Темная сторона сказки

Вы когда-нибудь были родителем вундеркинда? Мне довелось испытать подобное. И я с точностью могу сказать, что это сложно, безумно сложно растить ребенка, который, кажется, знает в этой жизни больше твоего. Моя дочь просто в один миг перестала быть ребёнком. У нас было пять простых лет: Белла не выделялась среди других детей. Однако позже, словно кто-то переключил какой-то рычаг, и я перестала узнавать свою дочь. Странно признавать, но я даже боялась её не по детски осмысленных взглядов, внезапной тяги к знаниям и увлечениям, не подходящим девочке её лет. Мы даже посещали психолога, но тот лишь поздравил меня с гениальностью дочери. Я помню его слова и никогда не забуду. «Поздравляю! Ваша девочка определённо гениальная. Она опережает своих сверстников как минимум на три-четыре года. Вы можете гордиться своим ребёнком, мисс!» Однако гордиться не получалось: эта девочка не была моей Беллой. Как-то разом потеряв весь свой задор и стеснительность, она шла к своим целям с такой упертостью, которой не было в моей дочери никогда. Чарли, он говорил, что я выдумываю, а наша девочка всего лишь взрослеет. И я пыталась верить. Повторяла это себе из-за дня в день... каждый раз, когда отводилась её на балет, который та раньше категорически не хотела посещать, языковые школы, кружки. Нам хватало денег, моя семья никогда не бедствовала и пусть родители не хотели признавать Беллу. Они так и не приняли мой ранний брак и беременность, однако я буквально чувствовала, как через непоколебимую гордость отца пробивается едва заметная гордость за внучку. Чеки, во всяком случае, он присылал на каждый её день рождение. Суммы в них были настолько внушительными, что я точно знала: он не признал ребёнка от Свона, но любил Беллу. Таких сумм я не получала от него ни разу в жизни. Именно мой отец договорился о месте в лучшей местной школе. Он и оплачивал обучение, не переставая присылать чеки. А я понимала, что кажется он любил её больше, чем была способна полюбить я. Для него она не была чужой. Он никогда её не видел, поэтому и не были ему столь заметны значительные перемены. Спокойно называть её своей дочерью без внутреннего содрогания о чуждости ребёнка передо мной я смогла только к её десяти. На самом деле мы составили отличный тандем: я никогда не отличалась далеко идущими плана, в то время, как Белла знала на перед если не всё, то многое. Она часто прогоняла от меня мужчин. Если поначалу это расстраивало, то со временем я замечала, что та умело отсеивала откровенно не тех людей, что были мне нужны. Она делала ставки, и Чарли это поддерживал. Я же считала абсолютно недопустимым, а отец, услышав об успехе внучки, сверкал детским азартом и выписывал новый чек. Когда однажды я решилась спросить, почему, не признавая её, он так самозабвенно интересуется её жизнью, я точно не была готова услышать ответ. «Я никогда не признаю частью своей семьи ту, в чьих венах есть кровь Свона, но будь я проклят, если малышка взяла от него хоть одну черту. Изабелла, как две капли воды похожа на твою спокойную бабушку: от характера до азартных пристрастий. Она абсолютно точно пошла в нашу семью.» Смогла бы я однажды понять логику своего отца? О, не думаю. Меня радовала уже та новость, что в той, кого все считали моей дочерью, я больше не видела чужака. Когда Белле исполнилось четырнадцать, я точно знала, что люблю её. И уже было совершенно неважно, что же случилась, когда ей было пять. Красавицу девушку, что блистала на всю школу, я точно любила как родную. Какими бы безумными не были мои мысли. В семнадцать она приняла Фила с такой простотой, будто его только и ждала всё это время. Собрала вещи и уехала к отцу. С того момента наше общение было редкостью. Она не объяснила, почему решила уехать. Просто однажды она купила билет до Сиэтла и была такова. Я любила эту девушку, и она отвечала мне тем же: тёплой заботой и любовью. Все же я порой тайно говорила себе, словно кто-то мог подслушать мои мысли, что она просто выросла тогда. Рене, это твоя дочь! Когда она выбрала Каллена и сбежала из Форкса, я облегчённо вздохнула: ничто человеческое ей не чуждо, она перебеситься и вернётся. Так я тогда думала. Отец усмехался и говорил, что в отличии от меня, она нашла достойную пару в жизни. А я думала, что всё это ненадолго. В конце концов я знала, какими ошибочными могут быть ранние браки и первая любовь... сама прошла через подобное. Но Эдвард Каллен был надежным парнем... хоть и странным. Однако очень уверенным в себе и точно знающим, чего хочет от жизни. В этом они были похожи как две капли воды. Даже смотрели они порой одинаково понимающе, словно все вокруг были лишь нелепыми детьми в их глазах. Мой отец усмехался на мои мысли и доводы, лишь отбивая фразой: "Подобное притягивает подобное. Они не расстанутся. Просто смирись, Рене!". И был прав. Шли годы, а моя дочь все ещё носила фамилию Каллен. И, боги, она словно была её с самого начала. Когда Фил узнал, что общих детей у нас никогда не будет, то он предложил взять малыша на воспитание. Я нервничала, боялась увидеть в глазах этого ребёнка то, что так пугало меня в собственной дочери. Однако Джордж был прекрасным ребёнком. Навестившая нас Белла тоже, казалось, полюбила малыша всем сердцем. Она проводила с ним всё время, что была у нас. Я про себя отмечала, что дочь ни капли не изменилась с последнего визита. Это было странно, но так ведь бывает, не так ли? С того визита она больше не приезжала. Писала длинные письма, звонила, но не навещала. Присылала подарки, никогда не забывая моего приемного сына. Однако ни разу не появлялась на пороге нашего дома. Джордж ужасно скучал, а я малодушно думала, что это к лучшему. Отец сказал: "Она не вернётся. Девочка выбрала свой путь и свою жизнь. Смирись, Рене!". И я в который раз смирилась с тем, что никогда не пойму ту, что была моей дочерью, что как бы сильно я её не любила, однако она осталась чужой. И все же я не смогла, не приняла её полностью, за что ещё долгие годы себе винила. Но годы бежали, а от неё с каждым разом было всё меньше вестей. Джордж рос, а мы с Филом необратимо старели. Я похоронила родителей. Отец завещал всё Белле, всё до последнего пенни, но никто не приходил за наследством. Её словно не существовало. Теперь редкие письма казались дурной шуткой. Я со страхом понимала, что вычеркнула из жизни родную дочь. А ближе к концу всё чаще понимала, что я была плохой матерью, просто ужасной. Однако я так и не приняла красивую девушку с волосами Чарли, глубокими карами глазами и совершенно не нашим характером. Я так и не увидела в ней родную душу. Все чаще я смотрела на фотографии совсем маленькой Беллы и сравнивала с той, что так резко повзрослела. Всегда и для всех я была безумно ей горда. Только для себя и только под строжайшей тайной я так и не перестала себе повторять: «Она просто выросла, Рене!». Я была ужасной матерью слишком умной для своих лет дочери. Я была плохой актрисой, но играла мать для совершенно незнакомого мне ребёнка со слишком взрослым взглядом.