I'd Let You Win

В столь редкий для агента Кингсмена выходной Эггзи должен вовсю бездельничать, наслаждаться каждой секундой, понимая, что нет необходимости думать, просчитывать, быть начеку. Но ему до нелепости одиноко — Тильда уехала к родителям, и он клятвенно пообещал ей отдохнуть. Вдруг сознание вспарывает противная, но правдивая от и до мысль. Ему одиноко и с Тильдой. Он не чувствует тепла. Ему холодно, хочется согреться. Включать обогреватель и надевать шерстяные вещи слоями, пока не станет душно. Нелепый самообман. Внутри по-прежнему лёд. Анвин вертит в руках телефон, пролистывает список контактов. Его осеняет — решение абсурдно простое.

***

Эггзи мнётся у двери, как пятнадцатилетний подросток, который впервые ведёт девушку на свидание. Чего он боится? Что ему не откроют? Его размышления прерывает столь знакомое ему: — Здравствуй, Эггзи, — Харт улыбается тепло и открыто. Все его переживания теперь представляются Анвину сущей мелочью. Он кивает, следуя за Гарри. В квартире царит минимализм — Харт переехал сразу после того, как они расправились с Поппи, но Эггзи так и не представилось случая оценить его новое жильё. Мелочи в обстановке и интерьере чётко говорят о характере владельца. Гарри не любит, когда пространство захламлено безделушками, не представляющими никакой ценности. Чрезмерное количество мебели на квадратный метр ему не по душе. Пастельные стены действуют успокаивающе. Они проходят мимо комнаты — очевидно, спальни Гарри — и входят на кухню. — Ты не возражаешь, если мы поужинаем? — говорит Харт так, словно Эггзи не пришёл к нему без предупреждения, не обрушился как снег на голову. — Я страшно голоден, — подыгрывает ему Эггзи, пытаясь унять растущее внутри беспокойство. Улыбка Гарри стоит того. Эггзи подстраивается как-то незаметно, ненавязчиво. Начинает расставлять тарелки, ненароком спрашивает, где лежат приборы. Не мешается, не надоедает. Просто спокойно сервирует стол, пока Гарри возится с едой. Они садятся напротив друг друга. Столик рассчитан от силы на четверых, скатерть проста, но изысканна. Они сидят напротив друг друга, и стоит Эггзи взять в руки вилку, как картинка перед глазами плывёт, рассеивается. Звук, кажется, тоже прикрутили. Гарри обеспокоенно смотрит на него, оторвавшись от пасты. — Ты в порядке? — у Анвина земля уходит из-под ног. Ведь это он, он волновался всё это время, он переживал, накручивал, заставлял идти дальше, гордо подняв голову. Просыпался по ночам от кошмаров, в каждом из которых переживал худший день в своей жизни. Принимать заботу от Харта — дикость. — Да, — произносит с трудом. Гарри тактично начинает непринуждённый разговор. — Как Тильда? — нет, не то. Он не хочет слышать этого. Не от Гарри. Не нужно. — Улетела к родителям, они давно не проводили вместе время. — А ты? — никаких намёков, простое любопытство. — Я решил дать ей больше пространства, ей это необходимо. Ложь. От начала и до конца. «Я был бы лишним там». — Возможно, — в голосе Гарри сквозит неуверенность, будто он подбирает слова, — тебе стоило бы провести время с друзьями? Дребезжание, бьющее по ушам, приостанавливает разгорающуюся в груди ярость. Вилка в руке дрожит. Нет. Дрожат именно руки. Тремор столь сильный, что он не может сфокусировать взгляд. Эггзи прикрывает глаза, медленно считая до десяти. Он сбивается, толком не начав. Потому что в сознании мелькают десятки ужинов — пустых, ничего не значащих. Бессмысленный ритуал, который нужно было соблюдать, чтобы поддерживать иллюзорную стабильность. Его прошивает знакомое чувство. Чувство, что так и не отпустило до конца. Чувство невыносимой, невосполнимой утраты. Потери, которая выжгла его дотла, оставив шрамы на сердце. Он открывает глаза, и неясно, что за игры его больной мозг устраивает в этот раз, но он свято верит в то, что снова один. Он так боится остаться в одиночестве. У него нет никого, кто по-настоящему бы понял его. Из груди вырывается крик, от которого Гарри застывает в ужасе. — Нет, нет, нет, — повторяет Эггзи снова и снова, раскачиваясь как безумный. — Нет, нет, это неправда, нет. Теперь его бьёт дрожь — так, что Харту становится жутко. Видеть, каково Эггзи, — слишком больно. Он берёт себя в руки, плюёт на правила, условности, противный внутренний голос, который твердит ему, что не стоит этого делать. Подходит к Эггзи, садится рядом, накрывает его дрожащие руки своими. И говорит тихо, но твёрдо, так, будто знает всё-всё на свете: — Мой мальчик, — голос едва заметно ломается, — всё хорошо. Он продолжает сжимать руки Анвина, дрожь в которых постепенно сбавляет обороты. Взгляд Эггзи мало-помалу теплеет — больше нет отрешённости, пугающей до мороза по коже. Он неосознанно тянется ближе. Гарри позволяет. Он стирает бегущую по щеке слезу, обхватывает лицо Эггзи ладонями. Смотрит так, как смотрел всегда. Как будет смотреть на него, пока дышит. И произносит решительно, но вместе с тем мягко: — Ты больше не будешь бояться. «Потому что у тебя снова есть я». Эггзи утыкается носом ему в плечо. И наконец, затихает. Гарри реален. Гарри с ним. А всё остальное не имеет значения.