---
Из лаконичного рассказа Бэкхён узнаёт, что большая белая собака на самом деле – оборотень Чангюн, и что он не такой тупой, как Бэкхён считает (почти прямая цитата). Приходится часто переспрашивать, плохо слышно – смущённый Бён переодевается за приоткрытой дверью чулана. Слишком много красивых тел удручающе действуют на самооценку, ну их всех. Хосок раз за разом раскладывает свои карты, но потом неизменно недовольно сгребает в кучу. - Чангюн сказал, что Кихён снова куда-то влез, поэтому я здесь. Ну, технически, его затащили - не будем обвинять. Вообще, что за идиотизм. Запереть, значит, особняк на ключ трудно, а вот чтобы собака бегала как сумасшедшая, кто-то дома сидел – пожалуйста. У колдунов и ведьм исключительно нездоровые представления о защите имущества. Что Бэкхёну правда интересно – Чангюн. Кто, как, зачем и почему. Почему, если «оборотень» - то собака, а не волк, как полагается. Хосок, задумчиво рассматривающий вывалившуюся во время тасовки карту, вначале неопределённо пожимает плечами, только спустя минуты три объясняет. Бэкхён мельком успевает зацепить изображение, и, если не ошибся, то это снова Дьявол. Вот не хватало для счастья. - Чангюн не чистокровный, - новый расклад ложится на пол хитроумной комбинацией. Трудно не засмотреться на крепкие мышцы спины и плеч гадающего. – Хёну нашёл его пару лет назад, у кладбища. Выходил. Чангюн совсем домашний, не кусается, в полнолуние может оставаться человеком. Волки его не принимают, людей боится. - Он чуть не сожрал меня в нашу первую встречу, - вырывается у Бэкхёна недоверчиво и немного с обидой. Вообще не было впечатления, что косматая громадина чего-то может бояться. - Уверен, что это не так. – Хосок уже перевернул карты, так что теперь явно что-то обдумывает. – Чангюн безобидный, и пока его стаю не трогают, не будет нападать. Может, он почувствовал в тебе что-то. Плеск в ванной, гул пущенной воды давно уже стихли. Негромкие разговоры Хёну и того самого Чангюна до гостиной не доходят, лишь мажутся неясными обрывками. Бэкхён подходит к Хосоку ближе, понимая, что уже можно. Стоит сходить сделать чая, что ли, до рассвета совсем ничего осталось. - Необъяснимо странный свет, идущий от самого сердца. Вот что в тебе привлекает. Может, прорицатель из меня дерьмовый, но даже я различаю особенных. Всё же кровь – не молоко, так просто её не разбавишь. Хосок подбирает ветхую, с растрепавшимися краями центральную карту, и протягивает её замершему Бэкхёну. На потемневшем от времени рисунке – круглое деревянное колесо в обрамлении когда-то золотых облаков, с четырьмя уже не различимыми тварями по краям. - То, что ты здесь, - Судьба.---
Бэкхён засыпает на плече Хосока совсем незаметно. Лежать удобно, тепло – идеальное завершение дня, дождь снова стучит за окнами, по-уютному неторопливый. На рассвете он всегда замечателен, незаметный, вопреки всему лишь больше согревающий. И аромат сушёных трав, прогретых, осыпавшихся разноцветными лепестками, как никогда идеально вплетается. Конечно, спать долго не получается – сон обрывается первым тычком человеческой подушки. Беспокойный Бэкхён, медленно открывая глаза, плавает в пасмурной серости. Осторожно встаёт, накрывая своей частью одеяла свернувшего клубком парня - кажется сильным, но такой мягкий, когда спит, удивительно. Свет погашен, по всему особняку глухая тишина. Шаг за шагом приближаясь к спальне Кихёна, Бэкхён не особо понимает, что хочет там увидеть. Оборотень спит у самых ног, вновь собака, едва слышно сопящая, переходящая на нервный рык, в кровати различаются две фигуры. Хёну точно горячий, Кихён прижимается к нему так сильно, что Бэкхён бы не удивился, увидь сплетённые под одеялом ноги. Один цельный, сошедшийся механизм. Голова уткнулась в чужую шею, дыхание спокойное и размеренное. Вот и хорошо, что пришёл в себя. Тихо-тихо Бэкхён возвращается обратно в гостиную, заползает к Хосоку в тепло и жмётся к его спине.