Заметка десятая: я знал, что каждая вылазка может стать для нас последней.
Но я всё равно настаивал на нормальной тренировке в боевых условиях. Как мы и договаривались, клоны после скудной обеденной трапезы стали подтягиваться к толстой железной двери — выходу из штаба. Первым прилетел Эль, торопливо запихивающий шпагу в ножны. В тусклом электрическом мерцании золотые нитки на его короткой куртке блестели и отражали свет на стену мелкой белёсой рябью. Я вообще боялся за испанца, потому что когда ты стараешься быть незаметным и крадёшься мимо противника, сверкать, аки петух, категорически не рекомендуется, а Эль со своим колоритом прекрасно исполнял роль чёртового прожектора. Я попытался стащить с него эту идиотскую куртку, но он только задёргался и зашипел на меня, мол, «не трожь, она счастливая». Я махнул рукой; хоть шпагой махать умеет, в крайнем случае, убежит. Следом вывалился Боец, как обычно, в одних боксёрских трусах и в больших перчатках. Он весело лыбился, сияя дыркой вместо переднего зуба, и у меня отчего-то поднялось настроение. Боец вообще был душой компании, он не любил напряжённой обстановки и часто шутил невпопад, зато на вылазки лез впереди всех, хоть за уши держи. Парадокс, но я ни разу не видел больших драк между ним и другими клонами, даже с несносным Заводным. Последними притащились Джеймс и Перец, как я его прозвал. Агент цепко держал клона за плечо, а Заводной дёргался и огрызался, как дворовая шавка. Шляпа съехала набок, рука сжимала трость, а Джеймс со строгим равнодушием оглядел нашу компанию и остановил взгляд на мне. — Вперёд. Держи его поблизости, — кивнул я на Перца и, не дожидаясь, когда на весь белый свет выльется поток ругани, двинулся по коридорам. Тронул Пушку на поясе, наверно, инстинктивно, но моментально отбросил мысли о ней.Заметка одиннадцатая: за каждым углом может быть враг.
Я завёл привычку прижиматься к стене, когда иду по таким коридорам. Я был впереди, прямо за мной крался Боец, Заводной, беспечно помахивающий тростью, дальше шёл Эль, сжимая рукоять верного оружия, заканчивал эту процессию Джеймс, которому приходилось оглядываться, держа в поле зрения ещё и фетровый котелок. Стыдно признавать, но у меня всё время перехватывает дыхание, когда я смотрю за угол. Забилось сердце, а воздух отказывался проходить в лёгкие, застревая где-то в гортани. Видимо, осторожность у меня начала перетекать в стадию паранойи. Скоро обрету способность сливаться с окружающей средой, ловить мух языком и вертеть глазами в противоположные стороны. Я проглотил нервный смешок и тихо, насколько можно, стал выглядывать. — Эй, красный, не тормози! — громко прогорланили за моей спиной. Я чуть не обосрался. Меня резко дёрнуло назад, пыль с бетона взвилась и попала в горло и глаза, и мне пришлось очень постараться, чтобы негромко откашляться и отплеваться. Я повернул голову к нашим и тут же врезался взглядом в Перца. Тот выглядывал из-за спины Бойца, с поднятой бровью и настолько надменным видом, что одно только чудо спасло его рожу от поцелуя с моими ботинками. В голове отчётливо всплыла фраза Джеймса, которую тот сказал ещё утром. — Тише! — только и смог выдавить я. Эль демонстративно зашикал, но одного моего мимолётного взгляда хватило ему, чтобы заткнуться. Самый правильный, блин, нашёлся. Слава богу, услышать эту перепалку никто не мог — проход был чист. Минус один коридор, минус поворот, минус целый лабиринт из запутанных ходов, плюс комок нервов в глотке — занимательная арифметика с пятью клонами. И вот она. Долгожданная дверь склада. И несколько кукол-громил с пуговицами вместо глаз. Недетские игрушки. Я помню, как Боец в своё время на спор рванул среди бела дня прямо сюда, и здесь стояло штуки четыре таких вышибал. Мы сначала ещё подумали, мол, повыпендривается, одумается на полпути и вернётся, но ни через десять минут, ни через полчаса его не было. Точно помню, как ещё посмотрел на Джеймса, и его лицо сделалось каким-то худым и очень бледным прямо за одну секунду. Мы сорвались тогда с мест, забыв и про оружие, и про камеры, и про скрытность, и мы просто бежали по коридорам, и сильно мутило, потому что я больше всего боялся услышать тишину. И Боец лежал на полу в окружении ваты и ткани, с изуродованным лицом и вывернутыми ногами, и тихо-тихо. Я помню, что у меня затряслись руки, когда он очнулся, уже на базе, после нескольких часов полного молчания. Я больше не хочу вспоминать я больше не хочу вспоминать я больше не хочу вспоминать. На миг потемнело в глазах и отключился мозг, отдавшись в лапы первобытной паники, но лишь на миг. Я уже приучился брать себя в руки, и сейчас это стало неприятностью, но не препятствием. Я на цыпочках отошёл назад, а у Бойца сразу загорелись глаза. Не успел и слова вымолвить, а этот отбитый уже перебегал на другую сторону коридора, прямо под носом у кукол. Те, со своей реакцией мёртвого ленивца, едва ли обратили на Бойца внимание, а мне экстренно пришлось отводить клонов подальше от будущей драки. — Только одного гаси! — только и успел я прошептать вслед боксёру, и чёрт знает, услышал он или нет. Он только неопределённо махнул рукой и свистнул, громко так, с улетающей вверх радостной истерикой. Вышибала, что был поближе, резко дёрнулся, как от тока, и вышвырнул свою тушу в коридор. Он тут же заметил нас и упёрся своими бессмысленными глазёнками прямо сквозь меня, пронизав мозг, череп, кожу. Я прямо окаменел от этого взгляда. Боец же, пока я развесил уши, хорошенько замахнулся и изо всех сил зарядил кукле в спину, где у людей находится позвоночник. Ватное чучело отбросило вперёд, ближе к нам, а клон напрыгнул на лежащее тело и принялся молотить его по голове. Через полминуты кукла вообще перестала шевелиться. — Кто дальше? — спросил Боец, с пугающе добродушной улыбкой вытирая пот со лба. Вперёд толкнули растерянного Эля. Он хотел было возмутиться, но лаконичное «пиздуй давай» заставило его гордо выпрямить спину и приподнять голову. Для него бетонный пол был подмостками, ареной, где по сценарию должны были убить злодея, а клон, как истинный герой, должен сделать это эффектно, быстро и без грязи. Так было легче осознавать, что ты кого-то убил, так кажется, что всё вокруг только глупая постановка безумного режиссёра. И Эль шагал вперёд, ровный, как палка, подтянутый и наигранно-изящный. Хлёско заблестел на воздухе отполированный металл шпаги, один прерывистый вдох, и толстая от избытка ваты нога куклы летит в сторону. Испанец делает вид уверенного дуэлянта, но дрожащие колени сильно его выдают, а когда кукла неуклюже падает прямо на Эля, он и вовсе взвизгивает, по инерции выставляя руку с клинком вперёд. Треск перетянутой ткани режет уши, а клон поспешно ретируется, когда видит надвигающуюся фигуру очередного громилы. И вперёд хотел было двинуться Джеймс, но почему-то перед куклой очутился Заводной, и его лицо тут же сделалось багровым, как тогда, утром. Он ударил тростью по бетонному полу, как дрессировщики пугают голодных тигров, и громила на секунду растерялся, прислушиваясь к взрывам эха со всех сторон. Я не помню, я не знаю, как кукла оказалась на полу. Этот момент словно окунули в чернила, а потом — эта сцена прочно закрепилась в моей памяти, — я видел клона, стоящего над извивающимся чучелом, широко раскрытые глаза с лопнувшими сосудами, желтозубую кривую улыбку и блеск лакированного дерева. Я слышал тяжёлое дыхание, утробное рычание дикого животного и пронзительный свист в вязком, как мёд, воздухе. И громилу с оторванной пуговицей-глазом, корчившегося под ударами трости. Заводного оттаскивал Джеймс. Разбушевавшийся клон вырывался, кричал ругательства срывающимся голосом и всё норовил пнуть изгвазданный мешок ваты, а его морду всё ещё украшала бешеная улыбка, оскал, какой бывает при судорогах. И два контраста — стальной ледяной протез, который забыл, как смеяться или плакать, или чувствовать вообще, и прыткая узловатая рука, вопящая, желающая мучительной, сочной агонии ближнего своего.Заметка двенадцатая: нам с Джеймсом не досталось противников, но мы были уверены в готовности друг друга.
Путь на склад был чист. Двери хватило на несколько ударов и пинка ногой, после чего она, скуля, отворилась. Врубился свет полумёртвой лампы, а мы принялись обыскивать полки и коробки. Эль скрылся за ветхим шкафом, куда-то вправо мелькнул Боец, а я занялся ящиками у стены. Там лежали повидавшие жизнь консервные банки, клубки спутанных проводов, горы синих пуговиц, несколько кусков металлической трубы, а поверх этой кучи красовалась сероватая вонючая футболка. Как только можно хранить столько разных вещей в одной свалке? Я сдёрнул эту тряпку, чтобы посмотреть трубы, как вдруг за моей спиной раздался тихий раздражённый голос: «Верни.» Меня как ударили. За мной стоял незнакомый клон с бледным лицом и всклоченными волосами. Я даже не услышал, как он подошёл, я вообще не понял, откуда он взялся. Из своих углов высунулись Эль и Боец, каменным взглядом из двери стрельнул Джеймс. На незнакомца пялились четыре пары глаз, а он, как загипнотизированный, смотрел мне в душу. «Верни.» Я судорожно закинул футболку обратно на кучу барахла. Он постоял, словно осознавая мои действия, вдруг ожил и без какого-либо смущения или удивления приблизился к куче, сел на пол и принялся аккуратно складывать эту майку, оставив всю компанию ловить мух раскрытыми ртами. — Ты кто? — выпалил я, не найдя других слов. — Не знаю, — без промедления ответил клон, не отрываясь от футболки. Помолчал несколько секунд и добавил, — Мне не говорили, значит, и они не знают, и я тоже не знаю, значит, никто не знает, значит, меня нет, но у меня есть кофточка, значит, я есть. — Чего? — Значит, тебя нет, а я есть. Ты голос, — терпеливо объяснили мне. Эль красноречиво покрутил пальцем у виска. Этого можно было не делать, потому что и так всем было понятно, что с головой у этого парня что-то не так. Боец от такого разговорчика вообще еле сдерживал хохот. В разговор лезть, однако, боялся. Незнакомец положил свою ненаглядную футболку на пол и принялся гладить её, как кошку. — Как тебя зовут? — медленно спросил я, легонько тронув клона за плечо. Он дёрнулся от руки, как от огня, посмотрел на меня ошеломлёнными глазами и отполз в сторону. — Ты что, глупый? — удивлённо проговорил он, — Ты же мой голос, ты сам знаешь. Где-то час мы разбирались, кто тут чей голос. Я чувствовал себя абсолютным дебилом, разговаривая с этим клоном. Он вообще не удивился нам, даже на ядовитые замечания Перца отвечал вежливым «Замолчи, пожалуйста, плохой голос, ты мне не нравишься». До штаба шли под аккомпанемент совершенно сумасшедшего разговора о мороженом, тараканах и синих пуговицах. Уже когда пришли, мы порешили, что нового будут звать Шизофреник. Он смысла слова всё равно не понял и согласился, утверждая, что имя очень красивое и ему нравится. Вечером под небольшой скандал отправили Заводного спать на кухню, потому что оставлять настоящего психа без присмотра мы не могли. Я лишился на ночь одеяла. Надо будет с утра порыться на том складе и поискать какую-нибудь альтернативу кровати, а то Перец на одной табуретке далеко не уедет. Джеймс полвечера молчал, сидя на своей койке, а я ковырялся с железками за столом. Было неуютно, болела голова от кучи событий, да ещё и конское ржание Бойца за стеной не прибавляло радости. Небось, забавлялись с Элем на пару болтовнёй с новеньким, а тот и не против. Хорошо, что нам тихий достался сумасшедший. — В итоге получается зоопарк. — негромко произнёс я, — Два психа, один из которых полная обезьяна, петух испанской породы и конь. — И мы с тобой два оленя, — поддакнул Джеймс.Заметка тринадцатая: мы переобщались с сумасшедшими за этот день.