Расскажи, как надо любить

Земля была белой, наполненной сказками И музыка пела про «долго и счастливо». Порвутся в ней струны — мы будем поранены, Но только к лицу нам такие царапины. И чувство проникнет под тонкую кожу. Друг друга окрикнем и, может быть, Сложатся минуты в недели. Тебя не устроило, хотя, по идее, чего тебе стоило? На чьей ты стороне, мой Ангел-хранитель? Союзника во мне искал, но не видел. В любви, как на войне — копил, но не тратил. На чьей ты стороне, мой ангел-предатель, На чьей ты стороне? (А. Плетнёва)

— Барашкис, зайди ко мне! — громкий голос, не терпящий никаких возражений, и единственной отмазкой, которая могла бы стать полезной, было что-то вроде «я не могу, я умерла». — Живо! Овца вздохнула и поднялась на второй этаж. Скрипучие ступени вызывали у неё скребущееся в горле раздражение. Ровно двенадцать ступеней. Это число для Барашкис стало счастливым. Или наоборот — она не задумывалась, но всегда считала шаги, чтоб немного привести ум в порядок, прежде, чем войти в спальню Леодора. — Вы звали меня, сэр? — нужно было изобразить крайнюю степень вежливости и послушания. — Слушаю вас… — Барашкис, тебе не кажется, что эти обои не подходят по цвету к шторам? — громадный лев стоял у окна. — В конце концов, это же наша общая комната… в будущем. Ты постоянно молчишь и только киваешь. Мне это надоело. Хочу спросить твоего мнения. — Сэр, — овца почувствовала себя идиоткой. — Прошу прощения, если у вас сложилось впечатление, будто я… — Хватит прикидываться, — Златогрив развернулся к Барашкис. — Я всё знаю. Не забывай, что умению читать чужие мысли, а твои в особенности, я не разучился. Если ты хочешь уйти, то просто скажи. — Никуда я не собираюсь уходить, — буркнула она, чуть отводя глаза. У неё всегда болела голова, если их зрительный контакт с хищником переходил грань дозволенного. — У вас спал жар? — Жар у меня спал, — усмехнувшись, Леодор сильнее стиснул в лапе пульт от телевизора. — Но вот ты опять не спала в моей постели. Боишься заразиться? — Нет. — Лжёшь, овца! — Так накажи меня, — Барашкис никогда не лезла за словом в карман. И раз уж от неё потребовали мнения, то она готова была высказаться. — Знаешь, в последнее время мне кажется, что ты изменился. И дело здесь не в том, что много работы с ликвидацией опасных объединений. Ты просто одержим войной за власть. А мне это не нравится. И если ты, в кои-то веки, хочешь спросить моего мнения, то я скажу только одно: я сыта по горло этим гребанным ремонтом! И шторы эти тоже к черту! — Надо же, Барашкис, — по реакции мужчины нельзя было сказать, расстроен он или вдохновлён такой тирадой. Морда оставалась бесстрастной, разве что, губы чуть дёрнулись и ноздри раздулись. — Как ты, оказывается, умеешь дерзить. Нет, я всегда знал, что палец в рот тебе класть не стоит, но, чтобы так… Профессорша сделала шаг вперед. Леодор остался на месте и наклонился. Глаза в глаза. Взгляд Барашкис исполнен злобы, а взгляд льва — недоумения. Они не всегда понимали друг друга. Далеко не всегда. И в корне неправым окажется тот, кто посмеет утверждать, что для идеальных отношений (у межвидовых пар) важен только регулярный секс. Барашкис никогда прежде не ловила себя на мысли, что она бесится от ревности. И к чему? К политическим дрязгам? К неодушевленному предмету? Нет, не так. К утопической идее Леодора покорить весь мир? Какого черта? Ревновать она, Барашкис, вообще никогда не умела. Как и любить. Извлекать выгоду — это да. Но не любить. Отношения со львом были для неё чем-то вроде неизбежности. Умело скрывать этот печальный факт ей позволяла неплохая подготовка, полученная, как ни странно, в школе. Их личное знакомство случилось летом. И поначалу Барашкис лев не понравился. Абсолютно. И скажи ей тогда кто-нибудь, что уже через пару недель Сам-мэр-Зверополиса начнет добиваться её расположения, она бы рассмеялась. Его стратегия была довольно простой, но действенной: увидел, познакомился, соблазнил, закабалил. — Это не дерзость, а всего лишь правда, — тише обычного, на грани, произнесла овца. — Тебе нужно отлежаться. Вон и глаза красные. — Твоя забота весьма трогает, — Лео решился подойти. — Но в данном случае, я вынужден списать её на желание скорее отвязаться. Ведь так, Барашкис? — Ты взвалил на меня столько, что я не могу найти время ни для чего. А у меня, позволь напомнить, есть работа и обязательства. — Да если я захочу, ты вообще больше не вернешься в эту богадельню, где правит демократия и чертово равенство! — Леодор ненавидел разговоры о мэрии. — Спорим, что я хоть сейчас напишу за тебя заявление «по собственному» и никто не сможет отличить мой почерк от твоего? — Лео, — Барашкис видела перед собой сейчас больного ребенка, который капризничает, не получив любимую игрушку. — Не горячись. Тебе нужно учиться сдерживаться. Помнишь? — Конечно, помню, — фыркнул лев. — А ты помнишь, Барашкис, про то, что я хочу скорее развязаться с этими горлодерами? — Да, — кивнула та. — И многие хищники помнят. — Я ведь мог их всех прикончить, — заулыбался Леодор. — Но сдержался. Как ты любишь. — Дело не в этом, — в голосе овцы зазвучали металлические нотки. — Нападать на стены школы во время последних зачетных экзаменов — это очень неумно. Там же были дети. — А что я должен был делать? Они так одичали, что вообще оказались не способными к жизни в городе, — сказал хищник. — Кстати, как твои успехи с выкачиванием информации из старика Буйволсона? — Пока похвастать нечем, но я стараюсь. Ненавидеть несложно. Сложно полюбить. А любовь бывает очень и очень разной. И, порой, так трудно принять решение, что единственным выходом является убийство ближнего. Чувство ненависти похоже на предсмертную агонию. Оно точно также разъедает жилы и впитывается в кровь за несколько секунд до того, как в голове ясно встаёт картина — не можешь ненавидеть, значит, уже полюбил… — Почему я должен думать о том, что могу тебя потерять, если сделаю что-то не так? Откуда у тебя эта проклятая власть надо мной? — спросил Леодор. — Ты придаешь слишком большое значение…  — А тебе, я смотрю, плевать? — оскалился лев. — Ты беснуешься оттого, что я не хочу подчиняться полностью. Но ты сам мне сказал, что я — не рабыня, — возразила овца. — Ты опять навещала эту крольчиху, которая посмела бросить мне вызов? — Нет, Лео. Можешь проверить. — И я проверю, — рыкнул лев, стискивая громадные лапы.