По ту сторону

            — Зачем вы приходили к обвиняемому в вашем деле Роану МакГоуэну пятью часами ранее?       Снова эта комната. Снова этот же неудобный стул. Снова офицер Дженсен проводит её допрос.       Но в этот раз, почему-то, всё кажется другим. Он относится к ней по-другому, не так, как в прошлый раз. Так, будто она к этому как-то причастна.       — Я… Я хотела поговорить с ним, узнать, почему он сделал всё то, что сделал, — отвечает ему Лекса, краем глаза замечая стоящую за стеклом Кларк, с которой беседует ещё один офицер.       — Потом мне стало плохо и я ушла, — добавляет она, заправляя волосы за ухо.       Перед глазами появляется пелена слёз, но Лексе не дают ни секунды, чтобы подумать о том, что произошло.       — Вы можете подписать разрешение на просмотр видеозаписи вашего разговора? И еще одно, для камер на крыльце, — Лекса кивает и дрожащими пальцами берёт протянутую ей ручку.       Даже не смотря на текст она быстро ставит свою подпись и протягивает бумагу обратно Дженсену.       — Вы можете рассказать мне, что случилось? Костия и Роан..?       — Через три часа после того, как вы ушли, Роан сбежал. Мы заметили это не сразу, только через некоторое время, в шесть вечера, когда был плановый обход, — он внимательно смотрит Лексе в глаза, будто пытаясь уличить её во лжи. — Через час в наш участок поступил звонок с его телефона. Он признался в убийстве вашей бывшей невесты Костии Уайт и сказал, что расскажет обо всём.       Убийство. Роан признался в убийстве. В убийстве Костии.       — Когда полиция приехала, Роан уже был мёртв. На пистолете не было никаких отпечатков, обойма была пустая. Но его убийца, видимо, не знал, что на крыльце вашего дома было две камеры слежения.       Она слушает то, что говорит Дженсен, но понимает, что ничего не слышит. Она не может разобрать ни слова, пытаясь прийти в себя.       — Вы… Вы хотите сказать, что они оба мертвы? — переспрашивает Лекса, пока её руки падают на подрагивающие колени. Как это возможно?       — Послушай, Лекса, — он немного наклоняется к ней, и его голос больше не звучит так официально. Она на автомате поднимает голову к нему. — Я знаю, что это нелегко принять, но этих людей больше не вернуть. А преступника поймать по горячим следам всё еще можно, пока он не успел скрыться из страны или чего хуже. Нам нужен код доступа к записям с видеокамер, который знала только ты и твоя невеста. — он снова отклоняется назад, и Лекса ловит тень, пробежавшую по его лицу. Кажется, ему очень хочется закрыть это дело, полное предательств, убийств и мести.       Лекса в растерянности кивает и через несколько секунд понимает, что не помнит никакого кода доступа.       Дженсен предлагает ей поехать в их прошлый дом вместе с небольшим нарядом полицейских, чтобы она могла обыскать некоторые записи, тетрадки или может, вспомнила бы всё уже на месте. В любом случае, они не могут вторгнуться в её дом, ведь Лекса всё ещё там зарегистрирована.       — Хэй, — говорит ей Кларк, протягивая руки для объятий. Губы немного щиплет, но эта боль даже в какой-то степени ей приятна, если вспомнить, из-за чего она вообще появилась.       Лекса молча прижимается к Кларк, утыкаясь носом в её шею и пустым взглядом всматриваясь в стену сзади.       Они садятся в полицейский BMW и выдвигаются.       К дому Костии ехать около получаса, и Кларк надеется, что за это время Лекса хоть словом обмолвится. Но она молчит.       Лекса смотрит на свои раскрытые ладони уже пятнадцать минут. Кажется, она изучила каждую линию, каждую клеточку своей кожи, когда замечает кровь на пальцах. Она стекает вниз, к ладони, окрашивая всю руку в тёмно-красный.       Лекса хочет позвать Кларк, хочет, чтобы кто-то смыл это, хочет, чтобы крови Костии больше не было на её руках, но когда она снова возвращает свой взгляд на ладонь, она кристально чистая.       Она смотрит в окно, думая о том, как часто раньше видела эти пейзажи. Как часто она ездила этой дорогой из дома в университет. Как часто Костия забирала её на своей машине и они просто катались по вечернему Сиднею.       В горле снова образовывается противный тягучий ком, когда она вспоминает об их первой встрече.       На улице было жарко; намного жарче, чем сейчас. Костия была одета в жёлтое летнее платье на тоненьких бретельках в противный горошек.       Лекса ненавидела одежду в горошек.       В её глазах искрились озорные огоньки, когда она называла Лексу откровенно хреновым художником и та сразу же ей отвечала.       Каждая их перепалка заканчивалась поцелуями на столах после занятий, а утром они снова продолжали спорить и ссориться.       Каждый раз глаза Костии наполнялись ехидностью, когда Лекса заходила в кабинет. Это было трудно не заметить.       А сейчас она едет в их дом, в дом, где они жили чуть больше года, где они планировали будущее, выбирали платья на свадьбу, придумывали имена своим детям, которыми никогда бы их не назвали.       Сначала все эти воспоминания очернились её изменой. Теперь же, смертью.       Кажется, Лекса всё ещё не осознала, что Роан её убил. Наверное, она всё еще не осознала, что Роана убили тоже.       Кларк наклоняется к водителю и шепчет ему что-то на ухо.       Они паркуются, почему-то, у заднего входа, и всё, что видит Лекса — установленная палатка и много-много разноцветных гирлянд, которых на самом деле нет.       Она помнит этот день; пятнадцатое января, день рождения Костии.       Они поставили во дворике палатку с подушками, заказали суши и жарили зефирки на огне от маленького костра. Половину ночи они просто провели под открытым звёздным небом и пытались наугад найти звёзды, которых не было видно из-за ярких огней Сиднея.       Костия показала ей единственное место в городе, где они были видны.       Её глаза.       Лекса всегда замечала яркие звёзды в её карих омутах, и это было её собственное чудо.       Она на автомате находит ключ в горшке. Прежде чем открыть дверь, Лекса до боли сжимает эту вещь в ладони, и, задержав дыхание, вставляет его в замочную скважину.       Замок, как и раньше, немного клинит, и на глаза наплывает волна слёз, когда она так же, рефлекторно, прикладывает плечо к двери, чтобы надавить на неё.       Руки продолжают трястись, когда они заходят в тёмное помещение, а Лекса помнит, что выключатель справа.       Всё в гостиной выглядит так, будто Костия просто вышла в магазин. Будто она просто пыталась что-то испечь, а муки дома не оказалось.       Она на негнущихся ногах подходит к дивану, на котором они провели не одну ночь, и проводит пальцами по спинке.       Её пальцы оставляют за собой две кроваво-красные полоски, и Лекса отпрыгивает в сторону, когда замечает это. Но когда она смотрит снова, ничего уже нет.       На кофейном столике стоит тарелка с недоеденным ужином и чашка с недопитым чаем.       Кто-то сзади неловко покашливает, чтобы Лекса поторопилась и Кларк громко на них шипит.       — Компьютер с доступом к записям с камер на втором этаже, — хриплым голосом информирует их она, прокашлявшись.       Все шумно поднимаются на второй этаж, а Лекса идёт самая последняя.       В доме всё также пахнет древесиной и хвоей, прямо как и раньше, когда она ещё там жила.       В доме пахнет Костией, запах которой, конечно же, ещё не успел выветриться.       От этой мысли ей сразу становится тошно, но она продолжает показывать им, куда направляться.       Дверь слева от лестницы. Её личный кабинет.       Лекса мягко толкает деревянную дверь и она скрипит, напоминая ей обо всём, что тут раньше происходило.       На столе до сих пор стоят их общие фотографии в разрисованных рамках и Лекса не может делать ничего, кроме как всматриваться в улыбчивое лицо Костии.       Она не может пересилить себя, чтобы подойти ближе и включить этот чёртов компьютер, пока смотрит на тени от её ресниц на щеках. Она не может не заметить маленькие морщинки в уголках глаз от широкой улыбки. Не может так же и не заметить взгляд, которым она так любила на неё смотреть.       Никто не пытается что-то сделать, все ожидают, пока Лекса очнётся и сделает то, зачем они сюда пришли.       Она на автомате нажимает на кнопку питания, на автомате вводит пароль от рабочего стола Костии, на автомате пододвигает стул на колёсиках к столу ближе.       Каждое движение причиняет боль, кости ломит от того, насколько это всё неправильно.       Она находит жёсткий диск со всеми записями, и, когда высвечивается панель, запрашивающая код доступа, не может вспомнить ничего подходящего.       — Можем поискать какие-нибудь записи, я думаю, она его записала.       Лекса поочерёдно открывает выдвижные ящики стола, пытаясь не присматриваться ко всему, что там написано. В её столе миллиарды разных заметок; Костия работала над своей книгой.       Это было её мечтой с семнадцати лет. Она хотела написать книгу и начать издаваться.       Лекса достаёт из ящика большую папку с исписанными вручную листами. Костия обожала рукописи, и именно так и хранила всё написанное. Видимо, это одна из них.       От застилавших глаза слёз Лекса не может разобрать ни буквы, пока боль распространяется по её груди.       Она невесомо проводит пальцами по въевшимся в бумагу чернилам, пытаясь сглотнуть колючий ком в горле.       Кларк стоит в стороне, не решаясь в такой личный момент подойти к Лексе, и она ей за это благодарна. Кларк всегда наблюдает за ней, не упускает из виду, чтобы знать, что с ней всё хорошо, но доверяет Лексе настолько, чтобы она сама решала, хочет ли её присутствия слишком близко.       Лекса автоматически складывает эту рукопись в пакет и обещает себе, что обязательно прочтёт всё. Всё до последней страницы.       Она находит старые тетрадки с их общими записями и переписками, и это разбивает её сердце так, как ничего раньше ещё не разбивало.       Лекса находит учебное пособие, которое шло в комплекте с камерами, и на последней странице написан код доступа.       — Я нашла, — говорит она и снова хрипит от всех чувств, накатывающихся на нее снова и снова. Все подходят к ней ближе и Лекса включает запись, датируемую сегодняшним числом. Они пролистывают несколько часов, когда датчик движения сработал на птиц или пошатывающиеся от ветра деревьев. В 18:13 к её двери подходит Роан.       От понимания того, что сейчас она увидит, как убили Костию, сердце в груди бьётся с невероятной скоростью, а тошнота снова подкатывает к горлу, но Лекса не может оторвать взгляд от экрана.       Костия открывает дверь и девушка не может не поглощать глазами её лицо. Последнее её воспоминание о бывшей невесте — её фигура, сгорбившаяся от плача и покрасневшие тусклые глаза от всей той лжи, которую она столько времени в себе носила.       Сейчас же Костия, кажется, выглядит лучше, хоть изображение и не в слишком высоком качестве.       Они сначала немного разговаривают, но Лекса не может разобрать ни слова, и непонятно, то ли от того, что не слишком и пытается, то ли от того, что они говорят слишком тихо для микрофонов на камерах.       Костия даже не кажется обеспокоенной, хоть и наверняка знает, что Роан должен был быть за решёткой.       Лекса смотрит на стоящую в дверях девушку, пытаясь запомнить её лицо в мельчайших деталях.       Она даже не знает, чьё именно лицо ей надо запоминать. Роан ведь умер тоже.       На видеозаписи он отходит к ступенькам вниз, стоя на краю крыльца. Костия делает несколько шагов к нему и именно тогда раздаётся этот звук.       Выстрел.       Он настолько будоражит всё сознание Лексы, что она не может определить, где реальность, а где нет.       Костия падает на крыльцо и забрызгивает всё кровью, кажется, даже на лицо Лексы тоже что-то попало, и она резко встаёт, опрокидывая стул на пол.       Нет.       Она дрожащими руками пытается вытереть лицо от несуществующей крови, пытается стереть с себя эту неприятную красную жидкость, когда понимает, что там ничего нет.       — Эй, Лекса, — чуть громче говорит Роан так, что теперь все они могут это слышать. Он смотрит прямо в камеру, этим своим взглядом, который она никогда не сможет забыть.       Лекса только дёргается от прикосновения к своему плечу этими мерзкими громоздкими руками.       Она видит пальцы Роана на своей коже и почти кричит, когда понимает, что это всего лишь Дженсен.       Это просто офицер полиции. Она здесь не одна.       Роан садится на лестницу и достаёт свой телефон. Видимо, он собирается позвонить в полицию.       Однако он немного медлит, и, кажется, все это замечают.       — Я Роан Макгоуэн, сбежавший заключённый из участка номер пять, хочу признаться в похищении Алексис Вудс и убийстве Костии Уайт. Готов сотрудничать с полицией и рассказать все детали моего преступления и всё о соучастнике.       Он бросает трубку и не называет адрес, видимо, чтобы дать себе чуть больше времени.       Он откладывает пистолет в сторону и начинает достаточно громко говорить, снова возвращая взгляд в камеру.       — Я знаю, что ты смотришь это, Лекса, и вряд ли полиция успеет до того, как сюда приедет твой отец. Но напоследок я хочу и ему подпортить жизнь, раз уж всё так вышло, — он достаёт сигарету и прикуривает, выпуская струю дыма в сторону. Лекса не может отвести взгляд от тела Костии, которое лежит в луже собственной крови. — После того, как ты пригрозила своему отцу рассказать о том, что у него есть внебрачный сын, он решил сделать меня своим преемником. Хотел, чтобы я продолжил дело твоей семьи. В обмен на одно условие: я должен был припугнуть тебя так, чтобы ты больше никогда не задумывалась о том, чтобы угрожать ему снова. Я должен был просто подержать тебя в том доме несколько дней, чтобы ты поменяла своё мнение, и меня он выбрал не случайно, — он приподнимает свою бровь и Лекса не совсем понимает, что это означает.       Или не хочет понимать.       Но она думает, что отец выбрал Роана специально. Он знал, как этот парень дорог Лексе, и так же он прекрасно знал, что его предательство убьёт её.       — Он знал, где мы. Он знал, что тебя там держу я. Рядом с той хижиной, в двадцати метрах налево есть забросанный ветками вход в подвал. Он и подкинул мне эту идею. На самом деле, именно тогда я понял, что тебе не больше повезло, чем мне, — он хмыкает, прежде чем потушить сигарету о деревянный пол. — Можете проверить движение его средств на счету, там будет перевод на счёт компании McCorporations, а эта компания зарегистрирована именно на моё имя, но скоро вы и сами всё увидите. Наверное, твоему папаше было намного спокойнее, пока ты сидела под замком и не могла никому ничего рассказать.       Она замечает сбоку широкую фигуру в чёрном пальто; это её отец. В руках у него пистолет.       Лекса сама не замечает, как ноги несут её на первый этаж, в ванную комнату.       Она не может больше на это смотреть. Она не может больше видеть, как дорогие ей люди уходят.       Она дрожащими пальцами хватает тряпку и выходит на крыльцо, залитое кровью.       Наверное, именно поэтому они зашли через заднюю дверь. Наверное, Кларк их попросила.       Лекса падает на колени рядом с кровью Костии.       Кажется, она даже видит её тело рядом, видит, как её лицо искривляется в немом крике, который она даже не смогла издать.       Лекса надеется, что её смерть была мгновенной. Она надеется, что Костия не мучилась и ей не было больно.       Она видит спереди жёлтые ленты, но не замечает их. Она пододвигается ближе, пока её колени не оказываются в этой кровавой луже, пока все её джинсы не окрасятся в красный, и пытается яростно оттирать кровь с древесины.       Она смотрит, как ткань быстро впитывает, кажется, ещё тёплую жидкость, и вспоминает, как часто они сидели на этом самом крыльце и пили чай, разговаривая обо всём на свете, греясь под летним солнышком.       Её недавняя галлюцинация больше не галлюцинация; руки по локоть в крови Костии.       Она не замечает, как Кларк садится напротив неё, не замечает, как та достаёт ещё одну тряпку и начинает вытирать ещё одну небольшую лужицу.       Лекса не замечает, как слёзы капают, разбавляя кровь на полу, но чувствует, как они выедают глаза и щёки.       Она пытается держать себя в руках, пытается не упасть в отчаяние, но она снова чувствует запах шоколадных блинчиков с шоколадным сиропом, которые так любила Костия, и она больше так не может.       Лекса не замечает, как откладывает тряпку в сторону, не замечает, как отползает в самый угол, закрывая ладонями рот.       Она только смотрит на свои окровавленные колени и думает, что ещё несколько часов назад эта кровь текла по её венам. Ещё несколько часов назад эта кровь разносила кислород к каждой клеточке её кожи.       Ещё две недели назад они в последний раз разговаривали. Две недели назад она в последний раз сказала ей уходить. Она сказала ей, что не хочет её видеть.       Она едва ли слышит, как Дженсен говорит что-то в рацию; они подходят к Кларк, и она что-то отвечает.       Она подходит к Лексе, мягко отнимая её руки от лица, и приседает перед ней на корточки.       — Я больше… не могу, — прерывисто шепчет Лекса безумным голосом и Кларк только сейчас в полной мере осознает, что сегодня произошло.       Почему именно Лексе приходится всё это проходить? Почему именно она должна раз за разом страдать от рук близких ей людей? Почему всё это происходит именно с ней?       Кларк даже не пытается обнять её, пока девушку пробивает крупная дрожь. Всё её лицо в крови, почти вся одежда тоже в крови, руки все в крови.       Полиция разгоняет любителей зрелищ рядом с невысокой калиткой, ведущей на их участок.       Лекса начинает захлёбываться в собственных слезах, не в силах сделать вдох и хватаясь за рукава пальто Кларк мёртвой хваткой.       Кларк аккуратно поднимает её на ноги, пытаясь удержать равновесие за них двоих и заводит девушку в дом.       Это, должно быть, не самая лучшая идея, но другого выхода нет.       — Я больше не могу так, Кларк, — снова ударяется в слёзы Лекса, кусая губы и срывая голос от плача, — пожалуйста…       Кларк усаживается её на диван и хочет встать, чтобы налить ей воды, но офицер Дженсен делает это сам, пока Кларк вытирает собственные слёзы от боли за Лексу.       Она не отпускает её, вцепившись в её одежду со всей силы. Кажется, будто её ладони просто схватила судорога, но Лекса продолжает судорожно трястись.       Кларк снова мягко её обнимает, понимая, что это не поможет, понимая, что в этот раз она не сможет помочь ей одним объятием. Ничего уже не сможет помочь ей, кроме времени.       — Почему он так со мной поступил, почему он убил Костию, Кларк?.. Почему это всё происходит со мной, я больше не выдержу…       Кларк поднимает губы, понимая, что Лексе не нужны ответы на вопросы, но боль от этого не утихает.       Она бы сделала всё, что угодно для неё.       Её опухшее от рыданий красное лицо стоит перед глазами, её вздутые вены на лбу и лопнувшие капилляры в белках глаз.       Лекса выглядит такой разбитой, такой скорбящей, что от этого буквально спирает дыхание.       Лекса судорожно делает глоток воды, но её дрожащие руки не могут удержать стакан, и он вдребезги разбивается о стеклянный стол.       Она не чувствует боли, когда осколки впиваются в руку, она не чувствует ничего, когда видит, как кровь начинает выливаться из вены.       Она просто на автомате наблюдает за перевязывающей её запястье Кларк, пока собственное сердце перестаёт биться.       Лекса смотрит в экран телевизора и видит отражение Костии, видит, как они лежат вместе на диване, обнимаясь под пледом, и спорят о том, что им надо посмотреть. Она видит, как Костия лучезарно улыбается, когда Лекса целует её в щёку, как её глаза загораются теми самыми звёздами, которых она так любила.       Каждый предмет в этом доме наполнен воспоминаниями, наполнен их любовью и беззаботностью, которая чувствовалась в каждом слове, в каждом прикосновении и в каждом взгляде.       Может, это и было ложью. Может, Костия и правда страдала в этих отношениях, а Лекса была слишком эгоистичный, чтобы это заметить.       Может, вина в том, что это закончилось на такой ноте, лежит не только на Костии. Может, вина лежит и на Лексе.       Перед глазами снова и снова появляются замыленные образы, неловкие улыбки и частые скользко резкие перепалки.       Костия была тем человеком, который помог Лексе вспомнить собственное имя.       Костия была тем человеком, который помог ей понять, что не всё в отношениях держится на любви.       А сейчас Костия мертва.       Она была на два года младше Кларк.       Ей было всего двадцать четыре. Она могла бы написать свой лучший рассказ, могла бы поехать в кругосветное путешествие и приехать совершенно другой. Она могла бы найти новую любовь, если бы это было тем, что ей нужно.       Костия могла сделать ещё столько всего, могла исполнить тысячи своих мечт, могла сделать этот мир чуточку добрее и чуточку лучше, но теперь она мертва.       Некому больше каждый год рассаживать цветы на клумбе у главного входа.       И Роан. Парень, которого она любила больше всего на свете, парень, которому она доверяла, как никому.       Парень, который силой держал её взаперти, парень, который пытался зачать ребёнка против её воли, парень, который убил её бывшую невесту.       Парень, который теперь тоже мёртв.       Все эти мысли просто выбивают из колеи, когда Лекса понимает, что больше не плачет.       Если честно, она вообще удивлена, что может ещё плакать. Что у неё всё ещё есть слёзы и силы на то, чтобы их проливать.       — Нам нужно ещё одно разрешение на изъятие видеозаписи за сегодня, — неловко говорит Дженсен и протягивает Лексе очередную бумагу с ручкой и смотрит, как она дрожащими пальцами пытается удержать эти предметы.       Они снова возвращаются наверх, проводят там ещё несколько минут, прежде чем уйти.       Дженсен, кажется, тоже переживает. Возможно, ему тоже не по себе от того, свидетели чего он только что стал.       Может, из-за Дженны, его невесты, он тоже испытывает к Лексе довольно противоречивые чувства.       Лекса поднимается на второй этаж, дрожащими руками распахивая дверь в спальню.       Кровать, как обычно, не заправлена, и от этого сердце снова пропускает удар, пока по венам растекается обжигающе ледяная боль.       Кровь загустевает, а голова кружится, пока Лекса вспоминает каждый день, который они начинали и заканчивали здесь.       В этой комнате пахнет Костией, и этот запах настолько сильный, что она не может устоять на ногах.       Всё кажется таким знакомым, таким родным, таким… жестоким.       Зеркало, в отражении которого они любили фотографироваться и дурачиться, книжные полки, на которых стоят десятки любимых книг Костии.       Лекса может перечислить их все слева направо или справа налево наизусть.       Боль продолжает врезаться в лёгкие, перекрывая доступ к воздуху.       Лекса не знает, что руководит ею в этот момент, но она медленно подходит к кровати и ложится на когда-то свою сторону.       Она подгибает ноги и притягивает к себе подушку Костии, до сих пор хранящую запах её волос.       В окне видно закат солнца.

***

      Похороны проходят, кажется, за один день.       Родители Костии поначалу даже смотреть на неё не могли, и Лекса их отлично понимает. Она сама смогла посмотреть на собственное отражение в зеркале только спустя три дня.       Поначалу они сторонились её, пытались избегать и не смотреть на её лицо, которое мелькало перед ними как напоминание, что их дочери больше нет. Лекса их за это не винит.        Церемония похорон прошла очень скромно, на ней присутствовали всего около двадцати человек, и это самые близкие друзья Костии и родственники. Она даже не знает, как её туда пустили.       Всё это длилось, кажется, всего несколько минут.       С другой стороны проходили похороны Роана, на которые никто не пришёл.       Его тело просто погрузили в землю, а Лекса боролась с желанием прийти туда и попрощаться с ним не один час.       Даже после смерти он снова и снова заставляет её выбирать, кого она любит больше, и это не даёт ей покоя.       После прощания с Костией они с Рейвен, конечно, подошли к его могиле. Кларк стояла где-то в стороне, не приближаясь к ним слишком близко, дав им возможность попрощаться в одиночку.       Лекса не проронила ни слезинки с того самого дня, когда их обоих убили.       Её отца арестовали на следующий же день. Пока полиция забирала его, Лекса рассказала обо всём Амалии, которая сразу же начала бракоразводный процесс. С её влиянием и деньгами не сложно было добиться мгновенного подтверждения расторжения брака.       Иронично, что человек, который ради денег убил своего сына и дочь, и стал соучастником похищения второй, в итоге не смог позволить себе даже адвоката.       Неизвестно, сколько ещё человеческих жизней он погубил ради своей выгоды.       Все его записи и бумаги, которые были спрятаны на чердаке в скрытом от чужих глаз сейфе, были найдены и проанализированы лучшими юристами и экономистами Австралии.       За это ему добавят ещё не один десяток лет.       Три дня назад родители Лилы погибли в автокатастрофе, а её няня, Оливия, пытается получить над ней опеку, чтобы её не отправили в систему.       Смерть, почему-то, преследует её по пятам.       Ощущение окончания её истории не покидало Лексу с того самого дня, когда арестовали Джонатана.       Именно тогда она поняла, что Роан всё прекрасно понимал. Он понимал, что его отец не побрезгует убить очередного своего ребёнка.       Это было своеобразное самоубийство, очень в стиле Роана, который забрал с собой жизнь и Костии и Джонатана.       Полиция говорит, что Вудс прослушивал телефон Роана, и когда тот позвонил в полицию с признанием, уже был в пути к дому Костии. Он знал, что сыночек не упустит возможности потянуть за собой за решётку и отца.       Видимо, он потерял самообладание и страх потерять всё застелил ему глаза. Поэтому он так глупо попался.       Очень скоро сидеть на крыльце становится слишком холодно, и, как ни странно, только ветер согревает в эту холодную ночь.       Лекса сидит на ступеньке, согнув ноги в коленях, и пытается сохранить тепло под лёгкой курткой. Горячий чай совсем не помогает, но во рту чувствуется приятный вкус жасмина. Её любимый чай.       Их любимый чай.       Кажется, будто Лекса вспомнила буквально каждый день своей жизни, и даже то, чего не помнила раньше.       Всё сейчас чувствуется совсем по-другому. Каждый взгляд, разговор, улыбка. Каждое знакомство, которого не произошло и каждая ссора, которых в её жизни было слишком много. Всё это привело её к тому, что сейчас она сидит совсем одна, пытаясь разглядеть на небе хоть одну звезду.       Но все они меркнут на фоне огней Земли. Поэтому отсюда их не видно.       Она медленно хмыкает, делая небольшой глоток напитка и обхватывая чашку пальцами.       Ногти посинели от холода, но идти в дом почему-то не хочется.       Этот день чувствуется как последний день в её жизни, но Лекса уверена, что её ждёт ещё немало.       Роан мёртв. Она пытается свыкнуться с этой мыслью уже который день, но кошмары не прекращают — и даже не собираются — её преследовать.       Ей должно было стать легче, но легче не становится.       В какие-то особенно странные минуты Лекса даже думает о том, что скучает.       Костия мертва тоже, и ей предстоит ещё многое обдумать. Ей предстоит много с чем смириться, но слёзы всё равно наворачиваются на глаза и Лекса шмыгает носом.       Она зачитала до дыр каждый её рассказ, каждую рукопись которую смогла найти. Ей казалось, что так она сможет ещё лучше узнать Костию, ещё лучше понять всё её поступки и залезть в её мысли.       Однажды она даже встретилась с Луной.       Ностальгия школьных лет захлестнула с головой, когда они встретились на старой детской площадке. Теперь, когда она вспомнила всё их прошлое, её предательство заныло с новой силой. Но у Лексы больше нет времени на то, чтобы разбираться с каждым предательством в её жизни.       Кларк за окном моет посуду на кухне, тихо что-то напевая. Её волосы собраны в высокий небрежный пучок, который она любила делать дома. Старая футболка, которую ей дала Лекса, уже давным-давно превысила свой срок годности, а желтое пятно на воротнике напоминает о том дне, когда они пытались рисовать.       Её глаза уставшие, несмотря на бодрость в теле.       Они на мгновение встречаются взглядами и Кларк, как обычно, улыбается ей.       От этой улыбки больше не взмахивают крыльями бабочки в животе, но что-то такое тяжелое и щекочущее внутренности поднимается к горлу.       Любовь теперь, спустя столько времени, чувствуется совсем по-другому.       Лекса не может сдержать ответную полуулыбку и поджимает губы.       Мысль о том, скольких ещё людей ей придётся оплакивать, медленно пробирается в голову, когда Кларк отворачивается.       Сонный паралич стал её гостем практически на каждую ночь, и никакие таблетки больше не помогают, поэтому ей просто приходится ждать. Ждать, пока она не уснет, и через пару часов проснётся от очередного кошмара и будет смотреть в тёмный, ничем не освещенный угол. Шторы дёрнутся от ветра, и это дойдёт до Лексы только потом, утром, спустя много часов необъяснимого и всепоглощающего страха.       Иногда она думает, что сходит с ума, если уже не сошла.       Лекса вздрагивает и быстро сует руку в карман, когда слышит шаги сзади.       — Хэй, — тихо говорит Кларк, присаживаясь рядом.       Лекса сжимает складной нож в кармане куртки и благодарит бога, что Кларк показалась почти сразу. Кто знает, что она бы сделала, если бы не увидела лица блондинки.       — Прости, — извиняется она, сминая ткань серого пледа. Она берёт его в руки и перекидывает через плечи Лексы, укрывая её от ветра. — Я подумала, что ты замерзла.       — Немного, — тихо отвечает Лекса, укутываясь в приятную ткань. Она бормочет ненужные благодарности в плед, и Кларк однобоко улыбается.       Несколько мгновений они сидят молча, вслушиваясь в шелест листьев и травы.       — Я не помешала? — ещё тише спрашивает Кларк, прочищая горло. Она знает, о чём думает Лекса.       Она отрицательно кивает головой. Отыскав руку Кларк на ступеньке и переплетя их пальцы вместе, Лекса прерывисто выдыхает.       — Я люблю тебя, Кларк, — говорит она и медленно поворачивает голову в сторону девушки. Кларк смотрит в пол, теребя край футболки и закусив губу. Её кожа такая нежная и мягкая, что не касаться её лица почти физически больно. Сердце шумно стучит в ушах, пока Лекса протягивает к ней руку.       Лицо Кларк само находит любимые ладони, и Лекса мягко поворачивает её к себе.       Она смотрит в её синие глаза, отражающие свет от фонаря сзади, и пытается понять, когда всё пошло не так.       — Я так сильно люблю тебя, — шепчет еще раз Лекса, сглатывая комок иголок, больно царапающий горло.       Большой палец мягко обводит черты любимого лица, пока она пытается поймать ответный взгляд.       Лекса тянется за объятиями, как маленький ребёнок, со всей любовью прижимаясь к дрожащему телу напротив. Она прячет лицо в складках принесенного пледа, когда чувствует, как руки Кларк обвиваются вокруг её талии. Всё кажется таким маленьким и неважным рядом с ней, но одна мысль отчетливо отбивает ритм в мозге.       — Я не могу, — шепчет Лекса, пытаясь успокоить разбушевавшееся сердце.       — Я знаю, — так же тихо говорит Кларк, невесомо обнимая Лексу, боясь потревожить её мысли и переступить грань, но она сама прижимается только ближе. — По-другому быть не могло, — добавляет она, сглатывая слёзы и пытаясь сделать свой голос максимально устойчивым. Не получается.       — От этого не легче, — кратко бормочет Лекса, вжимаясь носом в изгиб шеи. Кларк пахнет любовью и теплом.       По телу раз за разом пробегает стая мурашек, но теперь Лекса не знает, из-за холода ли это.       — Это нормально, — тихо успокаивает её Кларк, мягко поглаживая по пояснице. Её голос убаюкивает и заставляет растворяться в этом холодном, странном вечере. Лекса рвано выдыхает, когда думает, что эта фраза, похоже, девиз их отношений. — Как бы ты себя не чувствовала, о чём бы ты сейчас не думала, это нормально.       И Лекса почти ей верит. В это сложно поверить, если от собственных мыслей в груди становится тесно и хочется прекратить всё это раз и навсегда. Который уже раз она думает о самоубийстве?       — Я ненавижу себя за это, — спустя несколько секунд терпкого молчания произносит Лекса, сжимая края футболки в ладонях. Только сейчас она замечает, что Кларк дрожит, только вот неясно, от холода ли. Она молча укутывает её пледом, игнорируя холод в груди.       Кларк отстраняется и берёт лицо Лексы в ледяные ладони, и только сейчас шатенка видит собравшиеся в глазах слёзы и дрожащие губы.       — Не смей, — уверенно бросает Кларк, смотря прямо в зелёные глаза. Сейчас они как никогда напоминают ей о тех временах, когда они лежали на ее кровати в Вашингтоне в тишине часами, изучая лица друг друга. Когда она любовалась тем самым оттенком зелёного, который появляется только в яркие лунные ночи. У неё никогда не получалось повторить его на холсте.       Лекса отводит взгляд первая, не выдерживая натиска девушки напротив, пытаясь подавить слёзы. Она думает о том, что в последнее время только и делает, что плачет, но это сейчас не о ней.       — Я хочу дать тебе всё, чего ты когда-либо хотела, — Лекса останавливается, чтобы найти в себе силы вернуть взгляд обратно в лазурные глаза. Не находит. — Ты заслуживаешь не этого. Ты заслуживаешь намного большего, — когда она наконец смотрит ей в глаза, наступает очередь Кларк прятаться от пытливых глаз. И это физически больно.       — Ты знаешь, что я права. Я не могу… Я не хочу, чтобы наши отношения происходили вокруг моих ментальных проблем. Я нестабильна, и ты особенно это понимаешь, — пытаясь пересилить свое нежелание продолжать этот разговор говорит Лекса. В данной ситуации исход у них только один, и это совсем не счастливый конец.       Любовь к Кларк это самое лучшее, что она испытывала в своей жизни, но сейчас эта любовь ассоциируется только с рекой предательств и смертей.       Её любовь напоминает Лексе о тех, кого она потеряла, и эту боль она вынести не может.       Кажется, именно она первая тянется к губам Кларк, полностью забываясь во взгляде ясных глаз.       Их поцелуй это отчаяние; это жажда этих губ, преследующая Лексу. Это нож, снова и снова воткнутый в её спину.       Поцелуй Кларк это то, что способно вылечить её от боли, забрать все её страдания и плохие воспоминания.       Но тогда на себя их придётся взять ей.       Лекса цепляется за Кларк так, будто она тонет, будто её засасывает в зыбучие пески, и только она может её спасти.       Она даже не знает, чьи слёзы падают на её губы, когда думает о том, что это не может кончиться по-другому.       Из хреново сделанного каркаса не получится построить нормальный дом.       Лекса — хреново сделанный каркас.       Она сломлена, она раздавлена, весь её мир перевернулся с ног на голову. Её друзья ей больше не друзья, враги уже кажутся и не врагами. Остальные мертвы.       Галлюцинации уже не редкий гость в её доме, а в одном из таких приступов она боится, что способна навредить Кларк.       — Я так сильно люблю тебя, — отстраняется Лекса и шепчет ей в губы прерывистым шёпотом. Кларк смотрит на неё так, будто она её всё, и это в который раз разбивает ей сердце. — И я никогда не смогу простить себя, если сделаю тебе больно, Кларк.       А она не один раз уже делала. В те моменты, когда ярость выходит на первое место, когда злость на всех побеждает среди других чувств. Тогда ей просто хочется кому-то навредить.       Так, как она вредила Амалии. Так, как говорила с Кларк после разговора с Костией.       Так, как пыталась заглушить физической болью боль внутри.       — Я уже купила билет, — горько ухмыляется Кларк и Лекса не может не почувствовать, как что-то разбивается внутри вдребезги.       Кларк уже и так всё решила, и как бы лицемерно это ни было, это больно.       — Я знала, что рано или поздно ты заговоришь об этом. И я ждала этого, потому что у меня не хватило бы смелости.       Лекса несколько раз кивает, кусая губы и избегая взгляда Кларк. Её ладони на щеках обжигают, её дыхание на губах заставляет все её мысли куда-то улетучиться, но Лекса и так понимает, что так больше продолжаться не может.       Боль в груди не даёт ей отвлечься от главной темы их разговора, но один раз взглянув в глаза Кларк, Лекса понимает, что она и так всё знает.       Она и так знает, что заслуживает намного больше, чем токсичные отношения. Чем неуравновешенная девушка с миллионом психических проблем, со стокгольмским синдромом, галлюцинациями и проблемами с контролем гнева.       Она понимает, что любовь в этом случае отнюдь не лекарство. Она понимает, что это для Лексы слишком.       — Может однажды, наступит день, когда мы снова будем просто Лексой и просто Кларк, — шепчет Кларк ей в губы, горько улыбаясь и со всех сил сдерживая влагу в глазах.       — Надеюсь, — сквозь слёзы шепчет ей Лекса, так же обречённо улыбаясь ей в ответ.       Через два дня Кларк отказывается от того, чтобы Лекса проводила её в аэропорт.       Она собрала чемоданы заранее, попрощалась с Беллами и Эхо, даже с Рейвен и Амалией, пока сама даже не до конца осознавала, что уезжает домой.       Нет, думает она, пока садится в такси. Дом там, где Лекса.       Это был последний раз, когда она плакала по Лексе. И на этот раз, это точно.