запасной выход

Снизу послышались крики и ругань: очень тонкий и высокий женский голос, попеременно срывающийся на визг, перекрывал все звуки; второй был немного ниже, он пытался оправдываться, изо всех сил стараясь остановить эти вопли. Джерард сел на кровати и потёр глаза. Ему было намного лучше, но он не мог свободно дышать. Нос был заложен, а горло жгло, но головная боль прошла, и он смог сфокусировать взгляд на вазе с розами. Слишком странный день. Уэй вспомнил, что он сидел на кровати Фрэнка (в грязных чёрных джинсах на кристально-белой простыне, как последняя свинья). И у Айэро наверняка проблемы из-за него. Подросток встал, тихо прошёлся по коридору, аккуратно ступая босыми ногами по начищенному до блеска паркету. Парень открыл дверь ванны и зашёл внутрь, ощущая под босыми ногами холодную безразличность белого мрамора. Джерард посмотрел в зеркало: волосы почти просохли, но на затылке они были всё ещё немного влажными; красные от слёз глаза упрямо смотрели в отполированную до блеска поверхность зеркала, пока кончики пальцев не начало сводить от холодной воды, которая текла из крана уверенной струёй уже несколько минут. Он набрал жидкость в руки и вылил её на лицо в попытках взбодриться. Непонятное чувство, отдалённо напоминающее дежавю. Как странно, будто это всё ещё продолжает быть нереальностью. Подросток вытер руки об штаны, выключил свет и вышел из комнаты. Крики на первом этаже становились отчётливее. Джерард медленно спускался по лестнице, стараясь не шуметь. Голоса становились всё громче и громче:  — Опять твои пьяные дружки приходят к нам в дом и валяются по кроватям?! Как только отец уехал ты опять начал?  — Мам, он не пьяный… В который раз я тебе говорю, — Фрэнк уже готов был сдаться и почти отчаялся.  — И почему я узнаю, что ты в очередной раз прогуливаешь колледж? Знаешь что мы с отцом сделали чтобы тебя туда зачислили?  — Мам…  — Ты вообще понимаешь что ты делаешь, Фрэнк Энтони Томас Айэро? Ты…  — Мне не пять лет и я прекрасно знаю своё полное имя, — парень резким движением поправил чёлку, — Я позорю честь семьи Айэро… Я бездарь и неудачник, который ничего не добьётся в своей жизни. Да, я буду играть в переходе, считая каждый цент, так ничему и не выучившись… Я знаю. Ты это хотела услышать? Разве не так? — парень выдержал паузу и уверенно посмотрел куда-то вверх.  — Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне? — она готова была перейти к другим, более гневным репликам, но из-за дверного косяка выглянул Джерард. Женщина чуть не задохнулась от возмущения. Уэй улыбнулся, как будто ничего не произошло и встал рядом с Фрэнком. Кроме парня на кухне стояла и его маман — ей было лет сорок, но до она сих пор выглядела как модель. Женщина проворчала что-то по поводу волос Фрэнка и, поджав губы, выражая этим вселенское презрение, хлопнув дверью ушла в гостиную.  — И так всегда? — Джерард посмотрел на парня с сожалением.  — Почти.  — Не везёт тебе, чувак, — Джерард положил руку ему на плечо и поправил волосы.  — Ладно, забей. Пока ты тут, она не будет сильно орать, — Айэро старался уйти от этой темы как можно быстрее. — Ты сам как? Всё нормально?  — Ммм… не знаю. Мне кажется, что я простыл. Фрэнк фыркнул.  — Ты серьёзно думал, что пройдясь в пижаме по улице в -15 с тобой будет всё нормально?  — Ну я надеялся. Кстати… Сколько времени?  — Эм… — подросток кинул взгляд на чёрные настенные часы, — Полдесятого.  — Мои предки не звонили? — Уэй подтянул штаны и уставился в пол.  — Нет. Скорее всего они думают, что ты всё ещё в больнице. Ты записан на нас.  — Ну значит я пойду?  — Куда?  — Домой.  — Зачем? Я не думаю, что у них не возникнет ненужных вопросов.  — Я живу отдельно. В общаге, а они в другом городе.  — Вау. То есть ты живёшь один?  — Ну… Мне повезло. У меня отдельная комната.  — Так ты останешься? Хотя бы на пару дней?  — Только если на пару дней, — Джерард улыбнулся.  — Ты хочешь есть? — Фрэнк очень хотел убедить его остаться.  — Ммм… нет, наверное.  — Пойдём тогда лучше наверх, — Айэро мягко взял руку Джерарда, и они начали подниматься по лестнице. Мать Фрэнка очень странно посмотрела на них, но парням было всё равно. Подростки зашли в комнату. Айэро сел на кровать, а Джерард, скрестив ноги, устроился на полу.  — Можно один вопрос? — Уэй наклонил голову в бок и внимательно посмотрел на Фрэнка.  — Да…  — Как ты умудрился сделать себе пирсинг и тоннели с такой маман?  — Я ни у кого не спрашивал, и это получилось слишком спонтанно, — Айэро аккуратно вынул серебряное колечко из крыла носа и покрутил в руках, — Я просто однажды понял, что хочу сделать это, пришёл в салон, сунул деньги и сказал проколоть мне нос и губу к чёртовой бабушке. Джерард хмыкнул и подпёр подбородок рукой.  — Это было что-то вроде протеста, да?  — Можно и так сказать.  — И как они отнеслись к этому?  — Кто они? — Фрэнк понимал, что ужасно тупит.  — Ну родители твои.  — Если об этом рассказывать, то получится целый том гневных восклицаний и вздохов о том, «какой Фрэнк ужасный сын» или «Фрэнк позорит всех» плюс бонус — постоянные хватание за голову и нравоучения о том, что так делают только «психи-педики».  — Окей… Я надеюсь мы можем это пропустить?  — Я тоже.  — И ещё один вопрос, можно?  — Да, конечно.  — Это не совсем вопрос и вообще…  — Спрашивай уже.  — Что за пьяные дружки?  — Какую часть разговора ты слышал? — парень внимательно посмотрел на Джерарда.  — Ту, которая начинается с этой фразы и дальше. Кстати, не слишком вежливо отвечать вопросом на вопрос.  — А мы прямо уж такие вежливые и культурные?  — Конечно, — Уэй снова улыбнулся. — Как же иначе…  — Ладно, ты всё равно будешь допытываться, — Фрэнк снова вставил колечко в нос и расправил кончик футболки.  — Ну давай уже.  — Я начну с того, что с этим давно покончено, — Айэро выдохнул и посмотрел в потолок. — И это не совсем, как она выразилась «дружки». Наверное, это был первый и последний раз в жизни, когда я ходил на вечеринку. Половины людей я вообще не знал. Мы очень сильно напились. Хозяином, (если так вообще можно говорить), этой вечеринки был мой бывший одноклассник — Генри Хотэн. Ему в голову пришла поистине «великая» идея…  — Прям как мне с сигаретами? — Джерард приподнял брови и снова улыбнулся (в который раз).  — Именно… Такой же идиот. Уэй скорчил рожу и ткнул Фрэнк в бок.  — Ну не хуже меня точно.  — Да кто вас знает… Ладно, мне можно продолжать?  — Давай.  — Так вот, идея… Идея заключалась в том, что бы отправится в путешествие по соседним улицам на старом кадиллаке его отца в три часа ночи…  — Надо как-нибудь будет тоже попробовать, — Уэй снова перебил его.  — Ты мне дашь рассказать до конца?  — Да, не обращай внимания.  — Кхм… Я выпил меньше всех, поэтому за руль посадили меня. Сначала, вроде всё было нормально. Через час мы поняли что заблудились: машину занесло в какую-то подворотню. Из-за углов начали выглядывать собаки. Все начали орать, и я ударил по газам. Помню, мы наездили тогда штрафов долларов на семьсот… Для его родителей это слишком большая сумма. Я не помню, кто это придумал, но решили остаться на ночёвку у того, чей дом ближе. Это оказался мой таунхаус. Мы завалились в дом через чёрный ход и, как алкаши уснули в коридоре.  — Предки устроили большой разнос?  — Просто грандиозный.  — Ты говорил, что вы переехали…  — Да. И сегодня я прогулял третий день нового колледжа. Точнее половину, если ты об этом…  — Почти… Значит мы одноклассники, как я понял. И сейчас будет контрольный вопрос.  — Да, слушаю…  — Там есть…эм…Тим Кани?  — Это тот, который квадратный?  — Да, — Джерард усмехнулся. — Скорее всего ты говоришь о его мозгах. Кстати не советую спорить с ним.  — Почему?  — Его хобби — окунать людей головой в унитаз.  — И ты испытал это удовольствие на себе?  — Да, пару раз он помыл мне голову. Фрэнк улыбнулся. Он посмотрел на такой несовершенно-аккуратный, натёртый до блеска пол и идеально-неряшливого Джерарда, сидящего на нём. Уэй громко шмыгнул носом и встал на ноги.  — Мне надо высморкаться. Я сейчас приду, — парень вышел, оставив после себя колюче-морозный запах мяты, такой непривычный для Фрэнка. Айэро посмотрел ему в след. Слишком безупречно. Это не может быть реальностью. Подросток упал лицом в кровать, пытаясь разобраться в том, что происходит. Он чертовски запутался в себе. Его как-будто вывернули наизнанку и хорошенько встряхнули, совершенно не заботясь о последствиях, оставив все его внутренности на всеобщее обозрение. Джерард будет жить с ним ещё пару дней, если он не убедит его остаться ещё хоть на чуть-чуть. И теперь он его новый одноклассник. Фрэнк улыбнулся. Это будут просто прекрасные несколько дней — Айэро понял это, как только увидел этого прекрасного парня с волосами цвета чёрной смолы почти до плеч в потёртых скини и расстёгнутой рубашке в красную клетку у себя на кухне. Джерард включил кран и посмотрел в зеркало. Он выглядел ужасно нелепо. Подросток набрал в руки воды и провёл ими по лицу. Рандомный поток метафор: «Айэро… как порыв июльского бриза, легко раскачивающий вершины столетних елей и мягко касающийся твоих щёк, как олицетворение всего хорошего, что есть на свете: аромат одуванчиковых полей и лепестков оранжевых бархатцев, ощущение таящих снежинок на ресницах и кончиках пальцев, лёгкость перистых облаков, звук аккорда F и теплота щекочущих лицо солнечных бликов». Парень ненавидел подобное ванильное состояние, но сейчас не тот случай. Сейчас он имел полное права включить что-то из «The Beetles» и тихо сидеть в углу, прокручивая в голове возможные варианты развития событий. Он слишком много думает о Фрэнке. Это неправильно. Совершенно. Но только рядом с ним он чувствует себя немного свободнее и может быть…счастливее? Возможно. Но он не должен постоянно вспоминать об Айэро. О мягко-клубничной улыбке и… Стоп. Хватит. Джерард поставил руку на холодный белый кафель и глубоко вздохнул. Он и так долго тут стоит, а обещал парню, что быстро вернётся. Уэй вышел из ванны и пошёл по коридору в спальню. Стены и пол были пропитаны лаком для дерева. Они как будто кричали: «Смотри — тут каждый сантиметр паркета идеальнее, чем твоя жизнь». Джерард изо всех сил старался отвлечься от того образа жизни с кучей проблем и задолженностей по учёбе, которую он оставил за порогом этого таунхауса. Но нет. Видимо, ему придётся вспоминать об этом вечно. Когда он вошёл в комнату, Фрэнк стоял спиной к двери и задумчиво смотрел по сторонам, держа в правой руке хрустальную вазу с тремя бордово-алыми розами. Он совершенно не заметил, как вошёл Джерард.  — Не вздумай, — было сказано гораздо громче, чем ожидал Уэй.  — Что? — Фрэнк быстро обернулся, как будто его застали за совершением чего-то противозаконного.  — Ты знаешь о чём я. Айэро жутко покраснел и с тихим звуком поставил цветы обратно.  — Тебе нравятся розы? — слишком откровенный вопрос (по крайне мере так считал Фрэнк).  — Возможно, но только не в тех случаях, когда слащавые девицы обнимают огромное количество лишённых жизни цветов только для того, чтобы она надула губы и так же приторно-слащаво, не по-настоящему сказала пару скомканных слов благодарности, а может и вообще промолчать, воспринимая это как должное. Тот, кто любит по-настоящему не будет требовать жертвоприношений. Если тебя любят, то никогда не попросят чего-то в жертву, доверяя тебе, понимая что это бессмысленно… — Джерард задумчиво посмотрел в окно, а потом и на Айэро. — Понимаешь о чём я? Фрэнк промолчал. Он не ожидал такого ответа. Парень думал, что Уэй скажет да или нет, а может и просто оставит этот ни к чему не обязывающий вопрос без ответа. Подросток посмотрел Джерарду прямо в глаза, пытаясь понять, на сколько сейчас он был искренним, насколько серьёзно говорил. В этот момент у него внутри что-то перевернулось, навсегда оставив позади точку невозврата. По рукам пробежали лёгкие волны колющих реакций, отдающихся в задней части желудка приятными вибрациями, растворяясь в кончиках пальцев. Обычно такое бывает, когда видишь то, с чем связанно очень много всего, например, песня, которая была твоей любимой долгое время или шоссе по которому ты ездил на пикник каждое воскресенье, пока не пошёл в старшую школу. Уэй подошёл к окну и дотронулся пальцами до тяжёлых занавесок болотно-пепельного цвета. Ткань пахла чем-то знакомым, но давно забытым, не поддающимся никакому описанию. Он вопросительно посмотрел на Фрэнка;  — Можно? Парень не знал, что Джерард хочет сделать, но всё равно кивнул, улыбнувшись, позволяя этому немного странному подростку резким движением руки отодвинуть пыльные тяжёлые шторы, обнажая широки белый подоконник, запустив в комнату синеватый сумрак декабрьского вечера, подсвечиваемый мягкими бликами уличных фонарей. Уэй сел на край и жестом показал Фрэнку на место около окна.  — Садись, я расскажу тебе о солнце, — парень повернул ручку пластиковой рамы и, пока Айэро неловко устроился на холодном шершавом пластике, открыл форточку. Комнату наполнил свежий запах холода, по вкусу похожий на ежевичное мороженое. Он проникал внутрь, наполняя лёгкие обжигающим кислородом с запахом елей, обволакивая полости грудной клетки. Джерард аккуратно дотронулся до лица парня и двумя пальцами опустил веки, ощущая лёгкий трепет угольных ресниц.  — Закрой глаза и расслабься, просто расслабься, — Уэй повернул его голову за подбородок по направлению к потоку холодного воздуха, — и дыши, позволяя телу обновить запас кислорода, пропуская через себя потоки свежего воздуха. Ни о чём не думай, вообще. Просто растворись в этом моменте, ощущая то, что ты всё ещё жив, ты можешь дышать… По спине пробежался поток мурашек, плавно расщепляющийся где-то в задней части позвонков, оставляя после себя приятное колющее послевкусие. Осколки рассыпаются в нижней части живота, разрезая ткань внутренних органов. Лёгкие наполняются холодом, расширяясь до объёма грудной клетки. Диафрагма опускается вниз, плавно увлекая за собой рёбра. Голова начинает кружиться от того, что в теле появилось слишком много кислорода. Полное расслабление, свинцом заполняющееся кости, проникает вверх по синеватым артериям. Веки тяжелеют. Фрэнк зажмуривается сильнее, чтобы просто удостовериться, что он ещё тут, пока ещё не растворился в вакууме. Парень чувствует циркуляцию крови и поток энергии, плавно перетекающий по сосудам, обратно возвращаясь к сердцу, по пути наполняя каждый капилляр. Голова стала абсолютно пустой, только несвязные обрывки мыслей иногда пролетают где-то у задних стенок черепной коробки, отражаясь от них невесомым, похожим на дымку эхом, растворяясь в безграничном пространстве подсознания. В комнате настолько тихо, что он может слышать стук своего сердца и шум крови в висках, похожий на те звуки, которые наполняют голову, когда прислоняешь ракушку к уху, чтобы услышать еле-уловимый рокот прибоя, отдающийся в нейронах тихим шелестом. Вдох — поток воздуха проносится по телу, быстро наполняя его кислородом. Выдох — протяжный и долгий, опустошающий. Кончики пальцев мягко обволакивает обжигающе-тёплое дыхание Джерарда, волнами докатывающееся до его кожи, как море где-то в бухте Греции. Мягко. Персиково. Он вспоминает о фарфоровом холоде рук, совершенно несовместимым с раскалённым дыханием. Противопоставление. Сравнение. Джерард пошуршал чем-то похожем на бумажки. Фрэнк не открывал глаза, стараясь пересилить душащие любопытство. Какой-то частью подсознания он понимал, что это должен быть сюрприз. Неожиданность. Лёгкий щелчок. Воздух наполнился белёсыми клубами сигаретного дыма, колеблющимися и вьющимися, выстраивая сложные траектории, складываясь в тонкие витиеватые узоры, чем-то похожие на китайских драконов. Потоки дыма растворяются в воздухе, смешиваясь с ним, поднимаясь куда-то вверх. Фрэнк резко открыл глаза. Джерард сидел напротив него с лёгкой улыбкой на губах и зажжённой сигаретой между двумя пальцами правой руки. Огонёк пылал на конце сигареты, расплавляя целлюлозную обёртку, отбрасывая вытянутые тени на стекло. Парень повернул голову и посмотрел куда-то в окно, думая о чём-то своём. Он не думал ни о чём. Фрэнк втянул воздух носом, перемешивая свежесть зимнего воздуха с парами никотина. Айеро хотел что-то возразить, но не смог. Просто не смог ничего сказать. Тёмно-синие полосы ночного воздуха разрезали белый подоконник на несколько частей, плавно переходя на бледную кожу лица Джерарда, бликуя на глазах цвета выцветших зелёных листьев, пока ещё не жёлтых, но пыльно-осенних, уставших от своего существования. Тусклые отсветы уличных фонарей переливами искусственного света разрезают белизну подоконника, сглаживая фиолетово-синие тени. Он чувствует себя так непривычно. Всё это было рядом, каждый вечер, но он не хотел замечать. Всё это. Кроме Джерарда. Чувства как-будто парализовало. Ничего. Кроме расслабления и ещё что-то. Неизвестное. Он никогда не ощущал себя так. Не существует даже слов, чтобы описать это. Как будто тебе дали второй шанс для того, чтобы заново увидеть то, что окружает тебя каждый день. На то, чтобы жить. Второй шанс на то, чтобы увидеть то, что ты абсолютно не замечаешь. Но не сейчас. Сейчас просто нужно переосмыслить свою жизнь, вспомнив уроки географии и цифры. Насколько мир огромен, а ты в своих попытках что-то изменить похож на песчинку. Маленькую, абсолютно незначительную для людей, для этой массы, которые будут существовать пока не произойдёт что-то, что заставит их истребить друг друга. Может быть, это случится завтра, а может и через тысячу лет. Главное не сейчас. Не сейчас, пожалуйста. Он не знал сколько они сидят и молчат, смотря в окно, пытаясь не терять контроль над своими эмоциями, думая о чём-то своём, остатками сознания хватаясь за действительность. Именно действительность, не реальность. Джерард закурил вторую сигарету и посмотрел в потолок. Он прикрыл глаза и ртом выдохнул серовато-белый дым в прохладный воздух. Фрэнк начал возвращаться из какого-то вакуума: ноги немного замёрзли, руки стали очень тёплыми, как будто всё, что было в теле, сплошным потоком прихлынуло к кончикам пальцев, заставляя кожу покрываться тонкой прослойкой пота. Уэй достал из пачки ещё одну сигарету и вопросительно глянул на Фрэнка. Парень кивнул. Ему просто нужно согреться. Лёгкие наполнил непривычно-жёсткий газ, как гофрированная бумага, складываясь пополам, а потом вчетверо, царапая полость гортани. Он выдохнул, кривым потоком выпуская дым откуда-то из носа. Джерард улыбнулся. Фрэнк. Фрэнк Айеро.  — Когда ты последний раз смотрел на закат? — он сказал это почти шёпотом, расщепляя затянувшуюся тишину на осколки. Голос был слишком хриплым. Наверное, он отвык выкуривать за один раз больше сигареты. Просто с непривычки.  — Я не помню… Так, — Фрэнк запнулся, — так, как ты показал мне ночь сейчас… Так… никогда, — он сделал новую затяжку, — Никогда, — он впечатывается каждую букву, пытаясь удостоверится в твёрдости своего голоса.  — Я тоже, если честно. Это было что-то новое. Странное. Я не знаю, как это называется, — Джерард громко выдохнул и закатал рукава рубашки до локтей, — Помнишь, я обещал рассказать тебе о солнце?  — Да…  — Так вот… солнце… Оно же умирает… Закат, рассвет, полдень… Феникс. Оно возрождается каждое утро, достигая своего пика в полдень, умирая на закате, сияя как в последний раз. Однажды он будет. Этот последний раз, но люди, возможно, этого не осознают, или осознают только тогда, когда наступит последний момент. И только некоторые поймут, что Солнце умерло. Всё. Это конец. Ничего не осталось… — Джерард посмотрел в окно, как будто обдумывая что-то важное, — Люди идеализируют его смерть, делая это красивым, применяя к нему огромное количество метафор. Как же глупо. Стандарты. Стереотипы. Эгоистичность. Глупость. Всё что мы видим — лишь преломление, отражение солнечных лучей от тел, предметов. Я не говорю о том, что всё кончено, всё тлен. Я говорю о том, что всё слишком просто, чтобы что-то возносить или идеализировать. Люди идеализируют сегодня одно, а завтра другое… У большинства нет своего мнения и точки зрения, только навязанные рамки и идеалы. Просто безумная толпа, напичканная условностями. Безусловно, конечно есть те, которые выделяются, но их мало, очень мало. Помнишь Средние века? Костры. Тебя могли сжечь только за то, что ты посмел оспорить точку зрения о том, что Земля плоская или высказать своё мнение. Они сгорят, полыхая на центральной площади, как солнце, ни как феникс. Без попытки на возрождение. Без возможности на жизнь. Просто потому что они посмели пойти против стереотипов. Просто потому… Взрыв. Где-то за окном. Резкий, пронзительный, волнами докатывающийся до стеклопакеты, заставляя пластмассу легонько вибрировать, отдающийся рокочущими протяжными волнами от стенок барабанных перепонок. Джерард резко выдохнул, прислонившись в стеклу лбом, чтобы лучше разглядеть то, что происходит снаружи. Он испугался? Возможно.  — Фейерверк, — Фрэнк аккуратно придвинулся к Уэйу, чувствуя учащённый пульс и сбившееся дыхание, вырывающееся из горла короткими спазмами. Неожиданно. Резко. Он накрыл руку Джерарда своей, легонько сжимая холодные, немного дрожащие от напряжения подушечки пальцев, в попытках убедить его в том, что всё хорошо. Он рядом. Уэй кивнул и отодвинулся к холодной стене, ударяясь затылком о холодную поверхность.  — Фейерверк, — он глубоко дышал, стараясь привести ритм сердцебиения в норму, — Фе-йер-верк, — проговаривал по слогам, пытаясь убедиться в том, что всё хорошо. Всё нормально. Нет. Нет? Джерард зажмурился. Только не сейчас. Пожалуйста.  — Ты в порядке? — Айэро посмотрел парню прямо в глаза.  — Да… То есть нет. Я не в порядке, — Джерард подтянул колени к груди и уткнулся лбом в костяшки рук, — Я не в порядке… Фрэнк придвинулся ближе, вытряхнув пепел с кончика почти потухшей сигареты за оконную раму. Он не знал, что должен сейчас сказать, но понимал, что хоть как-то должен помочь. Парень осторожно дотронулся до холодных кончиков пальцев, мягко касаясь кожи. Должен, но не знает как. Джерард ответил лёгким пожатием. Физический контакт. Нервные клетки разрывало от напряжения, поднимающегося куда-то вверх, ближе к грудной клетки, заполняя рёбра тягучей тревогой. Рука дрожит. Снова. Он вспоминает о лужах крови, о ржавых шприцах, о темноте, разрываемой холодным светом, о леденящих потоках грязно-красной воды. Давно потухшая сигарета выпадает из руки, откатываясь куда-то в бок. Спазмы, сжимающие горло, душащие, смертельные. И фейерверк. Он был там, вспыхнув, как последняя агония. На краю холодной грязно-серой крыши. 22 этажа. Он стоял там, когда раскалённые слёзы катились по щекам, как поток искры, срываясь вниз, растворяясь в потоке холодного воздуха. Он занёс правую ногу и закрыл глаза. Джерард был готов, почти готов, но тут появился ОН. Фейерверк. Красный, алый, бордово-малиновый, кровавыми искрами разрезающий тёмный ночной воздух. Тот самый. Что-то раскололось, сломалось, раскрошилось внутри, принося ужасную боль, разрезая внутренности на кровоточащие осколки. Он сел на мокрый и грязный кусок бетонной плиты и заревел. Просто заревел, как маленькая девчонка, пока красные искры с методичной беспристрастностью прорезали ночной воздух. Он кричал, в надежде на то, что кто-то услышит. Никто. Он должен сделать это сам. Бороться с агонией фейерверка, пока остывшие искры пеплом не скатятся вниз. Бороться с сами собой, склеивая душу, разрывая сердце. Как сейчас, когда вроде бы казалось, что всё встало на свои места, когда он впервые почувствовал себя лучше. Они вернулись, возродились из последних, пока ещё не потухших искр. Снова, пока яркие малиновые лучи пронзают небо. И ещё раз. Ещё, давайте, заставьте снова. Он знал, что никогда от них не избавится. Малиновый. Ему не нравилось это слово, определённо не нравилось. Оно было мягким, похожим на йогурт и одновременно оставляющим горький привкус, чем-то напоминающий юимбирь. Тепло? Кончики пальцев начинают теплеть. Их держит другая рука, обладатель которой считает, что бордовые искры прекрасны и завороженно смотрит в окно, позволяя красноватым отсветам бросать продолговатые полоски на нежную кожу щёк. Он зажмуривается и шумно выдыхает. Пожалуйста. Это должно быть реально.  — Знаешь, однажды я хотел убить себя, — он не знает зачем это говорит. Стремительный поток холодного воздуха разрывает тёмный вакуум. Фрэнк повернул голову и внимательно посмотрел на Джерарда. Он сжал руку покрепче, изо всех сил надеясь на то, что нужные слова придут в голову сами, надеялся, что сможет что-то сказать.  — Не надо, — глупо, но это единственное, что он мог из себя выдавить.  — Ты думаешь, что смерть это худшее? — Уэй сглотнул, плавно опуская диафрагму вниз, вдыхая внутрь новый поток воздуха с еле-уловимым привкусом сигаретного дыма. Парень тихо хохотнул, краем глаза наблюдая за реакцией Фрэнка, — Есть вещи гораздо хуже чем чёрный. Есть белые вещи. Что нужно, чтобы получить белый свет электрической лампочки? что нужно, чтобы получить цвет безразличия? Нужно просто смешать все оттенки света в один, как все чувства, чтобы в итоге получилось безразличие. Оно чистое, абсолютное. Белое.  — Но…  — Я был там, Фрэнк… Был там, где всё абсолютно-белое. Во всех смыслах. Поверь мне, это ужасно. Всё, что у тебя есть — это ты сам, оббитые чем-то мягким стены, ввинченный в пол белый деревянный стол, такой же стул и металлически-серая кровать с белой простынёй. Всё. Они постоянно наблюдают за тобой, они фиксируют каждое движение, анализируя каждый вдох, контролируют твои мысли. Я пытался найти камеру или что-то подобное, но нет. Я не нашёл ничего. Они как-будто предугадывают каждое твоё движение. Раз в неделю тебя ведут по длинному коридору в маленькую сероватую комнату отвечать ровно на двадцать пять вопросов. А потом назад. Снова по коридору. Я не знаю сколько я там был, Фрэнк, я не считал. Я почти свихнулся. Скоро я понял, как надо отвечать. Это ложь, когда врачи говорили отмечать и описывать ровно то, что ты чувствуешь на самом деле. Они ожидают, что ты доверишься, но ты уже устал это делать. Ты устал доверять. Поэтому, единственным способом выбраться оттуда было отвечать на вопросы, как бы это сделал «нормальный» человек. Но нормальных людей нет. Это не люди, которые не отличаются друг от друга ничем. Это масса. Клоны. Я не знаю как это назвать…  — Ты смог.  — Я притворился, что смог. Прости… — Джерард опять уронил пульсирующую от напряжения голову на выступавшие костяшки пальцев, — Я солгал.  — Просто теперь, пожалуйста…эм… Джи, — Фрэнк посмотрел ему прямо в глаза, — не бойся, можешь высказать всё, что хочешь, только не убивай себя, ладно? Ты можешь сделать всё, только пожалуйста, не надо… Если это может как-нибудь помочь, то я обещаю, что буду рядом. В любой момент. Когда захочешь. Обещаю…  — Обещаешь?  — Обещаю. Я знаю о том, сколько людей говорят это слово просто… просто так. Но я обещаю. Джерард хрустнул косточками ладоней, пододвигаясь к шершавой стене и посмотрел на Фрэнка: мягкий свет фонарей желтоватыми бликами отражался серебряных колечек пирсинга, имбирные глаза смотрели куда-то вверх; выступающие, такие безупречные ключицы гармонировали с легко выраженной линеек подбородка. Фрэнк. Фрэнк Айеро. В воздухе слишком резко стало холодно. Он только сейчас сообразил, что всё это время Фрэнк держал его за руку, не позволяя панике прокрадываться в глубины сознания, забирать последние крупицы памяти, наполняя черепную коробку отчаянием. Просто не позволял, прикосновениями тёплых пальцев возвращая его в реальность. А сейчас он прикрыл глаза и Джерард был уверен, что он почти заснул. Парень вытащил телефон из правого кармана и посмотрел на дисплей: 02:54. Какой же он дурак! Фрэнку завтра нужно в колледж. Он аккуратно слез с подоконника и встал рядом с Фрэнком, который уже почти уснул. Уэй потоптался на полу, совершенно не зная, что ему делать дальше. Он впервые открылся кому-то настолько. Он впервые рассказал кому-то что хотел умереть. Странно. Непозволительно. Сейчас подросток чувствовал себя немного легче, как будто всё, что его душило он смог вытащить из себя, позволив телу сделать передышку. Он выдохнул. Джерард тихо толкнул Фрэнка в бок.  — Кхм, ты собираешься спать на подоконнике? — слишком глупо, но это первое что пришло ему в голову.  — Что? — Айеро приподнял брови и потёр глаза.  — Тебе завтра в колледж. и… я просто подумал, что тебе нужно поспать хотя бы пару часов.  — Ах, да… — парень сполз с подоконника и уволился на кровать, пробурчав что-то отдалённо похожее на «Спокойной ночи». Джерард снова сел на подоконник. 25 декабря. Меньше чем через неделю Новый Год. Когда он последний раз наряжал ёлку? Когда он последний раз дарил кому-то подарок? Когда последний раз дарили подарок ему? Он не помнил. Просто не помнил. Ладно, это бесполезно.  — Фрэнк?  — М-м -м…  — Я в душ.  — Да, да, иди… — парень уже почти вырубался. Джерард прошёлся по тёмному коридору в ванную и включил свет. Он отчаянно отказывался признавать истинны: он снова видит странные сны, почти ничего не ест, нарушает режим сна, который так старательно восстанавливал и курит. Много курит. Вода лилась из душа тонкими полупрозрачными струйками, смывая усталость и тонкую плёнку из мыльных пузырей. Тонкие пузырики лопались с тихим щелчком, оставляя после себя ворох тонких брызгов. Перед этим Уэй потратил около десяти минут на поиск мыла или какого-нибудь шампуня. Конечно, тут всё было не как у людей: пузырьки стояли на отдельной полочке стеклянного шкафа с зеркальной дверцей, на которую даже боишься смотреть лишний раз. Он всё-таки преодолел это отвращение перед аккуратной образцово-показательностью, достал с полки какой-то бледно-зелёный шампунь и усмехнулся: стенки баночки были в чём-то липком (скорее всего во внутреннем содержимом), пахнувшим лавандой и ещё чем-то цветочно-фруктовым. Это точно Фрэнка. Он был даже больше чем просто уверен. Джерард вспомнил, что волосы парня пахли точно так же. Или ему показалось? Он ещё раз вдохнул концентрированные искусственные пары лаванды. Нет, не показалось. Он вытерся каким-то сложенным в стопочку синим полотенцем (опять это показательное занудство) и снял уже до конца просохшую белую пижаму с батареи. Он всё-таки её забрал с собой, правда не совсем так, как планировал. На задней части правой штанины был вышит значок больницы. Джерард вспомнил о другой белой пижаме, в которой он ходит ТАМ. Внутри что-то дрогнуло, отдаваясь спазмами в кончиках пальцев. Нет. Он не должен слишком много думать об этом. Просто забыть, как что-то незначительное, ненужное. Больше чем полгода. Он выдохнул. Забыть. Когда он вошёл в комнату, Фрэнк лежал на кровати, раскинув босые ноги и тихо посапывал, немного дёргая кончиком носа, на каждый второй или третий раз, откидывая потоком резко выходящего из носа воздуха, мягко-каштановую прядь. Фрэнк. Фрэнк Айеро. Джерард аккуратно подвинул парня и лёг с краю, укрывшись кончиком одеяла. От простыней пахло каким-то порошком и чем-то искусственным. Ненастоящим. Безразлично-белым. Он не заметил, как закрыл глаза и уснул, погрузившись во что-то мягко, серое с запахом еловых веток.