В канун Самайна

      Со дня пробуждения в повозке жизнь Яевинна превратилась в кромешный ад. У него болело все тело от макушки до кончиков пальцев на ногах. Раны горели, ныли, отдавали острой болью, словно в них втыкали иглы. Сломанные пальцы и ребра срастались плохо, и каждое попадание колес повозки в одну из бесчисленных дорожных ям заставляло Яевинна до хруста в челюстях сжимать зубы. Кстати, трех из них не хватало. Живот, покрытый медленно бледневшими синяками, постоянно ныл, и любая еда теперь причиняла эльфу дополнительные страдания. Он пробовал отказаться от пищи, но Исенгрим, лично занимавшийся его кормежкой, за несколько минут убедил его, что это было необдуманное и поспешное решение — а командир бывал весьма убедительным, когда хотел. Зеркало Яевинну не принесли, невзирая на его мольбы, но он и без созерцания своего отражения понимал, что дело плохо.       Впрочем, физические страдания совершенно меркли по сравнению с тем кошмаром, который окутал его разум и душу. Исенгрим ничего не говорил ни об убийстве лекарки, ни о дальнейших перспективах Яевинна в отряде, однако это было и не особенно нужно: Яевинн за долгие годы научился угадывать мысли скрытного командира и всегда знал, в хорошем тот настроении или можно ждать взбучки, доволен или нет. И теперь, глядя на Исенгрима, Яевинн понимал, что изгнание из отряда — дело времени, и жил в ожидании смертного приговора. Выжить среди враждебно настроенных dhoine в одиночку было невозможно. Единственным выходом в такой ситуации оставался уход в чащу или на пустоши, но где он возьмет теплые вещи, как построит без инструментов укрытие, чем станет питаться? На эти вопросы у Яевинна, привыкшего к постоянной поддержке и помощи других эльфов, ответов не было. Когда он, истерзанный горем и жаждой мести, столкнулся с Риордаином и Ангусом, бродившими по чаще в поисках скоятаэльских отрядов, те сразу же взяли на себя заботы о его пропитании, поделились нехитрым скарбом — у Яевинна не было даже котелка, украли у охотников плащ и одеяла… Они научили его выживать и сражаться. И без них, без братьев по оружию, Яевинн ничего собой не представлял. Он давно перестал отделять себя от других эльфов, полностью погрузившись в отрядный быт, как когда-то был погружен в жизнь своей семьи. Одиночество пугало его больше всего: оно было страшнее потерь, которые скоятаэли несли постоянно, страшнее боли от ран. Оно пугало его больше, чем сама смерть. Яевинн всегда думал, что погибнет как герой, защищая командира или сражаясь против превосходящих вражеских сил, но теперь по милости проклятой шлюхи все, что он с таким трудом выстроил после гибели близких, пошло прахом.       Яевинн видел лекарку каждый вечер, когда Исенгрим приходил к нему для осмотра и обработки ран, и всякий раз разум его отказывался верить, что изуродованная окровавленная фигура, от которой веяло могильным холодом, не плод его разыгравшегося воображения, а омерзительная реальность. Он много убивал и никогда не сожалел об этом, не задумывался о том, куда уходят души, чьи смертные оболочки он разрушил. Яевинн перестал верить в призраков после того, как месяц бродил вокруг развалин своего дома и неглубоких могил родных. Он звал их каждую минуту, но ни жена, ни сестры, ни даже любившая его больше всех мать не откликнулись на его зов. Так почему он видит чужую ему dhoine, случайную жертву его мстительной жестокости? Яевинн не знал и всякий раз надеялся, что дело в терзавшей его лихорадке. Однако дни шли, а лекарка никуда не исчезала. Теперь она с ним почти не разговаривала: после очередного истерического припадка больного Исенгрим сурово отчитал ее и запретил выводить Яевинна из себя, чтобы на его вопли не сбежались гули со всей округи, но легче больному от этого не становилось. Это было противоестественно и не укладывалось у него в голове: мертвые должны лежать в могилах, а не деловито выдавать наблюдения относительно хода процесса заживления ран. В могилах… Может, в этом все дело? Яевинн с досадой пришел к выводу, что нельзя было бросать тело в святилище, да еще и в Самайн. Мало ли каким богам он, сам того не желая, принес жертвоприношение. И как избавиться от неупокоенного духа? Мало-помалу размышления Яевинна подошли к самому болезненному вопросу: кто выдал призраку его имя. Всем известно, что без имени дух не сможет найти убийцу. Значит, кто-то не только питал лекарку страхом или горем — и чувства были очень сильны, иначе она не смогла бы проворачивать такие дела, но и предал Яевинна, предоставив женщине возможность свершить свою месть. У него было только одно предположение.       На закате Исенгрим, как обычно, явился в повозку с тазом и тряпками в руках, чтобы перевязать своего пациента. Ему было противно не то, что смотреть на Яевинна, а даже дышать с ним одним воздухом. Он был до глубины души разочарован в том, кого считал одним из самых надежных подчиненных, и зол на себя, что не разглядел вовремя истинного лица этого негодяя. Исенгриму претила бессмысленная жестокость. Однако он бы смирился, прояви Яевинн ее в пылу сражения или при допросе пленных. Но убить женщину, да еще так — это было выше его понимания, и никакая пережитая в прошлом трагедия не оправдывала такого поступка. Тем более что Яевинну был отдан четкий приказ: вернуть лекарку домой. А теперь, вместо того, чтобы вышвырнуть негодяя вон из отряда, приходилось промывать его раны, полученные в публичном доме. Кольцо, украденное воином у мертвой, висело у Исенгрима на шее. Он решил оставить его на память как лишнее подтверждение тому, что в этом мире никому нельзя доверять.       Кое-как примостившись возле Яевинна, Исенгрим принялся обрабатывать глубокую рану на его голове. Обычно эта процедура проходила в молчании, прерываемом только сдавленными стонами и еле слышными ругательствами, однако на этот раз Яевинн решил обсудить накопившиеся проблемы. — Что, заживает, командир? — Не знаю, я не лекарь, — процедил тот сквозь зубы, в которых была зажата тряпка. — А что не спросишь у этой ведьмы? Неужели она и вправду мне не мерещится? — Яевинн, заткнись. — Что ж ты так, а? Ведь это ты ей меня выдал. Зачем назвал мое имя, командир? Исенгрим усмехнулся: — Ты даже не станешь отрицать, что убил ее? Надо же, хоть одно приятное разочарование. — Не стану. Она была человечьей шлюхой, и я лишь сделал за тебя то, что у тебя духу не хватило совершить. — Не тебе было решать ее судьбу. Я отдал приказ, и ты его не выполнил. А если тебе не нравится в моем отряде, катился бы куда подальше. — Ты выгонишь меня? — решился Яевинн задать главный интересовавший его вопрос. — А ты в этом еще и сомневаешься? Конечно, выгоню. Такой мрази, как ты, среди нас не место. — Что, из-за нее? Я твой брат если не по крови, то по оружию. Мы столько лет ели из одного котла и спали у одного костра. Я был готов и убить за тебя, и умереть, и вот так ты мне отплатишь за верную службу? — Не трать на меня свое красноречие. Ты ничем не лучше тех, против кого мы воюем. Тех, кто убил женщин из твоей семьи. Яевинн дернулся, пытаясь встать, но тут же зашипел от боли и рухнул на свое неудобное ложе. — Ты не смеешь… не смеешь! Я расскажу всем, что ты гонишь меня из отряда потому, что я убил твою человечью подстилку. — Ага, разумеется. Только на ноги сперва встань, — безмятежно ответил Исенгрим, выплескивая в отверстие полога грязную воду. Сбоку от него появилась лекарка. — Закончил с ранами? Дай осмотрю, и можешь перевязывать. — Убирайся в ад, проклятое умертвие! — завопил Яевинн. — Не дери глотку, тебе вредно, — сказала лекарка, пытаясь осмотреть его голову. — Скажи, Яевинн, зачем ты ее ограбил? Или воровство, да еще и у мертвой, — это такой способ борьбы за свои идеалы? — Докажи! Что я у нее взял? Ты напраслину на меня возводишь, — задыхаясь, проговорил Яевинн, пытавшийся увернуться от холодных пальцев призрака. Обвинение в воровстве было очень серьезным и грозило малоприятными последствиями вроде позора и всеобщего порицания. Исенгрим молча достал из-за воротника цепочку, на которой покачивалось изящное дорогое кольцо с красным камешком. — Узнаешь? Это кольцо я дал лекарке на глазах у всего лагеря. — Откуда? Откуда оно у тебя? — Нашли под кроватью в борделе. Закатилось в щель. — Ты врешь! Врешь! Ты с ней заодно! Будь ты проклят! — закричал Яевинн, которого появление доказательства его преступления привело в полное отчаяние. Исенгрим шепотом приказал лекарке исчезнуть, и тут в повозку заглянул Риордаин: — Командир, чего он так орет? Неужели опять видит эту beanna? — Да, сегодня припадок особенно сильный. Я боюсь, Риордаин, что если так дальше пойдет, нам придется оставить его в деревне за рекой. — Ты о чем, командир? Негоже нам бросать своего в беде, — покачал головой воин. — Ты думаешь, я хочу так поступать? Но что, если он не поправится? На его вопли все dhoine и гули в округе сбегутся, и не видать нам зимовки в лесу. — Риордаин, не позволяй ему меня бросить! Он предатель! Это из-за бабы, он всех нас продал из-за нее, — выл Яевинн, держась за виски. Риордаин поморщился. — Пойдем, поговорим у тебя, а то тут ничего не могу расслышать. — Сейчас, закончу с ним и приду. Жди меня в шатре. Наспех перевязав Яевинна, не перестававшего браниться и проклинать лекарку, Исенгрим пошел к себе. Риордаин нервно перебирал наконечники стрел, разложенные на столе для чистки. — Командир, что Яевинн такое несет? Почему в его больной голове застряла эта лекарка? И в чем он тебя обвиняет? Исенгрим призадумался. Риордаину он лгать не хотел: во-первых, они были давними друзьями, и обманывать его было подло, а во-вторых, он чуял вранье за версту и моментально догадался бы, что его пытаются водить за нос. Что поделать, придется изворачиваться. — Я толком не знаю, что у них вышло, Риордаин. Помнишь, когда я приказывал этому негодяю проводить женщину, то отдал ей кольцо Мориэлы? — Да, помню. Я до сих пор не пойму, что заставило тебя расстаться с этой вещью. — Дело сейчас не в этом. В общем, когда я говорил со старухой в том борделе, выяснилось, что после того, как Яевинна хорошенько отделали, под кроватью было найдено кольцо — видимо, он им собирался расплатиться, да вещица укатилась в тень. Так вот, это было то самое кольцо. — Что? Кольцо, которое ты дал лекарке в уплату за помощь, всплыло у Яевинна? Да не может этого быть. — Ты меня во лжи обвиняешь? Или, по-твоему, я не узнаю кольцо, которое дарил своей жене? — Подожди, подожди. Не это я хотел сказать, — замахал руками испуганный Риордаин. — Тогда что же? — Ну, может, недоразумение какое вышло. — Какое? Взгляни сам. Вот это кольцо.       Исенгрим вытянул из-за пазухи цепочку, на которой мерно покачивался золотой кружок с красным камешком. Кольцо, принесшее несчастье уже второй женщине… Риордаин, коснувшись его кончиками пальцев, с минуту недоверчиво разглядывал безмолвного свидетеля преступления Яевинна, потом выругался и закрыл лицо руками. — Он сказал, что сделал с лекаркой? — Нет. Но думаю, ничего хорошего, — солгал Исенгрим, решив не посвящать друга в происходящее до конца, чтобы самому не прослыть безумцем. Риордаин снова стал перебирать наконечники стрел, машинально счищая с них грязь. — Нам нужно рассказать о его поступке остальным, иначе к тебе возникнут вопросы. Яевинн один из самых уважаемых членов отряда, пусть и больной на голову. Кстати, как думаешь, из-за чего он свихнулся? Неужели ему правда мерещится та beanna? Жаль, если он ее прикончил, красивая была и так на тебя смотрела… — Прекрати, — поморщился Исенгрим. — К чему теперь о ней говорить? Я не хочу, чтобы эта история всплыла на поверхность. Яевинна оставим в деревне под предлогом подлечиться. Я даже готов за него заплатить еще раз, лишь бы не видеть больше его физиономии. Как это омерзительно: влипнуть в такую переделку и где — в человечьем борделе. Удивительно, что гибель всей семьи от рук dhoine не отбила у него желания шляться по таким местам. — Меня тоже это всегда удивляло. Но, раз уж мы заговорили об этом, позволь задать тебе вопрос о Дане, которую старательно окружает заботой наш Ангус. Исенгрим удивленно приподнял брови: — Какой такой заботой? Девчонка пострадала от рук скоятаэлей, я решил ей помочь. Она доберется с нами до тракта и там пойдет на все четыре стороны. — Ну и ну. А я уж думал, она какая-то твоя особая гостья, так он вокруг нее прыгает. Дана, похлебай супчику, Дана, у тебя ножки замерзли, Дана, не желаешь ли полюбоваться видами? — скривился Риордаин, передразнивая Ангуса. Исенгрим, не выдержав, расхохотался, сбрасывая с себя напряжение последних недель, проведенных в компании призрака. — Удивительно, а еще недавно он был до глубины души возмущен тем, что я повесил на него заботы об этой юной леди. — Как бы чего не вышло, командир, — покачал головой Риордаин, словно старая сплетница на городском рынке. Исенгрим усмехнулся: — Только не с нашим благоразумным Ангусом. Она же dhoine, бывшая шлюха, да и вообще — как он там говорит — от баб одни расходы, суета и неприятности. Распрощавшись с Риордаином, Исенгрим занялся наконечниками, насвистывая какой-то несложный мотив и мысленно посмеиваясь над опасениями друга в отношении Ангуса и Даны. Очень скоро он избавится от Яевинна, и все в отряде вернется на круги своя.