---
Уже после занятия Сехун вылавливает Луханя из общего потока жнецов. Схватив за руку, на секунду удивляется её теплоте, только потом понимает, что поймал левую – на эту сторону жнец ведь живой. Блондин всё ещё что-то повторяет шёпотом, взгляд рассеянный, будто не в себе. - Как прошло? – Сехуну даже приходится легонько потрясти. – Ты в порядке? - Всё неправильно, - ужас в голосе Луханя непередаваем. – Я получу низший балл. Сехун уверен, что будет ровно наоборот, но вряд ли это сейчас переубедит. Уводя за собой чуть дальше от аудитории, в новый поворот коридора, Сехуну думается, что можно сделать кое-что. Осторожно подводит жнеца к стене, никакого сопротивления. Коридор пуст, ни голосов, ни шагов не слышно, момент идеальный. В груди странное ощущение, будто кто-то перекручивает нервы. Сехун наклоняется и вначале целует совсем легко. Неплохое отвлечение, Лухань прекращает бормотать, теперь смотрит растерянно. Забавно, что не знает, как себя вести. Подождав немного, ворон снова прижимается губами, только теперь задерживается, слегка давит, заставляя вплотную прижаться к стене. Они целовались уже несколько раз, всегда с подачи Сехуна (и его лживых поводов), но, может, этого всё ещё мало, чтобы Лухань привык. Или чтобы почувствовал что-нибудь. Очень нравится, как неравномерно краснеет лицо – только левая часть вспыхивает, правая остаётся мертвенно-белой, сияющей в полутьме. Лухань в свитере – всегда в чёрном, как и все жнецы, - и свободные рукава спадают, собираются у локтей, когда неуверенно протягивает руки к Сехуну. Холод и жар ладоней на шее дезориентируют. Очень пугливые прикосновения, потерянно оглаживающие напряжённый затылок. Ифань вскользь упоминал, что жнецам не стоит испытывать эмоции, этот запрет легко читается в широко раскрытых зелёных глазах. Сехун не пробовал заходить дальше, но сейчас нестерпимо хочется. Чужие губы мягкие и послушные, раскрываются без сопротивления. Беззащитно открытый Лухань сильнее сжимает пальцы, пытается расслабиться, и не сказать, что не получается. Сехун - засранец со стажем, может сдержаться от стона, но то, что они делают, безбожно хорошо. Разумеется, если бы их не спалили, это не была бы история О Сехуна. Свидетель-жнец, вдруг решивший прогуляться этим путём, даже вскрикивает. - Опуститься так низко... – звучит как типичный девственник. – Только ты, Лухань, мог. Думаешь, вправе нарушать правила, если твоя птица подлизалась к Старшей Смерти? «Подлизалась» вдруг предстаёт в ином свете, и Сехун морщится, желая развидеть. Но сейчас не об этом нужно думать. - Ещё слово, и переломаю ноги, - угрожающе делая несколько шагов вперёд, Сехун так и думал, что вызовет страх. Обычно такие вот моралисты самые боязливые. – Потом вырву твой грязный язык, и… - Что потом? Становится слишком людно, разве нет – незаметно за чужой спиной появляется «конкурент», тот самый темноволосый и смуглый парень, нездорово паливший ещё при распределении фамильяров. Он выходит вперёд, оставляя отшатнувшегося жнеца, и Сехун не может сдержаться – оказывается почти вплотную близко. Насколько помнит, эти двое не пара. - Тоже хочешь получить? – последний раз Сехун дрался, наверное, полгода назад, вполне ещё в форме, хотя смельчак кажется отлично тренированным. - Не порти Луханя, - голос звучит тихо и предостерегающе. – Он слишком хорош для такого дерьма, как ты. Никто не заслуживает его. Если бы Сехун не почувствовал, как в руку кто-то больно вцепился, ни за что не отказался бы помахаться. Но Лухань держит удивительно крепко. Смотрит почти умоляюще, сопротивляться этому невозможно. - Пойдём отсюда. Его маленькая ладонь утягивает за собой, и она горячая. А кровь Сехуна вот-вот закипит. С чего этот парень вообще к ним пристал. Какое его дело. Что он знает о Лухане, чтобы говорить так, чтобы называть Сехуна дерьмом. Только Бэкхёну можно спустить, и то, под настроение. Кажется, будто в спину бросают невидимые камни. - ... впервые сказал, что я для кого-то слишком хорош, - вдруг говорит Лухань, но, скорее, просто не заметил, что сделал это вслух. - Вы знакомы? Сехун не замечает, как сжимает чужие пальцы. - Чонин меня всегда ненавидел? Не знаю, почему, но постоянно говорил, что я ничтожество, которое нужно выгнать из города. Иногда таскал за волосы, пока никто не видел, я был ещё ребёнком. Он должен был стать моим фамильяром, лучших новичков всегда ставят в пару. Странно слышать, что теперь хвалит. Это не так. Совсем нет, не хвалит. Лухань не видит очевидного, того, что скрыто во всех этих быстрых взглядах и тоне голоса. Не разбирается в людях, не смыслит в том, в чём Бэкхён особенно хорош - во втором дне поступков и слов. Сехуну понятно, что случилось. Но то, что этот Чонин в Луханя влюблён, ничего не меняет. - Теперь у тебя есть я. Смотри только на меня. Ладонь жнеца становится намного горячее.---
Бэкхёна скоро начнёт тошнить от латыни, но, в общем и целом, с заклинанием он покончил. Чтобы не изгонять Чанёля обратно в преисподнюю, потребовалось найти мелкого демона и опробовать всё на нём. Конечно, пришлось скрыть содействие красноволосого, мало ли, что сделают сородичи из мести. Когда из привязанного к стулу человеческого тела повалил густой чёрный дым, стало страшно. Бэкхён запнулся, перепугавшись, но всё же закончил экзорцизм, не без подстёгивающих криков ведьмака. Первое в жизни изгнание прошло успешно, придало сил. Даже то, что потом нужно было идти от перекрёстка до дома пешком, не испортило настроения, хотя погода хуже некуда. Вернулся промокший, замёрзший, но не в дне. Кихён активно строит из себя обиженного, хотя Хёну теперь на целых два дня будет рядом, уже не отпускает ни на шаг. Никого не обманывают недовольные вскрики и мелкие придирки - когда ведьмак думает, что никто не видит, лицо у него слишком рассеянно-смущённое. Гробовщик хотя бы отвлёк от бесконечного делания «дурных мешочков», так что больше не нужно искать сушёные головы змей по банкам. Чанёль… Чанёль ведёт себя так, будто ничего не было. Это особенно трудно – соблюдать нейтралитет, когда хочется обратного. Бэкхён замыкается и отвечает односложно, просто не может выдавить больше. Любое прикосновение или даже слово вызывает дурацкую бурную реакцию, когда краснеешь пятнами как пятнадцатилетний. Хотя бы кровь перестала течь, исчез повод для общения. Сыльги, вплотную закопавшаяся в книги, будто исчезнувшая с поля действий, шепчет, стоит пройти мимо, что напряжение слишком очевидное. Именно она находит древний рецепт, способный защитить от сжигающей огненной магии. Состав довольно простой, но есть кое-что, что заставляет Кихёна разразиться громким издевательским смехом. Правда, потом ведьмак резко затыкается, понимая, что волшебную мазь и самому придётся использовать. Услышав, что придётся достать дерьма магического ворона, Чанёль меняется в лице. Выглядит… хмурым.