Вожделение

      В Париж пришло лето. На улицах стояла такая жара, что даже судья Фролло сменил свою бархатную сутану на шелковую. Правда, она тоже была черной.       Собор Парижской Богоматери был одним из тех мест, где было прохладно. Алоиза де Гонделорье тихонько коснулась руки своей дочери Флер-де-Лис, указав ей на судью Клода Фролло, молившегося перед статуей Девы Марии.       — Вот прекрасный муж для тебя, моя дорогая, — прошептала она.       Судья стоял на коленях, сложив молитвенно руки, и весь его облик отражал горячую, страстную просьбу. Его тонкие, но хорошо очерченные губы беззвучно шевелились, произнося молитву.       — Наверняка он молится о том, чтобы Господь отправил всех цыган в преисподнюю, — прошептала Алоиза. — Тебе надо обязательно выйти за него замуж!       — Но мама, он же старый! — тихо простонала Флер. — Ты посмотри, он же совершенно седой!       — Старый конь борозды не испортит, — сердито ответила мать. — Он богат, он — уважаемый человек. Ты не найдешь для себя лучшего мужа.       Флер вздохнула, смотря на коленопреклоненного судью, освещаемого солнцем сквозь витражи Собора. Она, как и все, считала его холодным человеком, жестоким, неспособным на любовь.       Судья же молился вовсе не о том, о чем подумала Алоиза.       — Пресвятая Дева, — шептал он. — Вразуми Эсмеральду, чтобы она согласилась выйти за меня! Она чего-то боится, но не говорит мне. Сделай так, чтобы она хотя бы рассказала о том, что ее гложет…       Он закончил молитву, встал на ноги и пошел к выходу. Когда он проходил мимо Флер, она поймала его взгляд. И обомлела — глаза судьи обожгли ее, она увидела, как в нем бушует пожар страстей. У Флер захватило дух, и она с приоткрытым ртом смотрела, как судья идет мимо нее. С этого момента мысли о нем не давали ей покоя.       Эсмеральда, стоявшая в укромном углу Собора, любовалась судьей. Когда он встал, цыганка заметила, как на него смотрит эта маленькая богатая блондинка. Она прямо пожирала его взглядом, и Эсмеральда вдруг почувствовала, как в ней вспыхнула ревность. До этого момента она не думала, что кто-то, кроме нее, может так смотреть на Фролло, потому что люди его боялись.       Сам же судья думал о том, что с тех пор, как у него появилась Эсмеральда, он словно помолодел лет на двадцать. У него появилось ощущение, что к нему вернулась юность, потерянная для него, когда умерли его родители и погиб брат. Его прямо тянуло сделать какую-нибудь совершенно мальчишескую выходку, показать хотя бы часть себя настоящего, сложить шиш и сунуть его под нос общественности с воплем «А вот вам всем!». И однажды он не удержался.       Необходимый толчок судье дали юнцы-солдаты, которые были в подчинении у капитана де Шатопера и таскались за ним хвостиком, боготворя его. Судья как-то услышал, как они обсуждают его, Фролло, персону. Они потешались.       — Видал, Роже, этот судья Фролло шагу не ступит без нашего капитана! — ржал один из них.       — Конечно, этого старикашку ненавидит весь Париж, наверняка он боится, что без охраны с него спустят шкуру! — подхватил второй.       — Да с таким тощим доходягой справиться будет проще простого! — ухмылялся третий. — Вы только поглядите, какие широкие наплечники он носит, зуб даю, что он под ними скрывает свои хилые плечики!       Ах вы, чертовы щенки, гневно подумал судья, я вам устрою, покажу вам и «старикашку», и «хилые плечики»! Он сам себя не узнавал. Раньше он бы спокойно прошел мимо этих недоносков, облив их презрением так, чтобы они застыли, и мерзли после этого еще по крайней мере пол часа. Но не на этот раз. А на этот раз он решил, что ему просто жизненно необходимо размяться. Судье вдруг захотелось помахать мечом, как в старые добрые времена.       На следующий день он пришел во двор казармы, где капитан де Шатопер учил биться молодняк, и какое-то время наблюдал за ними. Те трое там тоже были. Они наскакивали на капитана как щенки на матерого пса, но так и не смогли его даже коснуться. Феб был серьезным человеком, побывавшим на войне, воинское искусство ближнего боя для него не было развлечением, как для этих молокососов, оно спасало ему жизнь в боях. Капитан даже не запыхался. Он в очередной раз расшвырял всех по углам и крутанул мечом.       — Ну, доходяги, кто еще хочет позабавиться?! — со смешком сказал он.       — Не-не-не, капитан! — со смехом ответили юнцы. — С нас хватит на сегодня! Вы и так нам понаставили синяков!       — Очень жаль! Я только начал разогреваться! — фыркнул Феб.       — Возможно, я тебе составлю компанию, капитан, — раздался низкий вкрадчивый голос со стороны, и на свет вышел судья Фролло.       Юнцы застыли в предвкушении того, как их капитан сейчас отделает этого старого крючкотвора.       — Но, судья, боюсь, что в сутане вам будет крайне неудобно, — неуверенно ответил капитан, который не испытывал желания биться со своим начальником, который, к тому же, был значительно старше его по возрасту. Да и когда судья в последний раз брал в руки меч? Наверное, лет двадцать назад, когда еще сам участвовал в облавах по всему Парижу. После того, как за ним закрепилась довольно страшная репутация, он давно перестал это делать. Правда, в карете он почти не ездил, чаще всего перемещался верхом на своем черном свирепом жеребце, но оружия при нем никто не видел уже долгое время. Неравные силы получаются.       — Сутану всегда можно снять, капитан, — хмыкнул судья. — Ну, так что? Возьмешь меня в противники?       — Ну, если вы этого хотите… — протянул Феб.       — Хочу, — решительно сказал судья. Он снял с себя свой шаперон и аккуратно положил его на скамью. Затем отстегнул наплечники и скинул сутану, под которой обнаружилась тонкая, облегающая его стройное тело, туника.       По казарме прошелестел вздох, а капитан озадаченно нахмурился. Юнцы не ожидали, что судья окажется настолько широкоплечим, почти во всю ширину снятых им наплечников, а капитан увидел под облегающей туникой стальные комки мышц. Феб припомнил парней с похожим, как у судьи, телосложением, которые были у него в отряде. Они были поджарыми, жилистыми, злыми в бою. Может, они и не производили впечатление силачей, но тем не менее, силища у таких была неимоверная. В довершение ко всему, они были верткими и ловкими. И вот теперь капитан смотрел, как судья плавной походкой выходит на середину площадки с тяжелым учебным мечом в руке, держа его так легко, словно меч был гусиным пером. Фролло напоминал хищника, готового к прыжку.       — Ну-с, приступим, — предложил судья, и они начали.       Феб сразу же понял, что противник из судьи был серьезный. Бой Фролло вел расчётливо, берег свои силы, не лез на рожон, как это делали парни до него. И несмотря на то, что судья пропустил пару ударов, Феб тоже получил от него ровно же такое количество ударов, какое нанес судье. Когда они закончили, то у обоих по всему телу была испарина, и оба они запыхались.       — Ну, судья, — засмеялся капитан. — Признаться, я от вас этого не ожидал!       — Полагаю, что да, — довольно согласился Фролло. — Ты ведь никогда до этого не дрался с законниками, капитан?       — Ну разве что в юности, — Феб опустил меч в стойку для оружия. — Когда мы дрались на улице со школярами.       Тем временем, на площадку вынесли ведра с холодной водой.       — Не хотите ли ополоснуться, судья? — предложил капитан. — Бой был жарким, думаю, что в поту быть крайне неприятно.       — Ты прав, — кивнул Фролло и стащил с себя тунику, обнажая торс. Капитан только взглянул на его тело, покрытое шрамами, и застыл. Молчание продолжалось минуту или две, пока Фролло не решил привести его в чувство.       — Боюсь, что не смогу тебе ответить взаимностью, капитан, — с ухмылкой сказал он. — Меня интересуют женщины, и я не испытываю ровно никакой тяги к мужчинам.       — Что?! — очнулся Феб. — Нет, я вовсе не… О, Господи, судья! Это не то, что вы подумали! Я не… мне нравятся девушки!       — Тогда я не понимаю причины того, что ты на меня так смотришь, — мягко заметил судья.       — У меня просто возник вопрос.       — Так задавай.       — Судья, вы точно не были на войне? — спросил капитан. — Вон там, под ребрами, это точно была стрела. А на груди… Вас туда, похоже, ударили тесаком. Я уже молчу про мелкие шрамы от ножевых ранений.       — Капитан, в этом городе облавы иногда очень похожи на военные действия, — вздохнул Фролло. — И Париж временами бывает похож на поле битвы. До того, как я приструнил весь этот сброд, мне частенько приходилось участвовать в стычках. А теперь полей меня из ведра, быть в поту действительно весьма неприятно.       Он согнулся в поясе, и Феб обрушил на него ведро с почти ледяной водой, отчего судья охнул и зафыркал.       — О, да, — довольно сказал он. — Это именно то, что мне было нужно.       Когда он уходил из казармы, то с удовлетворением отметил, что те три щенка вытянулись перед ним во фрунт. Кажется, ухмыльнулся он про себя, эти трое заполучили себе еще одного кумира. Так-то оно лучше будет.       Феб, качая головой, смотрел на удаляющегося степенной походкой судью и думал о том, насколько внешность иногда бывает обманчива. Уж от судьи он такого никак не ожидал. Возможно, думал он, между нами гораздо больше общего, чем я полагал.       Эсмеральда закончила репетировать свой танец еще одним головокружительным па. Она присела на завалинку возле своего шатра, чтобы отдышаться. Цыганка думала о том, что судья повадился хотя бы раз в месяц делать ей предложение о замужестве. Нет, он ни в коем случае не давил на нее, только тихо вздыхал, когда она отказывала, и замолкал на длительное время. Тем не менее, она чувствовала, что он давно уже хочет большего. «И почему его так тянет на мне жениться? — думала она. — Я ведь простая цыганка, нищая босячка. Он бы запросто мог отхватить себе достойную его невесту, красивую и богатую…»       То, что предлагал судья, было настоящим вызовом обществу. Ее бы никогда не приняли в этих великосветских кругах, к которым принадлежал судья. А его бы не принял ее народ, который он двадцать лет гонял, как вошь по подушке. Они бы были двумя изгоями. «Какое у нас с ним будущее? — горестно думала Эсмеральда. — Я только испорчу ему жизнь. Если мы поженимся, он наверняка еще и получит взбучку от короля. Как бы его вообще не отстранили от должности и власти, к которой он шел всю жизнь. Его работа — для него все». Когда она увидела, как в Соборе на судью смотрит та девица, она поняла — вот оно, началось. Теперь на него будут охотиться все знатные мамаши, имеющие созревших для замужества дочерей. Эсмеральда навела справки о той девице, которая так пожирала взглядом ее Клода. Девицу звали Флер-де-Лис де Гонделорье, она была дочерью покойного начальника Королевской гвардии. Да, для судьи она была весьма подходящей партией. Красивая, богатая.       Эсмеральда сказала ему об этом, когда они сидели в ветвях его любимого дуба. Судья поморщился.       — Ее назойливая мамаша уже три раза пригласила меня к себе на обед, — недовольно сказал он. — Придется пойти туда хоть один раз, чтобы избежать сплетен. Я буду умирать там от скуки и раздражения.       — Раздражения? — удивилась Эсмеральда. — Это что, так неприятно?       — До чрезвычайности, — буркнул судья. — Я бы с большим удовольствием потратил свое время на тебя, дитя мое. Но, увы, завтра мне придется там быть.       Эсмеральда со вздохом прильнула к нему, и он крепко прижал ее к себе.       Назавтра судья отправился в дом де Гонделорье. Эсмеральда уговаривала себя, что ничего такого там не случится. Но все-таки не выдержала и решила проследить за ним. Когда она подошла к балкону этого дома, то увидела там судью, стоящего в одиночестве с недовольным видом. Эсмеральда затаилась в ожидании, что будет дальше.       Алоиза заметила, что судья удалился на балкон, и тихо сказала дочери:       — Иди туда! Твой будущий муж, верно, решил проветриться. Очаруй его, он ни за что не откажется от твоего общества, ты ведь у меня такая красавица!       Флер с замиранием сердца вышла на балкон. С тех пор, как она увидела судью в церкви, она все время о нем думала. Он разжигал в ней пожар. Господи, она хотела этого мужчину себе! Это ужасно неприлично, думала она, такие мысли не подобают благовоспитанной девице! Но она не могла остановиться, мысли о нем настойчиво лезли в ее голову. И, когда она увидела породистый профиль судьи, задумчиво смотревшего куда-то вдаль, она задохнулась, но все-таки постаралась взять себя в руки.       — Вы лишили нас своего общества, ваша честь, — с улыбкой сказала она, подходя к судье. Тот обернулся и посмотрел на нее со своим обычным непроницаемым выражением лица.       — Не ожидал, что мое общество может быть столь приятно, что я могу кого-то его лишить, — наконец произнес он.       Бедный, подумала Флер, он так привык, что от него все шарахаются, что совсем не уверен в себе.       — Вы очень интересный собеседник, — заявила она.       Судья с недоумением постарался вспомнить, что же он такое говорил, но не смог. Потому что, определенно, он практически все время молчал, выслушивая великосветский треп этих дам про вышивку.       — Дитя мое, мне кажется, что ваша дражайшая мать вас скоро хватится и будет испытывать беспокойство, — единственное, чего он хотел сейчас больше всего на свете, это вернуться в свой дом, к Эсмеральде, прижать ее к себе, заняться с ней любовью.       Флер увидела, как его глаза потемнели, а тонкие ноздри раздулись. Она не раз видела, как на нее смотрят подобным образом мужчины, и решила, что больше тянуть нельзя. Флер подошла к нему почти вплотную и коснулась своей маленькой тонкой рукой его груди, отчего судья вздрогнул.       — Ей это полезно, — прошептала она и прильнула к его губам. Шокированный судья застыл как соляной столп.       Эсмеральда увидела, как эта девица буквально вцепилась в Фролло. И, когда де Гонделорье поцеловала его, Эсмеральда почувствовала, что ее мир разбился на тысячу осколков. Она больше не могла на это смотреть. Прочь от этого дома! Прочь из жизни судьи!       Задыхаясь от рыданий, она бежала не разбирая дороги. Но ноги принесли ее к дому судьи, что вызвало в ней новый взрыв отчаяния. Закусив губу она вскарабкалась по плющу, написала ему записку, и, оставив ее на подушке, сбежала оттуда. Домой, лихорадочно думала она, во Двор Чудес, там мое место!       Судья, наконец-то, отмер от шока. Только этого ему еще не хватало! Он оторвался от губ этой ненормальной девицы и, схватив ее за плечи, хорошенько встряхнул.       — Вы что себе позволяете?! — загремел он. — Вы, благовоспитанная девица, пристаете к мужчинам словно непотребная девка! Это такое воспитание сейчас дают в наших монастырях?!       — Но, ваша честь… — пролепетала Флер, не ожидавшая такого яростного отпора.       Судья навис над ней всем своим внушительным ростом.       — Я не скажу о вашем непристойном поведении вашей матери только из уважения к памяти вашего покойного отца! — зарычал он. — Прочь с глаз моих!       С этими словами судья удалился с балкона, и, наспех попрощавшись с Алоизой, из дома де Гонделорье. Судья спешил домой, к Эсмеральде, которая, наверняка, уже заждалась. Но, когда он прибежал в спальню, то никого там не увидел. Зато на подушке лежала записка, где детским округлым почерком Эсмеральды было написано, что она все понимает, что они не могут быть вместе, потому что не она ему подходит, а эта богатая и знатная Флер-де-Лис, поэтому она просит забыть ее и не искать. Судья почувствовал опустошение. Он обессиленно опустился на постель, и сколько он так сидел, не взялся бы сказать. Надо подождать, отрешенно подумал он, она не может так просто уйти, надо просто подождать, пока она не придет в себя, и все не уладится.       Ждал он неделю. Все это время он чувствовал, как его душа истекает кровью, потому что из нее опять выдрали какую-то ее часть. Наконец он решил, что пора действовать. Первое, что он решил сделать, это напиться как следует. Просто, чтобы снять невыносимую боль. А потом, когда придет в себя от похмелья, он подумает о том, что ему делать дальше. И, после того, как закончились судебные заседания, он засел в своем кабинете и откупорил бутылку с вином.       Феб де Шатопер шел к судье, чтобы доложить ему о грабежах, участившихся в последнюю неделю. Он постучал в дверь, из-за которой донеслось не вполне внятное «Войдите!»       Капитан вошел и увидел судью, развалившегося в кресле и пьющего вино из бокала. Судья поднял на капитана глаза, и Феб в полном ошеломлении понял, что судья пьян, пьян практически мертвецки. О, боже, всполошенно подумал Феб, да он нарезался в стельку!       Капитан еще никогда за время своей службы не видел судью в таком прискорбном состоянии — Фролло позволял себе максимум один бокал вина в день. «Да сколько же он выпил?!» — подумал Феб.       — Что ты на мня уставлся, как бран на нновые вотора… ворота? — недовольно спросил судья.       Феб закусил губу, подумал, затем взял стул, поставил его напротив судьи и оседлал.       — Судья, у вас ведь проблемы, — мягко сказал он. — Вы уже неделю сам не свой, я же вижу. Быть может, я смогу помочь, если вы мне расскажете.       — Единсвенное, чем ты сможшь мне щас помочь, это выйти зза дврь, и дть мне напится, — буркнул судья.       — Мне кажется, что вы очень хорошо в этом преуспели, судья, — заявил капитан. — Вы лыка не вяжете.       — Не натсолько… настолько преуспел, как хтел бы, — судья с грохотом поставил бокал на стол, чуть при этом не промахнувшись мимо, и Феб порадовался, что бокал был из серебра. Был бы стеклянный, просто разбился бы. А судья тем временем продолжил:       — Кпитан, я пью уже три чса! Птаюсь тут назера… нажррраться в сопли, до ппросячьего визга! У мня перред глзами все плывет, лицо оменело… онемело, и я не чувсвую… чувствую своих зубов, но не мгу затуманить свой зарум… ррразум! Голова ясая…ясная, как чччерт знает что!       Феб вздохнул.       — Зачем вам это? — в лоб спросил он. — О, кажется, я догадываюсь… Это все ведь из-за женщины? Я прав?       Судья обреченно кивнул.       — Знаешь, кпитан… Кгда любшь жжженщину, а она вдруг уходит без ппричины, это все пиробре… приобретает касатрофические рзмеры… — устало сказал он.       — Ну, вино тут не поможет, это точно, — изрек Феб. — Кто она?       — Эта мленькая танцовщица-цганка… Эсмеральда, — ее имя судья выговорил чисто, без ошибок и запинки.       «Ну дела! — подумал шокированный капитан. — Кто бы мог подумать! И они скрывали это столько времени! А главное, им удавалось скрывать это столько времени!»       — Знаете, что, судья, — заявил Феб. — Вам совершенно определенно уже хватит! Пойдемте, я отведу вас домой. А завтра, если вы будете в состоянии, мы вместе подумаем, как решить эту проблему.       Судья молча посмотрел на капитана, обдумывая его слова. Затем пьяно кивнул, криво нахлобучил свой шаперон и встал. И тут же почувствовал, как на него с огромной скоростью летят стены. Он пошатнулся и оперся рукой о стол, чтобы не упасть.       — Не дойду, — буркнул он.       — Дойдете! — настойчиво сказал Феб. Он подошел к судье, закинул его руку себе на плечи и обнял Фролло за талию, придерживая его, чтобы тот не упал. — Вот так, держитесь за меня, двигайте ногами, потихоньку. О, у вас прекрасно получается, только не останавливайтесь!       Они вышли за дверь и медленно пошли на выход. Когда они добрались до выхода, где стояли стражники, судья вдруг задержал дыхание. Несмотря на то, что он был мертвецки пьян, он понимал, что для его репутации трезвенника будет очень плохо, если солдаты поймут, что от него за милю несет вином.       Естественно, солдат заинтересовал вопрос, почему судья Фролло практически повис на плечах у капитана де Шатопера.       — А что с его честью, капитан? — недоуменно спросил один из постовых.       — Судье вдруг стало плохо в его кабинете, — спокойно объяснил Феб. — Я помогу ему добраться до дома.       Он помог судье забраться в его карету, в которой тот предусмотрительно приехал, и вскочил в седло.       — Двигай! — велел он кучеру.       Когда они уже почти подъехали к дому судьи, из кареты вдруг вылетел его шаперон и упал в мусор. Капитан это заметил, но останавливаться не стал, решив, что судье виднее, что ему делать со своей одеждой.       Из кареты судья выполз уже слегка протрезвевший. Возможно потому, что его по дороге хорошенько стошнило. В качестве тазика он использовал свой шаперон, не желая пачкать свою карету и давать слугам повод для смеха, мол, посмотрите-ка на этого судью, выдает себя за трезвенника, а нажрался до того, что заблевал всю карету. Феб отвел судью в его спальню, оставил его там, и судья плюхнулся в кровать не раздеваясь. Через минуту он уже забылся тяжелым сном пьяницы.       Когда утром судья проснулся, он пожалел, что не умер вчера. Его голова раскалывалась, к горлу подкатывала жуткая тошнота. Он с трудом привел себя в порядок и приехал ко Дворцу Правосудия опять в карете. Феб уже ждал его.       Фролло открыл дверь и застыл на пороге кареты, морщась от света и со стоном потирая голову. Феб даже спрашивать не стал, что с ним.       — Что прикажете, судья? — спросил он.       — Давай-ка отойдем в сторонку, капитан, — заявил Фролло.       Когда они отошли настолько, что солдаты не могли их услышать, Фролло сказал:       — Я бы, конечно, мог напустить гвардию на все увеселительные заведения, дома, где укрываются цыгане и пытаться выпытать у них, где находится Эсмеральда, но не думаю, что это мне что-то даст. Они все слишком ее любят. Думаю, что тут надо действовать по-другому. Кое-что я уже надумал, но в таком состоянии я не могу обдумать свой план более четко. Поэтому я сейчас вернусь к себе, приду в себя, а вечером мы с тобой все обсудим.       Они вернулись к карете, и когда судья уже поставил ногу на ступеньку, они услышали со стороны робкое:       — Ваша честь?       Фролло обернулся. К ним шла миловидная женщина и что-то несла в руках.       — Чего ты хочешь? — спросил судья.       — Ваша честь, я — мать Тибо, — сказала она.       — Не припоминаю, — нахмурился судья.       — Он однажды украл хлеб, чтобы накормить мою дочь, — улыбнулась женщина. — Вы приказали его выпороть.       — Он украл и заслужил свое наказание, — сурово сказал судья.       — Да, я понимаю, ваша честь, — кивнула она. — Я очень благодарна вам, что вы дали такой мягкий приговор. Я принесла вам вот это, — она протянула судье завернутый в тряпки горшок.       — Что это?       — Оно поможет вам почувствовать себя лучше, — хихикнула женщина. — Я была замужем за человеком, который часто испытывал по утрам такие… проблемы. Я видела вас вчера. Но я никому ничего не скажу. Я просто хочу отблагодарить вас за вашу доброту. Не беспокойтесь, яда там нет.       Судья пытливо просверлил ее взглядом. Нет, она не убийца. И она действительно благодарна, он чувствовал такие вещи.       — Благодарю тебя, добрая женщина, — сказал он, забирая из ее рук теплый горшок. Когда она удалилась, он повернулся к капитану.       — Проследи, где она живет.       — Дать ей денег?       — Нет. Возьми этого мальчишку, Тибо, в ученики, пускай учится быть стражником. А ее надо пристроить на работу, — он принюхался к содержимому горшка. Пахло вкусно. — Кухаркой. Не рыбу надо давать людям, капитан, а удочку. А то сядут на шею и свесят ноги.       Судья устроился в карете, и кучер щелкнул кнутом. По дороге судья отпил из горшка. Это было что-то мясное, острое и пряное. Ему сразу стало лучше, ушли зеленые точки перед глазами, и тошнота практически прекратилась. Судья допил содержимое и решил, что, пожалуй, возьмет эту женщину к себе на кухню. Повар уже давно выпрашивал себе толкового помощника, вот и пускай она помогает.       К вечеру судья окончательно пришел в себя. Он встретился с капитаном, чтобы обсудить поиски Эсмеральды.       — Я знаю, что надо делать, капитан, — заявил судья. — Правда, для этого придется на кое-кого нажать.       — И кто же это, судья? — спросил капитан.       — Мой пасынок, Квазимодо. Очень жаль, что мне придется хорошенько напугать бедного мальчика, но это моя единственная возможность найти ее. Ты собери солдат и размести их недалеко от Собора. Когда я оттуда выйду, приготовься. Я уверен, что мальчик сделает все, что я от него жду.