***
— И что это была за срочность? — Рен лениво потягивается на огромной постели, игнорируя сползающее вниз одеяло, обнажающее молочную кожу. — Людей на границе поймали, — Чонгук расстёгивает рубашку и отбрасывает ее в сторону. — Тоже мне новость, — омега откидывается на подушки и хлопает ладонью по постели. — Иди ко мне. Чонгук снимает оставшуюся одежду и ложится на пустую половину кровати. Рен моментально взбирается на альфу и, оседлав его, мурлычет о том, как он замёрз один в постели. — Хочу своё имя здесь, — омега проводит пальцами по груди альфы, покрытой татуировками. — Вот прям под пастью волка, набей тут «Рен», будет красиво, — тянет омега, продолжая тереться о член альфы. — Слишком многого хочешь, солнце, — вроде шутливо говорит альфа, но в его тоне проскальзывают нотки, от которых Рену не по себе. Омега виду не подает, нагибается и начинает покрывать короткими поцелуями мощную грудь. Медленно поднимается к шее и рассчитывает на долгую прелюдию, но Чон резко поворачивается, вдавливает парня в постель и разводит его ноги. — Сегодня ты по-особенному ненасытен, — улыбается Рен. Он проводил Чонгука к Люку после длительного секс-марафона, но альфа видимо не насытился, или Рен сдает позиции — омега предпочитает думать о первом варианте. — Сам удивлен, — говорит ему куда-то в шею Чонгук и одним плавным толчком входит до упора. Больше до самого утра в этой спальне никто не разговаривает.***
Чонгук утром спускается с Реном на подземную парковку, когда видит стоящего у его порше и курящего Тэхёна. — Садись в машину, — коротко кидает он омеге и подходит к брату. — Тут нельзя курить. — Меня не ебёт, — цедит слова младший и жадно затягивается. — Что произошло ночью? Почему ты отпустил их? Что ты им наплёл, что сделал? — Сбавь обороты, — ледяным тоном говорит Чон и косится через стекло на сидящего в машине и копающегося в телефоне Рена. — Любовь остатки разума сожрала? Попутал, с кем разговариваешь? — альфа становится вплотную и всматривается в карие глаза. — Я просто хочу знать, — Тэхён отбрасывает окурок в сторону, взгляда не уводит. — Если бы я их наказал — ты бы злился, но я их отпустил, а ты всё равно злишься. Где логика? — Ты просто так ничего не делаешь. Я не могу с ним связаться, и мне надоело уже скрывать. Чимин — мой омега, и если ты его обидел, я не посмотрю, что ты мой брат, хочу, чтобы ты это запомнил, — выплевывает слова в лицо старшему Тэхён. — Всё высказал? — ни один мускул не дёргается на лице Чонгука. — Теперь ты запоминай, — альфа хватает младшего за ворот пиджака и притягивает к себе. Рен блокирует телефон, тихо спускает на пару сантиметров окно и вслушивается. — Человек с тобой не будет. Ты на человеке не женишься, свою фамилию ему не дашь, детей тебе он не родит. Осквернить наше имя человечишкой — только тебе могло прийти на ум такое! — брезгливо морщится Чон. — Поэтому забудь о нём, не превращай меня в своего врага, одумайся, пока не поздно. — Мне больше думать не о чём, — Тэхён со всей силой отталкивает Чонгука и рычит, удерживаясь от обращения. Раскрывает и зажимает кулаки, мечется по парковке, пытается успокоиться. Рен видит, как меняется цвет глаз Чонгука, замечает, как тот откидывает плечи назад, разминает шею, даже слышит хруст костей. Омега моментально вылетает из машины и подходит к своему альфе. — Мальчики, спокойно, — стараясь самому сохранить спокойствие, говорит Рен. Оказаться между двух волков — не самый умный выбор, но дать им покалечить друг друга нельзя — нет гарантии, что и омеге не достанется. — Поехали отсюда, — Рен виснет на руке альфы. — Чонгук, ты обещал меня подбросить в салон, — омега поглаживает плечи своего парня и одновременно следит за Тэхёном. Младший, окончательно успокоившись, идёт к стоящему невдалеке кайену, а Чон, усмирив своего зверя, к панамере. — Человек? У Тэхёна появился человек? — как бы невзначай спрашивает Рен у Чонгука, пока тот выруливает с парковки. — Это не твоё дело, — обрубает его Чон и, спустив стекло, тянется к сигаретам.***
— Я хочу, чтобы ты лично проехал по границе, проверил укрепления, — Дживон сидит за столом в своем кабинете и потягивает свой любимый эспрессо. В кресле напротив него сидит Чонгук и задумчиво вертит между пальцев ручку. — Мне доносят, что этот ублюдок что-то замышляет. У них это семейное — спят и видят, как бы нас уничтожить. Хочу знать, что именно он замышляет, и опередить его, — продолжает старший. — Я всё выясню. Я уже забросил туда удочку, так что скоро всё узнаем. — Не опоздать бы, — устало говорит Дживон. — Муну странные сны снятся. Много крови, аквамарин на шее волка, какого именно волка, он не видит. Я беспокоюсь о безопасности своей стаи. — Твой муж психопат, и сны у него психованные, и то, что ты в них веришь, не значит, что они вещие, — хмыкает Чонгук. — Чонгук! Проявляй уважение! — багровеет Дживон. — Сны у Муна вещие, я их не раз проверял. Твоя работа перепроверить границы, узнать, что происходит в Дезире, и прикрыть все дыры, а ещё у тебя через две недели встреча с людьми на их территории, обеспечь себя должной охраной. — Отец, у тебя паранойя, им меня не то что бы убить, но и не ранить. — А вдруг? — Нет никакого вдруг! Яд уничтожен, рецепт утерян, успокойся уже, — огрызается Чонгук. — Я потерял мужа, потерять кого-то из сыновей я не готов. — Не потеряешь, — уже мягче говорит альфа и встаёт на ноги. — Кстати, давно спросить хотел, — Чонгук мнётся у стола, тщательно выбирает слова. — Может ли волк захотеть человека, в смысле унюхать в нём своего? — Что опять Тэхён натворил? — Дживон устало трёт переносицу. — Тэхён? — не понимая, переспрашивает Чон, но сразу исправляется. — Да, Тэхён, хочу просто понять, насколько у него серьезно с тем человеком. — Таких случаев за всю историю было один или два. Человек может полюбить волка и принять его, но волк вряд ли. В человеке изначально не заложено то, что привлечет твоего зверя. Понимаешь, твой зверь рассматривает потенциального омегу, как продолжателя твоего рода, как того, кто родит тебе волчат. Человеку от волка понести сложно, чаще невозможно. Он погибнет или при родах, или во время беременности. Твой волк это знает заранее, поэтому он к человеку не потянется, и именно поэтому то, что творит Тэхён, большая глупость, но никакая не любовь и не чувства. — Но Мин Хосок. Он ведь не человек и не волк. — Он, как раз-таки, из исключений. Зверь обычно чует своего, человека учуять он не может. Нет в человеке ничего такого, что привлечёт зверя. Повторяю — исключения есть, но их процент слишком мал, иначе бы мир захватили полукровки. А мы этого позволить не можем. Попробуй донести эту мысль до брата. Ещё какие-то вопросы? Чонгук отрицательно качает головой и идёт на выход.***
Впервые Тэхён встретил Чимина пару месяцев назад. Он часто прогуливался по бывшей раньше улице «красных фонарей», а сейчас улице сувениров, по ночам в обличии волка. В одну из таких ночей волк и заметил прокрадывающегося к светящимся витринам блондинистого омегу. Тэхён замер за небольшим ограждением у фонтана и пристально следил за невероятно красивым и, видимо, очень глупым пареньком. Омега прогулялся несколько минут по кварталу, шарахался от каждого звука, а потом побежал обратно к проходу. После возвращения домой Тэхён не мог выкинуть паренька из головы и решил следующим вечером вновь пойти туда. Омега тогда не пришёл. Тэхён отменял встречи, не ходил на тусовки и динамил всех, кто пытался ближе к полуночи назначить ему встречу. Тэхён в это время караулил у прохода. Но омега больше не появлялся, и волк уже было начал терять надежду, когда вдруг одной ночью у фонтана показалась знакомая макушка. Тэхён, не ожидающий его встретить, спрятаться не успел, а омега, испугавшись большого серого волка, сорвался к проходу, но Чон побежал следом и преградил ему путь. Тэхен лёг на землю у ног парня и опустил голову, стараясь показать, что он не обидит, и омега ему поверил. Чон с улыбкой вспоминал потом, как робко Чимин впервые потянул к нему руку и как дрожа гладил. То ли этот омега был конченный псих, то ли он уже успел увидеть столько, что оборотни его больше не пугали. Тэхён надеялся, что первое, потому что всё плохое должно обходить его «золотого» мальчика стороной. Чимин ангел, которым небеса наградили Тэхёна, и сегодня альфа себя без него представить не может. Тэхён с ночи их так называемого знакомства со страхом возвращался к проходу, боясь, что омега, испугавшись, больше не придёт, но Чимин приходил, и Тэхён уже встречал его в человеческом обличии. Оборотень таскал омеге лучшие лакомства Сохо, подолгу лежал, положив голову на его колени и мечтал. Всё шло чудесно, пока Чимин не решил познакомить его с Юнги. Хотя всё пошло к чертям чуть раньше, когда Люк доложил отцу о его встречах с Чимином. Но Тэхёну плевать, он слишком любит своё «солнце», чтобы жить в темноте.***
Юнги всю дорогу до границы не мог собраться с мыслями, не мог найти ответ на вопрос, почему он ответил оборотню, почему позволил ему себя целовать. В голове каша, мысли хаотично скачут, и Мин не успевает ухватиться ни за одну. Даже страх от того, что Хосок может что-то пронюхать, что им достанется, отходит на второй план. Всё, о чём думает Мин — это черный волк, оказавшийся невероятно притягательным и харизматичным альфой. Оборотни оставляют омег у прохода и уезжают. Чимин тоже всю дорогу молчит, только пару раз ругается на не вовремя севший телефон. Стоит омегам войти во двор особняка, как они сразу испуганно переглядываются, увидев внедорожники и охрану. Хосок дома. Хосок дома, а омег нет. Юнги с трудом унимает подкатившую к горлу тошноту, прикрывает рот ладонями, будто это поможет. Каждый раз Юнги тошнит в случае страха, а сейчас он боится, как никогда. Лучше бы земля разверзлась и поглотила бы их с Паком, лучше так, чем стоять напротив Хосока и пытаться удержать себя чем-то целым, пытаться не развалиться на куски. Мин приходит в себя только, когда чувствует холодные пальцы Чимина переплетающиеся со своими. — Пошли, — шепчет старший, и Мин идёт за ним. Будет больно, очень больно, но потом пройдёт, надо перетерпеть, надо закрыть глаза и думать о белом доме с охраной, тогда всё закончится. Чимину страшно не меньше, его ещё добивает то, что он так и не увидел сегодня Тэхена, может, в последний раз — с Хосоком каждый раз может стать последним. Омеги заходят в гостиную и идут прямо к лестнице на второй этаж, всё ещё надеясь, что разговаривающий со своим подручным Хоуп на них не среагирует. — Стоять. Не вышло. Омеги замирают, так и стоят спиной к альфе у лестницы, не в силах повернуться. Юнги между лопаток жжет так, что еще мгновение, и он осыпется пеплом. Мин еле унимает дрожь в подбородке, поворачивается первым, кривит рот в болезненной улыбке и здоровается. Хосок не реагирует, отпускает своего человека, подходит вплотную к Чимину и, медленно выговаривая каждое слово, спрашивает: — Где вы были? — Гу…гуляли, — пытаясь унять дрожь в голосе, говорит Пак, а в следующую секунду от сильного удара в челюсть, бьётся лицом о перила и падает на пол. — Врёшь же, — шипит Хоуп, зарывается пальцами в белые волосы и с силой дёргает на себя. — Думаешь, я идиот? Чимин плачет, сплевывает накопившуюся во рту кровь, даже не пытается отвечать. Юнги знает, что нельзя этого делать, знает, что получит, но всё равно виснет на руке брата, молит отпустить Пака, заверяет, что они и вправду гуляли, но задержались. Хосок одним сильным толчком отшвыривает Мина в дальний угол комнаты и снова бьет Чимина куда-то в живот, омега давится воздухом и, согнувшись, вновь выплёвывает свою кровь. Юнги, несмотря на боль, пронзившую спину от столкновения со стеной, снова подбегает к Хосоку и снова виснет на его руке, не позволяя вновь ударить уже отключившегося Чимина. — Ты заебал меня! — кричит Хосок и, схватив Мина за шкирку, тянет на себя. — Что, сучёныш, сговорились, врать мне вдвоем решили? Козни за моей спиной строите? — Мы не врём, честно не врём, — Юнги смотрит в глаза брату, пытается говорить так убедительно, как может. — Не врёте? — вдруг меняет интонацию Хоуп, ослабляет хватку и проводит ладонью по волосам Юнги. — Правильно, мы же с тобой одной крови, ты бы мне не лгал. Мы же братья. Семья. Хоуп притягивает парня к себе, легонько касается губами его губ, поглаживает по все еще болящей спине, обхватывает руками лицо и заставляет смотреть на себя. — Ты знаешь, как сильно я люблю тебя? — голосом Хосока лёд колоть. Юнги шумно сглатывает, не моргает, взгляда от сгущающейся темноты в глазах напротив убрать не может. — Ты мой маленький, сладкий братишка, тот, ради которого я на всё готов. Ты никогда не обманешь своего старшего брата, не предашь. Я всегда так думал. От слова «думал» Юнги кажется, что у него кровь стынет, замирает, перестает носиться по сосудам, он вмиг леденеет, сталкивается с колющим взглядом брата и раскалывается на части. — Вы переходили в Сохо, я к вам Майка приставил, и он видел, как вы пролезли через проход, который мы вырыли для доставки товаров еще пару лет назад. — Хосок, — дрожащими губами произносит Мин. — Шшшш, — Хоуп приставляет палец к губам омеги, усмехается и, схватив Мина за шкирку, волочит в сторону ванной. — Тебе не помешает душ принять, вонь псины с себя смыть, а то блевать тянет. Хоуп с силой отшвыривает омегу в угол и включает воду, набирая ванную. — Мы просто осмотреться вышли, просто погулять, — отчаянно пытается вразумить брата Юнги. — Мне плевать, — Хоуп подходит к пареньку, поднимает его за шкирку с пола, Юнги болтает ногами, пытается вырваться, но Хоуп с силой прикладывает его затылком об стену, тянет на себя и повторяет. Юнги, кажется, соображать перестает, перед глазами на мгновенье мутнеет, он приходит в себя, когда Хоуп волочит его к полной ванной и, перегнув через бортик, окунает головой в воду. Вода забивается в нос и рот, Юнги барахтается, но Хосок сильнее давит его голову вниз, потом резко тянет наверх, Мин с трудом успевает глотнуть воздуха, как брат снова опускает его лицом в воду. — С кем вы там виделись? К кому ходили? — между делом, словно не он сейчас топит человека, спрашивает Хоуп и вновь дергает омегу к себе. — Пожал… — договорить омеге не дают, остальные слова булькают в воде. — Малыш, солнце мое, я не хочу делать тебе больно, будто самому себе делаю, — сладким голоском говорит Хоуп и оттаскивает Мина от ванной. — Расскажи брату, что вы там делали, будь умничкой. Хосок садится на корточки напротив пытающегося отдышаться омеги и нежно проводит ладонью по мокрым волосам. Юнги дёргается в сторону, отбрасывает руку брата и начинает отползать назад. Хоуп ловит его за щиколотку, дергает на себя скользящее по мокрому кафелю тело и прижимает собой к полу. — Куда собрался? Я ещё не закончил. — Ненавижу, — хрипит Мин, пока старший покрывает хаотичными поцелуями его лицо. — Ненавижу. — Ты такой красивый, но такой глупый, — шепчет ему в ответ Хосок и бьёт кулаком в челюсть, забрызгивая кровью белоснежный кафель. Юнги смотрит на причудливые узоры, появляющиеся на полу по мере того, как смешивается вытекшая из ванной вода с его кровью, но Хоуп поворачивает его голову к себе, заставляет смотреть в глаза. — Держишь меня за идиота, продолжаешь лгать, а я просто хотел, чтобы ты сказал: «Хосок, мы перелезли через стену, я бегаю туда к волкам, мне очень жаль, что я такой глупый омега». Он знает. Страх разрастается внутри, не умещается, вспарывает кожу, вырывается наружу, затапливает собой всю ванную комнату. Юнги в нём задыхается, а чудовище над ним упивается. Смотрит на лежащего в луже собственной крови омегу и гадко ухмыляется. Юнги понимает, что будет больно — видит это в глазах напротив, прикрывает веки, не в силах выносить больше, и со всей силой бьётся затылком о кафель несколько раз подряд в надежде отключиться, в надежде не почувствовать на себе всю силу гнева брата. Но мозг не отключается, продолжает побрасывать картинки предстоящей пытки, а Хосок только смеется и снова бьёт куда–то по почкам. Юнги пару секунд не может воздух вдохнуть от боли, теряется в пространстве, но быстро приходит в себя, стоит Хоупу перевернуть его на живот и содрать с него всю одежду. Омега утыкается лицом в окровавленные ладони, зажимается, но Хоуп бьет его лбом об пол, и Мин, наконец-то, отключается. Когда он приходит в себя, то лежит на спине и всё, что он видит над собой — это лицо чудовища, его личного монстра, по совместительству и брата. Юнги поворачивает голову влево и упирается взглядом в когтистую лапу. Это больше не Хосок. Юнги не знает, от чего ему хуже — от отвратительного хлюпающего звука между ног, от боли, будто ему живьём перемалывают кости сантиметр за сантиметром, или от мысли, что это никогда не закончится. Что это замкнутый круг, что сегодня ты выживаешь, ты в милости, а завтра он снова чудовище и снова рвёт тебя на части, умывается твоей кровью. И спасения от этого нет. Не сбежать, не спрятаться, только если на тот свет, но долбанная надежда не отпускает, всё обещает избавление, всё говорит о лучших временах, и пусть ими даже не пахнет, но Юнги верит. Верил. От этого всего выход один — смерть. Но даже мысли о ней сейчас не облегчают его страдания. Каждый толчок — это чудовищная боль, разрывающая надвое, это трескающаяся кожа, которую Юнги потом снова пытается ушить вместе, это раздробленное сердце, которое вместе не собрать, это разбитые надежды — их больше не склеить, не вселить по новой. Юнги ни за что взглядом зацепиться не может, комната ходит ходуном, от размашистых толчков, будто цель — размазать его по полу, будто и так ему боли мало. Юнги кажется, он летит вниз головой, и еще секунда, он разобьётся, только в его случае он разбивается раз за разом, а потом по новой. Это бесконечная пытка, где избавлением и не пахнет. Это замкнутый круг, и Юнги в нём застрял. Он вновь прикрывает веки, видит выжженный под ними белый особняк и кричит так истошно, как может, сам глохнет от своего крика. Нет такого дома в реальности, нет крепости, в которой он будет в безопасности, нет того, кто спасёт, примет и убережёт. И кричит Юнги не от боли, кричит от отчаянья, потому что вера в эту крепость была последней надеждой, и кажется, Юнги только что принял, что его надеждам и мечтам сбыться не суждено. Когда Юнги снова приходит в себя, он так же лежит посередине ванной в луже собственной крови. Вставать нет ни сил, ни желания. Может, если дольше так полежать, то небеса смилуются и заберут его к себе. Во всяком случае можно ведь умереть от потери крови. Вот только приглушенный крик из гостиной заставляет отложить ожидание собственной смерти на потом. Юнги пытается встать, но с ужасом понимает, что не может. Хосок никогда не рассчитывает силу удара или нарочно хочет сделать побольнее, в любом случае, держась за раковину, Юнги на ноги кое-как встаёт, но выпрямиться не может. Он, держась одной рукой за стены, а второй за живот, покрытый уже гематомами, ползет в сторону гостиной. Каждый шаг — это невыносимая боль, Мину кажется, что все его внутренности перебиты и вот-вот вывалятся наружу. Но Чимин вновь кричит, и Мин понимает, что он может не успеть. Оставляя за собой тянущийся кровавый след, омега доходит до гостиной. Юнги видит, как брат уже в обличии человека, одной рукой схватив Пака за горло, поднял его и вжимает в стену. — Ну же, я слушаю, к кому ты, шлюха, туда бегал, — Чимин цепляется пальчиками о руку вокруг своей шеи и похрипывает. — Хосок, — Юнги не в силах больше идти, скользит на пол. — Пожалуйста, — говорить очень трудно, высохшая кровь стягивает кожу, ранки на губах вновь лопаются, и Юнги тошнит уже от запаха собственной крови. — Мы просто хотели посмотреть, просто увидеть, как там. Умоляю, отпусти его. Хосок разжимает пальцы, и Чимин, как ободранный мешок, падает на пол. Хоуп идёт к сидящему на полу Юнги и останавливается в шаге от него. — Если я узнаю, что вы там к кому-то конкретному бегаете, то клянусь тебе, мой любимый братишка, тебя я не убью, а вот эту шлюшку четвертую. Тебе я просто устрою ад на земле. — Значит, до сих пор я в раю жил, — кривит рот в кровавой улыбке Мин. — О, да, солнышко, — Хосок опускается на корточки напротив. — Ты даже не представляешь, на что способна моя фантазия, особенно, когда дело касается тебя, — Хоуп притягивает омегу к себе. — Ты же знаешь, как я тебя люблю, поэтому для тебя все самое лучшее и даже боль отменная. Хосок отталкивает парня назад и, встав на ноги, покидает дом. — Я сбегу, — Чимин лежит на полу в позе эмбриона и сам себя обнимает. — Я больше не могу, я не вынесу больше. Я напишу Тэхёну, и он меня заберёт у границы, спрячет. Я ему никогда не рассказывал, но сегодня расскажу всё. — Чимин, они вернут тебя, как перебежчика, будет только хуже, — Юнги кое-как доползает до друга и ложится рядом на пол. — Тэхён меня спрячет, а потом я и тебя заберу, больше это терпеть я не могу, — Чимин берёт в руки ладонь Юнги. — Я не могу смотреть на то, что он творит с тобой и не могу терпеть эту боль. — Я ненавижу его, так, как никогда никого не ненавидел. Я искренне хочу ему смерти, меня раньше пугала эта мысль, ведь он мой брат, но теперь не пугает, — бесцветным голосом говорит Юнги. — Ты волен делать всё, что хочешь. А я его убью. У меня всё равно один выход, и я понимаю, что мне от него избавиться только на том свете, но я не уйду туда один, я хотя бы попробую забрать его с собой. Я нашёл выход, мне надо его обдумать и всё, а пока, надо позвать кого-нибудь. Мы до аптечки не доберёмся, — настолько ободряюще, насколько ему позволяет его состояние, улыбается Мин.