***
Его наставника зовут Гарри Харт, и только он гасит вспышки гнева, зарождающиеся в груди от напускного энтузиазма и восторга. Эггзи помнит рассказы о нём: он победил не с помощью силы, а благодаря хитрости и смекалке, хотя то, что он проделывал с предметами, меньше всего походящими на оружие, изумляло. И пугало до жути. Гарри не засыпает его ложными обещаниями, не кормит сказками, не пытается вселить в него веру. Гарри даёт ему один лишь совет: быть собой, и тогда он понравится инвесторам. Харт не навязывается, и, наверное, поэтому его отсутствие ощущается особенно остро. Потому что за недолгое время знакомства Эггзи успел привыкнуть, успел привязаться. И это очень херово, потому что шанс, что после Игр они не встретятся больше, неимоверно высок. На представлении трибутов он производит фурор, его поддерживают, но у него перед глазами — плачущая мама и Дэйзи, сжимающая край его кофты, цепляющаяся ручками за воротник, не понимающая совсем ничего. Эггзи с трудом подавляет кривую усмешку и продолжает расточать улыбки. От общей эйфории вокруг бойни, которая поставит крест сразу на двадцати трёх из них, его мутит. Он не знает, как пережить второй этап с интервью и при этом не скатиться в привычный сарказм. «Будь собой», — слова Гарри всплывают в голове. Ну что ж, тогда они точно получат своё.***
— На показательных ты проявил себя более чем неплохо, — ведущий, павлин с разноцветными волосами и ногтями, спрашивает так, будто действительно есть, что обсуждать. — Какой будет твоя стратегия на Арене? Ваша с Гарри Хартом, м-м-м? Гарри. Одно его имя заставляет сердце биться спокойнее, и злость испаряется куда-то. — Победить, разумеется. Чего бы это ни стоило. — Каким образом? — Если я раскрою это сейчас, в чём смысл наблюдать за Играми? Ведущий смеётся так, словно он отколол сейчас самую смешную шутку в мире, и хлопает его ободряюще по плечу. Эггзи мерзко. Ему хочется отмыться.***
Когда он возвращается в номер, то не может скрыть удивления: Гарри сидит на полу у окна. Курит. Рубашка расстёгнута, пиджак небрежно валяется у кровати, и он сам больше не выглядит уверенным и сильным. Он разбит, и надо было быть невозможным тупицей, чтобы не замечать этого. Как осторожно и даже бережно он обрабатывал ему гематомы после упорных тренировок, как следил отовсюду за ним, но не бесил, а напротив, приглядывал с заботой и обеспокоенностью. Так не ведут себя те, для кого это лишь работа. Привязался не он один. Не только ему больно. — Гарри… «Я завтра умру». «Вполне возможно, я больше тебя не увижу». «Мне действительно жаль». — Присядь, — произносит он резко и тут же смягчается: — Пожалуйста, Эггзи. Он садится рядом, и он ощущает тепло Гарри, его запах, и в голове немножко мешается всё. Они невыносимо близко, и это всё, что у них есть до завтрашнего гонга. Эггзи ненавидит себя за слабость и всё же кладёт голову ему на плечо. Харт вздыхает, но не отстраняется и ерошит ему волосы. А после начинает рассказ. Он говорит о своих Играх, о том, как ни разу не спал без кошмаров, о том, как лица тех, кого он убил, преследуют его до сих пор. С горечью отзывается о менторстве, о том, что считает это кощунством: заставлять одних поломанных и разбитых учить чистых и пока что невинных тому же во имя победы. Во имя выживания. Во славу Панема. — Мне страшно… — Знаю. — Ты останешься со мной сегодня? Харт улыбается солнечно и кивает. Они спят в обнимку, и утром, проснувшись один, Эггзи с леденящим ужасом осознаёт, что это, скорее всего, была его последняя ночь. Он не винит Харта за то, что не смог смотреть ему в глаза сразу после пробуждения. Не он один боится. Им страшно обоим.***
Уже через десять минут их закинут на Арену, бросят на растерзание и будут потирать ладоши, делая ставки, играя человеческими жизнями на раз-два. Эггзи стоит перед зеркалом и не хочет одеваться в костюм. Будто крадёт ещё пару минут для себя. Гарри наблюдает за ним, становится сзади, и его отражение режет, кромсает на ленты. Когда его имя объявили торжественно на весь дистрикт, он не думал, что будет ещё больнее, чем есть. Ещё нестерпимей. Что прощаться с Гарри сейчас будет в разы сложнее, чем с мамой и сестрёнкой. Если он умрёт, то для них он останется любимым сыном и братом. Если выживет, станет героем. И лишь Гарри знает, что победа — проклятье, цена которой чересчур высока. Но терять ещё и его… — Кого ты видишь? — спрашивает Харт, выбивая этим из колеи. — Чертовски невезучего парня, который вот-вот склеит ласты. — А я вижу того, кто, несмотря ни на что, до последнего будет стоять на своём и не подчинится системе. Помни об этом… — его голос срывается, и Эггзи улыбается еле-еле. Он хочет сказать: «Помни меня». Эггзи уверен, что сейчас не время всё усложнять, но говорить что-то он не в состоянии. Он разворачивается и впечатывается губами в рот Гарри. Харт не сопротивляется. Он отвечает. — Тебе пора идти, мой мальчик. Эггзи отпускает его нехотя, запоминая напоследок.***
Дни сливаются в изматывающую череду смертей, катастроф вроде едкого дыма, нашествия бешеных пчёл и препятствий, вырастающих из ниоткуда. Эггзи держится особняком, не позволяя себе строить союзы и позволять чувствовать что-то, зная, что в конечном итоге придётся выбирать. Или умирать самому. Он производит впечатление на спонсоров, когда с помощью нехитрой ловушки обездвиживает сразу нескольких участников, наблюдая за ними с дерева исподтишка. Он получает небольшой провиант и лекарство, которое после укусов насекомых как нельзя кстати. Спит тревожно и беспокойно. В разборки среди трибутов не вмешивается. Дерзких и наглых там хватает, поэтому он малодушно надеется, что часть из них уберут за него, и марать руки не придётся ещё какое-то время. Многих уже подкосили температурные перепады и отсутствие нормальной питьевой воды и еды. Сразу трое ребят погибают, преследуя Эггзи: они попадают в тупик, и он слышит клацанье челюстей металлических тварей, материализовавшихся в два счёта. А ещё — крики, от которых волосы дыбом, которые в голове на повторе, не выключить никак. Он бежит, бежит, но крик не исчезает. Проклятье. Ночью он считает удары пушки и понимает, что осталось всего три трибута, а он каким-то чудом так и остался незамеченным для остальных. Постоянно перемещался, чем сбивал с толку и путал. Это утомляло, но спасало невероятно. Он помнит последнее сражение. Когда столкнулись сразу трое. Трибут из первого дистрикта, профи, кажется, Мэйсон, безжалостно перерезал горло девчонке из четвёртого и принялся за него. Они стояли на возвышении: Арена этого года была загромождена всевозможными зданиями и перекрытиями — адская смесь дикой природы и каменных джунглей, что всё же сыграло ему на руку. Он помнит, как дрались до последнего, как он уклонялся и всё пытался нанести удар. Помнит отрывками… Лязг ножа, который ему удалось выбить, а ещё звук рухнувшего на асфальт тела, когда он столкнул Мэйсона к краю, и тот не удержался. Он хотел бы не помнить совершенно ничего. Но такой роскоши ему никто не подарит.***
Когда он приходит в себя, первое, что он видит, — знакомые до боли руки. Переводит взгляд и давится воздухом. — Гарри… Ему хочется плакать, но не получается. Наверное, его чем-то накачали, отчего мозг в кисель превратился, и всё время клонит в сон. — Мой мальчик. Гарри встаёт со стула и садится на кровать. Эггзи приподнимается. — Тебе нельзя... — К чёрту всё это, я так рад тебя видеть. Харт его обнимает и шепчет что-то на ухо, а он позволяет себе не думать ни о чём больше. Гарри здесь, с ним, и это всё, что имеет значение.***
Они возвращаются в дистрикт вместе. Деревня Победителей, как же. Убийцы, которым повезло чуть больше, чем всем остальным жертвам кошмарной системы. Эггзи навещает семью, проводит день с Дэйзи и оттаивает немного, когда видит маму улыбающейся. Ни к чему портить им настроение своей кислой миной. Когда он приходит домой, замечает в прихожей чужие вещи. — Гарри… Харт, сидящий на кухне, тут же меняется в лице и словно оживает. В тёплых карих глазах — неимоверная мука и обречённость. Они оба мертвы изнутри, и остаётся держаться вместе, иначе никак. Иначе не выйдет. — Поцелуй меня, — просит Эггзи, когда садится к нему на колени. Наверное, Харт из тех, кто поступил бы правильно и не стал прикасаться к нему из-за разницы в возрасте. Только вот на Арене он состарился мигом, выгорел и почти сломался. Гарри знает, каково это. Поэтому он не отталкивает — целует горячо, и Эггзи забывает, он перестаёт вспоминать, потому что быть с ним, отдаваться ему и любить так ненормально приятно и правильно. Эггзи растворяется в его прикосновениях, он теряет способность мыслить, ему хорошо, и он отдал бы всё, лишь бы так было всегда.***
— Что с нами будет, Гарри? — Будем жить. Как умеем. — Обещай, что не бросишь. Не уйдёшь. — Никогда. Эггзи зарывается носом в его плечо, сплетает их руки и шепчет: — Хорошо, потому что я без тебя не смогу.