Чего Сехун точно не ожидал – что быть смертью может быть ТАК тяжело. Ранний подъём ужасен, солнца в этом мире нет. Вечный день, и не разберёшься, во сколько вставать, только вот Лухань бьёт в дверь очень настойчиво. Да, совместные занятия тоже зло. Это уже выясняется потом.
Как же раздражает, что нужно сидеть в дико напоминающем университетскую аудиторию месте, слушать непонятную, как на чужом языке лекцию, которую ведёт слишком уж молодо выглядящий мужчина (типа «бакалавр смертельных искусств»? «магистр загробных тайн»?). Тянет в сон, но, оглядевшись, Сехун понимает, что только с ним такое происходит. Все остальные напряжены так, что бояться моргнуть, сплошь зеленоватые, прикрытые очками глаза чуть ли не с восторгом глядят на что-то чертящего лектора. Даже Лухань рядом старательно конспектирует, и с его маленького носа большие стёкла постоянно сползают.
- Эй, - подтолкнув соседа локтем, Сехун заговорщицки присаживается ближе, но блондин смотрит с явным осуждением. – А почему вы все в очках? Так принято?
- Вообще-то, жнецы с рождения очень плохо видят. – Лухань чуть не шипит это, вновь возвращаясь к лекции, и весь его вид говорит о том, что больше прерываться он не намерен.
Ну и задрот.
Хотя при этом такой же ж хорошенький.
Чтобы хоть чем-то развлечься, Сехун снова пялится на жнецов и их фамильяров, и тут сталкивается взглядом с тем самым раздражающим парнем. Напыщенный говнюк заставляет мгновенно принять боевую позу. Не удержавшись, Сехун выставляет вперёд кулак и медленно, не торопясь, отгибает средний палец. А затем и на другой руке. Всё это за спиной почти улёгшегося на парту Луханя. Разумеется, парень и не ожидал подобного, вон как лицо вытянулось.
Дьявольски посмеявшись (про себя), Сехун победоносно отворачивается, не замечая, как резко смолкло всеобщее шуршание. Уронив голову на сложенные на парте руки, Сехун пытается хотя бы доспать, раз делать нечего. Только когда Лухань максимально настырно начинает тыкать в плечо, приходится подняться.
-Что? – чуть не взрывается, но потом видит своего жнеца, побледневшего, кажется, что невозможно, ибо он и без того белоснежнокожий.
- Вот и я то же самое хотел спросить.
Лектор стоит прямо над ними, и Лухань вот-вот начнёт потеть от стресса.
Глаза у мужчины не такие, как у Ифаня, они чёрные, беспросветно и бескомпромиссно. В холодном оттенке цвета каштановые волосы, неаккуратный вьющийся вихрь, чуть более светлая чёлка падает на лоб. Мягкие черты лица, но даже при этом есть в них что-то отталкивающее. Невысокий.
- Чем это мы занимаемся вместо радостного поглощения знаний? –вкрадчивый голос будто заставляет всех вокруг Сехуна сжаться. Но не его самого – ещё чего.
- Здесь тухлее, чем в библиотеке, - заявляет дерзко, не боясь смотреть мужчине в глаза.
Стрёмно становится, когда тот улыбается.
- Люблю смелых – с ними быстрее всего разбираешься.
В каком смысле «разбираешься», спрашивать как-то не хочется, да и по глазам чуть ли не молящегося заткнуться Луханя понятно, что черту переходить не нужно. Сехун максимально естественно (так кажется) прерывает зрительный контакт и заинтересовывается линиями на дереве парты. Тишину вокруг хоть ножом режь.
- Продолжим, - мужчина спустя минуту уходит, идёт обратно к доске, испещрённой пугающими жукообразными рисунками. Сехун замечает, что тот прихрамывает на одну ногу, но даже идёт при этом спокойно и как-то уверенно.
- Ты совсем больной? – не замечая, Лухань переходит на «ты», небольно бьёт кулаком в плечо. – Если испортишь мне успеваемость, я… я не знаю, что с тобой сделаю!..
- Чего ты так какого-то недоростка боишься?
- Недо… Это, вообще-то,
Первая Смерть. Самая первая во всём мире.
Сехун внезапно понимает, что не мешало бы попить водички.
Просто горло пересохло, никакого страха.
Что вы.
---
Чунмён – а именно так зовут Первую Смерть – кажется нейтральным и не заинтересованным, ходит себе, наблюдает и делает выводы. Начинающие жнецы провожают восхищённым взглядом, чуть ли не слюни пускают, а Лухань боится попадаться на глаза, потому что Сехун, ошивающийся рядом, может вызвать смертельный гнев. Так, во всяком случае, кажется, так что Лухань очень унылый и расстроенный, из-за чего Сехуну хочется его обнять и, возможно, зайти ещё дальше. Но вряд ли такой задрот когда-либо вступал в отношения.
Даже может не понять намёка.
Теория чередуется с практикой, так что после мозговыносящих лекций, одну из которых вёл и Ифань («этика смерти»), намечается что-то более интересное: выход в реальный мир с последующей тренировкой на мышах. Да, мелковато, но хоть какое-то разнообразние. Чёрно-белый мир уже в печёнках сидит, хочется назад, в свежее буйство. Да и неплохо было бы Бэкхёна предупредить, что не нужно больше париться по поводу зелья.
Всё очень даже хорошо и так.
Рано или поздно удастся уломать Луханя хоть на что-нибудь.
Куратором их группы ожидаемо становится Ифань, величаво вышагивающий со своей косой. У остальных жнецов не такие красавицы, серпы даже, не внушающие ужаса и трепета. Лухань еле держит свой, ему явно тяжело, но забрать ношу Сехуну он, конечно, не позволяет. У них пока отношения не огонь складываются. Лухань какой-то дикий, не привыкший к заботе.
Первая Смерть тщательно проверяет серпы, легко касается каждого – наверное, чтобы передать часть убивающей силы. Проходя мимо Сехуна, мельком его оглядывает, вдруг фыркает, заставляя Луханя (почему-то Сехун прямо чувствует) застыть в напряжении.
- Интересно посмотреть на фамильяра, принятого по рекомендации Ифаня, в деле.
Жнецы вокруг шумно, недоверчиво выдыхают. Может, только кажется, но где-то слышатся даже нотки зависти. Сехун, как и все нормальные люди, боится умереть, но вот его шанс доказать всем – и Луханю в первую очередь, - что от него есть толк. И что он самый крутой питомец на свете, конечно же.
Схватив холодную руку своего жнеца, Сехун смотрит Смерти прямо в глаза.
- Да вообще без проблем.
Ему всё ещё не мешало бы попить водички.
---
Стоит только оказаться в мире живых, как Сехун вновь обращается в ворона. Обилие цвета поначалу ослепляет, кажется ненастоящим. Золото и медь повсюду, ласковый, тихий дождь упруго ударяется в крылья. Лухань разочарованно вскрикивает «ты птица?!», но потом застывает перед совершенно другой реальностью. Будто никогда здесь не бывал, где небо и земля – разных оттенков жизни.
Каркнув, Сехун делает небольшой круг и снижается, приземляясь на худое плечо жнеца. Покачнувшись и крепко зажмурившись, тот отводит голову в сторону, боясь столкновения, но ворон на удивление ловко цепляется когтями за чёрный свитер.
- Вороны – очень умные животные, - замечает Чунмён, глубоко вдыхая влажный воздух. – Правда, нужно же природе на ком-то отдыхать, да, О Сехун? Ваше задание - найти карточки с изображением нужных мышей. Фамильяр займётся поиском, жнец завершит дело. На выполнение… - вскинув руку (снова какая-то странная магия, потому что по эту сторону Первая Смерть одета в роскошный багровый тренч), Чунмён смотрит на мягко блеснувшие часы, - полтора часа. Юный Лухань, Вас хвалят все жнецы. Мне жаль, что попалось такое глупое животное в пару.
У Сехуна пригорает так, что он тут же взмывает вверх, задевая крыльями испугавшегося блондина. Глупый, да? Найти каких-то мышей? Вообще ни о чём, да он и за двадцать минут справится. И что бы этот старый, хромающий хрыч не говорил, Лухань никогда не пожалеет о своём фамильяре.
Даже если он этого пока не осознаёт.
