Кихёну всегда плохо давалось общение, не важно, с живыми или нет. Как только за это не обзывали – глупым, обидчивым, злым, всё равно ничего не менялось. Хотя нет, больше закрывался в себе. Магия стала отдушиной, позволявшей найти смысл; если бы не Хёну, он ни за что не узнал бы лес. Заперся бы в доме, умер в одиночестве. Всё к тому шло, честно, даже вампиры бы не помогли, пусть и выходили его с детства. Просто кто-то умеет создавать связи и кажется понимающим, как гробовщик, а кто-то нет.
Жить без опоры других тяжело.
Но сейчас кажется, что без любви всё же труднее.
Обожжённая ведьма борется. Кихён сменил с десяток компрессов, а она по-прежнему живая. Пока без сознания, нет причин волноваться. Что делать потом. Как сказать, что шрам останется на всю жизнь, может лишить её будущего? Что использовали, только выбросить не получилось? Стоит вообще говорить, если правда горькая? Вот почему Кихён так боится других – потому что им всегда от чего-то больно. Только с Бэкхёном не страшно - может, потому что он немного идиот. Вечно влезает в какое-то дерьмо, что-то с ним случается, при этом готовит и убирает, даже если не хочет. Не злится из-за корявых шуток. Не обижается, если сорваться.
Кихён не готов признать, что привык.
У Сыльги красивое лицо. Даже если часть его теперь как смятая бумага, она всё равно хорошая. Осторожно убирая тёмные волосы, Кихён пытается завязать хвост, чтобы ей было удобнее. Скоро всё кончится, ведьма заплатит. Хочется драться, пусть даже со стенкой, потому что именно Хваса убедила, что Кихён не заслуживает ковена. Не лидер, не рожден им. Место, к которому шёл так долго, ускользнуло из пальцев, и он поверил.
Не себе.
Ей.
В доме тепло, но Кихён, оставляя Сыльги отдыхать, замерзает, даже в носках пол кажется неприятно холодным. Нужно поставить чайник, заняться хоть чем-нибудь, пока Бэкхён не вернётся и не спасёт (ужасно звучит). Всюду пусто, и непонятно, как раньше жил так. Тишина чужеродная, будто кто-то наваливается сзади.
Чаинки бессмысленно плавают, окрашивают воду в неясный желтоватый цвет. Почему-то напоминает пламя, как когда впервые зажигаешь свечку – осторожно подвигав чашкой, Кихён поднимает настоящий водоворот. Из всех звуков сейчас только плеск воды, дыхание и еле слышный стон ведьмы во сне.
Как же всё странно.
В дверь вдруг стучат, и Кихён вздрагивает, расплескивая чай на пальцы. Шипя, трясёт рукой, чтобы охладить, выскакивает из-за стола, и, конечно же, задевает его коленом. Потом бьётся головой о связку трав. Плетётся к двери, ругаясь и злясь, резко дёргает ключом. Проклятье гаснет на полпути, потому что кажется, что резко ударили в грудь. И воздух бам – весь вышел.
Стоящий Хёну выглядит так, будто пережил побоище.
Голова у Кихёна пустая. Совсем. Ни мыслей, ни чувств, ничего нет, не знает, что делать. Самое дурацкое, что ночами представлял что-то такое – только тогда был уверен и смел, и безжалостен, ранил словами и уходил первым. Не стоял с раскрытым ртом и онемевшим телом, как придурок. Возможно, стоило планировать сценарии детальнее и всё же запоминать. Хёну делает шаг, Кихён пятится.
От него ужасно пахнет, и это запах мёртвых. Очевидно, учитывая, что вернуться мог только из одного места – но куда страшнее выражение лица. То, что Кихён его не понимает. Хёну входит в дом, который всегда его помнил, закрывает дверь, и всё это делает молча. Возможно, если скажет хоть что-то, сам воздух между ними начнёт взрываться. Ещё несколько шагов вперёд, быстрых, чтобы Кихён не смог уйти далеко, и Хёну обхватывает своими огромными руками. Прижимает к себе так, что трудно дышать, Кихён почти парализован.
- Прости.
Наверное, в тишине всё же что-то есть особенное. Пока не нарушаешь – не чувствуешь лишнего, разрешаешь себе всё. Но стоит только сказать, как реальность возвращается. Кихён изо всех сил пытается выбраться, будто включившись – бьётся, царапает, почти рычит. Руки прижаты к чужой груди, уже испачканы чем-то тёмным, и даже так ведьмак не останавливается.
Переходит на крик.
Это как бороться против скалы, только она не сдавливает твои плечи и не пытается прижаться к лицу. И не воняет кладбищем. Не кажется такой родной, что хочется разодрать себя на части. Хёну всегда сбегал, стоило разозлиться. То, что сейчас остаётся, только заставляет Кихёна ненавидеть сильнее. Какое-то прости не сможет это изменить.
Наконец, как-то удаётся вырваться. Но даже так Хёну хватает за руки и сильно сжимает пальцы. Одна пощёчина. Вторая. Кихён бьёт, лишь бы попасть, ничего не различает, потому что глазам становится очень горячо. Почему-то лицу тоже.
Не хочется ни двигаться, ни задыхаться вскриками.
Горло – один сплошной зажим, чтобы не задохнуться, приходится выталкивать из себя слова, звуки, что-нибудь, что сможет расслабить. Последний раз Кихён был таким в детстве, когда родители умерли. Но рядом были Ёнхён с Дже, и у них было много конфет, а ещё плюшевые летучие мыши. Горечь от Хёну разве можно перебить.
- Прости меня.
Кихён не знает, зачем обвивает руками чужую шею.
---
Атмосфера в доме – странная, Бэкхён замечает с первой же секунды. Вроде ничего особенного, хотя ладно, то, что гробовщик здесь, всё же удивительно. Сидит у камина, помешивает угли. Кажется, не стоит задавать вопросов, Кихён вряд ли настроен. Одно то, как злобно он смотрит из глубины своего кресла, говорит слишком много.
- Привет? – Раздевшись, Бэкхён не уверен, как начать разговор. Тут он лишний, но вежливость почти кричит изнутри. – Я не помешаю?
- Здравствуй, - только Хёну откликается.
Повернувшись, он улыбается очень спокойно. Лицо Кихёна реагирует мгновенно – становится более раздражённым. Ладно, без понятия, что тут случилось, Бэкхён просто проведает ведьму, сходит погреться в душ, а затем ляжет спать. У него тоже был трудный день, вникать в чужие проблемы вообще не хочется. Зелье проверил, стоит себе на заднем дворе, темнеет. Сегодня последняя ночь, потом придётся снова внутрь тащить.
Ужасно любопытно, если честно.
Ну, Кихён и его гробовщик, всё такое.
Случайно глянув на ведьмака, Бэкхён тут же меняет мнение – да ну к чёрту, когда на тебя так угрожающе смотрят. Нужно как можно быстрее убраться, не попасть под раздачу, ибо – о, это же ясно как день – огрести можно за любую мелочь. Так что Бэкхён делает всё очень быстро, скрывается в ванной и закрывается на замок. Для успокоения ведьмака, не для себя.
Всё равно взгляд зацепил покрасневшие пятнышки на шее и губах.
Стопроцентно утром у Кихёна их не было.
---
Кстати о пятнах.
Бэкхён так давно не видел у себя засосов, что теперь со страхом ворочается перед зеркалом. Какие-то слишком тёмные получились, вряд ли скоро сойдут. По всей шее лиловые точки, выглядит ужасно – кому вообще в голову взбредёт оставлять следы на таком холоде? То есть, понятно, кому, но. Бэкхён некстати краснеет и решает, что этот день нужно просто вычеркнуть.
Хорошо, что увидел Сехуна – кажется, тот нашёл себе стрёмное, но вполне себе на всю жизнь занятие. Выглядит счастливым, и это по-странному приятно, хотя в груди секундно царапается ревность. Тот невысокий парнишка, «жнец», очень мил. Бэкхён, всей волей переступая через остатки любви, думает, что Сехуну такой подойдёт. Послушный и робкий, которого придётся учить многое делать в первый раз. Вот и хорошо.
Больше он об этом думать не будет.
Наверное, ему не дадут, так будет точнее.
Вспышка Чанёля до сих пор кажется глупой. Он очень больно тащил за собой, потом так же больно целовал. Ведёт себя ещё хуже Кихёна, все эти молчаливые претензии на ровном месте и взгляды в духе «ты должен понять свою ошибку». Оставил Бэкхёна одного, у самого кладбища (и это после своих укусов), и свалил облаком красного дыма. Буквально недавно кричал, что нельзя оставаться без присмотра, и сам же бросил.
Разве не тупо.
Наконец-то подставив тело под горячую воду, Бэкхён не может сдержать стона. Он в тепле, никого рядом нет. Можно просто стоять так и греться, всё остальное решится как-нибудь. Само собой. Просто вечерний душ, ничего больше. Люди его недооценивают.
---
Подсушивая волосы полотенцем, Бэкхён раскрывает окно в комнате Кихёна (чтобы хоть немного развеять запашок депрессии и тлена). И вот не везёт ему, правда, хоть до конца жизни не подходи; на всей скорости рванув в гостиную, Бэкхён перепуган до дрожащих коленок.
- Кихён, там… там какие-то
огоньки в лесу.
Почти задремавший ведьмак вздрагивает в кресле, ноги смешно дёргаются на подлокотниках. Моргает сонно, но затем информация доходит, и тогда уже не остаётся ни следа расслабленности. Бросившись к окну, Кихён грубо одёргивает занавеску: во всём лесу, куда только получается взглянуть, сквозь чёрные стволы проглядывает мерцающий голубоватый свет.
- Это не огоньки, - подошедший гробовщик смотрит даже с интересом. – Духи.
Кихён щурится, пытается что-то высмотреть.
- К дому не подойдут. Но так много сразу… Это не просто так.
Действительно. Как будто такое вообще может появляться беспричинно. Бэкхён боится признаться, что, кажется, чувствует, что должен сделать. Пока на уровне интуиции, но даже так чертовски страшно. Они пришли к нему. Все эти призраки здесь только по одной причине.
