Лабиринт памяти

Soundtrack — Celine Dion «I Surrender» Драко казалось, всё вокруг утонуло в тишине. Оживлённые разговоры в кафе, звуки стучащих вилок о тарелки, звон бокалов — всё это было подобно жалким отголоскам реальности, постепенно уходящей на дно под тяжестью болезненного понимания: Грейнджер слышала. Уверенности не было, но, вероятно, Астория пыталась взять его за руку и что-то удивлённо спрашивала — он не воспринимал и слова. Он просто смотрел на Гермиону, смотрел в полные дикой, отчаянной боли глаза и чувствовал, как её эмоции просачиваются в него, разрывают изнутри, заставляя вновь переживать день, когда он узнал о предательстве. Драко был уверен — сейчас они точно квиты, ведь он видел в ней словно отражение себя. И он знал, что должен испытывать мрачную гордость, должен радоваться, что наконец-то она ощутила — каково это, когда кто-то предаёт твои чувства. Он обязан был продемонстрировать ей, доказать, что теперь-то уж между ними всё действительно кончено: она же сама всё слышала, верно? Он обязан был наказать её холодной усмешкой и окончательно добить, прижав к себе Асторию, а возможно, даже и поцеловав ту при всех, пусть это и выглядело бы бездарным фарсом. В любом случае это сработало бы. Однозначно сработало бы, если бы Драко смог. Но правда заключалась в том, что он не мог даже пошевелиться. Он не мог сказать ни одного чёртова слова, хотя хотел, по-настоящему хотел! И из этого вытекала вторая, скрутившая его внутренности правда: если бы он всё же был способен говорить - наверняка попытался бы сделать всё снова, чтобы не видеть такие знакомые разрушительные чувства в глазах Грейнджер. И вот это вселяло в него уже настоящее отвращение к себе. Драко ненавидел себя за то, что не мог отвести от Гермионы взгляд, борясь с пронзительным, душащей потребностью броситься к ней вопреки всему. Ненавидел за то, что идея послать прошлое к чёрту и, наплевав на гордость, попытаться объясниться ещё никогда не была столь привлекательна. Ненавидел, потому что знал — несмотря на его нездоровые фантазии и мысленные вариации на тему мести, он не испытывает ни малейшего удовлетворения от того, что Гермиона, определённо, получила по заслугам. Нет. Нет, чёрт возьми! Только неистовая боль, жгучее разочарование и желание повернуть время вспять, чтобы изменить всё. Злость с новой силой захлестнула Драко, и он, сжав челюсть, уже готов был сделать к Гермионе шаг, когда внезапно что-то мелькнуло в её взгляде. — Сахар, — не сводя с него глаз, слабым голосом начала она. — Саманта попросила купить ещё сахар. Последние слова она произнесла еле слышно, медленно переведя взгляд на Уизли, которая так и стояла с прижатой к открытому рту ладонью и лицом, выражающим глубокое сочувствие. — Гермиона... — позвала Джинни, но та, словно её не услышав, сделала один осторожный шаг к Драко. — Ты... — выдавила она с горечью, качая головой и всматриваясь в его глаза. Он ждал, что она продолжит, но она молчала, всё так же не двигаясь с места, и это убивало Драко. Казалось, они остались одни на всём белом свете, окружённые давящей, заползающей к ним в полуоткрытые рты тишиной, которая так крепко сжимала горло, отравляя болью язык, что говорить было невозможно. — Что происходит? — внезапно уловил Драко голос Астории. Момент был разрушен, и Грейнджер, вздрогнув, моргнула. В её глазах блеснули слёзы, а Драко с трудом проглотил противный комок, застрявший в глотке, и усилием воли заставил себя стоять на месте. Видимо, осознав, что он не сделает к ней шаг и не скажет ничего, Гермиона рвано вздохнула и тихо—тихо сказала: — Как ты... Она замолчала — наверное, просто не могла больше говорить, но Драко и так понял, что она хотела спросить. — Теперь ты знаешь, каково это, — будто со стороны услышал он свой печальный, словно вымоченный в боли голос, и в следующую секунду Грейнджер попятилась. И тут же внутри что-то заметалось, истошно вопя «Нет!», и он уже готов был пойти за ней, готов был бежать, лететь, делать что угодно, только бы не дать Гермионе уйти, но почувствовал прикосновение к плечу. — Драко, ты объяснишь мне, что здесь происходит? Он рассеянно повернулся к Астории, которая недоумённо смотрела то на него, то на Грейнджер, и в этот миг она ему казалась настолько раздражающей, выводящей из себя, что Драко хотел было на неё заорать, когда услышал, как громко хлопнула дверь. Он резко перевёл взгляд и наткнулся на Уизли, которая бежала следом, в отчаянии окликая Гермиону. И лишь тогда он действительно осознал, в какое дерьмо угодил. Конечно, если полагаться на холодный рассудок, Драко должен быть удовлетворён: добился, чего хотел. Но стоило об этом подумать, как душа уже противно нашёптывала, что на самом деле он никогда не желал такого Гермионе по-настоящему. Он никому бы не пожелал той внутренней агонии от предательства, которая сжигала его до сих пор. Внезапно взгляд Драко привлёк к себе Поттер, который сделал к нему несколько шагов с исказившимся от ненависти и отвращения лицом. — Какой же ты идиот, Малфой, — мрачно изрёк Гарри, а затем, прежде чем он успел отреагировать, резко ударил по лицу так, что Драко покачнулся и, потеряв равновесие, упал на стол. Нос неприятно хрустнул, из него хлынула кровь, и на какое-то время острая боль заставила Драко забыть обо всём. Естественно, присутствующие моментально подскочили, а кое-кто даже приготовился разнимать их, вот только в этом не было нужды. Драко не собирался нападать. Вместо этого он оттолкнулся от столешницы и, пошатнувшись, принял вертикальное положение, встретив тяжёлый взгляд Гарри. В это мгновение Драко не чувствовал ярости или хотя бы злости. Он ощущал какую-то особую, изощрённую форму благодарности за то, что Поттер воздал ему по заслугам. А ещё понимал: теперь Гермиона, которую он отчаянно хотел разлюбить, но всё ещё любил, совершенно точно осталась в прошлом. И даже боль от сломанного носа казалась лёгким неудобством по сравнению с сосущей пустотой, образовавшейся где-то в районе сердца. Драко вылетел на улицу спустя минуту после того, как Поттер стремительно удалился. Наскоро прошептав заживляющее заклятие, он быстро побрёл прочь, не видя перед собой ничего, кроме её взгляда, который он даже если бы хотел забыть — не забыл бы. Он шёл и с каждым шагом, отбивающим крутящееся в голове «Никогда, никогда, никогда...», всё явственнее чувствовал дикую дрожь от осознания, что теперь и вправду всё кончено. Грейнджер никогда не простит его. Пусть будет так, ведь Драко не знал, сможет ли сам простить её когда-нибудь. Они слишком сильно ранили друг друга, и этого достаточно, чтобы сдаться, капитулировать и признать, что у них не выходит быть вместе, уже в который раз. «Почти достаточно», — поправил Драко внутренний голос, который он беззлобно заткнул, усилием воли мысленно гася последнюю робкую надежду, всё это время стыдливо ютившуюся в сердце, что у них с Грейнджер ещё может что-то получиться. Но теперь... Нет, уже ничего не получится. Однозначно. — О Мерлин, Драко... Куда ты так спешишь?! Что же это такое... Давай я попробую помочь, у тебя же кровь идёт! — внезапно донеслись до него причитания Астории в то время, как он боролся с невероятным желанием закричать, ударить, сделать хоть что-то, лишь бы не ощущать эту страшную боль и тоску от чувства потери. А ещё пустоту от осознания, что Гермиона больше никогда не напишет ни одного письма. Никогда не станет искать с ним встреч. И снова... Никогда не простит его. Потому что она не знает правды, чтобы иметь возможность сделать это. И единственное, что их связывает теперь, это огромное, всепоглощающее «никогда». Одно на двоих. — ...я помогу, Драко, я... — опять этот раздражающий голос, а ещё прикосновение к его запястью, от которого он резко замер. Драко прикрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов, силясь успокоиться, а затем медленно повернулся к Астории и уставился в её испуганное лицо таким взглядом, что она невольно съёжилась. — Ты действительно мне поможешь, дорогая, — услышал Драко словно со стороны свой звенящий от напряжения голос, — если расскажешь, с каких пор ты стала моей девушкой. С каким-то мрачным удовлетворением он наблюдал, как бледнеет Астория и, открыв рот, изо всех сил пытается подобрать слова. — Но, Драко, я думала, что после того, что у нас было... — наконец неуверенно сказала она. — Ничего не было! — рявкнул Драко, сделав к ней шаг, но потом, взяв себя в руки, уже гораздо спокойнее добавил: — Ты прекрасно помнишь, что я был мертвецки пьян, когда целовал тебя. — Но ведь мы не только... — испуганно глядя на него, начала Астория, и Драко ощутил, что больше не может с ней разговаривать. Голова раскалывалась так сильно, что его потребностью было поскорее принять болеутоляющее зелье, что-то сделать с чёртовым носом и постараться забыться глубоким сном. — Послушай, Астория, сейчас не лучшее время для выяснения отношений. Пожалуйста, оставь меня одного, — устало произнёс Драко, на пару секунд накрыв глаза рукой. Он уже ждал, что услышит гневную речь и, возможно, схлопочет даже пару толчков в грудь, но этого не последовало. — Хорошо, Драко. Я приду утром проверить, как ты себя чувствуешь, — спустя несколько секунд спокойно ответила она так, словно он не кричал на неё всего минуту назад, после чего аппарировала. Драко какое-то время молча смотрел на место, где только что была она, мысленно поражаясь, какой на удивление понимающей могла та быть, если хотела, а затем, тяжело вздохнув, отвернулся и вновь побрёл в неизвестном направлении, меланхолично вспоминая свою недавнюю встречу с Асторией. В тот вечер, когда он услышал разговор матери с Грейнджер, Драко был настолько раздавлен и взбешён, что теперь они заодно, что, не думая, покинул поместье и аппарировал в бар на окраине Лондона. Он помнил, что много пил и был уже достаточно пьян, когда встретил бывшую однокурсницу Дафну с женихом. Они разговорились и даже вместе подняли бокалы провозглашая какой-то дурацкий тост, а дальше... Дальше воспоминания были уже не так ярки, но, кажется, он едва не затеял драку с барменом, после чего Дафна вместе с ним аппарировала к себе домой, где жила вместе с сестрой, которой и поручила позаботиться о Драко. Видимо, та поняла слово «позаботиться» буквально, а оттого стала с ним умело кокетничать и даже любезно предложила бокал вина, который был точно лишним, но разве мог Драко это осознать в тот момент? Астория внимательно и с должным сочувствием выслушала его несвязную историю о коварстве женщин, о предательстве и разочаровании в любви, а потом как бы невзначай заметила, что сама бы никогда так не поступила. И он, пьяный идиот, повёлся. Конечно, он был в курсе, что всегда нравился Астории, хотя сам никогда к ней ничего не испытывал. И он знал, что по части хитрости и изворотливости эта девица может переплюнуть любую знакомую ему девчонку. Но в тот миг, когда она с такой заботой разделила его горе, так учтиво подлила вина и искусно подобрала слова, чтобы заставить Драко довериться ей, он даже почувствовал что-то вроде симпатии и, насколько он помнил, не стал возражать, когда она прикоснулась к его губам своими... И всё. На этом воспоминания Драко заканчивались. Наутро он проснулся в её постели. Астория радостно порхала рядом, вручную заваривая чай, и многозначительно улыбалась так, что сомнений не оставалось: они провели вместе ночь. Некстати вернувшаяся Дафна уже готова была наброситься на него с кулаками, когда Астория ловко соврала, что Драко назначил ей свидание. И ему пришлось признать, что это так. Да, он мог послать Асторию к чёрту и постараться объяснить ей, что всё произошедшее между ними — ошибка, но из уважения к Дафне и в знак благодарности за то, что она уберегла его накануне от высочайшей глупости, он всё же согласился на встречу с Асторией. К счастью, та не вспоминала о прошедшей ночи и задавала мало вопросов, а ещё делала всё, чтобы расположить Драко к себе, и в какой-то момент тот нехотя признал, что её общество — не самое худшее на свете. Что уж лучше с ней, чем одному. Драко сам не знал, как так получилось, что они начали регулярно встречаться и общаться. В основном они вместе ходили куда-то по её настоянию, а он вполуха слушал болтовню Астории, пока сам молча пытался убедить себя, что делает всё правильно. Он стремился забыть Грейнджер, и, хотя ему это никак не удавалось сделать, всё же в обществе Астории отвлечься было немного легче. Естественно, о том, чтобы начать с ней встречаться, он не думал вовсе, хотя мысль, что, может быть, Грейнджер увидит их вместе или до неё дойдут слухи о его новом романе, дарила мрачное удовлетворение. Но тогда она наверняка перестала бы пытаться вернуть его, и Драко не пришлось бы разбивать кулаки в кровь каждый раз, когда он отчаянно боролся с желанием вскрыть очередное письмо, которое могло бы заставить его вернуться к ней, что было бы проявлением его высочайшей слабости. Но на деле всё оказалось куда сложнее. И Драко было до мерзости тошно от самого себя, когда он представлял, в каком свете предстал перед Гермионой. Хотя... Оно и к лучшему. Пусть считает, что он предал её. Пусть. Ведь, в сущности, он действительно это сделал, переспав с другой женщиной, а потом — не сказав Гермионе, что Астория врёт. Так будет лучше. Драко аппарировал к себе в квартиру и взглянул в зеркало. Слишком бледное даже для него лицо, распухший нос с запёкшейся кровью и пустые глаза, которые с лёгким презрением — отвращением — взирали на него. Он выглядел жалко. Он и был жалок, абсолютно. — Так будет лучше, — почувствовав, как противно защипало в носу, уже вслух хрипло повторил Драко и, даже не приводя себя в порядок, рухнул на кровать, уставившись в потолок. Но снова видя лишь её глаза. *** Джинни тихо открыла дверь и неслышно проскользнула внутрь их новой с Гарри квартиры, в которую они переехали всего несколько дней назад. Она была абсолютно раздавлена событиями сегодняшнего вечера и окончательно добита тем фактом, что Гермиона отказывалась говорить с ней. Джинни искренне хотела помочь, но не знала, что делать, пока Гермиона на её глазах сотрясалась в беззвучных рыданиях, уткнувшись в подушку. И тот факт, что она не плакала в открытую, а до последнего сдерживала себя, только сильнее ранил Джинни, которая знала — её подруга борется со слабостью изо всех сил, пытаясь не сломаться под тяжестью горькой обиды и жестокого разочарования. В какой-то миг Гермиона подняла на неё глаза, и Джинни почувствовала — ей лучше уйти. Бывают моменты, когда единственное, чем ты можешь помочь — это не вмешиваться и дать человеку справиться с собственным горем в одиночку. Совершенно точно это был тот самый момент. Гермиона хотела выстоять в этой борьбе с собой, хотела перенести удар стойко и без лишних свидетелей, и Джинни не смела ей мешать, даже в исключительно благородных целях. Она аппарировала к двери, всё ещё думая о Гермионе и о предательстве Малфоя, но когда коснулась ручки, замерла от пронзившего её понимания — это не единственная проблема. Ведь сегодня стало известно, что... Гарри в курсе про них с Блейзом. — Знает всё, — поражённо выдохнула Джинни, ощущая, как паника проникает в каждую клетку её тела, заставляя сердце ускоряться. Это было непостижимо, это было... неправильно и уж точно не вовремя. Хотя разве раскрытие страшных секретов когда-нибудь бывает вовремя?! Джинни не имела никакого представления, как быть теперь с этим бьющимся в груди, готовым вырваться наружу ощущением, что назад уже ничего не вернёшь. Она не представляла, как сможет посмотреть в глаза Гарри после того, что услышала от него и от Малфоя. Было слишком много вопросов, на которые она страшилась получить ответы, и поэтому искренне молилась, чтобы ей удалось оттянуть этот момент истины хотя бы ненадолго. В квартире было на удивление тихо и темно, и Джинни почти почувствовала облегчение, подумав, что Гарри спит, что не придётся объясняться так скоро, когда услышала негромкие шаги позади себя. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, когда она резко обернулась и увидела силуэт Гарри на фоне полуоткрытого окна с развевающейся занавеской. Он стоял, засунув руки в карманы и слегка опустив плечи, а ещё вглядывался в неё, хотя во мраке невозможно было различить выражение его лица. Она задержала дыхание и застыла, боясь того, что могло дальше последовать. Ветер прошёлся по её разгорячённой от волнения коже, и Джинни невольно задрожала, хотя причиной тому вряд ли можно было назвать холод. Скорее, это был дикий страх за них с Гарри, ведь теперь между ними незримо маячил призрак третьего человека, и Джинни была уверена — ещё никогда прошлое не было так осязаемо, как сейчас, когда они смотрели друг на друга, но будто заново проживали миг, когда была озвучена правда, изменившая всё. — Как давно? — словно со стороны услышала Джинни свой надрывный шёпот и ужаснулась тому, что осмелилась начать первой. Особо сильный порыв ветра со свистом влетел в комнату, разметав её волосы и ещё больше взлохматив шевелюру Гарри, когда тот негромко произнёс: — Несколько лет. Джинни судорожно вздохнула и прижала ладонь ко рту. В голове было столько мыслей, одна опережала другую, и она пыталась найти спасение, объяснение хотя бы в одной из них, но ничего не помогало. Она просто не знала, что говорить. — Я видел письмо, Джинни, — продолжил Гарри, делая медленные шаги в её сторону. — И я читал его. Одно из многих. От ужаса, сковавшего тело, Джинни не смогла даже пошевелиться, а потому просто наблюдала, как приближается Гарри. Когда между ними оставался всего один метр, он остановился, и она наконец смогла увидеть его глаза. К её изумлению, Гарри не выглядел злым, разочарованным или полным каких-либо ещё негативных эмоций. Он лишь смотрел на неё с затаённой грустью, а на его губах играла горькая усмешка. — Я понимаю тебя, Джинни. В тот год я не мог дать тебе то, что смог он. Я не мог помочь тебе, не мог уделять тебе должного внимания, хотя ты в нём так нуждалась, — сделал он ещё один маленький шаг и легко коснулся её щеки. — Я сам виноват, что отпустил тебя. И, лишь прочитав то письмо, понял, какую ошибку совершил. — Гарри... — начала Джинни, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. — И тогда я осознал, что если не сделаю всё, чтобы попытаться всё исправить, то потеряю тебя навсегда, — вновь заговорил Гарри, не сводя с неё глаз, и Джинни тихо всхлипнула. — Почему ты не сказал мне? — выдавила она. Гарри на мгновение замер, прикусив губу в нерешительности, после чего обречённо выдохнул и продолжил говорить. — Я боялся, Джинни, что если скажу правду, то тебе придётся выбирать между нами. И в тот миг я не был уверен, что ты выбрала бы меня, — чуть слышно закончил он, опустив голову. Пару секунд Джинни не издавала ни звука, пока смысл услышанного поднимал в ней бурю таких эмоций, от которых она тут же бросилась к Гарри и обняла так крепко, словно боялась, что он исчезнет. — Прости, прости, меня, пожалуйста, Гарри... Умоляю, прости... Она плакала, пытаясь вымолить прощения, пока Гарри молча прижимал её к себе и старался прервать поток слов. — Это ты меня прости, Джинни... Я должен был дать тебе выбор, я должен был сказать... — Нет, — вскинула она на него поражённый взгляд, — прошу тебя, Гарри, не извиняйся передо мной! Я поступила ужасно, это я во всём виновата! А ты... — она покачала головой, словно до сих пор не верила в это, — ...ты поступил правильно. Я не знаю, что бы со мной было, если бы я узнала тогда. Гарри не сводил с неё печального и понимающего — снова понимающего! — взгляда, в то время как она чувствовала, как какие-то новые, доселе неизвестные ей эмоции просыпаются в ней. И внезапно в её голове что-то щёлкнуло. Мысль, которая пришла в эту секунду была настолько огромной и всепоглощающей, что Джинни тут же перестала плакать и взглянула на Гарри так, словно увидела впервые. Это чувство в груди — оно начало разрастаться, и она не могла понять, откуда в ней столько теплоты и... любви. И это было так ново, так чисто и прекрасно, что Джинни просто не могла найти слов, чтобы облечь это в слова. Потому что назвать это любовью было бы слишком большим преуменьшением. Потому что люди ещё не придумали такого слова, которое могло бы отразить всю силу и глубину чувства, так настойчиво сейчас пульсировавшего в ней, пока она смотрела на Гарри. Все годы, проведённые рядом с ним, все ситуации, в которых он поступал всегда так, что в его верности не возникало сомнений, а ещё его преданная, искренняя любовь, перенёсшая столько испытаний и проверок, но не ставшая от этого слабее — всё это теперь настигло Джинни и благословило ошеломительным пониманием. — Что? Что такое? — тихо спросил Гарри, слегка нахмурившись, пока она, задержав дыхание, вглядываясь в его обеспокоенные глаза. — А знаешь... — в конце концов еле слышно начала Джинни, мягко дотронувшись пальцами до его лица, — я ведь всё равно выбрала бы тебя, Гарри. Даже если бы ты сказал мне тогда правду, выбор сделать было бы несложно. Потому что так сильно, как я когда-то полюбила тебя, я не смогу полюбить никого. А это означает, что по-настоящему я никогда не любила Блейза. Гарри ошеломлённо уставился на неё какое-то время, после чего в его взгляде мелькнула неуверенность, и Джинни сказала чуть громче: — Разве могло меня остановить хоть что-то, если бы я по-настоящему хотела быть с ним? Ведь ничто не смогло мне помешать быть с тобой. Теперь ты понимаешь? Они оба знали ответ и, когда Джинни наконец увидела, как понимание затапливает глаза Гарри и озаряет их теплотой, уже сама не могла сдержать искренней счастливой улыбки перед тем, как он притянул её к себе для самого долгого и чувственного за все их отношения поцелуя, который окончательно уничтожил сомнения в их душах. Который убедил их, что свой главный выбор Джинни сделала ещё много лет назад в миг, когда впервые увидела Гарри Поттера и влюбилась в него без памяти. Навсегда. *** Гермиона не знала, как ей удалось пережить эту самую отвратительную в жизни осень. Она не представляла, как смогла справиться с ужасным декабрём и отвоевать у января всего несколько дней, проведённых в кругу семьи, когда настроение было немногим лучше, чем привычное «омерзительно». Но факт оставался фактом: к середине февраля — унылого, но уже не столь кошмарного — она заметила, что понемногу начинает выходить из состояния затянувшейся депрессии. Конечно, не было и дня, чтобы Гермиона с тоской не вспоминала о Драко, однако теперь боль притупилась, его образ померк, а сердце свыклось, что этого человека в её жизни больше никогда не будет. И, как только это произошло, первое, что сделала Гермиона, осознав, что наконец готова отпустить прошлое, это сказала вслух: «Хватит!». И, хотя душа сопротивлялась, она для пущей убедительности безжалостно напомнила себе, что Драко давно двигается дальше, так что пора последовать его примеру. Поэтому второе, что предприняла Гермиона, это перехватила Гарри в Министерстве и пригласила их с Джинни в гости, а затем послала сову Рону с Самантой, которые тут же с радостью откликнулись на её предложение увидеться. Поначалу в этот вечер за столом чувствовалась неловкость, и Гермиона могла поклясться — друзья ждут, что она сорвётся или, может, опять замкнётся в себе, как сделала это после их последней с Драко встречи. Но Гермиона игнорировала их переглядывания и вела себя непринуждённо, причём прилагая для этого минимум усилий: она на самом деле безумно соскучилась, так что присутствие друзей в доме только поспособствовало улучшению настроения. Постепенно все расслабились, видимо, убедившись, что Гермиона действительно в порядке, и оставшуюся часть вечера провели за весёлой беседой и обсуждением последних новостей. Так, Джинни и Саманте вскоре стало известно, что уже несколько недель вокруг Гермионы вьётся один из сослуживцев — добродушный и улыбчивый парень по имени Алан, те же, услышав столь «потрясающую новость», пытались уговорить Гермиону дать ему шанс. И поэтому Гермиона сделала третий смелый шаг на пути к новой и обязательно счастливой жизни: она согласилась на свидание. Это было немыслимо, и она не могла сказать наверняка, нужно ли оно ей вообще, однако предпочла об этом не задумываться и проигнорировать, как тоскливо ёкнуло сердце, когда Гермиона невольно представила рядом с собой не Драко. — Это всего лишь свидание, — вслух уговаривала она себя, отправляясь в тот вечер с работы домой пораньше, чтобы привести себя в порядок. — Никто меня ни к чему не обязывает. К счастью, так оно и оказалось. Алан был настоящим джентельменом, а потому не стал торопить события. Они посидели в кафе, а затем принялись гулять по вечернему Лондону, искренне наслаждаясь беседой, хотя Гермиона пару раз ловила себя на мысли, что только беседа с этим человеком ей и нравится: невольные прикосновения Алана и долгие взгляды не вызывали в теле хотя бы малость того, что она называла трепетом. Поэтому в какой-то миг она невольно загрустила, пытаясь не дать отголоскам прошлого, которое она делила совершенно с другим человеком, прорваться в душу. — Гермиона, что-то случилось? — услышала она обеспокоенный голос Алана. Слегка встрепенувшись, Гермиона перевела на него взгляд и постаралась улыбнуться. — Нет, всё прекрасно, просто... Она неопределённо повела рукой в воздухе, силясь придумать оправдание, но в конце концов сдалась и, мысленно отругав себя, спрятала глаза. — Так, мне всё ясно. Нам нужно срочно сменить формат свидания! Наверное, в том кафе тебя разморило, так что предлагаю взбодриться. Гермиона удивлённо уставилась на него. — Взбодриться? Что ты имеешь в виду? Алан победоносно улыбнулся, и, взяв её за руку, аппарировал на неизвестную, но оживлённую улочку. Гермиона растерянно огляделась по сторонам, а затем, проследив за взглядом Алана, невольно громко вздохнула. — Нет... — тихо выдавила она, читая объявление на полуоткрытой двери: «Только в нашем клубе каждую среду проводятся уникальные латиноамериканские вечеринки с зажигательными танцами! Вход строго по парам!». — Вот скажи, что может быть лучше танцев, Гермиона, когда нужно поднять настроение? К тому же сегодня среда. Брось, не стоит стесняться! — добродушно подмигнул ей Алан, но она не обращала на него внимания. Просто в этот миг казалось, будто она перенеслась на несколько месяцев назад, туда, где всегда тепло, а растения находятся в вечном цветении; где люди пьют много вина, а ещё много говорят, активно жестикулируя; где танцевать — почти одно и то же, что любить, а любить — значит жить. И пока Алан приводил всё новые доводы в пользу посещения вечеринки, Гермиона вспоминала несметные часы репетиций на фоне догорающего заката, жаркие ссоры и пылкие объятия во время танцев, и требовательные пальцы на её разгорячённой коже, которые полностью подчиняли её. А ещё отчаянный шёпот, нужные, пронзительные слова и чувства, от которых она теряла голову, когда смотрела в тёмные от желания серые глаза единственного человека, в чьих руках она дрожала одновременно от возбуждения и от страха, что не сможет перед ним устоять. Как жаль, что такого больше не будет. — Что, прости? — удивлённо спросил Алан, и Гермиона поняла, что сказала последнюю фразу вслух. И она искренне разозлилась, до слёз разозлилась на саму себя. Ну уж нет! Она ещё испытает все эти чувства! Она сможет ощутить гораздо большее, обязательно сможет! Возможно, даже сегодня. Ведь ей же так нравилось танцевать, так почему бы позволить себе это удовольствие прямо сейчас? — А знаешь... Я согласна. Идём, Алан, — пожалуй, даже чересчур уверенно заявила Гермиона, из-за чего поймала недоверчивый взгляд. — Стой, если ты на самом деле этого не хочешь и соглашаешься из вежливости, то... — Нет, я на самом деле хочу потанцевать, — слегка улыбнулась ему Гермиона, посмотрев в глаза. Она сказала сущую правду, и Алан, отметивший это, облегчённо выдохнул. — В таком случае... — галантно подставил он ей локоть, — ...идём. Гермиона приняла руку и шагнула внутрь. Конечно, атмосфера, царившая в клубе, отличалась от той, что была в «Жаркой ночи»: помещение было намного больше и подходило скорее для современных вечеринок, чем для тематических, хотя характерная музыка и танцующие почти так же хорошо, как в «Магнолии», пары всё же настраивали на нужный лад. — Тебе что-нибудь принести? — пытаясь перекричать музыку, обратился к Гермионе Алан. — То же, что и тебе, — громко ответила она, тот утвердительно кивнул и скрылся в толпе. Гермиона вмиг почувствовала себя неуютно, словно пришла в подобное заведение в первый раз, а потому, обхватив локти ладонями, поёжилась и отошла в сторону. Заиграла новая, знакомая ей мелодия, и она, увлёкшись наблюдением за особенно хорошо танцующей парой, в какой-то момент осознала, что и сама невольно покачивает бёдрами и вспоминает ногами основной ход бачаты. — Ого! Да ты неплохо двигаешься! — присвистнул внезапно появившийся за её спиной Аллан, и Гермиона резко к нему обернулась, едва не выбив из его рук два бокала. — Ох, прости! Я просто испугалась, — положив руку ему на плечо, объяснила Гермиона. — Ничего страшного. Вот, — он протянул ей красивый разноцветный коктейль, украшенный зонтиком. — Там много сока и совсем немного ликёра. Гермиона поблагодарила его и, сделав первый глоток, вновь сосредоточила внимание на танцполе. Алан что-то увлечённо рассказывал, пока она потягивала коктейль и с тоской вспоминала, как когда-то точно так же танцевала с Драко — раскрепощённо и чувственно. Да, порой они действительно находились на грани между тем, чтобы продолжить танцевать или начать настоящую прелюдию, чтобы поубивать друг друга или притянуть для страстного поцелуя. Сколько между ними было напряжения, неповиновения, борьбы, которые всё равно сводились к ощущению опьяняющей страсти, бесцеремонно рушащей все барьеры и внутренние запреты, за которые оба уже были не способны держаться. В момент, когда Гермиона осознала, что снова думает о Драко, хотя, по идее, должна быть увлечена другим мужчиной, её охватило такое отчаяние, что она, залпом осушив бокал, поставила его на барную стойку и, схватив Алана за руку, потянула его на танцпол. — Эй, Гермиона, подожди... — попытался притормозить её он. — Ты уверена, что хочешь танцевать? Она была до того взвинчена, что, не подумав об абсолютной бесцеремонности своего поведения, резко к нему повернулась и с жаром выпалила: — Абсолютно. Видимо, Алан не ожидал такой реакции, но ему понравился энтузиазм Гермионы, а потому он, также отставив бокал в сторону, всё же последовал за ней на танцпол. Играла музыка бачаты, поэтому Гермиона, стараясь заблокировать верещащий про непотребное поведение голос разума, подошла вплотную к Алану и скрестила руки за его шеей. Он был немного ниже Драко, но крепче, и Гермиона невольно отметила эту разницу, когда партнёр мягко притянул её за талию. — Сказать честно, я скверно танцую, — слегка смутившись, признался Алан, чем вызвал улыбку Гермионы. — Я немногим лучше, но всё равно попробую научить. Она начала движение первой, и Алан, очевидно, старавшийся не ударить в грязь лицом, последовал за ней, легко подстраиваясь под движения её ног и бёдер. Совершенно точно он явно преуменьшал, говоря, что плохо танцует, потому что Гермиона была уверена — со стороны они выглядят не хуже, чем все остальные пары. Наверняка они двигались слаженно и смотрелись гармонично, ведь их разница в росте была идеальна для танцев. Возможно, Гермиона даже сказала бы, что о таком партнёре можно только мечтать, а после того, как он неожиданно раскрутил её в сторону и страстно притянул обратно, ещё добавила бы, что мечтать об Алане можно, не только представляя его в роли танцевального партнёра. Всё это было бы возможно, если бы не одно «но». Гермиона ничего не чувствовала. Вообще ничего, пока Алан одной рукой ненавязчиво гладил её спину, другой сжимал её пальцы, а бёдрами задавал темп. Близость с ним не волновала, а скорее доставляла неудобство, хотя Гермиона отчаянно пыталась, по-настоящему хотела ощутить трепет каждой клеточкой тела. Его теплое дыхание не заставляло прильнуть ещё ближе, а лишь вызывало желание отодвинуться подальше, и в какой-то миг Гермиона назло самой себе и своему глупому существу заставила себя прижаться к Алану чуть сильнее. Она закрыла блеснувшие от слёз глаза, пытаясь отдаться ритму музыки, но у неё не получалось, не получалось абсолютно ничего! Наоборот, словно в наказание, что она силилась врать самой себе, пришло резкое осознание: это не его руки обнимают её, не его губы слегка касаются уха, не его тело так близко к её собственному. И она не чувствует абсолютно ничего, кроме отвращения и мучительной злости на себя, когда танцует не с Драко. Громко всхлипнув, Гермиона резко вырвалась из объятий Аллана и побежала к выходу, смахивая слёзы. Чёрт, она совершенно безнадёжна! Какой надо быть дурой, чтобы подумать, что она может его забыть? Что она может встречаться с кем-то ещё и позволять себя трогать тому, чьи прикосновения навсегда останутся чужими?! Молниеносно вылетев на улицу в одном платье с коротким рукавом, Гермиона даже не ощутила холода: ей было невыносимо жарко. Лицо горело от обиды, тело пылало, словно в знак протеста, что она старалась заставить его подчиниться не тем рукам. — Ты такая идиотка, Гермиона... — вслух протянула она и спрятала лицо в ладонях, внезапно очень отчётливо понимая, что весь её план по началу новой жизни полетел к чёрту. Она не сможет забыть Драко. Никогда. Она не сможет ни с кем почувствовать что-то даже немного похожее. Никогда. Она не сможет быть с другим мужчиной, потому что, вопреки всему, до сих пор любит одного единственного, который уже давно дарит себя не ей. И самое горькое, что Гермиона будет любить его, несмотря ни на что. Она будет любить его всегда. И она сдаётся, прекращает бороться и перестаёт ломать себя, чтобы пытаться быть другой, чтобы пытаться быть с другим. Нет. Если ей суждено остаться одной и пронести через всю жизнь любовь к единственному мужчине, то так тому и быть. Потому что если она попытается отдать себя не ему, то предаст своё чувство, предаст саму себя. А Гермиона не могла этого сделать во второй раз. — Гермиона! — услышала она взволнованный крик позади себя. — Вот ты где! Она, быстро вытерев слёзы, постаралась улыбнуться и повернулась к запыхавшемуся Алану, который выглядел жутко взволнованным и одновременно смущённым. — Послушай, Гермиона, прости меня! Если я чем-то тебя обидел, если зашёл слишком далеко... — начал оправдываться он, но она остановила его жестом. — Нет, это ты меня прости, Алан. Прости, что согласилась на свидание и дала тебе надежду, — с горечью приналась Гермиона, чувствуя, как одинокая слезинка скатилась по щеке. — Гермиона, я не понимаю... — покачал головой Алан, и она шагнула к нему, взяв его руки в свои. — Ты замечательный парень и настоящий джентльмен. Спасибо за восхитительный вечер, который ты провёл со мной, и прости, что он так нелепо завершился. Но я не могу тебе врать, Алан: я люблю другого мужчину, — грустно улыбнувшись, вымолвила Гермиона. — Я думала, что мне удастся забыть его, но лишь танцуя с тобой, я поняла, что это невозможно. Она опустила взгляд и совсем тихо сказала: — Прости, что не оправдала твоих надежд. Тонкая корка льда, на которой она стояла, тихо треснула под носком ботинка, вырядившись в паутину, и в этот миг она услышала вздох Алана, прежде чем он начал говорить: — Сказать честно, я догадывался, Гермиона. Ты мне давно нравилась, и я долго не решался подойти к тебе, потому что знал — у тебя кто-то есть. Потом я подумал, что ты рассталась с тем парнем, раз так сильно переживала по этому поводу, и лучше мне подождать. В какой-то момент мне показалось, что тебе стало лучше, что ты начала забывать про разрыв, и вот тогда я и решил рискнуть обратить на себя твоё внимание... Но сегодня я осознал, что на самом деле ты ещё не готова для других отношений, Гермиона. Всё наше свидание ты была со мной физически, но не душой. — Алан, прости... — Не надо извиняться за то, что любишь другого, — решительно остановил её он. — Ты восхитительная девушка, Гермиона, и, как бы мне ни было больно это признавать, я убеждён, что, если ты помиришься с тем парнем, так будет лучше, и ты будешь счастлива. Ты достойна счастья. Гермиона поражённо смотрела в грустные, но тёплые глаза Алана и ощущала такой прилив благодарности, смешанный с чувством вины, что через несколько секунд крепко обняла его. — Спасибо, спасибо тебе. Ты удивительный мужчина! Я уверена, ты обязательно встретишь девушку, которая сможет это оценить. — А я уверен, — начал Алан, нежно прижав её к себе и склонившись к уху, — что ты обязательно помиришься с тем парнем, которого любишь. Ведь, если он любит тебя так же, как и ты его, иначе и быть не может. Гермиона чуть отстранилась и печально покачала головой. — Вряд ли, Алан. Он даже знать меня не хочет, к тому же у него уже кое-кто появился. — Но ты не отрицаешь, что он любит тебя? — слегка нахмурившись, уточнил Алан. — Я знаю, что любит, — кивнула Гермиона, с болью вспомнив взгляд Драко, которым он смотрел на неё в их последнюю встречу. — Тогда дай ему время. Он всё поймёт, обязательно, — мягко обхватил её лицо ладонями Алан и ободряюще улыбнулся, чем вселил в Гермиону новую надежду, что, возможно, так оно и будет. Что, возможно, у неё хватит сил его простить и принять обратно, если так будет угодно её сердцу. Потому что в этот миг Гермиона понимала, что полностью сдаётся силе любви, но не чувствует себя слабой. Потому что настоящей, непозволительной слабостью для неё было бы отказаться от любви и жить во лжи, потеряв надежду. А она выбирает настоящую храбрость — жить в любви и отказаться от гордости, если это когда-нибудь потребуется. Гермиона почувствовала на себе чей-то тяжёлый взгляд, но, когда обернулась, отстранившись от Алана, увидела лишь мелькнувшую светлую макушку, скрывшуюся за поворотом всего в десятке метров от неё. *** У Драко было ощущение, будто сотни разъярённых пикси заметались внутри, безжалостно царапая, калеча его грудную клетку, вгрызаясь в то, что осталось от сердца, и раздирая на части, отравляя ядом злости всё его существо. Именно это он чувствовал, пока наблюдал, как Гермиона мило беседует с новым дружком, держа его за руки и заглядывая в глаза так, что намерение помешать этому, безусловно, «интимному» моменту даже заставило Драко пройти несколько метров в их сторону. У него опасно дёрнулся кулак и, кажется, левый глаз, когда этот придурок, что-то мычащий Грейнджер, протянул свои отвратительные, здоровенные куски дерьма, по недоразумению зовущиеся руками, к лицу Гермионы. И Драко был уверен — ещё секунда и он, поддавшись такому соблазнительному, желанному и абсолютно идиотскому порыву, наваляет новому парню Грейнджер так, что тот в лучшем случае останется калекой на всю жизнь. Но когда он увидел, как Гермиона сама — сама! — подаётся навстречу и обнимает не его, всё изменилось. Настроение Драко, выражение его лица, восприятие окружающей реальности, а, самое главное, мысли: в этот миг их было так много, а от этого — так больно, что он подумал — уж лучше сотни пикси, съедающих заживо изнутри, чем эта боль, которую, как он полагал, ему никогда больше не придётся испытать. Боль предательства. И сейчас, когда в голове всплывали фантомы преследующих его Гермиониных писем, её умоляющие взгляды, слова о любви и прощении, которого она так хотела и в какой-то момент даже почти смогла заслужить — сейчас он снова чувствовал себя жалким и затравленным, понимая: всё это было ложью. Грейнджер лгала ему, снова лгала и играла роль измученной жертвы, хотя на самом деле таковой никогда не являлась. Она никогда его не любила, а ведь Драко практически поверил в обратное. Потому что о какой, мать её, любви может идти речь, если она уже успела прыгнуть в постель к другому? Если она так легко распрощалась с прошлым и радостно шагнула в будущее вместе с этим нелепым увальнем, наверняка зовущимся её парнем? Если она, будучи лицемерной от начала и до конца, ещё недавно кричала о любви, а теперь дарит эту самую «любовь» другому?! Драко не мог на это смотреть дальше. Совершенно точно он не ожидал, что его прогулка по улицам Лондона обернётся так. Он не ожидал, что почувствует такую всепоглощающую злобу, нет, даже ненависть, когда увидит Грейнджер с кем-то другим, как и не думал, что потом почувствует такую же опустошённость, когда поймёт, что она предала его опять. Драко не ожидал, что все его запретные, запрятанные на дне души надежды, что Грейнджер и правда его любит, расколются и больно вопьются в уже и без того растерзанный кусок никчёмной плоти, зовущийся сердцем. И, наконец, самое ошеломительное. До того вопиющее, до крика неправильное и отвратительно честное, что Драко, аппарировав к себе в квартиру, не глядя стал разносить её к чёртовой матери. Он смахивал то, что видел, на пол, растаптывал, бил, срывал, калечил, и звуки крошащегося стекла, рвущейся ткани и хруста дерева были подобны предсмертным крикам некогда целых вещей. Он делал всё это, безжалостно разбивая кулаки в кровь, позволяя осколкам впиваться в кожу, резать, ранить его, потому что действительно не ожидал одного: осознания, что до сих пор любит Грейнджер. Что даже тот факт, что она уже кувыркается с другим, забыв про него, а может, и насмехаясь над ним, не может притупить это чувство, не может заставить его не любить её. Драко громко зарычал и со всей силы саданул по последнему целому зеркалу в квартире так, что боль от удара на какую-то долю секунды даже заставила его отвлечься от мыслей о Грейнджер, наслаждающейся тошнотворными объятиями своего нового бойфренда. И хотя бы на миг Драко почувствовал какое-то извращённое удовлетворение, потому что ему удалось заглушить это отравленное, жалкое и воющее внутри нечто, с которым он не мог сделать абсолютно ничего. «А вдруг ты всё не так понял? Вдруг она по-настоящему любит тебя так же, как и ты её?» — за секунду до того, как он окончательно слетел с катушек, робко вторгся в сознание несмелый голос разума, приводящий те многочисленные доказательства собственной правоты, которые уже остались в прошлом. — Ложь! — взревел Драко и ещё раз со всей яростью ударил окровавленным кулаком по тому, что осталось от зеркала. Осколки посыпались на него, вновь раня и без того порезанную кожу, но он этого уже не чувствовал. Только тяжело дышал, схватившись за раковину, словно это единственное, что его могло удержать на этом свете, а ещё, крепко зажмурившись, пытался хотя бы немного угомонить разбушевавшееся чудовище, поселившееся в голове и глумливо вещавшее, не прекращая: «Она не любила, не любила, никогда, не любила тебя...». Отчаянно стараясь найти хоть что-нибудь, чтобы успокоиться, Драко внезапно выхватил воспоминание о последней встрече с Грейнджер, когда она, увидев его с Асторией, всё неправильно поняла и сделала неверные выводы. Драко резко открыл глаза и уставился на бледные руки с кровоточащими порезами. «Чем она хуже тебя? Вы оба лицемерные предатели», — опять зашептал разум, подсовывая Драко картины его пробуждения в доме Астории и их последующих встреч. «Это не в счёт. Астория для меня ничего не значит», — зло подумал он, сжав мрамор пальцами так, что тот, казалось, вот-вот даст трещину. «А Гермиона знает об этом?» — издевательски ласковым тоном изрек всё тот же голос, и Драко почудилось, будто кто-то сначала нежно погладил его по щеке, прежде чем с размаху ударить. — Ненавижу! — в очередной раз взревел он и, оттолкнувшись от раковины, отступил к стене, прижавшись к ней спиной. Он быстро сполз на пол и сел прямо на осколки, вцепившись пальцами в лицо. Драко понимал — если бы он не разучился плакать ещё в первые месяцы постоянного нахождения в рядах Пожирателей, то сейчас бы бесстыдно дал волю слезам. Потому что он был настолько раздавлен, втоптан в грязь ощущением беспомощности и растерянности, а боль была настолько пронзительной и невыносимой, что его рыдания были бы, безусловно, гармоничным завершением истории под названием «Окончательное падение Драко Малфоя». И он не знал, что делать дальше. Он не мог отличить правду ото лжи, не мог разобраться, где заканчиваются порождённые яростью домыслы и начинается реальность, облачённая в образы прошедших событий. А ещё он не мог, просто не мог даже попытаться во всём этом разобраться, потому что Грейнджер совершенно сломала его. Своим таким очевидным счастьем она будто пустила контрольную Аваду в висок Драко и уничтожила в его душе и без того затравленное почти-осознание, что, как бы там ни было, она действительно любит его. Да и, в сущности, к чему сейчас стремиться докопаться до истины? Нужно смотреть фактам в лицо: они уже давно не вместе, у Грейнджер появился новый дружок, сам Драко находится в жалких недоотношениях с Асторией при том, что Гермиона, как оказалось, пребывает в отношениях по-настоящему. А разве не является это главным доказательством, что её любовь была так же фальшива, как и всё её недавнее поведение, едва не заставившее Драко простить ей всё? «Но что если она тебя всё же любит? Прислушайся, ты же знаешь, что любит!» — некстати вновь подал голос измученный разум, и это будто выдавило последнюю каплю сил Драко. Внезапно стало так пугающе тихо, словно разом стрелки всех часов мира траурно замерли, люди застыли в скорбном безмолвии, и даже сам ветер, побоявшись нарушить тишину, задержал дыхание. И в этом немом царстве еле слышно, трусливо созревал ответ, который был настолько мерзок, что Драко громко вздохнул и резко произнёс: — Нет! Он понимал, что нахальная, абсолютно идиотская надежда в который раз пытается его одурачить, заманивая картинками не состоявшегося с Грейнджер счастья, и от этого внезапно разозлился с такой силой, что тут же подскочил на ноги и сжал кулаки. — Ну уж нет, — процедил он, качая головой. — Всё кончено! К чёртовой матери, кончено! Чудовище, проснувшееся в нём, издало радостный клич и подкинуло идею, которую Драко тут же воплотил, в течение минуты написав и отправив письмо. Он обдумывал её, пока чисто механически наводил порядок в квартире и приводил в порядок себя, и не позволял себе обращать внимание на вызывающий отвращение голосок, с грустью твердящий: «Ничего не выйдет, идиот. Ты снова врёшь себе». — Ещё как выйдет, — вслух упрямо отвечал Драко, не обращая внимания на мысли, что у него серьёзно поехала крыша, раз он начал общаться с самим собой. Не прошло и часа, как раздался звонок в дверь, и Драко, распахнув её, увидел недоумённое лицо Астории, на котором играла лёгкая, не совсем искренняя улыбка. Впрочем, ему было плевать на искренность. — Драко, что происхо... — начала она, но он, не дав договорить, заткнул ей рот грубым поцелуем. Астория отозвалась не сразу и пару секунд даже что-то возмущённо мычала, однако уже в следующий миг стала охотно отвечать, причём скорее, чтобы доставить Драко удовольствие, чем из-за того, что сама была настолько воспламенена поцелуем. Дура. Драко целовал её, намеренно игнорируя острое желание отодвинуться, намеренно заглушая мысль, что делает что-то до ужаса отвратительное и мерзкое, целуя девушку, которая сейчас так фальшиво стонала ему в губы, что хотелось закричать: «Заткнись, идиотка!». Возможно, потому что терпеть эти поскуливания уже просто не было сил, а может, и из-за того, что злость и отвращение к себе стали по-настоящему невыносимы, Драко вскоре отстранился, переборов потребность вытереть рот рукавом и проблеваться как следует. — Я тебе покажу наше родовое поместье. В моей спальне такая кровать, которая вряд ли сравнится с той, что находится здесь, — слегка повысив голос, заговорил Драко, очевидно, пытаясь заглушить мысленные протесты, исходящие от жалкого, истерзанного куска мяса, что остался от сердца. Астория, и без того пребывавшая в состоянии глубокого потрясения, казалось, удивилась ещё больше: уставилась на Драко таким взглядом, будто ей кто-то сказал, что она получила в наследство многомиллионное состояние, но есть сомнения, что это розыгрыш. — Но, Драко... — начала она, всматриваясь в его глаза с несмелой улыбкой, словно пыталась найти в его лице ответ на вопрос — радоваться ей или нет. — Уже довольно поздно, к тому же твоя мать... — Не ты ли мне говорила, что хочешь познакомиться с Нарциссой? — перебил её Драко и сделал к ней шаг, после чего провёл руками по талии и позволил ладоням замереть чуть ниже спины, приводя последний аргумент: — Хотя в любом случае идея оказаться с тобой в одной постели представляется мне сегодня куда более заманчивой, чем разглядывание детских колдографий с тобой и матерью. Астория даже довольно зарделась, услышав такие слова, а её глаза живо загорелись, пока Драко отстранённо за ней наблюдал, чувствуя, как неожиданный комок подступает к горлу и заставляет губы, облачённые в фальшивую улыбку, дрожать. — Хорошо, — наконец выдохнула Астория, победно сверкнув глазами, и ему пришлось отвернуться, потому что он не смог скрыть неосознанную брезгливость и предательское отвращение, так явно проступившие на его лице при мысли, что вскоре он будет её трахать, как бездушное животное. Похоже, сегодня произошло не просто его полное падение. Началось ещё и окончательное разложение его и без того не слишком высокоморальной личности, от уважения к которой у него самого уже не осталось и следа. А всё из-за любви к женщине. Какие идиоты придумали, что настоящая любовь несёт только грёбаный свет? Ещё никогда ему не было так темно, как сейчас. Они с Асторией аппарировали к поместью, и Драко смело постучал. Нарцисса открыла почти сразу и после нескольких секунд ошеломлённого молчания со слезами бросилась к нему на шею, одновременно и ругая его, и говоря, как сильно она соскучилась. Однако все её пламенные речи прекратились, когда она увидела Асторию, неловко переминающуюся с ноги на ногу с несмелой улыбкой. Нарцисса медленно отстранилась, и её лицо даже чуть побледнело, пока она разглядывала девушку перед собой, не в силах сказать и слова. На какое-то время воцарилось неуютное молчание, которое, впрочем, вскоре было нарушено взявшей себя в руки Нарциссой. — Драко, что же ты не сказал, что пришёл не один, — перевела она на него холодный взгляд. — Негоже заставлять гостей ждать на пороге. — Прости, мама, но ты не дала мне ни малейшей возможности сделать это, когда рассказывала, какой я идиот, — хриплым голосом отозвался он и постарался улыбнуться. Наверное, это выглядело настолько жалко, что в глазах Нарциссы промелькнула боль и, кажется, сочувствие. Она отступила в сторону и жестом пригласила Драко с Асторией зайти. — Пожалуйста, проходите, мисс... — Гринграсс, — изящно подала ей руку Астория, с показным достоинством вскинув голову так, словно не пришла, как последняя шлюха, трахаться в дом Нарциссы по первому зову её сына. — Хотела бы я сказать, что мне приятно с вами познакомиться, но не смею врать даже из-за Драко. Прежде всего из-за Драко, — бесстрастно изрекла Нарцисса, слегка сжав ладонь Астории, которая в ответ на это лишь недовольно поджала губы и перевела глаза на Драко, который не сводил взгляда с матери. — Прекрати, мама. Астория не виновата, что ты завела дружбу... не с теми людьми и теперь защищаешь их интересы, — сквозь зубы процедил он. Нарцисса пристально посмотрела на него, после чего с горечью покачала головой. — Я защищаю только тебя, Драко. Ты же знаешь, — тихо произнесла она, разворачиваясь вполоборота. — Так прекрати это делать! Хватит, — прошипел Драко, ощущая, как злость густеет в венах, превращаясь в самую настоящую ярость. Не дождавшись ответа, он схватил Асторию за руку и потянул наверх. — Драко, стой, мы же... — пыталась сопротивляться та. — Заткнись и иди за мной, — не сбавляя темпа и даже не оборачиваясь, выплюнул он. И она действительно заткнулась, чему Драко даже не удивился. Видимо, идиотка была настолько в него влюблена, к тому же видела себя в роли его будущей жены, что была согласна на всё. В другой ситуации Драко, возможно, даже пожалел бы её, если бы не знал, каким человеком была Астория: готовым идти по головам ради цели, думающим только о собственных интересах и эгоистично следующим своим желаниям. Она привыкла получать всё, что только захочет, а Драко оказался для неё, пожалуй, одной из самых капризных и не поддающихся контролю прихотей. И поэтому она на самом деле готова была на всё, лишь бы быть с ним, а он этим пользовался. Отвратительно. Открыв дверь, он затолкнул её в спальню и, не давая сказать и слова, вновь приник к её губам. Она почти не сопротивлялась, когда он, беспорядочно блуждая по её телу руками, начал стаскивать одежду, а спустя минуту и вовсе начала ему помогать. Драко, как мог, блокировал жгущее губы желание отстраниться и бежать, бежать прочь от этой насквозь фальшивой женщины, которая наигранно закатывала глаза и постанывала невпопад. Но он обязан был остаться, он должен был доказать себе, что сможет забыть Грейнджер. Ему необходимо отрезать последние пути к отступлению, необходимо окончательно уничтожить сопливого неудачника, живущего в душе и стенающего, что он делает что-то до ужаса неправильное. «Всё правильно», — зло думал Драко, стаскивая с Астории платье. — «Правильней быть не может». Он толкнул её на кровать и подмял под себя, спускаясь поцелуями к тонким ключицам и чувствуя запах чего-то тошнотворно сладкого, похожего на запах Пэнси, но ни капли не совпадающего с её запахом. Яростно стиснув зубы, Драко на миг замер, пытаясь выкинуть глупые мысли из головы, и в этот момент Астория вывернулась из-под него и, заставив его перевернуться, села сверху. Она провела пальцами по его торсу вниз, бесстыдно глядя ему в глаза, а затем наклонилась для поцелуя, в то время как Драко едва не взревел от отвратительного понимания — он не хочет её. Совершенно. Видимо, Астория тоже это заметила, а потому, на мгновение стушевавшись, принялась расстёгивать его брюки в надежде исправить ситуацию. И эти умелые, даже чересчур умелые прикосновения, совершенно для Драко чужие, были настолько ненужными, по-настоящему лишними, что он знал — ничто не поможет. Ничто не сможет «исправить ситуацию», потому что он даже не мог «исправить» самого себя. Он не мог выбить из головы дурь, складывающуюся в до боли знакомые черты лица той, что сейчас, возможно, прямо в этот момент, ублажает другого мужчину. Подумав об этом, Драко пришёл в такую ярость, что с глухим рыком вновь перевернул Асторию и прижал её руки к постели. Он уловил страх в её глазах и, чтобы не видеть его, резко опустился к шее, прикусив бледную, лишённую и намека на загар, какой был у Грейнджер, кожу. Он назло самому себе стал спускаться ниже, пока его рука скользила по внутренней стороне бедра Астории. И опять эта мысль, словно в насмешку проиллюстрированная укоризненным взглядом карих глаз, всплывшим в памяти: он ласкает не её. Как раз в этот момент Астория застонала, и это так резануло слух, что Драко не смог поймать прострелившую его висок мысль — это не Грейнджер. Та, что лежит под ним с широко разведёнными ногами, абсолютно готовая принять его хоть сейчас, не Грейнджер. «Это не она, мать твою!» — истошно взревело подсознание, и Драко замер, поражённо уставившись сначала на свои руки, замершие на тощих, совершенно точно не её бёдрах, потом на готовые издать очередной фальшивый стон губы, слишком тонкие, чтобы быть её, а затем и в голубые, прищуренные и холодные глаза, в которых никогда не будет и частички того тепла, которое он так любил во взгляде Грейнджер. — Это не она, — ошеломлённо прошептал он, осознав, что не просто не хочет Асторию, а испытывает к ней самое настоящее отвращение из-за того, что она не та, кого он на самом деле хотел сейчас видеть под собой, рядом с собой, всегда. Если бы это было возможно. Если бы между ними не было выжженной ядом предательства пропасти, которую уже никогда не удастся пересечь. — Что ты сказал? Что такое, Драко? — приподнялась на локтях Астория, нахмурившись, и это стало последней каплей. — Уходи, — еле слышно отозвался он, вставая с кровати. Конечно, Астория не могла понять его поведение, мотивы его безумных поступков, и потому вполне ожидаемо спросила: — Но... Почему? Что случилось? — Пожалуйста, лучше просто уйди, — уже шипел Драко, отступая к стене. Он ногой наткнулся на её мантию и, брезгливо подобрав её с пола, швырнул ей. Вероятно, Астория была настолько изумлена, что даже забыла про свою способность понимать с полуслова. — Но, Драко... — притягивая пойманную на лету мантию к груди, неосмотрительно начала она, и это переполнило чашу его терпения. — Убирайся, твою мать! — взревел Драко, и до неё наконец дошло. Со сдавленным всхлипом Астория быстро натянула платье и, схватив оставшиеся вещи, аппарировала с громким хлопком. Драко, тяжело дыша, ещё несколько минут стоял неподвижно и с закрытыми глазами пытался смириться с душащим пониманием — это конец. Он не сможет забыть Грейнджер, как бы ни желал. Он не сможет даже захотеть другую, хотя раньше у него никогда не возникало проблем с эрекцией. Чёрт, похоже, Грейнджер не просто его окончательно сломала. Она ещё и сделала из него грёбаного импотента, раз у него попросту не стоит при виде почти голой и привлекательной женщины. Драко устало опустился на кровать и упёрся локтями в колени, спрятав лицо в ладони. Ему придётся признать — пока что любовь к Грейнджер настолько до отвращения сильна, а он пред ней — настолько до мерзости беспомощен, что быть с другой женщиной — это скорее наказание, безжалостно избивающее его чувством брезгливости, чем удачная идея, способная помочь ему выбраться из того лабиринта, в котором он заблудился. Из настоящего лабиринта памяти, из которого, скорее всего, ему уже никогда не суждено найти выход. В котором он будет вынужден блуждать до конца. *** Драко не знал, сколько прошло времени, прежде чем раздался негромкий стук в дверь, который он предпочёл проигнорировать. Он был настолько обессилен, вымотан и раздавлен выводами, которые сделал совсем недавно, что меньше всего ему хотелось двигаться, хоть как-то шевелиться и уж тем более разговаривать. Но чуть более настойчивый стук повторился, и, прежде чем он смог хоть что-нибудь сделать, дверь медленно отворилась, а в проёме показалась Нарцисса. — Драко, прости, что не дождалась ответа... — несмело начала она. — Но чары известили, что мисс Гринграсс аппарировала, и я решила проверить, всё ли в порядке. Могу я зайти? Драко тяжело вздохнул и потёр пальцами закрытые веки. — Ты уже зашла, мама, — произнёс он таким мрачным голосом, что сам ужаснулся. — Так что... Она смущённо улыбнулась и изящно толкнула дверь, которая распахнулась до конца. Очень тихо, так, как умеет только она, Нарцисса прошла внутрь и замерла напротив Драко. Какое-то время она молчала, словно не решаясь начать разговор, а может, просто не знала, что сказать. Но её взгляд давил на Драко, выкручивал его внутренности и просто вынуждал открыть рот первым. — Спрашивай. Ты ведь за этим пришла, верно? — наконец Драко подал голос с ноткой раздражения, угрюмо глядя себе под ноги, где валялась его рубашка. — Не верно, — откликнулась Нарцисса. — На этот раз лишние вопросы не нужны: я и так знаю, что ты не любишь ту девушку. Драко против воли быстро поднял на неё глаза и нахмурился. Нарцисса пристально смотрела на него с лёгким укором, печалью и жалостью одновременно. И он не мог на неё даже за это как следует разозлиться — просто был не способен на сильные эмоции в данный момент. И врать тоже был не способен. — Ох, Драко, какой же ты всё-таки глупый... — ласково на выдохе сказала Нарцисса и села с ним рядом. — Неужели ты думал, что я расскажу о случившемся недоразумении Гермионе, чтобы окончательно отвратить её от тебя? А ещё, — она горько усмехнулась и еле слышно фыркнула, — неужели ты искренне считал, что с помощью близости с той девушкой сможешь забыть её? Драко слегка дёрнулся, но промолчал, осознавая, что мать совершенно права: он полный идиот. В комнате на несколько минут воцарилось молчание. Нарцисса задумчиво теребила подол длинного домашнего платья, в то время как Драко злился и мучился угрызениями совести за то, что устроил такое представление на глазах матери. В своём безумии он перегнул палку, и сейчас видел это чётко, как никогда. — Это уже неважно, мама. У неё появился другой, и она... — ...даже не смогла танцевать с ним, потому что поняла — она всё ещё любит тебя и не хочет никаких отношений. Драко поражённо взглянул на мать. Она смотрела на него с тенью улыбки, пока он сопоставлял увиденное с услышанными словами. — Нет. Нет, мама! Я сам наблюдал, как они держались за руки, как этот... — начал распаляться Драко, подбирая наиболее цензурный эпитет новому парню Грейнджер, — ...увалень обнимает её. Нарцисса негромко рассмеялась. — А я считала, ты разбираешься в женщинах, Драко. Разве ты не увидел, что она с ним прощалась? Что обнимала его как друга? Драко уже начал раздражаться от того, что мать упорно подчёркивала неоспоримый факт его кретинизма. — А откуда тебе знать, что это правда? Услышала лично от Грейнджер или получила оправдательное письмецо на всякий случай?! В любом случае это, скорее всего, ложь. Или ты ещё не поняла, как мастерски она умеет врать? Нарцисса долго смотрела на него со странным выражением лица, которое всколыхнуло острое недовольство и подозрение, что она собирается сказать что-то такое, что ему вряд ли понравится. — Знаешь, дорогой... Я не думала, что когда-нибудь расскажу тебе об этом, но, видимо, придётся. Только благодаря этой истории ты, возможно, прислушаешься к моим словам и задумаешься, стоит ли совершать очередную ошибку. Начало уже вызывало неприязнь, но Драко терпеливо промолчал, а затем со вздохом вновь скрыл руками лицо, упёршись локтями в колени. Видимо, Нарцисса расценила его поведение как разрешение говорить, а оттого продолжила: — Мы с твоим отцом довольно рано узнали, что будем вынуждены пожениться. Раньше в таких семьях, как наши, не слишком интересовались мнением детей по вопросам брака: так уж издавна сложилось, что представители чистокровных династий сами выбирали супругов своим детям. Мы с Люциусом не стали исключением, а потому я ещё с первых курсов морально готовила себя к тому, что как только закончу Хогвартс — стану миссис Малфой. На несколько секунд она замолкла, словно вспоминая те далёкие годы, прежде чем продолжить: — Мне всегда нравился твой отец. Он был умён, властен и красив, но я не могу сказать, что сразу полюбила его, впрочем, как и он меня. Но в начале седьмого года обучения я поймала себя на мысли, что на самом деле буду счастлива стать его женой: Люциуса уважали, ему прочили великое будущее, а меня это, безусловно, прельщало. И вот тогда я начала в него влюбляться. Я наблюдала за ним, следила всё время и втайне мечтала о свадьбе, пока он общался со мной подчёркнуто вежливо и близко к себе не подпускал. Я долго не могла понять, в чём причина, пока однажды не услышала разговор. Её речь вновь оборвалась, как если бы она готовилась перейти к самой сложной части своего рассказа. — Это был поздний вечер, и я возвращалась из библиотеки, когда услышала знакомый голос, доносящийся из класса. Дверь была совсем немного приоткрыта, и этого хватило, чтобы понять, о чём шёл разговор. Люциус общался на повышенных тонах с магглорожденной семикурсницей с Когтеврана, и сначала я подумала, что он снова оскорбляет её и пытается задеть, как это делал много раз на людях. Но я была поражена, услышав другое: он признавался ей в любви, проклинал её и себя за это чувство, а потом умолял сбежать вместе с ним после окончания школы. Я была настолько ошеломлена услышанным, что замерла и не могла вымолвить и слова, ведь я верила, что знаю этого человека с его презрительным отношением к таким, как она, но оказалось — всё иначе. Драко медленно отнял руки от лица и поражённо уставился на мать. — Что? — еле слышно выдавил он, не в силах поверить в её слова. Нарцисса лишь печально улыбнулась. — Да, это так: твой отец действительно любил магглорожденную, Драко. Я могу представить, как долго он боролся с собой, пытаясь заглушить это абсолютно неприемлемое для него чувство показной ненавистью. Пожалуй, это была единственная вещь, которая меня в нём по-настоящему пугала: Люциус умел быть очень жестоким в словах, и я уверена, поступками, совершёнными в прошлом, он навсегда перечеркнул возможное будущее с той девушкой, которую не раз унижал на глазах у всех. И, полагаю, из-за того, что она ответила на его признание категорическим отказом, он и возненавидел с огромной силой всех магглорожденных. Теперь, думаю, тебе понятно, почему он с детства внушал тебе, что грязнокровки — зло. Драко качал головой, и ему казалось, весь мир хороводит вокруг него. Его отец — отец! — который всегда был одержим идеей истребить всех грязнокровок, который презирал и ненавидел их, а ещё с удовольствием пытал, применяя во время войны самые тёмные и изощрённые заклятия, — был влюблён в одну из них?! Чушь! — Нет, это неправда. Этого просто не может быть! — еле совладав со своими эмоциями, произнёс Драко. — Это правда, дорогой, — накрыла своей ладонью его руку Нарцисса. — Он любил ту девушку. И эта любовь его погубила. Когда мы поженились, он уже был одержим идеями Тёмного Лорда, с благоговением рассуждал о новом обществе безо «всякой мерзости», а со временем стал настоящим фанатиком. Я уважала его выбор и интересы, но на самом деле никогда не разделяла их, хотя была вынуждена демонстрировать обратное. Единственное, с чем я была согласна, это то, что наш сын должен себе найти партию из нашего круга, потому как я была воспитана с этими принципами. Но всё изменилось, когда я узнала, что история повторяется, Драко. И я вижу, что ты так же, как и твой отец, летишь в пропасть из-за своей любви, только делаешь это добровольно и безосновательно. — Безосновательно?! Она предала меня, мама! Разве это не достаточное основание для того, чтобы попробовать жить без этой самой грёбаной «любви»?! — подскочил на ноги Драко, гневно уставившись на мать. Она грустно ему улыбнулась. — Ты упрям, Драко, и горд, как и все Блэки. А ещё слеп, как отец. Ты не хочешь признать, что у Гермионы были веские причины, чтобы сделать то, что она сделала. Она была напугана, раздавлена событиями войны и считала, что будет лучше пожертвовать собственным счастьем, чем счастьем близких. А письмо от твоего отца стало лишь последним аргументом в пользу того решения, в котором она сейчас так раскаивается. Драко фыркнул и с горечью покачал головой. Он осознавал, что мать снова права, но мысль о предательстве Грейнджер так прочно всосалась в его измученный мозг, причиняя ежеминутную боль, что он и думать не мог о том, каково было Гермионе в тот год на самом деле. Он просто помнил, что любовь к ней спасла его. А её любовь, как оказалось, её саму едва не погубила. Во всяком случае, именно так он воспринимал мотив её поступка, который не мог простить. — Я знаю, какого это, Драко, жить с мужчиной, который тебя не любит. Со временем твоему отцу, конечно, удалось проникнуться ко мне чувствами. Можно сказать, он даже полюбил меня, по-своему. Но я всегда знала, что его сердце принадлежит другой женщине, как и сейчас знаю, что твоё принадлежит только Гермионе. Поэтому не делай глупостей, Драко! Не повторяй ошибок отца! Пощади ту девушку, пока она не влюбилась в тебя окончательно. И... прости Гермиону. Я знаю, как тебе тяжело это сделать, но ты должен понять... Она на миг замерла, и Драко нетерпеливо спросил: — Понять что? Нарцисса поднялась с места и пристально посмотрела ему в глаза. — Что иногда лучше пожертвовать гордостью и позволить себе быть счастливым, как бы твой разум ни сопротивлялся. Слушай сердце, Драко. Его ты никак не сможешь обмануть. Драко не знал, как ему реагировать на этот ошеломляющий разговор. В голове было столько кричащих мыслей, которые будто молоточками отбивали нестройный ритм с внутренней стороны его черепной коробки, что он выдал первое, что пришло в голову: — Только не говори, что одобряешь мой союз с грязнокровкой. Глаза Нарциссы холодно блеснули, когда он произнёс последнее слово. — Я одобряю всё, что способно сделать тебя счастливым, Драко, — без тени улыбки ответила она. — Я, как и ты, и так потратила слишком много времени на то, чтобы следовать указаниям Люциуса и жить по его искажённым жаждой мести принципам. Я уверена, мы заслужили право жить своей жизнью, Драко. А ты заслужил право любить и быть с кем захочешь сам. Драко поражённо смотрел на мать, не сводящую с него мудрого взгляда, пока эти слова находили в нём странный, уже не кажущийся отвратительным отклик, словно она посеяла зерно надежды на, казалось, выжженной почве его души, даря долгожданное исцеление. И теперь внутри него зарождалось что-то такое робкое, светлое и настолько неуместное на фоне произошедших за один только вечер событий, что Драко разозлился на самого себя. «Не смей!», — мысленно рявкнул он, пытаясь отогнать дурацкие мысли, сформировавшиеся в знакомый лик с густыми каштановыми волосами и тёплыми карими глазами. Лик улыбался и укоризненно качал головой, будто видел его насквозь. И от этого стало очень-очень тепло, но вместе с тем больно. — Не смей, — вслух тихо повторил Драко, уже почти не сопротивляясь целебному ощущению, подсказывавшему, что он сможет найти выход из лабиринта, сможет вновь увидеть свет, если только у него хватит храбрости и сил на это. Ведь теперь его воспоминания были существенно дополнены для того, чтобы всерьёз задуматься над словами матери и попытаться перестать быть заложником своей памяти. Перестать быть пленником личного лабиринта памяти. *** Гермиона закрыла глаза и с удовольствием втянула прохладный, пахнущий мокрым асфальтом и свежей травой воздух. Казалось, февраль распахнул дружелюбные объятия весне, которая благодарно приняла их и одарила его взамен теплом, пообещав остаться. Действительно, за какие-то несколько недель Лондон совершенно преобразился: теперь на людей будто насмешливо смотрели многочисленные глаза-лужи, ветки деревьев, словно дразня, показывали маленькие листочки-языки, а из развешанных по центру города ртов-динамиков, намеревавшихся говорить с утра до вечера, раздавались задорные мелодии, заставляющие губы невольно растягиваться в улыбке. Ещё никогда Гермиона не видела такого оживления среди горожан в феврале, но, с другой стороны, она не помнила, когда в последний раз март вступал в свои права так рано. И поэтому сегодня, выйдя с работы на улицу и почувствовав, как грусть, порождённая безысходностью, привычно протягивает к ней ледяные пальцы, она решила зацепиться за это ощущение весны, решила прогуляться по улочкам и, может, забрести в пару магазинчиков. Но как бы она ни старалась сконцентрироваться на красоте просыпающейся природы, помыслы так или иначе возвращались к одному единственному человеку, о котором она уже разучилась не думать. После неудавшегося свидания Гермиона написала Нарциссе и рассказала о произошедшем, предположив, что, скорее всего, она вновь встретила Драко, если ей не почудилось. Конечно, было бы лучше, если бы почудилось: мысль, что он увидел её с другим мужчиной, вызывала жуткие эмоции. И, хотя Драко сам встречался с другой, Гермиона всё же не хотела, чтобы он расценил её недовстречу как желание начать новые отношения. Нарцисса ответила не сразу, но, когда ответила, поразила Гермиону, ответив, что Драко наконец-то вернулся в поместье и с ним всё в порядке. Правда, на этом известии письмо заканчивалось, и по его тону Гермиона поняла: сейчас не лучшее время вести переписку и разузнавать, как дела у Драко. Да и, в сущности, зачем ей уже это? Она решила отпустить его, а он, похоже, этим с удовольствием воспользовался, предпочитая забыться в объятиях Астории. По-хорошему ей не нужно было отправлять очередное послание Нарциссе, потому что не было никакой необходимости рассказывать о провальном свидании и потерпевших крах попытках жить без Драко. Теперь Гермиона понимала всё это очень отчётливо, но тогда... Тогда, когда она судорожно выводила строчки, боясь не успеть, когда в страхе представляла, что подумал Драко, увидев её с Аланом, она искренне считала, что поступает правильно, надеясь, что хотя бы Нарцисса сможет донести правдивую версию случившегося. — Гермиона? — внезапно окликнул её знакомый голос, и она, обернувшись, заметила Саманту, стоящую всего в паре метров от неё. — Ох, привет, Сэм! — шагнула к ней Гермиона, стеснённо улыбнувшись: ей было стыдно, что она так быстро покинула праздничный ужин, столкнувшись с Драко и его новой девушкой, и с тех пор так и не нашла времени заглянуть в гости. Словно прочитав её мысли, Саманта произнесла: — Давно не виделись! Я уже и забыла, как ты выглядишь! Она всплеснула руками и укоризненно покачала головой. Гермиона смутилась ещё больше и неловко заправила прядь за ухо. — Да, извини. Мне жаль, что так вышло с тем ужином. Просто мне... — ...резко стало плохо. Я помню, — слегка наклонилась к ней Сэм и положила ладонь на её руку. — Слушай, я как раз хотела с тобой поговорить. Ты сейчас занята? Гермиона открыла рот и на миг замерла. Соблазн соврать был слишком велик: она не могла сказать, что ей было уютно в обществе Сэм, которая могла говорить часами. Но всё же чувство вины взяло верх, и Гермиона со вздохом откликнулась: — Нет, абсолютно свободна. У тебя есть предложение? — Давай зайдём вон в то кафе, — кивнула куда-то ей за спину Саманта. — Обещаю, на этот раз болтать я много не буду: меня дома ждёт Рон. Гермиона согласилась, и спустя пару минут они уже сидели за столиком. Какое-то время они говорили о ерунде, делясь новостями, пока Гермиона не поинтересовалась, как дела у Рона. И вот тогда всё изменилось. Саманта внезапно замолкла и посерьёзнела. Нахмурившись, она взяла в руки салфетку и принялась теребить её, словно подбирая слова. Гермиона настороженно наблюдала за ней и мысленно перебирала разные варианты того, что может сказать Сэм. И в этот момент стало ясно, что вся их непринуждённая беседа была лишь защитным барьером пред лицом действительно волнующих их тем и невысказанных вопросов. — О нём я и хотела поговорить, Гермиона. Но прежде чем я начну говорить о Роне, я хочу спросить у тебя: что происходит? Гермиона поражённо уставилась на неё: было ощущение, что перед ней совершенно другой человек: она никогда не видела Саманту такой глубокомысленной и сосредоточенной. — Что конкретно ты имеешь в виду? — глухо поинтересовалась Гермиона. — Ты сама не своя, Гермиона, и это заметно. Я знаю, Джинни говорила нам, что у тебя проблемы в семье и лучше тебя не расспрашивать об этом, но я могу поклясться, что это ложь. Всё дело в мужчине, ведь верно? Саманта пытливо смотрела на неё, пока Гермиона не способна была выдавить и слова. Весь этот разговор стал полной неожиданностью, а то, что Сэм, та, кого она, положа руку на сердце, считала не слишком далёкого ума, вот так просто её раскусила, вообще было чем-то выходящим за рамки. — Я даже осмелюсь предположить, что это тот самый мужчина, с которым ты танцевала в «Магнолии». Его зовут Драко, кажется? — чуть более настойчиво произнесла Саманта, и Гермионе стало ясно, что отрицать бесполезно. — Откуда ты знаешь? — наконец выдавила она. Сэм горько усмехнулась. — Я, конечно, не так умна, как ты, Гермиона, но и не так глупа, чтобы не понять — ты страдаешь из-за мужчины. А Рон страдает из-за тебя, потому что догадывается, в чём причина твоего состояния, но высказаться не решается. Если бы не я, поверь, он уже давным-давно извёл бы тебя вопросами и докопался до истины. Но я чувствовала, что ты пока не готова ему озвучить правду. Гермиона смотрела на Саманту, будто увидела её впервые. Сейчас ей было по-настоящему стыдно, что они с Джинни так долго втайне посмеивались над легкомысленностью Сэм, ведь на самом деле она была далеко не глупа, раз смогла так точно увидеть суть проблемы. А если учесть, что ей каким-то непостижимым образом удалось ещё и сдержать Рона, то выходило, что она ещё и поистине мудра. И это вызывало уважение. — Всё очень сложно. Ты не представляешь, насколько... — тихо отозвалась Гермиона, с сожалением глядя на неё и качая головой. — Нет, это ты не представляешь... Не представляешь, насколько сложно мне видеть, как Рон при упоминании о тебе угрюмо замирает и какое-то время не разговаривает вовсе. Как он сомневается в принятии важных для нас двоих решений, словно его что-то держит. И я знаю, что его держит, Гермиона. Это ты, — с горечью выдала Саманта, и в её словах прозвучала такая боль, смешанная с отчаянием, что Гермиону вмиг затопило чувство вины. — Мы давно расстались, Сэм, нас уже ничто не связывает, кроме дружбы, — накрыла ладонью её руку Гермиона. — Думаю, Рон тоже так считает, раз начал жить с тобой. И ещё... Да, ты была абсолютно права: я люблю другого мужчину. Я люблю Драко. Признание далось ей невероятно легко, словно эти слова ждали момента, когда смогут вырваться наружу, и Саманта, услышав их, на секунду застыла, после чего немного наклонилась к ней. — Тогда расскажи Рону, Гермиона. Только так ты освободишь его, и он наконец сможет двигаться дальше, не мучаясь мыслями, что ты когда-нибудь всё-таки вернёшься к нему! Расскажи и тем самым отпусти его, умоляю, — отчаянно прошептала Сэм, с надеждой глядя ей в глаза, и Гермиона внезапно поняла всё. Она вспомнила неловкие разговоры с Роном, его сцены ревности в «Магнолии» и то, как он советовался с ней насчёт отношений с Самантой. Гермиона была слишком увлечена Малфоем, чтобы заметить: Рон всё ещё ждёт её окончательного решения, хоть она уже давно его приняла. И, возможно, поэтому он не позволяет себе в полной мере отдаться чувствам к Сэм и быть с ней счастливым. — Мне кажется, он придёт сегодня к тебе, — оттолкнувшись ладонями от стола, неожиданно поднялась Саманта. — Я почти уверена, что так и будет. — Но почему? — нахмурившись, медленно встала Гермиона. Сэм грустно усмехнулась и покачала головой. — Всё очень сложно. Ты не представляешь, насколько... — повторила она недавнюю фразу Гермионы и, развернувшись, быстро пошла к выходу. Когда она аппарировала, Гермиона была уверена: Сэм сказала правду. И, похоже, сегодня Гермионе придётся сделать то же самое. *** Она ждала, что он придёт, а потому раздавшийся настойчивый стук в одиннадцатом часу вечера не вызвал у Гермионы удивления. Тяжело вздохнув, она неторопливо подошла к двери, возле которой замерла, не решаясь открыть. Ей было жутко страшно, она никогда так не боялась, как сейчас, понимая, что, стоит ей только произнести отпирающее заклинание и повернуть ручку, возможно, вся её жизнь изменится и никогда после не станет прежней. Она знала, что обязана сказать Рону правду, а ещё должна выслушать причину, по которой он пришёл, но и то, и другое было до отвращения сложно сделать. Гермиона всегда считала себя храброй, но сейчас трусила, опасаясь, что из-за этого пока что не состоявшегося разговора она потеряет Рона, потеряет навсегда. И, вполне вероятно, так оно и будет. Она вздрогнула, когда стук повторился с удвоенной силой, а за дверью прозвучало: — Гермиона! Я знаю, что ты дома. Умоляю, открой! Это очень важно. И она, зажмурившись до белых кругов, сделала глубокий вдох, а потом... Подчинилась желанию Рона. Распахнув дверь и веки, Гермиона наткнулась взглядом на родное веснушчатое лицо, и сердце ёкнуло, когда она поняла — Рон в отчаянии. Он стоял, ссутулившись, и тяжело дышал, глядя на неё исподлобья, а в его глазах читалась такая растерянность, смешанная с паникой, что Гермиона на миг задержала дыхание. — Рон, что произошло? — тихо спросила она, окидывая беспокойным взглядом его промокшую насквозь мантию и потемневшие от воды волосы, липнувшие ко лбу. — Я попал под дождь. Выбрал неудачное время для прогулки, — глухо отозвался он, и Гермиона еле слышно охнула, осознав — произошло что-то жуткое. Она отступила в сторону и жестом пригласила его войти, и он повиновался, проходя в прихожую, где неподвижно замер, повернувшись к ней спиной. Гермиона мягко закрыла дверь и так же застыла, боясь пошевелиться. Казалось, любой вопрос, хотя нет, даже любое слово было способно разрушить всё вокруг, и назад пути не будет. Рон стоял, опустив голову, его плечи напряжённо вздымались, и от его облика веяло такой безысходностью, что Гермиона больше не смогла молчать. — Рон... — начала она, и этим будто перерезала последнюю тонкую нить, заставлявшую того держаться. Рон рвано вздохнул и стремительно к ней обернулся. — Она беременна. Скорее всего, Сэм беременна. Его слова были подобны грохоту грома в безмолвии комнаты, и Гермиона даже не сразу осознала их смысл, но когда осознала, невольно поднесла руку ко рту и сдавленно прошептала: — О боже... Рон смотрел на неё с какой-то странной обречённостью и тоской, пока она пыталась собраться с мыслями. Наконец, взяв себя в руки, Гермиона предложила: — Давай пройдём в комнату. Я заварю нам чай. Рон коротко кивнул, и она прошмыгнула мимо него на кухню. Руки на автомате доставали кружки, заварку и сахар, пока мозг лихорадочно работал, силясь найти решение, как ей быть дальше. Гермиона искренне не знала, что сказать в ответ на это известие, она не могла разобраться даже в себе, рада она или нет. Всё внутри смешалось, эмоции слились воедино, и было совершенно невозможно понять хоть что-то. Пока она несла поднос, её руки безнадёжно тряслись, заставляя посуду мелко дрожать с характерным звуком, который нервировал ещё больше. Гермиона вошла в гостиную и замерла, увидев Рона, который сидел всё в той же мокрой одежде, обхватив голову руками. Тяжело вздохнув, она подошла к кофейному столику, стараясь ступать неслышно, и уже собиралась аккуратно поставить поднос, как нервы в последний миг сдали, и Гермиона уронила поднос с противным звоном. К счастью, посуда не опрокинулась, но чай расплескался наполовину, и Рон, резко подняв голову, вздрогнул от внезапного звука. — Прости, — пискнула Гермиона, не глядя на него, и, мысленно ругая себя, принялась вытирать стол. Она чувствовала его взгляд, но намеренно прятала глаза, глупо надеясь, что хотя бы так сможет немного оттянуть слишком болезненный для них двоих разговор. — Она сказала мне вечером. Говорит, уже неделю подозревала, но лишь сегодня окончательно в этом убедилась, — меланхолично начал Рон, и Гермиона замерла. Сглотнув, она отложила тряпку и заклинанием заставила её исчезнуть, после чего села на диван и, наконец, осмелилась взглянуть на Рона. Он выглядел намного старше своего возраста, словно неожиданно свалившаяся на него ответственность заставила его повзрослеть на десяток лет. — Ты сказал, она беременна «скорее всего», — уточнила Гермиона, и Рон нахмурился. — Конечно, есть вероятность, что зелье показало неверный результат, но всё же она ничтожно мала. — В таком случае я поздравляю тебя, Рон! Я уверена, ты станешь прекрасным отцом, — осторожно начала Гермиона, еле ощутимо положив руку ему на плечо, но он дёрнулся от её прикосновения и молниеносно к ней обернулся. — Нет, Гермиона, нет! Как же ты не понимаешь? Я ещё не готов, я не уверен, что справлюсь... Я не уверен, что хочу этого! Гермиона мягко ему улыбнулась. — Рон, все мужчины проходят через это. Это нормально, что ты сомневаешься в своих силах, ведь это большая ответственность, но я знаю, вы с Самантой будете прекрасными родителями! К тому же, если ребёнок рождён в любви... Она внезапно замолкла, заметив, каким взглядом смотрит на неё Рон. Внутри всё вмиг сжалось, когда он открыл рот и тихо произнёс: — Я ведь даже не знаю, люблю ли её. Гермиона не смогла сдержать вздох, когда услышала это отчаянное признание. — Конечно любишь, Рон. Если бы не любил, то не зашёл бы в отношениях с Сэм так далеко, — постаралась убедить его Гермиона, но он лишь раздражённо мотнул головой. — Ты же знаешь её, Гермиона. Она умеет убеждать, — с горькой усмешкой отозвался он. — Естественно, она мне очень нравится и мне с ней хорошо, но я до сих пор не могу понять, та ли это девушка, с которой я готов провести всю жизнь. Однажды я уже сделал неправильный вывод на этот счёт. Гермиона чувствовала, как кровь приливает к щекам под его пристальным взглядом, и она поняла — пора. — Рон, я думаю, нам давно необходимо откровенно обсудить наши отношения. — Я согласен, Гермиона, — пылко откликнулся Рон, и в его глазах промелькнула тень надежды. — Послушай, я знаю, мы многое пережили, и всё сложилось не так, как мы планировали, но... Он на секунду замер, а Гермиона в ужасе молилась, чтобы он замолчал, чтобы не продолжал то, что уже почти сорвалось с губ. И потому она, в желании предотвратить неминуемое, прервала его: — Прости меня, Рон, но я люблю тебя как друга. Между нами всё и правда закончилось больше года назад, и мне жаль, что приходится озвучивать это. Её слова, похоже, поразили Рона до глубины души: глаза расширились, лицо побледнело, а тело невольно подалось назад. — Я не должна была давать тебе надежду, я обязана была во всём признаться раньше, но мне казалось, ты и так всё знаешь, — продолжила Гермиона, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. — И поверь, я ненавижу себя за то, что не смогла подарить тебе ту любовь, которую ты заслуживаешь. Что не смогла тебя полюбить по-настоящему. Рон, во взгляде которого читалась такая острая боль, смешанная с изумлением, что сердце Гермиона сковало стальными тисками, медленно поднялся, и она испугалась, что он уйдёт. — Нет, прошу тебя, не... — Ты любишь другого. Всегда любила, — перебил Рон, и возникло ощущение, будто этими словами он ударил её под дых. Она встала с дивана и, всматриваясь в его лицо, попыталась найти слова, но их просто не было. — Кто он, Гермиона? Скажи мне, — устало попросил Рон, не сводя с неё полного горечи взгляда, пока она всё так же молчала. Разбушевавшийся за окном ветер покачнул крону дерева, и ветки с остервенением хлестнули по стеклу, как бы подгоняя Гермиону с ответом. — Ну? — настаивал Рон, чуть повысив голос, и она поняла — всё. Момент настал. Она обязана рассказать правду. Ради Рона, ради его счастья с Сэм и их будущего ребёнка. Она должна отпустить его, поступить правильно, даже если потеряет его дружбу и уважение навсегда. Рон заслуживает истины, а она, к сожалению, не заслуживает прощения за то, что так долго врала ему, впутав в эту паутину лжи самых близких ему людей. Она должна принять ответственность, должна, в конце концов, сдаться и признаться не только Рону, но и всем вокруг, если потребуется. — Кого ты смогла полюбить, Гермиона? Ответь, пожалуйста. Назови мне его имя, — с болью в голосе повторил Рон так, словно и сам уже обо всём догадывался. И она, шагнув на свой личный эшафот, смело вскинула подбородок и произнесла последние слова, как перед неминуемой казнью: — Драко Малфой. Я люблю Драко Малфоя. Окно резко распахнулось, рама неистово ударилась о стену, и ветер больно хлестнул Гермиону по щекам, будто в наказание. Спустя час, когда она сидела на полу в окружении осколков разбитой посуды и собственной жизни, безмолвно плача, она пыталась вспомнить, как-то собрать мыслия о состоявшемся разговоре, но боль, лавина боли, расплавляла разум, просто не давала ей сконцентрироваться. Кажется, Гермиона рассказала Рону всё, ведь он позволил ей рассказать, а потом... Потом было много слёз, криков, оправданий, слов мольбы и обоюдного желания, чтобы это оказалось дурным сном. Последним, что отчётливо запомнила Гермиона, был прощальный, разочарованный и выкрашенный в отчаяние взгляд Рона, а ещё... Его тягучее, выворачивающее внутренности молчание, которое говорило больше любых слов. Да, это так. Он не простит её. Никогда. И Гермиона, хоть и оплакивала свою потерю, всё же чувствовала и светлую грусть от того, что теперь он по-настоящему свободен и знает правду. Что теперь по-настоящему свободна она сама и готова сполна заплатить за это. *** — Что тебе нужно? Драко нахмурился. Конечно, он догадывался, что Дафна не будет в восторге от его прихода: Астория порой рассказывала той непозволительно много. Но он не ожидал, что она едва не вспыхнет от ярости, как только увидит его на пороге дома. — Послушай, я пришёл перед ней извиниться. Она здесь? — устало поинтересовался он, глядя, как Дафна насупилась и скрестила руки на груди. — Проваливай, — выплюнула она, буравя его грозным взглядом исподлобья. — Или тебе было недостаточно того, как ты... — Драко? — показалась из-за её плеча белокурая голова Астории. — Что ты тут делаешь? Драко облегчённо вздохнул. Теперь всё должно было пойти куда легче. Так и оказалось. Он не ошибся, предположив, что Астория всё же выслушает его, хотя это и стоило ему вымотанных нервов от громкой ссоры с Дафной. В конце концов та, хлопнув дверью, скрылась в доме, оставив их наедине, и тогда Драко начал говорить. С той ночи, когда они виделись в последний раз, прошло три дня, и он, ощутив угрызения совести и поддавшись уговорам матери, решил всё же попросить прощения. Астория, безусловно, была не самым приятным человеком, но, во всяком случае, ей удавалось его чуточку отвлечь от разрушительных мыслей и хотя бы немного разнообразить его жалкое существование. Она не виновата, что он облажался в постели, и уж точно не её вина в том, что она не Грейнджер, для того чтобы он захотел её по-настоящему. К удивлению Драко, Астория тут же простила его, ну, или сделала вид, что простила, когда он, выдумав какие-то совершенно дурацкие причины, объяснил своё поведение и извинился перед ней. Она сама предложила прогуляться по Лондону, и Драко нехотя согласился, вспоминая последний серьёзный разговор с Нарциссой. Когда он осторожно уточнил у Астории, будет ли иметь эта встреча исключительно дружеский формат, та ответила утвердительным кивком и даже улыбнулась. Драко знал: она снова врёт. Наверняка до сих пор втайне надеется, что когда-нибудь он сможет её полюбить. Дура. Но он сделал вид, что верит её словам, ведь, к счастью, был уверен: она не станет к нему лезть с поцелуями и объятиями, если он сам не захочет, потому что будет до последнего играть роль «подруги», прекрасно осознавая, что на данный момент Драко большее совершенно ни к чему. Она будет проводить с ним время, не надоедая, но при этом стараясь увлечь беседой, и тем самым постепенно заставит его привыкнуть к ней. Она сделает всё, чтобы ему было комфортно в её обществе, и только если подвернётся удачный момент, позволит себе большее, чем дружеское общение, как это было уже однажды. Она заставит доверять ей и медленно вселит в него уверенность, что теперь он без неё не может, и она для него — идеальная пара. И вот тогда-то капкан захлопнется, и он окажется в ловушке. Да, возможно, всё так бы и было, если бы не одно «но». Драко знал все эти манипуляции наизусть, и сейчас, когда его разум не был затуманен болью предательства, он видел Асторию насквозь, прекрасно понимая, какие мысли посещают её подлую головку, если она готова переступить даже через гордость во имя достижения цели. Интересно, если бы она узнала, что Драко безнадёжно влюблен в Грейнджер — стала бы так стараться? Или ей абсолютно плевать на его чувства к другой, ведь она самоуверенно полагала, что ей удастся его околдовать своими женскими штучками?! Скорее всего, второе. И от этого становилось противно. — Я думаю, ты понимаешь, что между нами не может быть ничего, кроме дружбы, Астория, — осторожно начал Драко под конец их прогулки. — Я не хочу врать тебе, и поэтому прошу прощения, что ввёл тебя в заблуждение, заставив думать иначе. — Всё в порядке, Драко, я понимаю. Но простить тебе грубое поведение и окончательно всё забыть смогу лишь при одном условии, — сказала она, хитро сверкнув глазами. Драко едва сдержался, чтобы не закатить глаза. — И какое же это условие? — Ты пойдёшь со мной на благотворительный вечер в помощь жертвам войны, который будет устраивать Министерство через неделю. В качестве друга, конечно, — победоносно улыбнулась она. — Это то самое идиотское мероприятие, что организовано с целью вытянуть с оправданных Пожирателей как можно больше денег в обмен на благосклонность Министерства на весь будущий год?! — презрительно фыркнул он. — Я уверена — тебе понравится! Мы будем развлекаться, танцевать под живую музыку — что может быть лучше? Драко нахмурился, внезапно вспомнив, как он сам, казалось, целую вечность назад танцевал с Грейнджер под звуки оркестра. И от этого сердце тоскливо ёкнуло. Настроение вмиг испортилась, и ему захотелось побыть одному, в то время как Астория всё так же пытливо смотрела на него и ждала ответ. Драко понимал — если он ей откажет, она найдёт способ извести его и, вероятнее всего, не отстанет, а потому решил, что лучше будет согласиться. Ведь как раз после этого чёртова приёма он сможет со спокойной совестью навсегда распрощаться со случившимся в его жизни недоразумением по имени Астория и хоть как-то загладить вину перед Дафной, которой до сих пор был благодарен за то, что когда-то уберегла его от идиотского поступка. — Хорошо, я пойду, — в конце концов нехотя ответил Драко, и Астория моментально расплылась в счастливой улыбке, после чего бросилась к нему на шею. — Ох, я так рада, Драко! Как же всё-таки прелестно, что мы смогли разрешить наши разногласия! — отстранившись от него, заглянула она ему в глаза. — Да уж, безудержная радость, — не без сарказма ответил он, хмуро глядя на неё, когда почувствовал на себе чей-то взгляд. Уголки его губ невольно слегка приподнялись, когда он увидел Блейза, который смотрел на них с Асторией, иронично вскинув брови. Они столкнулись взглядами, и перед Драко пронеслись воспоминания об их последней встрече. Чёрт, сколько же времени прошло? Прислушавшись к себе, Драко внезапно осознал, что не злится на Забини. Напротив, сейчас, когда ему было так необходимо общество кого угодно, только не Астории, встреча с ним казалась ему просто подарком судьбы. — Что ж, мне пора идти, — нехотя переведя глаза на неё, известил он. — Разве ты не проводишь меня? — с сожалением начала было Астория, но, видимо, уловила в его взгляде что-то, заставившее её сменить тон. — Ну ладно, как хочешь. Я напишу тебе, Драко. Не забудь про приём! — А это вообще возможно, если учесть, что ты наверняка мне об этом напомнишь ещё раз двадцать, а может, и все сто? — съязвил он, стараясь скрыть раздражение. Астория слегка ему улыбнулась. — До встречи, Драко, — сказала она и чмокнула его в щёку, после чего с лёгким хлопком аппарировала. Он покачал головой, закатив глаза: наконец-то свободен, какое счастье. Шумно выдохнув, он взглянул на Блейза, который теперь выжидающе воззрился на него, всем видом показывая, что ждёт, пока он подойдёт. Мысленно выругавшись, Драко не спеша перешёл дорогу и, миновав стайку резвящихся школьников, двинулся к Забини. Тот пристально смотрел на него, словно что-то прикидывая, после чего вместо приветствия произнёс: — Ты из ума выжил, Малфой? Астория Гринграсс. Ты, наверное, шутишь? Драко криво ухмыльнулся. — Я тоже безумно рад нашей встрече, Забини. Как поживаешь? Как семья? Как дом? Ах, спасибо что поинтересовался: у меня всё замечательно, лучше просто быть не может, — с сарказмом откликнулся Драко, и Блейз еле заметно мотнул головой. — Ты всё ещё злишься на меня, — спустя несколько секунд заговорил он. — Нет, — вздохнув, признался Драко. — Я не злюсь на тебя, Забини. Я просто тебя ненавижу. Какое-то время они оценивающе смотрели друг на друга, как обычно и бывало у них после уже почти что ставшего ритуалом обмена любезностями, а потом губы Блейза расплылись в улыбке, и через пару мгновений он издал несколько смешков. Драко и сам не заметил, как и на его лице появилась улыбка, а когда Забини засмеялся, то он и сам не смог сдержаться. Казалось, будто и не было тех долгих месяцев, что они не общались, не было той жуткой правды, которая едва не развела их навсегда. И Драко искренне не знал, какого чёрта он не злится, ведь должен, по-настоящему должен! Но, наверное, какое-то внутреннее ощущение, что несмотря ни на что, Забини остаётся его настоящим, вернее даже, единственным другом, затмевало всё. Когда смех стих, Блейз подал ему руку, и Драко, мгновение помедлив, всё же пожал её, глядя в его глаза. Они решили присесть в ближайшем пабе и за стаканчиком огневиски поделиться новостями. Оба негласно решили сначала не затрагивать тему их последней встречи и тех событий в жизни Драко, которые последовали за ней, а потому Блейз начал с себя. Он рассказал, что устроился на новую работу, которая ему даже нравилась, побывал на очередной свадьбе матери, которая этим замужеством обеспечила безбедное существование уже и правнукам Блейза, а ещё переехал в новый дом, купленный совсем недавно. Драко с усмешкой слушал Забини и понимал, что тот сознательно оттягивает момент, чтобы перейти к действительно важному для него. И поэтому, осушив вторую порцию и немного захмелев, Драко решил спросить сам: — Ну а как дела у вас с Эл? Вы всё ещё вместе? Услышав это, Блейз на миг застыл, после чего нахмурился и залпом допил огневиски. Он с громким стуком поставил бокал и смело посмотрел на Драко. — Я сделал ей предложение. — Что?! — округлил глаза тот. — Ты шутишь! — Да, я хочу на ней жениться, — твёрдо произнёс Забини: так, словно пытался показать — его решение ничто не может изменить. Драко не мог найти слов: всё это было настолько... странно? Неожиданно? В крайней степени ошеломительно, в конце концов? — Я люблю её, Малфой. И я не хочу совершать одну и ту же ошибку второй раз. Ведь когда-то я уже упустил момент, и стало слишком поздно что-то менять, — серьёзно сказал Блейз упавшим голосом, и Драко вспомнил девчонку Уизли, которая, впрочем, уже была миссис Поттер. Конечно, он был сражён наповал этой вестью. Блейз и Эл? Женятся?! Драко не мог свыкнуться с этой мыслью, но, с другой стороны, в глубине души понимал, что они и правда подходят друг другу. И чем дольше он об этом думал, тем сильнее в нём росла уверенность, что Элиса будет счастлива с Забини, потому что тот, однозначно, любит её так, как никогда не любил и не смог бы полюбить Драко. — Ты хочешь убить меня? — разорвав затянувшуюся паузу, сказал Блейз. — Нет, — медленно покачал головой Драко, тут же посерьёзнев. — Я рад за вас, Забини. Она заслужила счастья, и, какой бы ты ни был придурок, я понимаю, что с тобой она будет счастлива. Блейз ничего не сказал, но его взгляд затопила такая искренняя благодарность, что на душе Драко стало теплей. На стойке материализовались новые бокалы, и Забини с Малфоем, синхронно взяв их, чокнулись и сделали несколько больших глотков: оба понимали — наступает черёд самой сложной части их сегодняшнего разговора. — Итак, а теперь, думаю, тебе пора рассказать, какого чёрта я увидел на улице. Мне показалось, или ты воспылал нежными чувствами к идиотке Гринграсс? Драко криво усмехнулся. — Она не такая уж и идиотка, Забини, раз смогла запудрить мне мозги так, что я, будучи в полуневменяемом состоянии, умудрился её трахнуть. Блейз присвистнул, вскинув брови, а потом протянул: — Ну ты и влип, Малфой! А как же Дафна? Я же знаю, как она трясётся над своей драгоценной сестрицей! Драко вздохнул. — Она меня ненавидит. Думает, я пользуюсь Асторией, хотя я с ней даже не сплю. Тот раз был единственным, и я совершенно ничего не помню. Хотя удивительно, что у нас что-то вышло, потому что в прошлый у меня с ней ни черта не получилось, — зло выдохнул Драко и лишь тогда осознал, что наговорил лишнего. Блейз вперился в него пронзительным взглядом. — Что значит «не получилось»? Драко закатил глаза. — Да, Забини, ты прав, у меня банально не встал. Теперь можешь вдоволь упражняться в остроумии, — повернулся он к стойке и сделал глоток из бокала, внутренне готовясь стать посмешищем. Но Блейз отчего-то молчал. Очень медленно Драко обернулся и увидел, что тот как-то странно смотрит на него таким взглядом, что сердце ухнуло. Кажется, Блейз обо всём знал. — Ты ещё любишь её, — высказался Забини прежде, чем Драко успел заткнуть его. И всё. Пришёл конец непринуждённой беседе. Озвученная правда окружила Драко, будто размножилась и предупреждающе наставила на него палочки, говоря: «Сопротивление бесполезно». А взгляд Блейза был завершающим элементом и без того безрадостной картины его полной ничтожности. — Я не собираюсь говорить о Грейнджер, Забини, — буркнул Драко, стараясь отогнать от себя её образ, который преследовал его почти круглосуточно. — Не будь идиотом, Малфой, и не пытайся сделать идиота из меня. Я же прекрасно знаю, что Гринграсс тебе едва ли интересней маггловедения, хотя я, наверное, привёл неудачное сравнение. — О, заткнись! — закатил глаза Драко, разворачиваясь к нему и начиная раздражаться всё сильнее. — Неужели ты думаешь, что я буду говорить с тобой о Грейнджер, чей омерзительный поступок ты покрывал все эти годы?! — Я защищал Джинни, Малфой, и я уверен, будь на её месте Грейнджер, ты бы сделал то же самое, — без тени усмешки произнёс Блейз, и Драко, продолжавшему дуэль взглядов, пришлось с неохотой признать — так оно и есть. — Всё в прошлом, Забини, в грёбаном прошлом. И Грейнджер в том числе, — отчаянно игнорируя, как что-то внутри неистово противится его словам, выплюнул он. Блейз покачал головой с горькой усмешкой. — Я тоже так когда-то думал. Но прошли годы, и только тогда до меня дошло: ни черта подобного. Всё до сих пор здесь, в настоящем, вот только я уже повлиять ни на что не в силах. Драко не знал, что сказать. Он дико злился на Забини за то, что тот поднял самую болезненную для него тему из всех существующих, но вместе с тем осознавал — Блейз прав. — Она предала меня, послала к чёрту тот факт, что я готов был наплевать на всё и сбежать с ней. Я готов был на ней жениться, Забини, и я бы сделал всё для неё, абсолютно всё! Как думаешь, могу ли я её простить?! — начиная распаляться, выдал Драко. — Вопрос не в том, можешь или нет. В другом — хочешь ли? Драко ошеломлённо наблюдал, как Забини после недолгой паузы допивает огневиски. — В общем так, Малфой, — продолжил он, отставив пустой бокал в сторону. — Засунь в задницу гордость и прости Грейнджер. Девчонка искренне раскаивается и любит тебя, а самое главное — ты любишь её тоже, идиот, пусть для тебя это и не является резонным аргументом. Не будь тупицей, Драко! Ты всегда любил только её, и если ты сейчас её отпустишь, то будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. — С каких пор ты у нас сделался хреновым психоаналитиком? — злобно буркнул Драко, однако Блейз пропустил его реплику мимо ушей. — Эл рассказывала мне, что всегда чувствовала — ты любишь другую. Просто знала, что это так, но пыталась закрыть на это глаза. Сам вспомни, Малфой, как много у тебя было девушек после школы! А толку? Ты же просто играл с ними и ни к одной не почувствовал ничего сильнее обычного интереса. Ты даже Элисой не смог увлечься по-настоящему! Потому что, даже не помня этого, всё равно любил только Грейнджер, а оказавшись вместе с ней в «Магнолии», полюбил и во второй раз. Разве это не говорит о том, что ты совершаешь жуткую ошибку, цепляясь за грёбаную гордость? Разве всё это было зря? — Знаешь, Забини, порой мне кажется, ты безнадёжно тупой, чтобы понять: некоторые вещи нельзя просто так забыть. Бывают поступки, которые не заслуживают прощения, — осознавая, что он всё-таки уже думает иначе, прошипел Драко, злясь на самого себя. — Да, бывают. И ты эти поступки совершал, Малфой, — сверкнул глазами Блейз. — А Грейнджер тебе их простила все до единого. Возразить на это ему было нечего, и вот тут Драко почувствовал себя по-настоящему жалким: он на самом деле изо всех сил пытался возненавидеть Гермиону с прежней силой, пытался не думать и не надеяться, что слова Нарциссы и Блейза, а ещё его собственные умозаключения — правда. Но у него ни черта не получалось. В последнее время он терпел поражение за поражением, и это истощило его до предела. У него не было сил думать, как быть дальше, не было возможностей строить какие-то планы и действовать, а потому он просто признавал неоспоримый факт — он в полном дерьме. — Ты в дерьме, Малфой, — озвучил его мысли Забини. — Но мне хочется верить, что тебе удастся из него выбраться. Тем более единственный способ тебе известен. Драко пристально посмотрел на Забини, задумавшись. Да, способ ему был действительно известен. Но ему было не известно, достаточно ли у него смелости, чтобы воспользоваться им. *** Гермиона ненавидела это мероприятие. Уже который год подряд она вместе с Гарри и Роном была официально обязана присутствовать на благотворительном приёме, организованном Министерством магии в помощь жертвам войны. И всё бы ничего, если бы не отвратительное понимание: значительная часть денег, собранных в большинстве своём благодаря оправданным Пожирателям, едва ли раскаявшимся в содеянном, всё равно отправлялась в карманы чиновников и коррумпированных работников Министерства, которые много лет покрывали тёмные махинации ублюдков, ещё недавно с гордостью носивших уродливое клеймо на предплечии. Из года в год она была вынуждена произносить речь перед толпой фальшиво улыбающихся людей и делать вид, что она не в курсе настоящего положения дел. Из года в год она сдерживала Гарри, который много раз намеревался высказать всё, что думает, вслух, и Рона, который и вовсе не собирался с некоторыми — очень многими — церемониться, предпочитая словам куда более красноречивые действия. И поэтому Гермионе из года в год приходилось проявлять чудеса изворотливости и небывалую житейскую мудрость, чтобы вовремя, иногда даже насильно, уводить друзей с мероприятия и тем самым оставлять нетронутой репутацию высокомерных гостей. — В этот раз всё иначе, — сухо изрёк Гарри, когда они вдвоём зашли в роскошно украшенный зал, полный безупречно выглядящих волшебников и волшебниц, общавшихся на светские темы. — Всего шесть фуршетных столов вместо привычных восьми. Какое упущение! — Прекрати, Гарри, — положила ладонь ему на локоть Гермиона. — Вспомни, что говорил Кинглси: он вот-вот должен вступить на пост министра, а потому в этом году средства, собранные благодаря этому приёму, действительно пойдут по назначению. Уверена, он лично всё проконтролирует. Гарри громко вздохнул и, покачав головой, неприязненно буркнул: — Не нравится мне это всё, Гермиона. Посмотри! Они же фальшивые насквозь! Он кивнул на ближайшую к ним группу людей, среди которых она узнала отталкивающее лицо мужчины, уличённого в содействии Пожирателям. — Не думай об этом — всё равно мы ничего не можем изменить, — отозвалась она и торопливо перевела взгляд в толпу, пытаясь найти друзей. Выцепив взглядом Джинни, Гермиона помахала ей и повернулась к Гарри: — Пойдём скорее к остальным. Мы и так задержались на регистрации. Они двинулись вперёд, и Гермиона, на ходу здороваясь с гостями, мечтала, чтобы время прошло побыстрее и можно было с чистой совестью наконец покинуть этот до абсурдности роскошный зал. Единственным воодушевляющим моментом, скрашивающим её пребывание на этом вечере, было то, что она могла встретиться со школьными знакомыми, с некоторыми из которых виделась крайне редко, могла поговорить с друзьями, окунувшимися в семейные заботы, а оттого не находящими в обычное время возможности для встречи. Вот и сейчас, встретившись с Джорджем, Невиллом, Луной, Парвати и Джинни, она на какое-то время забыла, что присутствует на далеко не самом приятном мероприятии в её жизни. Гермионе удалось со всеми поговорить, узнать хотя бы в общих чертах, как те поживают, а ещё пару раз рассмеяться над шутками Джорджа. Правда в последний раз её смех резко стих, когда она, быстро окинув взглядом компанию, внезапно осознала: Рона среди них нет. — Джинни, а где... он? — подошла к той и тихо спросила Гермиона, всё ещё надеясь отыскать в толпе знакомое веснушчатое лицо. — Он всегда опаздывает, но чтобы так задержаться... — Он не придёт, — нахмурилась Джинни. — Сэм написала мне сегодня утром. Сказала, в Министерстве знают, что на то есть уважительная причина. На какое-то время они обе замолкли, думая об одном и том же. Оркестр исполнял новую ненавязчивую мелодию, а группа дорого одетых волшебников, коротавших время за вежливой беседой неподалёку от них с Джинни, неискренне рассмеялась, и слышать это было невыносимо. — Он не простит меня. — Он простит тебя, Гермиона, — одновременно с ней произнесла Джинни. — Обязательно простит, просто... Ему нужно время. Много времени. — А про то, что вы с Гарри знали обо всём, он в курсе? — ощущая уже до костей въевшееся в неё чувство вины, спросила Гермиона. — Судя по тому, что он категорически не хочет с нами общаться, думаю — да, — вздохнула Джинни и, взяв бокал с шампанским, сделала щедрый глоток. — Во всяком случае, он точно догадывается. Гермиона не знала, что сказать. Прошло около недели с момента их последнего разговора, и всё это время она не решалась побеспокоить Рона, хотя и попросила Саманту позаботиться о нём. Просто она была уверена, что пока что Рон не готов видеть её, не готов с ней говорить и уж тем более не готов простить, и она не могла его в этом винить, зато с охотой винила себя за причинённую ему боль. В сущности, всю неделю до приёма она только и делала, что занималась самобичеванием, вновь и вновь вспоминая прощальный взгляд Рона, который она не забудет уже никогда, а ещё добивая себя воспоминаниями о Драко, любовь к которому была так сильна, что Гермиона принесла в жертву ей многолетнюю дружбу, которую, возможно, никак не сможет вернуть. Она не могла и дальше жить во лжи и, несмотря на всю горечь осознания, что Рон для неё, скорее всего, потерян навсегда, теперь чувствовала себя куда свободней, понимая, что хотя бы поступила правильно, сказав правду. Началась торжественная часть приёма, во время которой все вынуждены были выслушать массу пафосных и лживых речей, и Гермиона не заметила, как подошла её очередь выходить на сцену. Как обычно, она должна была говорить от лица героев войны, активно сражавшихся в битве за Хогвартс, а её речь из года в год оставалась практически неизменной. Вот и сейчас она с какой-то отстранённостью поднималась по ступенькам, покрытым кричаще дорогим, искусно расшитым ковром, под неуместно торжественную музыку и мысленно меланхолично повторяла хорошо заученные фразы, которые большинству будет «удобно» слушать. Выйдя на сцену и прошептав заклинание усиления громкости голоса, Гермиона привычно глянула на друзей, ободряюще ей улыбающихся, а потом сделала вдох, собираясь начать говорить, и посмотрела на толпу — и внезапно замерла с полуоткрытым ртом, встретившись с пристальным полуприщуренным взглядом. В этот миг окружающие будто перестали существовать, катастрофически быстро растворившись в небытии из-за контакта глаз, делающего всё на свете неважным, реальность словно ускакала прочь под звук усилившегося сердцебиения, раскаты которого, казалось, ударяясь о стены, эхом разносились повсюду, а сама Гермиона ощутила, как едва не подкосились ноги, как голова чуть не пошла кругом от осознания — Драко здесь. И он смотрит на неё, не в силах отвести взгляд, так же, как и она. Он был здесь — стоял всего в нескольких метрах от сцены и выглядел, как всегда, безупречно. Прошло несколько секунд, и волшебники начали перешёптываться, пока она по-прежнемуе не сводила с Драко глаз, мучительно пытаясь насладиться хотя бы просто тем, что видит его, отчаянно впитать каждую черту его лица и запомнить это мгновение навечно. Она не шевелилась, боясь разрушить момент, старалась ни о чём не думать, но при этом надеялась понять, о чём же думает Драко. Он был напряжён, однозначно, напряжён, если судить по залёгшей на переносице складке, напрягшимся скулам и слегка приподнятой линии плеч, но его взгляд... В его взгляде было столько разных неконтролируемых эмоций, которые сменяли друг друга, что Гермиона не заметила, как к горлу подступил ком, а в голову кричащей птицей влетело осознание: он любит её. Он до сих пор любит её, невзирая ни на что. Внезапно она почувствовала мягкое прикосновение к плечу и лишь тогда поняла, что довольно долго нелепо стоит на сцене перед сотней волшебников, которые уже начали тихо посмеиваться над её бестолковым поведением. Обернувшись к ведущему и еле слышно пробормотав, что всё в порядке, Гермиона усилием воли заставила себя не смотреть на Драко и сосредоточиться. Она прокашлялась и взглянула на Джинни, которая, похоже, всё поняла, а потому, встретившись с ней глазами, незаметно сжала кулаки в ободряющем жесте и одними губами прошептала: «Давай». И Гермиона начала говорить. Она неплохо справлялась, на автомате выдавая хорошо заученные фразы, и была даже благодарна тому, что столько лет терпела эти приёмы, на которых постоянно была вынуждена произносить одну и ту же речь. Но её мысли всё ещё были заняты Драко, а воспоминание о его взгляде, заставило кожу покрыться мурашками, а тело затрепетать. Пару раз, ощущая какую-то особенную, изощрённую форму эйфории от осознания, что, даже будучи с другой, он продолжает любить её, Гермиона сбивалась и позволяла себе бросить короткие взгляды в ту сторону, где стоял Драко. Она чувствовала на себе его обжигающий взор, но знала, что стоит ей только посмотреть ему в глаза — и она растеряет крохи самоконтроля, который и так уже сдавал позиции под натиском ошеломляющих эмоций. Она закончила, и в зале раздались вежливые аплодисменты, а Гермиона мысленно готовилась взглянуть на Драко вновь. Но когда она посмотрела туда, где должен был быть он, то увидела лицо незнакомого мужчины. Нахмурившись, она быстро огляделась по сторонам, но Малфоя нигде не было — как будто и след простыл. Гермиона обратила внимание, что в зале опять начали посмеиваться, ведь аплодисменты уже почти стихли, а она всё ещё стояла, бестолково озираясь. Только тогда она, стушевавшись, быстро пошла к ступенькам на ватных ногах, по-прежнему погружаясь в круговорот ярчайших эмоций. Возле сцены её ждала Джинни с бокалом шампанского: — Выпей, — без предисловий сунула она его Гермионе. Та даже не стала спорить и, апатично взяв его в руки, залпом осушила. Поморщившись, Гермиона повернулась к Джинни. — Ты видела? Та горько усмехнулась. — Да, и поэтому принесла тебе двойное успокоительное, — приподняла она второй бокал. — Где он? — нервно приняв у неё слегка трясущимися пальцами новую порцию, начала осматриваться Гермиона, тщетно пытаясь отыскать в толпе знакомое лицо. — Кажется, он пошёл к бару, — мрачно изрекла Джинни и, когда Гермиона уже собиралась двинуться в ту сторону, схватила её за запястье. — Не спеши, ты должна кое-что узнать. Рассеянно обернувшись, Гермиона уловила её серьёзный взгляд. В голове стучало «Ты должна найти его!», но глаза Джинни заставили всё же остаться и выслушать. — Он не один, Гермиона. Он пришёл сюда с Гринграсс, — с горечью выдохнула та, пристально смотря на неё, и будто весь мир ушёл у Гермионы из-под ног. Она не заметила, что уже объявили начало развлекательной части вечера и многие принялись танцевать под звуки оркестра, потому как резко ощутила ноющее осознание: Драко не один. Он по-прежнему с ней. И это поменяло всё. Желание говорить с ним моментально растворилось, ведь Гермиона поняла — это бессмысленно. Он пришёл на приём вместе со своей девушкой, и от этого было так тяжело и больно, что хотелось прямо вот так, в вечернем платье, осесть на пол, не обращая внимания на презрительные взгляды присутствующих, которые наверняка решат, что она перебрала с алкоголем. А она бы и вправду желала перебрать. Наверное, впервые в жизни Гермиона всерьёз желала быть одурманенной шампанским, чтобы грохочущая реальность каждую секунду не напоминала ей, что прямо в этом зале Драко хорошо проводит время с другой. Не говоря ни слова и уставившись себе под ноги, она двинулась к фуршетному столу, намереваясь взять очередной бокал. Джинни шла следом и молчала, за что Гермиона была той бесконечно благодарна. Она пыталась успокоиться, пыталась не думать о Драко и Астории, которые наверняка наслаждались объятиями друг друга где-то неподалёку. В этот миг Гермионе хотелось рассмеяться: какой же она была идиоткой, рассмотрев «любовь» в глазах Малфоя. Скорее всего, ей просто привиделось то, чего не было на самом деле. Скорее всего, он глядел на неё с жалостью и с презрением, а она увидела лишь то, что хотела. Схватив новый бокал, Гермиона услышала печальный голос Джинни: — Я надеюсь, ты не собираешься за несколько минут опустошить целую бутылку шампанского? — Нет, не собираюсь, — устало откликнулась Гермиона, развернувшись к толпе, — если удастся — я выпью ещё больше. — Может, нам лучше уйти? — вздохнула Джинни и сделала глоток из своего фужера. — Не хочу доставлять им такого удовольствия, — с болью призналась Гермиона, мысленно рисуя жестокие картины: возможно, прямо сейчас Астория высокомерно посмеивается над ней, обнимая Драко. Джинни не ответила, но от Гермионы не укрылся её сочувствующий взгляд. Они какое-то время стояли, не спеша попивая шампанское, и наблюдали за танцующими, кружащимися в венском вальсе, и в это время Гермиона сдерживалась изо всех сил, чтобы не заплакать. Она старалась не разглядывать лица, проносящиеся мимо неё, ведь знала: стоит ей только увидеть знакомый взгляд серых глаз, прикованных не к ней, и она не выдержит. За вальсом последовал фокстрот, и пар на танцполе стало ещё больше, когда Гермиона поняла, что больше не может бездействовать. — Я пройдусь немного, — слабым голосом сказала она, обернувшись к Джинни, и та едва заметно кивнула. Гермиона видела — она хотела пойти следом, но, очевидно, поняла всё по глазам и осталась на месте. Гордо вскинув голову, Гермиона неторопливо двинулась вдоль линии фуршетных столов и внезапно остановилась, когда перед ней возник высокий молодой мужчина, уверенно улыбающийся и протягивающий руку. — Добрый вечер, мисс Грейнджер. Могу я вас пригласить на танец? — с лёгким самодовольством спросил он, наверняка совершенно уверенный в её положительном ответе. Гермиона не сразу осознала смысл его слов, но, когда осознала, натянуто улыбнулась и ответила: — Простите, но, боюсь, вынуждена вам отказать. Видимо, такой ответ был абсолютно неожиданным для него. — Вы уверены? Я прекрасно танцую, в чём вы и сможете убедиться, если согласитесь, — шагнул к ней мужчина, который уже начал раздражать Гермиону, и она внезапно почувствовала, что кто-то буравит её тяжелым взглядом. Гермиона медленно перевела глаза, и её будто обдало порывом ледяного ветра, когда она встретилась с Драко глазами. Он стоял, прислонившись спиной к барной стойке, с бокалом в руке, который сжимал так, что тот, казалось, вот-вот расколется. По телу побежали восхитительные мурашки, когда Гермиона догадалась: Малфой зол. Очень-очень зол. И причиной этому, похоже, была её беседа с незнакомцем, который так настойчиво проявлял к ней интерес. Видимо, осознав, что Гермиона смотрит на него, Драко едва заметно дёрнулся и метнул пронзительный взгляд в её собеседника, который всё с той же уверенной улыбкой ждал её ответа. Гермиона поняла, что уже несколько секунд не дышит, лишь когда голова начала немного кружится, а горло словно кто-то сдавил. Усилием воли она заставила себя отвести взгляд от Драко и вежливо улыбнулась брюнету, который, похоже, спровоцировал Малфоя на... ревность? Как только Гермиона не без удовольствия подумала об этом, ей по-детски захотелось отомстить Драко, усилить эффект и напоказ приняться флиртовать с другим. Да, она бы улыбалась, заигрывала, как умеет, а потом пошла бы на танцпол и закружилась в вальсе вместе с партнёром, который не сводил бы с Гермионы восхищённого взгляда. А Драко бы смотрел, следил за ними глазами и злился, потому что, даже несмотря на то, что и сам уже был не одинок, похоже, до сих пор что-то чувствовал к ней. Однозначно, чувствовал, и Гермиона в этом убедилась только что, вновь поверив, что те эмоции, которые она прочитала в его взгляде, стоя на сцене, были истинными. И только поэтому она сказала: — Нет. Простите, но пока что у меня нет никакого желания танцевать. Примирительно улыбнувшись, она обошла растерянного мужчину, явно опешившего от её категоричного отказа, а потом взглянула на Драко, гордо приподняв голову. Пусть знает. Пусть знает, что она, в отличие от него, не пытается забыться в объятиях другого. Что она не пытается лгать себе и строить отношения с кем-то, кого никогда не будет способна полюбить. Пусть видит, как она отказывает проявляющим к ней интерес мужчинам, как она даже не позволяет себе короткий разговор, прекрасно понимая, что этим может дать ложную надежду, которой уже никогда не суждено будет оправдаться. Пусть чувствует в её взгляде, в каждом её движении и каждом вздохе, что она всё ещё любит его, вопреки всему. Гермиона видела, как выпрямляется Драко, пока в его взгляде появляется тень какой-то новой эмоции, заставившей её сердце биться с огромной скоростью. Он слегка опустил подбородок, глядя на неё исподлобья, и было такое ощущение, что ещё секунда — и он, послав всё к черту, двинется к ней, но внезапно Гермиона заметила, как его лицо напряглось. Он смотрел куда-то сквозь неё, и она, уже подозревая, но желая убедиться, обернулась. Хотелось горько рассмеяться. Ну конечно. Астория. Она стояла всего в метре от Гермионы вместе с двумя молоденькими девицами и что-то жарко обсуждала. Гермиона, медленно покачав головой и поразившись своей глупости, посмотрела на Драко ещё раз, желая выразить через взгляд всю боль, все те чувства, которые вмиг заставили противный ком в очередной раз за вечер подступить к горлу. И как же она была поражена, увидев в его глазах отражение собственных эмоций! Не в силах этого больше терпеть, Гермиона резко отвернулась и сделала было несколько быстрых шагов, намереваясь уйти прочь, когда услышала фразу: — А ты не боишься, что Драко узнает правду? Ты же понимаешь, Асти, что весь твой план полетит к чёрту, если ему станет известно, что в ту ночь вы с ним так и не переспали. Гермиона замерла на месте. Что? Они говорят о Драко? Какого чёрта они обсуждают? Её любопытство было настолько сильным, а уверенность, что, возможно, этот разговор изменит всё в её жизни, настолько крепкой, что она, сделав вид, будто выбирает закуски, прислушалась. — Он проснулся в моей постели, Эмилия, и, поверь, я сделала всё, чтобы он не усомнился. — Но он же был дико пьян накануне? Неужели ему не пришло в голову, что он просто физически не смог бы переспать с тобой? — раздался второй насмешливый голос. — Мужчины порой бывают до ужаса самоуверенны, — фыркнула Астория, — а умная женщина умеет этим пользоваться. — Не сказала бы, что ты «умная женщина», Астория, если полагаешь, что сможешь его удержать, исключительно благодаря его чувству вины и хорошему отношению к Дафне. К тому же ты сама говорила — он до сих не может забыть другую, раз даже не хочет спать с тобой. — Более того, — подхватил первый голос, — он ведь не считает тебя своей девушкой! Помнишь, как он взбесился, когда ты наговорила ерунды, желая поразить Поттера с его нищей предательницей крови? Мерлин, да вы даже не целовались толком! Признай, Астория, ты ему едва ли интереснее флоббер-червя. Девушки холодно рассмеялись, и Гермиона, не удержавшись, слегка развернулась, увидев пылающее от едва сдерживаемой ярости лицо Астории. — Я уже жалею, что рассказала вам так много, мои драгоценные подруги, — процедила та, приподняв бокал. — Всё же вы зря смеётесь: Драко ведь неспроста не торопит события. Вероятно, он просто хочет, чтобы всё было по правилам. Она интригующе замолкла и ехидно улыбнулась. — По правилам? Что ты имеешь в виду? — недоверчиво вскинула бровь одна из её подруг. — А то, что я нашла в его прикроватной тумбочке кольцо, — гордо приподняла она подбородок, окинув их торжествующим взглядом. — Наверняка он хочет сделать мне предложение. Девицы, стоящие рядом с ней, удивлённо переглянулись, а потом одна из них поинтересовалась: — С чего ты взяла, что это кольцо предназначалось тебе? Может, он купил его для бывшей подружки? — Драко знает, как я люблю цветы, — купаясь в самодовольстве, начала Астория. — Конечно, он, скорее всего, забыл, что больше всего мне нравятся розы, но всё равно купил кольцо с декоративным элементом в форме... Хм, как же называется этот цветок... Она задумалась, а Гермиона, которая, уже полностью развернувшись, смотрела на неё во все глаза, громко выдохнула: — Магнолия... — Точно, магнолия! — подняла взгляд к потолку Астория и, начав оборачиваться, спросила: — Стой, а откуда ты... Столкнувшись с Гермионой глазами, она резко замолкла, словно увидев что-то дико её пугающее. И Гермиона догадывалась, что — её собственную магнолию, которой она украсила сегодня причёску, надеясь получить хотя бы небольшую порцию удачи. Видимо, сработало. Гермиона поражённо смотрела на Асторию, не в силах сдержать ошеломлённую улыбку от осознания всей ситуации. Её душа словно воспарила к небесам, а тело будто готово было вот-вот оторваться от земли, и она почувствовала, что больше не может терпеть. Голова кружилось, Гермиона едва не захлёбывалась эмоциями, вырывающими из её горла сдавленный смех и заставляющими глаза увлажниться впервые за долгое время — от счастья. Такого откровенного и неприкрытого счастья, вызванного распирающим её пониманием: Драко по-прежнему верен только ей. Несмотря на то, что она предала его, вопреки тому, что он, наверное, до сих пор её не простил. Он верен ей, потому что, как и она, любит. Любит настолько, что готов был сделать ей предложение. Снова. И теперь для Гермионы всё остальное стало неважным. Ноги сами понесли её к оркестру, потому как в голове моментально созрел безумный, но по-настоящему необходимый план. К счастью, музыканты пошли ей навстречу, и она, удовлетворившись их ответом на просьбу, повернулась к толпе и нашла взглядом Драко, который уже был не один. Он о чём-то хмуро разговаривал с Асторией, которая выглядела крайне взволнованно, но Гермиона знала — её не может уже остановить ничто. Она услышала, как её кто-то окликнул, и увидела Джорджа с Гарри, которые стояли неподалёку. Они звали её к себе, и Гермиона рассмотрела за их спинами Невилла, Луну и Джинни, которые о чём-то непринуждённо болтали. Словно почувствовав её взгляд, Уизли обернулась и удивлённо замерла, очевидно, отметив изменения в Гермионе. А та лишь счастливо улыбалась, осознавая, что теперь её уже ничто не держит. Она собиралась сделать нечто такое, простая мысль о чём раньше привела бы её в ужас. Она намеревалась окончательно отрезать себе пути к отступлению и была готова, что многие, возможно, никогда не поймут её, а кто-то и вовсе отвернётся, посчитав предательницей. Она больше не боялась и не стыдилась своих чувств, а лишь была твёрдо уверена, что поступает правильно. Гермиона сдавалась и делала это с каким-то особенным удовольствием, будто безвозвратно разрушая в себе что-то, столько лет не позволявшее ей быть такой, какой она хотела быть. Сделав первый, а затем и второй шаг, она будто шла наперекор чужим ожиданиям, чужим представлениям, и с каждым новым движением уверенно растаптывала свои страхи, в том числе и страх осуждения. Она смотрела на Драко и двигалась прямо к нему, ощущая, как ей в спину недоумённо смотрят друзья и знакомые, как её преследует удивлённый шёпот, на который она уже не обращала никакого внимания. Первой её заметила Астория, которая тут же замолкла и, кажется, даже побледнела. Гермиона проигнорировала её полный страха и неприязни взгляд, полностью сконцентрировавшись на Драко, который, проследив за глазами Астории, наконец увидел её. Гермиона чувствовала, как адреналин покалывает кончики пальцев ног, закручивается где-то в её стопах и вихрем поднимается по всему телу, заставляя голову кружится от странной эйфории, пока она преодолевала последние жалкие метры, что разделяли их с Драко. Внезапно по залу разнеслись первые аккорды танго, и она не смогла сдержать улыбки, когда увидела расширившиеся от удивления глаза Малфоя. Она подошла к нему почти вплотную и резко остановилась, гордо вскинув голову. Воспоминания о последнем разе, когда они танцевали под эту мелодию, словно хмель ударили в голову, и это было так восхитительно, что к глазам подступили слёзы. Постепенно удивление на лице Драко сменилось другими чувствами, которых в его глазах было так много, что Гермиона не могла назвать ни одного точно, зато ясно ощущала — он может дать ей шанс, у них ещё всё может быть. И она поняла — пора. Ей плевать, что все узнают. Плевать, что уже завтра в газетах появятся кричащие заголовки, а её ждёт огромный скандал, который может закатить любой из присутствующих людей, в том числе и Астория. Плевать на то, что она страшно рискует быть опозоренной, осмеянной сотней волшебников, которые, в случае отказа Драко, не поскупятся на жестокие слова и полные яда шутки. Ей было плевать абсолютно на всё, потому что Гермиона окончательно сдавалась, сдавалась перед силой любви, решив, что сделает это — спросит всего один раз, но в этом вопросе, а вернее, в ответеДрако будет заключаться вся её будущая жизнь: или наполненная счастьем и любовью, или лишённая и того, и другого навсегда. Она сделала глубокий вдох и спросила, глядя прямо в серые глаза человека, который был ей дороже всего, ради которого она уже пожертвовала всем: — Потанцуешь со мной? Услышав её уверенный, но негромкий вопрос, Драко замер. Он не сводил с Гермионы изумлённого взгляда, очевидно, не зная, что сказать, а она ждала ответ, точно так же не двигаясь. И пока они смотрели друг на друга, вновь исчезло всё вокруг, кроме них двоих и музыки, с которой было связано слишком многое. Гермиона внезапно подумала — какой же всё-таки огромный путь до любви они прошли, начиная со школьных времён. Их прошлое было соткано из множества событий, порой до головокружения прекрасных, а иногда и до боли ужасных, но они выдержали их все, продолжая любить друг друга. И сейчас она искренне молилась, чтобы Драко согласился, но он молчал. Он будто прирос к земле и, кажется, даже не дышал, в то время как секунды уже норовили превратиться в минуты. Внезапно в его взгляде что-то мелькнуло, и он едва заметно качнул головой, а внутри Гермионы всё сразу упало от осознания — это означает «нет». Она рвано выдохнула, не в силах поверить, что её последняя, отчаянная попытка его вернуть увенчалась неудачей. Лицо Драко было непроницаемым, но на дне глаз плескались чувства, похожие на сожаление, боль и... Гермиона не могла больше на него смотреть. Она резко развернулась, изо всех сил стараясь сохранить лицо и не поддаться оглушающему горю, после чего сделала несколько шагов прочь. Вот и всё, всё кончено. Теперь стало совершенно ясно — они никогда не будут вместе. Ноги вмиг стали ватными, щёки пылали от стыда, а глаза пеленой застилали слёзы, когда Гермиона подумала об этом. А в следующую секунду она внезапно ощутила, как на её запястье сомкнулись чьи-то пальцы и кто-то крепко прижал её спиной к себе, уткнувшись ей в волосы. И осознав, чьи пальцы сейчас почти до боли сжимают её ладони, чьи губы прижаты к её виску, чьё тело так опьяняюще близко к её собственному, она всхлипнула и беззвучно заплакала. Гермиона, закрыв глаза, несколько секунд не двигалась, утопая в лавине эмоций, заставляющих её дрожать, почти задыхаться и молиться, чтобы это не оказалось сном, чтобы эти прикосновения не были лишь плодом больной фантазии. — Грейнджер... — услышала она выстраданный шёпот, и в ней словно оборвалось что-то, до сих пор удерживающее её от окончательного безумия. Гермиона громко вздохнула и, быстро обернувшись, на секунду встретилась с пронзительным, полубезумным, но однозначно тёплым взглядом Драко, а в следующую — крепко обняла его и сильно прижалась щекой к его груди, больше не в состоянии сдерживаться. И когда он притянул её к себе так, словно боялся, что она отстранится от него, нервы окончательно сдали, и она заплакала уже в открытую, от ощущения безграничного счастья, которое пульсировало в груди, вырывая судорожные всхлипы. Ей было плевать, что на них смотрит добрая половина зала, ведь Гермиона ещё никогда не чувствовала себя такой защищённой, как в объятиях Драко, пока музыка кружила вокруг них, будто нашёптывая светлую песнь о том, что у них двоих ещё всё может получиться, что их любовь настолько крепка, что способна вынести всё. Гермиона не знала, сколько они простояли, вжимаясь друг в друга так, словно боялись, что один из них исчезнет, но в какой-то миг, когда слёзы высохли, а эмоции понемногу начали поддаваться контролю, она медленно отстранилась и несмело взглянула на Драко. — Ты, кажется, приглашала меня на танец? — встретившись с ней глазами, спросил он с непроницаемым выражением лица, хотя в его взгляде... Боже, она никогда не видела в нём столько эмоций и теплоты, как в этот момент. — А разве не партнёр должен подать импульс к движению? — парировала Гермиона, вскинув бровь, и спустя секунду на губах Драко появилась лёгкая усмешка. Не сводя с неё глаз и не говоря ни слова, он очень плавно прошёлся пальцами по её спине, а затем и по внутренней стороне левой руки по направлению к ладони. И в этом прикосновении чувствовался такой трепет, такая боязнь спугнуть её, что тело Гермионы невольно покрылось мурашками. Она понимала — они оба сейчас стоят на краю, и стоит сделать лишь одно неосторожное движение — они шагнут в пустоту и будут падать, падать, падать, сливаясь воедино, переставая замечать, где начинается он и заканчивается она, и поддаваясь головокружительной страсти, которая уже не была продиктована обычной похотью, а рождалась из выстраданной любви. Гермиона рвано выдохнула и снова задрожала, чуть отстранившись и еле сдерживаясь, чтобы не наброситься на Драко в поцелуе прямо тут же, на глазах у сотни волшебников, чье мнение, впрочем, ей было безразлично. Просто сейчас, когда первые эмоции начали стихать, она почувствовала, что между ними всё ещё есть стена из невысказанных слов, из неразрешённых проблем, которые поднимали сотни вопросов и вселяли сомнения: что дальше? Но Гермиона не хотела об этом думать. Она хотела сполна насладиться близостью с Драко, хотела вновь станцевать с ним, если им это удастся, конечно... Она хотела жить одним моментом. Но при условии, что в этом моменте будет он. Положив правую руку на его плечо и до сих пор не веря, что это происходит на самом деле, она взглянула в тёмные от желания глаза и почувствовала, как он сделал первый шаг. Гермиона двинулась за ним, идеально следуя его импульсу, и ей показалось, будто не было этих долгих месяцев разлуки, будто они по-прежнему в том августе, в «Магнолии», где научились чувствовать друг друга в танце, а затем и за его пределами. И в это мгновение, когда они танцевали, уже будучи немного другими людьми после серии ошеломительных событий и ударов, едва не заставивших их разлучиться навсегда, их танго стало совершенно другим — более осмысленным, более пронзительным и живым в эмоциях, что скользили в их сдержанных движений, вот-вот норовя вырваться наружу. Гермиона отстранённо слышала, как окружающие шепчутся вокруг них, краем глаза видела, что они кивают головами в их сторону и наверняка неприязненно обсуждают, но ей было всё равно. Она просто смотрела в глаза Драко и находила в них отражение собственных чувств, от которых с каждым новым аккордом мелодии учащалось дыхание, а внизу живота разрасталось густое желание. Эта напряжённая сдержанность их танца, которая была лишь последним, за что они цеплялись в попытке окончательно не сойти с ума и не овладеть друг другом прямо здесь, была настолько дурманящей, манящей, поднимающей со дна души самые отчаянные эмоции, что в какой-то миг, когда Драко, не удержавшись, провёл ладонью по её бедру, с губ Гермионы слетел лёгкий стон, а потом... Всё. Моментально их самообладание полетело к чёрту, и Драко, резко отстранившись, с безумным взглядом, схватил Гермиону за запястье и потащил к выходу, не дожидаясь конца мелодии. Он шёл так быстро, что ещё чуть-чуть, и ей пришлось бы за ним бежать, но, напротив, ещё никогда время не тянулось так медленно: терпеть почти не было сил. Миновав широкие двери, они оказались в просторном холле, из которого завернули в узкий коридор. У Гермионы было ощущение, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, её даже немножко подташнивало от предвкушения, возбуждения и нетерпения, поэтому когда Драко, рванув на себя, затащил её в какую-то тесную нишу, скрытую тяжёлыми бархатными шторами, она не смогла сдержать очередной сдавленный стон, а Драко, очевидно, не смог сдержать себя. Он накинулся на её губы, словно смертельно раненный в попытке в последний раз насладиться горячим, выстраданным, смешанным со слезами поцелуем, за который не страшно умереть. И она дала ему это — полную власть над собой, почти до хруста раскрывая рот, неистово языком встречая его и позволяя всё, абсолютно всё его рукам, которые дрожали от возбуждения, беспорядочно блуждали по телу, словно хотели запомнить, или вспомнить, каждый его изгиб. Гермиона задыхалась, не желая отстраняться даже для того, чтобы сделать вздох, потому что ей было катастрофически мало, так давно катастрофически мало его. И она, впившись пальцами в шею и затылок, лишь притягивала Драко ещё ближе, вжималась в его бёдра ещё плотнее и нетерпеливо тёрлась о возбуждённую плоть, едва не рыча от досады, что между ними ещё слишком много одежды. Внезапно Драко на миг, чудовищный, самый долгий в её жизни миг, оторвался от неё, чем вызвал разочарованный всхлип, уже в следующую секунду сменившийся поражённым вздохом, когда он нетерпеливо смял подол её длинного платья по направлению к бёдрам и тут же сжал их до боли, резко впечатав её в стену и прикусив шею так, что наверняка завтра там проявятся отметины. — Я хочу тебя, я так хочу тебя, Гермиона... — хрипло прошептал он, в то время как его рука скользнула между их телами и, сдвинув трусики в сторону, дотронулась до неё так, что Гермиона, судорожно ловя ртом воздух, поняла — ей его мучительно не хватает, он просто ускользает куда-то вместе со способностью мыслить, пока она словно где-то вдалеке слышит собственные стоны и осознаёт, что двигается навстречу, сама насаживается на пальцы Драко, требуя ещё, сильнее, глубже, снова, опять, и... Она резко уперлась ногой в противоположную стену и вцепилась в плечи Драко в попытке не упасть, осознавая, что улетает, ускользает из реальности, ощущая, как сокращаются мышцы, как тело бьют неконтролируемые судороги, а с губ срываются настолько громкие стоны, что в какой-то момент она почувствовала прижатую к своим губам руку Драко и услышала его жаркий шёпот, но не смогла разобрать ни слова. Она слишком сильно, слишком отчаянно и долго мечтала повторить то, что у них уже когда-то было, и сейчас, когда её желания исполнялись, она не могла сдерживать эмоции, не думая о том, что её может услышать любой, кто окажется поблизости. И лишь страх, что Драко вдруг исчезнет, растворится, как все те многочисленные горькие видения, преследующие её по ночам и ускользающие к утру, заставил Гермиону открыть затуманенные глаза, а пальцы скользнуть к его паху в желании поскорее ощутить его, прикоснуться к нему и сделать всё, чтобы он последовал за ней, чтобы был рядом. Чтобы он одновременно с ней взлетал, а потом медленно падал, падал, падал, но никак не мог упасть, ощущая, что этому чувству, смешанному с физическим наслаждением, не будет конца. — Не здесь, — внезапно услышала она звенящий от напряжения голос Драко, но всё же упрямо расстегнула ширинку и, поддев резинку боксеров, прикоснулась к нему горячей ладонью. И Драко словно сорвался и, резко приподняв её за бедра, с глухим рыком вжал в стену так, что ей показалось — они её сейчас проломят. Стремясь удержать равновесие, Гермиона опёрлась напряжёнными стопами о противоположную стену, только сейчас заметив, что она уже без туфель, а Драко прикоснулся своим лбом к её и неконтролируемо качнулся бёдрами ей навстречу, чем вырвал её очередной бесстыдный стон. — Я умоляю тебя, прекрати, иначе я трахну тебя прямо здесь, — сквозь зубы начал он, смотря таким взглядом, что внизу живота, в котором ещё до конца не утихли судороги после прошлого оргазма вновь начало разрастаться возбуждение, заставившее Гермиону потереться о Драко с глухим всхлипом. — Я не могу. Я так сильно хочу, я так сильно люблю тебя, что... — ощущая, как слёзы текут по щекам, проговорила она и увидела, как темнеет его взгляд, наполняясь такими эмоциями, что она не сомневалась — у него снесёт крышу. Прямо сейчас. Но Драко удивил её, видимо, собрав крохи самообладания, чтобы достать палочку и аппарировать прямо так, с прижатой к бёдрам Гермионе, в свою квартиру. Как только её ноги коснулись пола, она ощутила — Драко снова оторвал её от земли, взяв на руки, и, стремительно сократив расстояние до кровати, кинул Гермиону на неё. Она громко всхлипнула, потеряв ощущение контакта с ним, но в следующую секунду Драко лёг сверху, опёршись на предплечья, и ладонями обхватил её лицо. Когда их взгляды столкнулись, Гермиона просто забыла, как дышать. Ей казалось, будто на какой-то короткий миг она умерла и воскресла, ведь этот взгляд стоил того, чтобы умереть, потому что в нём было столько выстраданной, откровенной и горячей любви, что она ради неё готова была пойти на всё. Драко смотрел на неё, не в силах отвести глаз, и Гермиона сама не заметила, как по её щеке скользнула слезинка от осознания, что она так сильно, так крепко его любит, из-за чего просто не в состоянии говорить. Видимо, Драко понял всё без слов, и его глаза затопило тёпло, заставившее Гермиону притянуть его ещё ближе так, что теперь уже их носы соприкасались. — Я люблю тебя, — внезапно услышала она секунду, а может, вечность спустя, и время будто остановилось. Гермиона моргнула, не в силах до конца поверить, что только что услышала. — Я люблю тебя, Гермиона, я... — повторил Драко, слегка качая головой и растерянно глядя на неё, словно произнёс эти слова впервые, хотя в какой-то степени так и было. И в секунду, когда буквы просочились сквозь неё, когда они влились ей под кожу и уже там собрались воедино, образуя нечто столь огромное, что, казалось, сердце, не выдержав, вот-вот разорвётся на пике счастья, она выдохнула: — Ты просто представить не можешь, насколько это сильно у меня. Гермиона знала — он поймёт, что слова «любовь» ей недостаточно, что его для гигантского, навсегда сразившего сердце чувства безнадёжно мало. И, когда он отчаянно прикоснулся к её губам своими, одновременно пытаясь расстегнуть дрожащими руками платье, когда стянул его и помог ей избавить себя от одежды, а потом, очевидно, едва не сгорая от возбуждения, принялся медленно, чувственно покрывать её поцелуями везде, куда только падал взгляд, шепча о том, какая она... Невозможная, необыкновенная, просто идеальная для него... Тогда Гермиона и осознала: он ей верит и понимает, что она говорит правду. Вернее, что она просто не может её сказать из-за нехватки слов, которые люди просто ещё не придумали, чтобы описать чувство, выходящее за рамки обычной любви, которое могло как погубить, так и подарить человеку жизнь, до краёв наполненную смыслом. Смыслом, заключающимся в том, чтобы наслаждаться каждым днём, каждой минутой и секундой, проведённой рядом с таким же человеком, который кому-то покажется совершенно непримечательным, но для другого, носящего это чувство к нему в груди, он будет целым миром. Внезапно Гермиона ощутила, как Драко навис над нею и упёрся в неё плотью. Её тело вмиг отозвалось новой ноющей волной возбуждения, ударившего в пах, и она слегка подалась навстречу, сама немного насаживаясь на него, потому что больше не могла терпеть, потому что ей это было настолько необходимо, что, казалось, ещё немного и она сойдёт с ума. — Посмотри на меня, — услышала она сдавленную просьбу и открыла глаза, встретив тёмный от еле сдерживаемого желания взгляд, в котором при этом было оно — то, что больше любви. Прямо как у неё, точь-в-точь. И Гермиона внезапно осознала: да, они не могут выразить это словами, но они это слышат благодаря взглядам друг друга. А когда Драко мягко качнулся вперёд, медленно растягивая, заполняя её до конца, она поняла ещё и то, что ничто не сможет полнее передать это всепоглощающее нечто, чем то, чем они сейчас занимались. То, что люди зовут любовью, но для них двоих больше любви. То, что делало близость совершенно особенной, не похожей ни на что, когда даже неистовость страсти уходила на второй план из-за ощущения полного единения, окончательного растворения в другом человеке. То, что заставляло её смотреть в глаза Драко, пока он, изо всех сил сдерживаясь, неторопливо двигался в ней, будто пытаясь запомнить это ощущение навсегда, Спустя какое-то время, наполненное медленными, до пронзительности чувственными толчками, Гермиона ощутила, как он переплёл её пальцы со своими и, вжав их в простыни, увеличил темп, входя так глубоко, что она едва не плакала от наслаждения, хотя, может, так оно и было. И в этот момент она отчаянно боролась с собой, чтобы не закрыть глаза от ощущения испепеляющего её рассудок желания. Она боролась, потому что искренне боялась, что стоит только хотя бы на миг закрыть глаза — и она упустит нечто важное, пусть даже на какую-то секунду потеряет частичку той магии, что творилась между ней и Драко, пока он был внутри неё, пока она была вокруг него и чувствовала, что лучше, чем сейчас, ей не было никогда. И поэтому она выгибалась ему навстречу, бессвязно шептала что-то и слышала шёпот в ответ, смешанный с её, его стонами и звуком сталкивающихся бёдер, а ещё едва терпела, почти теряя ощущение реальности, но всё же держась благодаря пристальному взгляду серых глаз, в котором было столько желания, восхищения и того самого, выстраданного, прошедшего через многое чувства, что в какой-то миг, когда толчки Драко участились, стали сильнее и неистовее, а она, желая ощутить его ещё полнее, ещё глубже, сама начала подаваться навстречу, Гермиона поняла — она почти не может сдерживаться. Простонав его имя и сдавленно всхлипнув, она, оттолкнувшись ладонями, заставила его сесть, в то время как сама, оказавшись сверху и крепко обхватив его лицо руками, несколько раз вскинула бёдра, грубо, до конца насаживаясь на него с рваными выдохами так, что каждая частица её существа замерла в тугом напряжении, готовясь к чему-то, что вот-вот выкинет её за границы реальности. Драко крепко сжал её талию и в последний раз особо сильным движением подался вперёд, вжимаясь в неё так, словно готов пронзить её насквозь, и в эту же секунду Гермиона почувствовала, как её накрывает лавина каких-то настолько невообразимых эмоций и ощущений, похожих на взрыв, оглушающий, отбрасывающий куда-то за пределы вселенной, что в попытке не потеряться, не утонуть и не исчезнуть, она крепко обняла Драко, ловя последнюю мысль о том, что внутри неё одновременно разливается его тепло. И это значило, что на этот раз они улетают, растворяются, теряются в ощущениях, но делают это вместе, как она того и хотела. И она была счастлива, потому что знала — они оба падают, падают, падают, но вместе не ударятся о дно никогда. *** — Что с нами будет? — уже под утро спросила Гермиона, когда сил хватало только на то, чтобы говорить и лениво перебирать её пряди, пока она лежала, тесно прижавшись к его груди. Первые лучи рассвета нежно омывали её кожу, выкрашивали мягкие локоны в золотистый оттенок и вообще делали Гермиону такой прекрасной, что Драко, залюбовавшись, сначала и не осознал, что она задала вопрос. — Я... — начал он, пытаясь найти ответ в бесконечном круговороте едва утихнувших эмоций, и внезапно даже для самого себя ответил: — Не знаю. Он ожидал, что Гермиона начнёт возмущаться, скажет что-то, но она молчала, лишь как-то по-особенному замерев, будто даже перестала дышать. — Ты не простил меня, — очень тихо сказала она, и что-то внутри него сжалось. — Я давно простил тебя, — отозвался он, осознавая вдруг, что говорит сущую правду, которую он так долго не хотел признавать. Они молчали какое-то время, ещё сильнее прижавшись друг к другу, словно не веря, что это происходит на самом деле, что все болезненные события остались в прошлом, а пропасть, которая разделяла их, исчезла навсегда. — Я правда не знаю, Гермиона, — хрипло продолжил Драко, казалось, спустя вечность. — Мы причинили друг другу слишком много боли. Я причинил, — он нахмурился, — и я понимаю, что не хочу, чтобы ты снова страдала из-за меня. — Я сделала куда больше, Драко, и это меня волнует, — спустя какое-то время призналась Гермиона, и он обнял её чуть крепче, желая успокоить. — Я просто порой до ужаса уверена, что мы сможем остановиться, что мы сможем прекратить причинять друг другу боль и будем счастливы вместе. Но потом я начинаю сомневаться, а выдержим ли мы? Смогу ли я сама больше никогда не совершать ошибок, которые могут опять ранить тебя? Он задумался. Действительно, они хоть и любили друг друга, но их чувства были настолько истерзаны и измучены, что было ощущение, соверши кто-то из них ошибку ещё раз — другой просто не выдержит. Они с Гермионой были слишком зависимы в своей любви и из-за этого уязвимы. Насколько Драко знал, во всех парах кто-то любит немного больше, но не в их случае. И это таило в себе опасность. Ведь они будто держали хрупкие сердца друг друга в ладонях и могли в любой момент погубить их, неосознанно сжав и раздавив, что пугало по-настоящему. — Так что же с нами будет, Драко? — повторила Гермиона спустя много часов перед тем, как покинуть его квартиру либо на какое-то время, либо навсегда. Решение далось ему нелегко, но ответ, пришедший в голову, чувствовался единственно верным. И Драко сделал выбор, подняв на Гермиону тяжёлый взгляд и озвучив его. ________________________________________________________________________________________ Не могу не поделиться потрясающими видео-роликами к 22 главе, сделанными Евгенией Кошмар и Ксенией Хафизовой! Честно, каждый раз слезы на глазах, как пересматриваю. http://www.youtube.com/watch?v=JdW96lS-yrk http://www.youtube.com/watch?v=NuDAUSpHVDE