Сказания о городе жнецов

      А ведь действительно. Я хотела провести холодные выходные с чашкой горячего цикория (или чего-нибудь покрепче) и, завернувшись в одеяло, поплакаться подушке о судьбе моей нелегкой, но вот теперь я сижу в катафалке, пуская слюни по караваю, и спасибо, что в этот раз еду не в «багажном» отделении. А куда я вообще еду? Еду я в место, где нет дорог и фонарей, где шастает всякая пьянь да тварь забугорная, а по ночам воют псы. И с ними иногда — я. В общем, едем мы в местный аэропорт. И зачем оно это надо? По лицу Елены не скажешь, но мы были очень рады и признательны тому, что Вышестоящие так радушно свесили на нас приём лондонских жнецов, словно этим больше заняться, господи, некому дал нашему вспомогательному департаменту второй шанс. Ах, или же, неужели, «Дружных» которые даже простые поручения проваливают с таким громким противным треском, который на уши ставит весь город, — единственные, кто сможет оказать достойный приём нашим многоуважаемым коллегам из самого Лондона? Надеюсь, им там смешно.       На протяжении всей поездки внутри меня бурлило такое смешанное чувство из негодования от несправедливости мира сего и восторга, ведь не каждый день выпадает шанс познакомиться с иностранными коллегами. Хотя мне все еще казалось, что Вышестоящие просто неудачно пошутили. Словно с шилом в заднице, я не могла усидеть на месте: всё время тыркалась, вертела в руках поднос с караваем, солью и рушником, заглядывала в окна и через плечо Елены — в общем, была очень взволнована.       — Господи, Женя, посиди спокойно хоть пять минут, — осадила меня она. — Мы почти на месте.       Тетя Лена что-то забубнила про багажник и я застыла. Как статуя, у которой нету… Шила… Тем временем уже виднелся пост охранника и подобие стоянки: выровненная такая земляная площадка, обустроенная так, чтобы можно было спокойно оставить тележку, колесницу, метлу, любое иное транспортное средство и оно не скатилось бы в канаву. Елена притормозила катафалк, они с охранником обменялись недоверчивыми взглядами. Казалось, воздух слегка наэлектризовался. Они глядели друг на друга, сощурив глаза, с минуту, пока тот мужик на проходной с зеленоватым лицом и красными глазами (вероятно, мало спит) в раздумье не повёл пышными усами.       — А! — догадавшись, воскликнул он грубым, хриплым голосом. — Вы из «Дружных»! Мы уж думали: не приедете! Проезжайте.       Он хохотнул и костлявой рукой указал на стоянку. Елена кивнула и даже отсалютовала, хотя я занывшей поясницей чувствовала холод её негодования. И здесь-то нас уже знают.       Если у меня и были какие-либо представления о нашем аэропорте, мимолётно пролетавшие в пустой голове, то сейчас они рухнули с громким треском. Воздух сотрясал оглушающий рев турбин — это шёл на посадку самолёт. Железная птица — чудо техники! Пока я, едва живая, выползала наружу, Елена с потёртого таксофона уже успела сделать уточняющий звонок в «Полис», и манерный женский голос с перебоями сообщил нам номер рейса. Елена Вячеславовна взглянула на наручные часы. До посадки оставалось минут двадцать, и потому она не торопясь направилась в сторону длинного деревянного здания с такой простой надписью: «Аэропорт», выложенной на крыше большими синими буковками. Я же успела мимолётно посмотреть по сторонам, прежде чем поспешить за ней. Аэропорт с трёх сторон окружала чахлая хвойная рощица, а вот с четвертой — расстилалось широкое жёлтое поле. Прекрасный вид. Я бы тут даже с конем вышла, не будь у меня работы. Впрочем, стоит переплюнуть…       Внутри же, в здании аэропорта, было поспокойнее. Меня радовала обстановка: навевала какие-то смутные, но приятные воспоминания. Что-то из молодости, моих первых ста лет, таких далеких и уже недостижимых… Опять бензину надышалась, похоже. Да и тут уже не ощущалось соснового бора, который рос снаружи. Зато пахло одеколоном и чужими вещами, духами такими, как у старушек, и старой шалью; с каждым шагом вглубь аэропорта все более гулко раздавался звонким стуком пол. Я бросила взгляд вверх, вниз, на высокие оконца, на бабку, которая ругалась со стюардессой, смешно размахивая руками, после — на непоколебимую труженицу департамента нашего. Когда Елена нервничала, мне это сразу было видно. Хоть жница никогда и не подавала виду. Она осторожно присела на скамейку и проверила время. Аэропорт был наполнен ленивой суетой. Нелюдей — не так много, как могло было быть: несколько ждали своего рейса, чтобы, возможно, свалить к чертям с этого города, несколько встречали родственников или знакомых, взявших небольшой отпуск сюда, в явь, а несколько здесь, собственно работали. Я же была занята мыслями о правильном первом впечатлении. Уж впечатление-то мы оставлять умеем, поверьте!       Не скажу, что я переживала так же, как и Елена Вячеславовна. Нет, даже наоборот. Думаю, вверх над волнением взял именно интерес. Мне не терпелось узреть, что из себя представляют эти английские коллеги. И, судя по досье, эта встреча должна быть поистине незабываемой. Только вот для кого именно — ещё вопрос. Каждая минута, казалось, тянулась целую вечность. Приходилось вздрагивать каждый раз, как только начинал звучать механический женский голос, и на стареньком тусклом табло высвечивался очередной рейс. То и дело звучал вопрос: «Елена Вячеславовна, долго еще?», ответом на который было: «Еще немного». Я успела устроить себе небольшую экскурсию: прошлась туда-обратно от угла до угла, изучила конвейер для проверки багажа, осмотрела вид из пыльных окон и еще раз прошлась туда-обратно, после чего, тяжко вздохнув, присела обратно на скамейку.       — Ну точно — шило… — вздохнула Елена.       Пятнадцать минут ползли словно час, и наконец из рупора раздался приевшийся гнусавый голосок, а на табло оранжевыми цифрами высветилась заветная «13». Мы тотчас ринулись к выходу на посадочную площадку. И даже на саму площадку вышли, уже встали на изготовку: Елена повторила приготовленную речь, а я отрепетировала поклон, при котором чуть не выронила поднос. Вот только самолётом, идущим на посадку, там и не пахло. Я занервничала. Еще бы не нервничать: у нас когда трамвай по расписанию задерживается на пару минут, переживать начинаешь — даже для тех, у кого время безгранично, оно все еще ценно, — а тут… А тут — целый самолет! На десять минут! Право, коллеги, тогда, сидя на асфальте с этим подносом под носом, мне хотелось просто развернуться и уйти. Так и знала ведь, что так и будет. Ну зачем пошла? Ага, конечно, приедут к нам — нам! — стертым с карт, забытым, неизвестным, из самого Лондона! К нам, изгнанным и давно уже никому ненужным. Черта с два. Вот скажет кто из земляков: «А я вот в городе жнецов служу!», а его мало того, что не поймут, так еще и спросят: «А это где?». «Ну тут у нас еще львиная доля всех кос смерти выпускается!» — скажут земляки. «А-а-а! — протянут другие жнецы. — Так ты с Тулы, что ль?». И земляк пустит скупую слезу. И тетя Лена, до победного верившая в Вышестоящих, держалась стойко. И даже та хмурота, висевшая над головой с самого утра, расступилась перед ее решительностью и преданностью делу.       — Теть Лен?       — Что?       — А может, это…       — Что?       — Пойдем?       — Что?!       — Ну просто это…       — Я тебе сейчас пойду!       После этих слов в жнецовском аэропорту начался сущий кошмар. Но в какой-то миг мы застыли: Елена Вячеславовна, крепко державшая меня за шкирку, я, прикрывавшая лицо подносом, и собака, что зарилась на каравай, — перед зрелищем. Сперва был непривычный для железных птиц рёв турбины. Больше звук этот походил на, знаете, тарахтение дряхлого такого мотора. Далее же была тень на взлетной полосе. Она росла, становился всё больше и четче, пока в ослепительном солнечном свете на площадку не рухнул он… Мы в изумлении открыли рты и преисполнились благоговением. Ибо перед нами предстал… пазик. Небольшой старый автобус, накренившийся, скрежещущий хлеще моих суставов, стоял посреди взлетной площадки. Как только автобус «сел», мне казалось, что одно из колес сейчас укатится. В итоге не показалось.       — Елена Вячеславовна, а где самолёт?.. — растерянно спросила я. О летающих пазиках я, конечно, слышала, но глазам моим видеть их вживую ещё не доводилось.       Она не ответила. Еще тяжелее потерпевшего посадку автобуса было затяжное молчание. Среди всех выживших выходивших пассажиров, было коих человек десять — видно, на автобусах в наше время почти не летают, — мне заприметились лишь те, что вышли самыми последними. И я, близорукая, словно крыса, все силилась разглядеть их, выползающих из транспорта.       — Наши? — ни черта не видя, спросила я у вполне зрячей Елены Вячеславовны.       Мне очень нравились ее очки в тоненькой разноцветной оправе, было в них что-то утонченное, интересное, уже такое родное и узнаваемое. Елена, к слову, на мой вопрос только пожала плечами:       — Вроде.       Если у меня и были какие-либо представления о лондонских синигами, исходившие из предоставленного нам досье, то сейчас они рухнули с громким треском. Нечто подобное недавно уже было, кажется… Ох уж это дежавю. Из рук едва не вывалился поднос с буханкой черного хлеба, когда я смогла рассмотреть их вблизи. И всю сию картину можно было описать лишь двумя словами: английские жнецы.       Елена все наводила марафет, поправляя прическу, белоснежную рубаху, очки, пока гости не подошли вплотную.       — Добрый день! — дружелюбно приветствовала их моя надзирательница.       Ну а пока они думают, что ответить, имею совесть распинаться и поделиться наблюдениями. Первым впечатлением, собственно. Как и писали в досье, из толпы они выделяются. Первый из четырёх прибывших жнецов, кто сразу приковал мой взгляд, имел просто невероятное пристрастие к цвету крови, вишни, заката — алому. И пиджак его, и длинные волосы и даже бензопила — все было манящим ярко-красным. Вот только белоснежные зубы, раскрытые в страшноватой улыбке, на вид были острее любой пилы. Я, скажу честно, ещё долго пыталась понять, что из себя представляет это красноволосое нечто. Он, она… Оно! Вот! Свободной рукой оно приобнимало за плечи строгого брюнета, у которого в глазах я читала лишь одно: сжечь всё дотла одним лишь взглядом. Зализанные волосы и хорошо выглаженный деловой костюм без единой складки выдавали в нём личность собранную, аккуратную, ответственную, может, педантную, а вот хмурость и ссуженные глаза — невероятно серьезную и раздражительную. Я спряталась было за спину Елены Вячеславовны, но она грозно шикнула на меня: «Ну-ка встань, как полагается!», и я после того, что случилось десять минут назад, спорить с ней не стала. Этот второй жнец, педант, воплощение собранности, серьезности… брюнет, короче, прежде чем ответить на приветствие, нервно поправил очки внушительной такой длины секатором и критично осмотрел нас с Еленой Вячеславовной сверху-вниз, хмурив брови.       — День добрый, — брюнет на удивление вежливо кивнул головой. — Я — начальник отдела Лондонского департамента Несущих Смерть, Уильям Ти-Спирс (тут он еще и поклонился). Нас должны были встретить в аэропорту местные жнецы. Не знаете, где они?       — Это мы! — Елена Вячеславовна сделала шаг вперед, неловко улыбаясь.— Жнецы департамента Несущих Смерть Российской Федерации преподносят вам, гости дорогие, хлеб да соль.       Она выхватила у меня из рук и протянула им каравай. Гости жеста не оценили. Или, может, не поняли, судя по растерянным взглядам. Говорили они все между собой, разумеется, на английском. А я че… А я ни че… Понимала их через слово. И поэтому приношу свои большие извинения за своевольный перевод! Мне, понимаете, очень важно передать суть, и вот то впечатление о них, о гостях наших, пускай даже через столь неточный, грубый и своенравный перевод их слов… Ладно-ладно, подловили! В силу не сильной как памяти, так и знания языка, передаю вам все так, как отложилось в моей головушке. Елена, похоже, забыла свою речь, так и улыбаясь английским коллегам. Впервые я видела эту женщину настолько взволнованной. Тот день стал днем открытий. Уильям сперва перевёл недоверчивый взгляд на поднос с буханкой, затем — на Елену. Похоже, мы завалили знакомство с иностранными коллегами, даже не начав.       — Это вот эти вот? — тихо поинтересовался первый, алый жнец, обернувшись к начальнику.       — Грелль-семпай! — сконфуженно шепнул третий.       Он же… Ну как… Был верхом… на газонокосилке. Я сперва все дивилась, какими чудными всё-таки могут быть зарубежные косы смерти. Это вам не лопаты с вилами! И даже не бессмертная классика, которую выдают в начале карьеры каждому жнецу. Хотя, знаете, всяко лучше, чем старомодные серпы. Так вот, блондин этот, коротко стриженный и явно крашенный, широко распахнутыми глазами удивлённо смотрел в нашу сторону. Было в них также что-то такое, пытливое, задорное, совсем юношеское. Любознательный молодой жнец, полный сил и упорства. За свои два века, как-никак, уже читаешь коллег на раз-два.       — Да, вот эти вот, — медленно выдохнул Уильям.       А я его, в общем-то, прекрасно понимала. Пришлось бы мне с таким колоритным персоналом работать, я бы второй раз повесилась.       — Ах, я надеялся, тут будет чуточку интереснее, — протянул красноволосый, потянувшись.       Он немного прошелся. Походка безупречная, от бедра, шпильки цокали по неровному асфальту. Я тогда, рассматривая его прекрасные красные туфли, думала только одно: навернется. Ей-богу, навернется.       — Мои извинения, — кивнул начальник, — рады встрече.       И свершилось рукопожатие. Елена махнула рукой, мол, пустяки, и спешно предложила:       — Ну, так что? Пройдёмте на конвейер?       Жнецы выгрузили свой багаж в несколько чемоданов и газонокосилку на ленту. Я, активно игнорируемая, не назло крутилась у всех под ногами с этим подносом, не зная, куда бы его сунуть. Под ногами я у всех, к слову, крутилась буквально: понимаете ли, всем хороша, да только ростом не вышла! И все кружилась незаметной мышкой меж обсуждающих дела длинноногих взрослых. Но, знаете, мне это было даже на руку. Наблюдение — вот важный шаг в установлении контакта. Елена Вячеславовна всё время пыталась разговорить наших коллег и вновь начала с приветствия:       — Ну, что же, звать меня Еленой Вячеславовной, — голос её был слегка нервным, дрожал, что было очень ей несвойственно, — и я временно руковожу делом по вашему размещению у нас, в департаменте.       Брюнет сдержанно кивал на каждое ее слово, глядя куда-то вдаль. Дальше, захватив проверенный багаж, мы вышли на улицу и направились к катафалку.       — Я обязуюсь активно помогать вам в вашем нелёгком деле, — продолжала она, ничуть не смущаясь. — А вот и машина!       Гости оглядели транспорт как-то неопределенно. Словно углядели в этом всём некий посыл: только приехали — и тут же в катафалк. И я понимала их отчасти, даже мысленно улыбнулась им, мол, милости прошу.       — Рот закрой — муха залетит, — по-русски сказала мне Елена, открывая заднюю часть катафалка.       И я обнаружила, что и правда всё это время стояла с раскрытым ртом. И я уже даже почти свыклась с мыслью, что стоят передо мной английские жнецы. И что стою я пока в стороне и нет до меня никому никакого дела. Вот только одному из английских коллег обязательно понадобилось знать, как меня величать:       — Таки, как? — четвёртый жнец, который за всё время не проронил ни слова, вдруг вышел на контакт. — Авось и себя       И тут я впала в ступор. Сперва я секунд пять смотрела в никуда, пытаясь осознать, что вообще происходит, затем перевела озадаченный взгляд на жнеца в чёрном балахоне. Это седовласое нечто жутко посмеивалось, а на его бледной-бледной физиономии, наполовину закрытой густой чёлкой, растянулась улыбка от уха до уха. Несмотря на странный вид и возникающий в голове вопрос насчет рода его деятельности, меня весьма удивило, что четвертый жнец говорит на родном нашем, русском. К такому меня ещё никто не готовил. И где же он только так поднатаскался?       — Евгения… Владимировна. Владимировна Евгения! — помедлив ответила я, попутно размышляя, куда бы приспособить поднос. — Тьфу! То есть — Евгения Владимировна.       Могло показаться, что я на мгновение забыла, как меня зовут.       — А вы?..       — Аз есмь тела людские в последний путь готовящий.       — Тела людские в последний путь… — бездумно повторила я. А после догадалась: — А, Гробовщик, что ли?       Коллега тряхнул седыми волосами, подтверждая мои догадки. Вот и нашли общий язык…       — Ват из ит? — послышался голос за спиной, и чья-то рука указала на каравай.       — Ой, а это вам, держите! — отозвалась я, не задумавшись, и сплавила поднос с хлебом блондину, так вовремя подкатившему на газонокосилке.       И поспешила удалиться, пока на меня не свесили что-нибудь еще. Рональд (кажется, так звали третьего жнеца) глядел на хлеб, как на редкую и еще не до конца понятную диковинку, рассматривая его с разных сторон и ракурсов. До чего же любопытный молодой жнец. Пока остальные английские коллеги вели меж собой тихие дискуссии, Елена загрузила в заднюю часть катафалка несколько сумок, садовые инструменты и гроб. Пустой, наверное, чёрный гроб. ГРОБ. В катафалк. В принципе, в первый раз за последние дни всё было правильно. И как я только не заметила его на конвейере? Для Елены Вячеславовны никакого труда не составило впихнуть гроб в катафалк, но сам факт того, что это был гроб — и принадлежал он, кстати, тому седовласому жнецу, — не давал мне покоя. Кому вообще нужно таскать с собой гроб?       Ах, ну да… Гробовщику.       Я в один миг заняла переднее сидение, потому что ехать рядом с кем-то из иностранных коллег было пока выше моих сил. Будь моя воля и не будь риска остаться с оторванным ухом, я бы так и пряталась за крепкой и надежной женской спиной. Но теперь у нас появилась новая проблема: места на всех не хватило. А знаете ли, как-то не очень вежливо было бы кого-нибудь из гостей сажать в багажник… Одного из английских синигами — а был это жнец с пристрастием к алому — пришлось усадить на колени к Уильяму. Не в гроб же его класть, ну честное слово! Негостеприимно это: только приехал — и в гроб. А меня в гроб не уложишь — уж сильно бы меня укачало. Тоже некрасиво бы вышло. Начальник, как только услыхал об этой идее, тут же сильно и громко возмутился, но в итоге, когда Гробовщик что-то нашептал ему на ухо, фыркнул и согласился, пробурчав, что это только на один раз. Красноволосый радостно влетел в салон, и катафалк тронулся. Уж не знаю, что начальнику пообещал тела людские в последний путь готовящий, но он и бровью не повел, когда красные рукава обвились вокруг его шеи.       — Диспетчер, не дёргайтесь, — единственное, что злобно процедил Ти-Спирс, мысленно проклиная весь белый свет.       Щёки диспетчера сейчас были цвета его волос. Он крепче прижался к начальнику, который поклялся отправить слишком активного сотрудника быть таким же активным и счастливым в отдел кадров. Рональд, наблюдая всю эту картину, раздосадовано вздохнул и отломил кусок буханки. Гробовщик заинтересовано прилип к окну. Итак, с этими нелюдями нам предстояло провести под одной крышей явно не одну неделю, и мне было очень интересно, кто же из нас сбежит первым. Ещё и задание это странное, по поимке демонов. Венера Федоровна гарантированно похоронит нас и весь наш отдел под плинтусом, если мы не справимся хоть с одной из поставленных с задачей. Значит, придётся постараться. Оставалось только доехать до департамента.