Вожделение

      Эсмеральда подошла к дверям Собора и приоткрыла их. Нет, так ей выйти не удастся, там мышь не проскочит — везде солдаты. Ну и задал ей судья задачку — так ей не выбраться, а по-другому — попробуй еще найди его пасынка в этом огромном здании. Но ничего, она найдет выход. Всегда его находила.       — Ничего, Джали, — сказала она козе, которая стояла рядом. — Фролло ошибается, если думает удержать нас здесь!       — Тебе надо быть осторожнее, дитя мое, — вздохнул архидьякон, который стоял рядом и зажигал в церкви свечи. — Ты устроила большой переполох на празднике. Было бы ошибкой снова дразнить судью Фролло.       Проблема была в том, что она хотела его раздразнить. Как показала практика, реакции раздразненный судья выдавал потрясающие. Особенно, когда реагировал руками и ртом. Эсмеральда вспомнила его губы на своей коже и зарделась.       — Я всего лишь хотела помочь тому парню на площади! — стараясь выглядеть хмуро, сказала она. — Вы же видели, что там произошло! А судья им позволил издеваться над ним! Ну почему люди такие злые и всегда готовы смешать с грязью того, кто на них не похож?!       — Такова людская природа, дитя мое. Люди боятся того, что необычно или непонятно, или непривычно выглядит. Ничего не поделаешь, — архидьякон зажег еще одну свечу. — Ты не можешь изменить этот мир в одиночку.       — Ну, никто из этих точно не поможет, — фыркнула Эсмеральда, кивнув в сторону молящихся людей, среди которых в основном были богатеи.       — Возможно, ты найдешь помощь здесь, кто знает? — мягко улыбнулся священник, оставляя ее одну.       Эсмеральда медленно пошла вдоль стены церкви, глубоко погрузившись в свои думы. Всеми ее помыслами целиком и полностью завладел судья. Раньше она не понимала, как можно так реагировать на кого бы то ни было. Влюбленные и страдающие по объекту своей влюбленности девчонки казались ей невообразимыми дурами, потому что теряли способность говорить и думать обо всем, кроме своего ненаглядного. Эсмеральду поражало, как они, полностью теряя свою гордость, таскаются за своими амантами, словно побитые собачонки, терпят все их идиотские выходки и отвратительное отношение.       А теперь она сама чувствовала, что готова бежать к судье, очертя голову, хоть на край света. И чем ее так привлек этот мешок с костями?! Нет, правда, он — старый, весь седой! И боже, какие у него густые и мягкие волосы, в них было так приятно зарыться рукой… Он — тощий! И такой высокий, выше нее почти на целую голову… У него лицо слишком худое и суровое, а скулы острые, и нос весь такой длинный и изогнутый… До чего же у него породистый профиль и аристократичная внешность! А как вкусно пахнет от судьи, это какая-то смесь чистого тела и эфирных масел, так бы и прилипла к нему носом! А его низкий голос, вызывающий мурашки по всему телу, такой звучный, просто великолепный, его невероятно красивые руки, его потрясающий ум… «Прекрати, дура тупая! Немедленно перестань это делать!» — взвыла про себя Эсмеральда.       Чертов судья застрял у нее в голове. И он наверняка знает об этом, угрюмо подумала она, знает и смеется над этой цыганкой, такой юной и такой глупой! Он знает, что она придет к нему, и дело не в его угрозе сжечь город, а дело в том, что он ей нужен. Хотя бы сама себе признайся, сумрачно подумала она, он тебе нужен, тебе без него плохо, ты хочешь его видеть, слышать и быть рядом с ним. Тут Эсмеральда опять вспомнила одну глупую девицу, которая ради любви к своему мужику продавала свое тело, чтобы у него были деньги на его желания, а он еще возмущался, почему она так мало приносит. Может быть она, Эсмеральда, и не может без судьи, но вытирать о себя ноги она ему тоже не позволит. Вот не позволит, и все тут!       Эсмеральда подошла к статуе Девы Марии и опустилась на колени и молитвенно сложила руки.       — Прости меня, Дева Мария, за непристойности, которые я… мы устроили сегодня в твоем храме…       Квазимодо прятался за колонной Собора и тихонько смотрел на молящуюся Эсмеральду. Он не слышал, что она бормочет, потому что делала она это уж очень тихо, но ему было достаточно ее светлого образа. Он просто хотел, чтобы у него была возможность — вот так постоять временами и посмотреть на нее, просто посмотреть, ничего больше. Он знал, насколько он уродлив, а та толпа на площади помогла ему окончательно осознать это. И он был благодарен цыганке за то, что она прекратила это безумие на площади и освободила его.       Вокруг Эсмеральды запрыгала и заблеяла Джали, которой стало одиноко. Коза требовала внимания. Эсмеральда обняла ее за шею и начала почесывать за рожками.       Квазимодо еле слышно вздохнул и попятился. К несчастью, рядом стоял канделябр, на который звонарь, неуклюжий от присутствия цыганки, натолкнулся. Канделябр с грохотом повалился, и молящиеся люди, вздрогнув, обернулись на звук.       — Это же тот самый звонарь! — завопил какой-то жирный богач. — Мало ты натворил бед на площади?!       «Каких бед? Я же ничего плохого не сделал, это меня забросали помоями!» — в отчаянии подумал горбун, удирая к себе на колокольню.       Эсмеральда увидела того парня, над которым сегодня издевались. Он, напуганный прихожанами, прихрамывая, на удивление быстро улепетывал в башенку, откуда, наверное, и спустился. Она кинулась за ним.       — Постой! Я хотела поговорить с тобой! — закричала она, но он ее не слушал и молча карабкался наверх. Она упорно преследовала его до самого верха башни, где было его жилище.       — Подожди, не убегай, пожалуйста! — запыхаясь, сказала Эсмеральда. Горбун понял, что его приперли к стене, и дальше уже сбегать некуда.       — А, это ты! — дрожащим голосом отозвался он. — Рад был тебя увидеть! Просто у меня сейчас дела, и все такое…       Он проворно забрался по лестнице наверх, где устроил себе мастерскую. Но Эсмеральда никак не хотела оставить его в покое.       — Да подожди же ты! — она полезла за ним. — Слушай, я хотела попросить у тебя прощения. Если бы я знала, кто ты, то ни за что не затащила бы тебя на сцену, правда!       — А, не бери в голову, — вздохнул горбун. — Я сам виноват. Надо было мне послушать хозяина и не лезть на площадь… Он ведь меня тысячу раз, наверное, предупреждал о последствиях.       — Хозяина? Твой хозяин — судья Фролло? — уточнила Эсмеральда, хотя и так это прекрасно знала.       — Да, — кивнул Квазимодо. — А еще он — мой приемный отец.       — Хорош отец! — сердито буркнула девушка. — Как мог он не защитить тебя на площади! Он просто отвернулся от тебя!       — Ты погоди ругаться, — нахмурился Квазимодо. — Ты ведь ничего не знаешь.       — А что тут знать? Я своими глазами все видела! — фыркнула она.       — Зато ты не видела, как он день за днем рассказывал мне о последствиях, если я выйду к людям, — вздохнул Квазимодо. — Он мне подробно объяснял это каждый раз, когда видел, что я опять впал в тоску от одиночества. Я понимаю, почему он разозлился. Он часто говорит, что практика дает гораздо лучший результат, чем теория. Теорию он мне доступно объяснил, но я все равно пошел на площадь. Поэтому он решил, что пришло время для практики.       — Но это было так жестоко…       — Хозяин суров. Но справедлив, — стоял на своем Квазимодо. — Слушай, если бы не он, меня бы сожгли.       — Сожгли?! — ахнула Эсмеральда.       — Да… — Квазимодо опустился на табурет, жестом предложив ей присесть на другой. — Я был подкидышем. Меня положили в ясли для подкидышей, чтобы меня усыновили, но люди хотели меня сжечь. Конечно, кому захочется усыновлять такого урода… — с горечью понурился горбун. — Мне очень повезло, что мимо проходил хозяин. Он сжалился надо мной и усыновил меня в память о своем покойном брате.       — У него был брат? — удивилась Эсмеральда.       — Был, — подтвердил Квазимодо. — Он погиб под колесами повозки, которой управлял какой-то пьяный цыган. Хозяин очень любил Жеана — так звали его брата. Кроме него, у Фролло больше никого не было. Их родители умерли от чумы, когда хозяину было всего девятнадцать лет.       — Так вот почему он ненавидит цыган… — прошептала Эсмеральда.       — Верно. Он как-то сказал, что цыгане вырвали у него часть души. И, когда Фролло увидел меня в яслях, он преисполнился такой жалостью, что тут же забрал меня к себе. Все эти годы он кормил, защищал и учил меня. У меня есть эта крыша, есть мои колокола, которые я очень люблю, я вырезаю по дереву, я никогда не голодаю, живу в тепле. Катаюсь как сыр в масле. И все это — благодаря хозяину. Да, у меня нет друзей, но это не его вина, это моя беда. Он делает все, что может. И все твои возмущения против него несправедливы. Это ведь я его не послушался, а не он на меня толпу науськал. Я и должен был принять все последствия своего непослушания. Это всегда так было. Это называется «быть ответственным».       Эсмеральда подумала над тем, что ей сказал Квазимодо. По его словам выходило, что судья — вовсе не такой жестокий ублюдок, каковым он всем казался. «А есть ли ему смысл показывать людям свое настоящее лицо? — размышляла она. — На воров, грабителей и мошенников воздействовать добротой — это все равно, что пустить козла в огород. Таких проще держать в узде с помощью страха. Видимо, это судья и делает».       — Наверное, ты прав, — признала она. — Думаю, что я ужасно себя вела на площади, спорила с ним, даже обозвала его… И он наказал меня тем, что лишил свободы.       — Здесь не так уж и плохо, — Квазимодо робко коснулся ее плеча. — С голоду ты точно не умрешь, это я тебе гарантирую. И здание тут большое — есть, где прогуляться. И тут есть такие места, что сердце замирает от красивых видов. Если хочешь, могу тебе показать, сейчас как раз самое время — закат. Так хочешь?       — Пожалуй, да! — Эсмеральда тряхнула головой и оглянулась. Она увидела стол, на котором стоял самый прекрасный макет города, который она когда-либо видела. Перед макетом стояли фигурки, сделанные с удивительным мастерством.       — О, боже! — в восхищении воскликнула она. — Ты все это сам смастерил?!       — Почти все, — застенчиво хихикнув, сказал горбун.       — Знаешь, если бы я так умела, я бы не танцевала на улицах за гроши! Ты — удивительный человек, Квазимодо!       — Но мне нравится смотреть, как ты танцуешь! — с жаром сказал горбун. — Ты так чудесно это делаешь!       — Ну, на хлеб мне хватает, и ладно, — засмущалась Эсмеральда. — Ты мне хотел что-то показать? Какое-то красивое место?       — Да, идем, тебе понравится! — улыбнулся Квазимодо.       Горбун провел ее на крышу Собора, и она ахнула от всего этого великолепия.       — О, держу пари, у самого короля нет такого вида! Я бы осталась здесь навсегда! — прошептала она.       — Так оставайся! — радостно предложил ей горбун, у которого в кои-то веки появилась приятная ему компания. — Это — твое убежище!       — Не могу, — вздохнула Эсмеральда. — Здесь нет свободы, а цыгане не могут жить взаперти.       А еще я не желаю просить судью снять оцепление, он наверняка тут появится через три дня, если я не сбегу, подумала она, я попрошу у него, а он с полным на то правом решит, что счет в его пользу. Нет, так я не играю!       Ее внимание опять привлек Квазимодо, коснувшись ее руки.       — А знаешь, что? Ты помогла мне, а я теперь помогу тебе! — заявил он. — Ты выберешься отсюда.       — Но как, все выходы перекрыты! — в отчаяньи сказала Эсмеральда. — У каждой двери стоят солдаты!       — Нам не нужна дверь, — подмигнул ей горбун.       — Ты хочешь спустить нас по стене?       — Да. Ты понесешь свою козу, а я понесу вас обеих!       Эсмеральда была поражена тем, насколько ловок и силен оказался горбатый звонарь. Он нес их с козой так легко, словно они были пушинками, и ползал по почти отвесной стене, как муха. Один раз они, правда, чуть не сорвались, но Квазимодо успел ухватиться за каменную горгулью. Когда они спустились вниз, Эсмеральда прошептала:       — Ты прямо акробат! Слушай, я знаю, что после того, что произошло, ты не захочешь отсюда уходить, но может, я буду тебя навещать? Скажем, после заката?       — Ой, не знаю, я в это время звоню к вечерней мессе, а после этого я убираюсь в придворье, а потом звоню к заутрене…       Она чмокнула его в щеку.       — Как тебе будет удобно! — расплылся в улыбке горбун.       — Я обязательно буду приходить, — хихикнула она. — Да, вот еще… — она сняла с шеи амулет. — Если тебе понадобится помощь, ну, или все-таки захочешь со мной поболтать вне этих стен, это покажет тебе путь. Когда наденешь этот амулет, в городе для тебя секретов нет.       Она набросила нитку с амулетом на шею горбуна, попрощалась, и они с козой исчезли в ночи.       Судья Фролло стоял в одной из комнат Дворца Правосудия перед огромным камином, в котором бушевало пламя, и теребил в руках тряпку, которую забыла на его шее Эсмеральда, когда сбежала с его колен на празднике. В языках пламени судье все время мерещилась эта маленькая дерзкая плясунья, из-за которой он целиком и полностью потерял покой. О, он хорошо знал такой тип девчонок — они знают, что отменно красивы, и привыкли вертеть и манипулировать мужчинами так, как им угодно. Мужчина готов продать свою душу Дьяволу, лишь бы такая хотя бы посмотрела на него, готов сделать все, что она захочет, готов абсолютно на все. За годы своего судейства Фролло видел много таких мужчин, полностью растворившихся в любви, потерявших себя, идущих в конце концов на любые преступления ради своей возлюбленной вертихвостки.       Судья прижал шарфик к своей щеке и вспомнил, как цыганка затрепетала в его руках, когда они были там, в Соборе. Вспомнил вишневый вкус ее губ, вкус ее кожи, ее стоны, полные томления, когда он так бесстыдно ласкал Эсмеральду прямо — вот уж чего он от себя совсем не ожидал! — в церкви… Он все бы отдал за то, чтобы увидеть ее, лежащую в его постели, извивающуюся от наслаждения в его объятьях, стонущую от удовольствия, которое он дарил бы ей…       Его грезы прервал стук в дверь:       — Судья Фролло, цыганка сбежала… — в дверях неуверенно мялся солдат.       — Что?! — Фролло обернулся и пригладил выбившиеся из прически пряди волос.       — Ее нет в Соборе, она улизнула.       Какая она все-таки умница! Судья скрыл свою радость за гримасой ярости.       — Но как?! — прорычал он, и солдат слегка задергался от страха. — Неважно! Прочь, тупица!       Солдат исчез так быстро, словно его и не было.       Судья задохнулся и упал на колени, обнимая себя за плечи. Господи, только бы она пришла через три дня, она не может не прийти! Она так нужна ему! Без нее он не сможет жить, она нужна ему как воздух, как глоток воды в пустыне… Без нее он умрет. Да, он не позволит ей манипулировать и вертеть собой, как ей угодно, но без нее он умрет, она должна быть его, и только его!       — Если она не придет, я найду ее, даже если придется сжечь дотла весь Париж! — Фролло почувствовал, как его начинает охватывать безумие.       Судья перевел свой больной, исстрадавшийся взор на огромный крест над камином и лихорадочно зашептал:       — Пресвятая Дева Мария, Пречистая Божья Матерь, прости меня за кощунство, которое я допустил в твоем доме… Молю тебя о том, чтобы Эсмеральда стала моей…