Дорогой сэр, Джонатан!
Сегодня вечером я имел честь повстречать Ваших племянников, Эзру и Айрин Пемброк. Пораженный красотой Вашей племянницы, но не представленный ей, я не решился пойти против правил этикета и познакомиться с девушкой, чтобы она не сочла меня дерзким наглецом. Расспросив пекаря, у которого молодые люди забрали рождественского гуся, мне удалось узнать о Вашем родстве. Не сочтете ли Вы мою просьбу представить меня мисс Пемброк слишком дерзкой? Жду ответного визита, по возможности скорейшего, для обсуждения моих планов, касающихся Вашей племянницы.С почтением, Хьюго Монтгомери, сквайр.
Джонатан позвонил в колокольчик, и с недоумением спросил явившегося дворецкого; — Мистер Монтгомери просил передать еще что-нибудь? — Нет, сэр. И позвольте мне добавить, он очень настойчиво просил меня передать Вам сопровождающую записку. — Хорошо. Ступайте Феликс, — про себя же он подумал: «Ох, уж эта итальянская кровь!» вспоминая уже подзабытую, почти тридцатилетней давности историю, когда все высшее лондонское общество обсуждало новость о женитьбе английского аристократа на правнучке венецианского дожа. — «И все же это хороший вариант для Айрин. Молод, хороший доход, хоть и не старший сын в семье. Отец выделил сумму, но он не стал прожигать ее, а скупил акции горнодобывающей компании, и сейчас добился единоличного владения ею. Теперь полон планов организовать молочное дело на пастбищах Уэльса. Да и воспитание у него светское, аристократическое. Не то, что у этого болвана… как же его… э-э-э… — Бартоломью! Надо поговорить с Элизабет, что разрешение на этот брак я не дам. Хоть одну дельную вещь мой брат сделал, назначив меня опекуном племянников.»***
Праздничный обед, состоящий из овощного супа, запеченной утки, вкуснейших пирогов с птичьим мясом, и «ягнячьей шерсти» — смеси горячего эля, яблочной мякоти, сахара и специй, подходил к концу. За столом сидели не только Элизабет с детьми, но и прислуга, а также приглашенный Бартоломью Коултон, по этому случаю впавший в рассуждение о морали и благочестии. Пришло время плам пудинга. Поставить его на стол Элизабет не доверила никому. Шторы задернули, создавая полумрак, и в открытую дверь, освещая этот сумрак прозрачным, синим пламенем торжественно было внесено главное блюдо праздника. По традиции его должен был разрезать хозяин, за отсутствием которого за нож взялся Эзра. — В следующем году я надеюсь, это будет уже доверено мне, миссис Пемброк, — слащаво изрек Бартоломью. — Ведь сегодня Вы, милая Айрин обещали дать окончательный ответ. Но девушке не хотелось портить праздник отказом и последующими за ним слезами матери. И она уклончиво ответила: — Давайте в этот день оставим нашу мирскую суету, так обличаемую Вами. — Вот он истинный пример благочестия! — умилился до слез Коултон. — В отличие от большинства современных девушек, предпочитающих развлечения и праздность, Вы являете собой прекрасный пример добродетели. — Позвольте с Вами не согласится, мистер Коултон. Добродетельность моей сестры скорее вызвана результатом осознания перспектив, связанных с замужеством с человеком Ваших «качеств и талантов», — с плохо скрываемой иронией высказал брат. Айрин подавила смешок, и потупилась вниз, чтобы никто не заметил ее усмешки. Элизабет строго глянула на сына. — Эзра, разложи всем пудинг, а Вы, Бартоломью, не обращайте внимания. Он хоть и вырос, а все равно мальчишка мальчишкой, — с небольшой досадой, попыталась сгладить ситуацию матушка. — Что Вы, моя дорогая. Я наоборот рассматриваю слова Вашего сына как признание моих заслуг, — с каким-то особо слащавым выражением ответил тот. В ответ на это брат и сестра переглянулись, и Айрин поняла, что она не будет ждать завтра. Как только все доедят блюдо праздника, она откажет Коултону, чего бы после этого не устроила матушка. — У меня пуговица! — Вдруг воскликнул Бартоломью. — Вот видите, это признак того, что в будущем году Вас ждет благополучие, — добродушно подсказала Элизабет. — Правда в одиночестве, — съязвил Эзра, которому этот святоша уже порядком надоел. — Мы не будем обращать внимание на глупые приметы, — снисходительно ответил Бартоломью. — А у меня монетка, — обрадованно воскликнула кухарка Дора. — Она к богатству, — произнесла Айрин. И за столом повисла тишина. Из оставшихся трех девушек кому-то достанется колечко, символ грядущего замужества. Айрин стала аккуратно, не торопясь есть тот кусок, что положил ей брат. Неожиданно в дверь постучали. Грейс бросилась открывать ее. В комнату вошли дядя Джонатан, и несколько смуглокожий, черноволосый и черноглазый молодой мужчина. Внезапно память Айрин подсказала ей, что это именно тот респектабельный господин, которого они встретили, выходя из пекарни. И тут же она ощутила инородную вещь на языке. Она аккуратно извлекла ее десертной ложечкой. И все увидели, что это кольцо. — Кольцо, Айрин, — прослезилась матушка. — Это к замужеству, — особо медоточиво предрек Бартоломью. — Да. К замужеству, — вдруг уверенно сказала Айрин. — Но не с Вами. Я не смогу оценить Ваши добродетели в полной мере, и потому не считаю достойным отвечать Вам согласием. Джонатан посмотрел на Хьюго. Тот побледнел. «Как бы беды не было», — подумал Пемброк — старший. Бартоломью, явно растерянный, не мог осознать, что ему отказали. — Я думаю, Ваш отказ… — начал было он, но его перебил Хьюго: — Вам, кажется, четко дали понять, что Вам отказано, — ледяным тоном выговорил Монтгомери. — Как бы вам не пришлось пожалеть об этом, — прищурившись, прошипел святоша, но, увидев, что молодой мужчина настроен решительно, чтобы защитить девушку, покинул помещение с видом глубоко оскорбленной добродетели. Элизабет сидела обхватив голову руками. Через некоторое время все успокоилось, а с уходом Коултона вдруг все развеселились. Элизабет попросила сыграть что-нибудь Айрин, и девушка заиграла свою любимую мелодию. Мистер Монтгомери, как представили его девушке, не спускал с нее глаз. И все время молчал. Она робела немного под его взглядом, но ей не было это неприятно. И вскоре, успокоившись, она взглянула на него. Его глаза блестели, и в них она видела еще что-то, чему пока не могла дать названия. Зато ее матушка быстро сообразила, что это, обозначив для себя, что Хьюго весьма заинтересован в ее дочери.