Привет со дна, ты где-то там, где свет и электрофанк, Смех, левый электорат, обед во фраках, светский раут, Там нет меня. Сто лет назад летом нам так хотелось весь свет дотла Нахуй сжечь всю планету, став прахом, пеплом и ветром, Как мне к тебе взять билет обратно без предоплат? Детектор прав - я себе нередко врал, я, наверное, вертопрах... Наверняка рады те, кто нам это предрекал, Но я непререкаемо верил, что нет преград и в их реплики не вникал Мне зеркало говорит: "Пей до дна, пей до дна, Твоя жизнь ещё дней полна, кругом летний гам, а не Герника". - Oxxxymiron feat. dom!No - "Привет со дна".
С шумным выдохом из выгнувшейся дугой груди падает на теплую простыню. Взмокшая кожа спины бархатисто липнет к хлопчатой ткани. На бледном квадрате потолка отстраненно пульсируют гаснущие с каждым новым шорохом ресниц фосфены. Разрываются на обратной стороне век, будто межгалактические сферы. Вспышки сверхновых, новая жизнь, новый вдох после глубоководного погружения на самое дно. Фильтр сигареты липнет к пересохшим губам, неустойчиво задерживаясь на уголке. Вспышка света. Голову ведет еще сильнее от ворвавшегося в легкие дыма, от одного щелчка зажигалки в крепких мужских пальцах. Женя благодарно прикрывает глаза и затягивается, отводя руку на край подушки. Сильная рука обнимает поперек туловища на пару мгновений, на виске - теплые губы запечатлевают легкий поцелуй - отдается в пульсирующих сетях вен. Посткоитальный период длится непродолжительное время, но наступает на горло, перехватывая все мысли в густо обитой пеленой голове, расслабленной негой и сладкой ломотой в костях. Женя слегка выгибает спину, слышит тихий хруст поясницы. - Старушка моя, - ласково подкалывает мужской голос. Она давит хриплый из-за сорванного голоса смешок и снова затягивается. Открываются все двери сознания. Гостеприимно пропускают каждый шорох и звук - испускают клубы бессвязных мыслей. Открытый датчик. Радар приема любого канала. Она нашаривает в полутьме спальни его ладонь и слабо сжимает пальцы. Чувствует поцелуй на левой половине грудной клетки. Гамаюн - предвестница несчастий и бурь - покорно молчит. Молчит впервые за долгое время, до наступления которого назойливые голоса идей и мыслей в голове, доводили до безумия в одиночном номере - как в запертой камере - очередной гостиницы очередного города. Булгаковский Бег не знает отдохновения. Она слышит смешок слева от себя и поворачивает голову. Шорох волос по подушке в тишине приятно ласкает слух. На губах мужчины слабая усмешка, взгляд направлен куда-то в сторону. Хочется протянуть руку и коснуться тронутой щетиной щеки, провести по векам, поцеловать тонкую кожу поверх глазных яблок с жерлом серого цвета. Серого как вулканический пепел. Светлые ресницы вздрагивают. - Что? - она неотрывно глядит на его профиль, задумчиво улыбающийся на фоне светлеющего квадрата неба в окне - заря. На дверью подвывают отосланные за пределы спальни дымчатые коты. - Просто подумал... - ладонь касается чуть нахмуренного лба, который - она уверена - покрыт сеткой испарины, как вся ее постепенно остывающая кожа. Хочется взять ладонь и коснуться губами кончика каждого пальца. Жмуриться от ощущения невыносимой нежности. Затяжка. - Нам ведь еще не поздно завести ребенка, - звучит больше как вопрос, словно он желает удостовериться в своей правоте. Она все же протягивает ладонь и мимолетно касается кончиками пальцев колючей линии подбородка. - Ну ты что? - Знаю, звучит как полное безумие, но... Иногда я думаю о том, что уж с кем бы я хотел создать настоящую полноценную семью, так только с тобой. Иногда я думаю, каким бы мог быть наш ребенок. Глаза там, голос, кем бы он мог стать во взрослой жизни. Саша поворачивает голову, касаясь щекой подушки. Смотрит в глаза. Женя снова затягивается и переводит взгляд в потолок. Гамаюн - предвестница несчастий и бурь - покорно молчит. - Я не долбоеб, - уверенная интонация, с которой он это произносит, заставляет Женю снова усмехнуться, чуть закашливаясь никотиновыми испарениями. - Не буду как какой-нибудь Питер Уилмот* таскать твои таблетки и вынуждать забеременеть. Это совсем конченная тема. Но... Не знаю. Я просто думаю об этом. Мне нравится думать об этом и представлять, что все происходит на самом деле. - Боюсь, что уроню его и расшибу насмерть в первый же день после родов. - Да брось. - Вот и брошу. Испугаюсь и брошу. Саша, что-то проктяхтев, подтягивается ближе и обнимает за талию, прижимая к себе, утыкаясь носом в плечо. Горячее дыхание обжигает кожу. - Страх - это нормально. Это же ответственный шаг. Мне тоже страшно. Тебе самой не хочется ребенка? - На шконку за педофилию не хочется. Ладно... - она тушуется под прямым взглядом из-за плеча. Затягивается. - Хотелось раньше. Раньше, когда закончила школу, институт, встретила тебя. Я думала о том, что однажды у меня будет красивый загородный дом, золотистые лабрадоры, любимый муж, на которого пускают слюни все подруги, хорошая работа и дети, которых мы будем возить на всякие средиземноморские курорты, машина. Встречи с приятелями по праздникам, барбекю в саду. - Утопично. Женя неопределенно хмыкает. Улыбки на лицах любящих супругов, миловидные детишки, большая добрая псина на первом плане. Объятья, улыбки, глянец. Позади - высотный дом и парковка у подножия многоквартирного зиккурата. Реклама недвижимости на фоне нетленного института семьи, глянцевого, одномерного, растянутого в питерской безысходности в -15 с порывистым ветром. Вот она - утопия. - Слишком много дерьма в этом мире. Нужно быть либо абсолютно конченным мудаком, либо безоговорочно уверенным в своих силах безумцем, чтобы взять на себя ответственность за целую новую жизнь. Мы со своими разобраться не можем. Только ломаем. Какие нам дети... - Они могут преобразить. У тебя будет стимул не ломать жизнь, а латать ее, чтобы защитить своего ребенка. Она поворачивает голову, почти сталкиваясь кончиком носа с Сашиным. Кладет ладонь поверх его щеки, слабо проводит до макушки, зарываясь в мягкие волосы. Он прикрывает глаза, тая от неожиданной ласки. - Смотри на меня, - чуть приоткрывает пепельные глаза. - Мы в диаметрально противоположных плоскостях с тем, что называется "счастливые люди" и "счастливая семья". Моя счастливая семья - это билборд с рекламой выгодной ипотеки для молодоженов и их детенышей и граффити хуя поверх. - Твои родители - счастливая семья, мои - счастливы вместе. Разве не так? - Ты не знаешь наверняка. Никто не знает. Даже они сами не знают, что правда, а во что заставили поверить, - голос переходит на срывающийся шепот. Гамаюн - предвестница несчастий и бурь - покорно пульсирует в висках, расширяет зрачки. Пересохшие губы. Она сильнее стягивает волосы на его макушке: - Ты готов взять такую ответственность на себя? - Готов. Я хочу взять ее. Женя прикрывает глаза, лишая себя изображения поблескивающих в темноте пепельных лунок радужек. Выдох. Легкие осклизло сжимаются жалкими комочками в груди. Она притягивает его голову к основанию шеи, чувствует горячее дыхание на покрытой испариной обнаженной груди. Целует в лоб, надолго прижимаясь сухими губами. - Кажется, ты прочитал недостаточно чернушных книг.***
Бросить окурок под ноги, чтобы его тут же снесло прочь с тротуара порывом северного ветра. Бросить таксисту, чтобы включал счетчик. Мрачно нависающее старое здание бежевых тонов с крошащимися стенами, окноростовские буквы ЗАГС. Совсем не похоже на то, киевское, с кадками цветов, свисающих по сторонам от распахнутых в полуденную жару дверей. Кто-то хватает за локоть, мягко останавливая, почти не пресекая попыток мгновенно вырваться. Рокот Гамаюна в голове. Колесо сансары, набирающее скорость с каждым новым оборотом, крошащее ударной волной все вокруг. Руины, пепел. Узел петли затягивается туже. Скоро не вдохнуть. - Саш, меня такси ждет: быстрее зайдем - быстрее закончим, - вырваться из крепких пальцев в зябких перчатках. Хочется звучать жестко и безразлично - звучит глухо и жалко. Узел затягивает шею. - Я даже объяснений не заслуживаю? - Объяснений? - остановиться и говорить с ним на расстоянии в два метра. Подойди неосмотрительно чуть ближе и захочется обнять, разрыдаться как последней дуре, кляня себя на чем свет стоит. Рокот Гамаюна. - Я просто хочу понять. - Не думаю, что ты действительно хочешь это услышать, - хочется вырвать себе глаза, чтобы не видеть его лица будто дополнением к серому ноябрьскому пейзажу. Хочется зашить свой поганый рот. Хочется подойти, обнять покрепче и увести отсюда подальше, забыть. Узел туже, воздуха меньше. Кислород не поступает к мозгу. Клетки серого вещества проецируют ужасающие спящее сознание мысли. - Я хочу понять. Хочу понять, что не так хотя бы теперь, потому что я уже давно перестал понимать, что происходит. У всех, блять, бывают кризисы, и кто-то так же бежит, а кто-то пытается выбраться из дерьма вместе. Признак незрелости человека - то, что он хочет благородно умереть ради правого дела, а признак зрелости - то, что он хочет смиренно жить ради правого дела**. Узел туже. - Это не кризис. Это бессмысленно. Зачем в тысячный раз объяснять то, что ты и сам знаешь? Зачем заставлять человека раскрывать отсутствие причины. Выводить на вынужденную ложь за невозможностью сказать правду. Пепельные глаза смотрят недобро и как-то отчаянно. Не придумала. Нечего сказать, кроме дряни, наскоро сгенерированной мозгом. Слишком отвратительной дряни. - Просто скажи. Просто скажи мне, в чем дело. У нас далеко не все гладко, но ты приняла слишком радикальное решение, даже не... - Ты мне не чужой человек. - Не обсудив это со мной. Ты же... - Я не хочу делать еще больнее, чем уже делаю. - Ты же теперь не одна. Она замирает. Холодный сухой ветер пронизывает, пробирает до костей под легкой курткой. Хочется сдохнуть. Прямо сейчас пойти и утопиться Неве. Захлебнуться собственной дрянью и мутной от нее водой, лишь бы не отравлять хотя бы его. - Я больше тебя не люблю. Не так как раньше, Саш. Не так. Отвратительная лживая дрянь. Рокот Гамаюна. Детектор лжи. Хочется утопиться в Неве и послать ему "привет". Привет со дна. Он моргает. Молчит. На лице едва заметно - слишком хорошо держится, но она слишком хорошо знает - ужас и усиливающееся отчаяние. - Появился кто-то другой? Пусть лучше думает так, лучше так. Это отобьет любую надежду. - Может быть. Голос совсем тихий. Едва ли можно расслышать за шумом проезжей части за спиной Саши. - Я его знаю? Отвратительная мерзкая лгунья. Зашить рот и вырвать глаза. - Может быть. Не хватало втягивать в это болото посторонних людей. Но прохожие и те оборачиваются, едва замедлив шаг, чтобы снова войти в ногу со своими неотложными делами. Хочется рвать волосы и рыдать и хвататься за рукава мелькающих курток и пальто. Кто бы сказал, что делать, куда двигаться? Он сжимает лицо ладонями, надавливая на глаза. Сдавленно стонет в руки. На губах болезненная усмешка. Тени под глазами. - Он ебет левых шлюх по пачке в неделю. Ты точно понимаешь, что делаешь? Гамаюн скалится, Гамаюн рычит, обороняясь. - Это не он, - пальцы сжимают переносицу. Она давит ощущение ноющей пустоты в желудке, выливающееся в неиллюзорное желание выблеваться на тротуар, и подходит к Саше почти вплотную, глядит в любимые глаза. Только ты об этом знать не должен. - Как ты не понимаешь? Дело не в ком-то другом. Дело только в нас с тобой. - Знаешь, почему я не верю? - приближает лицо и почти шипит в ответ. - Ты ведешь себя импульсивно, необдуманно, не как та Женя, которую я знаю и люблю. Ты будто пытаешься что-то скрыть. Щурится, глядя в глаза, выпытывая. Ты меня знаешь, как облупленную. На секунду стушеваться и проглотить вязкий ком, толкнуть в осклизлые бронхи. Заглушить. Затушить. - Тебе придется поверить. В таких случаях говорят, что остыли. Может и так. Я думаю, просто дело в том, что мы действительно движемся по спирали вверх. Меняются уровни, с ними запросы, ожидания, взгляды, люди. Может быть, сейчас мы с тобой попали на разные уровни, на которых перестали быть друг другу нужны? Я просто понимаю, что не чувствую того же, что и два или даже год назад. Может быть, наши пути сейчас действительно разошлись и будет лучше последовать за ними, а не терзать друг друга и биться об лед? Как считаешь? Саша...***
Всегда легче скинуть всю ответственность на другого, придумать ему имя и лицо, чем признать, что ты, ты сама, сидящая в углу шумного многолюдного бара перед початой бутылкой вискаря - жалкое мелочное трусливое создание. Гамаюн. Давиться обжигающей горло жидкостью - нужно только убедить себя, что причина спазмов в горле кроется в избытке алкоголя - срываться в туалет, чтобы выблевать остатки раскромсанных (по ощущениям) органов - причина кроется лишь в усталости и недосыпе. Тени шатающихся под гудящий облачный бит в курящемся розоватом тумане. Пьяные глаза, пьяные объятья и поцелуи, пьяная ебля в кабинке заблеванного туалета. До той самой степени тошно, что хочется уйти в отрыв, нажраться до потемнения в глазах, вырыдать всю жидкость из организма, танцевать до онемения мышц, грязно поебаться в туалете с незнакомым человеком, не спросив даже имени. Хочется опуститься на самое дно. Привет со дна, Саша. Ты где-то там... Со дна, по идее, должно вытолкнуть наружу торпедой. Со дна, по идее, раз сумел опуститься, уже нельзя всплыть. Хочется грязи. Вытолкнуть бы этот гнусный ком, который заставляет захлебываться в рыданиях в углу шумного клуба. Женя ответственная, Женя не может опускаться. Она должна держать себя в руках и убеждать себя, а заодно и других, что все под контролем, все в порядке. Рокот Гамаюна - плечи Атланта сводит судорогой. Нос не дышит и, кажется, распух от бесконечного потока тупых слез. Льются сами. Глаза болят, глаза режет. Голова шумит девятым валом. В клубе много людей - от этого кажется, что жизнь все еще продолжает идти, только как-то мимо, за толщей воды и трехметровым слоем льда. Нос шмыгает без возможности впустить воздух в забитые пазухи. Грудная клетка судорожно ходит вверх вниз, сжимаются в ребрах осклизлые комочки прокуренных легких. Рокот Гамаюна в голове. Подрагивающие пальцы под прицелом плывучего взгляда набивают текст на экране смартфона. Ты не заслуживаешь всего этого дерьма, а я не заслуживаю тебя. Я дрожащая тварь - не смогла найти даже смелости разойтись с тобой по-человечески. Трусиха. Дура. Я не хотела давать тебе повод надеяться, что все можно исправить. Надеюсь, теперь ты видишь, какая я и ничуть не жалеешь, что так произошло. Мы показываем свои лица в критических ситуациях. Я даже не смогла набраться смелости и позвонить тебе. Я даже не отправлю это сообщение. Блять. Саша. Ты лучшее, что было в моей жизни. Я должна отпустить тебя из-за этого. Я все еще люблю и, наверно, буду любить и вспоминать о проебанном человеке всегда. Я просто не заслуживаю тебя. А ты достоин самого лучшего и крутого. Ты должен быть счастлив в крепком браке с любящей женой, которая всегда будет опорой, с детьми и домашними скотами. Я, блять, ничтожная пародия на такое. Я не могу дать даже самому родному человеку то, что ему необходимо. Но я люблю тебя. Тысячу раз люблю. Если бы не любила, то не решилась бы разорвать нашу связь. Она тянет тебя на дно за мной. Она заставляет меня оборачиваться. Я не могу дать то, что тебе нужно. Я могу освободить, отпустить, чтобы это дал кто-то другой, кто-то лучше и достойней. Мне хуево, я напиваюсь в хлам, я рыдаю как ебаная дура в туалете какого-то зассанного клуба. Мне очень хуево и очень страшно, Саш. Я так не хочу тебя терять. Без тебя будет совсем не то. Без тебя все уже будет не то и не так. Я не жалею, что решила развестись. Не хочу мучить тебя собой. Не хочу мучить, ты не заслуживаешь такой хуйни. Мне было так хорошо с тобой. Не знаю как дальше жить с этим говном. Помоги мне... Господи, Саша. Прошли всего сутки - я прямо щаз готова бежать обратно. Прости. У меня киста внутри. Я никогда не понимала людей, которые женятся, чтобы потом разойтись. Ты знаешь. Но сейчас я понимаю, что другого выхода нет. Я тварь. Но не могу мучить тебя и дальше. Ты - тот самый, мой. Прости, что я - не та. Пальцы замирают в миллиметрах от экрана. Опечатки чуть ли не в каждом слове. Опечатки в выражении каждой мысли. Все не так. Так не должно быть. Хочется опуститься на самое дно. Хочется грязи и дряни в олицетворении внутреннего состояния. Ужраться в хлам, грязно поебаться с незнакомцем в заблеванном сортире, исчезнуть с радаров на пару лет, опуститься на самое дно и гнить, гнить там дальше, не затрагивая близких-посторонних своими омерзительными испарениями. Но лучше тебе всего этого не знать. Ты ведь тот прекрасный принц, мой рыцарь без страха и упрека в сияющих доспехах. Ты опрометчиво поскачешь по первому зову спасать свою лживую грязную принцессу, захочешь отмыть и обнять и никогда не отпускать, позволишь овить себя локонами горгоны. Я знаю тебя. Ты не остановишься, узнав реальные причины. Ты будешь гнать Росинанта до самого горизонта и прочь за его черту, лишь бы защитить и выполнить свой надуманный долг. Я очень люблю тебя. Ты принц и ты рыцарь и я не позволю тебе приютить у себя на груди мерзкого дракона вроде меня. Он тебя сожрет. Я люблюлюблюлюблюлюблюлюблю тебя. Но тебе лучше этого никогда не знать. Это мой привет со дна. Тебе лучше его никогда не получать. Сохранить в черновике. Женя шаткой походкой доходит до уборной и запирается в забитой граффити кабинке. Со стороны доносятся оглушающие причмокивающие звуки и хриплые стоны. Все не так. Садится на колени, упираясь спиной и затылком в стену. Чем меньше пространство, тем меньше вероятность соприкосновения с окружающим кажущимся, по Ницше, миром. Закупорьте в бутылку и выкиньте в океан. Развей и забудь.