Побег

Уже почти месяц в доме царила идиллия. Никаких криков, ссор, скандалов. Клодия по-прежнему ласкалась ко мне, а с Лестатом держалась подчёркнуто-вежливо и холодно. Лестат платил ей тем же, но когда мы оставались одни, изливал на меня всю нежность. Клодия сдержала своё обещание. Ни разу от неё я не слышал жалоб на Лестата, оскорблений в его сторону или критику наших отношений. Она спокойно реагировала на наши объятия, нередкие поцелуи, прикосновения. Свою порцию объятий и поцелуев она получала сполна, поскольку я уделял ей много внимания, стараясь, чтобы она не чувствовала себя брошенной. Наши разговоры не касались их. Лестат ничего не говорил о Клодии, словно её и не было, Клодия не упомянула Лестата, словно забыла о его существовании. Это было странно, но по крайней мере, эффективно. Я чувствовал себя счастливым, как никогда. Точнее, почти что счастливым. Дело, собственно, было в моих снах. С недавнего времени мне вместо романтических снов, лёгкой эротики, бессмысленной ерунды, в общем, почти полного набора, стали сниться кошмары. Точнее, это были даже не кошмары. Каждый раз уже вторую неделю мне снился огонь. Сначала это был маленький костёр, весело поглощавший большое полено, потом пламя в большом камине. Каждый день мне снился огонь. Свечи, факелы окружали меня со всех сторон. А буквально вчера мне приснился пожар. Я видел, как бушующее пламя пожирало мой старый, давно разрушенный особняк на плантации Пон-дю-Лак. Я проснулся в кровавом поту. Моя рубашка была покрыта розовыми разводами, и я снял её через голову и швырнул на пол. Меня немного трясло. Я не мог объяснить свой страх. Но у меня было смутное предчувствие, что это был не просто пожар. Свои сны я ни с кем не обсуждал. Мне не хотелось их тревожить. Лестат как-то сказал мне, что не стоит верить снам. Они никогда не показывают всей правды, а таят в себе загадку, разгадать которую нередко бывает не по силам, и тогда сон будет причинять беспокойство. Но выбросить из головы эти сны я не мог. Словно это было предупреждение о чем-то ужасном, таящим в себе угрозу. Чем спокойнее и миролюбивые проходили наши ночи, тем сильнее был пожар, являвшийся мне во снах. Даже наяву я старался теперь держаться подальше от свечей и каминов. Лестат и Клодия отличались отменной интуицией. Лестат весь излучал силу, проникающую сквозь любую тайну, а Клодия была женщиной. Так что они оба, не зная об этом, в один вечер задали мне вопрос, что со мной происходит. Первым был Лестат. В его ярких глазах сквозила насторожённость, когда он интересовался, почему в последнее время я такой тихий. Пришлось соврать, что я просто не хочу тревожить воду, бросая в неё камни. На это образное выражение он хмыкнул и больше ничего не спрашивал, но мне явно не поверил. Клодия спросила позднее, когда я пришёл к ней в комнату поцеловать перед сном. Она провела ладошками по моему лицу и ласково спросила: — Ты о чем-то тревожишься, Луи? — Нет, ни о чем, — я покачал головой и ободряюще улыбнулся. — Что бы не случилось, ты всегда можешь рассчитывать на меня, — мягко сказала она, взяв меня за руку. — Спасибо, милая, — я наклонился и поцеловал её в щеку, но Клодия вдруг резко повернулась, и наши губы встретились. Признаться, так я целовал её от силы два раза. И сейчас мне стало ясно, что она сделала это специально. Я тут же отстранился, поправил подушку у неё под головой и не прибавив больше ни слова, ушёл к себе. Эту ночь я провёл в одиночестве. Сны, как появились, так и пропали. Просто однажды мне вместо адского огня приснилась какая-то смазанная ерунда. Клодия в камзоле Лестата сидела прямо на крышке фортепиано, и просила меня сыграть ей, хотя я был неважным пианистом. А Лестат развалился в кресле, почему-то весь мокрый, закутанный в какую-то простыню, и ехидно улыбаясь, уговаривал меня спеть. Проснулся я с головной болью и в отвратительном настроении. Общаться ни с кем не хотелось, и я ушёл на охоту в одиночестве. Той ночью в городе был какой-то праздник. Когда-то я помнил, какой смысл он в себе нёс, но сейчас мне не было никакого дела до смертных и их забав. Я был голоден и мечтал поскорее найти жертву. Она скоро нашлась. Нетрезвый мужчина сам зашагал к сторону, и я подхватил его под руку, словно пытался удержать от падения. На нас никто не обратил внимания, и я увёл его в проулок, где и покончил с ним. Следующей жертвой едва не стал какой-то уличный музыкант, но он так красиво играл на скрипке, что я бросил ему несколько монет в шляпу и быстро ушёл не оборачиваясь. На улицах было много людей. Небольшая группа толпилась возле какой-то женщины в оборванном платье. Подойдя поближе, я услышал, что она якобы предсказывает будущее. Обычно я проходил мимо этих мошенников, но сейчас мне почему-то захотелось развлечься. Я подождал, когда толпа немного рассеется, и приблизился к гадалке. Она подняла голову на звук моих шагов, и я увидел, что она слепа. Что ж, так даже лучше. Все-таки неестественную белизну моей кожи и яркий цвет глаз ещё никто не отменял. — Мсье, Вы хотите узнать своё будущее? — сипло спросила она явно простуженным голосом. — Возможно, но я не очень верю в предсказания, — искренне отозвался я. — В таком случае Вы ничего не теряете, — ответила она. Я протянул ей обе руки ладонями вверх, и она накрыла их своими шершавыми и загрубевшими кистями. Несколько минут женщина молчала. Потом неожиданно вздрогнула и отпрянула от меня, словно я ударил её. — В чем дело? — Нет! Нет, не просите меня! — вдруг истошно завопила она, — нет! Я не могу сказать! Боже, какой ужас! Этот визгливый голос вдруг заставил меня схватить её за плечи и сильно тряхнуть. — Замолчите! Если что-то увидели, то скажите. Не надо орать! Женщина мелко затряслась, таращила глаза в тщетной попытке меня увидеть. — Я видела… большую беду… С Вами, мсье… Вы… Вы считаете, что все хорошо, но сами уже долго время ходите по краю бездны! Я с брезгливым удивлением отпихнул её от себя. — Что ещё за беда? — Я вижу много, мсье… Вижу сильную грозу, но она не опасна. А вот у ваших ног разверзлась пропасть… Я вижу её… Вижу опасность… Я вижу… огонь! Едва она произнесла это, как я отшатнулся, чувствуя возрастающий страх в районе желудка, и то, как он поднимается выше, к груди, к самому сердцу. Быстро развернувшись, я стремительно пошёл прочь. В голове ещё звучали слова уличной гадалки: Я вижу… вижу огонь! Значит, и она видела это бушующее пламя. Но что оно означало? Неужели это и правда было предупреждение? Огонь уничтожает все. Он пожирает сталь, дерево, ткань, плоть. Он несёт в себе смерть. Но что мне, бессмертному вампиру сейчас стоит бояться? О чем тревожиться? Реально для нам угрожает пожар или это лишь символ? Я не мог объяснить, но после слов гадалки мой контроль над собственным страхом вдруг резко сдал. Мне вдруг захотелось быть сейчас дома, чувствуя уверенные руки Лестата, обнимающего меня. Я отправился домой. Может, что-то случилось, пока меня не было? Может, с Клодией? Или Лестатом? От последней мысли у меня волосы встали дыбом, и я рванулся по переполненным улицам на Рю-Рояль. Через десять минут я вбежал по ступенькам крыльца и ворвался в коридор. Не снимая сюртука, я бросился на второй этаж и забарабанил в спальню Лестата. — Лестат! Ты здесь? Открой мне! Быстрые шаги по ту сторону, щёлканье дверного замка, удивленное лицо Лестата — всё смешалось у меня в тот миг, и я повис у него на шее, чувствуя как подкашиваются ноги. Лестат втащил меня в комнату и уложил на кровать. — Луи? В чем дело? Ты ранен? Тебе больно? Что произошло? — взволнованный голос и его крепкие объятия уже действовали успокаивающе. Я вцепился в него и спрятал лицо в его рубашку. Лестат сгрёб меня в охапку и легонько потряс. — Что случилось, черт возьми? — Так… Ерунда… Прости, что ворвался так неожиданно. Все хорошо. Просто понял, что соскучился, — лепетал я в попытке обмануть его. Однако, как и следовало ожидать, Лестат не поверил ни одному моему слову. — Знаешь, если бы я ворвался в спальню к тебе в таком состоянии, ты бы поднял на уши весь город. В чем дело, Луи? Что случилось, почему ты дрожишь? Я силился ответить, рассказать правду, но слова застряли у меня в горле. Я обвил руками его шею и прошептал: — Позже… Видя, в каком я состоянии, Лестат не стал настаивать. Он устроил меня поудобнее, прижал к себе и замолчал. Я слышал ровный, успокаивающий стук его сердца, и только в этот момент жгучий, парализующий все тело страх начал отступать.