Форменное безразличие

Архитектор-муравей бредет на своей волне.   Генератор ахинеи он несет в своей голове.  По хитину себя бей, что вырвешься с сетей,  Но ты всего лишь муравей. Мне на своих шести ползти еще пол дня пути.   Соломинку должен нести на свой костер муравей-еретик.  А там в небе, что то блестит и глаз любопытных не отвести,  Но тянет, тянет в муравейник, как древний инстинкт. И законы тут нужно блюсти,  За мысли преступлениям смерть.  Муравьиную пустоту  Заполняет едкая муравьиная кислота. - ATL - "Архитектор".

Инородно громкий стук. Вздрогнуть. Кажется, так тихо, что слышен высокочастотный писк электроприборов. Слышен шум собственной крови в висках. Руку покалывает от неисполненного импульса от мозгового центра: поднять ладонь ко лбу и привычным выдающим нервозность жестом поправить волосы. Импульсы улетают в безвоздушное пространство, как непринятые сигналы с орбиты к космическому центру на Земле. Улетают в пустоту. Хочется курить так, что руки чешутся. Хочется вскочить и обхватить руками, хочется прижать к себе, хочется заорать не своим голосом. Окаменелая, словно от взгляда Медузы Горгоны. Высокая фигура маячит где-то на периферии, часто врываясь в обозримую часть комнаты. Врываясь и одно за другим взбудораживая разрозненные желания. Курить до потери сознания, горстями жрать транквилизаторы. Запереться в ванной и долго выть в ладони, качаясь на бортике ванной. Отпустить себя. - Мил.. Жень, где синий свитер? Я найти не могу, - доносится издалека, словно за тысячу световых лет. Ответить на автомате. Движения, жесты, слова, ответы, отработанные до автоматизма, как у робота. Робот не спит, не устает, не печалится, не ест, не плачет, не любит. Он твердо знает свою работу. Он знает то, что ему необходимо знать, чтобы его не сдали в утиль за ненадобностью. - В шкафу на верхней полке. Правый угол. - Ага, нашел. Шорох ткани. Наверняка пахнет порошком и искусственной лавандой от кондиционера, входящего в состав чистящего средства. Искусственно. Искусственное спокойствие от транквилизаторов. Эффект плацебо от никотина. Много слов - пустое убеждение. Искусственно создать присутствие, прижав к себе один из его свитеров вечером в пустой квартире. Прижать колени к груди и обнять комок шерстяной ткани, пропахшей порошком и едва различимым запахом парфюма. Едва различимым - мнимым. Мозг способен на удивительные вещи в моменты полной капитуляции психики. Например, создать ощущение присутствие, опираясь лишь на свежие и давно въевшиеся в подкорку воспоминания и запахи. Просто для сведения: любые психостимулирующие вещества, будь то никотин, транквилизаторы или любовь работают лишь до тех пор, пока ты в состоянии искренне верить в их волшебное действие. Работают лишь до того момента, пока ты не изучил достаточно глубоко химические реакции, взаимодействие веществ с компонентами состава крови, реакции организма, мозгового центра и нервной системы на любые воздействия извне. Пока ты прибываешь в неведении, защищен хитиновым покровом от понимания реального положения вещей - ты можешь чувствовать себя счастливым. - Ты же не навсегда уезжаешь, зачем так много сумок? - голос ломкий и сухой. Вопрос не по статусу глупый и наивный, будто хочется, чтобы убедили. - Я не знаю, на сколько это все затянется. Надеюсь, если пойдет по плану, что недолго. Но знать наверняка мы не можем, - шорох падающей, аккуратно сложенной футболки на кучу вещей в спортивной сумки. Лампа мигает. Хочется курить. Под торшером жужжит муха. Хочется убить. Руки чешутся в районе запястий так, что хочется разгрызть кожу и разодрать нити вен. Оцепенение. Просто для сведения: когда ты знаешь слишком много о себе и окружающем мире, у тебя почти нет шанса укрыться в блаженном неведении и найти покой. Робот не спит, робот не устает. Робот улыбается, когда нужно, чтобы он улыбнулся. Машина всегда знает ответ, алгоритм действий в ответ на любую ситуацию вставлен чипом в его процессор. Она не ошибается. Машина не нуждается в скомканном свитере у груди по ночам. Машина не нуждается в психостимуляторах просто потому, что знает принцип их действия. Когда ты знаешь принцип работы, чудеса исчезают. Знать слишком много не всегда полезно: жить становится то страшно, то скучно, то невыносимо. - Ты все забираешь? А еще машина не задает глупых вопросов, потому что на несколько ходов вперед знает ответ слово за словом. Фигура разгибается. Фигура с лицом усталым и удивленным, с глазами в мрачных кругах, с заросшими щетиной щеками. Сжимает крепкими пальцами переносицу, жмурится. - Жень... Чего ты хочешь? - лампа мерцает, дергает тени на стенах полутемной заваленной сумками, одеждой и бумагами комнаты. Кстати, у машины в лексиконе отсутствует слово "хочу". Вместо него - пресловутое "надо". Горло першит. - Хочу, чтоб ты оставил что-то. - Ты же не думаешь, что я сбегу от тебя вот так? - улыбается. Машины могут считывать эмоции. Люди, которые не могут сдерживать свою ебучую мимику и порывы - бессильны, открытая книга. На его лице читается грусть, умиление и снисходительность. Как с ребенком. Конечно, не думает. Только бывает, что и в самой выверенной программе случаются сбои и помехи. Потом сразу в утиль - механизм, подведший один раз, сможет поломаться еще не один. - А как ты это сделаешь? Просто, чтоб я была готова. Хочется курить. Еще хочется свитер и искусственно созданное присутствие рядом. Искусственное не болтает, не делает больно, не заставляет думать и чувствовать то, что не входит в рамки "надо". Качает вихрастой головой - волосы снова отросли. Подходит и садится на корточки, по ладони на каждое колено. Смотрит снизу вверх в глаза, слабо улыбается. Слабо, вымученно, безнадежно. - Жень, - произносит мягко, не отводя взгляда. Звук собственного имени положительно действует на человека, когда к нему обращаются. Этот прием перестает очаровывать, когда знаешь механизм работы. - Я спрошу еще раз, мне только в радость. Вопрос в том, изменится ли что-то от этого, - обхватывает крепко в плен горячей ладони безжизненную ледяную руку, подносит к губам, продолжительно касаясь. Глаза в глаза. Когда ты слишком много знаешь о взаимодействии физиологии и чисто химических реакциях организма на стимуляцию извне, что-нибудь про выработку эндорфинов - нежности уже не спасают. - Едем со мной? Мама очень обрадуется, может быть, даже выздоровеет сразу. Тебе самой не помешает отдых, нужно немного расслабиться, ты уже на зомби из старых слэшеров похожа. Зомби. Очень точное слово. Тело помнит до автоматизма, даже не задумываясь. Он говорит: - Проведем некоторое время подальше отсюда и всей этой суматохи. Всем нужен отдых. Ничего не случится за несколько недель... - Ты же не знаешь, как долго все продлится. - Я знаю, что тебе нужен отдых от всего этого. Ты себя изводишь, это ненормально. А в Киеве сейчас тепло. Там солнце, Днепр, дом. - Твой дом. - И твой тоже. - Я не знаю, где мой дом. - Знаешь. Дом там, где самые важные люди, где тебе хорошо, и не имеет значения положение этого места на карте. Мама обрадуется. Нам не придется расставаться так надолго. Тебе же понравилось в Киеве? Мы снова можем вернуть то время, то лето, просто отдохнуть и забыть обо всем этом, уйти подальше и просто спокойно жить. Просто жить, понимаешь? Будем гулять по полям, телефоны отключим, оборвем хотя бы на пару недель связь с внешним миром, - по спине мерзкий холодок, - будем помогать матери вести хозяйство, спать до обеда и гулять до ночи. Поехали, а? Небольшой брейк, это не страшно. Сухие губы беззвучно разлепляются и молчат. - Я не могу бросить работу. Усталый вздох. - Удаленный способ никто не отменял. Они не маленькие мальчики. Тем более, с ними Мамай - приструнит, если что. А для всех исключительных вопросов существует интернет и мобильная связь. В Киеве с этим порядок, поверь. В крайнем случае... господи, просто поедешь обратно, если кровь из носу понадобится твое присутствие. Как-то же они справлялись без менеджера до хрена времени, один-два месяца ничего не решат. Глупый смешок совсем не к месту. - Кто будет мохнатых ублюдков кормить? - долгий взгляд глаза в глаза. Каналы передачи мыслей оборваны. - Кристину попросим. Да даже тот же Мирон придет и покормит. Это не очень сложно, согласись? Снова пространный смешок. Проблема в том, что смеяться не от чего. Мерцает лампа. Муха назойливо дребезжит под абажуром. Прибить бы. - Он и себя покормить не может. Поднимается на ноги - холодная ладонь безвольно падает без опоры. - Дело в этом? В том, что Федоров себя покормить не может? - Я утрирую. - Женя... - снова сжимает переносицу и отворачивается. Высокочастотный писк. Грубый сухой шорох. Он закуривает, крепко сжимая в пальцах сигарету. Снова на расстоянии. - Слушай, ты сама помнишь: я был не меньше твоего рад, что ты, наконец, нашла дело себе по душе. И воодушевление и блеск в глазах, меня радовал сам факт, что ты была счастлива. Но сейчас... сейчас это все превратилось в какую-то нездоровую херню. Очень хочется курить. Он говорит: - Ты не ешь, не спишь, жрешь горстями таблетки - ты себя изводишь. Надо знать меру. Я не хочу приехать из Киева и после матери вытаскивать из могилы еще и тебя. Ты всегда была для меня опорой именно из-за того, что такая ответственная, сильная и уверенная. - А что сейчас? - А сейчас я не знаю, кто тебя саму будет кормить, когда я уеду. - Не уезжай. Молчание. Снова глаза в глаза. Забытый пепел падает с истлевающего конца сигареты к носкам его ботинок. - Ты себя слышишь? - Да. Забудь, хуйню сморозила. - Нет. Нет, Жень, не забудь. Если бы я тебя не знал, то решил, что ты ставишь меня перед выбором: ты или мать, - глубокая затяжка, сдавленный мат сквозь зубы. Выдох для успокоения. - Я не понимаю, что происходит, и уже давно. А ты мне даже не хочешь объяснить. Я пиздец как хочу тебе помочь, Жень, но не знаю как. Какое-то, блять, шоу "Угадай мелодию". - Я сама не знаю. Он тяжело выдыхает, ерошит волосы, мнет окурок в пальцах и бросает в оставленную на столе чашку из-под кофе. Он вчера не спал, она помнит. Не спал, потому что разговаривал с матерью; потом - потому что не спала она. - Да все ты знаешь, - разворачивается и снова садится на корточки у сумки. Звук застегивающейся молнии. Не рвет собачку, без нервозности в движениях. Хуже явной злости и криков может быть только молчание и смирение. Опустить глаза на свои пальцы, нервно сминающие друг друга. По оголенным плечам и спине - мурашки. Машина должна знать только то, что ей необходимо знать для продуктивной слаженной работы. Все, что может этому процессу помешать, знать противопоказано. Как раз тот случай. Если случайно узнал, только подумал - забудь. - В общем, ты не едешь, - звук молнии на втором чемодане. - Я не могу. - Блять, - максимально тихо, но он вскакивает на ноги рывком, снова глядя на нее. Голые плечи выдвинуты вперед, ухабы выгнувшегося позвоночника посередине голой спины, колени крепко сжаты. Она шмыгает носом и - кажется, первое движение помимо дыхания за последние полтора часа - поправляет задеревеневшими пальцами правой ладони сползшую лямку черного бюстгальтера. Ладонь, на которой запечатлен невидимый отпечаток его губ. - Скажи только одно: ты делаешь вид, что не замечаешь, или действительно просто не видишь? - Не вижу чего? Он усмехается, качая головой. Совсем не весело. За окнами орет сигнализация чьей-то машины. - Давай я обрисую ситуацию и потом задам вопрос, чтобы все встало на места: моя мать болеет. Мне необходимо уехать к ней, потому что она в ебаном Киеве совсем одна и за ней надо ухаживать. Моя мать, понимаешь? Не соседка, не знакомая. Мать твоего мужа, твоя свекровь. Понимаешь? Родной человек. - Грязный прием. - Что, прости? - Давить на совесть, - давится безжизненным смешком. Голубые нити вен тянутся до локтей, вздувшиеся под тонкой кожей. От самой себя хочется блевать. А еще курить. Много курить. - На совесть?! - он хватается за светлые волосы, слегка вздыбливая их. Пройтись бы ладонью, пригладить. Смотреть не выше уровня его груди. - Это очевидные вещи, Жень! Охуеть, что я вообще сейчас объясняю тебе их. Моя мать, наш близкий человек болеет, понимаешь? Ей нужна помощь. А ты самый близкий и родной мне человек, ты моя опора, это ты тоже понимаешь? - кивок. - Мне нужна твоя помощь, - в горле нарастает причудливый ком из тошноты и дурацких эмоций. Сглотнуть. Сдохнуть. - Это то, что происходит сейчас. А теперь ответь: если бы она болела серьезно, ты бы поехала со мной? Я знаю, что так нельзя спрашивать, но просто представь. Вот в таком состоянии и настроении прямо сейчас, если бы я поставил тебя перед фактом, что мама сильно болеет и нам нужно ехать, ты бы поехала? - Я... - кашель царапает горло. - Саш, так нельзя, - беспомощный взгляд не выше груди. В утиль. - Скажи. Как ты думаешь. - Да. Я не знаю. Черт, наверное. Не уверена... - Все ясно. - Саш... - ком в горле не сглатывается. Голос сдавлен узкой трахеей. - Евгеш, господи, мы оба взрослые люди, мы оба понимаем, к чему все идет с такими тенденциями. Эта тема висит в воздухе уже давно, невысказанная, поэтому и такая далекая, но она есть. Прямо сейчас, прямо в этой комнате, - горсть транквилизаторов бы засыпать в глотку и сдохнуть. - Я так не хочу тебя терять, - на секунду кажется, будто его голос слегка вздрагивает, - но я, блять, похоже, уже потерял. - Нет, - отрицательно мотнуть головой. Зубы стучат так сильно то ли от холода, то ли да, что приходится сжать челюсти максимально сильно. - Я хочу верить в это "нет", но у меня не выходит! - срывается на повышенные тона с невеселой усмешкой. - Ты уже очень далеко, а сейчас еще и разъедемся. Я тебе всегда доверял, не ебал мозги с ревностью, когда ты пропадала в турах с ребятами. Я и сейчас продолжаю тебе доверять и знаю, что не напрасно. Я знаю, Жень. Я не знаю только, что думать. У меня сейчас столько хуйни в голове - одна хуже другой, и я не знаю, что из этого правда. - Я все исправлю, Саш, правда. Усталый выдох и слабая улыбка в ответ. Он качает головой и закидывает сумку на плечо, тянет чемодан за собой. Она замерзшей тенью бесшумно выходит за ним в прихожую, обхватывает себя руками, наблюдает, как он накидывает легкую куртку. Тошнит очень сильно и шатает тоже не меньше. Прислониться плечом к дверному проему, глаза в пол. Он распрямляется. Долго смотрит на ее худой силуэт бледной кожи с ярко выделяющимися черными пятнами бюстгальтера и джинсов. Синяки под глазами, взлохмаченные волосы - болезненный вид. - Проблема в том, что я, кажется, понимаю то, что должна понимать ты. Не знаю, может, ты специально это игнорируешь. - Что? - пальцы скрещенных рук крепче впиваются в предплечья. - Что дело наверняка не в работе. Ладно, с этим ты точно должна разобраться сама, благо времени будет много, - он поправляет лямку ремня на плече. В очередной раз проверяет билеты в боковом кармане. Из гостиной выходит пушистый дымчатый кот, ленивой походкой, растягиваясь во всю длину после сна, подходит к его ногам и трется боком, мурча. Он приседает на корточки, улыбается и чешет по взлохмаченному мягкому воротнику, вызывая еще больший энтузиазм. - Да-а, не так мы должны прощаться, - поднимается во весь рост. За пару шагов оказывается напротив сжавшейся у дверного косяка жены. Потягивает руку и заправляет прядь за ухо. Машинально дернуться слегка в сторону, сжать плечи. Кончики пальцев очерчивают линию нижней челюсти, ложатся на подбородок и слегка приподнимают, заставляя смотреть в глаза. В ее глаза. В его глаза. Неслышное дыхание теплым потоком касается кончика носа и губ. Слабое покалывание в пальцах и внизу живота перекрывается мощными помехами - тошнота и хорошо скрываемая дрожь. В его глазах. В ее глазах. - Я люблю тебя, Гамаюн*, - слабо усмехается осипшим голосом, окидывая взглядом татуировку на левой половине ее грудной клетки. - Я тебя тоже. Он снова грустно усмехается. Берет с нее обещание, что она будет стараться есть и спать. Крепко целует в лоб, прижав худое тело к себе сильнее, чтобы почувствовать через слои ткани своей одежды. Дверь закрывается инородным звуком в монументальной тишине опустевшей квартиры. Мяуканье кота перекрывает звук быстрых шагов вниз по ступенькам по ту сторону двери, в которые она, недвижимая, пытается вслушиваться. Женя еще некоторое время стоит на месте, глядя в то место на полу, где стояли его сумки, пока очередной сильный рвотный позыв не сгибает пополам и не отправляет в ванную. Выполнить обещание в первую же ночь не получается - даже в самой отлаженной программе случаются сбои. В утиль.