***
Олег ползет по окопу. Винтовка больно бьет ему по спине, а грязь стягивает кожу лица. Олегу тяжело дышать и тяжело двигаться, но он продолжает, даже когда острые осколки впиваются сквозь одежду в его локти. — Двигай жопой, Волков! Мы из-за тебя тут все подохнем щас! — кричит боевой товарищ позади. Он двигается быстрее, больше телом, чем головой осознавая, что делает. Пули свистят у него над головой. «Блять!», однако, звучит гораздо ближе и громче, чем пули. — Граната, сука! Граната! Ложись! Как будто есть куда. Олег вскакивает на ноги, и чужие крики стоят у него в голове. Он не добежит, он не успеет даже вылезти — никто бы не успел. Крики. Крики. Кто-то сбивает его с ног — кажется, тот самый товарищ, что сказал ему шевелиться. Взрыв. Криков больше нет.***
— Ты уверен насчет него? — Все будет в порядке. Этот и не из такого выберется. — на лоб Олега ложится влажная тряпка. — Давай, красавчик, выбирайся. Олег морщится. Голос, зовущий его — его же? — пробуждает в груди Олега тоску по давно ушедшим летним дням. Он морщится, и со стоном, наконец, раскрывает глаза. Больно. Как же больно. Олегу ненужно даже пытаться шевельнуться, чтобы понять это. Перед собой он видит лишь размытые силуэты. — Тихо-тихо, — чужие руки, грубые, но аккуратные, касаются его лба, переворачивая повязку. — Тебе повредило спину. Отдохни немного. Все закончилось, Олег. «Олег» — С-с-с… Ско… ско-ко-о-… — Не так давно. Часов пять, — когда Олег пытается подняться, завозившись, он снова укладывает его. — Будет тебе, солдатик. Твои друзья тоже здесь. Ты увидишь их, как проснешься. Олег не выдерживает, и сон накрывает его с головой.***
Во второй раз просыпаться оказывается легче. Сергей оказывается напротив него, заканчивающий с перевязкой. Его волосы собраны назад, но выбившиеся пряди все равно приходится убирать с лица и… стоп. Сергей? Олегу кажется, у него галлюцинации. — Все настоящее, Олеж. К сожалению, даже слишком. А, и еще он говорит об этом вслух. Рука Сергея задерживается у него на груди, пока никого нет поблизости. Никого из бодрствующих или живых. — Сколько ты на фронте? — Уже два года, — отвечает Олег и тянется к тумбе. Сергей касается его запястья, и Волкова точно пробивает током — мурашки бегут по его позвонку, болезненным эхом отдаваясь вдоль тела. «Никаких сигарет». — Ты? — Также, — Сергей улыбается, и тусклый свет придает его усталому лицу пару лишних лет. И все же, он так же красив, как и был в их семнадцать лет. — Не могу представить тебя с оружием в руках, — усмехается Олег. Он никогда не думал, что Сергей создан для такого. — А тебе и не надо, — фыркает Сергей в ответ. Рука его все еще не сходит с бинтов на груди Олега. — Меня контузило в том году, пушку больше держать не смогу. На поле боя мне путь заказан. Сейчас его руки не дрожат, и Олег рад этому — он не знает, как среагировал бы, увидь это в реальности. — Чем ты тогда занимаешься? — Развожу почту, — он пожал плечами. — Могу немного подлатать, если нужно. В универе поднатаскали. Олег смотрит то на него, то на потолок брезентовой палатки. Сколько воды утекло с тех пор? Лет десять? Больше? Волков уже не помнит, когда он перестал отвечать на письма. Случилось ли это до того, как они перестали приходить? Кольцо на левой руке Олега необъяснимо жжет палец. — Я ведь обещал, — говорит Сергей, поднимаясь. — Обещал, что мы еще встретимся, Олег. — Он уходит, вместе с подоспевшим солдатом помогая вытаскивать труп из медкрыла. А затем Сергей продолжит помогать остальным. Олег думает, что, наверное, лучше бы они вовсе не встречались.***
Его оставили в отряде, поскольку людей, что могли оказать медпомощь, на месте не оказалось: их прошлая полевая сестра умерла под снарядами в день, когда Олег оказался в окопе с осколочной гранатой. Игорь Гром, командир подразделения, распорядился присвоить Сергею звание полевого медбрата, собрав оставшихся ребят вместе. Никто не знает, было ли это в официальном порядке, но новый член команде был необходим после стольких потерь. Сергей, пусть и не стоял с оружием в руках на передовой, но боролся он также яро. Олег временами высматривал его в прицел, приглядывая, но никогда ничего не предпринимал. Сергей делал то, что мог и то, чего делать не мог — по крайней мере, не тот Сергей, которого Олег знал. Сергей вытаскивал руками застрявшие пули, обрабатывал оторванные конечности спиртом, помогал остановить кровотечение. Выпивал для храбрости и давал выпить солдатам. Тем, кому предстояла ампутация, Сергей помечал отдельно: он переносил их в относительное безопасное место, собираясь взяться за операцию после того как все закончится. Сергей не воевал, но руки у него тоже были в крови. Что хуже — в крови своих же товарищей. Сергей не знал его имени, не знал, собирался ли этот парень вообще воевать и был ли он мудаком или хорошим человеком, но, когда он понял, что кровь не остановить, то просто дал сполна выпить боевому товарищу, крепко сжимая его руку, словно в прошлой жизни они были братьями. Он просил, чтобы Сергей рассказал семье о том, как умер их сын, и Сергей, конечно, пообещал, потому что безумно хотел помочь, но еще и потому что это помогло бы солдату уйти упокоенным — проблема лишь в том, что выполнить этого обещания Сергей не смог бы. Он умер у Сергея на руках, но времени на сантименты не было: шквальный обстрел закончился, и было необходимо бежать, чтобы проверить других раненных. (и надеяться, что Олега среди них не будет и в этот раз).***
После боя Сергей накладывает ему швы. Это был тяжелый день. Трое с ампутацией, двое мертвы: один — на поле боя, другой — во время операции. И с десяток раненных. Благо, отряд с южного фронта прибыл вовремя, застав врага врасплох, потому обошлось без особых жертв. Сегодня ночью у Сергея тоже была помощь. Пока Люда дежурила в больничном крыле, Сергей дежурил тоже; у кровати Олега. Они не особо говорили, потому что сил, собственно, не слишком-то и оставалось. Кто-то из товарищей уже спал, другие пили, третьи бродили по округе. — Как думаешь, скоро это все закончится? — Сергей покачал головой. — Не думаю, что скоро. С Севера приходят вести, что нас теснят. Боюсь, мы можем и проиграть войну. — Не говори так, — хмуро бросил Олег. — Я верю: главнокомандующий справится. Он всегда знал, что делает. — Хорошо, — кивнул Сергей следом, покусывая нижнюю губу. Он бы хотел поспорить, но сил на споры не было. — Как скажешь, Олеж. — Ты как-то больно легко сдаешься. На тебя не похоже, Серег, — Олег и сам выглядел не лучше. — Просто я тоже хочу, чтобы все это закончилось. Хоть как-нибудь, — он вздохнул, откусывая нить. — Хочу вернуться в Ленинград. С тобой. Хочу, чтобы все было как раньше. И несмотря на то, что он говорил, они оба понимали: как раньше уже не будет. В вечерней тишине Сергей ткнулся лицом в плотное шрамистое плечо Олега и зарылся в нем, обхватывая его руками. Он взобрался на кровать, прижимаясь ближе. — Давай я заночую сегодня с тобой. — Серег… — Как раньше, в приюте. Ты помнишь? Ты держал меня за руку, и мы думали, что изменим этот мир. И что в итоге? — он усмехнулся. — Мы не смогли даже себя исправить. Его губы, обветренные и искушенные, мягкие на ощупь. Олег убеждается в этом, когда они жмутся к его шее. — Мы не можем, Сереж. Не теперь, нет. — Почему нет? — Сергей целовал его шею жадно и много, и Олег с трудом сдерживал вздохи удовольствия. — Завтра у нас уже может и не быть. — Потому что… — Олег сглатывает; ему тяжело говорить. — Потому что я женат. — Я знаю, Олеж. Я видел кольцо, не слепой, — он сжимает майку Олега в своих пальцах. — Всего один раз. Мы вряд ли увидимся после войны, если доживем до ее конца. Одна ночь, Олеж, и ты снова будешь верным супругом до конца дней своих. Но Олег был упрямее. Он взял Сергея за плечи, сжав их, и отодвинул его от себя. «Пожалуйста, Олег» читалось в его виде. — Я люблю ее, Серый. Я хочу быть верным ей, потому что люблю. И… она ждет меня. Я не хочу ложиться с ней в постель и думать лишь о том, что вытворял на фронте с… — Олег осекает себя, чтоб не взболтнуть лишнего. — «С»? С кем попало, Олеж? Олег молчит в ответ. Сергей всегда мог читать его мысли. Он отодвигает его от себя и уходит, не делая резких движений, чтобы швы не разошлись. Он не помнит, как так случилось, но в конечном итоге Олег оказывается в палатке у Игоря Грома. Игорь наливает им обоим водки в железные кружки, и алкоголь немного помогает расслабиться. — Этот Сергей, друг твой… хороший он пацан. Чудной, но руки золотые. — Он был таким, сколько я его помню, — кивает Олег. — Лучший во всем, за что бы ни брался. Игорь усмехается. Был у него такой же товарищ, да черт знает, где сейчас пропадает. — Знаешь, Волков. Однажды мой дед, прошедший Первую мировую, сказал мне, что война это не просто бойня. Ты не можешь биться и пропускать все мимо себя. Война — это такая жизнь. Совершенно другая, но жизнь. — Товарищ Гром… — Не перебивай, Волков. Водка развязала мне язык, так что ты сам нарвался, — он усмехается. — Нужна цель. Нужно ради кого-то драться. Чтоб было куда или к кому вернуться. Вот у меня Юлька есть, невеста моя. Мы пожениться не успели, но я знал, что она беременна, когда отъезжал. А ты? У тебя есть кто? На внутренней стороне век и в голове Олега один образ — улыбающийся Сергей в свете заходящего солнца, только что поцеловавший его. — Жена, — тем не менее, отвечает Олег. — Надеюсь, она в порядке. — Письма пишет? — Олег помотал головой. — Ничего не дошло, по крайней мере. Я пишу, но в последнее время как-то не до этого было. Игорь с добродушной улыбкой хлопает его по спине. — Главное не ошибиться с теми, кого выбираешь. Олег не уверен, сделал ли он правильный выбор.***
Их разделяют спустя неделю — приказ сверху. Сергея водружают письмами, и со всем отрядом он прощается крепким и здоровым рукопожатием: он приглянулся ребятам. Олегу он тоже протягивает руку, но тот лишь крепко обнимает Сергея, как если бы они были разлученными братьями или любовниками. — Возвращайся живым, Олеж, — произносит он негромко, но голос все равно дрогнул. — Обещаю, — говорит Олег в ответ и наконец отпускает его. Беспокойные голубые глаза, темные круги под ними и рыжий хвост — этот образ Олег снова пытается запечатлеть в голове. Он наконец нашел, за что идти в бой. Они прощаются, и недосказанность висит в воздухе, как десять лет назад. Без поцелуев, без признаний. Обручальное кольцо, кажется, сейчас оторвет Олегу палец.***
Встретиться быстро не получается: Сергея бросает из одной части в другую и так продолжается на протяжении полугода. Но Сергей живучий, Сергей выкарабкается. Сергею есть, куда возвращаться. Когда на руках у него оказывается письмо «Анастасии Волковой», «Юли Пчелкиной» и прочих, Сергей понимает: жизнь, наконец, отблагодарила его. Он находит часть Олега очень скоро: условный номер подразделения помогает ему сориентироваться на дислокации. В самой части Сергея встречает новенький дежурный. Он провожает Сергея к Игорю в палатку, и по дороге тот замечает пару знакомых лиц, но больше — незнакомых. Прошло не так уж и много времени, но их ряды значительно поредели. Игорь жмет Сергею руку и с объятием хлопает по спине. На войне всегда приятно увидеть человека снова. Сергей отдает ему письмо от Юли, но Игорь не дает уйти — «пропустим по стаканчику». — Ну и что там моя Юлька пишет? — Вы можете прочесть сами, сэр. — Брось! — Игорь машет рукой. — Я знаю, что девчонки-цензуристки — или как их там — и почтальоны читают письма. Это обычная практика. — Ну. — Сергей улыбается, взлохматив волосы. — Пишет, что все хорошо. Надеется, будет мальчик. Сейчас находится у друзей, где-то на Кавказе. — Там сейчас безопаснее всего, — кивнул Гром. — Она у меня умница, все правильно делает. Вот у моего боевого товарища и старого друга, Димы Дубина — я рассказывал Волкову о нем — тоже подружка есть. Так она в разведке! Вот ушлая девчонка! Сергей улыбается, но пальцы его нервно трясутся. Он кусает нижнюю губу, скорее всего, и не замечая, что он делает. Веселый настрой Игоря пропадает сам собой. — Кстати о Волкове… где он? — он продолжает чересчур быстро, чтобы не выдать своей заинтересованности: — У меня письмо от его жены. — Ты читал? Сергей качает головой. — Не решился. Игорь поднимается из-за стола, убирая карту и фигурки с нее. Он говорит Сергею выпить еще и отходит. Разумовский слушается, но за начальством внимательно наблюдает. Игорь подходит к нему с плотным брезентовым свертком в руках. Гром кладет его на стол и раскрывает перед Сергеем, у которого стоит звон в ушах. Винтовка. Железный номерной знак. Белый клык. — Подорвался на мине. Даже тела собрать не смогли. Он в братской могиле. Его Олег. Сергей берет в руки его оружие и касается холодного металла. — Он бы хотел, чтобы эти вещи оказались у тебя. Сергей не может вымолвить ни слова. Его руки трясутся, но с этой дрожью он справится. Он справится со всем. — Спасибо, сэр, — говорит он глухо. — Соболезную тебе, Сергей, — он хлопнул по плечу Сергея. — Это утрата для нас всех. Поздоровайся с ребятами и вечером прочтем письмо. Отнесешь ей наш ответ, когда пойдешь. Сергей кивает. Больше ему ничего не остается.***
Когда Сергей оказывается на пороге ее дома, руки его больше не дрожат. Он больше не воет, не рвет на себе волосы от отчаяния, не сожалеет (не так сильно, как он сожалел). Глаза его больше не влажные, и нет даже красноты. Только тупая боль. Винтовка Олега через плечо. Его номер — в нагрудном кармане. Его клык — на шее. Сергей надеется, однажды он придушит его во сне. «Найди, за что воевать». Сергею больше нечего искать. В письме Анастасии Волковой не было и десятой доли той женщины, которую Олег утверждал, что любил. Она была жестока и беспощадна. Настя сказала, муж ей этот больше не нужен. Говорит, она женщина, и ждать она уже устала. Живет теперь с другим мужчиной, и эти ордена, звания и пенсия Олега ей больше не нужны. И сам он ей ни капельки не нужен. Пока она писала эти строки, он был еще на поле бое. Когда отправила его, Олег уже подорвался; его никто не хоронил. Когда письмо дошло, его уже не было в живых. Никому, кроме Сергея, Олег и не был нужен. Так сильно, по крайней мере. Она открывает дверь, и за спиной ее стоит мужчина, симпатичный и складный. Он молод, возможно, даже моложе ее самой, и красив. Не такой скорби ты заслужил, Олег. Может, и хорошо, что не дожил до возвращения домой. — О, это… мне жаль, вам пришлось преодолеть такую дорогу, — в голосе ее неловкость и неуверенность. — Сюда писем больше не носите. — Сюда они больше и не придут, — он ловит ее удивленный взгляд и с внутренней стороны кусает губы. — Мертв ваш муж, не беспокойтесь. Сипло, Сереж. Хрипло, Сереж. Надрывно, Сереж. Не твое это, Сереж, скрывать скорбь желчью. У Сергея будет будущее. Никогда и ничего до конца не будет хорошо, но боль притупится; так плохо уже не будет. Олег — лжец. Он любил Сергея больше кого бы то ни было. В тот день он бы поцеловал его. Обнял бы. Они бы остались на той кровати. Но лучше бы он вернулся. Вернулся бы к Сергею и сказал, что все у них, у дураков, не как у людей. Он бы коснулся Сергея. Улыбнулся ему. Он был бы здесь. Но на дворе сорок третий год, и все, что на самом деле остается Сергею, сжимать его подвеску в руке и двигаться к следующему адресу. Война ждать не станет. Бороться за того, кого уже нет, это все, что Сергею остается. Он все еще хочет жить.