереньки и нырнула в воду, а Анубис выглядел настороженно и хлопал ушами, щуря собачьи глаза. Он напрягся и утробно зарычал, когда до них донеслись звуки шагов. Жрица догадалась, что их рабочий день окончен, и бережно сложила все записи, ведь если это господин Тот, то нужно показать себя достойно. Но это точно был не он: Анубис без труда бы различил его тяжелую поступь. Бог был добродушен, но напряжен и немного нервничал. В проеме малого входа появился Ра, задорно сверкая своими глазами, переливающимися расплавленной медью: два угля в этой печи для кремации. Он кивнул Анубису, который чуть поклонился ему сохраняя спокойное и беспристрастное лицо, а затем посмотрел на Бендзайтен. Ра удивился, не ожидая увидеть ее здесь и надеясь на иную встречу, но мужчина не выглядел разочарованным. Он широко улыбнулся и подошел к ней, ускорив шаг. – Как приятно видеть вас здесь, юная леди, – Ра покачал головой и пригладил ее волосы. У Бэнтэн дёрнулась губа, кто бы знал, почему. – Помогаете составлять списки умерших? Благородное дело. – Благодарю вас, господин. – Как же приятно видеть искреннее старание, – повторился он. – Я уверен, что такими темпами однажды ты станешь прекрасной жрицей, – у нее внутри перевернулись все органы, желудок подмял под себя легкие, отчего она перестала дышать и почувствовала жуткую тошноту. Жрица чуть не прогнулась под тяжестью его огромных рук на своей голове. Тогда она поняла, что ее так возмущало в нем: Ра очень хотел нравиться. Нравиться не только ей, но и всем вокруг, излучая неимоверное количество фальшивого, пустого и напускного света, от искусственности которого ее всю коробило. В ее голову закралась одна мысль… которой, впрочем, не время и не место. – Я вас не подведу, – Бендзайтен уверенно посмотрела на него своими большими черными глазами и не нахмурила, а, скорее, выпрямила свои изогнутые брови. Ра сам удивился ее прямолинейности в таком, казалось бы, посредственном ответе. – Это хорошо. Я надеялся застать Тота, но так даже лучше. Понимаешь ли, моя милая жрица, я хотел предупредить тебя о нашей богине, которая немного припозднится, – Ра мельком глянул в сторону Анубиса и, заметив отсутствие его интереса к их разговору, заметно оживился. – Бастет пока не может быть допущена к контакту с человеком, но очень скоро вы встретитесь. Я бы хотел попросить тебя быть осторожнее с ней. Не хотелось бы на нее наговаривать, мы, высшие боги, такое не одобряем, – намекнул Ра на конфиденциальность данной информации. – В недалеком прошлом Баст была замешана в очень большом скандале, а результат, он здесь, – бог указал на море Мертвых. – Это все ее нежных ручек дело. Поэтому я прошу тебя быть с ней крайне аккуратной, не сближаться с ней излишне и не пересекать черту. Ты поняла меня, лучик мой? – Бэнтэн кивнула. – Замечательно. Больше не смею вмешиваться. Ра удалился, оставив их одних вновь. Анубис кивнул в сторону выхода, поглядывая на жрицу, наблюдая за ей, будто выискивая то, что должно было в ней измениться, а, быть может и наоборот, он нашел, что в ней что-то изменилось, раньше ее самой. Они без особых проблем и без излишне напряженной атмосферы добрались обратно до храма: проведя с Бендзайтен весь рабочий день, Анубис к ней привык гораздо больше, чем за все прожитое вместе время. Она все еще ему противна по своей сути, но уже не до белого каления и записи ведет быстро. В их мире уже настала ночь. Когда жрица сошла с лодки на землю, ей почему-то захотелось обернуться. Ей резко захотелось взглянуть на Анубиса и сказать ему что-то, что сказал бы другой равный ему бог при прощании. Она обернулась и замерла, не зная, что именно хочет сделать: слова в голову не приходили. Бог тоже застыл и молча, по своему обыкновению, уставился на нее медными глазами, приподняв ушки, ожидая чего-то, что она скажет. – Господин Анубис, спасибо вам за проведенное время, – оттарабанила служительница почти по слогам. Он удивленно нахмурил брови и сморщил уголок рта, якобы не веря в то, что она может быть ему благодарна, но в ней действительно что-то изменилось. Что-то всегда, с самого начала менялось в ней, но сегодня и в черных глазах зажглось новое чувство, и благодарила она его таким странным голосом не иначе, как от волнения. Простого и вполне человеческого. Возможно, ему лишь кажется, но в тот момент Анубис был в этом уверен. Значит, и после смерти не все потеряно. Бог щелкнул когтями ее по лбу не так сильно, как обычно, а играючи, шутя. Она непонятливо уставилась сначала на его пальцы, оставшиеся у ее носа, а потом на него самого. Анубис легко и странно улыбнулся ей собачьей мордой: вроде бы и с упреком, а вроде бы и с пониманием причины этого упрека. Бог пошел вперед, забрав из ее рук записи и похлопав ушами в направлении ее комнаты. И правда, уже очень поздно. – Спокойной ночи, господин Анубис, – и они впервые за все время мирно разошлись. Может из–за того, что Анубис не пожелал ей спокойной ночи в ответ, она не могла заснуть? Бендзайтен очень устала за целый день работы в мире покойников, ее пальцы все еще немного дрожали от перенапряжения, а спина неприятно затекла и слилась с шеей, но заснуть у нее не получалось. Почему? Именно этот вопрос она задавала себе бесконечно. Почему?.. Почему–почему–почему?.. По-че-му? Вопрос казался ей неправильным, ведь тогда получалось, что сам вопрос не давал ей заснуть. Задавая себе вопрос о том, почему же она не спит, Бэнтэн не могла заснуть. Так? И спустя некоторое время она поняла, что неправильным был не сам вопрос, а его продолжение. Почему… мне стало так плохо в присутствии господина Ра? Такое уже случалось и не раз. На пару мгновений ее задевали те же чувства, что и собеседника. Они накатывали на нее волной, от которой нельзя было убежать и спрятаться. Далеко не всегда эти чувства были приятными, но бывало, что она желала даже их. Даже неприятные чувства заполняли ее. Они делали ее «правильной», какой она и должна была быть. И теперь Бэнтэн лежала, уставившись в потолок, осознавая, что сама ощущает те же самые эмоции. И ей было страшно. Стоило на миг вспомнить силуэт с вечно качающейся головой, словно слабо прикрученной, как жрица морщилась, ей становились противны собственные мысли. Меня ненавидит Ра… Ненавидит… Это плохо, ужасно плохо… Но это ли было самым ужасным? Бендзайтен подумала об этом и в испуге подскочила, сев на кровати. Ее сердце бешено заколотилось, крепким ударом пробивая трахею. Девочка схватилась рукой за горло, будто только так можно было заставить его остаться там. По ее вискам маленькими льдинками стекал пот, возвращая мысли в присущий ей холод. Это не помогло даже на время: стоило мыслям успокоиться, как она снова вспоминала об их наличии, вновь прокручивая в голове. А мысли спускались змеиными цепями, обхватывая горло по спирали, сердце, легкие, живот и сжимали, силясь скрутить всю ее до маленькой, тоненькой струны. Ей было очень страшно. Именно тогда жрица узнала, как страшно иметь свои мысли. Если… если я сейчас не говорю с Ра, то это не только он меня ненавидит. Я… тоже. Она не смола даже додумать такую мысль до конца. Если у нее и мог быть самый большой страх жизни, то теперь он стал явью. Бога возненавидеть. Самого бога. Верховного бога, которого она обязана любить, которого обязана обожать и почитать, каждый взгляд и прикосновение которого (даже удар) должна возносить и гордиться им. Возненавидеть. Это неправильно. Она предательница. Правильно господин Тот вечно ей недоволен, вечно кричит и беснуется. Как может она ступать по святой земле и осквернять ее своими ногами. Ее сердце заколотилось, забилось до боли в ребрах, и жрица уже было хотела навсегда его утихомирить, благо, меч с родного храма был рядом. Она села, вытащила его из сай и принялась молиться о прощении перед своим последним ритуалом.

***

Тот заполнял рукописи истории человечества, изредка поглядывая на маленькое окошко под потолком. Его и окном стыдно было назвать, так, щель прямоугольной формы. Уже светлело, а жрицы на уроке все еще не было. Он раздраженно царапал по папирусу, пиковатым-угловатым почерком выводя символы. Перо скрипнуло и согнулось под его напором. Бог с несколько секунд посмотрел на это перо, повертел его в пальцах и бросил через плечо. Он решил проверить написанное – почти невозможно прочесть. Не лучшее начало дня, а скоро еще одно животное подоспеет. Тот все больше осознавал, что не находит в себе ни сил, ни концентрации на что–либо. Анубис… Он посмотрел на пустое место шакала: тоже еще не явился. И все же они вчера действительно долго поработали. Быть может служительница сейчас просто отсыпается, несмотря на яркий свет ламп. Будить ее он не намерен: ее проблемы, ее проступок, ее выговор. Он бог, а не слуга. Хотя ее отсутствие его пугало: не похоже это на нее, на всегда послушную и пунктуальную. Впрочем, когда придет, тогда придет, а откладывать из–за нее работу глупо и легкомысленно. Тот нехотя размял крылья, взял еще одно перо, немного промяв между пальцев, оценивая прочность, и взял лезвие, чтобы приспособить его к письму. А может это Анубис? Не он ли ненавидел жрицу по самым глупым поводам. Он вполне мог просто запереть ее или отравить, сковать или… Тот тупо уставился на порез, из которого лился свет. Тонкая полоска на указательном пальце сразу начала затягиваться и вскоре от нее не осталось и следа. Глупо все это. Не пристало богу думать о таких глупостях, которые слишком бессмысленны и сами по себе ущербны. Но какое бы значение это имело для человека? Бог продолжил работу. Анубис тихим шагом вошел в библиотеку, когда день уже состоялся. Он посчитал себя достойным такого отдыха: вчера им с жрицей удалось пересудить очень многих. Это достойно и заслуживает похвалы. Он весело и довольно, даже самонадеянно, прошел перед Тотом на свое место, ожидая, что друг заметит его настроение и пусть брезгливо, но выскажет одобрение насчет работы с девчонкой. Да и сама служительница должна быть где–то здесь за книгами. Шакал нетерпеливо оглянулся и принюхался. Никого больше нет. Тот поднял на него лицо и со странным взглядом кивнул. Все в нем вроде бы и было нормально, но оставалось нечто, пробравшее Анубиса: лицо Тота было закаменевшим. Он и бровью не повел, создавалось впечатление, что это не бог, а лишь его статуя, и лицо у него такое, потому что из камня сделанное, бездушное и блеклое. Анубиса это озадачило. Бог спрыгнул со стула и отошел к рабочему месту Бендзайтен, принюхиваясь. Ее тут не было. Он обернулся, вопросительно глядя на Тота, но тут же наткнулся на такой же взгляд. Они друг друга поняли. Ее нет, и не ясно, почему. Со стороны входа послышался легкий звон. – Привет, мальчики. Соскучились? – вошла очень красивая женщина со множеством браслетов и колец, бьющихся друг о друга. Ее большие подведенные замысловатым узором глаза мягким взглядом обволакивали богов, будто говоря: «Да, я знаю, вы не хотели бы меня видеть ни сейчас, ни когда бы то ни было еще, извините, но я здесь, и с этим ничего не поделаешь.» Кошачьи ушки на ее голове, кажущейся трапециевидной из-за пышных, стриженных под каре черных волос, встрепенулись и участливо нагнулись вперед. – Баст, – Тот широко раскрыл глаза, в них отражались то ли ужас, то ли смятение, но характерная чванливость в них осталась, и именно она позволила Тоту сохранить самообладание. Он успокоился так же быстро, как и завелся. – Честно говоря, я надеялся, что тебя сюда так и не допустят. – А надежды твои меня не волнуют. Поступил приказ свыше – я прибыла раньше, – она пожала плечами и навострила взгляд: конечно, легкомысленно было бы с ее стороны рассчитывать на теплый прием, но и такую неприветливость она не понимала. – Здравствуй, Анубис, – шакал сдвинул брови к переносице и зарычал, увидев, как женщина поднимает свою руку, чтобы его погладить. – И ты туда же, псина, – окончательно обозлилась богиня. – А ведь друзьями были и не так давно. И храм этот мне домом был почти с рождения. – Нет у тебя права звать это место домом. Не после того, что ты сделала, – Тот шагнул вперед, становясь с ней вровень. – Если я замечу в тебе хоть отблеск того, что было, то, вне всяких сомнений, доложу, – он обошел ее, прошел к выходу и кивнул Анубису. – Идем, предупредим жрицу, что так дерзко нарушать правила не в ее интересах. А ты пока обустраивайся, и если, – слова давались Тоту тяжело, но в отместку они и весили немало, повиснув грузом на шее Бастет, – я узнаю, что ты хоть каким–то образом имела те самые интересы на Бендзайтен, то ты будешь иметь дело не с высшим Ра, а со мной, – оба ушли, оставив Баст в одиночестве в библиотеке. Она неспешно отошла вглубь, оглядывая знакомые стеллажи. Она будто нехотя что-то искала. И вот за одним из стеллажей стояли стул со столом из черного дерева. Старые и исцарапанные, но до боли знакомые (богиня узнавала каждую черточку) они пылились здесь черт знает, сколько лет. Легко подняв их буквально на пальцах, женщина перенесла свое рабочее место к началу и поставила напротив всех остальных. Казалось бы, все возвращается на круги своя, да не совсем. Она провела рукой по маленькой парте, приставленной к массивному столу Тота. Так твое имя Бендзайтен...

***

Баст водила по дугообразной царапине на столе длинным коготком, соскребая лак. Ее лицо, даже будучи абсолютно нейтральным, источало легкую лукавость: уголки губ тянулись вверх, не означая ни радости, ни участия, животные раскосые глаза с высоко поднятым внешним уголком могли показаться острее ее же когтей, а нос, хоть и не был длинным, а скорее, наоборот, все равно стремился сунуться в самые разные неприятности. "И почему это вечно со мной происходит?" – размышляла женщина. Тот и Анубис вернулись напряженные еще больше, чем до этого. Они молча сели за свои места и стали ждать, даже не думая прикасаться к папирусам. Богиня не стала спрашивать – побоялась. Еще недавние друзья смотрели на нее хуже, чем на Сета в былые годы. И клятва, данная взамен на свободу связывала руки правде, рвавшейся наружу. На ласковую улыбку ей отвечали презрением, на попытки поговорить – молчанием. И что же делать в этом случае? Вскоре явился сам Он. Такой справедливый и праведный Ра. – Пропала? – с горящими от волнения глазами выпалил бог. Его правая бровь билась в нервной истерике, будто желала выпрыгнуть долой, но не могла. Он сжал все лицо в один складчатый ком, замесив его руками с такой чудовищной силой, что и без того аловатая кожа побагровела. – Как такое возможно? Нет! – Ра вскрикнул так, что сфера рядом с ним вспыхнула, расплавив стекло. Анубис пугливо опустил голову вниз Тот же держался гордо, не позволяя подавляющему свету взять над ним верх. Бастет прищурила глаза, понимая, что этот кремень ничто не проймет. – Я даже не хочу слушать оправданий… – Их и не будет, – Тот встал со своего места, медленно подходя к Ра. – Никто из нас не обещался ее оберегать в ущерб своим обязанностям. Твой гнев бессмыслен. Мы сообщили о пропаже, а дальше – ты разбираешься с этим так, как знаешь. – Думаешь самый крепкий? Думаешь, самый умный, да? – кивнул Ра, не отводя от него свой палящий взгляд. – Я знаю, что ты боишься, что ты этого никогда не признаешь, но боишься. Ты хоть можешь представить, какая буря поднимется? – А это уже не моего ума дело. Главный у нас теперь ты, не забыл? Обещания тоже ты давал – они твоей рукой писаны. – Даже не погрустишь? Для вида? Тебе-то легко: была смертная – нет смертной. – бог улыбнулся с неестественным азартным блеском. – Не посчитали бы остальные высшие, что ее пропажа – твоей халатности дело. – Не посчитали бы они, что твоя голова слишком мала для двух корон. Обоюдные угрозы охладили накаленную обстановку в комнате. Все понимали, что они несут в себе гораздо большее, чем просто брань. – Не стоит нам поднимать панику раньше времени, – Ра натужно выдавил из себя деловую улыбку. – Если она не вернется раньше недели, то я буду вынужден сообщить обо всем Зевсу, а его решению внемлют все, – он кивнул, собирался уходить, но тут заметил Бастет. – Рад видеть, Баст. Новый ошейник? – Да нет же, старый, – развела руками женщина, выставив вперед грудь и шею. – Он, можно сказать, прирос ко мне, – бог подошел к ней, проведя двумя пальцами по пряжке в виде льва на тонком кожаном шнурке. Ра ухмыльнулся краем рта, очень неуместно в подобной ситуации. – Оставляю вас работать. Если что–либо случится, то дайте мне знать, – он исчез, а солнце, замершее в небе возобновило свой ход. Бастет вильнула своим длинным хвостом, невзначай задевая Анубиса. Он неуклюже отскочил, пригибаясь в пояснице. Она уцепилась глазами за затылок Тота, хищно сверкая зрачками. Если он и опешил, наткнувшись на ее психологические копья, то виду не подал, пройдя сквозь них. – И что же ты собираешься делать? – вкрадчиво промурлыкала богиня. – Работать. Тебе, кстати, тоже стоит этим заняться, – он отложил уже исписанные свитки и взял новые. – Твое заключение лишь прибавило прошений, Сехмет, – женщина издала злобное шипение, втянула голову в плечи по самые уши и растопырила пальцы до хруста. Ее ногти определенно стали длиннее и толще. Когти. – Хорошо, – она улыбнулась, сжав губы. – Замечательно, – если бы слова могли найти свое воплощение в материальном мире, то лицо Тота уже бы было изъедено кислотой на половину. – Превосходно, – Бастет расправила плечи, стараясь минимизировать их разницу в росте. – Ты же у нас стал главным по мольбам. Кто же еще? Резонный вопрос. – Если с чем–то не согласна, то... – Нет-нет-нет-нет-нет, – богиня решительно прервала его, взмахнув у лица ладонями несколько раз, чеканя каждое "нет". – Даже без того случая подобный расклад был бы неизбежен. Я знаю. Я даже полностью одобряю общий выбор и готова ему подчиниться, но никогда так больше не делай, – даже та вымученная улыбка пропала с ее лица, уступив место устрашающему оскалу, но было в том оскале жалостливое прошение, понимание, что у нее нет прав на требования, что теперь он сильнее ее, и все же, она надеялась на одну лишь милость. – Не называй меня Сехмет, – лицо Тота изменилось впервые за день. Непонимание потянуло его брови вверх. – Посмотри на меня внимательно, – уже и агрессия сходила на нет, обнажая сокрытое под семью печатями отчаяние, – я Бастет. Сехмет больше нет. Она никогда не вернется. Можешь помыкать мною сколько угодно, но не кличь ее, прошу тебя. – Очень трогательно. Ты так же меня просила, так же меня звала, этой же пастью. Напомнить, чем все закончилось? – бог вывернул свою руку, обнажая тыльную сторону предплечья, где светлыми полумесяцами выделялись два шрама. Женщина отвернулась. Ее руки вздрогнули в подавленной попытке закрыть глаза. – Я бы звал тебя Баст, но ты хоть сама уверена, что заслужила вернуть это имя? – богиня еще раз скривила губы, не ответив на вопрос. – Когда ты успел стать таким жестоким? – она кожей чувствовала давление с его стороны, проминающее под себя ее волю. – Не так много прошло, а тебя не узнать. – Говоришь так, будто не являешься одной из причин. Анубис, возвращайся на свое место: мольбы смертных сами себя не исполнят, – Тот не удостоил его ни взглядом, ни движением. Анубис смотрел на происходящее и боялся. Все выглядело так, будто жрица сбежала и украла все человеческое, что оставалось в его друге. Вся отрешенность мира, вся его постылость, вся безучастность – вся чернобелость сосредоточилась в изогнутой фигуре Тота, склонившегося над папирусом.

***

Кошки любят гулять. Особенно они любят гулять по ночам. Особенно в одиночестве и далеко от всех. И Бастет любит. Ее и обрадовало, и огорчило то, что почти ничего не изменилось в ее мире. В храме те же боги, во дворе те же статуи, та же река. Тут время остановилось. Оно казалось богине подобным качелям: чтобы движение продолжалось, нужен толчок из вне. Стабильность – вещь приятная, но быстро может наскучить. Женщина бродила вокруг их владений туда–сюда, проветривая голову и все, что в ней находится, надеясь, что одна беспокойная мысль улетучится сама собой. Время шло, но мысль упорно заставляла ее возвращаться в одно и то же место. Достойна? Недостойна?... А был ли у меня выбор? Я же не хотела, чтобы так... Солнце скрылось. Для Баст не могло быть ничего более успокаивающего, чем отсутствие пристального взгляда Ра. Ее всю коробило, разрывало: ей хотелось сбежать отсюда, ей хотелось продолжать. Из-под земли выглядывала верхняя часть колонны, изрезанной продолговатыми, ломаными черточками. Нерешительно, все еще сомневаясь и не доверяя своим инстинктам, она прикоснулась к ней. Линии загорелись. Они поползли вниз, подобные странным червячкам, выстраиваясь друг за другом, образуя ровный квадрат на земле. На мгновение червячки загорелись белым пламенем, прожигая землю под собой. Поднялась пыль, посыпались камни. Квадрат провалился – появился вход. Она стояла у лестницы, не решаясь спуститься туда, обратно в заточение. Умом Баст понимала, что пока крепка ее клятва, ей ничто не грозит, но животный, особо близкий ей страх, впился в нее мертвой хваткой, вогнав когти под кожу. Она пригладила волосы на затылке, вставшие дыбом, и медленно спустилась вниз, проверяя каждую ступеньку на наличие подвоха. – Моя дорогая Бастет, рад видеть, что тебе лучше: ни гривы, ни клыков. Куда там, после стольких-то лет. – Раз мне лучше, может выпустишь меня? – Не все сразу, милая, не все сразу... Лестница шла все ниже, вперед, не меняя своего направления. Воздух сгущался, становился все более плотным. Уже и отблеск звезд скрылся за спиной. В этом месте грань была особенно тонка. Под подземным морем. – Ты же знаешь правила. Если хочешь уйти, то уходи без сожалений, либо же кто-то должен занять твое место добровольно. – Как будто такой найдется... Простить себя? Тебя? Я не могу... Не после того... Вездесущие сферы загорелись, обнажая внутренности бесконечного лабиринта. В нем нет выхода, нет верного решения, только иллюзии и переходы. Много переходов. Бастет почувствовала вибрацию на шее, отдавшуюся мурашками по всему телу. Казалось бы, вот он, выход, но ее восставшая паника вопила, что стоит ей сделать еще шаг, как он исчезнет. Она глубоко вдохнула, почувствовав запах эфирных масел и пошла на него. – Кто это? Что за ребенка ты привел?.. Ты хоть понимаешь, что это очень опасное место для нее?! – Я же говорил, она у нас немного невоспитанная. Баст, первым делом нужно поздороваться, а уже потом бросаться обвинениями. Давай, будь хорошей девочкой, покажи ей, как себя нужно вести. – Здравствуйте, госпожа Бастет. – Неужели? Та самая?.. – Вот видишь, бери пример. Дорогая моя, помнится, ты молилась об искуплении. Я могу дать тебе шанс... За поворотом мелькнули фиолетовые волосы. Бастет остановилась. Девочка неспешно бродила, откликиваясь на неведомые ей [богине] звуки. Женщина решительно подошла ближе. Бендзайтен обернулась на звук шагов. – Здравствуйте, Госпожа Бастет, – девочка мягко улыбнулась, мечтательно глядя сквозь богиню. – Здравствуй, – она недоверчиво прищурилась. Жрица понимающе опустила глаза. – Зачем вы пришли? – Я не знаю. – Уверены? – Баст сжала челюсть и покачала головой. Откуда в этом ребенке так много проницательности? – Понятно. – Можно мне кое-что спросить у вас? – богиня кивнула. – За что вас заключили сюда? – Я сделала много плохих, очень плохих вещей, – говорила она с четкими паузами, будто считая, что смертная не сможет осознать все это разом, – потому что поверила не тому, кому нужно, и прогнала того, кто заботился обо мне. – Вы не боитесь, что Лабиринт вновь вас выберет? – Боюсь, но этого не случится, – голос Бастет непривычно задрожал. Нет, она сама не была уверена в том, что сказала. – Спасибо тебе за то, что ты сделала. – Какое странное чувство, – удивилась девочка. – Вы горюете на свободе так, будто именно она и обременяет вас. Уместно ли тогда благодарить меня, если я принесла вам несчастье? – Благодарить стоит не за то, что случилось, а за намерение и усилия, – хохотнула Баст, дивясь человеческой наивности. – Поняла, – ее выражение лица прибавило в неявной дерзости и участии. – Тогда вам точно не стоит благодарить меня. Я поступила эгоистично. Я сбежала. Я оставила свой долг и пост, пошла на поводу у Ра, потому что испугалась того, что внезапно получила. Теперь весь мир в праве ненавидеть меня, но... Как же это приятно, – она потянулась, откинув голову назад. – Раньше я не понимала, как на меня давило открытое небо, стены храма, а здесь, взаперти, я свободна ото всех. Я ничего никому не должна и не обязана. Никто не судит меня, не ненавидит. Свобода, – чем больше она говорила, тем сильнее начинала бояться Бастет. – Ты же понимаешь, что не проживешь долго без еды и воды? Что эта ловушка скоро тебя истощит и убьёт? – Нет, вы не понимаете! Этот лабиринт живой. Я видела образы тех, кого давно уже нет. Он рассказывает мне истории, он заботится обо мне... я начала чувствовать. Я чувствую радость, счастье, сожаление... Он научил меня. Он любит меня. – Или притворяется, что любит. – Не имеет значения. Не для меня. Притворство? Ну и пусть. Если это и убьет меня, то я согласна. – Эти чувства иллюзорны. Он просто не может позволить тебе уйти, иначе сам будет обречен. – И пусть. Я хочу хоть ненадолго почувствовать себя счастливой, – она резко повернула голову, всматриваясь в один из поворотов. Баст напрягла уши изо всех сил, но ничего не услышала. – Он зовет меня. – Бендзайтен, ты не хотела бы сказать что-нибудь Тоту на прощание? Я передам ему твои слова, – сказала богиня, склонив голову, понимая, что эту ситуацию решить без жертв уже не получится. – Кому? – девочка посмотрела на нее глазами, полными непонимания. Конечно, забыла. Бастет уйдет – ее тоже забудут. – Да ладно уже, – никогда не славившаяся сентиментальностью Баст почувствовала, как слезы очертили ее лицо. – Я попрошу вас только об одной вещи, – сказала жрица, подойдя ближе, взяв женщину за руку. – Больше радуйтесь, меньше грустите и ни о чем не сожалейте. Тогда я буду счастлива, я буду знать, что была хоть вам полезной, – она в последний раз поклонилась ей, приложилась лбом к ладони и убежала вглубь лабиринта на неведомый Баст зов. – Прощайте! – крикнула девочка, улыбаясь, убегая все дальше и дальше к призрачным силуэтам Золотого города, к дружелюбной тени, к добрым сказкам о семи смертных богах. Она уже забыла о Бастет, что смотрела ей в след, скованная своими страхами и чувствами, обняв озябшие от одиночества плечи, закрывая и защищая истерзанное муками совести сердце. *** С каждым днем, с каждым часом Баст скучала все больше и больше. Она скучала по тому храму, в котором жила, по тому, каким он был в те годы, когда Осирис был их верховным, когда она имела почет и занималась исполнением молитв. Но больше всего Бастет скучала по мальчишке с серебряной макушкой, по его самодовольной и уверенной ухмылке, по его редкой улыбке в ее сторону. Были времена, когда и в нем горела страсть. Огонь горел в его глазах, не покидая их ни на секунду. Тогда он ей казался солнцем. Теперь перед ней маячил призрак ушедших дней, на всех злой и вечно обиженный, тихий, почти безвольный. И Анубис, ее милый давний друг, верный, идеалист до самой первой искры души, боялся пошатнуть едва наметившееся, пусть противное равновесие, боялся говорить с Баст, ведь тогда оно бы сдвинулось, и кто знает, что случилось бы с Тотом. И она смотрела. Бастет смотрела, как он окончательно теряет все то, что когда-то было в нем живым. Она смотрела, не в силах ничего сделать... Убеждая себя, что она не в силах ничего сделать. Богиня подписала последний лист с молитвами, который тут же растворился в воздухе мелкой пылью. Исполнено. – Прекрасно. Всегда приятно видеть, когда все идет правильно, – Ра появился из неоткуда перед ее лицом на месте испарившегося прошения. Ее правый уголок губ нервно дернулся. Она кивнула, надеясь, что он не заметит, и мельком взглянула на Тота, который не обратил на прибывшего никакого внимания. – Я на пару секунд, по делу. Сегодня последний день. Исход очевиден. Соберите все имущество человека и подготовьте к транспортировке. – Ты так уверен, что она не вернется? – Ра снисходительно улыбнулся, кивнул сам себе и потрепал ушки Баст. – Похоже, миру придется жить без жрицы. Возможно, это и к лучшему: к чему могла бы привести такая затея? Что бы мы могли поставить против трех миров с развитой военной структурой? В любом случае, все возвращается на круги своя, и я не вижу ничего, что могло бы очернить это. Не скучайте! Чуткие уши кошки едва уловили, как хрустнули кулаки Тота. Он разорвал папирус, на котором писал, и ненадолго застыл. Анубис посмотрел на это дело скверно и удалился в мир мертвых. Не хотелось ему марать об это руки от слова совсем. Вся эта история с самого начала очень дурно пахла. Богиня проводила его взглядом и понимающе кивнула на прощание. – А какой она была? – Тот двинулся в ее сторону, но не повернулся, не удостоил ее взгляда. – Эта жрица. – С чего ты вдруг решила об этом узнать? – устало пробормотал он. – Интересно, – ее голос прозвучал убедительно, однако под конец фальшиво дернулся вверх. Никто бы не заметил, кроме него. Все та же лживая женщина... – Она была смертной бесполезной обузой, пусть весьма способной к обучению. – Лестно, – она подошла к самому маленькому и низкому шкафу, который совершенно не могла вспомнить. – И как он выдерживает столько макулатуры? – Бастет бесцеремонно засунула руку в самые недра приглянувшейся полки, захватив первый попавшийся свиток. – Только попробуй все это перемешать, – спокойно, но угрожающе ровно сказал Тот. – Что это? – богиня с легкой боязнью развернула свою находку. – То, на что похоже. Переводы, – он оглядел каждый свиток быстрым взглядом. По глазам Баст видела, что Тот вспоминает. Ему вспоминались больше не сами письмена. – И все это вы перевели? Впечатляет, – Бастет попыталась прикинуть, сколько же времени на это потребовалось. – Нет, не мы. Я только корректировал недочеты. В ней был потенциал... – с трудом позволяя себе данные слова, Тот продолжил. – Необыкновенно. Она была необыкновенной, – выдавил из себя бог, которому так плохо давалось слово "особенная". – Я так и думала, – горько пробормотала Баст. Ревность кольнула ее под ребрами, неприятная и навязчивая. Она поняла, что место, некогда занятое ею, теперь на небольшую часть, но принадлежит жрице. – И ты действительно ничего не сделаешь? Ничего не предпримешь? Будешь сидеть, как тряпка? Совсем... – Бастет терпеть не могла такие моменты, когда у нее не хватало реакции, чтобы определить тот момент, в который стоит спрятать язык за зубами. Тот безумно сверкнул глазами. Мгновением позже он уже был возле нее, одной своей аурой вжимая в стену. – Не тебе мне об этом говорить! Хватит дурить мне голову. Одним смертным больше, одним смертным меньше – невелика разница. Найдем еще долгожителя – не проблема, – будто найдя в холодной стене за своей спиной опору, Баст оттолкнулась от нее, преисполненная решимости. – Ты сам себя дуришь! Найди в своей тупой просхематизированной вдоль и поперек башке это драное приросшее лицемерие и выбрось его к чертовой матери! Но нет, тебе слабо, тебе это всегда было слабо, так что я сделаю это за тебя! – рычала женщина. – Ты боишься признать это даже перед самим собой, особенно перед самим собой, что девочка стала тебе дорога. Ты боишься признать, что привык к ней, что забота о ней стала твоей обязанностью, что ты не хочешь другой смертной – тебе нужна эта, – тыкала она ему в грудь отросшими когтями, взбешенная отчасти его твердолобостью, отчасти тем, что твердит подобное не о себе. Баст заметила, как что-то полыхнуло в его глазах на один момент и тут же потухло, возвращая Тот мертвенно неподвижное лицо. Ее грудь сдавило с новой силой. Она окончательно поняла свое положение. – Не смотри на меня так отчужденно. Я все вижу, – женщина улыбнулась нестабильной, дерганной улыбкой. – Ты к ней привязался. Сблизился. Мне ли не знать, что с тобой происходит. Я же помню, как ты горел, чем был полон. И где же это все? – ее рука сама потянулась к его груди привычным в прошлом движением. – Задохнулось в предательстве, войне своих на своих и ее последствиях. Не все ли теперь равно? – он явно напрягся, хотя отстраняться не спешил. – Вовсе нет! Говори, что хочешь, но мне ясно, что не все угасло, что теплится еще малый уголек того, кем ты когда-то был. Я... Я думаю, я готова на все, что угодно, чтобы его воскресить, – она протянула руку за спину, к его плечу, приглаживая перья у основания. – Прежнего между нами не будет, – Тот отмахнулся от нее, презрительно сморщив нос. Богиня горько рассмеялась. – Не будет? Никогда не будет? – он не изменился в лице, а ее почти разрывал непонятный и даже страшный смех. – Я поняла. Я с самого начала поняла. Не со мной, так не со мной. Я в любом случае буду счастлива, поверишь ты мне или нет. – Что ты задумала? – Я прошу тебя, не ради меня, а ради той меня, которая когда-то была здесь, – она опять ткнула его в грудь. – Последний раз поверь мне. Поверь той Баст, которую ты знал, которую, я надеюсь, хоть немного любил. Она схватилась за свой ошейник и резким движением его порвала. Женщина вдохнула полной грудью, ощущая небывалую эйфорию. В ней пропала лукавость, пропала лживость, воскрешая образ минувших лет. – Как же хорошо, – цепи, сковывавшие каждый миг ее существования рухнули. – Идем. Идем со мной. Я все тебе расскажу, – богиня протянула ему руку. Он мог противиться ее лжи, но не правде. Богиня повела его в то место, которое до сих пор не могла перестать считать домом. *** Девочка сидела на улице Золотого города, наблюдая за прохожими. Они проходили мимо, совсем ее не замечая. Все в причудливой одежде, серьезные до смешного с этими красками на лицах. Она попыталась встать, что получилось, но пошатнулась – потемнело в глазах. Пусть голода она не чувствовала, но энергии не хватало уже ни на что. Здесь не было боли. Этот мир не мог позволить себе нечто настолько отталкивающее, но она все равно могла чувствовать пульсацию в своих висках, и иногда с ее ногами происходило странное: они не могли ни шагу сделать, ни даже удержать ее ровно. Язык распух. Она прекрасно понимала, к чему все идет. Она не боялась. – Совсем трудно? Скажи мне, куда ты хотела пойти, и я перенесу нас туда, – сказала тень, выросшая за ее спиной. – Да нет, все нормально, я хотела пройтись, – девочка улыбнулась тени и осторожно размяла ноги. – Как скажешь. Не возражаешь против моей компании? – его спутница рассмеялась и помотала головой. – Разумеется, нет. Мне тоже бывает хочется с кем-нибудь поговорить, и выбора у нас особого нет. Не скажу, что это сильно удручает. – До тебя, я ни с кем не разговаривал очень долго, – тень переползла на мощеную камнем дорогу. – Куда пойдем? – Времени у меня не так много. Я хотела еще раз увидеть твою семью, – тень задержалась с ответом. – Ну хорошо. Пошли. Ты и сама хорошо знаешь, куда нам. Веди. Под палящим солнцем они гуляли по золотым улицам города, уставленным тотемами и статуями. Все это казалось ей знакомым, хоть отчужденным. Она не помнила своего дома, не помнила своего имени, своих родителей, да и важно ли все это было? Она чувствовала только полную уверенность в том, на что идет. И она была этому рада. Девочка шла медленным шагом, оглядывая людей, которые изо дня в день занимались одним и тем же. Строго говоря, это и был один и тот же день, перезапускаемый раз за разом. Один день, который ее новый друг запомнил лучше всего. Простые домики остались позади – перед ними раскинулся огромный храм. Она шла знакомой дорогой, среди знакомых образов, к которым уже успела привыкнуть. Минуя пять залов, они подошли к последним двум. Послышались голоса. Если остальные обитатели этого однодневного мира говорили будто сквозь толщу воды, то образы в этом зале были самыми отчетливыми. Женщина с богатой дородной фигурой и необычайно тонкой шеей стояла, подняв руки вверх. Она смотрела золотыми сияющими глазами прямо на них, но разум ее был очень далеко. Ее пухлые губы изредка дергались, шепча что-то на древнем языке, который жрица отчасти понимала. – Не стоит все силы тратить на моления. Сегодня прибывают наши творения. Не ты ли хотела оказать им достойный прием? – к ней вошел мужчина. Он взглянул на нее своими огромными круглыми глазами, подлавливая момент, когда женщина очнется. – Поэтому мне и хотелось покончить со всем заранее, – сказала она чуть раздраженно отвернувшись от него. – И как это возможно, если ты постоянно маячишь рядом? – Привет, – ее черные волосы, закрученные в жгуты, накалились подобно железу. Как можно работать, если он постоянно придуривается. Мужчина же улыбался, уверенный в том, что она не сможет злиться на такую его физиономию. Она об этом знала и не поворачивалась. Девочка улыбалась, глядя на эту сцену. Ее друг молчал, поглощенный то ли приятными воспоминаниями, то ли неведомой ей скорбью. – У вас очень красивая жена. – Спасибо. Ты не видела ее, когда мы узнали о ребенке. В жизни не видел ее счастливее, – он замолчал, странно подергиваясь. – Тебе нужно присесть. Пойдем в сад? – она кивнула, чувствуя приятно тепло в груди. Забота. Они расположились под сенью странных для нее деревьев. Девочка чувствовала, как последние силы покидают ее, но чувствовала себя счастливой. Исчезнуть, не чувствуя ни страха, ни боли, а лишь блаженное спокойствие, ощущая заботу и ласку, чувствуя в себе любовь ко всему миру – это ли не прекрасно? Она ощущала, как тень обволакивает ее, защищая от всего. Она улыбалась, но вдруг услышала явный крик, доносящийся из неоткуда.

Бендзайтен!

– Кто это? – Тень стушевался. – Это не должно тебя волновать.

Бендзайтен!

Ее сердце забилось в бешенном ритме от одного лишь этого слова. Спокойствие как рукой сняло. Что-то внутри нее толкало все ее естество к тому, кто звал. Она ничего не понимала, ведь даже не знала, куда идти и хватит ли у нее сил. В ее глазах окончательно потемнело. Она очнулась в абсолютном мраке. Ее глаза спокойно различали руки и ноги, как при дневном свете, но все остальное оставалось черным.

– Давай же, забери меня обратно! Я пришла сюда добровольно, чертов Лабиринт!

Девочка кожей ощущала, в каком смятении находится Тень. Тогда она осознала, что находится внутри него. Снаружи раздавались голоса, кажущиеся ей отчасти знакомыми, но такими далекими. "Кто это? Ответь мне, пожалуйста," – шептала девочка. В ее голове мелькали образы, которые она успела позабыть. Точно, Тот и Бастет. И имя ее. И ее долг. И ее прежнее состояние вновь вылилось на нее из сокрытых воспоминаний. "Можно, я с ними поговорю? Пожалуйста, в последний раз", – Тень смиловался. Перед богами из воздуха материализовалась жрица. Баст шокировано раскрыла рот и попыталась прикрыть его руками. Ее ушки поникли, а зрачки сузились. Ей стало страшно перед самой собой за то, что она натворила. – А я оказывается забыла, что такое голод и жажда. Отвратительно, – рассмеялась Бэнтэн. Ее кожа, плотно обтягивающая кости, посерела, грязные жирные волосы спутались, тело, полное кровоподтеков, еще немного и забилось бы в очередной судороге, но она улыбалась и смеялась им в лицо, странным образом счастливая. – Не подходите ко мне. Здравствуйте, господин Тот, госпожа Бастет. Рада видеть вас в добром здравии. Или как обычно боги говорят? – Ты... – выдохнул Тот. – Какой вы смешной, когда удивленный, господин. Я не только смеяться теперь умею, – она поумерила свой пыл и спокойно продолжила говорить. – Зря вы сюда пришли. Этот Лабиринт отпустит только тогда, когда ты сам захочешь из него уйти. Бастет ему уже не нужна. Богов можно истощать снова и снова, но они не умрут, а я... Кто знает? – Ты говоришь так, будто он хочет не жизнь, а смерть, – ошарашенно сказала кошка. – Да, именно. Это не просто дух. Мой друг – не обычный лабиринт. Он жил в те времена, о которых никто даже не догадывается, но сейчас его время ушло, и он не может уйти вместе с ним. Ра обманул вас, заставив укрыть правду. Тень ни за что не захотел бы вас назад, – боги все сильнее убеждались, что их маленькая жрица бредит, но доля правды определенно была в этих словах: Бастет не чувствовала, что ее вновь хотят сковать цепями этой темницы. – А я совсем не против ему в этом помочь. – После всех потраченных сил, после всех этих лет ты хочешь просто взять и умереть? – Тота вновь начало трясти от гнева. – После того, как бережно относились к тебе боги? Да ты хоть понимаешь...?! – вдруг девочка взглянула на него с такой ненавистью, что пропало все желание говорить. – Хватит спрашивать, что я понимаю, а что нет! Вы сами ничего не понимаете! Даже хуже: вы не пытаетесь понять. С самого начала моего существования все только и твердят о том, какая на меня возложена ответственность. А я и не видела ничего другого. Но подумайте: я не сама обучилась гневу, лжи и ненависти. Боги меня научили. Вы не попытались объяснить мне, как с этим бороться, как с этим жить. Все только и болтают о том, какой я должна быть и как себя вести, но никто не учит тому, что действительно важно. Вы лишь кричите, бьете меня, изредка пытаясь кинуть пряник, поминая мое предназначение быть вам куклой и исправлять ошибки, порожденные вами же, – ее била легкая истерика, но глаза оставались сухими. Боги понимали, что такие перепады настроения – последствия обезвоживания, но были в этом бреду слова, что их тронули. – А Тень научил меня воле. И пусть это все иллюзия... Когда же вы поймете, что я не хочу уходить, что я хочу всего лишь быть счастливой, а мне для этого не так много и нужно. – Ты права. Мы не умеем решать свои проблемы. Мы не знаем, как можно научиться понимать друг друга, чего уж говорить о других. Но ты сейчас поступаешь не лучше: ты бежишь, – Тот подошел к ней, опустился на ее уровень и обнял своими огромными руками. Отвыкшая от жара живого тела, жрице показалось, что еще немного, и она растает. – Я прошу тебя, не убегай от нас. Однажды мы научимся, и ты научишься вместе с нами, – она осознала, что этот жар оказался и внутри нее. – Баст подошла к ним и обняла обоих. Бендзайтен бы уже расплакалась, если могла. – Мы обещаем, что будем заботиться о тебе, что научим всему, что нужно, и сами научимся. Только подожди нас. Нам не нужна другая жрица, нам нужна ты. Рядом с ними появился силуэт. Он был очень тонкий и едва различимый. Тень двинулся к жрице. Она выпуталась из объятий богов и подошла к нему. В ручках покалывание – он взял ее ладошки в свои. – Вы даже не возражаете, если я уйду? – Кто я такой, чтобы тебя здесь держать? Моя магия работает на богов, но не на таких же... – Тень умолк, боясь сказать лишнего. – Когда ты уйдешь, ты все забудешь, и меня, и город, и волю. – А вы? Вы будете меня помнить? – он тепло улыбнулся, убирая засаленные пряди с ее лица. – Всегда. Высшие... как же ты похожа на Анту–Лилит, – Тень горько смотрел на нее такими же огромными глазами, что и жрица, не в силах разжать пальцы. – Жаль, что я так и не смог обнять тебя... Прощай, – он повернулся к богам. – Как только переступите порог, бегите изо всех сил. Тот поднял теряющую сознание девочку на руки. Бастет, стиснув зубы, сквозь страх и ненависть, уважительно кивнула воплощению своего заточения. Он ответил ей тем же. Камень сотен тысяч сгубленных душ не упал с ее плеч, но нести его стало определенно легче. Они подошли к порогу, оглянулись на призрака Лабиринта и ринулись на выход. Тень снял с себя широкий браслет, очертил пальцем символы, а потом сжал его так сильно, что металл загорелся. Он бросил его из последних сил в арку над входом. Браслет с надписью "Ан–Самаэль" на древнейшем из языков разбился в дребезги. Раздался взрыв, заваливший весь вход. Теперь никто не сможет воспользоваться этой ловушкой. Она предназначена для одного вечного пленника.

***

Бендзайтен проснулась позже обычного. В ее теле все еще была усталость, несмотря на то, что она только встала. Конечности ее не слушались, будто мышцы забыли, как должны двигаться. Ее терзало смутное волнение, что господин Тот будет на нее гневаться, что оказалось ложным вопреки всему. Едва выйдя из комнаты, жрица наткнулась на Анубиса, который был необычайно рад ей, словно караулил ее здесь и ждал, когда она проснется. Шакал радостно залаял и великодушно помог ей дойти до библиотеки, в которой, как обычно, сидел Тот, но на этот раз с ним была красивая женщина. – Долго же ты, – заметил бог, не отрывая взгляда от папируса. – Простите меня, господин, я не знаю, что со мной сегодня, – послышалась монотонная речь. Она тут же села на свое место, готовая к продолжению занятий. – Все в порядке, – девочка очень удивилась его хорошему расположению. – Но это в последний раз. А теперь познакомься с Бастет. Она будет твоим третьим учителем. – Здравствуйте, госпожа Бастет, – Бендзайтен поклонилась ей, полная почтения. – Здравствуй, милая, – богиня взяла ее за плечики и покрутила в разные стороны. – Клянусь Осирисом, под моей опекой ты вырастешь настоящей красоткой. Тебе когда-нибудь говорили, что у тебя очень красивые глаза? – Нет, госпожа, – служительница положила ладошку на красную от стыда и смущения щеку. Такое новое ощущение. – Никогда не говорили. – Как это так? Идем со мной, и не такое услышишь, – Бастет подмигнула Тоту вышла, взяв за руку свою жрицу. Мужчина закатил глаза и продолжил работу. Наконец-то он может писать спокойно. Ра перестал заходить к ним от слова совсем. Только однажды он появился и отвел в сторону Тота, указывая в сторону одного из отделений библиотеки. Вскоре его заперли. Девочка понимала, что произошло что-то, что могло очень сильно подмочить репутацию верховного, но достаточных доказательств не осталось. Холодная война между Тотом и Ра продолжилась. Бастет показалась Бэнтэн очень своеобразной женщиной. Они с Тотом вечно препирались и даже очень сильно ссорились, но тем не менее богиня по-своему оберегала его. Она учила девочку простым вещам: как ходить, как говорить, как смотреть. Бастет хотела научить ее нравиться, считая это чуть ли ни самым ценным навыком в ее жизни. Она наряжала ее в простые, но роскошные калазирисы, убирала волосы, старалась быть, скорее, старшей сестрой, а не матерью, что у нее хорошо получалось. Богиня могла отвесить легкий подзатыльник или беззлобно подшутить. В этом был ее характер, в этом была ее суть. Зато, когда дело касалось ее любимой жрицы, Баст готова была и выпустить когти. Однако иногда, когда в их компании появлялся Тот, богиня очень странно грустила и даже злилась. Бендзайтен это чувствовала, она не могла не почувствовать. – Госпожа, вы злитесь на меня? – С чего бы мне? Нет... разумеется, нет. Ты даже не представляешь, как я рада, что ты это ты. Вернее, что это оказалась именно ты. Даже господин Тот с тех пор обращался с ней очень бережно. Настолько, насколько сам мог. Век живи – век учись. Постепенно жрица росла. Она все сильнее и сильнее тяготела к знаниям. Все вокруг требовало объяснения, а значит, Тоту приходилось разбираться во всем вместе с ней. Нельзя отрицать, что эту ее черту он находил одной из самых привлекательных. Стоило ей узнать что-то самостоятельно, как жрица уже бежала к своему учителю разделить их общую победу. И Анубис теперь сам брал Бендзайтен с собой. Годы шли. Девочка превратилась в женщину, и не заметить этого было нельзя.

***

Бэнтэн искала нужные для древнего обряда свитки. Библиотека как была, так и осталась для нее чуть ли не самым мистическим местом: шкафы тянулись вдаль так далеко, что девушка ни разу не видела противоположной стены, если она вообще существовала. Словно деревья, шкафы тянулись вверх до потолка, закрывая собой весь обзор и превращая библиотеку в настоящий лабиринт. К счастью в первых ко входу отсеках служительница могла ориентироваться чуть ли не в слепую. Она поднялась по лестнице к верхним полкам, собирая все нужное. Лестница заметно скрипела и шаталась уже на середине, и Бендзайтен решила, что пора спускаться, но заметила на самом верху коробочку испещренную символами. Любопытство взяло верх. Это же всего лишь две ступеньки. Она поднялась на одну и попыталась достать вещицу. Не вышло. Тогда девушка поднялась на вторую рывком схватила тот интересный ящичек. Жрица начала спускаться. Вдруг один из свитков выпал уз ее рук. Она потянулась за ним, но не рассчитала наклон, и лестница медленно накренилась вслед за ней. Не растеряв сноровки, девушка перепрыгнула на шкаф, выронив все, что было в ее руках. Шкаф зашатался. Понимая, что так она долго не выдержит, Бэнтэн прыжками спустилась вниз, но последняя полка оказалась слишком скользкой. Жрица неудачно приземлилась, вывихнув себе лодыжку. К счастью, шкаф остался стоять на месте. Было больно, но она не издала ни звука. Ей очень не хотелось, чтобы господин Тот узнал о ее оплошности, однако было уже поздно. Прибежавший на жуткий грохот бог с небывало строгим выражением лица осмотрел открывшуюся ему картину. – И что же ты здесь устроила? – она ничего не ответила, прижимая травмированную ногу к себе и даже не смотря в его сторону. – Не молчи, – грозно повысил голос Тот. Служительница украдкой глянула на него напуганными глазами. – Иногда в тебя какой–то бес вселяется. Какой на этот раз? – это была его любимая форма вопроса "Да что с тобой вообще происходит?!" – Я боюсь, – честно сказала жрица. – Чего ты вдруг испугалась после не самой удачной попытки суицида? – бог прищурился. Он догадливо показал на себя пальцем – девушка закивала. – Глупый человек, – вздохнул мужчина. – Почти десять лет впустую. Ты должна была понять, что богов не нужно бояться. – Я не боюсь других богов. – Хочешь сказать, что я один такой страшный? – он саркастично изогнул бровь с сардоническим выражением. – Нет! Но вы... вы можете разозлиться. – Я уже достаточно зол на тебя за то, что ты совсем себя не бережешь, а следовательно, и мои нервы, – он подошел и осмотрел ее пухшую ногу. – Идти сможешь? – жрица кивнула. – Врешь... – он предложил ей руку. – Господин Тот, это вовсе не обязательно! – растерянно взмолилась Бэнтэн. – Я здесь решаю, что обязательно, а что нет, – он легко поставил ее в вертикальное положение и вынудил опереться на его плечо. – И тебе обязательно лучше питаться – почти ничего не весишь, – девушка выдохнула и едва покраснела. – Я не хотела доставлять вам неудобства. – Твоя сохранность – наша обязанность, идиотка. Не глупи. В лазарете осмотрим твою ногу. Пока ухватись покрепче и хоть сделай вид, что пытаешься ковылять в нужном направлении. Она восприняла фразу вполне серьезно и схватилась за его плечо что было сил, прижимаясь всем телом. – Не обязательно так крепко, – он повернулся к ней и уже хотел щелкнуть по лбу, как обычно делал Анубис, но понял, что ее голова гораздо выше, чем он предполагал. Странно было осознавать это только сейчас, но эта маленькая девочка, которую Тот встретил в храме почти десять лет назад, действительно выросла. Ее бывшие уродливо–огромными глаза вполне к месту смотрелись на бледном, почти белом лице и выглядели просто очень большими, не без своей притягательности, которая его и зацепила. Тонкий нос возымел забавный острый конец, позволяя дразнить ее птичкой, а губы неестественного фиолетоватого оттенка почти не увеличились в размерах с ее детства, став чуть пухлее. Она смотрела на него, будто ожидая, что он что-то ей скажет. Тота это странным образом разозлило. Они двинулись к лазарету.

***

– То есть болят лодыжка и бедро? – девушка на лазаретном ложе кивнула. – Ясно: вывих и ушиб. Ты можешь задрать юбку? – она отрицательно помотала головой. – Тогда снимай калазирис, – не знающая стыда от наготы жрица стянула с себя сарафан и отложила его, выжидающе глядя на Тота. – Что-то не так? – она не видела в этой ситуации ничего постыдного, ничего ненормального. – Нет, – сухо ответил Тот, привыкший к полуобнаженным женщинам. – Ты знаешь о магии письмен Севера? – Я лезла за теми свитками. – Иронично, – покачал головой бог. – В этом нет ничего сложного. Нужно лишь уметь писать и иметь достаточный опыт в магии. У каждой земли свои письмена. Рунические с Севера – самые простые в освоении и самые слабые, так как концентрируют в себе лишь намерение, а не магию, – он не был бы собой если бы даже эту ситуацию не превратил в урок. Тот склонился над ее ушибленным бедром, положил на него ладонь, осознавая, что ее почти хватает, чтобы полностью обхватить его. Плоть опухла. Бог поднял руку и очертил пальцем узор, похожий на молнию. – Это Соулу, ᛋ – руна исцеления, – ушиб медленно рассосался, а кровоподтек сошел на нет. – С ногой попробуй сама. Она послушно подтянула к себе лодыжку и принялась усердно вычерчивать на ней руну. Тот ждал и ждал терпеливо, что на него не было похоже. И вот наконец проявилась очень блеклая руна. Тут же жрица вскрикнула от боли – вывих стал даже сильнее, а на поверхности кожи выступили капли крови. – Я снова сделала что-то неправильно? – Нет, этого не может быть, я бы не дал тебе себя калечить, – бог выглядел почти виновато. – Не стоило мне учить тебя этому... – он чувствовал, что пусть отчасти, но виноват, но не мог сказать ни слова, похожего на извинения из гордости. – Давай сюда свою ногу. Попробуем с ней что-нибудь сделать, – Тот сел рядом с ней, закинув ее ноги себе на колени. – Придется вправлять, а потом лечить. Будет больно, – без предупреждения он поставил сустав на место. Бэнтэн вскрикнула и инстинктивно потянулась к лодыжке, но бог не дал ей этого сделать, заслонив своим плечом. – Если тебе так больно, то можешь взять меня за руку, но только не мешай, а не то ходить не сможешь еще с неделю. Девушка обвила своими руками его плечо, уткнувшись в него лбом. Тот чувствовал ее разгорячившееся из-за боли тело и не мог не признать, что оно тоже изменилось. Он почувствовал странный сладковатый запах. Непривычный и обжигающий. Он осмотрелся и понял, что это ее кровь. Тот стер пару капель пальцами и почти обжегся. Его телу стало слишком горячо, он задышал ртом. Ему все не удавалось понять остатками своего разума, почему лишь от пары капель смертной крови его так залихорадило. Бог проклинал возможное влияние Бастет. Кожа жрицы оставалась прохладной. К ней хотелось прикасаться. К ней хотелось прижаться и найти удовлетворение в смешении жара и холода. Хотелось гладить ее тонкие красивые ноги. Он никак не мог приступить к лечению. "Господин, Тот," – бог долго медлил, и жрица оторвала лоб от его плеча, пытаясь посмотреть на лицо. Он обернулся в пол оборота. Ее обжег этот взгляд. Она никогда не видела таких диких глаз у своего учителя. Это было новое чувство. В ушах забилась кровь, и живот налился чем-то нестерпимо горячим. Неужели это чувствует господин? Девушка испугалась. Не медлит ли господин ради того, чтобы она не могла сбежать? Одна из его рук медленно поднималась вверх, переходя на бедра и дальше. – Что здесь происходит?! – громогласно рыкнула Бастет. Используя момент, жрица подтянула к себе обе ноги. Женщина в мгновение ока оказалась рядом. – Он ничего не успел с тобой сделать? – спросила богиня с ужасно взволнованными глазами – служительница помотала головой. – Тогда бери калазирис. Анубис! – шакал подбежал так быстро, будто только ждал ее команды. – Возьми ее под руку и проводи до комнаты. И чтобы без глупостей! – когда жрица удалилась, она продолжила. – Ну и что это было? – Так захотелось быть на ее месте? – с явной угрозой сказал Тот, пока его голова еще не совсем остыла. – Нет, – обескураженно выдохнула Баст. – Я думала в тебе к ней теплится что–то... что–то, что выше всего этого. – Не слишком ли много местоимений? – он будто витал глубоко внутри себя, не слыша ее голоса. – Ты понял, о чем я, – отрезала женщина. – Я готова была на все, чтобы вернуть ту страсть, что была в тебе когда-то, готова была смириться с той, кто будет ее поддерживать, готова была любить и ее, люблю ее, черт возьми! Но сейчас... это все не наше, не светлое. Это было нечто очень темное и первобытное, быть может, даже злое. Я не верю, что оно часть только ее природы, – ее бронзовые глаза застыли, затвердели. Он прочитал в окрепших слитках свое отражение. Демон... – И такое с нашей девочкой на самом конце обучения... Я разочарована в тебе, Тот. Так сильно, как никогда не была, – она немного помолчала. – Я пойду, успокою ее, попробую убедить, что все не то, чем показалось. А ты... даже не знаю... Богиня вышла. Тот запустил пальцы в волосы и опустил голову. В нем действительно что-то проснулось, и, возможно, именно из-за долгой спячки оно было таким яростным. Проснулось, учуяв древнюю сладкую кровь. Не ясно, каким образом, но Баст удалось перефразировать все таким образом, что жрица успокоилась и поверила или же сделала вид, что поверила. Уже во второй половине дня Она сидела в библиотеке с перевязанной ногой и читала те самые свитки, за которыми тянулась. Она его не боялась, не пряталась и вообще не выказывала ни малейшего намека на произошедшее. – Господин Тот, я упала, когда потянулась за этим, – Бэнтэн протянула ему коробочку. – Что это такое? – в его обычном взгляде нечто изменилось. Он смотрел на нее приземленно и холодно. – Это же Сига, – сказал бог, открыв коробку. – Мы с тобой играли в нее, если можешь вспомнить. – Вы сыграете со мной как-нибудь? – робко спросила служительница. Мужчина посмотрел на нее почти с презрением. – Позволь знать, каким образом, если ты разбила почти все фигуры? – Но их же можно починить. – Просто выбрось уже этот мусор! – прикрикнул на нее Тот. Девушка искренне не понимала своей оплошности. Она отвыкла от его криков, но пришлось привыкнуть к ним заново: что бы она ни сделала впредь, учитель был недоволен. Это ее огорчало больше всего. Не может же он злиться из-за глупой игры? Баст все успокаивала ее на пару с Анубисом, приговаривая, что иногда на Тота находит нечто такое, ей ли не знать. Жрица догадывалась, что не в этом дело, просто не могла понять в чем именно. То жаркое чувство... оно казалось ей очень пугающим, противоестественным и даже низменным, но почти завораживающим и знакомым. Она понимала, что весомая ее часть нашла это чувство родным. Это ее ужасало. Их мирное общение прекратилось, превращаясь в абсолютно деловое, а от самого Тота исходила странная злость. Он был неимоверно зол на нее, зол до того, что не мог себя контролировать. Слишком много мыслей разрывало его, создавая хаос. Тот возненавидел жрицу за то, что именно она заставила его так низко пасть, за одно ее существование, за то, что отныне ее образ преследовал его во сне и наяву. С другой стороны, он боялся. Бог до ужаса боялся, что подобное наваждение повторится, что спасительной Бастет (которой он отчасти был благодарен) не окажется рядом, что жрица отвернется от него. Это противоречит сказанному ранее, но имеет место: Тот боялся, что их тесные отношения уйдут в никуда, что жрица возненавидит его таким же образом, как бывало ненавидел он ее. Теперь он был солидарен с ее словами, солидарен с тем, что некоторых богов нужно бояться. Он ненавидел ее, боялся ее, хотел ее и дорожил ею, как никем другим. Время летело очень быстро. Бендзайтен уже даже не хромала. Она готовилась к своей следующей цели. В этот раз мысли об отъезде давались ей куда более тяжело. Жрица привыкла к Югу, привыкла к храму и надеялась посетить остальные, привыкла к богам и, в частности, к Тоту. Девушка в приподнятом настроении шла в библиотеку уже после рабочего дня. В ее руках была шкатулка с Сигой. Тот точно все еще должен быть там. – Добрый вечер, господин, – бог устало поднял на нее свои глаза и тут же опустил их. – Здоровались уже. Завтра твой отъезд. Иди спать, – ей стало немного обидно, что учитель так запросто отмахивается от нее. – Поэтому, господин, я здесь, – его вновь начала накрывать необъяснимая ярость от того, что жрица отказалась выполнять его прямой приказ. – Я пришла заранее сказать вам спасибо. Благодаря вам я многому научилась, – девушка от чистого сердца улыбнулась. – Словами не выразить, как я вам благодарна. – Раз не выразить, то и не пытайся, – она сама начинала злиться из-за его отношения. – Господин Тот, посмотрите на меня, пожалуйста, – бог поднял на нее глаза. – Мне очень хочется, чтобы мы с вами разошлись хорошо. Я не знаю, почему в последнее время вы так холодны со мной, но вот, – она протянула в его руки коробочку. – Вы научили меня многому, спасибо вам за это. – Похоже, ты совсем не дорожишь собой, раз пришла сюда одна вечером, – на его лице вновь проступило то дикое выражение. – Хочешь сказать, что даже так я тебя не пугаю?! – он схватил ее за запястье и сжал до хруста, уверенный в том, что жрица его ненавидит. Она должна его ненавидеть, или же в ином случае виноватым окажется он. Сига с грохотом упала на стол. – Нет, не пугаете, – сквозь всхлипы сказала служительница. – Я не верю, что вы можете желать мне зла. – Не забывай свое место! Не ты решаешь, что я могу делать, а что – нет! Во что тебе верить, а про что забыть! – он притянул ее к себе ближе, будто собираясь ударить, но его вторая рука скользнула по ее бедру. Девушку вновь обуяло то чувство, которому ей хотелось отчасти поддаться, но было очень больно. Плевать на руку – болело сердце. Она всего лишь хотела попрощаться с ним по-особенному, чтобы двадцать лет спустя при личной встрече их накрыло приятное воспоминание друг о друге. Что ж, воспоминание их точно накроет, в этом можно не сомневаться. Ее переполнила решимость, смешанная с презрением. Свободной рукой служительница очертила руну Соулу и впечатала ее в лицо Тота хлесткой пощечиной. Мужчина отшатнулся, отцепившись от нее. – Как вы могли? – жрица начала ронять слезы. – Как вы могли?! Я же... Я вам доверяла как себе... Даже больше, чем себе! Я думала, что я... Хах! – Бендзайтен громко рассмеялась, все еще орошая пол слезами. – Да какая разница, что я там думала?!Только такой бог, как вы, мог принять само доверие за слабость и воспользоваться им. Прощайте! Бэнтэн убежала в слезах, прижимая кисть к груди, изредка целуя ее. Тот взглянул на коробочку и открыл ее неуверенным движением. Внутри красовались собранные из мелких осколков фигуры.