Расскажи, как надо любить

Все у меня в норме, И сердце бьётся правильно и ровно. Единство содержания и формы, И никаких иллюзий, словно Всё у меня в норме! Не надо утешать и лезть в душу, Ведь ломоть окончательно оторван! Ты снова все мосты разрушил сам! — Такое не прощают. Но мне тебя не хватает; Но мне тебя не хватает. Ты — Ангел опустившийся с неба, А может притаившийся зверь. Неважно кем ты был или не был, Кто ты мне теперь? Тебя полюбит сердце другое; И разобьется так же, поверь. Одно лишь не дает мне покоя, Кто ты мне теперь? (Виа Гра)

Джуди открыла глаза. Очень медленно, чтоб солнечный свет, проникающий в окно, распахнутое настежь, не заставил её снова зажмуриться. Тело ныло, и особенно было неприятно осознавать, что она совершенно голая. Джуди было холодно. Бинты на её запястьях и ушах свисали с постели грязными тряпками. В палате больше никого из больных не наблюдалось. Хоппс повернула голову. На стуле у самых дверей сидел некто, закутанный в черный кожаный плащ. Но Джуди безошибочно определила — Ник. Его запах и рыжий хвост, всё же торчавший из-под одежды, выдавал лиса. Казалось, что он спит или просто не дышит. — Ник, — тихо позвала крольчиха. Он вскочил, не помня себя. Заметался по палате и совершенно обезумевшим взглядом уставился на Джуди. Всё, что было между ними тогда и сейчас — одно большое черное пятно в его голове. Расползающееся синяком. Лисья морда была сплошь усеяна царапинами и кровоподтеками. Шерсть стояла дыбом. — Ник, что… произошло? Что со мной… Что он должен был ей ответить? Что Барашкис выстрелила совсем не голубикой? Что он, озверев, напал на Джуди, а затем и на овцу? Что приехали копы, надавали ему пинков, ввели какую-то отраву, после чего он стал немного приходить в себя, что, затем его закрыли на неделю в клетке… Допрашивали. Что Барашкис сдохла от ранений, а она, Джуди, в это время лежала здесь, в реанимации? — Николас! — Джуди попробовала сесть, но острая боль не позволила. — Лежи, — сказал он и опустился обратно на свой стул. — Ник, я… что было… там, в музее, после того, как… — Джуди, я не хочу об этом, — Ник мотнул головой и проскрежетал зубами, на которых всё ещё он чувствовал её привкус. Кровавый. Убийственный. Дикий. — Я даже не знаю, что теперь будет… если ты когда-нибудь сможешь меня простить… — Ты напал на меня? — глаза у крольчихи стали похожи на две летающие тарелки. Зрачки, суженные от обилия света, начали вдруг расширяться и фиолетовой радужки почти не было видно, когда Хоппс съёжилась на огромной кровати. — Я ничего почти не помню. — Ты ударилась головой — я толкнул, — сказал лис ещё тише. — Потом у меня у самого в голове что-то щёлкнуло, и я… кинулся, рвал… одежду… потом и тебя… Джуди закрыла лапой глаза. — Что дальше? — Дальше? — Ник смотрел в пол. Словно он снова оказался в камере. — Барашкис со своими братьями-баранами попыталась меня усмирить, когда увидела, что не получается, решила прикончить… но я и на неё кинулся. — И где она? — В морге, — Ник решился поднять глаза. — Умерла неделю назад. Как просто. — Что Буйволсон сказал? — на автомате спрашивала Джуди, так и не открывая своих глаз, но в голове у неё одна за одной мелькали ужасающие картинки. — Он завел дело? Он понял, кто стоял за похищениями хищников? — Да, но… Хоппс открыла глаза. — Он не поверил мне. — Николас грустно улыбнулся. — Ждёт твоих показаний. Джуди резко поднялась на локтях. — Так нужно же ему сообщить! Что ты… — Меня всё равно будут судить, Морковка. — За что? — Джуди и так знала ответ. — За разбойное нападение со злым умыслом и за причинение смерти по неосторожности. — Ник достал из кармана плаща диктофон. — Возьми. Пусть будет у тебя. — Но ведь там… все улики! И значит, мы сможем доказать… Лис встал и сделал один шаг к тумбочке рядом с кроватью Джуди. Крольчиха смотрела на него с некоторой опаской. Он вспомнил, как впервые встретил её… И теперь Нику хотелось самому себе перегрызть горло, чтобы не видеть её глаз. Напуганных. — Барашкис всё стёрла, — Уайлд качнул головой. — Она успела нажать на кнопку, прежде чем я вцепился её в поганую шкуру. Прости меня, Джуди. Ник не самым уверенным жестом протянул ей диктофон. Морковка была покореженной с одной стороны. На другой стороне устройства виднелись следы клыков. Борозды, которые на пластмассе выглядели ещё более ужасающе. Джуди не взяла диктофон. — Зачем ты тогда пришел? — в её голосе послышалась горечь. — Я должен был убедиться, что ты в порядке, — ответил Ник. — Тебе бы сообщили. Нику на мгновение показалось, что она обвиняет саму себя в том, что случилось. По её мордочке то и дело бегали тени. За окном расцветала сирень и запахом сводила его с ума. Чувствительный к кустарникам подобной породы, лис, очень и очень не любил, когда проявилась аллергия. К тому же, сирень была чертовски похожа на те роковые цветы-горлодёры. — Джуди, я просто хотел тебя увидеть и сказать, что… это… моя вина… но ты знай, я не хотел… правда, я никогда бы не причинил тебе вред, я клянусь. — Ник говорил так быстро и сбивчиво, что Джуди не могла понять: истерика у него или же раскаяние настолько захлестнуло. — Джуди, если бы только можно было… что-то исправить. Я обещаю тебе, что… — Ник, — крольчиха перевернулась на другой бок. — Я… не виню тебя. — Морковка? — лис смотрел на её серую спину. — Прошу тебя… — Уходи, Ник, — прозвучало, как приговор. — Пожалуйста. Ник стиснул в лапе диктофон с такой силой, что конструкция, и так уже изрядно потрепанная, дала трещину. Корпус развалился на несколько частей, издав хруст. — Ты сможешь быть на суде? Уайлд видел рваные раны, которые были замазаны антисептиком на спине крольчихи, и поверить не мог, что это сделали его же когти. Он никогда не использовал их так. Даже в драке, в которой всегда становился проигравшим и огребал ото всех подряд, Николас не использовал когтей… — Я не знаю. — Джуди, лучше приди и обвини во всём меня. Во всём на свете. Но не веди себя так, словно… — Ник, не надо! Хоппс затряслась. — А хочешь — пусти мне пулю в голову! — А какой смысл? — Но я же… — Кто ты мне теперь?