Заметка двадцать: не жди, когда плохое начнёт казаться нормальным.
Шизофреник откровенно заснул прямо на холодном бетоне, положив уже довольно грязную голову на колено Флэша — крайняя степень доверия этого психа, по нашим меркам. Джеймс не упустил такого удачного случая пошутить в очередной раз про пидоров. Это всё было очень хорошо и весело, конечно, но не для меня. Так что пока эти два великовозрастных дитятка тихонько ржали и с чистейшим восторгом примеряли спящему Шизофренику маску Флэша, я вдруг понял, что что-то не так. Тишина. — Эти вроде успокоились, — заметил я. Джеймс рассеянно кивнул, мол «умничка, Шрам, возьми пирожок с полки за наблюдательность и съебись, будь так добр» и продолжил разговор. Ладно, хорошо. Я, посидев ещё малёк, всё же решил встать — лишним точно не будет. Оставив ребят сидеть тут втроём, пошёл туда, где ещё не так давно были слышны крики и вопли. Меня грызло какое-то странное предчувствие — ну не могли они так быстро утихомириться, не одаривая в качестве бонуса друг друга любезностями до конца дня. Было в этом что-то неправильное. И в этот раз предчувствия не обманули меня: зайдя в комнату, я увидел самое, пожалуй, жалкое, что только видел за свою жизнь. Рядом с проигрывателем на замызганном полу сидел донельзя хмурый Перец. Обхватив одной рукой колени, другой он безнадёжно ковырял этот несчастный кусок железа и пластмассы с явным желанием что-нибудь, а всё же отколупать. Тут же был и Боец, который своим нетороливым тоном пытался привести Заводного в более подобающий вид. Однако Перец, видимо, чихать хотел на уговоры. Как там сказал Шизофреник — Перцу плохо? О да. Ему определённо плохо. Он сидит, не буянит и даже не ругается — явно на грани жизни и смерти балансирует. Однако шутки шутками, а всё же я не видел здесь самого Эля. — Где второй? — спросил я, зная, что меня поймут. — Ушёл. — Ушёл… В смысле ушёл? — бросив взгляд на Перца, я понял, что из него я навряд ли выдавлю хоть слово. Парадоксально, но именно сейчас, когда надо говорить, он с совершенно пустыми глазами ковырял то, что сам же чинил пару дней назад. Так, словно бы гениальный мастер разочаровался в своём шедевре. Вот только молящий о смерти проигрыватель — не шедевр, и уж, конечно, Заводной совсем не мастер, да и гениальный он лишь в том, чтобы драть своё горло по любым пустякам. Интересные у них тут разборки происходят. — Ну вот, свалил куда-то. Я без понятия. — Охренительная формулировка, знаешь ли, — обойдя Заводного, я встал рядом с Бойцом, скрестил руки и сверху вниз посмотрел на Перца. — Расскажи, а? И скажи, чего этот киснет. Смысл жизни понял? — Zavaliss, drug. Я не могу больше слушать… — обречённо вдруг проговорил Перец, не глядя на нас и продолжая пытать проигрыватель. — Ни песни. Ни музыку. Ничего, — вздох человека, которому больше нечего терять. — А, да провалиться вам всем в этой jame… — Давай я сам объясню, — предложил мне Боец. За неимением лучшего я согласно кивнул. Буквально за несколько минут мне было всё пересказано — вроде как точно, ясно и даже по делу.Заметка двадцать один: у Заводного какое-то нездоровое пристрастие к музыке.
Почему нездоровое? Да потому что нормальный человек не начнёт взахлёб ругаться, поняв, что ему не нравится ничего из музыкального репертуара, попросту ни одна из возможных песен. И не начнёт бить пол костяшками пальцев до крови — я бы ни за что не поверил, если бы сам потом не увидел. Вообще, как мне рассказал Боец, Перец с довольным и сияющим таблом притаранил починённый предмет техники. Пообещав, что «сейчас всё будет как надо, а не как обычно», он включил проигрыватель, куда-то нажал, что-то покрутил… — А потом он просто схватился руками за голову и заскулил. Я серьёзно, Шрам. Он начал болтать что-то вроде «нет-нет-нет, только не опять», куда-то тыкать, делать громче. Я его спрашиваю, типа, Перец, что случилось-то, а он ругается, как чёрт знает кто. А потом — Шрам, вот поверь мне! — начинает бить себя. Раз по башке, два, три. Я его вроде за крылья-то схватил, так он пнул меня, потом грохнулся на пол и давай уши руками закрывать. Эль зашёл, посмотрел. Сказал, что… — …что я аутист какой-то! — перебил его Перец и опять замолк. Боец, чуть сконфузившись от такой прямоты к своему другу, всё же пожал плечами и не очень охотно согласился: — Ну да, как-то так. Говорит, что Перец уже вообще того, — громила повертел пальцем у виска. — Вот, сказал и выключил. А этот на него набросился, глаза бешеные, начал орать, типа, зачем, что ты творишь. Ну Эль сказал, что ему и даром не сдался этот проигрыватель и опять включил. А этот опять морщится, руками уши закрывает и начинает орать что-то вроде «ты специально, выродок, специально!». Ну и пошло-поехало, я даже расцеплять их не стал, знаешь. Расцеплять он их не стал, урод долбанутый. Видит же явно, что один из этих придурков совсем уже больной — так мало того, что никого позвал, но и сам руки сложил и смотрел это, как кинцо второсортное. Я тоже хорош, сидел, вместо того, чтобы что-то делать. Поговорил с Джеймсом и Флэшем? Поговорил! Контакт, сука, налажен! — И? Куда он делся в итоге? — Ну Перец ему сказал, мол «катись к ебеням отсюда». Я промолчал. Вполне во вкусе Перца. Но, заметив, что Боец не собирается говорить дальше, а Заводной тоже никак не прокомментирует эту свободную цитату, всё-таки спросил: — А он? — А он и укатился, бллин, колобок vonutshij, — вставил-таки Перец и опять принялся завывать, сменив тему и даже прекратив мучить проигрыватель: — Ни одной хорошей записи, ни одной… Вот же мудак ssanij, никогда больше не смогу… О-о-о-о, один kal, один kal! — и он с уже совершенно безумным лицом опять принялся с отчаянием лупить пол. Я бы никогда в жизни не подумал, что этот человек будет вредить себе, а уж тем более — вредить из-за музыки. Но это было так, его лицо было искажено, он с остервенением колотил бетон. С каждым глухим ударом на сером полу расцветали бурые мелкие пятна. Вот только такой клумбы мне тут было не надо, и мы с Бойцом почти одновременно кинулись к нему. Подхватив его, я принялся трясти эту истеричку: — Совсем поехал? Это просто тупой проигрыватель! Перец и не пытался ответить нормально. Настроение его поразительно резко перешло от одного к другому, словно бы он не знал, как бы повыразительнее показать своё несчастье и поскорее выебать остальным мозги. Глядя на меня потухшим, таким непривычным для него апатичным взглядом, он прошептал: — Я так ждал, пока послушаю. Думал, тогда будет всё хорошо, всё это griazz и дерьмо из своей жизни забуду. А он, — клон как-то совсем уже неестественно дёрнулся, — просто взял и сделал так, что я больше не могу слушать! Не могу! Я даже с тем поругался! Я… — Давай тогда выкинем железку эту? — предложил Боец. Видимо, ситуация пока не поддавалась его мышлению. Неудивительно. — Да вас я всех выкину, tupitsy! — рявкнул Заводной и, противореча всему, что он только что сказал, со злостью пнул многострадальный проигрыватель. — А ну прекращай! — нахмурился я. Не хватало ещё, чтобы он затеял драку с лучшим дружком испанца. — Но это отвратительно… — с ощутимой болью — болью! — в голосе пожаловался Перец. Его брови были вскинуты, а лицо было живым примером растерянности и обиды, совсем как у расстроенного ребёнка. Так он стоял, пока не заметил наши пристальные взгляды. С прищуром осмотрев нас двоих, он наконец понял свою ошибку. Как-то неопределённо оскалившись — видимо, это должна была быть улыбка — он пожал плечами и раздражённо сказал, будто это мы ему нервы трепем почём зря: «А, ладно. Чего glazzja раззявили? К чертям» Тут-то проявили интерес и зашедший Флэш, и приковылявший Джеймс. Даже Шизофреник пришёл, сонно потирая глаза. А рассказ об ушедшем Эле в этот раз был ещё лучше. Больше ругательств и меньше подробностей. После перемывания костей все, сколько нас было, пытались что-то сообразить. Дельных мыслей, однако, так никому в голову и не пришло — обычное для нас явление. — Надо искать идти, — наконец нерешительно сказал громила. Кое-кто согласно закивал, но Флэш твёрдо отказался. И начал приводить доводы и аргументы так, словно это он здесь главный. Голос его был спокойный, и он поочерёдно заглядывал в лицо каждому из нас своими до невозможности хитрыми глазами, стараясь вразумить. Бесил меня, короче. — Нет. Это опасно. Нас могут заметить. А вот одного человека обнаружить сложнее, разве нет? У Эля много шансов. К тому же, он может из-за наших поисков начать прятаться ещё дольше. — Ну нет, он же не совсем даун, — резонно заметил я. Такое мнение об умственных способностях моих ребят задело меня, пусть даже и было частично правдой. Но не об этом! — Конечно, не даун, — в свою очередь беспрекословно согласился он. Без капли упрёка. Вот же зараза. — Но ведь он, скорее всего, сам вернётся. Эль очень вспыльчивый. Боец подтвердит, он больше с ним общается. Разве нет? Вот что-что, а своё приторное «разве нет?» он везде запихает. На последних словах был сделан, кстати, особый акцент. Боец, услышав это, кивнул. И хотя мне было крайне неприятно осознавать, что, возможно, нашим выбором попросту манипулируют, но… Но ведь как-то Джеймс сказал, что Флэш попросту волнуется так же, как и мы. Идеи-то он правильные говорит, а что ещё нужно? Кроме моих подозрений у меня нет никаких компроматов на него. Из-за одного барана идти терять других — фиговая идея. Если ещё учитывать, что этот самый баран сам вернётся гораздо быстрее. Я не хотел поддаваться собственным тревогам и подозрениям. Я же не больной, чтобы ругаться с каждым, кто мне не нравится. Так что, ещё для приличия потянув время, мы на том и порешали. Но от принятого решения, если честно, не стало лучше никому. Все потихоньку уже стали осознавать, что всё не так безоблачно, как мы думали. Мы потеряли человека из-за собственного безразличия. Если так подумать, то это очень плохо — нас столько много, а внимания к друг другу всё меньше. Как же это отвратительно. Я устаю. Я не могу. Если сначала у меня были хоть какие-то надежды, и мы даже пытались тренироваться в таких спартанских условиях, то теперь нашими тренировками были только вылазки, которые кончались всё с худшими для нас последствиями. В основном спасала скорость Флэша. Да и вообще у меня были опасения, что Диктор знает о нас и сейчас откровенно насмехается, глядя на наши глупые попытки выжить. А ведь мы и правда стараемся, мать его. Стараемся изо всех наших тающих сил. Перед отбоем Боец ещё раз сказал, что хочет пойти искать Эля, и что он может пойти даже один. Естественно, я отказал. Ещё благородных смертельно опасных подвигов не хватало. Нашёлся рыцарь. — Почему?! — возмутился он, уперев руку в бок. Возмутился, пожалуй, слишком сильно. Сжав губы, он внимательно смотрел на меня и ожидал ответа. Меня, честно сказать, эта упёртость удивила. Я вроде как уже объяснил это каждому чуть ли не персонально, и вот на тебе — опять. — Потому что. Потому что я не могу рисковать никем ради Эля. Мы не пойдём никуда до завтра. Да и идти наверняка не придётся — сам придёт. Пойми это, ты же не такой идиот. — Идиот? То есть то, что я хочу помочь — идиотизм? Это нужно! — ошалело выдохнул он. Я бы его понял, но, чёрт подери, я тоже очень сильно устал за этот день. Ладно раз возразить, ладно два, но три — это уже надо обнаглеть в край. Я чувствовал себя неполноценным. Не скажу, что мне нравилось пользоваться своим положением, но неподчинение начинало раздражать. — Будь добр, запихай своё желание куда-нибудь! Мы ждём до завтра. Клон ошарашенно посмотрел на меня. Открыл рот, чтобы что-то сказать, но слова упорно не выходили из его горла. Поборовшись с самим собой ещё немного, он наконец с совершенно не присущим ему презрением выплюнул: — А… А пошёл бы ты. Вот честное слово, Шрам, пошёл бы.Заметка двадцать два: некоторые вещи давят на людей так, что они перестают слушать меня.
Наконец мы всё же разошлись, пусть и несколько обескураженные. Пошли, по идее, спать, но спал кто угодно, вот только не я — чёртова бессоница. Ночью опять началось какое-то дурацкое хождение. Несмотря ни на что, я вслушивался в шаги, но они стихли быстро. Наморщив лоб, так я и провалялся с камнем в груди несколько минут. И вдруг в голову внезапно забралась чёткая мысль, что вот и всё. Как будто оборвалось что-то. Почти зная, что меня ожидает, я встал с койки — молясь при этом, чтобы Джеймс спал. Затем осторожно прошёл через тёмный заснувший штаб к каморке, где спали испанец, Боец и Заводной. Закрыл глаза. Собрался с мыслями. И заглянул туда. Там сопел Заводной. И больше никого. Пусто. Минус ещё один человек, который был со мной с самого начала. Грёбаный проигрыватель. Качая головой, я осел на пол. Нет, этого не может быть. Не может всё складываться настолько гадко! Когда случился перелом, с которого клоны обезумели, а каждая ссора превратилась в скандал? Меня сломал этот вопрос, а тишина — совсем как тогда, давящая, вязкая, ненавистная, — услужливо добила. Было слышно только, как дышит Перец — часто, сбивчиво и… Стоп. Он ведь спит? — Перец, сука, — ругнулся я. И вот пусть меня изобьёт чёртова марионетка самым изощрённейшим способом, но я клянусь, что услышал тихое, но такое красноречивое «блять». Прелестные новости. Приподняв голову, я тихо спросил: — Ты не спишь что ли? В ответ Заводной, имитируя сон, заворочался. А меня сразу же прошибло. Вся ситуация мгновенно прояснилась — отвратительная актёрская игра этого больного на голову меломана была лучше слов. Чёртов аутист! Поднявшись, я приблизился к Перцу. Сел рядом — чуть ли не на него самого. Положил свою руку ему на ногу — он непроизвольно дёрнул ею, — и погладил. Даже улыбнулся для полноты ощущений. А затем, наклонившись поближе, ласково так прошептал: — Ну-ну-ну, вставай, сучье солнышко, — крепко схватил его за шею. — Вставай, тупая ты морда. Вставай и рассказывай. С добрым утречком. — Rukery убрал, — злобно прошипел Заводной, понимая, во что сейчас вляпался. Впрочем, его агрессия была всего только защитной реакцией. — Я вообще помочь хотел. Где-то я это слышал. Помочь он, блин, хотел. Волонтёры хреновы. Мне бы кто хотел помочь! — Перец… — судорожно выдавил я из себя. Злиться сил не было. Вообще ни на что сил не было. Я отодвинулся от этого великодушного полудурка и попросту накрыл голову руками, до боли вцепившись в волосы. Меланхолично уставился в темноту. Да почему, почему они разом решили сойти с ума? — Ёб твою мать… — раздражённо выдал Заводной. — Ну меня Боец попросил не говорить. Он обещал, что придёт. А я что, по-твоему, крыса какая?.. Да бллин, успокойся. Все мы немного razdrazz. Я махнул рукой. Я не хотел никуда идти. Не хотел никого искать. Просто не хотел — бессмысленно. Рано или поздно у ребят появились бы какие-то личные дела — и вот они. Начнёшь расхлёбывать одно — назревает другое. Я не умею так работать. И вот пока Заводной сидел и переодически выплёвывал какие-то словечки своим напускным беззаботным голосом, я никак не реагировал. Но этот сукин сын никак не успокаивался. Решив, видимо, доконать меня окончательно, он привстал и тихо, но очень нагло проговорил: — Ну нет, я могу potopatt искать. Отлично! Одна ночь просто восхитительнее другой. Не хватало мне шального Заводного с его непонятными выходками. Да, он может справиться с одним-двумя противниками — дури в нём хватает, уж я не сомневаюсь. Но ведь он неуправляем. Дикий взгляд, безумная садистская улыбка, искры в глазах, чуть ли не трясущееся от возбуждения тело — и всё, пиздец, нельзя с ним ни договориться, ни справиться, нету Перца. Есть только противное по своей натуре животное, желающее уничтожать и жадное до чужого мучения. И скулящее из-за музыки. Нет, мне не надо этого. Он впадает из крайности в крайность, мечется из границы в границу. А я не знаю этих его сраных границ! — Вот ты уже помог, отвянь. Если Боец не вернётся, я… А, похрен. Не идёшь ты, короче. Возражать Заводному было подобно тушению пожара маслом. Поэтому, когда он с удвоенным жаром начал свой словесный понос, я замолк — главное, чтоб он никого не разбудил, а на остальное всё равно. И всё же, позвольте, с каких пор этому выпендрёжнику так безумно захотелось найти испанца? Совесть проснулась? Да в жизни не поверю! Сейчас Перец шипящим шёпотом требовал, возмущался, трогал меня за плечи, злился, а я вспоминал и никак не мог уловить момента, когда это Заводной изменил к Элю своё отношение. Я не спорю, Эль очень хорош, несмотря на своё стремление выскочить где угодно и когда угодно, лишь бы только показать всем то, насколько он прекрасен для нашей бренной Земли. Да, в случае чего он мог поджать хвост и спрятаться до тех пор, пока его за уши не вытащишь и трусом не назовёшь, но он был по-настоящему незаменим. — Шрам, ну чего ты упёрся, как devtshonka! А я всё воскрешал в памяти то, как вёл себя Перец на базе. Мне особенно было важно вспомнить всё, что связано с Элем. Признаюсь — будь я послабее, то непременно тоже бы пошёл искать этого петушару. Прямо как Боец. К тому же, у Бойца связи с испанцем тоже очень крепкие. Он меня послал ради этого тореадора! И всё же единственное, что всё ещё сохранилось в памяти, так это туманная и весьма странная фраза Заводного «Он вернётся, drugi. Надо только ждать» — Шрам, а? Я вздрогнул. Ха, вернётся. Все мы так думали. А он взял и не вернулся. Ни через час, ни через два, ни к отбою, ни ночью, ни на следующий день.