От Самайна и произошёл Хэллоуин. Кельты верили, что 31 октября — единственная ночь в году, когда завеса между миром живых и мёртвых наиболее тонка. И в ночь Самайна они надевали маски, чтобы скрыться от него, оставляли сладости на пороге, чтобы умилостивить его, вырезали в тыквах лица, чтобы поклониться ему.
Кажется, будто всё шло только к этому моменту. Вспыхнувшее посреди сумерек алое небо, поднявшийся ветер, швыряющийся гнилой листвой в самое лицо. Кихён, бросающий свои дурные мешочки, так что в местах, где они падают, земля разрывается зловонным дымом. Бэкхён замирает на секунду, которая тянется очень долго – не слышит ничего, будто оглох. Перед глазами постоянно вспыхивает пламя, но оно не обжигает.---
По плану Кихёна все должны разделиться. Чанёль с Сыльги отправляются искать Хосока, чтобы демон использовал свои силы и перенёс прорицателя в ближайшую больницу. О том, что это может не понадобиться, красноволосый молчит, но каждый разделяет сомнения. Хёну возьмёт на себя мертвецов, Кихён – верховную ведьму. Разумеется, Бэкхён не думает, что идти на огнедышащую Хвасу с голыми руками - супер классная идея, но отговорить вообще невозможно. Остаётся надеяться, что кто-то ведьмака подстрахует. Потому что Бэкхёну остаётся Самайн, но всё, что есть – заклинание из дряхлого дневника. Ну ладно, ещё застывшая на лице маска силы из вороньего дерьма. Никто не показывает, что страшно. В этом есть смысл – испуг как простуда, передаётся мгновенно, а лечить потом одна морока. Наверное, поэтому Бэкхён не может перестать разговаривать, несёт бессмысленную чушь, чтобы отвлечься, дочиста убирается во всём доме, и его не останавливают. Сыльги легко похлопывает по плечу. Чанёль отвлекающе целует. Кихён суёт сухую, пряно пахнущую ветку с крошечными лиловыми цветами. Хёну молча ерошит волосы. Всё это как раз и не даёт забыть, что предстоит сделать, но, вопреки логике, становится легче. Когда вернутся, в доме будет порядок, так что можно будет просто отключиться. С ними ничего не произойдёт плохого, потому что Бэкхён справится. Даже с такой испортившейся погодой не подведёт. Всё будет хорошо. Нужно повторять себе, пока не поверишь. Но вот начало смеркаться, больше выжидать нельзя. В прошлой жизни Бэкхён бы уже напивался в убого украшенном баре, все вокруг кричали бы и пытались склеить коряво одетых кошечек, залезших на барную стойку. Сейчас же ведьмак наносит поверх застывшего помёта что-то очень похожее на кровь, и вряд ли это хэллоуинская шутка. «Не просто так прячутся в костюмы и носят маски» - вот что сказал, проделывая такое с каждым, кроме Чанёля. Демону от демона бесполезно защищаться. И вот они, готовые к неизвестному, выходят из дома. Тьма мира кажется угрожающей, наблюдает отовсюду бесчисленными глазами, вот-вот протянет руки. Деревьев не видно, но слышен шелест не опавшей листвы, гудение ветра в самых верхушках. Глубоко вдыхая, Кихён закрывает дом на замок и отрезает путь к отступлению. Обратной дороги у них нет. - Ну что, конфеты или жизнь? Никогда ещё Бэкхён не слышал, чтобы это звучало так страшно.---
Листва под ногами хрустит, вокруг – никого, будто весь лес вымер. Бэкхён вспоминает алую листву вампирских земель и яркое солнце, пробивавшееся сквозь резные деревья. Мягкое золото места, в котором впервые встретил призрака, ослепительно-тёплое, затерянное. Русалочью реку со стоячей водой, в которой влажно сияет гладкая чешуя. В хлам разбитое кладбище, теперь наверняка приведённое в порядок, постамент с мраморным ангелом, которому так и не нашёл отбившееся веко. Чанёль на перекрёстке, и призрачный цветок, что расцвёл во рту. Всё то, что было в этом октябре как в целой жизни, которую вдруг обрёл, Бэкхён держит в памяти. Сейчас же перед ним одна темнота. Кихён идёт вперёд, и растущая луна почти не освещает его испачканное алым лицо. Несколько ночей до этого вновь появилась сухая молния – беззвучная, вспышки белого у горизонта. Прямо сейчас одна вдруг бьёт над самой головой, и Бэкхён вскрикивает. - Плохо, - резкий голос Кихёна заставляет собраться. Он уже говорил это, в прошлые разы, когда просыпался ночью. Глухие молнии бывают, когда магии так много, что её можно только разорвать на части, иначе никак больше не совладать. И кто-то творит ужасающее колдовство в лесу. Совсем близко. Нет никаких сомнений. Страшно быть вдвоём, когда со всех сторон наваливается невидимое нечто. Бэкхён чувствует, что дышать становится тяжелее, в голове уже вертится какое-то заклинание, но использовать его нельзя, иначе раскроют. Воплотившиеся призраки изменились с прошлой встречи – голодно пялятся из-за деревьев сотней голубоватых глаз, мелькают, как плохо настроенный телевизор. Провожают взглядами будто на похороны. - Ты же точно уверен? Кихён сдерживает раздражение, сжимая в кармане гадальные камни. Мало кто знает, что он – настоящий ведьмак земли. Конечно, это не так ярко и здорово, как владеть огненной магией или заклинать металл, таких не продвигают в ковене, не снимают в сериалах. Но бывают моменты, когда именно Кихён незаменим. Как сейчас. Потому что магия земли не такая уж отстойная. Растения, камни, кристаллы, деревья, почва, болота. Всё это в Кихёне зреет и шепчется, и да, поэтому с ним говорят деревья. А ещё он знает, где спряталась Хваса с ковеном. Где в земле прокопана большая дыра, в которой держат Хосока. Ветер такой холодный, что кажется лезвием, маска немного защищает, но голове достаётся за всё. Где-то впереди видны отблески тусклого красного, мерцающего сквозь стволы жёлтого. Они близко. Бэкхён начинает повторять заклинание, молясь – сам не зная, кому, - чтобы латынь не подвела. Больше шанса не будет, так что, да. Пожалуйста, пусть всё получится.---
Первое, что оба видят, как только выходят из чащи на небольшую возвышенность – пламя, окольцевавшее землю. Целые столпы рвущегося в небо огня, разлетающегося алыми искрами. Среди них, в самом центре, смазанно выделяется фигура колдующей ведьмы; водя руками над самодельным каменным алтарём, она выкрикивает заклинания, от которых очень больно гудит в голове. Кихёна это будто не задевает, всё так же идёт вперёд, но Бэкхёну трудно, еле волочится следом. Они как в фильме про войну. И самый смелый ведьмак бросается в бой первым. Кажется, будто всё шло только к этому моменту. Вспыхнувшее посреди сумерек алое небо, поднявшийся ветер, швыряющийся гнилой листвой в самое лицо. Кихён, бросающий свои дурные мешочки, так что в местах, где они падают, земля разрывается зловонным дымом. Бэкхён замирает на секунду, которая тянется очень долго – не слышит ничего, будто оглох. Перед глазами постоянно вспыхивает пламя, но оно не обжигает. Перед Хвасой, ни на мгновение не прекратившей ритуал, предстаёт человек, которого Бэкхён называл другом. Хорошим приятелем. Нелепым парнем, шутившим насчёт астрологии и советовавшим обратиться к ведьме, если всё настолько плохо с отношениями. Уплотняясь, вбирая в себя обжигающее пламя, тот, кого звали когда-то Чондэ, обретает плоть, и как только призыв заканчивается, весь огонь гаснет. Только короткие рыжие волосы будто сияют в темноте. Бэкхён заторможенно смотрит, как Самайн подходит к верховной ведьме, почти ласково проводит ладонью по её вспотевшему лицу. Она выглядит… блаженно счастливой. Даже взрывы от магии земли не заглушают для Бэкхёна хруст сворачиваемой шеи: в навсегда замерших глазах Хвасы – растерянность и удивление, тело грузно падает на землю. Самайн поворачивается к Бэкхёну, смотрит так, будто хочет вытащить душу. Кихён говорил, что он почти слепой, не отличает мертвецов от живых, если на них есть маски. Вот почему люди уродуют себя веками. Вот почему прячутся среди нечисти, даже не помня. Это шанс – Бэкхён судорожно выкрикивает заклинание, чувствуя, как начинает вибрировать горло. Дух не так силён, как думает – всё же в зелье не было крови вампира, и пока это не выяснится, есть время для изгнания. Хёну сторожит кладбище, он должен справиться, так что армии мёртвых можно не бояться. Пока. Следовавшие призраки боятся проявлять себя – потому что их сожрут в первую очередь. Кихён серьёзно сцепился с ковеном, и если бы Бэкхён не был занят, то увидел бы магию земли во всём великолепии - кто бы мог подумать, что ведьмак прятал такой талант. Разросшиеся корни будто оживших деревьев обхватывают верещащих ведьм за ноги, давят к земле, ломая кости. Стремительно тянутся к Самайну, вспарывая твёрдую почву. Заклинание изгнания почти сработало, не до конца, нужно пробовать снова – густой чёрный дым вышел из духа слишком слабым потоком. Но вдруг всё прекращается. Разобраться с корнями оказалось просто: всего-то нужно ударить магией ведьмака. Самайн делает несколько шагов к упавшему Кихёну, свирепо смотрит слепыми глазами, не понимая, кто перед ним. Всё же идея с кровью была потрясающей – секундная заминка позволяет швырнуть один из заготовленных мешочков прямо в чужое лицо. Бэкхён сам не понимает, что делает. Утопая в обгоревшей земле, пытается приблизиться. Кричит заклинание как помешанный, чернота гуще начинает сочиться из когда-то человеческого рта. - Проклятая семейка Бён!.. - яростный рёв Самайна оглушает, заставляя упасть. – Нужно было убить тебя раньше, зря сомневался, что ты – их ублюдок. С полночью я возрожусь, и больше мне никто помешает. Вскинув руку, дух подчиняет тело Бэкхёна невидимой силой, заставляет подняться с земли и безвольно повиснуть. Вот и всё. Когда не можешь двинуться, как парализованный, так страшно, что невозможно дышать. Но намного страшнее то, что кровавый дух мёртвых сейчас тебе тоже сломает шею. Или нет. Что-то густо-белое вдруг капает Самайну на самые глаза, заставляя отдёрнуться. Вновь обретя власть над собой, Бэкхён задирает голову и различает в темноте пикирующую птицу. Большой чёрный ворон угрожающе каркает, врезается прямо в рыжеволосую голову, начинает клевать и царапаться. Сехун и его дерьмо – не фигурально – никогда ещё не были так вовремя. Бэкхён замечает ещё кое-что, чего раньше не было – на оставленном алтаре острыми выступами высится что-то круглое. «Корона», о которой говорила Хёён. На едва гнущихся ногах, пользуясь тем, что Сехун отвлекает собой, Бэкхён пытается бежать к каменному постаменту. Нужно разломать корону, не знает, откуда это в голове, но всё кажется верным. Пальцы касаются ледяного металла, острые иглы выступающих частей как будто ядовиты. Всё закончится здесь и сейчас. Должно. Бэкхён пытается погнуть или разломать, сделать хоть что-нибудь, и украшение поддаётся на удивление просто. Хруст глухой, металл почти крошится в пальцах. Неожиданный, оглушающий вопль Самайна снова сбивает с ног; Бэкхён чувствует горячую кровь, вытекающую из носа и почему-то глаз. Точно. Остался ведь сам дух. Заклинание слетает с языка так легко, будто учил с самого детства. Громкая тягучая латынь уверенно разрывает пространство, повторяет сама себя. Самайн окутан дымом, его, как и всё происходящее, видно только из-за задетых огнём деревьев. Корчась, дух пытается схватиться за собственное тело, до ран царапает ногтями руки, шею, но это не помогает. Бэкхён будто чувствует силу внутри, и уже не остановиться. С последним сказанным словом густой чёрный дым полностью впитывается в землю. Давно мёртвая оболочка медленно падает следом.