Возвращаясь в любовь

      

      Блейк не знал, почему приходил к Вэлу снова и снова, почему не спал ночами, выливая на белый лист бумаги все воспоминания. Это не мучило, скорее наоборот… Будто становилось легче дышать. Будто кандалы, сдерживающие все порывы души, и жуткий металлический корсет, мешавший каждому измученному вздоху, начали распадаться по крупицам. Оставался только шлейф из них, смущающий и пугающий рассудок.              Блейк все помнил. Но память почему-то больше не будила его ото сна, не пугала жуткими фантазиями… Это было очень странно. Это было очень непривычно. И Блейк мог подолгу смотреть в собственный текст, пытаясь вызвать хоть часть прежнего ужаса, но возвращалось только отвращение.              «Его жене рвали связки, и, клянусь, не знаю, кто кричал громче. А этим страшным людям, возомнившим себя детьми божьими, его учениками и верноподданными, было все равно. Я был даже уверен, что кто-то из них засмеется, но ошибся. Их лица были серыми, недовольными. Казалось, что увиденное, для них, — обыденность, как прием пищи или разговор с соседом.»              Блейк даже стал реже принимать таблетки, которые пил ровно по часам, опасаясь, что без медикаментов может сделать что-то с собой или, того хуже, с ни в чем неповинным незнакомцем на улице. Но это ощущение прошло, и мужчине наивно думалось, что его рассудок в его руках. Как глупо…              Блейк не знал, почему начал зачеркивать дни на календаре, все так же боясь сказать Вэлу, что никакой свободы ему не видать. Впереди только вечный Ад, какой и ожидал его, грешника и еретика, в Храмовых вратах. Все верно. Все на своих местах. Но спокойнее от этого не становится. И даже отыскав занятие и спасение от апатии, Блейк не нашел себе места. Ночами он подолгу ворочался под одеялом, глядя перед собой тупым бессмысленным взором.              А доктор смеялся в телефонную трубку, отмечая время очередного визита. Блейку хватало сил только поморщиться и спросить, в чем дело, но ответом служило неизменное: «Нет-нет, пустяки».              Только не было это пустяками. Раз за разом Блейку казалось, что от него что-то скрывают. Что-то более страшное, чем тюремное заключение, о котором Вэл не знал. Не догадывался. Он был умным человеком, понятливым и способным к быстрому обучению, но почему-то все еще наивно строил планы на будущее. Нет, не делился ими охотно и с блеском в глазах, но определенно строил, потому что в словах его иногда проскальзывало это болезненное «когда»… И Блейк ничем не мог помочь, да и разум настойчиво твердил, что оно и не нужно.              Разум твердил: маньяк и извращенец должен сидеть в тюрьме, отвечать за каждое свое преступление.              Но совесть это не успокаивало.              И с каждым разом Блейку было все сложнее смотреть в глаза Вэлу. В глаза, источающее живую энергию, которые вот-вот потухнут в грязных стенах тюремной камеры. Глаза, которые больше не будут искриться. Из них выбьют жизнь. Из них выбьют веру и надежду. В них не останется ничего, кроме слепой ненависти к жестокому миру.              Только справедлива ли будет эта ненависть? Раньше Блейк бы с уверенностью ответил: «Да», но еще раньше он бы предпочёл «Нет», а теперь… Теперь он и сам запутался в своих выводах, мыслях и мировоззрениях. Временами ему становилось почти до физической боли душно в этом мире, сером и замкнутом, враждебном, как какая цитадель перед осадой многотысячной армией с мечами наперевес, но все чаще приходили мысли о том, как спокойно на улицах в рассветные часы, как вкусно пахнет из маленького французского ресторанчика на углу и как улыбчив владелец старой книжной лавки напротив, больной раком.              Был и еще один вопрос: а сломает ли Вэла тюрьма? Его не сломало понимание собственного уродства (теперь он предпочитал называть это «физиологической особенностью»), не сломало лишение мечты, смерти близких и осознание лживости всего того, что прежде являлось святым оплотом мироздания. Он слишком долго жил обманом, жил верой, которая… ничего не поясняет — лишь вводит в заблуждение. Все было лишь прахом, туманом дурмана, все, ради чего Вэл снова и снова убивал, насмехался и рисковал собственной жизнью, не имело смысла. Но едва ли это сломило его.              И Блейк чувствовал, что запутался окончательно. Он даже пробовал начать вести дневник, чтобы избавиться от запутанных размышлений, не имеющих, по сути, никакого значения. Стоит ли размышлять, если повлиять на судьбу шанса нет?              Вот только… Блейк никогда не был фаталистом, лишь старался не думать об этом.              Так будет. Вэла посадят. Ничего не изменится. И другого исхода Блейк… не хотел изобретать. Он не хотел даже думать о том, что можно нанять адвоката, или дать кому-то взятку, или попытаться решить что-то связями, оставшимися из прошлой жизни, где его имя постоянно мелькало в телерепортажах, а почта была переполнена предложениями и просьбами. Сейчас приходил разве что спам да рассылка каких-то магазинов. Линн бы непременно понеслась ловить скидки… Вообще, она не любила ходить по магазинам (за исключением книжных и магазинов косметики), находя это скучным занятием и пустой тратой драгоценного времени, но акции ее манили всегда.              А Блейк мог часами выбирать новый телефон, планшет или фотоаппарат, доводя жену до бешенства. Линн начинала причитать, а потом уставала и, широко зевнув, утыкалась в мужское плечо, все еще что-то недовольно бурча. И все чаще думалось, что по тем временам невозможно не скучать. Блейк хотел снова обнимать, просить еще немного потерпеть и целовать в лоб со всей возможной нежностью.              Но ему оставалось только покупать молоко в маленьком магазинчике, где пахло сыростью и почему-то картошкой, да лекарства.              А соседка, старая вдова с подслеповатым черным псом, при встрече постоянно говорила, что Блейку необходимо поменять парфюм. Мужчина вообще снова начал им пользоваться не так давно (кажется, когда поехал договариваться с одним молодым человеком по поводу подработки, ничего не вышло, но зато удалось найти легкие мужские духи, которые с того самого дня стояли на полочке в ванной, не давая забыть о себе). Но зато Блейк помнил, как Вэл в первый раз принюхался, поморщил лоб, но ничего не сказал, сделав вид, что и не заметил ничего.              Может, правда, стоит купить что-то новое?              Блейк выбрался из дома, когда на небе сгущались тучи, прихватив черный зонт со странными разводами и застревающими спицами. Он сначала долго стоял на улице, оглядываясь и с опаской задирая голову, но все же отказался от такси. И почему-то было смешно смотреть вокруг и не узнавать этот мир. Он будто менялся с каждым прожитым днем.              А люди вокруг были такими странно хмурыми, будто и не замечали, как чуден мир. Напротив ресторана быстро питания стоял мужчина, вертел меж пальцев сигарету и смотрел вокруг устало и озлобленно. И широко зевал. Ему словно было скучно во всем этом сером мире, который человек сам себе возвел и которым сам отчего-то был недоволен. Но разве так можно? И Блейк хотел бы схватить его за руку и рассказать, насколько интересна и удивительна может быть жизнь.              Но потом мужчина решительно себя одернул. В самом деле, что с ним? Чему он так радуется, будто школьница на первом свидании? Ведь ничего не поменялось… Мир все тот же, жестокий, залитый кровью, безразличный ко всем.              Блейк натянул капюшон и опустил взгляд.              Вокруг мелькали лица. Вокруг протягивались судьбы. Кто-то кого-то любил, кто-то кого-то предавал. Кто-то прямо сейчас выигрывал у жизни шансы на бесконечное счастье, а кто-то терял все, кроме азарта и жгучей жажды к новой битве с пасмурным днем. А Блейк чувствовал себя на отшибе. Он мог бы броситься под машину, чтобы разом со всем покончить, но никому бы не облегчил существования. Наоборот только принес бы проблем водителю, врачам, работникам морга и еще десяткам людей. Но от своих проблем бы не избавился. Они просто обратились бы в вечность…              Блейк с усилием отвел взгляд от дороги, где, ревя моторами, проносились автомобили, и заставил себя смотреть на людей. Но лучше не стало. Разум, который вновь начал болезненно воспаляться, в каждом взгляде мог рассмотреть насмешку. Каждый прохожий торжествовал. Им было весело наблюдать его страдания, его дрожь, волнение, потерянность и страх.              Они видят его шрамы. Они смотрят на них. Это их забавляет. А у Блейка даже нет перчаток, чтобы скрыть следы на ладонях, а карманы казались ненадежными, будто прозрачными.              Иисусу поклоняются миллионы людей за то, что он умер на кресте, глядя в небеса, готовые вот-вот разразиться бурей. А он, простой оператор, человек, каких много, смешон, потому что выжил, потому что ладони все еще сводит болью, словно в них вновь вбивают гвозди.              Доктор Ричардсон долго пытался объяснить, что все это психосоматика, что, на самом деле, все раны давно затянулись и не должны причинять никакого дискомфорта.              В магазине, куда Блейк зашел, нервно оглядываясь, было тепло, а запах, намешанный из ароматов разных духов, даже не казался особо тяжелым и неприятным, как это обычно бывает. Приветливая девушка у входа тихо поздоровалась и тут же задала свой дежурный вопрос:       — Вы в подарок смотрите или себе?       Мужчина даже не сразу понял, о чем его спрашивают и почему. Он долго пытался сфокусировать взгляд, а потом улыбнулся, чуть рассеянно и глупо, и переспросил. Девушка повторила, ничуть не переменившись в лице. Ей было привычно не замечать странностей, не замечать вообще ничего. Это пункт контракта, это обязанность и этикет профессии — прятать все мысли и эмоции под мраморной улыбкой, добродушным взглядом и легким флером фирменных духов. Такие люди напоминали Блейку манекены. Их слова и действия ничего не значили, никогда не были настоящими. Их нельзя было бояться, но и тем более нельзя было им верить.              — Для себя, — отозвался мужчина и тут же почувствовал острый дискомфорт. Уставший, с выступившими на лбу каплями пота, с щетиной на подбородке и в старой одежде… как он посмел явиться за духами в магазин одной из крупнейших сетей Америки? Что ему, нищему и голодному, тут искать?              Снова привычка из старой жизни… Когда они с Линн могли позволить себе все, что только не приходило в голову.              Вот почему Блейк так боялся лишний раз выходить из дома в магазин, парк или библиотеку (где раньше проводил довольно много времени): ноги всегда несли его по прежним маршрутам в прежние места. Места, в которых теперь делать было нечего.              Но девушку ничего не смутило. Она указала рукой в зал, сверкнули кольца на ее тонких пальцах, и выдала дежурное «пройдемте». А Блейк не решился возразить.              Они прошли через весь зал, ни разу не остановившись. Все было не то. Ничего не подходило. Но девушка шла уверенно и даже не смотрела по сторонам, а значит… что-то могло подойти. И эта мысль не могла не греть сердце. Блейк так мечтал понимать, что он еще не потерян для общества. Он может быть его частью. Может быть, как все. Любить и ненавидеть, переживать взлеты и падения, ездить на отдых, работать и… иногда покупать парфюм.              — Вот, здесь у нас представлены некоторые недорогие экземпляры, — Блейк даже не заметил, как девушка замерла перед высокой витриной, верхнюю половину которой занимали мужские духи во флаконах разных форм и размеров. — И, надо сказать, что относительно низкая цена никак не повлияла на качество.       Блейк быстро кивнул, боясь, как бы его хоть на долю секунды не заподозрили в недоверии.              Они пробовали образец за образом. Но Блейку все казалось не то. Он морщился, мотал головой и чувствовал себя бесконечно виноватым из-за собственных капризов. А девушке было все равно. Спокойная улыбка не сходила с ее лица, розоватого от румян, и чуть поблескивали большие серые глаза в полумраке зала.              Очередные духи имели запах каких-то трав, аромат был не особо назойливый или до тошноты крепкий, но вместе с тем достаточно насыщенный, а еще о чем-то напоминал. Только Блейк никак не мог понять, о чем. Он хмурился, смотрел на девушку, словно она могла ему чем-то помочь. Девушка улыбалась.              — Нравится?       Мужчина принюхался еще раз, а потом, задумавшись на долю секунды, прикрыл глаза. И в темноте, где никто не отвлекал, где никого и не было, кроме него да аромата духов, Блейк вдруг почувствовал себя невероятно спокойно и уютно. Он несмело коснулся пальцами шеи, руки едва слушались, а затем распахнул глаза. Его будто застали за чем-то глубоко личным. Блейк бы даже покраснел, если бы мог, но в последнее время его кожа могла принимать лишь два оттенка — болезненно-белый и серый, в особо тяжелые моменты.              — Нравится. Я возьму, — быстро проговорил мужчина, глядя на девушку чуть исподлобья, ожидая проявления её истинной сущности из-под дежурной приветливости. Но ничего не произошло.       — Хорошо. Пройдемте на кассу. У вас есть наша скидочная карта?              Карта у Блейка была. Он оформил ее два или три года назад, когда этот магазин только открылся. Мужчина тогда пришел покупать Линн подарок на Новый год и был крайне удовлетворен своим выбором. Да и вообще магазин ему тогда очень понравился.              — Нет, но я бы хотел завести.       — Потребуется указать ваше имя, телефон и адрес электронной почты по желанию, — быстро пояснила девушка. — Это не займет много времени.              Обратный путь мужчина преодолел в автобусе, чей маршрут проходил как раз недалеко от дома Блейка. Благо, в этот час большая часть населения находилась дома или на работе, и в транспорте оставались свободные места. Он предпочел сесть в конце салона у окна. И уткнуться в телефон. Вот только посты в лентах всех социальных сетей оказались такими скучными, что Блейка это почти взбесило. Он проверил сайт новостей, однако и там его ничего не заинтересовало. День ото дня жизнь текла привычным руслом, и ей надоело удивлять.              

***

             Дождь начался на следующее утро, когда Блейк снова собирался в больницу. Опустилась температура, и все небо было серым-серым, и тучи, гонимые ветром, перекатывались, словно мускулы под кожей жуткого зверя. Где-то на востоке гремела гроза, и над крышами домов виднелись светло-голубые отблески зарницы.              Под окном, вторя будильнику, выла сирена какой-то машины.              Блейк вылезал из-под кровати, чувствуя невыносимую головную боль. В его лучшие годы подобные ощущение ознаменовывали сильное похмелье, а теперь… Теперь мужчина даже не хотел искать причины, болит и болит, какая, к черту разница? Если он выживет, то какой толк переживать, а если умрет, то, что ж, всех это ждет рано или поздно.              Впрочем, умереть Блейк предпочел бы мгновенно, а не сгорая в агонии, поэтому быстро выпил несколько таблеток и отправился в душ. Холодная вода всегда помогала прийти в себя, собрать мысли и найти силы, затаенные в слабом теле.              После Блейк неуклюже намотал полотенце на бедра, тщательно выбрил щетину и глянул в зеркало. Мешки под глазами, губы чуть потрескались, а на стекле очков едва приметная царапина… Неважный вид, и мужчине захотелось расхохотаться в лицо тому чудовищу, которое смотрело на него из зеркала. И духи тут не спасут… Теперь стало понятно, насколько они на самом деле не подходят. Красивый аромат, который подошел бы кому угодно. Но не ему.              Блейк сжал губы и схватил флакон, готовясь разбить его вдребезги, смыть содержимое и никогда не вспоминать. Однако… опустил духи обратно, провел рукой по лбу и тяжело усмехнулся. Возможно, в другой жизни они ему еще пригодятся. Или не ему… или полицейскому, который однажды придет в квартиру, чтобы осмотреть хладное тело самоубийцы.              Такси почему-то ехало очень долго, хотя, кажется, ливень был не настолько сильный, чтобы стать причиной какого-то автомобильного коллапса. Впрочем, ничего спрашивать Блейк не стал. Он занял привычное место за водителем и открыл ноутбук. И зачем понадобилось брать его с собой? Не показывать же Вэлу те неуклюжие записки о скитаниях в деревне безумцев. Мужчина вообще старался не думать, для кого он это пишет. Ответ «для себя» перестал устраивать, а другого просто не было.              А еще Блейк думал о том, как много денег он потратил за последнее время. То на такси, то на, какая глупость, парфюм. Сводить концы с концами стало сложнее, и мужчина почти не ел, но… это уже не мешало. Голод не раздражал, стал привычен, как холод по утрам, как одиночество, как горький привкус лекарств, как… эта самая дорога в больницу для душевно больных. Блейк никак не хотел даже думать о таком жестоком слове «псих». От него пахло истинным безумием и какой-то жестокостью, а это напоминало о том Вэле, которого мужчина видел прежде. И которого так хотелось забыть.              Блейку хотелось помнить только того талантливого человека, который сейчас жил в одиночной палате, рисовал и читал книги (он больше всего любил исторические романы или чьи-то мемуары). Впрочем, этот новый Вэл тоже немало пугал. Пугал даже больше, чем прежний. Пугал тем, что был непредсказуем, что, казалось, все и обо всех знал и понимал. Он смотрел прямо и насмешливо, он жил играючи и ничего не боялся. В кровавой жестокости ничего таинственного нет, а в Вэле было.              И Блейк теперь понимал, что хочет понять, что скрывает этот странный человек. Он понимал, что ради этого вновь, прихрамывая, взбегает по белым ступеням крыльца больницы и направляется в кабинет доктора. И он готов был ждать, пока на него обратят внимание, отвлекаясь от дел…              Однако уже теперь мужчина чувствовал, что что-то не так.              Ричардсон стоял у окна и как-то устало потирал переносицу, глядя вокруг растерянно и озабоченно. Он даже и не заметил Блейка, пока тот не кашлянул, пытаясь привлечь внимание. Доктор едва не подпрыгнул, однако развернулся быстро, чуть не задев грузной фигурой папку с документами на краю стола.              — А, мистер Лангерманн, кто же еще?! — мягко рассмеялся мужчина, встречая посетителя, как старого друга, привычной дружелюбной улыбкой и крепким рукопожатием. Он выглядел жизнерадостно и оживленно, но как скрыть едва заметную тревогу в глазах? И как упрятать чуть влажную ладонь?       — Вы извините, но… к сожалению, вам придется подождать, — быстро сообщил доктор после краткой церемонии приветствия и отстранился, сцепив руки в замок.       — Почему же? — Блейк нахмурился, пряча руки в карманы, чуть повел плечами. Внутри все напряглось и сжалось. Душа чувствовала неладное.       — У… Вэла сейчас посетители. Они скоро уйдут, но после визита ему нужно будет отдохнуть, я полагаю, — Ричардсон как-то замешкался, даже снял очки и принялся быстро-быстро протирать старой тряпочкой.              Сердце забилось чаще. И страшная догадка никак не отпускала. Только Блейк гнал ее прочь, не хотел об этом думать и, хватаясь за последнюю надежду, надломленным голосом уточнил:       — Посетители?              Доктор поджал губы. И его взгляд, направленный снизу вверх, наполнился сочувствием и тоской, такой чуждой этому веселому лицу.              — Полиция, мистер Лангерманн.