По ту сторону

      Кларк ночует на крыше того дома уже несколько дней. Жители многоэтажки регулярно оставляют ей тёплый плед, который не греет, и немного еды, есть которую совсем не хочется. Она даже не пытается их благодарить, потому что ей всё равно. Вся вежливость ушла. Испарилась вместе со здравым рассудком. И Лексой.       Не сказать, что Кларк надеялась её здесь встретить. Она знала, что не встретит.       Она не встретит её нигде.       Гриффин не выходила на работу уже неделю. Она даже не позвонила, чтобы предупредить, потому что её телефон разрядился, пока она сидела в прихожей на полу почти всю ночь.       Онтари выгородила подругу, и, когда та не поднимала трубку несколько часов, пришла к ней домой. Ну как пришла — просто ворвалась. Она увидела подругу, лежащую на диване в гостиной, шепчущую какую-то несусветицу. Ри звонила Индре, но телефон та не поднимала, поэтому решила набрать Марию и предупредить, что Кларк ближайшие несколько дней точно будет отлеживаться дома.       Когда Кларк немного пришла в себя, она просто попросила Смит уйти. Она не хотела никого видеть в своей квартире. В их с Лексой квартире.       Временами даже казалось, что она чувствует запах шатенки на диване, будто этот диван всё ещё хранит тепло её кожи, но понимала, что всё это просто сила её воображения.       Смит вернулась вечером вместе с Блейк и несколькими пакетами еды, лекарств и выпивки.       У Кларк действительно был жар. Она не знает, когда успела простудиться, но подозревает, что это тогда, когда просидела и прорыдала на холодном полу около восьми часов.       Потом она решила отправиться на ту крышу. В прошлый раз ей повезло встретить шатенку там, но она прекрасно понимает, что не в этот раз.       Гриффин не может есть. Не может спать. Она не может даже дышать. Каждый новый вздох даётся сквозь адскую боль в ребрах и жжение в лёгких, так что иногда ей кажется, что проще умереть.       Может, хотя бы так она сможет встретиться с Лексой.       Её мозг переполнен воспоминаниями, связанными с девушкой, и ей хочется отрезать себе голову, лишь бы не видеть все эти картинки с ними, не слышать её голос и лучезарный смех.       Она не хочет. Не хочет помнить.       В порыве ярости Кларк порвала все рисунки Лексы, кроме того, что всё ещё стоял на мольберте, так и не вставленный в рамку.       Спустя пять минут она уже собирала каждый по кусочкам, задыхаясь в рыданиях и ненавидя себя за то, что уничтожила тот образ, который хранила в своей голове столь долгое время.       Кларк чувствовала, что Лекса соврала. Она знала, что Лекса соврала. Она не могла не чувствовать того же, что и Кларк, просто потому что в её взгляде она видела отражение своего собственного, а в её улыбке свою улыбку.       Кларк слишком грубо повела себя со своими подругами, которые пришли ей помочь. Но где же они были, когда она влюблялась в эту девушку? Влюблялась в чёртово привидение?!       Ей хочется винить всех и вся, и она винит, в глубине души понимая, что в этом не виноват никто.       В её разбитом сердце виновата только она сама. Кларк сама не захотела слушать Лексу, когда она предложила, чтобы их пути разошлись в первый раз, это именно она привязалась, и именно она полюбила.       Но несмотря ни на что, на самом деле Кларк не хочет забывать. Временами, когда ночь особенно тихая и особенно тёмная, и девушка рассматривает блестящие звёзды, ей кажется, что Лекса где-то там, и она видит её. Тогда она даже с ней разговаривает. Конечно, Кларк не надеется получить ответа, но ей становится легче, когда она думает, что просто перестала её видеть, как и все другие люди. Что Лекса стоит сейчас возле неё и неуклюже пытается обнять.       Гриффин хочется узнать, как с этим справилась Костия. И справилась ли вообще, потому что сама она не уверена, что сможет когда-то по-настоящему отпустить.       У неё ощущение дежавю, когда она утром возвращается в пустую, холодную ненавистную квартиру, и видит шатенку, стоящую лицом к окну.       Мозг понимает, что это Онтари, но сердце нет. Оно стучит вновь, чтобы остановиться спустя долю секунды, когда Кларк убеждается, что это Ри, и совсем не Лекса. Она падает на диван, но слёз даже нет.       Все её слёзы остались на той дурацкой крыше.       Дурацкая крыша, дурацкая Лекса, дурацкая Кларк!       Девушка хоть и пытается всё это ненавидеть, но все её попытки проваливаются сразу, ведь она понимает, что ни за что не сможет ненавидеть хоть что-то, связанное с шатенкой. Она любит всё это так, как ничто не любила.       Когда Октавия заходит в квартиру, она говорит, что умерла какая-то собачка возле подъезда.       Казалось, куда уж, но сердце блондинки способно биться ещё быстрее, чем раньше. Она даже не надевает куртку, босиком сбегая по лестнице. Подруги бегут за ней, но не поспевают.       Кларк видит бездыханное тельце Хот-Дога и падает на колени рядом с ним.       Подруги находят её захлёбывающейся в рыданиях и поглаживающей короткую шерсть собаки.       Ещё одно воспоминание с Лексой ушло. Умерло, и именно поэтому Кларк в который раз плачет.       Она не может остановиться, как бы ни пыталась, и ей даже не стыдно перед подругами. Ей просто всё равно, что они будут думать. Они забывали о ней, пользовались ею и бросали её, почему сейчас она должна думать об их чувствах?       Единственным человеком, хоть как-либо заботившемся о её чувствах, была Лекса, но она ушла.       Оставила её, точно так же, как и другие. И Кларк пытается не винить её, правда пытается, но с треском проваливается, ненавидя саму себя за это.       Лекса стала светом в жизни Кларк. Оглядываясь назад, она с уверенностью может сказать, что не жила. От пятницы к пятнице, от вечеринки к вечеринке и от головной боли до головной боли. Когда появилась шатенка, Гриффин почувствовала, что та часть, которой ей всю жизнь недоставало, наконец встала на место.       Она чувствовала себя собой рядом с ней. А сейчас её нет. И Кларк не чувствует ничего, кроме боли.       Когда Октавия предлагает посмотреть любимый сериал, Кларк в очередной раз срывается. Она кричит и плачет, бьётся в судорогах и не замечает головную боль, ставшую постоянным гостем в квартире. Она с трудом может назвать теперь это помещение своим домом, потому что Лекса — её дом.       Была её домом.       Спустя четыре дня Кларк опустошает все запасы алкоголя в квартире, у неё везде пыль толщиной с палец и горы мусора, на который ей попросту наплевать.       Кларк на-пле-вать.       Она слышит, как ругаются Онтари и Октавия, поскольку не могут решить, нужно ли говорить обо всём Эбигейл.       На следующий день она выгоняет их из квартиры, аргументируя это тем, что у неё болит голова от их вечной бессмысленной болтовни и криков.       Кларк решает взять себя в руки, когда теряет сознание в душе.       И видит Лексу.       Шатенка говорит ей, что та губит себя, и ей больно смотреть на такую Гриффин. Изломленную и разбитую, абсолютно ко всему безразличную. А когда блондинка протягивает руки к девушке, она просто проваливается в пропасть, открывая глаза и ощущая, как бьёт в лицо вода и морозит кожу холодная ванна.       Она открывает глаза и плачет, сжимаясь в комочек. Она клянётся, что это последний раз, когда она плачет по Лексе, ведь та обещала ей, что не проронит ни слезинки, когда на самом деле выплакала целый Тихий океан.       В тот день Кларк подстригает волосы и красит кончики в розовый, как и давно мечтала. Она всегда немного боялась осуждения со стороны своих друзей, но если им на неё наплевать, то ей наплевать вдвойне.       Кларк не приходит в себя. Она вряд ли уже когда-нибудь придёт, но она извиняется перед подругами, разговаривает, наконец, с Беллами в скайпе и получает приглашение на свадьбу двадцать шестого мая.       Ещё целых три месяца, но блондинка уже сейчас пытается настроить Белла на то, что она не придёт.       Она не сможет сидеть там и делать вид что всё хорошо. Не сможет, и будет только портить настроение и всем вокруг.       Белл видит, что с её лучшей подругой что-то не так, но она всячески увиливает от любых вопросов. На заднем плане в длинной рубашке щеголяет Эко, и Кларк едва ли сдерживает слёзы от картинок, проносящихся в голове, которые могли бы быть реальностью.       Для всех Лекса умерла почти полгода назад, а для Кларк только-только прошло пять дней.       Гриффин пытается держаться стойко. Она больше не плачет при друзьях, она не плачет даже сама с собой, только иногда слезинка скатится на грустном моменты в фильме, который она не смотрела с Лексой.       На седьмой день друзья вытаскивают её в кафе, в котором она работала официанткой, когда была моложе.       Она вспоминает те времена, когда у неё не было времени даже вздохнуть, не то, чтобы страдать. Она пахала, как лошадь, чтобы купить себе квартиру и заплатить за учёбу.       Она останавливается перед входом, набираясь решительности и придаваясь воспоминаниям.       Вдыхает морозный воздух, чувствует, как щиплет в носу и пытается не думать ни о чём.       Она видит Джаспера, Майю, Октавию, Онтари и Мёрфи. Их слышно ещё за пределами заведения, но им никогда не делают замечаний, так как они здесь постоянные и почётные клиенты.       Кафе никогда не пользовалось особенной популярностью, это было тихое домашнее заведение, в котором всегда было свободное место.       За этот год оно заметно преобразовалось, и людей здесь было предостаточно, хоть и один или два столика всё ещё оставались пустыми.       Кларк поздоровалась со всеми и присела на стул, заказав бутылку красного вина.       Первым от впечатления изменившей имидж блондинки очнулся Джаспер. Он довольно громко присвистнул.       — Да ты крута, Кларки! — говорит парень, и все его поддерживают, даже Онтари с Октавией, что заставляет блондинку удивиться.       Кларк сидит тихо, очень редко вставляя какие-то реплики, что не ускользает от внимания её компании. Все здесь просвещены, что происходило с девушкой прошлые несколько дней, так что они стараются не замечать и не давить на неё.       Когда подходит мистер Делейни, блондинка вздрагивает, вытянутая из собственных мыслей.       — Кларк, дорогая! Сколько лет сколько зим! — радуется мужчина, бросаясь обнимать девушку.       — Здравствуйте, мистер Делейни, — сдержанно здоровается Гриффин, но она рада видеть старого Боба, который неизменно, вот уже почти двадцать пять лет владеет этой кофейней.       Они немного разговаривают, и Кларк замечает, что инструменты не убрали. Она вспоминает, что именно этим и подкупилась, когда устраивалась сюда на работу.       Она часто выступала здесь, получая дополнительные деньги. Ей нравилось петь и писать песни, но сейчас это навевает тоску, заставляя вспоминать, как несколько дней она написала ещё одну песню под воздействием двух бутылок виски.       Ей никогда ещё не было так плохо, как тогда, и от одних воспоминаний её желудок скручивается в трубочку.       — Не хочешь вспомнить былые времена? — подмаргивает Делейни в сторону микрофона и старой гитары Кларк, которую она отдала ему три года назад.       — Нет, нет, спасибо, я уже не занимаюсь этим, — вежливо отказывается Кларк, присаживаясь на своё место.       — Ужин за наш счёт, как и обычно, — с хитрой улыбкой добавляет мужчина, понимая, что ему уже почти удалось убедить блондинку.       Друзья подбивают её не меньше Боба, а у Кларк трясутся руки. Владелец объявляет её, пока Мёрфи подливает в стакан виски, и девушка выпивает залпом.       Она даже не знает, почему делает это, и для себя блондинка уже решила, какую именно песню она споёт.       Гриффин хочет что-то сказать, но в горле пересыхает и подкашиваются колени, так что она боится, что упадёт.       Она садится на стул и ностальгия захватывает её. Она вспоминает все свои прошлые выступления, видит возле барной стойки Бетани и Лиз, которые приветливо машут ей и показывают большие пальцы. Она улыбается им в ответ, и понимает, что не чувствует ничего от их встречи. Да, они не видели друг друга почти полтора года, но она ни разу даже не вспоминала о этих женщинах.       Кларк вытирает мокрые ладони о джинсы и берёт в руки когда-то свою белую потрёпанную гитару, купленную за первые карманные деньги.       Кларк прочищает горло, проверяя струны, но гитара совсем не расстроена, звучание кристально чистое, будто она только и ждала, что Кларк будет сегодня на ней играть.       На самом деле, это работает не только для них.       Есть такая акция по средам — если ты споёшь на сцене, и людям это понравится, ты получаешь бесплатный обед.       Блондинка чувствует как неприятное волнение крутится в животе, и девушка вспоминает Лексу. То, как шатенка говорила ей, что она прекрасно поёт и играет, и как завороженно смотрела своими зелёными омутами на смущающуюся Кларк.

Sophie Howes — All I want

      — All I want is nothing more Всё, что я хочу — это лишь To hear you knocking at my door Услышать, как ты стучишь в мою дверь.       Пальцы на автомате перебирают струны, и девушка чувствует дрожь в руках и понимает, что все это замечают.       Эту песню она написала для Лексы в тот день, когда она потеряла сознание и увидела шатенку. Она не почувствовала долгожданного облегчения или радости, потому что именно она всегда её разочаровывала. Всё это время.       Кларк вспоминает все свои косяки и почему-то думает, что у шатенки достаточно много терпения, потому что их было действительно много. И Лекса переступала через них, оставаясь с блондинкой.       — When you said your last goodbye Когда ты окончательно ушла, I died a little bit inside Во мне всё перевернулось.       Кларк вспоминает их прощание, которое и не было прощанием, потому что она просто вышла в грёбаный магазин. Блондинка хотела побыть одной, ведь Лекса отвергла её, прервав на полуслове.       Их последнее прощание вовсе и не должно было быть последним.       Гриффин даже готова отпустить Лексу. Она готова, но только бы шатенка была здесь. В этом мире. Пусть и не с ней. Пусть они бы прекратили своё общение. Пусть так, но блондинка просто хочет Лексу. В любом виде. Материальную, нематериальную, говорящую, злую и кричащую, ей всё равно. Ей просто нужна шатенка.       — But If you loved me Но если ты любила меня, Why’d you leave me? Почему покинула меня? Take my body Возьми мою плоть.       В конечном итоге всему причиной стала Кларк. Она сама причина своих страданий, но даже если и так, блондинка не готова перечеркнуть всё, что у них было.       Всё, что у них было — это дружба, которую Кларк берегла и пыталась сохранить всеми силами. Да, у неё не всегда получалось и иногда она ранила Лексу, не желая того, но она всегда раскаивалась искренне.       Гриффин закрывает глаза, нервно сглатывая между словами. Вместо долгожданный темноты, девушка видит такой любимый чёткий образ, который никогда не сможет стереть из памяти.       Она никогда не сможет забыть Лексу, как бы ни попыталась. Её первая любовь за двадцать пять лет жизни, и, как кажется блондинке, самая сильная, какая может у неё быть. Ведь Кларк действительно никогда не любила. Ей казалось, что в душе зарождаются какие-то чувства, но они никогда не были настоящими.       Кларк вспоминала все те утра, которые они делили, все вечера, ночи и дни, и понимает, что у неё просто не осталось выбора, кроме как полюбить это изумительную девушку. И она практически не сопротивлялась.       — So you brought out the best of me Ты показала лучшее, что во мне есть, A part of me I’d never seen Ту часть меня, о которой я не подозревала.       Кларк не открывает глаз, еле сдерживая слёзы. На этих словах улыбка расплылась на лице, но все внутренности буквально сжимаются в комок, пока очередной спазм сжимает сердце.       Девушке на секунду кажется, что Лекса здесь. Ей кажется, что она слышит её голос, подпевающий тихому пению блондинки, и она почти различает её силуэт в небольшой толпе возле бара, когда понимает, что это не может быть она.       Кларк хочется перестать думать и полностью погрузиться в песню. Но пальцы сами перебирают аккорды и голос берёт нужные ноты и слова, так что разум девушки остаётся ничем не занят, кроме как мыслями о шатенке.       Кларк понимает, что не может сдержать слезу, когда чувствует влагу на руке. Боль разрывает её сердце, и девушка хочет это прекратить, но одновременно не хочет.       Это как любимый сериал с плохим концом. Ты любишь его, поэтому пересматриваешь снова и снова, зная, чем он закончится, и что этот конец абсолютно точно разобьёт тебе сердце.       Так и с Кларк. Воспоминания причиняют боль, они ранят изнутри, оставляя не видимые никому кровоточащие порезы. И их нельзя вылечить. Тот, кто может их вылечить, безвозвратно ушёл, забирая с собой её сердце.       Кларк понимает, что не сдерживает данное себе слово, когда чувствует вторую слезинку, третью, четвёртую… Она так сильно хочет увидеть изумрудные искрящиеся глаза, эту лучистую смущённую улыбку, румянец на щеках и пышные тёмные волосы. Девушка хочет увидеть, как венка вздымается на лбу, как Лекса сжимает от злости кулаки или как кричит на неё.       Она хочет опять увидеть тот взгляд, который дарила ей Лекса каждое утро. Этот взгляд блондинка не видела никогда и ни у кого, потому что он видел Кларк. Этот взгляд не был пронзительным, но он попадал прямо в сердце, от чего перехватывало дыхание. Лекса выглядела такой домашней с ладонями под щекой и растрёпанными волосами, такой милой и такой настоящей.       Но девушка, которая меньше всех этого заслуживала, была мертва. И от этой дурацкой мысли дрожь пробегает по телу поющей и Гриффин чувствует, как что-то сжимает горло.       Когда она наконец завершает свою песню, её голова опускается на обечайку и девушка даёт волю всем своим слезам. Её плечи подрагивают, когда она вспоминает, что всё ещё сидит на сцене.       Ей не хочется возвращаться к своим друзьям. Ей, на самом деле, не хочется возвращаться никуда, кроме как к Лексе. Но девушка понимает, что это невозможно, так что просто вскакивает и мчится к выходу, по пути натягивая снятую с вешалки куртку.       Кларк срочно нужно подышать свежим воздухом. Она глубоко вдыхает, когда оказывается на улице, и слёзы наконец-то застывают.       Кларк достаёт неизвестно какую по счёту за эту неделю сигарету и поджигает, затягиваясь.       Это успокаивает, и она переходит дорогу, заприметив напротив лавочку, на которой они с Лексой не сидели.       Она садится и закрывает глаза, медленно выпуская дым. Сердце постепенно приходит в свой привычный ритм, и девушке по неизвестным причинам становится легче. Кларк смотрит на небо и понимает, что пора возвращаться в жизнь.       Кларк Гриффин возвращается.

***

      Кларк просыпается ранним утром и смотрит в окно. Она никогда больше не поворачивается на правый бок и не спит посередине кровати.       Кофе больше не даёт такого вкуса, как раньше, и Кларк пьёт зелёный чай с жасмином, который напоминает ей об Оливии, с которой они не общались с того самого дня.       Гриффин приезжает на работу почти опаздывая, она выехала намного позже обычного, и ей даже пришлось нарушить несколько правил, чтобы успеть приехать вовремя.       Девушка узнаёт, что Индра уволилась. Они не были друзьями, или хотя бы хорошими знакомыми, чтобы Кларк расстроилась, но она расстроилась. Индра хороший врач и хороший начальник, с ней никогда не было никаких проблем, кроме той, что она назначила Гриффин к Марии на первом году резидентуры.       Она поднимается на третий этаж, где располагается кабинет женщины. В кабинете почти пусто, за исключением нескольких коробок с вещами на столе. Индры нет, и девушка хочет дождаться её, ведь, может, нужна какая-нибудь помощь.       Спустя несколько минут она заходит, несколько удивлённая увидеть блондинку в больнице, и, тем более, в собственном кабинете.       — Доброе утро, — здоровается женщина, беря в руки свою коробку. В обычной одежде она не выглядит так грозно, и, если быть честной, Кларк всегда почему-то побаивалась её.       — Доброе утро, — вымученно улыбается Кларк и спрашивает, не нужна ли какая-нибудь помощь.       Она берёт в руки коробку, на которую кивает брюнетка, и они вместе выходят, в неловком молчании. Кларк смотрит по сторонам, рассматривая стены, и не верит, что Индра покидает это место. Она проработала здесь почти десять лет, а сейчас уходит.       Кларк думает, что все уходят, и её ноги путаются друг о друга. Она не падает, но роняет коробку с вещами, и ей так неловко, что хочется провалиться сквозь землю.       — Простите, пожалуйста, это вышло случайно, — бормочет она и подбирает вещи, разбросанные по полу.       Индра говорит, что ничего страшного и наклоняется чтобы помочь девушке сложить всё обратно.       Гриффин краснеет и пытается не рассматривать личные вещи женщины, опасаясь, что та может что-то сказать. Но именно личных вещей там почти нет, только всякие папки, ручки, бумаги, тетради, рамка с фотографией и что-то ещё на самом дне, что не выпало.       Они собирают всё, но Кларк замечают жёлтую папку, закатившуюся под сидения для ожидания. Блондинка наклоняется и еле как хватает эту папку. Из неё что-то вылетает, и она опять извиняется, окончательно смутившись.       Она переворачивает бумагу, отмечая, что это фото. Она мельком оглядывает его и в глазах темнеет, пока не понимает, что ей показалось.       Нет, ей определённо точно показалось, ведь этого не может быть…       — Кларк? Всё хорошо? — спрашивает Индра, замечая застопорившуюся и растерянную блондинку.       Девушка кивает и переворачивает фото ещё раз.       На фотографии шесть человек. Кларк чётко могла узнать из стоящих улыбающуюся Индру, возле который расположился приятной внешности темнокожий взрослый мужчина. С одной стороны он приобнимал Индру, а с другой стороны другую женщину, немного старше. Перед ними стоял маленький мальчик, который крепко обнимал девочку помладше, стоящую справа от него, с грудным, совсем маленьким ребёнком на руках, который так доверчиво прижимался к ней, довольно улыбаясь и обхватывая своими маленькими ручонками детскую шею.       — Это моя сестра с мужем и сыном, и наши племянницы — объясняет женщина, кивая на фотографию, уже лежащую в папке. Кларк натянуто улыбается, думая, не будет ли то, что она спросит слишком странным.       — Могу я взглянуть? — дрожащим голосом спрашивает блондинка, пытаясь устоять на ногах. Индра сдержанно кивает, а Гриффин боится посмотреть на изображение.       — Господи, — тихо шепчет девушка, понимая, что зрение её не подвело. Она сглатывает и ощущает горький привкус во рту. Мысли путаются и ей кажется, что коридор шатается из стороны в сторону.       — Кларк? Тебе плохо? — обеспокоенно спрашивает Индра, подходя к ошарашенной девушке.       — Это… Лекса.? — спрашивает неизвестно кого девушка и ощущает, как кружится голова и приглушаются все звуки и весь окружающий мир.       Индра отшатывается, спрашивая откуда она знает её племянницу.       В голове у Кларк что-то щёлкнуло, ведь она помнит, что кто-то говорил что-то про племянницу Индры, но не может вспомнить что. Её трясёт, пока она думает, что сказать женщине, ведь она определённо хочет ответов, которые блондинка попросту не готова сейчас ей дать.       — Мы… дружили, — дрожащим голосом говорит блондинка, не в состоянии поверить, что это Лекса. Ей кажется это нелепым сном, а в голове кружится столько вопросов, но Кларк не может вымолвить ни слова.       Она выдавливает из себя какие-то отдельные звуки и совершенно не слышит, что говорит ей брюнетка. Кларк понимает, что ей нужно узнать только одно: действительно ли мертва Лекса.       Только вместо вопроса Кларк начинает говорить. Она начинает рассказывать, как увидела её на своём диване утром двадцать первого октября. Как эти четыре месяца они провели вместе, и что она исчезла только неделю назад. Индра молча проводит её в свой кабинет, чтобы уйти от лишних ушей.       — Как я могу знать, что всё это правда? — настороженно спрашивает женщина после полного рассказала блондинки.       — Я сама не могу знать, правда ли это. Но… Она рассказывала мне о Костии, — закусывая губу говорит немного успокоившаяся блондинка, всё ещё немного дрожа.       — Это была её девушка, — медленно шепчет Индра, прикрывая рот ладонью.       Кларк хочет наконец задать этот долгожданный вопрос, но она чертовски сильно боится услышать ответ, к которому не будет готова. Ну, она не готова к любому ответу, так что ей остаётся только дрожать и сдерживать слёзы, до крови закусывая внутреннюю сторону щеки.       Индра замечает глаза блондинки, переполненные глубочайшим шоком, болью и отчаянием, так что решает сама спросить то, что уже вот как десять минут хочет узнать Кларк.       — Ты хочешь её увидеть? — блондинка вздрагивает, медленно кивая. Она не знает, будет ли жалеть об этом, когда женщина приведёт её на могилу девушки.       Она была в слишком нестабильном состоянии, чтобы заметить, как на неё смотрит Индра. В её глазах жалость, которую сейчас невозможно не заметить.       Индра, впрочем, сомневается, стоит ли делать это, видя и так шаткое и психическое и физическое состояние девушки, что сидит перед ней. Но она уже спросила, а за язык её никто не тянул.       — Тогда тебе нужно лететь в Австралию.       — В Австралию… Вот почему она не узнавала местность, может, она бы смогла всё вспомнить, если бы была там, но не здесь… Но почему тогда она оказалась в моей квартире? — тихо и неразборчиво шепчет Кларк, рассуждая вслух и даже не замечая этого. Она просто постепенно отключается, погружаясь в свои мысли и не замечая всего мира вокруг.       Кларк не помнит, как покупала билеты, не помнит номер рейса, не помнит дату и время, и то, как ехала в аэропорт и возвращалась домой.       Но когда она более или менее приходит в себя, девушка замечает купленный билет в своей сумке, датированный первым марта. Рейс на шесть сорок девять вечера с пересадкой в Лос-Анджелесе, а приезд в восемь сорок пять утра по местному времени спустя два дня. То есть, прилетает она уже третьего марта. Обратного билета девушка не обнаружила, видимо решив, что определится с датой отлёта уже там.       Сейчас в голове у блондинки было слишком мутно, чтобы думать о чём-то, так что она просто без сил завалилась на кровать.

***

      Взяв на работе больничный, она уже договорилась с знакомым врачом вашингтонской больницы Джорджтаун Юниверсити о том, что та обеспечит ей заключение о болезни.       Сейчас Кларк находилась в аэропорту и её била крупная дрожь. Она никогда раньше не покидала страну и не летала на самолётах, но девушка понимала, что волновалась не из-за этого. Ей было страшно увидеть могилу девушки.       В её голове настолько укрепилась мысль о том, что Лекса мертва, так что она даже чисто теоретически не могла предположить, что возможен какой-то другой вариант развития событий. Она просто знала это, что тогда думать и тешиться пустыми надеждами?       В аэропорту её окликнула Индра, и блондинка удивилась. Она практически ничего не помнила после того, как рассказала ей о Лексе, так что для неё стало сюрпризом, что они летят вместе. Приятным или не очень, ей доведётся выяснить по ходу дела.       Оказывается, что Индра вовсе и не увольнялась из больницы, а её перевели в Нью-Йорк по неизвестным причинам, а сейчас женщина просто захотела навестить свою племянницу и земли, на которых выросла. Ей предстоит возвращаться через две недели, и Кларк, судя по всему, не будет в Австралии так долго.       Полёт будет длиться двадцать один час и Кларк слишком переживает, боясь упасть в апатию опять, ведь чем заниматься на не слишком удобном сидении, кроме как думать?       Благо её место оказалось рядом с иллюминатором, так что она просто опустила взгляд на землю.       Индра сидела двумя рядами назад, а у её соседки всё время плакал маленький ребёнок, мешающий спать.       Блондинка не хотела включать музыку просто потому, что понимала, что слишком много мыслей тогда появятся в её голове. Она не хотела ворошить эти воспоминания, как они с Лексой пели во весь голос песни из плейлиста Гриффин, пока та готовила, или когда они ездили в машине.       В Лос-Анджелесе им предстояло ждать сорок восемь минут, так что Кларк с Индрой решили зайти и перекусить. Блондинке до сих пор кусок в горло не лез, и когда она почувствовала запах еды в ресторанчике, то только скривилась, сдерживая тошноту.       Блондинка не говорила Индре о том, что у неё появились какие-то романтические чувства к Лексе, но женщина и сама всё понимала. Это было заметно по взгляду той: наполненному болью, страхом, отчаянием и ещё чем-то.       Из Города Ангелов им предстояло лететь пятнадцать часов, и Гриффин не имела понятия, как она проведёт их.       Ей удалось заснуть только спустя несколько часов, и она подозревает, что спала не больше двадцати минут, ведь этот дурацкий кошмар вновь преследовал девушку.       Ей удавалось избегать его только потому, что она почти не спала. А сейчас, убаюканная приглушённым светом и неспешной болтовней каких-то людей, она смогла погрузиться в сон, хоть кратковременный и очень неприятный.       Кларк поняла, что они прилетят в Сидней только тогда, когда услышала голос пилота, который поблагодарил их за выбор их авиакомпании и пожелал приятного времяпрепровождения в Сиднее.       Температура здесь была почти что адской. Гриффин была из тех, кто ненавидел жару и сильный холод, предпочитая что-нибудь посередине.       Купив две бутылки воды, она предложила одну Индре, мягко улыбающейся и, видимо, вспоминающей былые времена. Вернуться на родную землю всегда приятно.       Ну, или почти всегда.       Кларк собиралась снять номер в гостинице, когда женщина практически силой заставила девушку остановиться в своём доме.       Индра жила там одна, а сейчас он пустовал, так что им просто нужно было немного прибраться, чтобы привести помещение в надлежащий вид. Дом не был заброшен, ведь женщина только несколько недель назад отказалась от услуг горничной, что регулярно тут прибиралась.       Кларк не хотела нигде останавливаться, она просто хотела побыстрее увидеть её. Ожидание мучило так же, как эта чёртова жара, так что она не могла ждать ещё неизвестно сколько времени.       Индра была подозрительно тихой. Она не хотела говорить блондинке, куда они отправятся, и та это замечала. Конечно, ей в миллион раз больнее, чем девушке, просто потому, что она знала Лексу всю её жизнь, и она была её тётей.       Пока Кларк принимала душ, женщина успела сходить в магазин за углом и купить продуктов.       Блондинка видела, что Индра валится с ног, так что решила отправить её спать, пока сама приготовит завтрак. Кроме того, чтобы варить макароны, Кларк умела почти виртуозно делать яичницу, так что она решила приготовить её.       Воспоминания о том дне, когда она чуть не сожгла собственную квартиру накрыли её резко и неожиданно, заставляя девушку зажмуриться от головной боли и опереться о стену, чтобы устоять на ногах.       Они смогли покинуть дом только на следующий день, ведь Кларк просто валилась с ног, и Индра сказала, что никуда девушку в таком состоянии не поведёт.       Они молча ехали в неизвестном ей направлении. Кларк неконтролируемо трясло и не хватало воздуха. Сердце адски болело, а внутренности будто выкручивало. Её саму будто выворачивало наизнанку.       Она хотела спросить, куда они едут, в глубине души прекрасно зная ответ. Но ей нужно было услышать его вслух, чтобы убедиться. Чтобы убить в себе ту дурацкую мизерную частицу надежды, так стремительно зарождавшейся в душе.       Кларк не знает, на что она надеется, она не думает об этом. Она просто хочет лучшего исхода из всех возможных.       — Не спросишь, куда мы? — спрашивает Индра, притормаживая на светофоре.       — Я и так знаю, — не настроенная на разговор девушка рассматривала не интересовавшие её пейзажи за окном.       Индра притормозила у большого здания, и Кларк поняла, что это больница по табличке. Она вышла из машины, подзывая к себе блондинку.       Гриффин молча следовала за женщиной, которую, видимо, здесь знал каждый. Она несколько раз останавливалась, чтобы поговорить с кем-то из врачей или медсестёр, но девушке было не интересно, о чём они говорили, так что она даже не слушала, а просто рассматривала стены.       Индра остановилась возле белой двери, не решаясь заходить внутрь. Кларк спросила, что там, и женщина лишь приоткрыла дверь для блондинки, оставаясь в коридоре.       Сердце выпрыгивало из груди, и девушка не знала, из-за чего такая реакция. Изображение кардиомонитора и его стабильный равномерный писк настораживал и резал слух. Пытаясь успокоить глупое сердце, девушка сделала шаг внутрь, и ещё один, пока не застыла от увиденного.       На больничной кровати, скованная миллиардами различных трубок, совсем без движения, лежала… Лекса. Её Лекса.