I'd Let You Win

— Это всё просто сон... — бормочет себе Эггзи под нос. Потому что таких, как он, не бывает. И иногда, на несколько секунд Эггзи думает: вот он бред, помешательство, что принимает опасные обороты. Пока Гарри не дотрагивается до его плеча в беспокойстве, возвращает на землю, напоминая, он здесь, он рядом, он никуда не уйдёт. — Не сильно тебя зацепило, — констатирует Гарри с облегчением. Эггзи пожимает плечами безразлично. Наблюдает за тем, как Гарри обрабатывает его раны. Проверяет, всё ли в порядке, не нужно ли накладывать швы. Водит ватным диском по запястью, закатывает немного рукав рубашки. Пальцы касаются голой кожи — это чёртов пожар, что концентрируется в руках и горячими волнами ползёт вверх, к горлу, пробирается внутрь и превращают его в раскалённый в плавильне кусок железа. — Что ты сказал? Гарри отвлекается. Смотрит сквозь стёкла очков понимающе-любопытно-пронзительным взглядом, и уголок его рта приподнимается в слабом подобии улыбки. — Ничего, я просто... Боже, что «просто»? Ничего не было просто с самого начала. Когда вытащил его из участка, когда перевернул его жизнь с ног на голову. И стало совсем неясно, что вообще было до. Серое, пустое, незначительное. Нужно всего лишь вспомнить, что шпион, что, в конце концов, не этому его Гарри учил. Он всё пытается что-то сказать, правда старается. И терпит сокрушительное поражение. Слова песком царапают глотку — не протолкнуть их выше никак. — Всё хорошо, Эггзи? Он кивает. Смотрит на то, как пальцы Гарри (не в лечебных целях совсем) чертят линии на его коже. Разглядывает вены, проступающие на его руках, на то, как увлечённо он продолжает топить его, заставляя вариться в пламени, что ещё немного — и сожжёт его дотла. — Нет. Поднимает глаза, и они оба осознают: за вечер это первый честный ответ. Гарри замирает. Эггзи думает: ещё немного, и он сбежит. Сделает вид, что не было ничего. — Эггзи... Он так восхитительно тянет его имя на выдохе, что Эггзи тонет. Захлёбывается каждым звуком, заходится в сладкой агонии. И сжимает его пальцы. — Я хочу, ты только позволь. Хочет так сильно, что сходит с ума. Так сильно, как не было прежде, и, он уверен, не будет уже никогда. Гарри молчит. Не задаёт вопросов. Выгибает бровь, и у Эггзи сносит тормоза до противного визга в ушах. Он берёт его за руку, подносит к губам. Целует, не разрывая зрительный контакт ни на миг. Гарри дышит рвано, и Эггзи усмехается, уступая бесам, устроившим пляску у него на задворках сознания уже давно. Кладёт руку Гарри себе на грудь, поддевает пуговицу. И дёргает его на себя. Впечатывается в губы губами. Ведёт какой-то нелепый отсчёт. Сколько пройдёт, прежде чем это всё рассеется, как дымка, и он очнётся здесь один с жутким похмельем? Оттолкнёт? Или... Это «или» — где-то за гранью, будто в параллельной вселенной. Эггзи не глуп, Эггзи знает: всё это невозможно, всё это не для них. Не в этой реальности, и даже не в сотне соседних миров. Но когда Гарри стонет в поцелуй, Эггзи забывает о невозможности, о несбыточности и десятках прочих «не». Потому что Гарри ему отвечает. Скользит холодными пальцами по груди, рвёт нетерпеливо пуговицы. И целует, целует, как безумный. Эггзи не так наивен. Быть может, он слишком пьян, и это не более чем фантазии воспалённого мозга. Больного сознания, заполненного Гарри Хартом без остатка. — Наверное, ты мне просто приснился. И даже если так, Эггзи больше всего на свете хочет запомнить.