Форменное безразличие

Опустела без тебя Земля. Жене не составляет никакого труда догадаться, куда нужно идти. Вот он - выход со сцены, один поворот налево, затем несколько шагов прямо по длинному коридору мимо шумящей стайки звукачей и организаторов концерта - обменяться улыбками и взаимными сбивчивыми поздравлениями со встречными людьми - по железной скрипучей лестнице спуститься на нижний ярус ДК, где холодит спертым воздухом и сдавленным гулом вентиляции. Свет тускнеет, белеет. Гулкие басы бьют откуда-то с потолка - замедляющийся шаг тонет надрывным скрипом в выдуманном вакууме подвального помещения. Она ведет ладонью по шершавой перилле лестницы и замирает, вглядываясь в едва освещенный белыми лампами с потолка просторный "бункер" о голых холодных стенах. Кажется, тут склад. Свет с потолка или пола, зависит от положения смотрящего. Она видит распластанную едва ли не ангелом темную фигуру на полу в самой глубине помещения. Она смотрит и вспоминает об иллюзии Понцо: размеры предмета зависят от окружающего его пространства и предметов в нем. Где-то неприятно защемляет, будто нерв крепко уцепился за что-то и растягивается на всю длину, угрожающе вибрирует, грозя порваться. Лучше б уж порвался. Это, кажется, чисто заебанный материнский инстинкт, но она мельком думает, что слишком опасно для здоровья вот так вот лежать на ледяном полу в легкой футболке. Переохлаждение, кашель, сорванный голос, боль в груди. Наверное, так же холодно, как выходить в открытый космос без скафандра. Скафандр и бабочка. Человек же по сути очень хрупкое и слабое существо, чтобы в одиночку противостоять бесконечному безвременному пространству, простирающемуся во все концы и не знающее границ. Слишком далеко, слишком глубоко, слишком туманна конечная точка пути. Без скафандра никак нельзя - крылья расплющит давлением, переломит мягкое тельце и оставит парить в невесомости ошметком потускневшего пепла. Глупое создание: знает ведь, что опасно, а все суется туда, повыше, где невозможно сделать ни единого вдоха. Тянется от своего родного дома к звездам. Чего ж тебе здесь не хватает? Можно дышать, можно спокойно ходить, не боясь, что унесет в открытый космос с орбиты, здесь достаточно и еды и воды. А ты, ты летишь... Она долго не решается пройти в это антипространство, погруженная как в ледяную воду в колючие размышления. Делает нерешительный шаг, за ним - еще несколько и все же замирает в нерешительности, теребя край худи в ломких пальцах. Лежит там себе, будто распятый, будто уже раздавленный атмосферой. А нерв-то все тянется. Подбежать бы и встряхнуть за плечи, трясти как тряпичную куклу из своего же детства, пока в глаза не вернется осмысленность, а сознание не проснется. Она медленно подходит ближе, стараясь не слишком шуметь, и замирает в паре метров. Вглядывается в то, как мерно и широко раздувается грудь от глубокого дыхания; слабая дрожь белесых ресниц, едва заметное биение пульса на шее. Рыбьи глаза пялятся, не мигая, куда-то далеко, за пределы четко ограниченного линиями потолка-пола. Женя запрокидывает голову и пытается высмотреть что-то на затемненном бежевом полотне, но видит только глухой голый потолок с отбликами круглых ламп. "Творческие личности не интересуют"* - а теперь дисконнект. Как можно вытащить, да даже найти в том месте, которого не видишь? Он где-то там, где ее нет. Опустела без тебя Земля. - Там парни собираются бухать на крышу. Идешь? - звучит слишком инородно, будто чужим голосом на чужом языке. Он только прикладывает указательный палец к губам, не меняя положения тела и глаз. Женя неловко поджимает губы и опускается рядом, поджимая ноги под себя. Действительно очень холодно. Охладела без тебя Земля. Она вглядывается в росчерк серых волокон по кругу синеющей радужки. Какие он там сигналы ловит? - Мирон. Ground control to major Tom**... - пальцы слабо касаются тыльной стороны расслабленной ладони на полу. Едва тепло разливается под кожей. Женя помнит только то, что это быстро проходит. Это просто концерт, просто его немного потрепало, он снова вылетел куда-то в свое антипространство без ебучего скафандра и там теперь кроет внеземными волнами до того рьяно, что по виску стекает пот. Она может только смиренно ждать, пока его отпустит, пока он вернется обратно от своих невидимых звезд, чтобы снова согревать свою Землю присутствием. Как нелепо выходит: ты, ты летишь и тебе дарят звезды свою нежность. А ты отдаешь ее тем, кто ревет под сценой, кому нет дела, но кто искренне жаждет ухватит крупицы той звездной пыли, что ты щедро разбрызгиваешь из расширенных пор. Готовы порвать друг друга за обрывок. Ты набухаешь, ты напитываешься, и остается только смиренно ждать, замирая от каждого неосторожного прыжка на краю сцены, когда же этот сгусток энергии разорвет, будто сверхновую. Земле страшно смотреть, как самую близкую и самую дорогую к ней звезду пидорасит каждую секунду от пышущего внутри жара; она с замиранием смотрит, отсчитывая секунды до локального Большого Взрыва, теряясь в предвкушении от величественности и в страхе за свою звезду, что исчезнет, станет бездонной черной дырой. Земле остается только смотреть, не зная больше, чем ей позволено видеть. Земле остается только злиться, глядя, как спокойно улыбаются люди, пьют и радуются, обсуждают, перемывают кости. Остается только злиться, глядя, как хлопья снега безмятежно падают на землю, как шуршит осенняя листва, безостановочно ездят машины, уроборосом сменяется день и ночь, просыпается и засыпает город. Когда ее любимую звезду разорвет в клочья от переизбытка - никто не поведет и ухом. Их лишь обдаст ударной волной, опалит жаром, а потом они недолго будут обсуждать произошедшее, гадая, что же это было. Женя знает, как сильно он любит свою семью, как трясется над своей империей, намертво вцепившись в нее как в навязчивую идею шизофреник. Может, она и удерживает его от опасности улететь к хренам в открытый космос. Женя еще знает, что империя держится на плечах только одного человека, и в сущности не изменится ничего, если кто-то из них уйдет, пока эти самые плечи будут держать рыхлый фундамент. Но он упрямо повторяет, что они отряд, они семья, они вместе и никак иначе. Он же улетает с орбиты в одиночку, лежа на ледяном полу подвального помещения ДК, пока его семья празднует удачный концерт. Его перебывает, но это однозначно пройдет. Только вот... Только пусто на Земле одной без тебя. А ты… Ты летишь, И тебе дарят звёзды Свою нежность… Ей самой боязно от силы образовавшейся связи, работающей, кажется, только векторным направлением от нее к нему. Боязно, что разорвет на ее глазах, а ей придется наблюдать, обреченной только всегда быть рядом, но не лезть за грань дозволенного. Страшно, что однажды он просто не вернется из своего очередного полета. И придумать не могла Земля, Как прожить ей без него, пока Он летал, летал, И все звёзды ему отдавали Свою нежность… Творческие люди не интересуют, поэтому она силится понять, но не понимает. Силится разглядеть, но не видит. Берет за руку, отчаянно желая и боясь до дрожи в коленях, чтобы хоть раз он позволил уйти с ним за грани, забрал бы в то свое странное место, где так часто витает в одиночестве без скафандра. Она, наверное, слишком слабая бабочка и не сможет долго там находиться, но, кажется, даже готова рискнуть. Хоть раз бы забрал с собой отсюда, хотя бы на пару минут. Женя иногда думает, когда смотрит на него, сонного и раздраженного рано по утру, что, возможно, слишком мнительна, слишком сильно окружила обычного человека ореолом этого космического гения, шлейфом звездной туманности. Может, нет ничего этого. Но отчего она сейчас чувствует, находясь с ним в одном помещении, что сидит здесь совершенно одна? - Опустела без тебя Земля, если можешь - прилетай скорей, - говорит тихо, себе под нос, будто не обращаясь ни к кому. Мирона отпускает буквально через минут десять, и он спокойно поднимается на ноги, чуть кряхтя и сетуя на свои злоебучие тридцать один. Так и помереть недолго, отшучивается. Женя слабо усмехается, хотя совсем не смешно, и протягивает зеленый бомбер, торопливо пытаясь накрыть острые плечи, чтобы не заболел ненароком "старикашка". Мирон закидывает руку ей на плечи, слегка пихает корпусом, стараясь оживить, и выводит из сухого подвала обратно в осязаемый мир, а она так и не решается спросить, чувствуя это убийственное тепло чужого живого тела под боком, что же он видит и слышит в своих трипах за переделами орбиты. Все равно не расскажет.

***

Спустя два года она в полном отрыве скачет по сцене в Киеве, вырвавшаяся из рутинной жизни обратно в туровое безумие. Империя дрожит от объемных басов, его голос срывается поминутно и звучит гораздо более тихо и устало. Она скачет в ритм, но не может не отмечать это краем сознания, как и его усталую благодарную улыбку в конце. Как и стремительную попытку скорее оказаться рядом с хоть какими-нибудь людьми и алкоголем, дабы забыться. Женя пьет, разговаривает с Порчи и чувствует, что вроде как глотнула свежего воздуха вдали от Питера и привычного быта. Женя лишь краем сознания отмечает, что Оксимирон не исчез сразу после концерта и она не побежала за ним с курткой спасать от холода после очередного полета с орбиты. Он остался с ними и бутылкой какой-то мутной жижи, никуда не улетел, остался здесь, в осязаемом реальном пространстве, где нет призрачных сигналов, но достаточно еды, воды и девочек. Но отчего она сейчас чувствует, находясь с ним в одном помещении, что Мирона здесь абсолютно точно нет? Земля не видела разрыва своей звезды. Землю не обдало ударной волной. Земля разве что больше не щурит глаза от ослепительного света, который впитывала, рискуя лишиться зрения. Земля не щурится, потому что свет отчего-то стал тускнеть и теряться среди этих якобы нежных звезд. Ее самая любимая и близкая звезда начала тускнеть и грозит угаснуть без единого звука. Женя запивает треклятый ком в горле от слишком быстро закиданной в пустой желудок еды стаканом хреновухи и морщится с выступившими у нижних век слезами. Слишком уж горько и жжет неимоверно. За окном все так же тихо падает снег, люди снуют туда-сюда по белесым улицам меж подмигивающих желтыми глазницами домов. И, как в песне поется, куда-то все спешат такси. И никто, кажется, не заметил. Окс резко поднимает на нее глаза, перехватывая пристальный туманный взгляд. - Опустела без тебя Земля, если можешь - прилетай скорей...