переломы

ренджун собирает на мокром песке мелких крабов и пытается забросить их обратно в море. к ногам липнут песок и ракушки, закатанные к коленям джинсы насквозь мокрые от соленых брызг. море хоть и не штормит, но зато ренджун бегает так, что остается только гадать, как он до сих пор не вымок с ног до головы. джемин — островок спокойствия в этой песчаной буре — который раз откидывает со лба волосы и облизывает губы. соль на руках, на губах, в воздухе — скоро можно будет брать текилу в баре просто так. достаточно просто будет брать с собой ренджуна, который просолился еще хуже — у него на волосах уже блестит вода. — хочешь, — ренджун вдруг прекращает мотаться из стороны в сторону и встает ровно и прямо. джемин даже напрягается, как будто перед серьезным разговором, но тут же опять обмякает, когда ренджун легко улыбается, — я подарю тебе медузу? — иди сюда, — он подвигается на маленьком клетчатом пледе, освобождая немного места, но ренджун все равно падает куда-то набок, на песок, который сразу же прилипает к его мокрым щиколоткам и набивается в карманы. джемин машинально отряхивает его ноги, а потом оказывается, что опираться об его бедра очень удобно и он так и замирает, уложив голову на ренджуново плечо. тот шевелится немного, но тут же перестает, как только джемин чуть сильнее сжимает пальцы на его ногах. сидеть удобно, а страдать от того, что у кого-то тут шило в заднице, уже немного поднадоело за целый день. они ели мороженое на другом конце города, специально поехали домой к джено, чтобы постебаться над тем, что он должен заниматься летом, потом ренджун срочно захотел картошку из макдональдса — и чтобы соус был фиолетового цвета. джемин искренне верил, что пляж — это конечная и собирался отстаивать свою точку зрения до конца. — ну все, не беси меня, — ренджун выворачивается и поворачивается к джемину лицом. он даже сдвигает брови, чтобы выглядеть еще более угрожающе. — если ты сейчас не встанешь или, хотя бы, не отпустишь меня, то я утоплю тебя прямо в этом море. как раз расскажешь потом, есть ли там русалки. джемин хмыкает и водит губами по плечу ренджуна, спрятанному за рукавом футболки. — русалок не существует. ты что забыл, как донхек пытался нас развести, а потом чуть не захлебнулся. — ему было пять. — ему и сейчас пять. они оба молчат, не решаясь как-то оспаривать это заявление, а потом ренджун как-то долго выдыхает и откидывает голову джемину на плечо. у него красивая беззащитная шея и у джемина больно щемит сердце от чего-то непонятно и очень взрослого. ему хочется что-то сказать, как-то дать знать ему о том, от чего у него сейчас может случиться приступ, но только качает головой и тычется губами ренджуну в шею. — лето кончается, — тихо и спокойно говорит он, и получается опять — вдумчиво и серьезно. как будто это не он только что бегал по пляжу и смешно поднимал ноги, чтобы не наступать на выброшенные водоросли. джемин обхватывает его руками крепче, потому что ему и правда становится страшно, что и лето кончается, и ренджун становится старше и умнее, и зачем он теперь должен встречаться с ним. с окончанием лета как будто закончится существование маленького аквариумного мира, облущится краска, заржавеют качели ренджун уйдет. но он не вырывается и даже не шевелится. он выглядит так, как будто ему тепло и удобно. джемин изо всех сил пытается как-то на расстоянии внушить ему мысль, что вот, больше всего на свете он бы сейчас хотел быть здесь. в восемь вечера, на крутом пляже с орущими над их головами чайками. но ренджун шевелится и чуть наклоняет голову в сторону — губы джемина мажут ему до ключицы. он не успевает подумать, что уже случилось самое страшное, что только могло бы случиться. сердце замирает — джемин правда не драматизирует, но — — я хочу самую большую колу, — говорит ему ренджун и его слова заглушают птичьи крики. волны ласково облизывают мокрый песок и босые ноги джемина. день 1352. никто не умирает.