Заскочил погостить, как на юг, да увяз. Помолчим, раз язык - волапюк, новояз.
Женя бегло вытирает мокрые руки полотенцем, размазывает остатки воды по подолу домашней футболки и преувеличенно бодрым шагом выруливает к сотрясающейся от тяжелых ударов двери. - Что-то твоя Нина Рудольфовна сегодня буянит! - запрокинув голову, кричит, не надеясь на ответную реакцию со стороны запертой двери. Возня с замком слегка подрагивающими руками. Женя впервые за долгое время чувствует, что смогла более или менее выспаться прошлой ночью после разговора с Кристиной по скайпу, и даже вознамерилась заняться приготовлением ужина на вечер для себя любимой, раз уж сложилось, что злобная тульпа в недрах квартиры негласно объявила голодовку. - Здрааасьте, - улыбка чеширского кота и взлохмаченные темные волосы. Рудбой едва не падает спиной вниз на лестничную клетку, когда Женя со всей дури налетает на него, стискивая руками до хрипа из сдавленной грудной клетки. - Полегче, женщина, я уже не свободен! - Вано, скотина, - невольно щурится, утыкаясь в костлявое плечо носом. От Вани пахнет каким-то приятным одеколоном, дымом и теплом от согретого телом худи под кожанкой. Горячий как печка. Женька в ответ на крепкие объятья друга еще сильнее сжимает руки вокруг его плеч, пока он пытается шутить куда-то за ее макушку. Впервые за долгое время действительно живой и настоящий человек, теплый, отвечающий, которого совсем не хочется отпускать от себя, чтобы снова не провалиться в эту холодную затхлую дыру. Ваня кряхтит и, чуть приподняв Муродшоеву над землей, мелкими шажками переходит порог квартиры. - Вы, блять, жрете хоть что-нибудь? Тебя ж ветром унесет к хуям, - притворное возмущение и очередной резкий отрыв от пола в воздух, на который Женя отвечает только сдавленным матом от неожиданности и боли в ребрах. Опускает на пол и наклоняется, близко разглядывая бледное осунувшееся лицо с пандовскими синяками под сияющими глазами. Поджимает губы и качает головой, распрямляясь. - Я так рада, что ты пришел, - она мнет руки, гася желание снова обнять, пока Евстигнеев скидывает куртку, шурша пакетом в правой руке. - Ну еще бы, я харчей заморских принес, ну и блок сигарет. - Дары волхвов, - Женя закатывает глаза, принимая очередную передачку из мира живых. - За грехи отцов, - он шутливо пихает ее плечом, неторопливо проплывая в кухню, на которой уже до потолка клубится дым от сковороды. - Ебать у вас камерная обстановочка, - Вано присвистывает, пока Женя заливает пожарище водой из графина поверх сковороды со сгоревшим ужином. Убирает со лба прядь, закидывая волосы назад и вздыхает. - А батьку чего? Дрыхнет? - В душе не ебу, - безразлично пожимает плечами и начинает соскребать со дна сковороды горелые овощи. Воплотить рецепт Сашиного фирменного рагу в жизнь не удалось - видимо, ее судьба сгинуть в этой дыре с язвой желудка и неврозом после череды инфарктов. - Вы живете вместе и ты не ебешь? - Он не выходит, - запах гари ударяет в нос. - Воу. И чего там? Ну типа плесень по углам, пролежни на булках и бутылки с мочой по углам? Женя подавляет смешок и поднимается на ноги, снова поворачивается к нему лицом. - Ну, не настолько не выходит. Он же английский джентльмен, какие бутылки? - Бутылки для посиделок, - вздыхает Ваня, косясь на Женю. Отощавшее тело выглядит донельзя хуево в свободной домашней одежде. - Как знал, блин, доходяги. Заказал нам пиццу перед выходом, должны скоро привезти. Ты как вообще сама? Справляешься? - Женя неопределенно поводит бровями под пристальным взглядом и отряхивает видимые только ей пылинки с подола футболки. У Евстигнеева какой-то слишком озабоченный взгляд и это раздражает. Она знала, на что подписалась, а если даже и не знала, то всегда могла бы уйти. - Ну что? Ваня тянет руки вперед, делая умильное лицо с выдвинутой вперед губой. Муродшоева закатывает глаза, но сама вваливается в протянутые руки, сгибаясь почти пополам и крепко обнимая в ответ. Чуть покачивает. Ваня негромко рассказывает о том, как кипят дела в ВМ и в пределах окситабора, об Эрике, который уехал жарить булки на ГОА, о новичках, которые постепенно вливаются в общий ритм работы и о том, как народ переживает за скачущую на последнем издыхании Энерджайзером Женю, которая слишком много на себя берет. За эти новости хочется отчаянно крепко цепляться пальцами, чтобы не похерить эту связь с внешним миром, который почти перестал существовать. Лимб. - У меня такое ощущение иногда, что это мой последний кросс. И когда вся эта дрянь кончится, я просто упаду без сил и сдохну, - сжимая пальцами темные волосы и утыкаясь в макушку Евстигнеева носом, говорит. - Есть резон как можно дольше поддерживать тебя в таких бешеных условиях, - невесело хмыкает Ваня. - Да ну в хуй все это. Скоро Мирон вернется, перестанет вести себя как мудак и даст тебе отпуск. Отдохнешь, к родным съездишь, сериалы годные чекнешь и все заебок будет. Женя хмыкает, устало закрывая глаза. Если остановишься - мигом сдохнешь. Поездка к родителям вряд ли поможет, тут только в психушку ложиться отходить от всего этого. Она снова утыкается носом в макушку Вани, чувствуя, что он слегка покачивает ее из стороны в сторону, обнимая за ноги. - Мирон всегда ведет себя как мудак, - хриплый голос разрушает воцарившуюся хрупкую тишину и Женя разочаровано разгибается, когда Ваня мигом встает. Отступает, пока парни пожимают друг другу руки, пока Вано хлопает друга по плечу, держит и вглядывается в глаза. Чувство тошноты от одного нахождения Мирона в поле зрения приходит в действие. Оно удваивается, когда жидяра снова утаскивает от нее единственного за долгое время живого человека, привлекая его внимание к себе, ничего при этом даже не говоря. Разговор он поддерживать явно не собирается, но почему-то садится за стол, оставляя Ваню и Женю сидеть по бокам напротив друг друга. Муродшоева подавляет раздражение сильным сжатием зубов. Она бы сейчас с гораздо большим удовольствием села рядом с Ваней на диване, опершись спиной о грудь и просто помолчала. Мирон, кажется, уходить вообще не планирует, прикрывает глаза и упирается лбом в сцепленные руки. Это бесит еще сильнее. Курьер с пиццей появляется в дверях спустя двадцать минут, и Женя позволяет себе устроить с Ваней шутливую возню прямо в прихожей за право оплатить заказ, лишь бы хоть как-то продлить относительно беззаботные моменты без болезненной рожи Мирона. Воротит неиллюзорно. Ваня трогательно пачкает подбородок со скромно намечающейся бородой в красном соусе и Женя замечает, что действительно искренне смеется от того, как он намеренно комично, но со слишком серьезным ебальником пытается убрать его языком. Очередную порцию смеха вызывают слишком приторные увещевания Евстигнеева, изо всех сил пытающегося заставить Мирона начать есть. Тот только слабо и до раздражения вымучено улыбается время от времени, качая головой. В толк не взять - нахуй он вышел светить отсутствующим еблом, если даже слова не говорит. Ваня, набивший мясной пиццей живот, откидывается на стуле, похлопывая по животу. Ловит Женин смеющийся взгляд и подмигивает, потом смотрит на висящего уже долгое время Федорова и трагично вздыхает. - Да-а-а, Мирон... Если ты не женишься на этой барышне после всего, что она вытерпела от тебя, с яйцами можешь попрощаться. - Иди в пизду, Ваня, - они реагируют почти синхронно, после переглядываются. Женя быстро отводит взгляд и резво поднимается на ноги, собирая со стола коробку и тарелки из-под пиццы. Ваня примирительно поднимает руки, все же сильно сбив хрупкий жизнеутверждающий настрой посиделок, который не мог какое-то время нарушить даже Мирон своим угрюмым видом. Гремя тарелками в раковине, она чувствует, что Вано наверняка сейчас стреляет глазами то в нее, то в снова подвисшего в слабо изменившейся позе друга, многозначительно улыбаясь. Руки трясет и Женя удивляется, как она еще от злости не начала бить посуду и не смылась куда подальше из этой хуевой кроличьей норы. Ебаная Алиса. Ваня что-то рассказывает молчащему Федорову - она не очень вникает, анализируя приходящие в голову мысли. Самая назойливая из них плотно заседает в мозгах: сколько бы из миллиона поклонников так же до усрачки любили и умилялись Мироном, если бы пожили с ним в определенные моменты хотя бы несколько дней? Она чувствует, что за этот месяц душу из нее высосали капитально. Все эти девки, вожделеющие поскакать на его члене, парни, пытающиеся подражать, детишки, которые называют пророком и новым поэтом. Посмотрите на адскую кухню изнутри, пацаны, и она высосет из вас душу. Он берет умом, своим образом внешним и образом мыслей, стилем, манерой речи. Фасад чаще всего смотрится выигрышнее содержимого. Безопасно, пока не открываешь дверь и не заходишь внутрь, пока не обдает всем этим зловонием и безумием, диким равнодушием и больными идеями. То, чем он подкупает, то и является самой страшной и проблемной частью личности. Пока не открываешь дверь - все в порядке. В каждой комнате дома Мирона есть двери, которые закрываются только изнутри. - Кстати, о женитьбе... - Вано, блять, - предчувствуя скорую тупую шутку Женя ставит свою кружку с чаем на стол, раздраженно глядя на Евстигнеева, но тот только отмахивается. Он сидит с ними на кухне уже порядка двух с лишним часов, время уже перевалило за четыре часа дня, и Женя чувствует небывалое спокойствие от осознания, что день пройдет не как обычно - изнуряюще хуево. - Да я ж про другое! Меня тут Анька на пожениться разводит, прикинь? - Мирон все так же безучастно скользит взглядом по стенам и время от времени залипает или вовсе впадает в своего рода нарколепсический сон. Ваня громко причмокивает чаем. - В смысле разводит? - Ну так мол и так, говорит, Ванюша, мы с тобой уже столько левелов вместе прошли, нас венчали джойстик и плейстейшн, пора бы добраться и до главного босса. - Брак? - Угу, - лицо Вани на половину скрывается за здоровой кружкой. - Беги нахуй, - Евстигнеев давится чаем, поднимая глаза на отстраненно палящего в стол Мирона. - В смысле? - Это ловушка. Все будет как у Хемингуэя в "Старик и море". Эта хуйня тебя уничтожит. Ваня косится на него, мозгуя странную отсылку. Женя в повисшей паузе пялится большими глазами на друга, постепенно сдвигая брови, и переводит взгляд на растерянного Ваню. - Так, его вообще не слушай. - А кого ему слушать? - Федоров снова оживает и это известие приятное до зубовного скрежета. - У тебя самой не больно счастливая история брака. - Федоров, блять, - голос понижается до раздраженного шипения, глазами хочется сжечь к хуям как его дальних предков в холокост, - я много чего могу сказать лично тебе относительно своего брака. И это не самые приятные вещи. Мирон равнодушно хмыкает, кинув взгляд куда-то сквозь нее. Женя чувствует, что у нее скоро начнет дергаться глаз. - А ты, Вань, прежде, чем просить совета в таких личных делах, реши для себя сам, как относишься к этой ситуации... - Мне не показалось, что Вано просил совета. Просто у тебя же комплекс Чипа и Дейла - всех спасти, всем помочь. Это все знают. Не понятно только нахуя, если не просят, - Мирон непринужденно отпивает холодный чай из кружки, смотря перед собой. Женя молча пялится, отсчитывая до десяти, но в итоге с грохотом, от которого подскакивает Ваня и морщится Мирон, ударяет раскрытыми ладонями по столу. - Что за ебаные вбросы? Нахуй ты вообще оттуда выполз, если мелишь всякую хуйню? Глаза в глаза. Она видит, что последним вопросом невольно сумела его задеть. Нахуй выполз из мамы, из Лондона, из бедности, из своей норы. - Э, ребят, давайте все семейные драмы потом решите. Я все еще тут, - глаза в глаза, в упор со сжатыми зубами и играющими желваками. - Бля, ребят, кончайте. Хорош. Давайте просто посидим в тишине, - он снова скрывает лицо за массивной чашкой. Женя с трудом разжимает острые кулаки на столешнице и отводит взгляд в сторону, злясь на себя за срыв. Через некоторое время Мирон неожиданно встает, но к неудовольствию Жени не уходит, а просто пересаживается на подоконник. Приоткрывает форточку и закуривает. Ваня снова ставит чайник. - Брак это вовсе не так плохо, если вы оба понимаете, что это вам нужно, - Женя возобновляет прерванный разговор, затягиваясь. Ваня напротив громко прихлебывает чай и чертыхается, когда тот обжигает язык. - Это не плохо, но это очень сложно. Серьезный шаг, который может повлиять на всю жизнь. Штамп в паспорте - просто формальность, за ней очень важное решение. Ты как бы делишь себя и свою жизнь на двоих. Это сложно. - Ну, мне с ней хорошо. Женя поджимает губы в слабой улыбке. Тоже было хорошо. Ведь было. - Вопрос в том, готов ли ты пренебрегать собой ради нее. Как бы... Понимаешь, я не жалею, ни секунды не жалею, правда, о том, что вышла замуж за Ткача. Это то время, о котором у меня остались одни из самых крутых воспоминаний, - Ваня поднимает глаза и Женя, прерываясь, следит за их направлением куда-то за свою спину. Перехватывает нечитаемый взгляд Мирона, который вскоре отворачивается обратно к окну. Продолжает слабо охрипло. - Нам было очень круто вместе. Где бы ты ни был это как-то ощущается. Чувствуешь, что нужен кому-то, можешь позвонить просто так и сказать любую глупость. Всегда тепло. Всегда знаешь, что даже после очень хуевого дня, есть человек, который дождется тебя дома, выбьет всю эту хуйню из башки, забацает отпадное рагу, согреет. Вы просыпаетесь вместе и видите эти сонные заспанные ебальники друг друга и просто светитесь как два долбоеба от того, что именно этот заспанный ебальник важнее всего и шло оно все нахуй. Пока он есть, к тебе ничто не подберется достаточно близко, чтобы сильно ранить. Ты как под куполом, - замолкает, переводя дыхание и касаясь пальцами пролегшего с нихуя жара на скулах. - Я не знаю, как это объяснить. Когда вы просто встречаетесь или живете вместе без обязательств, не клянясь друг другу ни в чем, зная, что свободны и вольны уйти в любой момент - это не то. Нет этого купола. Нет ощущения "я в домике". Вы не связываете друг с другом жизнь и всегда можете уйти. А в браке... Дело не в штампе, дело в том, что за ним. По сути, эта печать вообще роли не играет, можно и без нее, просто... наверное, мы все очень привыкли к каким-то условным обозначениям, чтобы упростить то, чего не понимаем, - дышать отчего становится ненормально тяжело, будто при лихорадке или после длительной пробежки. Голова плывет никотиновым туманом. - Это как с мифами. Древние создавали пантеон богов, продумывали их жизни и образы, все до мелочей только для того, чтобы упростить то, что для них было за гранью понимания. Так и здесь: нужен символ, нужно материальное доказательство. И я не знаю, почему многие к этому относятся так просто, потому что это нихуя не просто. Это должны быть исключительные чувства и исключительный человек, ради которого ты готов поступиться даже своей возможностью вольно уйти в любой момент, пренебречь своими идеями и амбициями, самим собой даже. Человек, за жизнь которого ты готов взять ответственность и окружить куполом. Не ебаные "я умру за тебя", а "как бы хуево ни было жить, но я буду с тобой". Вы становитесь завязаны с этим человеком реально сильно, неразрывно даже. Вы отныне обязаны прикрывать задницы друг друга в любой ситуации. Не бросать, не отворачиваться, не уходить, не умирать. Это очень сложно, - она шумно выдыхает, сжимая переносицу под внимательным взглядом и с ощущением прожженной мишени на собственной спине. - Ты не подумай, что я тут тебя пугаю. Многие люди без всех этих накруток женятся, расходятся и им норм, их не ебет. Но это тупо. Просто растрата себя и своих сил на такие дешевые мелочи шопиздец. - А с Сашей было не так? Ну, не под куполом? - С Сашей... Нет, с Сашей все было так, но.. Не знаю, - она потирает лоб, прикрывая глаза. - Он делал все, чтобы я не чувствовала себя хуево или в опасности и все такое. Он такой купол соорудил, что словами не выразить. Сейчас этого не хватает. Я проебалась. Не он - я, - что-то забыто шевелится в районе легких. - Вдобавок, человек никогда не стоит на месте. Мы умираем и рождаемся другими каждый день - буддийская маленькая смерть, вся хуйня... Нельзя предугадать события и последующие изменения в себе. На тот момент я, наверное, даже не думала, что может быть что-то важнее, чем Ткач, - речь становится медленнее и глуше. - Наверное, дело в том, что он нашел во мне того самого человека, а я в нем - нет. Раньше-то и у меня таких загонов не было. И в этом даже некого винить - так просто случается, вот и все. - Скучаешь по нему? Она поднимает взгляд от стола и неуверенно дергает уголком рта. - Не знаю... У меня нет особо времени, чтобы скучать. Скорее - не хватает.***
За окнами успело потемнеть и Женя не знает, который час, когда выходит с Ваней в прихожую и, привалившись к стене, наблюдает, как он одевается. Напяливает куртку, одергивает худи, нахлобучивает капюшон на голову и потирает замерзшие руки. Какая в принципе разница, если сейчас он снова уйдет и все вернется обратно в замкнутый круг беготни. Булгаковский Бег не знает времени. Ваня шмыгает носом и ободряюще улыбается, получая натянутую улыбку в ответ. Бросает "Мирка, выздоравливай" и выходит на лестничную клетку. Отпускать совсем не хочется. Женя встает ближе, чтобы Евстигнеев, слегка наклонившись, смог чмокнуть в щеку на прощание. Липкое ощущение отвращения к квартире за порогом раскрытой двери не дает покоя, словно в ней сконцентрировались все омерзительные инородные твари из рассказов Лавкрафта, сосущие свет, разум и сознание. - Слушай, чего забыл сказать... Я тут виделся с Мамаем пару дней назад. Он сказал, что готов к диалогу с Мироном, так что, может быть, скоро все будет пучком. Она кивает, выдавливая улыбку, когда Ваня изо всех сил старается ободрить взглядом. Радостная во всех смыслах весть почему-то не вызывает ответной реакции. Перегорело, кажется. Высосано до последней капли. - Ладно, потопал я, - а сам неловко переминается с ноги на ногу. Женя заправляет волосы за уши, не поднимая взгляда, и кивает. Небольшая доза из кислородной маски и снова в разгерметизированный салон. - К Ане? - Не, сегодня у Старого договорились посидеть. Да и обмозговать надо вещи. - Ну, мозгуй, - усмехается, пересекаясь с все тем же раздражающе озабоченным взглядом. Ваня вздыхает, снова качает головой. Делает шаг и целует в другую щеку, слегка сжав плечо. Не кисни, душа моя. Прорвемся. Женя еще некоторое время стоит в прихожей, упираясь лбом в дверь и слегка покачиваясь на носках. Хочется открыть. А еще выйти и закрыть снаружи, чтобы больше не возвращаться. Шум крови в ушах снова начинает оглушать в излишне навязчивой тишине - не слышно даже заебавшего за день Цоя. - Жень. Сначала кажется, что ослышалась, но для верности, шумно выдохнув через нос, откликается. - Подойди. - Снова не терпится сказать какую-нибудь дрянь? - не очень удобно переговариваться, находясь в другом конце квартиры, но отпускать холодный металл дверной ручки не хочется совсем. - Пожалуйста. Запрокидывает голову, закатывая глаза, но все же идет в кухню. Там все еще горит свет от настольной лампы, используя который Вано пытался устроить индонезийский театр теней на стене, чуть не переломав себе пальцы. Она замирает на пороге - Мирон сидит, откинувшись головой к стене, у стола. - Ближе, - кусает щеку изнутри, сжимает пальцы, но подходит, останавливаясь, когда почти упирается ногой в его колено. - Ну? - скрещивает руки на груди. В ответ - протяжное молчание. Раздражение от того, что попалась на какую-то очередную хуйню от Федорова. Фокусник-иллюзионист в прямом эфире: выебет из вас все живое, не вынимая член из широких штанин. Он бегло облизывает сухие губы и опускает голову, опираясь локтями о разведенные колени. Женя тяжело выдыхает, мысленно отсчитывая до десяти, чтобы уйти. Чуть вскидывает голову и поджимает губы в неправдоподобном намеке на улыбку: - Прости меня. Кажется, что ослышалась, но не переспрашивает - он снова опускает взгляд, не меняя позы. Женя пару раз прокашливается, чувствуя солоноватый привкус мокроты в горле. Чуть подрагивающая на кончиках пальцев рука тянется по направлению к опущенной голове. Холодные, они соприкасаются с покалывающей отрастающими волосами макушкой и, не находя сопротивления, проскальзывает дальше. Ладонь, едва касаясь, ложится на затылок, бегло мажет по виску и уху, соскальзывая на щеку. Неожиданный поворот головы и на внутренней стороне ладони чувствуется слабое прикосновение обветренных губ. Сквозь глухой панцирь заебанности доходит потерянный импульс. Утыкается орлиным носом, не открывая глаз, в центр ладони, как слепой котенок, горячим дыханием обжигая кожу. Женя кусает щеку изнутри и протягивает вторую руку, ладонь располагает на горячей коже шеи поверх татуировки. В кожу вбивается пульс. Осторожно проводит еще не смелыми ладонями от шеи вдоль лица до густых сведенных бровей, очерчивая напряженные линии. Подавляет резкий вздох от неожиданности, когда Мирон обнимает кольцом ее ноги выше коленей и притягивает к себе максимально близко. Вжимается лбом и носом в живот. Мышцы рефлекторно поджимаются от проходящего сквозь футболку горячего дыхания и близкого соприкосновения. Руки смелее ложатся на плечи и скользят вдоль спины, ощущая выпирающие позвонки, разъезжаются во всей направлениях, мягко поглаживая линии лопаток и чуть подрагивающих мышц, крепче обнимают за шею, обжигаясь температурой кожи. Тихое сопение в районе живота и тяжелое хрипловатое дыхание рассылает множество неустанно циркулирующих по всей поверхности кожи мурашек. Когда появляется ощущение, что колени начинают подкашиваться, она чуть наклоняется, упирается лбом в его макушку, задерживая руки по обеим сторонам лица. Продолжительно прижимается обветренными губами выше лба. Я дам тебе отпуск, поедешь к родителям, куда захочешь. Только сейчас не уходи. Прижимает его голову к груди, касаясь щекой макушки и прикрывает усталые глаза. Пальцы, слабо двигаясь, очерчиваю узоры на шее. Время от времени он будто вздрагивает. Где-то в груди в районе источающих мокроту с кашлем легких разливается подозрительная эфемерная субстанция, не позволяющая отстраниться или даже раскрыть глаза, чтобы снова увидеть печально въевшуюся в подкорку квартиру. Крепче сжимает руки вокруг его шеи, водя пальцами по выступающим косточкам плеч. Горячее дыхание чувствуется у основания шеи. Где-то в животе начинает завязываться тугой узел - Женя резко вздрагивает, раскрывая глаза от громкого кошачьего мяуканья сбоку. Дымчатый пушистый кот с явным ожиданием в глазах останавливается у миски, раскрывает щербатую пасть в протяжном зевке.***
- Я не буду закрывать дверь, - на пороге своей комнаты он останавливается, оборачиваясь на стоящую за спиной Женю. - Но тебе лучше пока не входить. Она молча кивает, обегая взглядом худое лицо. Он не отводит взгляд, проводя похожие махинации, будто собираясь что-то еще сказать, но все же разворачивается и скрывается за дверью, притворяя за собой. - Спокойной ночи. Она поднимает глаза вслед за донесшимся из-за двери звуком и слабо кивает себе. Слабый просвет между дверью и косяком гаснет, но вопреки ожиданиям никакие мерзкие лавкрафтовские твари не вылезают наружу, предпочитая, видимо, жрать внутри. Женя хрипло вздыхает и кашляет с ощутимой ломотой в легких. - Спокойной.