***
— Я об этом и говорю. Я и так всю жизнь торговал с Итоном, и Рон сейчас делает то же самое, так почему бы официально не объединить территории и не начать получать куда более большую выгоду и открытыми путями, — говорит Малон сидящему напротив в кожаном кресле Дживону. Мужчины расположились в сигарном клубе на том же этаже, где находится ресторан, в котором проходит приём семьи Чон. Альфы отлучились от шумного фуршета, чтобы обсудить бизнес и насущные проблемы. Невдалеке от кресел у панорамных окон, откуда открывается отличный вид на ночной город, стоит Чонгук и медленно попивает виски. Если отец заперся здесь с Малоном поговорить, то Чонгук просто сбежал от суматохи, от назойливых знакомых, от приставучего Рена и осуждающего взгляда Муна. Альфа не хочет никого ни видеть, ни слышать, а тем более поддерживать светские беседы и грузиться ещё чьими-то проблемами. Чонгук вообще последние дни не способен думать о чём-либо, кроме Юнги. С той встречи в ресторане прошло шесть дней, и все эти дни альфа сам не свой. Каждое утро он подрывается найти Мина и нормально поговорить, но, уже садясь в машину, понимает, что он не готов, что правильно свои мысли и чувства донести не сумеет и в очередной раз всё испортит. Встреча с Юнги пошатнула все опоры и устои Чонгука. Червь вины сгрыз фундамент и всё то, на чём Чон держался. Чонгук без Юнги не может. Омега в каждом вдохе, его образ — первое, что вспоминает альфа, когда просыпается, и последнее, о чём он думает перед сном. Юнги везде. Чонгук постоянно слышит его голос, его смех, видит его в толпе, чувствует его запах — альфе кажется, что он уже умом тронулся. Чонгук так и не смог понять, как один человек смог заполнить и заменить собой всё. Как и когда хрупкий омега превратился в смысл и в конечную цель его существования. Чон так же работает, почти не отдыхает, постоянно забивает голову и своё расписание сотней дел, но для Юнги даже на самой серьёзной встрече — всегда есть время. Он, как незримый спутник, везде с Чонгуком. А вчера ночью он видел его во сне. Чону снилось, что омега подошёл к спящему на кровати альфе и присел рядом. Чонгук сперва думал, это реальность, даже протянул руку, чтобы коснуться, но стоило сплести с ним пальцы, как альфа проснулся. Остаток ночи Чонгук так и не уснул — долго стоял у окна, курил одну за другой сигареты, а потом, взбесившись на себя, запер Куки в шкафу и, взяв ключи, ушёл в ночь, покататься и развеяться. Чонгук официально признал своё поражение и принял тот факт, что без Юнги ему не жить. Чонгук впервые в жизни познакомился с тем чувством, которое люди называют любовью, вот только альфа не может понять, почему это чувство называют прекрасным, когда с него эта любовь живьём кожу сдирает. Она переворачивает нутро, впивается костлявыми пальцами в оголённую плоть, нарочно делает больно, заставляет своей же кровью харкать. Каждая секунда без Юнги — вечность. Каждый вдох без него — жидкий свинец в глотку. Чонгук будто умирает, он и живёт только, чтобы ещё разок его увидеть. Вот и сейчас ни терпкий вкус дорогого виски, ни разодетые и заполонившие ресторан омеги, ни даже разговоры отца о будущих планах по присоединению — Чонгука от образа Юнги оторвать не могут. — Что ты думаешь, Чонгук? — вырывает альфу из мыслей о блондинистом омеге Малон. — Думаешь, Намджун пойдёт на уступки? Чон допивает виски и, взяв новый бокал с подноса мимо проходящего официанта, подходит к альфам. — Думаю, вы можете сами его об этом спросить, так как он должен прийти на приём, — Чон прислоняется боком к креслу отца и смотрит на мужчину. — Но учтите, Намджуну плевать и на деньги, и на власть, если что-то не соответствует его принципам, поэтому к нему нужен особый подход. — Как меня бесят эти выскочки, людишки, которые думают, что у них есть сила сопротивляться! — восклицает Дживон. — Да, если мы окончательно одобрим план и решим, то мы их тараном возьмём. Всегда говорил, что от людей одни проблемы. Бесполезные букашки. — Ну, я бы так не сказал, — хитро подмигивает другу Малон. — Они очень даже полезны, вот я завёл себе одного и могу с уверенностью сказать, что ни один оборотень-омега меня так с ума в постели не сводил, — похабно смеётся альфа. — Ты у нас любитель погулять, сколько лет тебя знаю, так и шляешься, — громко смеётся Дживон. — Ну, у тебя такой омега красивый и любовь, — завистливо говорит Малон. — Но не у всех же так, а моё новое открытие меня вполне удовлетворяет и заменяет мне всех омег Сохо. — Ты прям заинтриговал, — Дживон встаёт на ноги и поправляет пиджак. — Пойдём в зал, а то гостей надолго оставили. Твой этот умопомрачительный омега тебе компанию не составил? — Шуга придёт чуть позже, я приехал раньше, чтобы с тобой поговорить, — Малон встаёт с места и следует за другом. Ни один из альф не замечает, как лопается бокал в руке Чонгука. Стоит старшим покинуть помещение, как Чон разжимает ладонь, и осколки падают на пол. Чонгук не замечает подбежавших официантов, кто и как прикладывает салфетку к его ладони, не видит суматохи у себя под ногами, просто делает шаг назад и прислоняется к бару, потому что держать себя на ногах внезапно становится невозможным. Шуга. Одно упоминание его имени, и у Чонгука вместо крови кислота по венам разливается — жжётся, чешется, плавится. Он судорожно вдыхает-выдыхает, пускает внутрь отравленный словами Малона воздух, всё отогнать отпечатавшуюся перед глазами картину пытается — не выходит. Чонгук видит Юнги на белых простынях, видит его под Малоном, слышит его стоны, его тонкие пальцы, цепляющиеся за альфу, видит, как омега извивается, как сам просит. У Чонгука от такого Юнги внутренности исполосованы, от чужих рук на его теле громить и крушить хочется — его мальчик чист, как родниковая вода, сколько бы их ни было после — Чонгуку этот образ никто не запятнает. Альфа не понимает, почему сам себя пытает, почему яд ревности по венам пускает и, кое-как отодрав себя от стойки, идёт в ресторан.***
Юнги сильнее давит на газ и достаёт из пачки очередную сигарету. Малон уже два раза звонил и спрашивал, где омегу носит. Юнги сказал ему, что задержали в салоне, а сам просто не хотел ехать. Он нарезал круги по центру, курил, слушал The Neighbourhood и всё оттягивал время встречи с тем, с кем точно там увидится. Всё набирался смелости. Но сейчас Шуга уже едет к ресторану, Малона расстраивать не хочется, и потом, если что-то нежелательное должно произойти, пусть произойдёт уже и быстрее закончится. Юнги со встречи в ресторане о Чонгуке забыть не может, будто до этого забывал. Мин не думает о тех ядовитых словах, сказанных друг другу в уборной, о той агрессии и злости в голосе альфы, он думает о поцелуе. Как же Юнги скучал, пусть об этом никто никогда, а тем более Чонгук, не узнает, но он скучал. Безумно. Те самые задушенные, размазанные по стенам бабочки внутри Юнги с поцелуем Чонгука воскресли и сейчас сжирают омегу, миллиметр за миллиметром откусывают от плоти, каждым взмахом крыльев кровавые полосы оставляют. Юнги эти шесть дней живёт с этими бабочками-зомби в животе и всё уговаривает себя, что сильный, что справится и своё изодранное сердце перед альфой не выблюет. Даже если Юнги не сможет, то Шуга точно справится. Он оттачивал это мастерство бессонными ночами, он эти дни долго перед зеркалом стоял, ставил речь, взгляд, представлял их диалог, проводил между собой и альфой границу, рыл траншеи и закапывал туда мины. Никто эту границу не перейдёт — иначе разорвёт, а Шуга ошметки своей плоти и усмешку в глазах Чонгука видеть не собирается. Он выйдет из этой битвы без царапины, пусть Чонгук будет тем, кто части себя потом собирать с поля боя будет. Шуга паркуется и, бросив парковщику ключи, останавливается перед стеклянными стенами, мажет глазами по своему отражению и, оставшись довольным, заходит внутрь. В лифте Шуга поправляет волосы и, высоко подняв голову, заходит в ресторан. Омега замирает на пороге, сканирует взглядом помещение и не находит Малона, зато видит Муна. У Шуги внутри тепло разливается, он даже шаг к омеге делает, но вспоминает, кто он, и на месте застывает, зато Мун его замечает, сперва недоумевает, а потом улыбается и идёт прямо к нему. Под пристальным взглядом Дживона и всех остальных, подходит, не даёт Юнги рот открыть, обнимает и шепчет: — Как же я рад, что ты жив и здоров, малыш. У Шуги комок в горле, а Юнги вовсю воет, чуть ли руки обратно не тянет, ещё бы разок обняться, тепло почувствовать. Шуга отпускает руки Муна и, извинившись, нехотя идёт к Малону — короткий поцелуй в щёку, бокал любимого белого полусухого в руки и фальшивая улыбка до конца вечера, но она трескается и под ногами хрустит, стоит Шуге стоящего у окон альфу увидеть. Чонгук пьёт виски медленно, глотками, глаз с омеги не сводит, показывает, что за него пьёт. Шуга не ломается, взгляда не убирает, осколки с пола собирает и вновь улыбается. Малон что-то говорит про красивый выбор наряда, рассказывает про тёрки на границах, Юнги, якобы, слушает, а сам под взглядом чёрных глаз в пепел превращается. К Чонгуку Рен подлетает, Шуга веки прикрывает, завязывает в узлы чуть ли не вывалившиеся наружу органы и начинает Малона о вечере расспрашивать. Для полной гарантии сохранности своих нервных клеток Шуга даже к Чонгуку спиной поворачивается, вот только даже это от огромной дыры в спине не спасает. Шуга от младшего Чона взгляд кое-как уводит, но оказывается перед глазами старшего. Омега очаровательно улыбается Дживону, кивает, здороваясь, и вновь смотрит только на Малона. Внезапно в ресторане наступает полная тишина, а потом одновременно все начинают о чём-то шушукаться, и Юнги поворачивается туда, куда направлены взгляды большинства, находящихся в комнате. На пороге стоит высокий и харизматичный блондин, серый пиджак парня перекинут через плечо, он держит за руку розововолосого и красивого парня. Омега одет в кожанку поверх сетчатой футболки, у него на шее тонкий чокер и выглядит он так, будто пришёл в клуб, а не на прием к самой уважаемой семье города. Для пущего эффекта омега в придачу ещё надувает жвачку и, демонстративно лопнув её, моментально всасывает, будто показывает, насколько ему похуй. Шуга в каждом действии, в каждом движении этого дерзкого парня чувствует уверенность, будто ему не впервой, будто он со всеми, кто в этой комнате, наравне стоит, если не выше. Пару встречает сам Чонгук, и Шуга, не выдержав, спрашивает у Малона, кто они. — Ким Намджун и Ким Сокджин — самая сумасшедшая пара Бетельгейза. Один — оборванец-человек, выросший на улице; второй — наследник огромного состояния, оборотень-омега. Колоритная парочка, одним словом, — усмехается Малон, который не послушал своего доктора и вновь, кажется, переборщил с алкоголем. — То есть оборотень и человек? — переспрашивает его Шуга. — Ну да, они типа систему ломают, на всё наплевали и живут в Итоне. Но тут это невозможно и глупо, человек оборотню не пара, — говорит альфа и просится на балкон, подышать свежим воздухом. Шуга провожает его взглядом и вновь возвращает внимание к странной паре. На самом деле перестать ими любоваться почти невозможно, то, как они смотрят друг на друга, как доверительно держатся за руки, как омега, хихикая, что-то говорит на ухо альфе — это всё делает их невероятно притягательными. Юнги почти не чувствует уколов небольшой зависти, любуясь ими, и тянется к подносу, чтобы залить горечь «у меня такого не будет» высокоградусным алкоголем. Шуге внезапно одиноко, хотя одиночество давно уже его верный друг, но сейчас оно как-то по-особенному за грудиной скребётся, заставляет себя ничтожеством чувствовать. Омега грустнеет вмиг, откладывает в сторону бокал и медленно идёт в сторону окон. Чонгук ушёл куда-то с тем блондином, опасность быть застигнутым врасплох чёрными, как ночь, глазами пока не грозит. Шуга прислоняется лбом к толстому стеклу, выводит пальцами понятные только ему узоры и смотрит на смешавшиеся внизу огни. — Красиво, богато, изысканно, — Шуга вздрагивает и оборачивается на того, кто его покой нарушил. Розоволосый стоит рядом совсем и смотрит вниз, только теперь он не улыбается и взглядом на колени никого не ставит, напротив, Шуге кажется, он грустит. — Но это всё поверхностно, — продолжает омега. — Под всей этой мишурой прогнившее, зловонное болото. Ты тут новенький, кажется, я тебя не видел никогда, но не ведись на этот блеск и лоск, тут меры весов другие. Я, кстати, Джин, — протягивает парень руку. — Шуга. С чего такая забота о чужаке, — хмыкает Шуга, но руку в ответ подаёт. — Ты ведь человек? — поворачивается к нему Джин. — Заблудился? Что ты делаешь на приёме такого уровня, обычно вы их обслуживаете, а ты в пиджаке от Версаче. — Я пришёл со своим альфой, — дёргает плечами Шуга. — Кто твой альфа? — Чхве Малон. Джин прыскает. — Прости. Что ты с этим старпёром делаешь? — Сплю с ним. — Понятно. По-прежнему людям тут работу не дают, видать, — укоризненно качает головой Джин. — Не дают, — Шуга поворачивается в зал, проверяя, вернулся ли Малон, но вместо него сцепляется взглядом с Чонгуком, который стоит вдалеке и слушает блондина. Омега моментально отворачивается, но Джин замечает в его глазах концентрацию нечеловеческой боли, он ловит это за мгновенье и даже ёжится, слишком огромная для человека, слишком очевидная, чтобы не заметить. — Чон Чонгук, значит, — хмыкает Джин. — Не твоё дело, — огрызается Шуга. — У тебя, что, односторонняя влюблённость в этого волка? Ты, что, самоубийца? А ну забудь, убей надежды на корню, парень, он глава стаи, он слишком традициям привержен, в жизни с человеком не свяжется. — Хватит! — громче, чем хотелось, говорит Шуга. — Я это слышал миллион раз, ото всех, теперь и от того, кого пять минут знаю. Может хватит пытаться меня лицом в грязь пихнуть, на место сажать? Нет у меня ничего к Чонгуку, а надежд тем более. Прошу меня извинить, — Шуга резко поворачивается и быстрыми шагами идёт в сторону уборных. Джин за Шугой не следит, он поворачивается в сторону Чонгука и внимательно наблюдает за тем, как альфа пожирает удаляющуюся фигуру взглядом. — Интересно, — шепчет сам себе Джин и идёт за Шугой. Юнги опирается руками о белоснежную раковину, несколько секунд смотрит на своё отражение в зеркале, а потом наплевав на табличку «курение запрещено», идёт к окну и поджигает сигарету. Шуга успевает сделать только две затяжки, как в туалет входит Джин и, достав из кармана кожанки косяк, становится напротив. — Сигареты? Чего так слабо-то, — усмехается омега и поджигает самокрутку. Джин делает затяжку и медленно выдыхает. — Так что у тебя с Чонгуком? — Я не понимаю, — Шуга отбирает самокрутку у Джина и затягивается. — Ты пришёл на вечер с ахуенным альфой, я бы такому точно дал, почему всё, что тебя интересует — это Чонгук. — Вот именно ахуенным, и я очень ревнивый: чтобы даже не смотрел на него, глаза выколю, — Джин становится вплотную, а Шуга выпускает дым в его лицо. Старший усмехается и забирает обратно свой косяк. — Дело в том, что я раньше встречался с Чонгуком, но даже на меня он таким голодным взглядом никогда не смотрел, а я прекрасен, — звонко смеётся Джин. — Охренеть, — Шуга пытается спрыгнуть с подоконника, но Джин становится вплотную и пресекает его попытки. Омега проводит ладонью по белоснежным волосам, не видит сопротивления, смелеет, спускает ладонь ниже, касается пальцами скул и шепчет: — В жизни такой кожи не встречал, — заворожённо говорит Джин. — Ты как фарфоровая куколка, из тех, что мне раньше отец дарил. Одна такая кукла стоила состояние. — Я стою столько же, — горько улыбается Шуга. — Грустно, что ты вообще продаёшься. Но да ладно, пойдём выпьем, что ли? — воодушевляется Джин и сразу тащит Мина на выход. Альф в зале нет. Джин обеспокоенно оглядывается, а потом набирает Намджуна. Тот говорит, что занят на совещании, и омега сразу тащит Шугу к бару. Малон находит его хихикающего с Джином у окна и с очередным бокалом лонг-айленда в руке. Малон говорит, что выедет на час куда-то с шофёром, а потом вернётся, Шуга заверяет его, что если альфа на приём не захочет возвращаться, то он сам поедет на квартиру, тем более, он на машине. Шуге нравится общаться с Джином, правда, он сперва долго удивляется, что омега, оказывается, из Сохо, но их история любви с Намджуном покоряет его до глубины души. Чонгук в зале больше не появляется. Омеги ещё полчаса общаются, выпивают по ещё одному коктейлю и издеваются над бросающими на них высокомерные взгляды гостями. Минут через сорок к парням подходит Намджун, и Джин сразу замечает, что его альфа не в духе. — Это Шуга, мой новый друг, — знакомит парня с альфой Джин. Намджун коротко кивает Мину и говорит Джину, что пора возвращаться домой. — Если тебе когда-нибудь что-то понадобится, знай, что в Итоне есть оборотень, который тебе поможет, — говорит Шуге на прощание Джин и, поцеловав его в щёку, уходит с Намджуном. Мин набирает Малона, узнать, вернётся ли он, чтобы, если нет, уйти. Альфа говорит, что он дело не закончил и будет ждать его в квартире. Мин сразу собирается на выход, но сперва ищет глазами Муна. Так и не найдя омегу, он решает ни минуты больше здесь не задерживаться и идёт к выходу. Стоит Мину дойти до середины зала, как ему дорогу преграждает Рен. — Думаешь, напялив на себя люксовые бренды, ты свою продажную и дешёвую натуру скроешь? — издевательски тянет омега. — Ты, что, влюблён в меня? — усмехается Шуга. — Чего ты меня в покое не оставишь? — Ты конченная тварь, которая раздвигает ноги за деньги, ты не достоин даже дышать со мной одним воздухом. Скоро твой папик загнётся, и ты останешься на обочине, будешь трахаться с первым попавшимся за кусок хлеба. А я буду уже не просто принцем Сохо, а королём, потому что именно королями становятся те, кого выбирает глава стаи. А я с сегодняшнего дня, считай, официально могу носить фамилию Чон. Задержись ещё на пару минут, послушаешь объявление моего тестя о нашей свадьбе. А ещё, когда обнищаешь, приходи, может, позволю тебе в моём пентхаусе полы драить, — зло смеётся Рен. — Размечтался, — смеётся Шуга, игнорирует новость о свадьбе, думает, Рен блефует. — Подвинься, пока я тебе коготки не пообломал и пакли не повыдёргивал, — угрожающе добавляет Мин. — А ты попробуй только прикоснуться к омеге главы стаи, тебя на части разорвут, глазом моргнуть не успеешь. Бедный мальчик, думал, Чонгук твоим будет, ходил, задницей вилял, а я ведь с самого начала знал, что это игра. Он мне всё ещё тогда рассказал, сказал, будет играть с тобой, чтобы с ядом разобраться, а я вам не мешал, но теперь меня уже ничто не остановит, — каждое слово Рена — это разрывающиеся пули, которые влетают в плоть и на осколки разносятся, но Шуга держится молодцом, неосознанно себя обхватывает просто, боится в кровавое месиво под ненавистными ногами превратиться. — Жаль тебя разочаровывать, но чёрный волк видит только меня и хочет он только меня. Это мой волк, а ты — тот, кто всегда будет стоять в стороне, — максимально приблизившись к парню, медленно выговаривает Шуга. — Вспоминай мои слова, когда он тебя трахает, потому что думать он будет в этот момент обо мне и запомни моё имя, потому что именно его ты будешь слышать все ваши совместные ночи. — Это вряд ли, — хохочет Рен. — Ты мусор, который выбросили за дверь, и если тебе когда-то хоть на мгновение казалось, что у Чонгука к тебе что-то есть, то позволь тебя разочаровать — это была игра. А теперь иди и поплачь в своём дешёвом авто, которое ты долгими ночами отрабатывал. Шлюха, — по слогам выговаривает Рен и получает звонкую пощёчину. Омега не теряется, выплёскивает на Шугу вино из бокала в руке и замахивается, чтобы бросить в него ещё и бокал, но Шуга от удара уворачивается и цепляется пальцами в платиновые волосы. Все гости, застыв, наблюдают за потасовкой двух омег, когда к парням подбегает Мун и, встав посередине, пытается их разнять. Чонгук вернулся в зал на моменте пощёчины и сам первые несколько секунд замер от неожиданности. Шуга успевает выдернуть клок волос у Рена до того, как его оттаскивает в сторону Мун. — Чонгук, выведи его, — приказывает сыну Мун и усаживает уже вовсю рыдающего омегу в кресло. К Рену сразу подбегают гости, кто подаёт воды, а кто сочувственно вздыхает рядом. Шуга остаётся стоять посередине зала один, со всей силы сжимая в руках белые пряди. — Доволен? — Мин вздрагивает от неожиданности и поднимает взгляд на Чонгука. — Пришёл, устроил дешёвое представление. Хоть развлёкся? — зло спрашивает альфа. Шуга ничего не отвечает, ещё раз обводит взглядом толпу у Рена и, оттолкнув Чона, быстрыми шагами идёт к выходу. — Я с тобой разговариваю! — Чонгук больно хватает омегу под локоть и разворачивает к себе, но Юнги вырывается и буквально бежит на улицу, к своей машине. Альфа нагоняет его прямо у мерседеса, разворачивает к себе лицом и с силой удерживает на месте. — Он первый начал, — треснуто говорит Шуга. Разговаривать нет сил, омега на грани, всё, чего он хочет — это сесть в автомобиль и уехать отсюда так далеко, насколько возможно. Шуга расклеивается, и он это чувствует, надо суметь удержать на месте трескающуюся маску, суметь не упасть на колени, не превратиться в бесхребетное нечто. — Какая разница, кто начал? — шипит Чонгук. — Я не узнаю тебя, всё, что ты делаешь будто назло, будто ты кому-то что-то доказываешь, даже то, что ты явился сюда с Малоном. Он тебе в отцы годится! — взрывается альфа. — Я избил твоего омегу, — истерично смеётся Шуга. — Его волосы всё ещё у меня между пальцев. Вы же вроде жениться готовитесь, вроде объявить планировали. Я сказал ему, что тебе на него плевать, что всё, о чём ты думаешь — это я, и я избил его, а ты мне про Малона говоришь? Что у вас за отношения такие? — Такие вот отношения, — Чонгук отпускает Шугу, но не отходит. — Я не знаю, о каком объявлении говорил Рен, но всё то, что ты сказал ему — правда. — В смысле? — В смысле, что я думаю только о тебе, а ещё, я хочу только тебя. Рен это знает и так, да и я не скрываю. — Что? — дрогнувшим голосом спрашивает Шуга и чувствует, как навострил ушки внутри Юнги. — Послушай, у нас с Реном когда-то была страсть, но она прошла. В тот самый день, как тебя привезли в мой склад, с тех пор ни один омега Бетельгейза меня не интересует. Даже несмотря на то, что ты мне лгал про яд, что подставил, и несмотря на то, что я тобой пользовался тогда, я отрицать этого не буду. Я не хотел этого, я и сейчас не хочу, но мысли о тебе грызут меня изнутри. — Зачем ты говоришь мне это? — Шуга прислоняется к капоту, так как самому удерживать себя на ногах становится непосильной ношей. — Затем, что я хочу тебя себе. Хочу вырвать с корнями руки Малону, Рону и всем остальным, кто тебя касался, хочу, чтобы ты был моим и только моим, — твёрдо говорит альфа. Шуга не сдерживается, комкает на груди рубашку, глубже воздуха в легкие набирает. Не моргает, смотрит в самые чёрные глаза вселенной и ищет в них ложь, не находит. — Чонгук, — всё, на что хватает омегу. — Я люблю тебя, Мин Юнги. Эта любовь меня ломает, я пытался с ней бороться, я травил её, кем только мог, но она, сука, выживает и, более того, с каждым разом всё больше разрастается, хотя, куда больше. Моё чудовище дышит тобой, — Чонгук хватает руку омеги и прикладывает к своей груди. — Чувствуешь? Он только рядом с тобой живёт, эмоции выражает, он с ума по тебе сходит, только я схожу больше. Юнги словно от долгого сна просыпается, одним чётким ударом отбрасывает Шугу в дальний угол и распрямляет ладонь на чонгуковской рубашке, поглаживает грудь альфы, становится вплотную. Волк в Чонгуке бьётся о грудную клетку, хочет вырваться, лапы к омеге тянет, но Юнги добро не давал пока. Омега всё ещё растерян, отдёргивает руку, вновь в лицо альфы всматривается. — Но, — каждое слово — это адский труд, но Юнги старается. — Ты меня выбросил на обочину, ты мне жизнь сломал. Это ведь ты говорил, что никогда… что человек, а твой отец, и вообще… — омега говорит рвано, пытается мысли в порядок привести, собрать воедино растекающуюся перед глазами картину. — Говорил, отрицать не буду, и я виноват во всём, что с тобой произошло. Я был идиотом, я слишком поздно понял, что ты самое главное, что у меня есть. Я готов молить тебя о прощении хоть всю жизнь, — Чонгук проводит пальцами по скулам парня. — Я до тебя и представить не мог, что полюблю человека, что буду продолжать его любить, несмотря на то, во что он превратился и, пусть, по моей вине. Я привык контролировать всё, но своё сердце не смог. Каждое слово Чонгука — жидкий мёд, который по крови омеги разливается. У Юнги внутри цветы расцветают, их чудесный запах в нос забивается, хочется смеяться и плакать одновременно. Омегу эмоции на части разрывают, он боится, что не сможет совладать с бешено бьющимся в груди сердцем, не сможет взять под контроль заполняющее его чувство абсолютного счастья. Но в то же время есть что-то во всём этом неправильное, что-то не стыкующееся. Юнги что-то упускает. — Но тебе не позволят, — еле шевелит губами Мин, пока альфа, обхватив ладонями его лицо, поглаживает пальцами. — И наследника у тебя не будет, — совсем тихо добавляет омега. — Я знаю. Я всё это знаю, поэтому мы сделаем по-другому, — Чонгук отпускает лицо парня и внимательно смотрит на него. — Ты говорил, что любишь меня, я уверен, что любишь даже сейчас. Потому что я это чувствую. Юнги на это не отвечает, альфу не перебивает, продолжает внимательно слушать. — И я тебя люблю, и мы с тобой можем быть счастливы, чем мучить друг друга, как мы делаем это сейчас. — Но как? — искренне пытается понять Мин. — Как ты один пойдёшь против всех? Рискнёшь всем, что у тебя есть? — Поэтапно, — говорит Чон. — В первую очередь, я не дам тебе вернуться к Робу и на ту работу. Я сниму тебе квартиру сам, и ты съедешь туда, окончательно порвёшь со своим прошлым. Малыш, — Чонгук притягивает парня к себе и, несмотря на курящих у входа в ресторан знакомых, обнимает. — Тебе не надо так сильно переживать, мы всё уладим, просто будь со мной, доверься мне и не бойся. — Но, Чонгук, твой отец ненавидит меня, все оборотни Сохо пойдут против! — восклицает омега и отталкивается назад. — Моему отцу нужен мой брак с оборотнем и внук. А с кем я буду жить, и кого я люблю, не его дело, — спокойно говорит альфа. — Не понял, — Юнги отшатывается назад и всматривается в чернильную радужку в глазах напротив. — Брак — это фикция. Он не имеет для меня никакого значения, и тот омега, который будет носить мою фамилию, тоже. Прошу, смотри на это по-взрослому. Главное, что люблю я тебя и только тебя. Всё остальное не имеет значения. У Юнги перед глазами тени сгущаются, все огни и всё освещение разом меркнет, оставляет омегу в темноте. Она накрывает Мина с головой, засасывает в самую глубину, чёрной жижей в легкие забивается, и Юнги в ней тонет. Всплывает из этого мрака только Шуга. — Серьёзно? — надломлено смеётся омега. Этот смех Чонгуку в кожу осколками впивается — есть в нём что-то отчаянное, что-то болючее настолько, что Юнги даже ударить хочется, лишь бы прекратил. — Что смешного? — не выдерживает Чон. — Ты мне Малона заменить хочешь? — Шуга становится ближе, сканирует взглядом лицо, ладони в кулаки сжимает. Чонгуку бы кожу живьём за такое содрать. За такую искусную пытку, за потрясающее умение раз за разом Юнги убивать — так медленно, изощрённо и по-особому это делать, втаптывать в грязь его надежды, мечты, протягивать руку и сразу отбирать, за умение в самую душу плюнуть, за все эти страдания, которое изодранное сердце всё равно выносит, будто всё ждёт, когда уже предела достигнет. — Я сказал, что люблю тебя. — Так вот подавись своей любовью, — шипит Шуга и отталкивает Чона. — Юнги, ты же не ребёнок, — Чонгук старается говорить мягко, понимает, что омеге тяжело. — По-другому я не могу, и потом, ты переспал с половиной Сохо за деньги, за более худшие условия! А я люблю тебя, и ты… — Чонгук договорить не успевает, Шуга бьёт его кулаком в челюсть, потом подносит руку к груди и скулит от боли. — Я не любил половину Сохо! — превозмогая боль, кричит омега и, оставив машину, идёт в сторону дороги. Хоть куда, лишь бы убежать от Чонгука, отойти подальше — не видеть, не чувствовать, не слышать. Омега бежит без остановки, за ним нет погони, он останавливается только на детской площадке, падает коленями на сырую землю и пытается отдышаться. Чонгук Юнги через всё Сохо привязанным к своей панамере будто протащил, его изодранное в клочья тело волочил, обо все камни и кочки, везде по куску его плоти, по капле его крови оставил. Надо бы поплакать, надо бы обиду и боль наружу выпустить, надо освободиться, но Шуга не плачет, и слезинки выдавить из себя не может. Куда ни повернись — тупик. Кому руку ни протяни — тебе в ладонь гранату без чеки кладут. Шуга устал. У него есть всё и нет ничего. Ни деньги, ни чужая любовь, ни слава, пусть, и в сомнительном бизнесе, ни доли успокоения или удовлетворения не приносят. Шуга зубами все эти месяцы за жизнь цеплялся, всё пытался доказать себе, что может без него, что может и один на ноги встать, и встал. Оказалось, это иллюзия, самообман. Чонгук говорит «люблю тебя» — Юнги оживает, вспархивает и до самых небес взлетает. Чонгук говорит «ты меня делить будешь» — Юнги обжигает крылья и подбитый к земле обратно летит, лицом вниз на асфальт падает, оставляет на нём кровавое месиво. Юнги так и сидит, прибитый к холодной земле, в чёрное небо всматривается, но там одна пустота, бездонное полотно, в которое не нырнуть больше, не окунуться, потому что Юнги дано только проёбываться раз за разом и на грабли «доверие» наступать. Чонгук ему лгал, на границу вышвырнул, он из него все жизненные силы высосал, собственноручно все органы повыдёргивал, пустой оболочкой в Show Boys вышвырнул, а этот дурак вновь поверил, руки протянул, шаг сделал. Обрадовался, как ребенок, надежду в себе поселил, позволил себя обмануть. Позволил над своими чувствами поиздеваться в сто-пятисотый раз. Юнги без Чонгука умрёт — согнётся у себя или в роскошном пентхаусе, или в канаве где-то — всё одно и то же, но Юнги с Чонгуком, женатым на другом, умрёт раньше. Мин этого не вынесет, ему легче самому своё сердце вынуть и сжечь, а пепел развеять. Чонгук никогда Юнги полностью принадлежать не будет, а омега с чужого стола есть не станет, сам себе по сантиметру плоть отрубать будет с каждым запахом на альфе пойманным, с каждым следом, с их общим ребёнком. Это всё слишком, лучше прямо сейчас под колёса и мозги по асфальту. Юнги от мыслей отрывает звонок от Роба, который спрашивает, как прошёл приём, омега обещает ему перезвонить и соскребает себя с асфальта. Надо поехать к Малону и изображать полный порядок, будто это не у Юнги сейчас внутри последствия применения химического оружия. Чонгук зарядил по нему самым сильным, уже протестированным концентратом. Только расплывающиеся на коже нарывы никто не увидит, у Чонгука боль для Мина особенная — она только для Юнги, специально подобрана. Юнги, опустив плечи, тяжёлыми шагами подходит к мерседесу, игнорируя так и стоящего рядом с ним альфу. Чонгук молчит и смотрит. Продолжает выжигать в омеге дыры, но шагу к нему не делает. Шуга протягивает руку к дверце и замечает Тэхёна, который открывает двери своего порше для какого-то омеги, но не Чимина. Шуга захлопывает дверцу и быстро идёт к альфе. Чонгук по виду и настрою омеги понимает, что Рену возможно сегодня даже повезло, Мино бы заблокироваться в автомобиле и не вылезать. — Где Чимин? — первое, что спрашивает подлетевший к Тэхёну Шуга. — И тебе привет, — альфа закрывает за Мино дверцу и уводит Мина в сторону. — Где мой друг? — цедит сквозь зубы Мин. — Какого хуя ты на приёме с каким-то омегой?! — Он дома, — спокойно говорит альфа. — У него всё хорошо, можешь о нас не беспокоиться. — А это тогда кто? А? — Шуга непонимающе смотрит на него, а потом на остановившегося невдалеке Чонгука. Последний сразу уводит взгляд. — Так это… — осекается Мин. — Это твой официальный омега… Вот значит, как вы живёте, вот он ваш предел, да? Так вы, значит, любите? — Шуга с Тэхёном разговаривает, но смотрит на Чонгука. — Ты это мне предлагал ведь? Настолько ты меня не уважаешь? — шипит омега. — Это не я шлюха, это вы проститутки, только вы продаёте кое-что намного важнее, чем тело! — Шуга отворачивается и идёт к мерседесу. — Не перегибай палку, — слышит уже в спину омега голос Чонгука и вновь оборачивается к альфам. — А то что? Что ты можешь мне сделать? Что будет хуже всего того, что ты уже натворил? — Чонгук не отвечает, но взгляда не уводит. — А Чимин, — смотрит омега на Тэхёна. — Чимин не мог согласиться на такое! Нет! — Шуга идёт к своей машине и сразу садится за руль. Тэхён просит Мино пересесть в машину их шофёра, а сам выезжает за Юнги. Третьей с парковки вылетает панамера. Юнги в тэхёновском лифте еле свои эмоции под контроль берёт — с одной стороны он увидит своего любимого и родного человека, с другой стороны, Мин решает прописать Чимину сразу же со входа, потому что Чимин достоин лучшего, а не быть любовником, пусть и любимого человека. Юнги гипнотизирует меняющиеся на табло цифры, боится, что бешено бьющееся сердце лопнет в предвкушении, и вылетает из лифта сразу же, стоит ему остановиться. Омега, что есть силы, колотит дверь и даже кричит, требуя Пака немедленно её открыть. Но в ответ абсолютная тишина. — Какого чёрта? — Тэхён подходит к двери и достаёт ключи. — Может, он спит. Альфа обходит всю квартиру, но Чимина нигде нет. — Его нет, — надломлено говорит Тэхён и тянется к телефону. — Может, погулять вышел? — Чонгук прислоняется к косяку двери рядом с Шугой. — Он бы меня предупредил, — огрызается младший и вздрагивает, услышав звонок с кухни. Тэхён проходит в комнату и находит телефон омеги на столе. — Но, — растерянно говорит вернувшийся в коридор бледный Тэхён. — Куда он делся? Тэхён прислоняется к стене и запускает руки в волосы, а потом резко срывается с места и с ходу бьёт брата по лицу, потом ещё раз, не даёт Чонгуку выпрямиться и бьёт подряд. Юнги испуганно отбегает в сторону, кричит, просит Тэхёна остановиться, но тот звереет будто, бьёт и повторяет: "Где Чимин? Куда ты его дел?". — Я ни при чём, — говорит Чон и отталкивает брата. — Это не моих рук дело. — А чьё тогда? — младший вновь подлетает к брату, но тот отшвыривает его в дальнюю часть коридора и утирает тыльной стороной ладони кровь, текущую из разбитых губ. — Я бы так не поступил! Я бы твоего омегу не тронул! — рычит Чонгук. — Мне надо его найти, — треснуто говорит Юнги и, оставив братьев, идёт обратно к лифту. Он понятия не имеет, как и где, он будет искать Пака, но он должен. Юнги подозревает, что Чимин сбежал, но куда и к кому, не знает. Он доходит до машины, и не в силах совладать с приступом паники и страхом, которые обуревают его, стоит вспомнить ту ночь, когда он сам ушёл из дома, омега тяжёлым мешком оседает прямо на тротуар. — Умудрились же мы встретить людей, у которых гордости выше крыши, вот только ничего, кроме неё, у вас нет, — язвит остановившийся рядом Чонгук. — Я искренне не понимаю, — уже мягко говорит альфа. — У Чимина была шикарная жизнь, у тебя была бы даже получше, почему вы сбегаете, отказываете, почему вечно ищете сложный путь. Тэхён любит его, а я люблю тебя, но нет, тебе лучше блядствовать, а Чимину сгинуть на улицах. — Почему? — Шуга встаёт на ноги и отряхивает брюки. — Потому что я достоин большего, я заслужил, чтобы меня любили искренне и не стыдились, чтобы не прятали в золотом замке и не бегали ко мне под покровом ночи, — омега останавливается в шаге от Чона. — Твоя любовь после твоего предложения ничем не отличается от любви моих клиентов, приезжай к Робу, оплати заказ, и я буду ублажать тебя всю ночь, в порыве страсти можем даже друг другу о любви шептать, это и есть твой максимум, твой предел. Такой любви у меня и так дохуя, так что засунь её куда-нибудь поглубже, а я пойду искать друга, — Шуга отталкивает Чонгука, идёт к мерседесу и резко вздрагивает от оглушившего весь жилой массив истошного воя серого волка.***
— Последний полукровка убит сегодня вечером, — Тао останавливается напротив большого дубового стола, на котором сидит голый и явно несовершеннолетний омега. Хосок водит губами по молочной коже парня, ближе его к себе подтягивает, глубже насаживает. — Уверен? — не отвлекаясь от красивого тела, спрашивает полукровка. — Абсолютно. — Отлично, значит, теперь уже волков ничто не спасёт, — зло усмехается альфа и оставляет глубокие полосы на белоснежной спине. — Ты похож на моего братца, солнце, — шепчет Хосок на ухо парню. — Но не совсем. В глазах Юнги я видел такой страх, такую парализующую ненависть, которую ни один из вас мне дать не может. Я так по нему скучаю, а ты меня только расстраиваешь, — гладит омегу по волосам полукровка. — Уходи, Тао, — обращается альфа к помощнику. — Подумай, как вы достанете мне моего малыша, любовь всей моей жизни. Только дверь поплотнее закрой и прикажи никого ко мне не впускать, этот очаровательный малыш сыграет роль Юнги, не хочу, чтобы прервали это занятное представление. Тао, поклонившись, выходит, закрывает за собой дверь и, прислонившись к ней спиной, слышит животный рык и сразу последовавший за ним истошный и полный ужаса крик.