Лабиринт памяти

Soundtrack — Celine Dion «Ne me quitte pas» Джинни была уверена — ничего хорошего из этого не выйдет, потому как знала, что Гермиона не захочет ни с кем разговаривать после того, как вернёт воспоминания. А уж с ней тем более. Но она всё равно аппарировала к её дому, надеясь, что Гермиона там. Шёл ледяной и настолько сильный и омерзительный ливень, что кожа от удара тяжёлых капель заходилась огнём. Казалось, сама погода извещала, что этот день не лучший для встреч, но Джинни было всё равно: в её случае любой день не стал бы «лучшим», и оглушительный раскат грома подтвердил это, стоило ей об этом лишь подумать. После того, что Джинни сделала, Гермиона имела полное право даже не удостоить её кивком при встрече, не то, чтобы впустить к себе в дом. Однако Джинни, признающая свою ошибку, но не желавшая мириться с мыслью, что в этот самый момент её лучшая — да что говорить, единственная! — подруга пытается справиться с гнетом ужасающих воспоминаний, всё равно не смогла заставить себя оставаться на месте. И поэтому она целых сорок минут нещадно продавливала кнопку звонка, барабанила в дверь квартиры, не жалея костяшек пальцев, а ещё громко звала Гермиону, умоляя открыть дверь. Благодаря заклятию обнаружения Джинни знала — та дома, как и знала, что потребуется время, прежде чем Гермиона откликнется на её просьбы. Во всяком случае, Джинни хотелось верить, что она откликнется, ведь её интуиция подсказывала — Гермиона в беде. Последняя мысль отдалась вмиг сформировавшимся комком в горле, выступившими на глаза слезами и особо сильными, отчаянными ударами кулаков, после чего дверь, наконец, распахнулась, и Джинни не смогла сдержать отчаянный всхлип, когда увидела бледное лицо Гермионы, которая смотрела на неё таким взглядом, что внутри всё сначала замерло, а потом будто забилось в истерике, крича: «Нет!». — Гермиона... — сделала медленный шаг в её сторону Джинни, но та оставалась на месте, всё такая же неживая, словно разучившаяся чувствовать хоть что-то и реагировать. Она не плакала, но щёки были мокрыми от слёз, она молчала, но боль, плескавшаяся на дне глаз, говорила лучше любых слов. Её губы были припухшими, искусанными до крови, а руки... На руках было столько красных отметин и царапин, что у Джинни не возникло сомнений: Гермиона пыталась унять душевные муки, страдания, намеренно раздирая кисти ногтями, неистово впиваясь ими в кожу так сильно, чтобы вышло хотя бы на миг забыть. Джинни знала, так и было, ведь она сама когда-то делала с собой то же самое, пытаясь унять бушующую боль от потери брата. И сейчас, мысленно выстроив логическую цепочку, Джинни уже не могла просто стоять, потому как в очередной раз осознала — она виновата во всём. — Гермиона! — бросилась к ней она, прижав к себе так крепко, что той наверняка было больно. — Я умоляю, прости меня... Я не должна была, я обязана была отказаться, я была обязана остановиться... Она говорила без умолку, сквозь слёзы пытаясь вымолить прощения, и обнимала, прижимала к себе Гермиону, которая стояла всё в той же позе, безвольно опустив руки и молча слушая. А Джинни не могла унять поток, кажется, уже никому не нужных, опоздавших на целые года слов, продиктованных чувствами, которые она так долго хранила в своей душе. Она ведь знала, ещё в тот миг, когда Гермиона попросила произнести заклятие забвения, что та любит Драко. По-настоящему любит, горячо, преданно, так, как никогда не смогла бы полюбить Рона. Но Джинни сознательно пыталась игнорировать эту неудобную, ужасающую правду, потому что думала, что ни к чему хорошему это не приведёт: прошло слишком мало времени после войны, чтобы это могло привести к чему-то хорошему. Это было бы разрушением, полным крахом уже и так почти разрушенных жизней её близких людей, в особенности Рона... Да, Рона бы это окончательно сломало, ведь он и так держался из последних сил, хоть и пытался показать обратное. И хоть тогда Джинни до конца не понимала, но теперь знала, что помимо прочего, признай она любовь Гермионы — истиной, увидь она, как та, забыв про друзей, семью, всех вокруг, пытается быть счастливой с человеком, на которого почти все смотрят, как на прокажённого, который был «не на правильной стороне» и сражался за убийц, отнявших тысячи жизней, то она и сама возможно осмелилась бы строить будущее с Блейзом, в которого так отчаянно боялась влюбиться, но всё же влюбилась. А это было недопустимо. И поэтому Джинни сделала то, за что молила прощения, но уже не надеялась быть прощённой — она стёрла воспоминания, искренне считая, что поступает правильно, что так будет лучше для всех. Тогда, три года назад, её рука дрогнула и она почти опустила палочку, когда произносила заклинание, смотря в полные разочарования и боли глаза Гермионы. Но она не опустила её, и с той секунды уже было поздно что-то менять. Джинни отвлеклась от воспоминаний, почувствовав невесомое прикосновение кончиков пальцев к своей спине и услышав едва различимый шёпот: — Пожалуйста... Оторвавшись от плеча Гермионы, Джинни посмотрела на неё. — Что? — тихо проговорила она, боясь спугнуть что-то живое, мелькнувшее во взгляде Гермионы. — Пожалуйста, оставь меня, — прошелестела Гермиона, но Джинни знала, что если она сейчас уйдёт, то совершит ещё одну ошибку. — Нет, я не брошу тебя, — покачала головой Джинни, и в этот миг в Гермионе словно что-то сломалось. Она громко всхлипнула и, вырвавшись из объятий Джинни, бросилась внутрь квартиры. Закрыв лицо руками, она рухнула на софу и беззвучно заплакала. Её плечи сотрясались от рыданий, тело было напряжено до предела, а пальцы с силой сжимали кожу, словно хотели продавить её насквозь. Джинни никогда не видела Гермиону настолько сломленной, и она знала, что единственное, чем она может сейчас ей помочь, это просто быть рядом, пока та переживает утрату и оплакивает ошибки юности, которые оказались роковыми. И поэтому Джинни неспешно подошла к софе, села на её край и осторожно обняла Гермиону. Она не плакала — сдерживала себя из последних сил, понимая, что в этой ситуации просто не смеет быть слабой, а Гермиона, ощутив её объятия, стала всхлипывать сильнее, а затем и вовсе зарыдала, уткнувшись Джинни в шею. — Тише, тише... — гладила её по волосам Джинни, пытаясь справиться с острым желанием вот так же разреветься, свернувшись калачиком. — Он ушёл, Джинни, и я... Я не смогу его вернуть. Никогда, — задыхаясь, сквозь слёзы проговорила Гермиона безжизненным голосом. А Джинни... Нет, она не плакала — по-прежнему сдерживалась, говоря что-то успокаивающее, но так и не осмелившись сказать правду. Просто она тоже считала, что Малфою будет очень трудно простить. Она помнила, каким взглядом ещё в те школьные времена Драко смотрел на Гермиону, как он, думая, что его никто не видит, нежно брал ту за руку или притягивал к себе для поцелуя так, словно ждал этого всю жизнь. Джинни помнила, как человек, которого она привыкла видеть надменным и порой по-настоящему жестоким, становился совершенно другим, стоило лишь Гермионе оказаться рядом. Он и стал другим, стоило ей полюбить его. И Джинни не могла в это поверить, но всё же знала наверняка — Малфой тоже по-настоящему любил Гермиону, как знала и то, что ради любви он растоптал свои прежние принципы в никчёмную пыль, развеяв их по ветру с осознанием, что назад дороги нет, но есть возможность и решимость идти вперёд, невзирая на предрассудки и наплевав на всё. И он думал, надеялся, что Гермиона поступит так же, но... Джинни тяжело вздохнула, вспоминая день, когда та показала ей письмо. Гермиона была в отчаянии и скорее всего поддалась ослепляющим эмоциям, так и не успев всё трезво рассудить, когда просила её об услуге. И вот тогда-то Джинни обязана была её остановить, попытаться объяснить, что это неправильно, что не стоит отказываться от настоящих чувств. Она должна была рассказать, что сама испытывает то же самое совсем к неподходящему для этого человеку. Ей нужно было помочь Гермионе найти выход, пусть это и далось бы дорогой ценой. Помочь, потому что именно так поступают настоящие друзья. А она ведь всегда считала, что умеет дружить. Постепенно плач начал стихать, и вскоре Джинни уложила обессиленную, морально истощённую Гермиону на софу, укрыв пледом. — Он никогда не простит меня, никогда... — очень тихо прошептала Гермиона перед тем, как заснуть окончательно. И в этот момент Джинни поняла, что больше не может сдерживаться. Теперь уже плакала она сама, пока затянутое в траур небо размазывало свои слёзы по крышам домов. * * * Гарри не привык сидеть на месте. Так уж вышло, что ещё со школьных лет он всегда оказывался в эпицентре событий. И хотя это ему не то, чтобы нравилось, но со временем, во всяком случае, не вызывало удивления и уж тем более негодования. Вот и в этот раз он не собирался ждать, пока «всё утрясется», «станет, как прежде» или вообще как-то «изменится», если верить словам Джинни, сказанным в миг, когда он увидел её заплаканное лицо в день свадьбы. Конечно, спустя час он уже знал причины и чувствовал бешеную головную боль от переваривания тех фактов, которые по его настоянию ему рассказала Гермиона: она и Малфой встречались в Хогвартсе, об этом никто не знал, да и они сами должны были обо всём забыть. Но в один миг всё изменилось, чувства стали глубже и оба решили не применять заклятие. А потом об этой связи стало известно бывшей подружке Малфоя, и та написала Люциусу, который в ответ прислал угрожающее письмо Гермионе. Гермиона же, не в силах справиться с давлением, попросила стереть Джинни им с Драко воспоминания, причём, втайне от самого Драко. И Джинни согласилась, за что теперь расплачивалась. Гарри просто не мог поверить, что всё услышанное — истина. Но печальный, полный боли взгляд Гермионы и бледное, несчастное лицо Джинни говорили — это правда, как бы ни хотелось, чтобы она была ложью. В тот миг он ненавидел себя за то, что несколько месяцев назад предложил друзьям поехать в «Магнолию». Ведь в таком случае Гермиона не встретилась бы с Малфоем вновь, и это не положило бы начало цепочке разрушающих событий, которым он стал свидетелем, но в которых был вынужден занять лишь ненавистную ему роль наблюдателя. И сейчас, когда Гарри знал, что Гермиона вернулась в Лондон, вспомнив всё, он больше не мог просто смотреть, как рушится жизнь его лучшей подруги, а Джинни в одиночку пытается той помочь, испытывая оглушающее чувство вины. Он чертовски устал просто наблюдать, а ещё, стискивая челюсть, сжимать кулаки каждый раз, когда ему хотелось вмешаться, но осознание, что он скорее всего всё сделает только хуже, сдерживало его. Но не сейчас. Гарри решительно вышел из дома Уизли и, стараясь не думать, что нарушает данное Джинни обещание, аппарировал к квартире Гермионы. Дверь была приоткрыта, из узкой щели пробивалась тусклая полоска света, поэтому Гарри просто толкнул дверь вперёд и смело шагнул внутрь. Джинни сидела на полу, обняв колени, в то время как Гермиона спала беспокойным сном, если судить по её трепещущим векам и хмурому выражению лица. Половица под ботинком еле слышно скрипнула, когда Гарри подошёл ближе и был пойман цепким взглядом Джинни. — Я же просила... — начала она, но замолкла, словно решив, что говорить дальше что-то бессмысленно. Гарри обеспокоенно посмотрел на Гермиону, а затем тихо спросил: — Как она? — Отвратительно, — глухо отозвалась Джинни, поднимаясь на ноги. — А ты? — наблюдая за её усталыми движениями и хмурясь, проговорил Гарри. — И я, — обессилено выдохнула она и подошла к нему. Гарри с готовностью притянул Джинни к себе и, прижав её голову к своему плечу, поцеловал в макушку. Он нежно перебирал её пряди, пока она с силой сжимала ворот его рубашки и, кажется, силилась не дать волю слезам. А Гарри, с тоской смотря на Гермиону поверх головы Джинни, думал — как так вышло, что вместо того, чтобы наслаждаться радостями семейной и личной жизни, они вновь все вместе оказались в полном дерьме. И так как спасения ждать было неоткуда, то по законам жанра он вновь должен был помочь. Или, во всяком случае, попытаться это сделать... Гарри встряхнул головой. Нет. Нет! Он обязан пытаться снова и снова, чёрт возьми, пока не получится вновь увидеть улыбку Гермионы, пока не удастся услышать смех Джинни. О, Мерлин, как же ему не хватает её смеха... Последняя мысль заставила его чуть-чуть отстранить Джинни от себя. — Расскажи мне всё, — уверенно, но тихо произнёс он, кинув быстрый взгляд на Гермиону, которая что-то недовольно проговорила во сне. — Она уверена, что он не простит её, — горько вымолвила Джинни, и Гарри нахмурился. — Может, это и к лучшему? — взглянув на абсолютно обессиленную Гермиону и испытав острый прилив неприязни к Малфою, выпалил он первое, что пришло ему в голову, после чего получил довольно ощутимый толчок в плечо. — Как ты можешь так говорить?! — возмущённо воскликнула Джинни, после чего понизила голос: — Она его по-настоящему любит, Гарри, а он — её. Один раз я уже совершила ошибку, решив, что ей будет лучше без него! Последние слова она произнесла достаточно громко, и оба на миг замерли, встревоженно посмотрев на Гермиону. Но когда та перевернулась на другой бок и засопела, как прежде, Гарри произнес, сжав переносицу двумя пальцами: — Прости меня. Да, я... понимаю. Просто не могу на неё смотреть, когда она так страдает. И осознание, что в этом виноват Малфой, просто выводит меня из себя! Взгляд Джинни смягчился, и она прикоснулась к его щеке. — Он не виноват, Гарри. Виновата я. И будь я проклята, если не постараюсь это исправить! Гарри уже набрал в лёгкие побольше воздуха, когда послышался негромкий, но решительный возглас: — Нет! Они с Джинни синхронно повернулись и увидели Гермиону, которая сидела на софе, опёршись ладонью о подушку. — Нет, — повторила она уже чуть тише. — Это сделаю я сама. И вы действительно сможете мне помочь, если пообещаете одну вещь. Гарри быстро взглянул на Джинни, которая выглядела не менее ошеломлённой, чем он сам. — Всё, что угодно, Гермиона, — произнёс он, смотря на её решительное, немного ожесточённое лицо. — Вы не станете вмешиваться в мои отношения с Драко. За свои ошибки я должна заплатить сама. — Но... — сделала шаг к ней Джинни. — Я сказала, — повысив голос, перебила её Гермиона, — чем вы можете мне помочь. На этом всё. С этими словами она уверенно встала и гордо вскинула подбородок. В её глазах уже не было слёз, но было что-то такое, отчего у Гарри даже не возникло желания спорить. Джинни тоже молчала, потому что наверняка считала: заплатить за свои ошибки должна была и она сама. Мелькнувшая благодарность во взгляде Гермионы, когда та закрывала за ними входную дверь, подтвердила: молчаливое согласие Джинни стало началом её искупления. И Гарри искренне хотелось верить, что оно не заставит себя долго ждать. * * * Нарцисса чувствовала себя беспомощной. Драко два дня не выходил из комнаты, а на её мольбы открыть дверь и поговорить отвечал категорическим отказом. Домовые эльфы исправно приносили ему еду в условленное время, пытались безуспешно «угодить молодому хозяину», а потом со слезами на глазах рассказывали, что хозяин Драко практически ничего не ест и целыми днями лежит в постели, смотря в потолок. Это беспокоило, нет, это вызывало настоящий ужас, ведь ещё никогда Нарцисса не видела Драко в таком состоянии, а то, что она не знала даже причин такого поведения собственного сына, просто убивало её. Она так сильно любила его, что не могла справиться с болью, которая терзала сердце эти два самых долгих дня в её жизни, и в какой-то миг, совершенно отчаявшись, Нарцисса, глотая слёзы, дрожащей рукой потянулась к стеклянной дверце серванта, за которой находилась початая бутылка дорогого коньяка. Во рту пересохло, и она, нервно облизнув губы, вздохнула, когда дотронулась до прозрачного стекла, думая, стоит ли вновь пытаться забыть свои горести таким привычным для неё когда-то способом. Внезапно вверху кто-то негромко хлопнул дверью, и Нарцисса, резко дёрнувшись, ненароком задела хрустальный бокал, который тут же разбился об пол с характерным звуком. — Что здесь происходит? — послышался мрачный голос. Нарцисса, вздрогнув, обернулась и замерла, ошеломлённо смотря на Драко. Мда... Он выглядел отвратительно. Глубокие тени залегли под глазами, мятая, очевидно, несвежая рубашка была небрежно заправлена в брюки, а волосы были растрепаны так, что Нарцисса не сомневалась — Драко не причёсывался несколько дней. Совершенно очевидно, он не делал абсолютно ничего, чтобы привести себя в порядок. Но даже это не приводило в такой ужас, как потухший взгляд, в котором не было ни капли жизни. Нарцисса невольно прерывисто, громко вздохнула, осознав, что не узнаёт своего сына. Ведь даже в тот жуткий год войны он никогда не выглядел таким... Нет, он был сломленным, подавленным, но никогда он не выглядел таким неживым, как сейчас. — О, Мерлин, Драко... — наконец вымолвила Нарцисса и аккуратно, легко двинулась в его сторону, словно боялась шумом своих шагов спугнуть его. — Что здесь происходит? — поднявшись на одну ступеньку вверх, ещё раз повторил Драко и выразительным взглядом окинул разбившийся бокал и стоящую на полке серванта бутылку. — Я... Просто я... — вмиг растерявшись из-за его поведения и из-за едва не совершённой у него на глазах глупости, произнесла Нарцисса. — Я переживала за тебя. Драко, милый, что произошло? Её последняя фраза прозвучала так тихо, что готова была раствориться в звуке неистового ливня, идущего не переставая уже добрые сутки. Но Драко всё равно её услышал, а затем его лицо скривилось, и он уже собирался вновь подняться наверх, так и не дав ответ на вопрос, когда Нарцисса отчаянно произнесла первое, что пришло в голову: — Это ведь из-за девушки, верно? Драко резко замер, едва занеся ногу над ступенькой, и всё его тело так напряглось, что не осталось сомнений: Нарцисса попала в точку. Но прежде, чем она смогла хоть что-нибудь произнести, Драко внезапно жёстко сказал: — Нет. И этот ответ, очевидно, бывший вымученной, злой ложью, так сильно ранил Нарциссу, что она, почувствовав обиду, горько выдавила: — Я учила тебя никогда не врать себе, Драко. Пожалуйста, не стоит врать ещё и мне. За окном острая игла молнии пронзила необъятное смоляное облако, на что небо отозвалось оглушающим рокотом грома, в то время как Нарцисса с Драко встретились друг с другом взглядами. — Какой прок сейчас от правды, мама? Я понял, что иногда проще жить во лжи, не чувствуя то, что я... Драко внезапно замолк, словно пожалев о своём порыве откровенности, и, уже отвернувшись, дёрнулся, чтобы сделать шаг, как Нарцисса произнесла: — Ты любишь её. Скажи, это правда? Этот вопрос повис между ними, наполнив тишину комнаты вмиг возникшим напряжением и тяготившим обоих ожиданием ответа. Через несколько секунд Драко медленно обернулся, поражённо взглянув на Нарциссу, а она лишь встретила его взор полным сочувствия взглядом. — Я знаю, ты её любишь. Кто бы она ни была и что бы ни сделала... Прости её, Драко. Прости хотя бы ради самого себя. Поверь, тебе станет легче. — Нет! — услышав её слова, резко выкрикнул Драко, а в его глазах вспыхнула такая боль, что сердце Нарциссы невольно сжалось. — Нет, — ещё раз повторил Драко уже гораздо спокойнее, словно обуздав свой порыв, в то время как Нарцисса пыталась понять, на какую именно из её фраз тот отреагировал решительным отказом. В этот миг в гостиную взбалмошной птицей влетел громкий стук, и их внимание пригвоздила к себе входная дверь. Оба замерли, ошеломлённо уставившись на неё, и лишь когда настойчивый звук повторился, Нарцисса, наконец, произнесла, направляясь к порогу: —Мерлин, кто же это мог к нам пожаловать? Я никого сегодня не ждала... — Не открывай дверь, — прошипел Драко предупреждающим тоном. Нарцисса, притормозив, нахмурилась. — Прости? — Я прошу не открывать дверь, мама, — сквозь зубы процедил Драко, вмиг помрачнев, и это её рассердило. — Нет уж, дорогой, извини, но это мой дом, и я буду решать, кому открывать дверь, а кому нет! Драко побледнел и, оттолкнувшись от перил, упавшим голосом произнёс: — Тогда, если будут спрашивать меня, скажи, что я здесь не живу. Скажи, что меня нет. Пожалуйста. Повторился уже более громкий стук, и Нарцисса пристально посмотрела на Драко. В его глазах было столько искренней мольбы и горечи, что она со вздохом произнесла, не в силах отказать: — Хорошо. Она увидела лишь тень благодарности в его глазах, прежде чем он окончательно исчез из её поля зрения, оставив в душе неясное чувство тревоги и сомнение в правильности её поступка. До конца не разрешив внутренний спор, Нарцисса глубоко вздохнула и, наконец, открыла входную дверь, после чего замерла на пороге с чуть приоткрытым от изумления ртом. — Здравствуйте, миссис Малфой! Возможно, вы меня не помните, но я... Нарцисса не сразу поверила своим глазам и даже пару раз моргнула, смотря на повзрослевшую, а теперь и промокшую насквозь... — Гермиона Грейнджер, я полагаю? — тихим голосом произнесла она, рассматривая миловидное, но печальное лицо прямо перед собой. — Да... Простите, пожалуйста, что явилась к вам без приглашения и побеспокоила вас, но... Миссис Малфой, мне необходимо поговорить с Драко. Я знаю, он здесь, как знаю и то, что он вряд ли сейчас настроен с кем-либо разговаривать, но, поверьте мне, это очень, очень важный разговор! Поэтому, я прошу вас, разрешите мне войти, разрешите мне его увидеть! Она говорила негромко, но в её голосе сквозило такое отчаяние, что каждое слово, произнесённое Гермионой, болезненно просачивалось в душу Нарциссы, порождая ошеломляющие догадки. И в миг, когда её взгляд задержался на коже лица Гермионы, тронутой загаром, она внезапно поняла всё. * * * У Гермионы было ощущение, что её изучают. В сущности так оно и было: ясные глаза Нарциссы неотрывно следили за ней, пока она неловко пыталась поднести трясущимися руками чашку чая к губам. Ей было до ужаса неуютно, неудобно от того, что приходится находиться в таком роскошном поместье, раньше служившем убежищем для Волдеморта, рядом с матерью человека, который наверняка её презирает. Теперь уже сумасшедшая идея явиться на порог дома Малфоев не казалась такой удачной, как Гермиона самонадеянно посчитала в особенно острый миг отчаяния, где-то в промежутке между написанием двадцать первого и двадцать второго письма, обречённых остаться без ответа. Теперь идея казалась глупой, бестактной и попросту неудачной, особенно если учесть, что Драко нет дома, как заявила ей Нарцисса перед тем, как настоятельно пригласить на чашку чая. Гермиона сама не знала, почему согласилась. Возможно, в глубине души она надеялась, что слова Нарциссы ложь, а может, и вовсе была в этом уверена. Но факт оставался фактом: уже добрых десять минут она сидела в пустой гостиной наедине с Нарциссой Малфой — женщиной, которую всегда немного побаивалась и к которой относилась с лёгким презрением, но, тем не менее, которую бесспорно уважала за преданность семье и мысленно благодарила за то, что та когда-то спасла Гарри жизнь. — Так зачем вы решили навестить Драко, мисс Грейнджер? — произнесла Нарцисса, проигнорировав, как та расплескала чай, не в силах справиться с волнением. — Мне нужно рассказать ему нечто важное, — вмиг покраснев и неловко пытаясь вытереть салфеткой стол, начала Гермиона: — Я знаю, что он уже не живёт в своей квартире, а потому подумала, что он вернулся в поместье. Вернулся в свой настоящий дом. — Прошу, прекратите — не стоит так волноваться, — дотронулась до её руки Нарцисса. — И оставьте в покое столешницу: в конце концов, для уборки есть домовые эльфы. Они сейчас же всё уберут. Гермиона, смутившись, шумно вздохнула и мысленно попыталась уговорить себя успокоиться, но тщетно. Она вновь продолжила как раз в тот миг, когда с глухим хлопком появившийся эльф мягко забрал из её рук салфетку. — Простите, я просто немного волнуюсь. В последний и единственный раз, когда я была здесь... — Не стоит вспоминать это, мисс Грейнджер. В стенах этого дома уже давно не говорят о прошлом. На какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками идущей стрелки старинных часов и непрекращающегося дождя, уныло извещающего о наступлении поздней осени. — Значит, вы встретились с Драко в «Прекрасной Магнолии»? Гермиона с удивлением столкнулась с пристальным взглядом Нарциссы. — Откуда вы знаете? — Я лишь предположила, но, так понимаю, оказалась права? — слегка улыбнулась Нарцисса, и Гермиона смутилась. — Да, вы правы. Вновь повисла неуютная пауза, и Гермиона, нервы которой были на пределе, уже готова была встать, чтобы уйти, как внезапно тёплые пальца Нарциссы накрыли её ладонь. — Расскажите мне всё. Гермиона испуганно взглянула в полные спокойствия и твёрдой уверенности глаза Нарциссы и покачала головой. — Простите, но я... — Я знаю, мой сын страдает. А сейчас я убедилась ещё и в том, что вы страдаете не меньше. Я полагаю, это не является простым совпадением? Гермиона чувствовала, как сердце начинает колотиться быстрее, а дыхание учащается, пока Нарцисса смотрела на неё таким взглядом, словно уже давно знает причину, из-за которой Гермиона, наплевав на свою гордость и все рамки приличий, заявилась без приглашения в Малфой—мэнор. И тогда её пронзила ошеломляющая догадка: а что, если Нарцисса действительно всё знала? Что, если она была в курсе того письма Люциуса, которое стало толчком к совершению самой большой ошибки в её жизни? — Я вам не враг, мисс Грейнджер. Вы можете думать иначе и имеете на это полное право, но, думаю, даже вы не станете отрицать, что счастье и благополучие моего сына мне всегда было дороже всего. Я уверена, вы знаете причину, из-за которой Драко так плохо. Вы же знаете, я права? Гермиона почувствовала, как навернулись непрошеные слёзы, и медленно кивнула. Она ощущала, будто все силы покинули её, ведь мысленно она снова проживала тот миг, когда видела, как Драко стремительно уходит прочь, оставив её возле Хогвартса без малейшей надежды, что он вернётся. Оставив её навсегда, без веры, что они снова смогут быть вместе. — Простите меня, миссис Малфой, — выдавила она, до конца не осознавая, за что именно просит прощения: поводов было слишком много. — Вы любите его? — чуть помолчав, тихо сказала Нарцисса скорее утвердительно, чем вопросительно, и Гермиона медленно подняла на неё глаза. Она смотрела на Нарциссу и чувствовала, что не смеет врать. — Да, — еле слышно выдохнула Гермиона, ожидая увидеть презрение, отчуждение, может, даже отвращение в её глазах, но вместо этого уловила изумление, быстро сменившееся болью. — Я так и знала, — тихо откликнулась она. — Так и знала... Гермиона кусала губу, смотря, как хмурится Нарцисса и слегка качает головой, предавшись своим мыслям, и не знала, что ей делать дальше. Она зашла слишком далеко в своей откровенности и не была уверена, что поступила правильно, сказав правду. — Расскажите мне всё. Обещаю, этот разговор не выйдет за пределы этой комнаты. Гермиона пристально вглядывалась в лицо Нарциссы, пытаясь уловить хотя бы тень притворства, но вместо этого видела искреннюю готовность слушать и помочь. — Если вы мне расскажете, я постараюсь вам помочь. Обещаю, — словно прочитав её мысли, произнесла Нарцисса. — Это очень сложно... Возможно, вы не захотите меня слушать, — прошептала в ответ Гермиона, нервно заправив прядь за ухо. — Мы обе любим Драко, — отозвалась Нарцисса, не сводя с неё глаз, — и я знаю, что вы хотите ему помочь точно так же, как и я. Но чтобы это сделать, я должна знать истоки проблемы. Поэтому, умоляю, расскажите мне всё. Её аргументы были неоспоримы, а отчаянное желание Гермионы сейчас искать помощи везде, где её готовы предоставить, было столь сильным, что она сделала это. Она рассказала всё. Позже, когда она уходила, неловко прощаясь с Нарциссой, Гермиона услышала удаляющиеся от лестницы шаги на втором этаже, а затем и негромкий хлопок дверью, от которого она невольно вздрогнула. И в тот миг Гермиона поняла, что поступила правильно, рассказав всё. * * * Шли дни, а её письма так и оставались без ответа. Единственным звеном, связывающим Гермиону с Драко, была его мать — Нарцисса, которая уже в тот же день состоявшегося откровенного разговора написала, что Драко покинул поместье, так и не удосужившись с ней поговорить. Гермиона не слишком удивилась этому известию, ведь она была уверена — Драко слышал всё от начала и до конца, и, скорее всего, просто не мог принять эту правду и смириться с ней. Наверняка он даже не хотел вдумываться в причины, побудившие Гермиону совершить тот роковой поступок, и уж тем более не собирался их понять. Поэтому в какой-то миг, спустя два месяца и двадцать три дня, Гермиона с болью в сердце решила, что лучшим и по-настоящему правильным решением будет его отпустить. Она сделала всё, что могла: писала письма, на которые не получала ответа, обивала порог квартиры, где предположительно жил Драко, и поддерживала общение с Нарциссой, которая, к сожалению, была так же бессильна. Гермиона не могла сказать, что у них сложились настоящие дружеские отношения, однако им обеим была небезразлична судьба Драко, о котором уже несколько месяцев не было никаких вестей. Поэтому их переписка и редкие встречи, в большей части наполненные неуютным молчанием, спасали обеих от острого одиночества и вселяли надежду, что когда-нибудь, возможно, он вернётся хотя бы к одной из них, и тогда вторая обязательно узнает об этом и уверится, что с Драко всё хорошо. Постепенно жизнь начала входить в привычное русло, Гермиона вернулась на работу, самоотверженно окунувшись в текущие заботы и проблемы, а в те редкие дни, когда друзьям всё же удавалось её вытащить куда-нибудь, искренне старалась делать вид, что всё как прежде. Гарри с Джинни взяли за правило избегать опасную тему в разговоре, связанную со сложившейся ситуацией, а когда кто-то другой бросал случайные фразы на счёт семейства Малфоев, быстро старались переключить внимание говорящего на что-то другое, и Гермиона была им искренне благодарна. Она больше не злилась на Джинни, хотя вернее будет сказать, она никогда не злилась на неё вовсе, понимая, что во всём случившемся виновата сама. Гермиона взвалила слишком большую ответственность на плечи подруги, попросив помощи, и теперь была искренне благодарна, что та многие годы хранила её тайну. В вечер, когда Гермиона решила отправить последнее, прощальное письмо Драко, она сообщила об этом Джинни, которая тут же к ней аппарировала. Они, обнявшись, обе плакали, когда та, в попытке её отговорить, рассказывала, что чувствовала всё это время, наблюдая, как Гермиона пытается строить свою жизнь, не помня, возможно, самую главную её часть. Она рассказывала, как пыталась верить, что у Гермионы всё сложится с Роном, хотя сама в глубине души всегда знала правду: они не смогут сделать друг друга счастливыми. Джинни рассказывала всё откровенно и без попытки хоть что-то утаить, и эта озвученная правда была её личной исповедью, которую она, безусловно, заслужила. В тот вечер Гермиона окончательно простила Джинни, но не простила себя, считая, что не заслуживает прощения. Поэтому её решение оставить Драко в покое было хоть и выстраданным, но уже безвозвратным. Она решила, что больше не будет пытаться оправдаться перед ним, не будет ему докучать своими письмами и попытками узнать, где он сейчас. Гермиона, наконец, смирилась с мыслью, что всё действительно кончено, хотя робкая надежда, что однажды Драко всё же простит её, ещё теплилась в душе. Просто теперь она твёрдо знала — всё зависит только от него. И если он выбирает жизнь без неё, то так тому и быть. — Я помню миг, когда ты пришла в себя, Гермиона, — уже под утро, после долгого молчания произнесла Джинни. — Блейз помог мне отнести тебя в твою спальню, а я всю ночь не смыкая глаз смотрела на твоё лицо, умоляя, чтобы ты поскорее очнулась. Я помню, ты проснулась как раз к завтраку, словно ничего не произошло. У тебя сильно болела голова и ты жаловалась, что совершенно не можешь вспомнить, как заснула, но в целом вела себя, как обычно. Мы спустились в Большой зал и по пути столкнулись с Драко, который уже направлялся в сторону своей гостиной. И тогда я, кажется, забыла, как дышать: вы оба остановились и посмотрели друг на друга, словно увидели впервые. В тот миг мне казалось — вы вспомните всё, и, когда Драко двинулся к тебе, я была уверена, что так и будет. Но он просто медленно прошёл мимо, задержав на тебе печальный взгляд, а ты ещё долго, сама того не осознавая, смотрела ему вслед так, словно понимала: он уже никогда не вернётся к тебе. Это был последний раз, когда вы виделись в Хогвартсе. В тот же день Драко вернулся домой. Гермиона слушала её, чувствуя, как уже ставшая перманентной боль окончательно разъедает её изнутри, но не позволяла себе заплакать. Впрочем, у неё бы всё равно уже не получилось: за последние двенадцать часов она, казалось, исчерпала весь запас своих бесполезных слёз. — Поэтому прошу тебя, Гермиона, не сдавайся. Ты же знаешь, что не сможешь быть счастливой без него. Вы оба не сможете, как бы ни старались. Помнишь те слова цыганки? Как бы вы ни пытались уйти, всё равно вы вернётесь к тому, с чего всё началось. Потому что друг без друга вам никак, — в очередной раз попыталась убедить её в своей правоте Джинни, но Гермиона лишь горько покачала головой. — Мне никто не нужен, Джинни. Я понимаю, что вряд ли смогу быть счастливой без Драко, но я уважаю его желание жить своей жизнью, в которой мне нет места. Когда-то я уже решила всё за нас двоих, теперь же предоставляю ему такую возможность. — То есть ты сдаёшься? — пораженно произнесла Джинни. — Наоборот: я борюсь, борюсь с желанием вмешаться и попытаться всё снова вернуть. Так что, нет, Джинни, я не сдаюсь. Я пытаюсь хотя бы раз поступить правильно. Гермиона знала — Джинни категорически с ней не согласна, но она была благодарна, что, кажется, та приняла её решение. С тех пор эту тему они больше не затрагивали. * * * В декабре Гермиона и Джинни с Гарри получили приглашение от Саманты прийти на новоселье, которое та с Роном устраивала в своём съёмном доме. Джинни заранее скептически отнеслась к новости, что её брат всё-таки съехался с Сэм, и теперь вслух выражала надежды, что, войдя внутрь, не ослепнет от обилия оранжевых вещей, щедро украшенных блёстками. Однако на деле всё оказалось куда лучше, чем она могла представить: комнаты были светлыми и уютными, мебель простая и без лишних декоративных элементов, а сама Саманта казалась куда более спокойной и мягкой. Конечно, она была всё так же эмоциональна, но при этом создавалось впечатление, что совместная жизнь с Роном благотворно сказалась на её внутреннем состоянии, о чём та без умолку трещала вот уже полчаса. Джинни, иронично выгнув бровь, наблюдала, как Гермиона пытается поддержать разговор, хотя было очевидно, что мысленно она была где-то очень далеко от умело накрытого стола, компании друзей и причитаний Сэм. В это время Рон тихо переговаривался с Гарри, и Джинни обратила внимание, что её брат выглядит чем-то встревоженным. Лишь после того, как он кинул обеспокоенный взгляд на Гермиону, она поняла причину. Джинни тяжело вздохнула. Прошло уже немало времени, но Гермионе не становилось лучше. Она уже очень давно не улыбалась искренне, не смеялась по-настоящему и в целом выглядела бесконечно печальной. А самым отвратительным было то, что Джинни не могла ей помочь, как бы ни старалась. И она знала единственного человека, который мог бы вывести Гермиону из затянувшейся депрессии, но, очевидно, не хотел. — О боже! — внезапно отвлёк её от мыслей вскрик Саманты. — Я совсем забыла купить чай! Мой торт без чая — потраченное время на ветер! Джинни едва сдержалась, чтобы не закатить глаза, в то время как Гарри быстро предложил: — Ничего страшного, Саманта. Мы можем обойтись и без... — Нет, — упрямо поджала губы та, — чай просто необходим! Ладно, не переживайте, я сейчас же схожу за ним в ближайший магазин. Джинни едва не подпрыгнула, осознав, что перед ней открывается восхитительная возможность хотя бы на какое-то время освободить себя от общества этой немало раздражающей её девицы, а заодно прогуляться. — Что ты, Сэм, брось! Я как раз хотела освежиться, неважно себя чувствую, — произнесла Джинни, изобразив слабость в голосе, в ответ на что поймала укоризненный взгляд Гермионы. — Давай лучше схожу я. — Ну, я не знаю... — замялась Саманта, недоверчиво смотря на неё. — Всё в порядке, — подошёл к столу Гарри. — Я пойду вместе с Джинни и проконтролирую, чтобы она по дороге не забрела куда-нибудь ещё: не хочу дома обнаружить ворох новых ненужных платьев. Все засмеялись, атмосфера разрядилась, и спустя несколько минут Джинни, выйдя на улицу, уже довольно вдохнула свежий воздух полной грудью. — Значит, неважно себя чувствуешь? — послышался скептический голос Гарри. Джинни, усмехнувшись, обернулась. — Уже нет. Как только я перестаю слушать постоянную болтовню Саманты, мне резко становится лучше. И как только Рон её терпит? — зашагала она по тротуару. — Рону с ней хорошо, она же любит его, — откликнулся Гарри, — вот только... Он замялся, на миг помрачнев. — Что? — нахмурившись, спросила Джинни. — У меня такое ощущение, что он сомневается в правильности своего решения жить с Сэм. Мне кажется, он ещё до конца не отпустил Гермиону, и я думаю, что стоит... — Нет, — резко остановилась Джинни. — Мы не расскажем ему о случившемся, пока Гермиона сама этого не захочет. — Конечно, не расскажем, — устало согласился с ней Гарри. — Но это не может продолжаться вечно, Джинни. Нужно что-то решать. Не знаю, как тебе, а мне осточертело просто наблюдать, как она чахнет на глазах. Посмотри на неё! Она же глубоко несчастна, а Рон, который это понимает и чувствует, даже не знает причин. На какое-то время между ними воцарилось молчание, после чего Джинни тихо спросила: — И что ты предлагаешь? Гарри на несколько секунд хмуро уставился себе под ноги, после чего поднял решительный взгляд и твёрдо произнёс: — Я предлагаю найти Малфоя. Я слышал в Министерстве, что он сейчас в Лондоне, так что при желании я смогу узнать, где нам его искать. Джинни поражённо посмотрела на него, а затем громко выдохнула: — Нет. Нет, Гарри! Мы же обещали! — Я знаю, Джинни, но я не вижу другого выхода! — вспыхнул он. — Мы должны помочь Гермионе, должны хотя бы рассказать Малфою, как всё было на самом деле! Ты должна рассказать, Джинни. Ведь этот самовлюблённый кретин наверняка не прочитал ни одного письма Гермионы. Я не удивлюсь, если узнаю, что он их сжёг вместе с совами, которые эти письма принесли! — Гарри! — возмущённо воскликнула Джинни. — И самое главное, я знаю, что ты уже думала об этом, — горячо продолжил он. — И я уверен, что в глубине души ты со мной согласна и понимаешь, что я прав. Джинни смотрела на него, широко раскрыв глаза, и действительно осознавала — Гарри прав. Внезапно её взгляд привлёк молодой мужчина со светлыми волосами, заходящий в магазин через дорогу, и в этот же миг что-то внутри перевернулось. Джинни замерла на несколько секунд, задержав дыхание. Она не могла поверить в столь невероятное совпадение, но, присмотревшись повнимательней к замешкавшемуся у входа мужчине, всё же поверила. Это был он. Драко Малфой. Следуя внезапному порыву, Джинни медленно зашагала к двери, за которой только что скрылся Драко, и с каждой секундой её всё больше наполняла решимость, смешанная с полной уверенностью в правильности своих действий. — Стой, Джинни, ты куда? — нахмурившись, поспешил за ней Гарри. — Ты прав, мы должны помочь Гермионе, — уже мысленно выбирая, что именно она скажет всего через несколько секунд Малфою, произнесла Джинни. Перед глазами быстро промелькнули воспоминания о плачущей, страдающей Гермионе, о том, как много пергаментов она исписала, пытаясь достучаться до Драко, как много времени провела, пытаясь найти его и узнать о нём хоть что-то. И это отозвалось болью в сердце Джинни и невероятной злостью на саму себя, которая ядовито растекалась по венам, заставляя отравленную ненавистью кровь бежать сильнее. Джинни с силой распахнула дверь и оказалась внутри оживлённого кафе. Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы найти взглядом Драко, который как раз направлялся к одному из столиков. — Малфой! — громко выкрикнула она, и тот медленно обернулся. В его глазах мелькнуло удивление, очень скоро сменившееся презрительным холодом, когда они столкнулись взглядами. Джинни сделала несколько шагов к нему навстречу, но почувствовала руку Гарри на своём запястье и притормозила. — Что ты... — начал он, но, очевидно, заметив Драко, тут же замолчал и разжал пальцы. — Новоиспечённая чета Поттеров, — не шелохнувшись, мрачно изрёк Малфой. — А я так надеялся, что этот день уже ничто не сможет испортить. — Нам нужно поговорить, — пропустив его колкость мимо ушей, уверенно шагнула к нему Джинни. — О, то есть ты всерьёз надеешься на любезную беседу, Уизли? — фыркнул Драко, выразительно посмотрев на неё с тенью отвращения во взгляде, и уже собирался отвернуться, как раздался твёрдый голос Гарри. — Это касается Гермионы, Малфой. Драко замер и на секунду в его взгляде промелькнуло что-то, похожее на боль, но уже в следующую лицо приобрело привычное безразличное выражение. — Мне плевать, Поттер, какую тему ты решил избрать для разговора. Могу тебя уверить: он не состоится, — холодно изрёк Драко, хотя его голос едва заметно дрогнул. — Говоришь, тебе плевать? Ты врёшь, Малфой, — медленно шагнул к нему Гарри. — Мы оба это знаем, не так ли? Какое-то время они мрачно сверлили друг друга взглядами, после чего губы Драко исказила жёсткая усмешка. — Значит, малышка Уизли рассказала тебе всё, да, Поттер? — обманчиво мягким тоном начал Малфой. Джинни заметила, как Гарри слегка дёрнулся, прежде чем ответить. — Да, я знаю обо всём, что произошло. А ещё знаю то, что ты по-прежнему любишь Гермиону, но из-за своего ослиного упрямства даже не потрудился открыть ни одно её письмо, чтобы понять, что она любит тебя не меньше. Лицо Драко ожесточилось, и Джинни с ужасом поняла, что совершенно не хочет слышать, что тот скажет в следующий миг. Но он сказал, и весь мир ушёл у неё из-под ног. — Оу, значит, ты в курсе, Поттер? Знаешь, что у нас с Грейнджер была интрижка в школе, что твоя теперь уже жена, заставила нас обоих об этом забыть, в то время как сама беззаботно трахалась с Забини?! Джинни громко вздохнула и прижала ладонь ко рту. Она молилась, чтобы это оказалось дурным сном, но нет, всё происходящее было реальностью, от осознания чего ей хотелось провалиться сквозь землю. Она видела, как побледнел Гарри от услышанных слов, как заходили желваки на его лице, а кулак опасно дёрнулся, но всё же остался на месте. Джинни с ужасом ждала, что произойдёт в следующий момент, но совершенно не была готова, что Гарри скажет: — Да, ты не ослышался, Малфой. Я знаю всё. На несколько секунд повисла пауза, во время которой Джинни поймала удивлённый взгляд Драко, после чего на его губах появилась усмешка. — Вот как? — чуть склонив голову набок, выгнул он бровь. — Что ж, поздравляю. Хотя бы с тобой она поступила благородно, Поттер. Джинни поняла — Малфой раскусил её и совершенно точно знал, что до этого момента Гарри не слышал от неё ни слова об отношениях с Блейзом, а потому сейчас с мрачным торжеством наблюдал, как её глаза наполняются слезами от злости и беспомощности. Ей потребовалось немало усилий, чтобы вновь сосредоточиться на разговоре. — Гермиона попросила Джинни сделать это, потому что получила письмо от твоего ублюдка-отца, Малфой, — спустя несколько секунд негромко процедил Гарри. — Он угрожал ей, говорил, что найдёт способ расправиться с тобой, а она любила тебя и боялась, что так и будет. Драко презрительно фыркнул. — Что за сентиментальный бред, Поттер? Если ты ещё не понял, мне глубоко плевать на Грейнджер. Мы просто трахались в школе, и она для меня была обыкновенной грязнокровной шлюхой, которой я пользовался в своё удовольствие. Джинни успела вовремя вцепиться в кулак Гарри, который тот занёс для удара. — Нет, Гарри, не надо! — отчаянно прокричала она. — Я убью этого ублюдка, — пытаясь вырвать руку, зло выплюнул Гарри, но Джинни была непреклонна и, в конце концов, он сдался и, вырвав руку, гневно уставился на Драко, в то время, как Джинни начала жарко говорить. — Ты просто жалок, Малфой! Если ты искренне считаешь, что после одного твоего лживого оскорбления мы бросим попытки убедить тебя в величайшей глупости, которую ты совершаешь, отвергая Гермиону, то ты глубоко заблуждаешься! Она любит тебя, сволочь, и очень страдает! И если ты не можешь её простить, то дай ей хотя бы возможность высказаться! Дай хотя бы нам возможность рассказать тебе правду. Ухмылка слетела с лица Драко, а глазах вновь промелькнула боль, сменившаяся холодом. — Это уже не смешно, Уизли. Какого чёрта ты решила, что я буду с тобой разговаривать после того, что ты сделала? Какого хрена ты считаешь, что после случившегося я буду слушать жалкие стенания Грейнджер? О каких, мать их, «любви» и «прощении» может идти речь?! — звенящим от напряжения и едва сдерживаемой ярости голосом произнёс Драко. — Меня это больше не интересует. С меня довольно! Джинни на миг замерла, увидев, как Малфой потерял самообладание и слегка повысил голос, с горечью произнеся последнюю фразу, и это всё же заставило её робко поверить, что ещё не всё потеряно, что он сможет выслушать их. — Я понимаю тебя, Малфой, — внезапно вторгся негромкий, но твёрдый голос Гарри. — Возможно, даже больше, чем ты можешь представить. И я знаю, как нелегко бывает простить человека, которого любишь. Он на миг замолчал, и Джинни увидела, как понимание затапливает взгляд Драко, в то время, как она сама готова была расплавиться от жгучего чувства вины. — Но мы все делаем ошибки, и порой они ужасают по-настоящему. Думаю, ты согласишься со мной, не так ли, Малфой? — настойчиво произнёс Гарри, и Джинни с удивлением обнаружила, что Драко до сих пор не шелохнулся, словно услышанные слова нашли отклик к его душе, заставляли оставаться на месте. — И про что вы хотите мне рассказать, а, Поттер? Про платонические отношения Грейнджер с Уизли, которые так были удобны и желанны всеми, кроме неё, про ваше давление и чувство вины, которые она испытывала, втайне встречаясь со мной, или же про то жалкое письмо, которое написал мой отец из Азкабана? — сделал шаг навстречу Драко, сощурив глаза. — Едва ли вы сможете меня чем-то удивить. Я всё знаю и так. Джинни удивлённо вскинула брови. Что? Значит, Малфой всё это время был в курсе? — Поэтому сделайте милость, оставьте меня в покое и прекратите свои идиотские попытки по-гриффиндорски прийти на помощь там, где она совершенно не нужна. — Малфой, неужели ты до сих пор не веришь, что она любит тебя? — отчаянно произнесла Джинни первое, что пришло ей в голову. Драко на миг замер, прикрыв глаза, словно изо всех сил пытался сохранить самообладание, а затем тяжело посмотрел на неё. — В любом случае, это уже неважно, Уизли. Потому что... — Драко, прости, милый, я так задержалась! — внезапно оборвала его на полуслове подлетевшая к нему высокая блондинка. Джинни настороженно наблюдала, как та, обвив шею Малфоя руками, чмокнула его в щёку, а затем повернулась к ней лицом. — Ох, извините, я вас не заметила, — с лёгким высокомерием воскликнула она, кинув быстрый оценивающий взгляд на Джинни, а затем посмотрела на Гарри, задержавшись на уровне его лба. — О, я так понимаю, вы тот самый Гарри Поттер? Приятно познакомиться! Она, лучезарно улыбнувшись, изящно протянула ему руку и тот её нехотя пожал, не сводя напряжённого взгляда с Драко. — Кто это, Малфой? — процедила Джинни, смотря ему прямо в глаза. Но прежде чем тот смог ответить, блондинка вновь громко заговорила с уже нескрываемым высокомерием так, что привлекла к себе внимание стоящих поблизости посетителей. — Меня зовут Астория Гринграсс. И я девушка Драко. Джинни показалось, словно кто-то ударил её под дых, когда она услышала эту фразу. Но худшее произошло в следующую секунду: она уловила громкий вздох позади себя, и, резко обернувшись, увидела Гермиону, пронзительно смотрящую на Драко с исказившимся от жгучей боли лицом.