***
— Ты не посмеешь! Даже думать об этом забудь! — кричит Дживон на стоящего напротив него Тэхёна. — Додуматься только, на приём с человеком прийти! Ты совсем уже с ума сошёл? — Ты вызвал меня поговорить о работе, в результате мы опять говорим о Чимине, и мне не нравится наш разговор, — спокойно отвечает Тэхён. — Я повторяю тебе в последний раз, ты на приём с ним не придёшь! Более того, раз уж ты не в состоянии выбрать себе пару, то я, считай, тебе её сам выбрал. Ты идёшь на приём с Мино! — Какой Мино? Что ты несёшь? — спрашивает Тэхён. — Тот самый, с которым ты общался до того, как этот человечишка остатки твоих мозгов сожрал! Пойдёшь на приём с ним и встречаться будешь с ним, иначе твой драгоценный Чимин вернётся к своему бывшему, я тебе обещаю. — Ты не посмеешь, — рычит на отца младший. — Ещё как посмею. Иди к своему любовничку и всё ему расскажи, отныне ты занятый альфа, а он пусть сам решает — оставаться ему с тобой или уходить. — Отец! — кричит Тэхён. — Не поступай настолько подло, оставь нас в покое! — Я всё сказал, — Дживон вызывает секретаря. — А теперь оставь меня решать куда более важные дела, чем твоя личная жизнь.***
Чимин достаёт из духовки любимый яблочный штрудель своего альфы, в очередной раз проверяет стол и бежит приводить себя в порядок. Все эти четыре месяца он живёт в квартире Тэхёна и ни с кем, кроме своего альфы, не общается. Периодически приходит Чонгук, коротко общается с братом, спрашивает Пака про Юнги и вновь уходит. Чимин был бы абсолютно счастлив, учитывая, что засыпает и просыпается в объятиях своего любимого, если бы не два «но» — он до сих пор не может найти друга и сильно по нему скучает, а ещё Тэхён всё время подавленный, почти не общается с семьёй, и Пак знает, что альфа страдает, хотя упорно продолжает твердить, что всё хорошо. Поэтому сегодня Чимин сам приготовил ужин, испёк любимый десерт своего альфы и надеется хоть так поднять ему немного настроение. Тэхён приходит минут через сорок, коротко целует омегу и сразу проходит за стол. Как бы альфа ни пытался, но Чимин видит, что что-то не так — Тэхён почти не притрагивается к еде и всё время уходит в себя, будто его изнутри что-то грызёт. — Что случилось? — не выдерживает омега. — Ты не сможешь пойти со мной на приём, — надломлено говорит Чон. — Я и не хотел туда, — улыбается Пак. — Я же сразу тебе сказал, что терпеть не могу все эти сборища элиты. — Зато я хотел, чтобы ты пошёл. — Любимый, — Чимин встаёт со своего места и, подойдя к альфе, опускается на его колени. — Ты из-за этого грузишься? Не стоит. Я понимаю, что волку с человеком лучше на такие мероприятия не заявляться и даже не рассчитываю на это. Так что доешь и пойдём кино смотреть. Тэхён зарывается лицом в футболку парня, сильнее его к себе прижимает и треснуто говорит: — Я должен буду пойти с другим омегой. Чимин молчит, но вмиг в руках альфы каменеет, весь натягивается. Чон ненавидит себя за то, что говорит это человеку, которого любит, но лучше так, чем лгать. — Что… — Паку приходится прокашляться. — Что за омега? — Он должен быть моей официальной парой, но я этого не допущу, — альфа поднимает взгляд и смотрит на красивое лицо своего парня. — Я сделаю всё возможное и даже невозможное, но этого не произойдёт. — Твоя семья его выбрала? — дрожащим голосом спрашивает Чимин. — Мой отец. — Всё ведь правильно, так и должно было быть, — Чимин сползает с колен альфы и идёт к шкафчикам, трясущимися руками наливает в стакан воды и залпом его осушает. — Мы ведь знали, что так всё и будет, я знал. — Не говори так, — просит альфа. — Как? Не говорить правду? — Чимин с трудом сглатывает застрявший в горле комок. — Всё это время я ждал, я знал, что наступит момент, когда мне придётся тебя с кем-то делить или даже лишиться. Это просто был вопрос времени. — Чимин… — Помолчи хоть разок и дослушай, — собрав остатки сил, перебивает Тэхёна омега. — Ты пойдёшь на приём с этим омегой и будешь с ним встречаться, даже женишься на нём, и он родит тебе детей, так всё и должно быть. Я люблю тебя, и я не сомневаюсь в твоей любви, но больше так продолжаться не может, нельзя жить в постоянном страхе потерять. — Я и дня без тебя не проживу. — Я тоже. Я лучше умру, потому что у меня кроме тебя другого смысла нет. Но в то же время я не поступлю так по-свински по отношению к другому омеге, я не буду встречаться с тобой за его спиной. Это слишком. И плевать даже на мою гордость, она мне нахуй без тебя не нужна. — Я тебя не отпущу, — Тэхён встаёт с места и подходит к парню. — Даже не заикайся. — Сейчас я здесь и с тобой, сейчас всё хорошо, — Чимин кладёт голову на грудь альфы и прикрывает веки. — А потом посмотрим.***
— Суббота, вечер, отличная погода, а ты в постели, — Дени плюхается на кровать, на которой лежит Шуга с книгой, и кладёт голову на его колени. — Поехали, потусим, чего ты как пенсионер дома засел. — У меня завтра с утра сдача философии, а я ещё не готов, так что дуй тусить сам, — не отрывая взгляда от книги, говорит Мин и перелистывает страницу. — Как же с тобой скучно, — продолжает ныть Дени. — Я бы на твоём месте очередного толстосума сейчас бы окучивал. — Ты не на моём месте, и не всех толстосумов только тело интересует, мне надо уметь поддерживать беседу, если бы ты понимал это, то сейчас не на дешёвые заказы выезжал через день, а имел бы богатого папика, — говорит, как рубит, Шуга. — Вечно ты вот так, — обиженно бурчит Дени и сползает с постели. — Любишь обламывать. — Люблю правду говорить, — Мин тянется к разрывающемуся мобильному и, глянув на номер Рона, недовольно морщит нос. — Он звонит уже четвертый раз и если до этого у меня были отмазки, то уже все закончились. — Так ответь, а то он Робу нажалуется или тебя поблажек лишит, — хихикает Дени. — Я не в настроении его бред слушать, хотелось дома побыть. Но придётся, — Шуга разблокировывает телефон и цепляет фальшивую улыбку. — Любимый, рад тебя слышать. — Я заметил, насколько ты рад, учитывая, что не отвечаешь на звонки, — недовольно говорит Рон. — Поднимай свою очаровательную задницу и приезжай ко мне, я соскучился. — Ты меня с кем-то путаешь, солнце, — медовым голоском тянет Шуга. — Я не из тех омег, кто в ноги бегает, приезжай и забери меня, а я пока наведу красоту. — Сучёныш, — усмехается альфа. — Люблю тебя, — щебечет Шуга и сбрасывает звонок. — Прощай, мой план доучить философию, — грустно говорит Мин и понуро плетётся в сторону ванной. — Вряд ли он меня до утра отпустит, тем более, его отец в эти дни очень занят. Рон приезжает за Шугой к восьми, паркует свой синий бмв во дворе и сам выходит открыть дверь капризному омеге. И Рон, и Малон считают, что Шуга принадлежит только им, но при этом прекрасно знают, что он встречается с обоими. Альфы на эту тему не разговаривают и в присутствии друг друга ведут себя, как ни в чём не бывало — Рон потому что не хочет злить отца и лишаться наследства из-за какой-то пусть и очень соблазнительной проститутки, а Малон потому что уверен, что Шуга больше на нём повязан, чем на сыне. Шуга обожает деньги, а их у Малона больше, чем у Рона. Старший уверен, что он по-любому в выигрыше. — Куда ты меня везёшь? — Шуга придирчиво осматривает свои подкрашенные глаза в камере телефона. — В свой любимый ресторан, — отвечает альфа и кладёт руку на бедро парня. — Я хотел сперва сразу тебя к себе отвести, захотелось твоего запаха, притом с утра хочу. А тут мне в офис нарциссы завезли, и я понял, что это намёк судьбы, — смеётся альфа. За время работы у Роба Шуга узнал от клиентов, что пахнет нарциссами, первое время он их перебивал и всё настаивал, что он не может пахнуть этими цветами — он пахнет кровью. Чонгук так сказал. А Шуга в этом с каждым разом только убеждается — запах крови ему ноздри щекочет, этот запах идёт из самых глубин, из разворошенного той ночью на границе нутра, оно всё равно кровоточит, и даже запах любимых омегой духов его заглушить не может. Но клиенты говорят нарциссы, а Шуге остаётся поддакивать. — Тот ресторан, где мне в прошлый раз принесли остывший крем-брюле? — Шуга кладёт ладонь на руку альфы и играет с его пальцами. — Нет, в этом я с тобой не был, но он крутой. А в том был отличный крем-брюле, просто ты к официанту придирался. — За кого ты меня принимаешь? — негодует Мин и для пущего эффекта сбрасывает с бедра руку альфы. — Тише, котик, — смеётся альфа и паркуется перед отелем Кемпински. Рон нарочно пропускает омегу вперёд — идёт позади, любуется открывающимся перед ним чудесным видом. Шуга одет в чёрные скинни, облегающие его стройные ноги, как вторая кожа, в черную прозрачную блузку, заправленную в брюки, на шее парня чёрный тонкий чокер, отделанный драгоценными камнями и гармонирующий с гвоздиками в ушах. Шуга знает, что альфа смотрит, нарочно идёт медленнее, запускает ладонь в волосы и оттягивает белоснежные пряди — Рон должен хотеть его всё больше и больше, если Малона стукнет инфаркт, мало ли, ему уже скоро шестьдесят, то Шуга не хочет возвращаться в клуб, не хочет опять искать клиента, а до этого спать с каждым вторым. Шуга вкладывает в свою внешность, а Рон должен вкладывать в него. Парни заходят в лифт, и Рон, нажав кнопку четырнадцать, сразу вжимает омегу в стенку и, несмотря на его протест, что испортит макияж, не отрываясь, целует вплоть до нужного этажа. Шуга успевает поправить волосы и одежду ровно в тот момент, когда лифт останавливается. Парней встречает администратор и, тепло поздоровавшись с Роном, просит следовать за ним. Шуга понимает, что ресторан роскошный не только потому, что туда ходит Рон, — в ресторане всего пять столов, и они все расположены у огромных панорамных окон с видом на ночной город, и на всех столах стоит табличка «зарезервировано». Заняты только два самых последних столика. — А место-то крутое, — усмехается Шуга, пока они идут к своему столику. — Лучшее в городе, — вторит ему альфа. — Почему же ты меня только сейчас сюда привёл? — дует губки омега. — Потому что сложно тут столик забронировать, большую часть времени — это место закрыто для Чонов, хрен пробьёшься, — кривит рот Рон, а потом резко улыбается и, раскрыв руки, идёт в сторону последнего столика. Шуга прослеживает взглядом за альфой и моментально примерзает к полу — за последним и лучшим столиком ресторана сидит Чон Чонгук. Не один. Юнги так и остаётся стоять вдалеке, в отличие от подбежавшего к Чону Рона. Чонгук, встав с места, здоровается с парнем, они о чём-то разговаривают, смеются, сидящий спиной к Мину Рен смотрит на своё отражение на ноже, а Шуга направляет все усилия на то, чтобы заткнуть истошно завывшего внутри Юнги. Чонгук. Персональный ад Мин Юнги, но не Шуги. Хотя это у Шуги сейчас колени дрожат — это он всё пытается сделать шаг вперёд и нацепить на себя свою коронную убивающую улыбку, это он, кто машинально осколки склеивает. Будто Шуга был цельным, отлитым куском, который, увидев этого альфу, моментально разбился вдребезги. Рон поворачивается к омеге, и Шуга, с трудом удерживающий себя на ногах, вымученно улыбается, делает шаг вперёд, надеясь, что они сядут за свой столик, ещё лучше, уйдут отсюда, но Рон подзывает омегу к себе, пока вновь усевшийся в кресло Чонгук о чём-то говорит с Реном. И Шуга идёт — задирает подбородок, сжимает ладони в кулаки и, умоляя себя не запутаться в своих же конечностях, подходит к столику. Чонгук поднимает взгляд первым и даже привстаёт, чтобы поздороваться с омегой своего хорошего знакомого, но тяжёлым изодранным мешком падает обратно в кресло. Перед ним стоит Мин Юнги, и он улыбается. Альфа теряется, давится своим же выдохом, впервые в жизни не в состоянии взять ситуацию под контроль, не может открыть рот. — Это Шуга, — весело начинает Рон, который не замечает, как резко тяжелеет воздух в помещении. — Это Чон Чонгук, его омега Рен, — показывает на парней Рон, знакомя Мина. — Очень приятно, — Шуга окончательно берёт себя в руки и добивает Чонгука голосом. У альфы диссонанс — перед ним стоит Юнги, но в то же время — это не Юнги. Чонгук чуть за голову не хватается, путается в ощущениях, в разом нахлынувших чувствах, которые грудь раздирают. Он тянется вперёд неосознанно, всё наглотаться этим воздухом пытается, этой пропитанной кровью дымкой, глубже в себя запихать, запереть там в лёгких, пусть и отравлять будет, дыры прожигать, муки адские, с каждым выдохом запах собственной подгоревшей плоти, зато Чонгук дышать будет. Смотрит, взглядом его образ своровывает, отпечатывает в подсознании, по уголкам в голове прячет, запоминает, если Юнги мираж, то он исчезнет, уйдёт так же, как в ту проклятую ночь, и Чонгук потом жить только этими воспоминаниями и будет. В этом Юнги всё другое, всё чужое, кроме голоса и улыбки. Этот Юнги другой. — Чудесное совпадение, что мы решили сегодня пообедать с нашими омегами именно здесь, — продолжает Рон. Рен до крови раздирает под столом пальцы, еле сдерживается, чтобы не встать и не воткнуть в лицо этого как ни в чём не бывало улыбающегося пацана вилку. Но больше всего Рена выводит Чонгук, который даже не моргает, он вцепился взглядом в Юнги и, кажется, даже не дышит. — Я есть хочу, — капризно надувает губки Шуга и дёргает Рона за рукав пиджака. — Пойдём за свой столик. И Чонгук выдыхает. Юнги отпускать не хочется. Будто, если он отойдёт, то сразу дымкой рассеется — Чонгук его вновь потеряет. — Может, вы к нам присоединитесь, — предлагает альфа, всё так же продолжая пожирать взглядом Мина. — Но, — одновременно говорят Шуга и Рен. — Замечательная идея, — Рон подзывает официантов, и те сразу присоединяют к столику Чонгука ещё один. Рон садится рядом с Чонгуком, а Юнги рядом с Реном. — Шуга, — Чонгук словно пробует имя на вкус. — Интересное имя. — У людей так принято, — Шуга тянется к булочке и, разрезав её, густо мажет сверху маслом, пока Рон выбирает блюда. — Имя означает какие-то качества, вот у меня Шуга. Чонгук усмехается и продолжает следить за тем, как аппетитно кушает Юнги. Рен никогда к мучному не прикоснётся. — Котик, тебе белое или красное, — интересуется Рон, а Чонгука от этого «котик» передёргивает. — Красное, я мясо буду, — Юнги доедает булочку и изучает, что бы ещё съесть с чужого стола. Чонгук незаметно двигает к нему тарелку с сырами. Шуга на Чонгука больше не смотрит, благодарит официанта за вино и продолжает улыбаться Рону, каждой улыбкой полосуя Чонгуку внутренности. Рен настолько зол, что даже Рон это чувствует, невзначай интересуется, хорошо ли он себя чувствует. Юнги заказывает стейк с кровью, а на гарнир салат с рукколой. Пока приносят горячее, он успевает попробовать все закуски, опустошает бокал вина, но всё равно, когда перед ним ставят тарелку с мясом, он совсем по-детски хлопает в ладоши и окончательно этим вырубает Чонгука. Весь этот макияж, этот томный взгляд, предназначенный другому альфе, вся эта развязность — это всё Чонгука не обманет. Юнги — ребёнок, маленький, вечно напуганный, постоянно жмущийся к Чонгуку и только для него ребёнок. Альфа другой вариант рассматривать даже не хочет. — Как бы ты не лопнул, — не сдерживается Рен, всё так же продолжая ковыряться в своём салате. — У меня отличный обмен веществ, — Юнги нарезает мясо и отправляет в рот первый кусок, блаженно прикрывает веки и, прожевав, сглатывает. Чонгук смотрит на тарелку омеги, на кровь, которая сочится на блюдо, на блестящие губы парня и с трудом сдерживает вырывающегося зверя, который тоже хочет ужинать, который голоден, как никогда. Не ел, не пил четыре месяца — волк хочет Юнги, его хрупкое тело, хочет почувствовать, попробовать, сожрать. Чонгук зверя с трудом усмиряет, убеждает себя не слетать с катушек, пусть его личная вырезка с кровью напротив сидит, аппетитно кушает и ресницами хлопает. Мин облизывает губы, тянется за вином, Чонгук под столом пальцами в свое колено впивается, думает, лучше бы вилку в ногу воткнуть — альфа себя рядом с этим пареньком не контролирует. — А как вы познакомились? — ангельски улыбается Рен и обращается к Рону. — Мы… Я увидел Шугу на улице… — начинает Рон. — Он меня снял, — Шуга благодарит официанта, подливающего вино, и как ни в чём не бывало продолжает. — С тех пор вот мы и вместе. — В смысле? — Чонгук всё чётко слышит, прекрасно значение слов понимает, всё равно уточняет, надеется, что омега шутит. Рен моментально ахает, а Рон опускает взгляд на бокал и умолкает. — В прямом, я в Show Boys работаю, — Шуга скрещивает пальцы под подбородком и смотрит прямо в чёрную бездну напротив, впервые за вечер не улыбается. Взглядом добирается до самих глубин, туда, где раненным зверем воет чёрный волк. Шуга опускается на колени рядом со зверем, проводит по чёрной гладкой шерсти ладонями, покрытыми шипами, раздирает кожу, разрывает плоть, шепчет нежности, на свои руки, покрытые багровой кровью, смотрит и вновь продолжает, каждым прикосновением чудовищную боль приносит. Омывает руки в крови зверя, не останавливается, рвёт плоть, до сердца добраться хочет. Делится своей столько месяцев прошивающей нутро болью. Той самой, родившейся ночью на границе Сохо и Дезира, преумноженной за эти дни, в особенности ночи, она для Шуги слишком огромная оказалась, вот он часть Чонгуку и отдаёт — объявляет, что он проститутка и, сожрав сердце альфы, запивает его вином семьсот долларов за бутылку. Чонгук под этим взглядом сгорает, обугливается, места себе не находит. Чону резко плохо, он даже рубашку на одну пуговицу расстёгивает, судорожно губами воздух ловит. Юнги не намекает, не говорит, он показывает — Чонгук на дне этих лисьих глаз два слова видит, эти слова добивают. «Ты виноват», — моргает красной неоновой вывеской в глазах омеги, будто Чонгук и так не знает, словно, он не понимает. Волк лапами свою морду раздирает, в агонии бьётся, ещё секунда, и у Чонгука изодранные внутренности наружу вывалятся — волка удержать становится почти невозможным. Чонгук под столом нож в ладони зажимает, позволяет лезвию кожу порвать, и крови прямо на брюки просочиться, иначе никак, иначе весь Сохо от истошного воя оглохнет. — Сидеть за одним столом с проституткой, — приподнимается Рен. — Вы уж простите… — Сядь, — ледяным тоном приказывает Чонгук, и волк Рена, поджав хвост, забивается в угол. Омега опускается обратно в кресло и внимательно смотрит на Чонгука - в помещении пахнет кровью главного альфы и даже Рон это чувствует. Альфа замечает, что Чон порезался, но решает промолчать. — Рон — мой хороший знакомый, и я пригласил его разделить с нами ужин, — констатирует факт Чон и тянется к виски. Заливает внутрь янтарного цвета жидкость, просит ещё. Не чувствует ни вкуса, ни удовольствия — у Чонгука внутри мясорубка, ни один алкоголь в этой долбанной вселенной ему лучше не сделает. Рон наконец-то чувствует, что что-то за этим столом не так, и пусть до конца не понимает что, но обстановку разрядить пытается. Альфа поворачивается к Чону и начинает обсуждать с ним нововведения в охране границ. Юнги откладывает салфетку и, извинившись, идёт в уборную. Чонгук, не отрываясь, следит за удаляющейся фигуркой в чёрном, чуть ли с места за ним не срывается. Чон впервые за последние месяцы чувствует такое возбуждение, что кончики пальцев горят от желания прикоснуться к коже того, кто ему не принадлежит, и плевать, что Рен уже взглядом на лице альфы дырку просверлил. Чонгуку везёт — Рену, наконец-то, звонит дизайнер, которого он ждёт с утра, и омега, схватив телефон, убегает разговаривать. Рон просит сигары, а Чонгук, извинившись, отлучается в уборную, для омег. Юнги сидит на подоконнике и, свесив одну ногу вниз, курит, он не дёргается, не теряется, словно ждёт, словно знал, что альфа придёт. Чонгук подходит ближе и прислоняется к стене. — Ты закурил, значит, как некрасиво, — усмехается альфа. — Серьёзно? — звучно смеётся Юнги. — То, что я своё тело продаю — нормально, а сигареты — это некрасиво. — Зачем? Только не говори, что назло мне, чтобы досадить. — Ты слишком большого мнения о себе, — Юнги сбрасывает окурок прямо на кафельный пол и, спрыгнув с подоконника, подходит к альфе вплотную. — Ради шикарной жизни, возможности ужинать в таком месте, утирать нос разным выскочкам. — Дёшево же ты продался, — хмыкает альфа, взгляда с манящих губ не уводит, но и прикоснуться боится. Чонгуку кажется, что он не остановится, что одно прикосновение, и он Юнги до конца сожрёт, а потом ещё и косточки обглодает. Голод. У Чонгука от него перед глазами мутнеет, будто он столько времени до этого момента полз, выживал, существовал, а сейчас Юнги перед ним, манит, соблазняет. Чонгук уже видит, как его кровь по подбородку вниз стекает. — Разве? — скептически приподнимает бровь омега. — У меня есть всё, чего я ни пожелаю. — Но каким путём, — отвлекается от его губ альфа. — Не тебе мне о нравственности говорить, — зло шипит Мин. — Я запутался, Шуга, — нарочно тянет имя омеги Чонгук, а потом резко поворачивается и вжимает парня стену. — Ты так шикарно играл ангелочка, пока был со мной, или ты так шикарно играешь дьяволёнка сейчас, будучи с Роном. — Дьяволёнка я не играю, волчонок, — Юнги вырывает руку и проводит пальцами по щеке альфы, но Чон её перехватывает и заламывает. — Не наглей. — А то что? — хлопает ресницами Мин. — Тебя там твой омега, между прочим, ждёт, а ты тут со мной в уборной для омег, упираясь стояком мне в бедро, — припеваючи тянет слова Шуга, кладёт ладонь на пах альфы и сжимает сквозь брюки его член. Чонгук чуть ли не рычит от желания, впечатывает омегу в стену своим телом и впивается в губы, насильно языком внутрь толкается, засасывает, зубами вгрызается и даже не чувствует молотящих его грудь кулачков. Юнги кое-как поцелуй разрывает. — Урод, нельзя кусаться! Ты мне клиентов отпугиваешь, следы оставляешь, — зло шипит Шуга и пытается пройти, но альфа вновь грубо толкает его к стене. — Какая же ты шлюха, — выплёвывает слова Чон. — Красивая, соблазнительная, лучшая в этом долбаном городе, можешь не сомневаться. — Ты мне омерзителен, — Чонгук на куски словами режет, Юнги аж подбирается весь, потому что видит, как сгущается сумрак в глазах напротив, жажду своей крови в этой бездне ловит. — Поэтому ты меня глазами весь вечер трахал, — не сдаётся омега. Не в этот раз. Юнги больше в пол смотреть и дрожать не будет. — Не твоя бы белобрысая сучка, ты бы меня там прям на столе разложил. Настолько я тебе омерзителен? — Что мне мешает это сейчас сделать, уборные — самое то для таких, как ты, — ядовито улыбается Чонгук и грубо поворачивает парня лицом к стене, вжимает в холодный кафель и сразу запускает руку ему в брюки. — Чонгук, — у Шуги голос моментально меняется, будто дрожит даже. — Что? — Чонгук обхватывает половинку и сильно сжимает. — Больше не такой смелый или боишься, твой ебарь мои следы на тебе увидит? — шепчет ему в ухо альфа и больно кусает мочку. Юнги ломает ногти о кафель, дёргается, пытается вырваться, но ему с альфой не совладать. Чонгук проводит пальцами между половинок, давит на колечко мышц, Юнги внутри плачет, бьётся, просит эту пытку остановить, не позволить ранам вновь раскрыться. Чонгук своей властью упивается, как бы этот новый Шуга ни хорохорился, в руках альфы старый Юнги — такое же вкусно пахнущее дрожащее хрупкое тело, каждый сантиметр которого Чонгук знает наизусть, которое он на ощупь из миллиона узнает, которое ему по ночам снится. Чонгук по этому телу, по этому запаху, по этим губам с ума сходит, дрожит от нетерпения, хочет его ближе, хочет в него глубже, вкус его плоти и крови на губах. — Сколько? — продолжает мять, гладить, кусает шею, шарит по телу — до всего бы дотянуться, везде бы коснуться. — Что? — хрипит Шуга и всё выскользнуть пытается. — Цена. — У тебя денег не хватит. Чонгук резко разворачивает парня лицом к себе, щурит глаза, несколько секунд взглядом изучает. — Тебе не идёт быть сучкой. — А тебе не идёт выражать сочувствие или сожаление, — выплёвывает слова ему в лицо омега. — Если ты сейчас меня не отпустишь, я вернусь на ужин и скажу всем, что ты трахал меня в уборной! — Думаешь, меня это напугает? — усмехается Чонгук. — Ты проститутка, а кто поверит словам шлюхи? Никто. Рен — не дурак, он знает, что таким, как ты, прыгать из постели одного богатого альфы в другую норма, так что ты сам мне задницу подставил, а Рон… ему, я думаю, похуй. Ты же блядь, тебя любой, у кого деньги есть, купить может. Слово такого, как ты, ничего не значит. — И не значило никогда, даже когда я ещё этим не занимался, — треснуто говорит Мин. — А теперь выбираю я, и ты абсолютно прав — я готов продаться любому, пусть только хорошо заплатит, но не тебе. И это тебя и бесит, это и заставляет сейчас всю свою агрессию, оставляя синяки на моем теле, выражать. Потому что ты, Чон Чонгук, меня хочешь. — Не зарекайся. — Иди нахуй. — Это больше по твоей части. — Урод, — Юнги сильно толкает альфу в грудь и идёт на выход. Когда Мин возвращается за стол, то находит там только Рона. Шуга просит альфу отказаться от десерта и поехать домой, «потому что горю, хочу тебя в себе». Рон дожидается Чонгука, и парни, попрощавшись, покидают ресторан. Всю дорогу до квартиры Рона Шуга пытается успокоить Юнги, обещает ему, что не позволит ранам вскрыться, не даст альфе вновь втаптывать его в грязь и больно делать. Юнги не слушает, так же забившись в угол, плачет внутри. Столько месяцев Шуга бронёй обрастал, толстые стены возводил, все чувства внутри замораживал, а тут один взгляд Чонгука, и Шуга трещинами одна за другой покрывается, почву под ногами не чувствует. Омега сам к Рону льнёт, несмотря на то, что в салоне бмв тепло — мёрзнет, дрожит. Шуга в Роне тепло ищет, на забытье рассчитывает. Провоцирует альфу, соблазняет, сам на руки просится, заставляет Рона до квартиры за десять минут вместо двадцати доехать. Альфа его в простыни вжимает, поцелуями покрывает, гладит, каждый сантиметр кожи вылизывает — Шуге всё равно холодно, не перестаёт дрожать, всё о тепле молит. Рон трахает его два раза, после второго вырубается рядом, Шуга, как котёнок, к нему жмётся и впервые за три последних месяца плачет. Тихо, утирая простынью горькие слёзы, тонет в своей боли, позволяет ей опустить себя на самое дно бездны, где есть только Юнги и Чонгук.. Всю дорогу до пентхауса Рен говорит о Юнги и окончательно портит настроение Чонгука, альфа валит всё на работу и бумаги, которые должен посмотреть на ночь, и в итоге отвозит Рена к нему домой и возвращается один. Чонгук не смыкает глаз до утра. Всю ночь борется со своим зверем, со своей злостью, одновременно вспыхнувшим внутри диким желанием. Чонгук Шугу ненавидит. Альфа знает, что Юнги играет, и надо отдать должное, ему Оскар прямо сейчас вручать можно, но Чонгук всё равно не понимает — это как надо было опуститься, чтобы пойти в бляди и ещё этим гордиться. В конце концов, Юнги мог бы жить за счёт Чимина — Тэхён бы не отказал его кормить, но омега выбрал самый страшный вариант. Что бы там ни произошло, Чонгук Юнги просто так не оставит, он всё выяснит, а ещё он хочет его обратно, до затягивающихся в узлы внутренностей хочет его себе. Чонгук никогда никого настолько сильно не хотел, а после четырёх месяцев разлуки понял, что и не захочет. Это обтянутое дорогими тряпками тело идеально, оно создано для Чонгука. Образ ног омеги будоражит мозг, заставляет к своему паху потянуться. Чонгук перед ним себя чувствует подростком, которому гормоны в голову стукнули. Юнги слишком манящий, слишком сладкий и слишком красивый, чтобы принадлежать другому. И похуй, скольких он уже обслужил, попробовал - главное, что будет дальше. Если омега хочет войны, то Чонгук ему её устроит, и в конце концов Юнги всё равно будет раздвигать свои ахуенные ноги только перед ним и стонать он будет только под ним.***
— Я сделаю этот приём самым незабываемым в Сохо, — Дживон сидит в кресле в своей гостиной и пьёт кофе с супругом. — Весь Бетельгейз будет о нём говорить. — Я всё равно считаю, что ты делаешь ошибку, — бесцветным голосом говорит Мун. — Ты хотя бы должен его предупредить. Ты не имеешь права объявлять о помолвке, не предупредив самого Чонгука. — Я его отец! — вскипает Дживон, но быстро берёт себя в руки. — Чонгук сам этого хочет, просто занят вечно с этим ядом, и мы давно уже говорим о свадьбе. Пора их обручить, может, после публичного заявления они тянуть не будут и свадьбу сыграют. — Ему это не понравится, я знаю, что у них всё идёт к свадьбе, но всё равно ты поступаешь неправильно. Я понимаю, что ты рассчитываешь поставить его перед фактом, и он смирится, но не понимаю, к чему такая спешка. — Я хочу, чтобы уже хоть что-то хорошее случилось в нашей семье, — устало говорит альфа. — Мой младший сын наплевал на меня, настолько обнаглел, что собирался человека на приём притащить, старший посвящает всё своё время решению проблем района, я хочу порядок в своей семье, хочу вновь собирать нас за столом, внука хочу, в конце концов. — Твоё дело, я в это больше вмешиваться не буду. Я тебя уже предупреждал, — Мун кладёт чашку на столик и тянется к журналу.